Текст книги "Кто ушел и кто придет (СИ)"

Автор книги: Мария Руно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

23

Стояла глухая ночь, городок спал под светом тускловатых звезд. Дневная жара сменилась слабым ветерком с гор. Все три местные луны высоко стояли на небосклоне, и под их светом от ног Мадлон протянулись три разновеликие тени.

Вот и последние дома на окраине. Светлая дорога пуста – никого впереди и никого позади. Мадлон улыбнулась, глядя на далекий темный гребень холма. Она подумала, что, наверное, всегда хотела именно этого – идти одной, ни за кем не гнаться и никого не вести за собой.

Чепуха все это – стремление изменить мир, изменить людей. Или, во всяком случае, она для этого не годится. Пусть такие, как Френсис, ведут, наставляют и меняют; жаль только, что вместе с ними являются и такие, как Мортон, а впрочем, последние, быть может, тоже нужны?..

Хватит об этом. Вот уже и вершина, и памятник первопроходцам рядом с дорогой.

Мадлон постояла, отдыхая и рассматривая изваяние. Из местного черного гранита было высечено грубое стилизованное изображение космического корабля и человека в скафандре. Одной рукой астронавт прижимал к себе снятый шлем, другую протягивал в сторону спящего города. Указывая вперед, человек одновременно оглядывался назад, и казалось, что вот-вот из-за обломков корабля выйдут его товарищи. Мадлон машинально искала сходство этого мужчины с Гордоном, но не находила. Да это и не был Гордон, памятник назывался просто «Первопроходец», и только обойдя постамент, Мадлон увидела высеченные надписи: краткая история первой экспедиции и имена погибших.

Ей вспомнился другой памятник, там, на горе. Как говорил Гордон про Елену? «Ей стоило бы притормозить»… Тогда она не поняла его слов, но сейчас догадалась – он имел в виду, что Елене следовало уделять больше внимания ей, Мадлон. Но как именно это могло бы происходить? Она не могла представить себе мать иначе, чем уходящей на работу, приходящей с работы или сидящей дома за компьютером. Ах да, еще иногда они вместе ходили в парк, но Мадлон всегда казалось, что мать предпочла бы прогуляться одна. «Право, не знаю, как мы могли бы жить по-другому. Странно, зачем Елене вообще все это понадобилось? Она легко могла отделаться от зародыша, это давно не считается чем-то преступным, ненужные эмбрионы используют в медицине, за них, кажется, даже платили одно время, но потом перестали. Наверное, Елена оставила ее по идейным соображениям, стремясь принести максимальную пользу человечеству, поставить в строй еще одного солдата. «С Мортоном они, наверное, хорошо поняли бы друг друга, – неожиданно подумала Мадлон. – Интересно, а как она сошлась с Френсисом? Ведь они совершенно по-разному мыслят и чувствуют… А я? Что я думаю про них обоих, что чувствую к ним?» Она даже растерялась от этой мысли. С чего бы заниматься такими рассуждениями, ведь она никогда не любила копаться в чувствах, что своих, что чужих. А теперь это и вовсе ни к чему, Елены нет на свете, так не все ли равно, как она, Мадлон, к ней относится? Но прекратить думать о родителях было уже невозможно.

Френсис ничего от нее не требует – как странно! Всем, кого она знала, было что-то нужно: матери – ее успехи, работодателям – ее труд, Эду и Нику – ее красота, знакомым – какие-то ответные услуги, друзьям… Ну, друзей у нее практически не было, разве что Анни появилась в последнее время. А Френсис будто и впрямь заботится о ней, ни на что не рассчитывая взамен ни теперь, ни в будущем. В книжках она читала, что так и должно быть, что родители любят детей просто потому что это их дети. Но Елена многого ждала от нее, Мадлон, и никак нельзя было обмануть эти ожидания, потому что тогда мать вообще перестала бы обращать на нее внимание.

