Текст книги "Не названа цена (СИ)"
Автор книги: Мария Берестова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
– Ну что ты, что ты, – пытался утешить её Леон. – Ты же его знаешь, поймал какой-то болезненный откат, вот и бесится, – попытался он выгородить брата. – Он так не думает на самом деле, ты же знаешь.
Но она, кажется, совсем ему не верила.
Вечером вернувшийся Рийар извинился – отчётливо формально. Обиженная этой формальностью мать в такой же тональности заверила, что, конечно, любит его и всегда любила, и что его обвинения её ранят.
Он ей ни на грош не поверил.
Глава шестая
Айриния поймала себя на неуверенной зыбкой эмоции… и по самому её появлению поняла, что к общежитию приближается Рийар.
Первым её побуждением было вскочить и нестись – куда угодно, лишь бы подальше от него, лишь бы он не сумел дотянуться до её эмоций. Она чувствовала себя фатально беззащитной и уязвимой: не притвориться, не закрыться, не уклониться! Это положение – в которое она, к тому же, попала перед мужчиной, презирающим её и желающим ей зла, – рождало в ней страх глубокий, доходящий до паники.
Она встала, пытаясь придумать маршрут, которым будет пытаться оторваться от Рийара.
Однако, уловив её эмоции, неуверенность с его стороны сменилась резким уколом огорчения и боли, тут же перебитым обидой, и почти моментально прикрытым сверху безнадёжным налётом, который Айриния расшифровала примерно как «ну да, чего я ожидал?»
Она честно попыталась сконцентрироваться на чувстве язвительного торжества – мол, так тебе и надо, скотина! – но, очевидно, так же не преуспела в притворстве, как и он, и он увидел за этой язвительностью и удивление, и усталость, и надежду. Она устала бояться и устала бегать, и ей так хотелось поверить, что бояться нечего и бежать не надо!
Чувство, которое пришло к ней в ответ, было столь похоже на мольбу, что она от удивления не смогла сдержаться и выглянула в окно.
Он стоял перед общежитием и выглядел странно беззащитным в своём смущении. Заметив её внимание, он сделал приглашающий жест в сторону города – мол, пойдём прогуляться.
Айриния замерла в сомнениях. За последние недели она совсем уже с ума сошла от своей неспособности испытывать эмоции – а конца откату все видно не было, и с внутренним ужасом она начинала задумываться о том, что, возможно, откат был фатальным, и эмоции не вернутся никогда. Она гнала от себя эту мысль, потому что та лишала её мужества и рождала идеи совсем уж скверные и безнадёжные.
Рийар был её возможностью ожить – и ей казалось крайне заманчивым хоть ненадолго вернуться в нормальную жизнь, где она может эмоционировать точно так же, как все обычные люди. Но она всё же боялась от него каверзы и подставы – особенно по той причине, что была теперь перед ним вся как на ладони, без возможности закрыться и притвориться другой.
– Ну хорошо, – буркнула Айриния и направилась на выход. В конце концов, у него было достаточно возможностей сделать любую пакость, не выманивая её для этого на прогулку, да и едва ли он как-то сумел модернизировать свой откат и научиться скрывать свои эмоции от неё, а в них ничего тёмного и злого не ощущалось.
Он встретил её выход на улицу волной радости и благодарности.
Айриния скептически подняла брови: серьёзно? Это ещё что за новости? С чего ему радоваться ей?
Она успела уловить в его эмоциях надежду и смущение, но почти тут же они сменились досадой и злостью на самого себя, и он резко отвернулся от неё, сжимая кулаки.
С удивлением глядя ему в спину, она чувствовала там, внутри, целый вихрь самых противоречивых и раздирающих душу на части эмоций. Она не поняла, с чем связана такая буря, но ей сделалось жалко его, и она положила руку ему на плечо.
В ответ ей пришла волна тоскливой безнадёжности, стыда и ненависти к себе.
Нда, кажется, он со своей нелепой местью подгадил в первую очередь самому себе. Айринии и в голову не могла прийти мысль, что он так раним и эмоционален; но теперь он не мог закрыться от неё точно так же, как она не могла закрыться от него, и, судя по всему, ему это доставляло даже больше дискомфорта, чем ей.