Кто же из них прав? Отношение Френсиса всегда казалось ей каким-то странным, немного глупым, но при этом трогало, забавляло и, пожалуй, начинало нравиться. Еще немного – и она совсем привыкнет к отцу, сама начнет брать его под руку и варить ему кофе! И будет скучать по нему в разлуке. А если он погибнет, как Елена, то она расстроится. Наверное, это и есть привязанность. Но как странно, что Френсис вызывает у нее такое чувство, ведь он почти ничего для нее по большому счету не сделал. Елена сделала гораздо больше, но по ней Мадлон не скучает и не горюет, вот только постоянно хочет быть… Достойной ее, что ли? Стремится заслужить ее признание, даже сейчас, когда той давно нет в живых. Тянется какая-то нить из прошлого, не оторвать.

«Наверное, я хотела ее признания только потому, что она моя мать, – подумала Мадлон. – Это лишь стремление ребенка удержать взрослого – древний инстинкт, глупый, как все эти инстинкты, но мы пока еще не научились от них отделываться. А не жалею о ней потому, что она не относилась ко мне так, как я в то время хотела бы. Это сейчас я понимаю, что все, что мне требовалось, она давала, а тогда я, наверное, хотела только чтобы она побольше находилась рядом или обнимала меня, вот как Френсис сейчас делает».

И хватит все это перетряхивать, что-то она начинает расстраиваться из-за таких мыслей. Чего доброго, скоро разрыдается, как Метени, уже и так глаза мокрые. Надо идти дальше, зря она тут остановилась.

Спустя три часа и десять километров по показаниям навигатора, она подошла к реке. Моста здесь не было, машины переправлялись вброд. Мадлон посветила на воду – неглубоко, можно перейти, только разуваться не стоит – дно каменистое, босиком будет скользко. Течение сначала едва ощущалось, но на середине стало мягко и сильно подталкивать. Мадлон подумала, что надо было прихватить палку для опоры, но дно уже пошло на подъем. На берегу она вылила воду из ботинок, отжала штаны, мокрую обувь прицепила к рюкзаку и зашагала дальше.

Темнота редела, в низинах скапливался молочный туман, на горизонте разгоралось фиолетовое зарево восхода. Поднявшись на очередной холм, Мадлон решила, что пора позавтракать, нашла удобный камень, села и разложила провизию. Френсис собрал ей несколько отличных перекусов – в контейнерах нашлись заботливо нарезанные хлеб, мясо и сыр, в термосе – чай. Две плитки шоколада, пакетик с сухофруктами, два белковых брикета – их отец, видно, сунул на самый крайний случай, если она заблудится или еще почему-то надолго застрянет.

Еще через час она свернула с дороги на еле заметную тропу, без конца терявшуюся среди валунов и кочек. Там и тут в траве блестели зеркальца воды. Скоро и болото осталось позади, тропка нырнула в лес. Высокие тонкие деревья, напоминающие земные лиственницы, почти не давали тени. Все чаще встречались участки открытого песка, по которым стелилась длинная жесткая трава. Порывами налетал жаркий сухой ветер. Пески были где-то совсем рядом.

Впереди, среди редких чахлых деревьев, показался песчаный откос. Из песка торчали полузасыпанные деревья – это дюна двигалась, наступала на болото, вела пустыню за собой. Пройдет лет пятьдесят, и песок, верно, дойдет до дороги. Мадлон полезла, цепляясь за кустики, лавины сухого песка с тихим шорохом катились из-под ног. Выбравшись наверх, она отряхнулась и огляделась.

Значит, вот какие они, Радужные пески! Это место не было бескрайним песчаным морем, как те пустыни, которые Мадлон видела на Земле. Повсюду росли деревца и пучки травы, розовели скопления мелких цветочков. Интересно, почему эти пески называют Радужными? Ведь Стена Тысячи Радуг еще далеко… Мадлон зачерпнула горсть песка и медленно ссыпала на землю, наблюдая, как горячий ветер сносит в сторону пыль. Песок, оставшийся на ладони, слабо переливался, как разводы бензина на воде.

Она посмотрела на экран навигатора. Пески имели форму эллипса, и ей требовалось пересечь этот эллипс вдоль его длинной оси. На песках три дюны, по-видимому гряда впереди – одна из них. Перед первой дюной отмечено озеро. Можно остановиться там, поспать, переждать жару и выйти под вечер. Дорога через пески длиной чуть больше десяти километров, она отшагает это расстояние менее чем за три часа.

Сказано – сделано. Мадлон бодро зашагала к дюне и действительно скоро увидела впереди низину, где среди зелени сверкала под солнцем вода. На берегу виднелось старое кострище и остатки шалаша – какой-то путник уже останавливался здесь, но очень давно. Мадлон положила ранец, разделась и долго плавала в теплой воде. Пообедав, она подремала в тени и через несколько часов двинулась дальше.

Приветливый оазис исчез за горизонтом, теперь кругом раскинулась настоящая пустыня. Вершинки барханов под ветром курились песком, словно вулканы – дымом. Горячий ветер обжигал лицо и дергал рубашку, а впереди медленно росла далекая стена второй дюны. У подножья песчаной гряды снова появилась растительность. С гребня Мадлон попыталась позвонить Френсису, но, видно, спутник оказался далековато, и связи не было. Тем лучше – ей не очень-то хотелось с кем-то разговаривать. Она выключила и бросила в ранец телефон. Френсис, конечно, начнет ворчать, но что может угрожать ей здесь, где на десятки километров вокруг – ни единого человека? В этом безлюдье, в компании лишь собственной тени, Мадлон чувствовала себя уютно и безопасно, совсем как в детстве в своем убежище под развалинами. Только здесь было приятнее – просторно и интересно. Миновав третью дюну, она вышла на берег горной речки, вытекавшей из озера под Радужной стеной. И наконец, поднявшись по узкой долине, Мадлон увидела цель своего похода.

Стена Тысячи Радуг. Она уходила вверх на пятьсот метров, вся расчерченная вертикальными белыми полосками бессчетных водопадов. Говорили, что их точное число до сих пор неизвестно, потому что водопады появляются и исчезают в зависимости от уровня воды в пещере. Под стеной лежало озеро, длинное, широкое и с самого начала своего существования не знавшее покоя. В дальней своей части оно бурлило под падающими со стены потоками, волны даже в самую тихую погоду неустанно лизали каменистый берег. Солнце стояло в зените, и стена полностью оправдывала свое название. Радуги дрожали над водопадами перед стеной, широкая разноцветная дуга перекинулась через озеро. Мадлон села на сухую каменистую землю, завороженная красотой скалы и озера.

Ветерок донес чьи-то голоса. На берегу, в нескольких сотнях метров от нее, оказалась большая компания – наверное, археологи из нижнего лагеря. Замерев в тени кустарника на вершине каменистого увала, Мадлон долго наблюдала за ними. Их было человек пятнадцать, загорелых молодых парней и девчонок. Доносились голоса и смех, тянуло дымком костра. Несколько человек купались, другие готовили обед. Мадлон высматривала палатки, но палаток не было, по-видимому ребята не собирались здесь ночевать. Просто пришли посмотреть на достопримечательность, как она, только не через пески, а по дороге.

Ближе к вечеру, когда археологи ушли, а тень от плато закрыла округу, Мадлон насобирала хвороста и выбеленных водой и солнцем коряг и развела костер. Ночь сразу стала глубже и темнее. Мадлон сварила чай, поела, потом уселась ближе к огню и долго сидела, обхватив руками поднятые колени. Наверное, она на несколько мгновений задремала, разморенная теплом, потому что в какой-то момент ей показалось, будто кто-то появился напротив. Знакомое мужественное красивое лицо, жесткая линия рта, серые глаза…

– Ларри? – удивленно позвала Мадлон и проснулась от собственного голоса. Никого тут не было, только потрескивал костер да неумолчно рокотали водопады.

Полдня она провела на озере. Никакие туристы здесь больше не появлялись, и Мадлон валялась на берегу, купалась, бродила вокруг озера и по окрестным холмам и наслаждалась солнцем, красотой Радужной стены и одиночеством. После обеда погода начала меняться, откуда-то наползли тучи, солнце утонуло в серой мгле, на озере стало неуютно. Видно, пора выдвигаться в обратный путь. Ночевать здесь нельзя – открытое место, если пойдет дождь, даже навес не построишь, а лежать в тесной холодной пещерке, где в любую минуту может начать капать с потолка, что-то не хочется. Пожалуй, лучше вернуться по дороге. Хоть это и большой крюк, но идти будет легче и безопаснее, чем через пески и лес.