«И всё же он переступил через себя и пришёл», – удивилась она.
На его месте она держалась бы от самой себя подальше, чтобы не попадать снова в столь уязвимое положение.
Айриния слишком часто бывала беспомощна и уязвима сама, чтобы оставить теперь его без поддержки и помощи.
Недолго думая, она обняла его со спины, благодаря за доверие и пытаясь передать ему своё сочувствие и понимание.
Он вздрогнул и дёрнулся, выдал волну страха и ненависти к себе, потом замер и стал казаться на вид совершенно бесстрастным, но она-то чувствовала, что внутри он корчится от боли и стыда, и что её жалость и её попытка поддержки вызвали в нём и досаду, и гнев – в первую очередь от того, что он отчаянно желал и жалости, и поддержки, и не мог себе этого простить.
Несмотря на бушевавшие в нём чувства, он её не оттолкнул, и не попытался переключиться на что-то иное, чтобы скрыть настоящие глубокие эмоции чем-то поверхностным и сиюминутным. Он просто равнодушно и спокойно стоял и позволял ей наблюдать, как кипят и переплетаются внутри него стыд и усталость, отчаяние и надежда, страх и тоска.
Айриния была удивлена. Она видела в нём благополучного мальчика, который забавляется и играет в жизнь, который никогда не знал настоящих проблем, который просто не способен узнать, что такое боль и страх. Однако то, что он чувствовал сейчас, никак не вязалось с выстроенным внутри её головы образом – и ей даже пришла в голову крамольная мысль, что на его фоне её собственные страхи и печали не так остры.
Наконец, он овладел собой, и на смену бушующим вихрям пришло спокойное ожидание, отравленное, однако, подспудным зудящим страхом.
Айриния отстранилась, обошла его и приглашающе протянула руку – мол, веди! Она честно пыталась транслировать ровную дружелюбную симпатию, которую и нарисовала на лице, но, конечно, не смогла скрыть ни жалость, ни тревогу, ни пристыженность.
Он криво усмехнулся и взял её под руку. Теперь, кажется, он весь превратился в стыд, укрытый усталой обречённостью.
Это чувство было понятно Айринии более, чем что-либо другое, потому что она давно сжилась с ним и привыкла к нему. Ей было странно понимать, что они с Рийаром оказались так похожи, и она не знала, что теперь с этой схожестью делать.
Короткая насмешка с его стороны резюмировала, что он заметил её вопрос, и тоже не знает на него ответа.
Некоторое время они шли по улице. Не имея возможности говорить, они, тем не менее, почти научились обмениваться какими-то смысловыми сигналами на уровне эмоций. Это был интересный опыт: и он, и она чувствовали те глубокие истинные переживания, которые скрывались в другом, но на их фоне словно вспыхивали искрами нарочные эмоции, созданные специально для того, чтобы обменяться сигналами.
Они умудрились таким образом даже язвительно поспорить – непонятно, о чём, но эти шутливые нарочитые укоры недовольством и насмешкой, вызывающие у обоих какой-то необычный вид веселья, им обоим пришлись очень по душе: это чувствовалось по тому, что у каждого них эмоциональный фон стал ровным и дружелюбным. Почти забыв о собственных страхах и стыде, они стали получать от этой прогулки удовольствие.
Айриния, впрочем, замечала, что в Рийара постепенно растёт ожидание: он явно шёл не просто так, а с какой-то целью, и она расшифровала эту цель как желание узнать о чём-то её мнение.
Наконец, он нашёл то, что искал, и остановился.
Перед ними был дом, такой старый, что, казалось, видел ещё основание города. Кое-где давно сгнившие доски оставили проёмы, заложенные свежим кирпичом. Поплывшая крыша подпиралась брёвнами. К дому достраивали террасы, явно в разные времена, а какие-то ещё и перестраивали с тех пор. Все ставни, кажется, были совершенно разные. Одна ступенька на крыльце была каменной, другая деревянной. Местами дом увивал плющ, к одной стене почти влотную подходило дерево – его корни явно боролись с фундаментом, и дом от того наклонился.