Она шла, сумерки сгущались, на горизонте вспыхивали зарницы. Природа кругом замерла в томительном ожидании, темнота наэлектризовалась, но дождь все медлил. Возле какого-то ручейка Мадлон развела костерок, сварила чай и наскоро перекусила. Неестественное безветренное тепло, тяжелые низкие тучи – все это давило, инстинктивно хотелось спрятаться или хотя бы двигаться, а не сидеть на месте. Наполнив термос, Мадлон затоптала костер и торопливо пошла дальше.

Гроза настигла ее на вершине очередного холма. Хлынул дождь, и темнота разом сгустилась. Луч фонаря размывался и тонул через пару метров. Мадлон завернулась в плащ и шла, низко наклонив голову и глядя только под ноги. Дорогу моментально развезло, по грязи бежали ручьи. В низине под холмом успела набраться огромная лужа, и обходя ее в темноте по кустам, Мадлон оступилась и свалилась в воду. Если до того ее спасал отцовский плащ, то после вынужденного купания она оказалась мокрой с ног до головы. Гроза словно ходила по кругу, молнии вспыхивали одна за другой, громовые раскаты сливались и ревели, как водопад в пещере. Только час спустя Мадлон пересекла грозовой фронт, и раскаты стали отдаляться. Еще через пару часов под сильным дождем она вышла к речке.

Нет, теперь это была уже не речка, а река. Мадлон долго хмуро смотрела на мутную воду, по которой неслись ветки, листья, пучки травы и вырванные с корнем кустики. Поток поднялся не менее, чем на полметра, и соваться туда, особенно в темноте, совсем не хотелось. Придется ждать до утра. Надо бы сделать укрытие… Она принялась озираться, прикидывая, под каким деревом проще устроить навес и развести костер, и в это время на дороге появились и замелькали, приближаясь, два огонька. К броду ехала машина. Кто это? Археологи? Наверное, если попросить, они подвезут ее до города… Но зачем? Она может добраться самостоятельно. Пусть проезжают! Мадлон сошла с дороги и выключила фонарь, надеясь, что в темноте среди деревьев ее не заметят.

Машина затормозила у брода, по бурлящей воде побежали желтоватые блики. Из кабины высунулся человек и некоторое время смотрел на реку. Потом, все так же повиснув на подножке, он осмотрел все вокруг и, повернувшись точно в сторону Мадлон, призывно махнул рукой. Как он сумел ее увидеть?! У него даже фонаря нет, а фары машины направлены в сторону реки.

Посчитав, что раз ее заметили, продолжать прятаться не имеет смысла, Мадлон включила собственный фонарь и подошла к машине. Приблизившись, она поняла, почему водитель так легко ее разглядел.

– Добрый вечер, Ларри.

– Здравствуйте, Мадлон. Я не ожидал кого-нибудь здесь встретить. Погода не для прогулок.

– Почему же? Утром было очень солнечно. Куда ты ездил?

Дождь колотил по крыше кабины, по подножке и будке прицепа, по капюшону плаща, и Мадлон едва слышала собеседника. Ларри отвел со лба мокрые волосы и ответил:

– Я забирал груз в лагере археологов, теперь возвращаюсь в город. Садитесь в кабину. Вы, наверное, замерзли.

– Нет, – возразила она.

Ларри все-таки открыл дверцу с другой стороны. Мадлон забралась на сиденье и пристроила в ногах скатку мокрого плаща, а на коленях – ранец.

– Сегодня нам не перебраться на ту сторону, – андроид включил кондиционер, и снизу пошел теплый воздух. – Ниже по течению был мост, но провалился три дня назад, его еще не починили. Придется подождать. Когда закончится дождь, вода спадет за несколько часов. Здесь неподалеку есть заброшенная геологическая база, там вы сможете обсушиться и достаточно комфортно переночевать.

– Я могу переночевать где угодно.

Начиная разворачивать грузовик, Ларри отозвался:

– Мне в любом случае пришлось бы туда ехать. Говорят, там есть гараж, и я хочу поставить машину под крышу.

Дорога вдоль реки оказалась отвратительная, машина проваливалась в ямы и взбиралась на кочки, Мадлон мотало на сиденье. В мокрой дождливой тьме все казалось черным и размытым. Блестящие струи дождя заливали стекло, черные глыбы вдоль дороги – не то кусты, не то камни; и только в редкие моменты, когда небосвод озарялся далекой зарницей, становилась видна плоская безлесная равнина вокруг и две покрытые водой колеи, по которым полз грузовик. От тепла и усталости Мадлон разморило, и она задремала, предварительно просунув руку за поручень, чтобы не свалиться с сиденья.

…Хлопнула дверца – это Ларри выскочил, впустив снаружи сырой холод. Мадлон вскинула тяжелую голову. Грузовик стоял, в свете фар она увидела черные полуразвалившиеся постройки, остатки изгороди и что-то большое, светлое и вытянутое – цистерна? Из темноты появилась фигура Ларри; прыгая через лужи, он приблизился, забрался на свое место и повел грузовик в объезд построек.

Теперь Мадлон видела, что это не развалины, а довольно прилично сохранившиеся дом и несколько пристроек вокруг. Она с большим удивлением поняла, что все это, кажется, деревянное, а не собранное из пластиковых панелей, какие обычно использовали для строительства временных баз.

– Это лагерь первых поселенцев, – сообщил Ларри, направляя машину в распахнутые ворота огромного гаража. – Сборные дома потом разобрали и увезли, а это осталось.

Он остановил грузовик, выпрыгнул и протянул руку девушке. Она подала ему ранец, соскочила на сухую землю и включила фонарь. Кое-где крыша протекала, но Ларри нашел место, где на машину совсем не капало.

– Пойдемте, Мадлон, посмотрим дом.

В доме оказалось грязновато, но сухо. Из разбитых окон тянуло сквозняком. В самой большой из трех комнат явно частенько бывали люди – пол выметен, окна аккуратно затянуты полиэтиленом. На столе под окном – котелок, пакет соли и пара белковых брикетов, на грубо сколоченной скамье – пустая пластиковая фляга. Вдоль стены тянулась дощатая лежанка-нары. Перед железной печкой в углу громоздилась охапка дров.

– Электричества здесь нет, – сказал Ларри. Звякнуло железо – он открыл дверцу печки и принялся складывать внутрь щепки. – Воду они, наверное, брали из той цистерны, что во дворе, но сейчас она пуста. Можно набрать дождевой, я видел бочку под окном.

Он взял с полочки зажигалку, щелкнул. В комнату пополз дым, Ларри прикрыл дверцу. В печке загудело.

– Воды мне сегодня хватило, – сказала Мадлон. – Обойдусь.

– Переодевайтесь, – Ларри снял и положил ей на колени свою почти сухую куртку. – Одежду можете развесить возле печки на эти перекладины. Я пока посмотрю, что здесь еще есть, я тут никогда не был.

«Ты фонарь забыл», – чуть не напомнила Мадлон, но вовремя сообразила, что андроиду свет не нужен.

Она развесила вокруг печки мокрые вещи, встряхнула и тоже повесила отцовский плащ. Он-то высохнет моментально, в термоткань вода не впитывается. Потом завернулась в куртку, села на нары, свесив босые ноги, и вынула из ранца остатки продуктов. Из припасов сохранились только плитка шоколада и немного чая в термосе. Мадлон съела шоколад и допивала чай, когда вернулся Ларри.

– Что интересного нашел?

– Ничего. Даже дров не оказалось, – он открыл печку, закинул последнее полено и тоже сел на нары, скрестив руки на груди. Мадлон смотрела на его профиль, подсвеченный оранжевыми отблесками, и ей хотелось спросить: «О чем ты думаешь?». Ей всегда было интересно, о чем думают эти существа, так похожие и непохожие на людей, такие совершенные по сравнению с людьми, с большинством людей. Но она вспомнила разговор с отцом перед уходом и сказала:

– Ты хорошо знаешь Ника Метени и, наверное, знаешь, что я очень нравилась ему раньше. Как ты считаешь, мне следует налаживать с ним отношения?