Всё это выглядело, с одной стороны, крайне несуразно, с другой…
С другой – в этом доме было странное обаяние. Несмотря на то, как сложно сочетались все его разновремённые элементы, у них у всех явно была одна цель – жить, жить, жить!
Этот дом хотел жить. Несмотря на года и невзгоды. Несмотря на повреждения и вредителей. Несмотря на сложности и поражения.
В этом горячем, глубоком, страстном желании жить, которое выражалось в каждой прибитой поверх пробоины доске, в каждом побелённом камне, в каждом узоре нелепой резьбы, – в этом всепобеждающем желании жить была своя стремительная и необоримая красота.
Айриния догадалась, что от неё исходят волны восхищения; она была рада, что Рийар показал ей этот дом – он словно бы обещал, что с любыми трудностями всегда можно справиться, он словно бы говорил, что любые проблемы преодолимы, он словно завещал никогда не сдаваться и просто брать с него пример.
Ответом на восхищение Айринии было удовольствие и гордость; Рийар смотрел на этот дом с большой теплотой во взгляде. Казалось, что то ли он сам его чинил, то ли там жил кто-то, ему дорогой….
Айриния заметила, что, чем больше Рийар смотрит на этот дом, тем сильнее он растворяется в глубоком чувстве родства и узнавания, превращается в само воплощение этого чувства.
Она послала в его сторону вопрос – мол, в этом доме живёт кто-то важный?
В ответ пришёл недоумение. Он не понял сути её вопроса и обернул к ней удивлённое лицо.
Теперь, когда он отвернулся от дома, чувство родства в нём поутихло, зато на первый план вышло то, что Айриния чувствовала и в себе – решимость бороться до конца, пусть борьба и была заведомо проиграна.
Её глубоко потрясло то, что они увидели в этом доме одно и то же.
Он пожал плечами, бросив ей какие-то слова, явно проникнутые духом самодовольства. Она предположила, что это было нечто вроде: «Знал, что тебе понравится!» – и закатила глаза. Сердце её, впрочем, ярко свидетельствовало, что ей понравилось, и ещё как!
Он улыбнулся.
Они долго ещё бродили по городу, «обсуждая» дома и растения своими эмоциями. Иногда что-то в них не сходилось, но чаще оказывалось, что они видят одно и то же и чувствуют это одинаково.
Вечером ни ей, ни ему не хотелось прощаться. Они долго с сожалением стояли у общежития, жадно ловя друг в друге надежду на новую встречу и упиваясь этой чужой надеждой.
Наконец, послав ей волну твёрдого общения, он ушёл.
Она глядела ему вслед, и чувствовала, как с каждым шагом на него наваливаются позабытые было им в этот день усталость и отчаяние. Как с каждым стуком сердца он погружается в мрачность и стыд. Как меркнут те светлые, тёплые эмоции, которые они только что чувствовали вместе – и как им на смену приходит тоскливое осознание тотальной безнадёжности.
Она едва не бросилась за ним вслед, не желая отпускать его туда, но удержалась: чем дальше он отходил – тем меньше оставалось эмоций в ней, и тем сильнее овладевало ею безразличие.
«Пусть катится, вот ещё не хватало!» – подумала она в тот момент, когда эмоции окончально угасли.
Интерлюдия
Лири рассказывала что-то живо и быстро, торопясь поделиться впечатлениями, но Айриния почти не вникала, лишь отображая на лице подходящую к случаю улыбку.
Это было мучительно – видеть когда-то дорогого и близкого человека, но ничего к нему не испытывать.
Лири веселилась и печалилась, добавилась успеха и проваливалась, волновалась и воодушевлялась – а Айриния ничего, ничего не могла с нею разделить.
Вдруг голос Лири зазвенел особенно яркой нотой, и пришлось включиться в поток её речи, чтобы не пропустить важное.
– Наставник так меня хвалил! – гордо сияла она. – Сказал, что я лучшая ученица на курсе и гордость резиденции!
Глаза её светились счастьем совершенно запредельным.
– Ах, Айриния! – радостно делилась она. – Ты так меня вдохновила! Теперь я верю, что своим трудом действительно можно чего-то добиться, что в резиденции не смотрят на твоё происхождение, а только на таланты!