– Я не думаю, что ваши отношения будут полезны вам обоим. Вы слишком разные. Да и Ник, насколько мне известно, уже не чувствует к вам прежней симпатии.

Как быстро он ответил, словно ждал этого вопроса! Впрочем, он ведь робот, он думает, анализирует и делает выводы скорее любого человека. Но почему она теперь чувствует что-то, похожее на обиду? Зачем ей Ник? Почему ей кажется, будто отец был прав, когда говорил, что она все-таки не совсем к нему равнодушна? Ведь давно стало ясно, что она не сможет изменить Метени, ничего достойного из него не вылепить – ну, во всяком случае ей с этим не справиться. А после похода на Дно она и вовсе выбросила его из головы – так ей казалось. Получается, что нет. «Почему я, черт возьми, не могу разобраться в своих чувствах? – с раздражением подумала она. – Ведь это мои собственные чувства, кому их знать, если не мне?»

Ник когда-то вызывал у нее интерес. И все? Там, в альплагере, когда она первый раз увидела его, и когда они вдвоем ходили на гребень встречать рассвет, она чувствовала что-то еще – признательность, благодарность, доверие? Ответное тепло? Тягу к нему? Неужели отец прав, и Ник действительно нравился ей в этом обычном человеческом смысле? Или она вспоминает о нем лишь потому что он так похож на Ларри?

Она повернула голову и встретилась взглядом с Ларри. В его серых глазах, так похожих на глаза Ника, горели маленькие оранжевые отсветы.

– Наверное, ты прав. Просто мы с Френсисом поспорили об этом, и я решила посоветоваться с тобой, – она сняла и перебросила ему куртку. – Забирай. Мой плащ уже высох. И подбрось в печку, если не сложно, а то здесь становится прохладно.

– Дров больше нет, – напомнил Ларри. – Я могу полежать рядом, так вам будет теплее.

Мадлон уже укладывалась на нары, закутывалась в плащ. Услышав слова Ларри, на секунду замерла, быстро глянула на него, и на краткий миг ее потянуло к этому существу. Она тихо сказала:

– А что бы ты ответил, если бы я предложила тебе переспать? Я слышала, что андроиды – неплохие любовники.

– Мне тоже говорили, что я хорош в постели, – без удивления отозвался он.

– А, так ты уже спал с кем-то? Надо же, когда только успел?.. А с кем? С Метени, наверное, ведь он так привязан к тебе. Да?

– Вас так это интересует? – усмехнулся Ларри. – Лучше скажите, расценивать ли мне ваш первый вопрос как просто вопрос или как предложение?

Глядя на его лицо, так странно напоминающее лицо повзрослевшего Ника, на его обнаженные до локтей руки с проступающими жгутами мышц, она на мгновение представила, как эти сильные руки мягко и крепко обнимут ее, как Ларри скользнет пальцами по ее колючей голове и голым плечам… И как она сама обовьет руками его плечи и приникнет к его губам – все как всегда, как десятки раз в симуляции, с виртуальными парнями, от которых в ее памяти не осталось ни лиц, ни имен.

Наваждение ушло. Ни к чему все это. Она может приехать домой и запустить «Экзотические приключения», и там будет то же самое, только проще, без всяких обязательств. Ларри все-таки реален, она уважает его, и зачем ей эти отношения с ним? Что она может дать ему? Он-то, в отличие от своего создателя, не нуждается в совершенствовании, во всяком случае, ему не нужна для этого ее помощь. Кажется, отец действительно оказался прав – она всего лишь стремится быть рядом с мужчиной и, разумеется, выбирает Ларри – тот гораздо ближе к совершенству, чем Ник. Все тот же древний ненужный инстинкт! Чем скорее она отделается от него, тем лучше. Может быть, она уже не во всем хочет походить на мать, но в отношении к мужчинам она с матерью солидарна. Елена отлично обходилась без них, значит, и она, Мадлон, тоже справится. Ей это несложно – она привыкла быть одна, ей нравится быть одной. Она ответила:

– Забудь. Мне ничего от тебя не нужно.

Ей приснился очень странный кошмар. Она сидела в каком-то небольшом помещении с прозрачными стенками и потолком, по обе стороны этого закутка находились другие такие же комнаты, в них тоже кто-то был, но на соседей она не смотрела. Ей хотелось выбраться отсюда. Снаружи подходили люди, разглядывали ее, обменивались неслышными замечаниями, уходили, взамен подходили другие. Может быть, это больница? Но она здорова, зачем ее сюда отправили? И почему ей ничего не объясняют, только смотрят как на какой-то образец для исследования?

Она шагнула вплотную к стене и постучала. Стена погасила звук. Мадлон принялась стучать сильнее. Сначала все оставалось по-прежнему, потом снаружи приблизилась женщина, вроде бы знакомая… Да это Елена! Рядом с ней стоял кто-то еще, и опять они разглядывали ее, Мадлон, а разговаривали только между собой. И вдруг, хотя Мадлон не слышала ни слова, она догадалась, что эти двое решают, стоит ли оставлять ее в живых. Нужна ли она в этом мире? Много ли пользы сумеет она принести человечеству? Наверное, надо было объяснить, что они что-то перепутали – она уже выросла, работает, она не хуже других, но в голове билась только одна мысль: «Я тоже человек!». Мадлон охватил ужас, она заколотила по стеклу, позабыв все разумные доводы…

Кто-то рядом громко сказал:

– Осторожно, поранитесь.

Она рывком села и в свете фонаря, подвешенного к потолку, увидела слева от себя Ларри, а по другую сторону – деревянную стену и слабо отсвечивающий полиэтилен окна.

– Ох, Ларри, извини… Снится какая-то ерунда, – Мадлон потерла лоб, удивленно посмотрела на дрожащую руку и повторила: – Извини. Ты-то, конечно, снов не видишь.

– Вы удивитесь, но, бывает, вижу.

Мадлон обрадовано ухватилась за эту тему – отвлечься от кошмара.

– Да? Странно, зачем андроидам эта функция? И что тебе снится?

– Думаю, способность видеть сны дана нам для того же, для чего и людям – переработать полученные знания и впечатления. Наши сны достаточно упорядочены и стройны, если так можно выразиться. Мне не снятся кошмары или слишком фантастические сюжеты, в основном мои сны – это смесь воспоминаний, но, бывает, я вижу то, чего еще не было наяву, но что может произойти. Это похоже на моделирование будущего, и такие сновидения интересны, над ними можно размышлять. А вам, Мадлон, что снилось?

– Так, ерунда. Извини еще раз за эти крики.

Она легла и отвернулась к стене, но долго не могла успокоить сильно бьющееся сердце. Теперь-то она догадалась, что за человек стоял рядом с женщиной. Тогда она не узнала его, а сейчас вспомнила – это был Мортон.

Второй раз Мадлон проснулась в темноте, не услышав, а просто ощутив движение рядом. Она включила фонарик. Ларри, видимо, собирался тихо выйти из комнаты, он оглянулся на девушку.

– Я не хотел вас будить. Пойду посмотрю уровень воды в реке.

Мадлон кивнула и придвинулась к окну, кутаясь в плащ. Печка остыла, в комнате похолодало. Темнота снаружи липла к мокрому полиэтилену, и за ним ничего нельзя было разобрать.

Вернулся Ларри.

– Вода спала, можно ехать. Я подожду вас в машине?

– Да, сейчас приду.

Перекусить бы, но еды не осталось. Жаль, что вчера она поленилась вскипятить на печке чаю, сейчас пригодился бы. Мадлон оделась, повесила на плечо скатку плаща и вышла в зябкую темень.

Судя по времени, утро было близко, но пока ничто не предвещало рассвета. Темные и бесформенные, вокруг замерли мокрые кусты, тронь – и с веток польется вода; земляной пол в гараже покрылся узорами из выбитых капелью ямок. Мадлон забралась на сиденье, и Ларри сразу тронул машину.

Та же плохая дорога, в какой-то яме грузовик ненадолго застрял. Ларри бросил: «Подождите немного» и выпрыгнул в грязь. Мадлон слышала, как он обходит машину. Грузовик качнулся и выровнялся. Ларри вернулся в кабину, Мадлон спросила:

– Ты что, выталкивал его?