Она совершенно сияла. Как и Айриния, она была сиротой и поступила сюда учиться по конкурсу, и была теперь полна надеждами на лучшую жизнь, которой сможет добиться своим усердием и прилежанием.
Айриния тоже была когда-то такой. Тоже наивно верила, что резиденция – это шанс выбиться в люди. Шанс на лучшую судьбу.
С удивлением Айриния почувствовала в себе не то чтобы эмоцию – скорее решимость.
Было что-то глубже, важнее эмоций, что связывало её с Лири. Что делало Лири родной, своей, нужной и важной. Айриния не могла смириться с тем, что Лири ждёт такая же паршивая судьба – стать разменной монетой в магических экспериментах.
Задача «вырваться самой» усложнилась: Айриния поняла, что даже без эмоций не сможет жить спокойно, если оставить Лири её судьбе.
«Но что я могу сделать, если я даже себе помочь не могу?» – задалась вопросом Айриния.
Она подумала было, что нужно, во всяком случае, предупредить Лири – но у неё не хватило на это мужества. Всякий раз, когда она открывала было рот, чтобы начать серьёзный разговор, ей виделось, как потухнет свет в глазах Лири, и… сердце сжималось.
«Что это? Откат выветривается? Эмоции возвращаются?» – с надеждой думала Айриния, но никаких других признаков не замечала.
Только глубокое, незыблемое убеждение, что Лири – своя, и что она не позволит причинить ей зло.
Глава седьмая
Расследование вокруг кражи артефакта не клеилось. Леон и Илия отрабатывали уже версии совсем уж безнадёжные – и всё ещё не могли найти никаких следов злоумышленников, словно они вообще испарились.
– Так не бывает, чтобы не осталось никаких следов! – недовольно жаловалась Илия. – Они должны были хоть где-нибудь засветиться!
– Должны, – хмуро соглашался Леон, глядя в свои записи. – Коней они, скажем, где-то же купили?
Они переглянулись с мыслью о том, есть ли возможность проверить всех, кто покупал коней в последние лет пять.
Нет, это уже был какой-то абсурд!
– Положим, – продолжила, тем не менее, развивать эту тему Илия, – если они нацелены были именно на артефакт, они ведь могли искать какую-то информацию об артефактах?
Леон посмотрел на неё с интересом:
– Предлагаете допросить всю резиденцию? – уточнил он даже с некоторым весёлым азартом в голосе.
Илия улыбнулась.
– Если это не связанный с резиденцией человек, – объяснила свою мысль она, – то он мог искать эту информацию в книжных лавках.
Версия вызвала у Леона скепсис: найти такие сведения в открытом доступе было нереально.
– Не идиоты же они! – с укором отметил он, имея в виду, что грабители, которые подготовились столь грамотно, явно не могли сглупить так бездарно.
В целом, Илия была с ним согласна.
– Нам нужно хоть что-то проверять – почему не это? – переспросила она.
И, поскольку книжные лавки были тем местом, которые одинаково любили и он, и она, они пришли к выводу, что да, стоит хотя бы проверить.
В итоге день их прошёл скорее весело, чем продуктивно. Они, конечно, не забывали опросить владельцев лавочек – те, к тому же, знали обоих следователей как своих завсегдатаев и охотно пускались в самые подробные рассказы, – но никакой зацепки им это не давало. Книжек про артефакты не существовало – этому обучали только при резиденции – и никто такие книжки не разыскивал.
Напоследок они приберегли, не сговариваясь, ту лавочку, которая у обоих была любимой – и из-за ассортимента, и из-за атмосферы. Дом, в котором она расположилась, был похож на толстую приземистую башню, и хозяин велел надстроить внутри по периметру галерею. На неё можно было забраться по лесенке и пройтись по кругу, осматривая и местные шкафы – и залежи книг на первом ярусе. В большинстве других лавочек, к тому же, царил полумрак – хозяева не любили зажигать огонь, боясь повредить своим сокровищам, – а здесь было довольно светло благодаря окнам, которые располагались по всему периметру и которые не стали заставлять книжными шкафами. Вместо того в проёмах хозяин разместил скамейки и кадки с цветами, что привело к тому, что покупатели проводили тут довольно много времени и советовали именно это место друзьям и знакомым.