– Да, приподнял и подложил камень под колесо.

Вот и брод. Ларри уверенно направил машину в реку. Вода забурлила, поднялась, пошла на спад – грузовик выполз на дорогу.

Слева на холме показались размытые контуры памятника, и Мадлон вспомнила, как стояла там в темноте и думала, думала… И так и не пришла ни к какому выводу. Стоило ломать голову! Она с раздражением уставилась в окно справа. Наверное, зря она вообще пошла смотреть Радужную стену. Ничего особенного там не оказалось, зато откуда-то разом явилось столько переживаний, сколько у нее не было за много лет. Или все дело в разговоре с Френсисом перед уходом и в этом памятнике на холме, который каждый раз напоминает ей о памятнике на плато Муравейник?..

В предутренних сумерках они въехали в город. Мадлон, уверенная, что Губерт спит, с удивлением увидела свет в окнах знакомого дома, а затем и сам отец скатился с крыльца и поспешил им навстречу. Ларри остановил машину, Мадлон соскочила на тротуар. Губерт протянул руки ей навстречу и продекламировал:

– Домой вернулся моряк, и охотник вернулся с холмов… Ты почему ни разу не позвонила мне? Я же просил! Спасибо, что привез ее домой, Ларри.

– Мадлон легко добралась бы сама, – спокойно отозвался тот. – Нам просто оказалось по пути.

Грузовик уехал, Губерт сердито сказал:

– Пойдем, расскажешь о своих приключениях. Удалось тебе дойти до Стены?

– Конечно. А почему ты не спишь? Ведь еще очень рано.

– Тебя ждал! Когда увидел, какой ливень за окном и как поднялась река, сидел тут как на иголках! Где ты встретилась с Ларри?

– На той стороне, он вез груз из лагеря археологов, – и вдруг, под влиянием какого-то импульса, она добавила: – Знаешь, по сравнению с Ником Метени Ларри производит впечатление. Он много сильнее и… Увереннее в себе, хотя, наверное, это странно звучит по отношению к роботу.

– Правда? – Губерт пытливо посмотрел на нее. – Ты, значит, на него переключилась… Что же, этого следовало ожидать. Наверное, я мог бы тебе это уладить, если хочешь. Конечно, он не будет полной копией Ларри, но…

– О чем ты, Френсис? – не поняла Мадлон. – А, ты решил, что я сначала была влюблена в Ника, а потом влюбилась в его андроида? Это не так. Я восхищаюсь Ларри, но он мне не нужен, и тем более не нужно дарить мне его копию. Ты ведь об этом говорил?

– Да. И ты бы все-таки поразмыслила прежде, чем отказываться. Не стоит тебе все время быть одной.

– Почему?

– У любого человека должен быть кто-то близкий, кто-то, кому ты доверяешь, кто понимает тебя и дополняет, если так можно выразиться. Когда ты не одинок, ты больше видишь и чувствуешь, больше понимаешь. Не стоит недооценивать общение, дружбу. И в наше время этим близким уже не обязательно должен быть человек.

– Получается, ты совсем не против того, что человеческое общество заменяется обществом машин? – с любопытством спросила Мадлон. – Ты одобряешь это? Многие, знаю, не одобряют. Взять того же Стривера…

– Я не вижу принципиальной разницы. Наши андроиды уже давно не просто машины, да и вовсе не машины. Если кому-то дружба с искусственным человеком дает больше, чем дружба с органическим человеком – да ради бога! Большинство, знаешь ли, еще долго будет предпочитать общество себе подобных, так что отход людей друг от друга нам не грозит. Очень жаль, что Ник этого не понимает. Он ведь любит Ларри больше, чем кого-либо из людей, но при этом считает, что не имеет права на такие чувства. Он считает, что у людей есть долг друг перед другом, человек должен быть с человеком. Так учила его мать, так считает большинство. А на самом-то деле совсем не обязательно делать выбор, ты легко можешь ладить с теми и другими. Я-то никогда не считал себя обязанным встать на чью-то сторону. Но вернемся к тебе. Ты точно не хочешь?..