И Леон, и Илия ходили сюда частенько, и, возможно, им даже случалось бывать тут одновременно – просто они никогда не замечали друг друга, поглощённые чтением. Они, к тому же, предпочитали разные углы – Илию манили поэзия и сказания, а Леон проявлял интерес к философам и публицистам.
Они и теперь, опросив хозяина и ничего не добившись, вместо того, что сразу уйти, решили осмотреться, и тут же разделились: Илия взобралась наверх, к поэтическому шкафу, а Леон остался внизу и перебирал новые поступления.
Стихи Илия всегда выбирала просто: начинала наугад открывать все томики подряд, выхватывая глазами первые попавшиеся строчки. Если строчки ей нравились – она садилась на скамеечку под окно и вчитывалась внимательнее. Вот и теперь, перебрав десяток книжек, она нашла, наконец, то, что её зацепило, и села читать.
Поэт оказался хорош, но одно стихотворение понравилось ей особенно, потому что было созвучно её собственным переживаниям. Она перечитала его несколько раз, и с каждым прочтением строчки всё больше западали ей в душу, и, в конце концов, она не выдержала и решила поделиться ими с Леоном.
Перегнувшись через перила верхней галереи, она позвала его громким шёпотом, стараясь не мешать другим посетителям:
– Послушайте!
Леон заинтересованно поднял голову от той книги, которую читал.
Постаравшись вложить в декламацию то, что чувствовала сама, Илия тем же громким шёпотом процитировала:
– «Умом себя он правил скрупулёзно, Чтобы сильней и идеальней стать ...Но в зеркале теперь – лишь ночь беззвёздна, А человека больше не видать!»
Этот образ – с отсутствием в зеркале отражения – особенно её зацепил своим трагизмом.
Леон, кажется, тоже был впечатлён.
– Что? – удивлённо переспросил он и попросил: – Повторите ещё разок!
Илия торжественно повторила. Кажется, эти строчки она уже запомнила наизусть.
Лицо Леона на короткий миг отразило собой растерянность, а потом он попросил:
– Отложите для меня! – и Илия просияла от радости, что смогла найти книгу, которая ему настолько понравилась.
Она вернулась к шкафу с поэзией и стала перебирать там томики дальше; но вскоре её вдруг отвлекло от этого занятие похлопывание по плечу.
Обернувшись, она с удивлением увидела Леона с раскрытой книгой в руках.
– Мне кажется, вам понравится! – пояснил он и принялся зачитывать с листа: – «Таким образом, ориентируясь на мнение окружающих о нас, мы передаём им власть над нашим развитием, и уже не мы выбираем свой путь, а они направляют нас туда, куда удобно им, а не нам. И вот, вместо того, чтобы стать собой, мы становимся тем, чем нас сделают».
Слова эти глубоко потрясли Илию, потому что, как ей показалось, были написаны прямо про неё! И так просто, и так понятно, и чётко, и страшно объясняли, куда и как она идёт!
– Ах! Мне нужна эта книга! – воскликнула она, надеясь, что такой мудрый автор, должно быть, даст и советы, как поступать, если ты уже попал в эту ловушку и не знаешь, как теперь выбраться.
– Да, кажется полезной, – согласился Леон, протягивая ей томик.
Они обменялись книгами – она протянула ему стихи, которые его заинтересовали, и забрала неизвестного ей философа с такими ценными замечаниями.
Не сговариваясь, они тут же зарылись в чтение, сев рядом на ближайшую скамью и не замечая этого. Он надеялся найти у захватившего его поэта другие мысли о том, как не потерять самого себя в погоне за желанием быть идеальным, а она пыталась найти у философа советы, как перестать быть зависимой от чужого мнения.
Солнечные лучи, пронзая витражные стёкла, скользили по страницам цветными пятнами, золотили волосы Леона и путались красными отблесками в розовых прядях Илии. Заполненные буквами страницы, кажется, были самой сильной из магий – они уводили их в другие реальности, где они становились другими людьми и проживали чужой опыт как свой.
Хоть они и сидели друг к другу так близко, как никогда, – на деле они никогда не были так друг от друга далеки, потому что души их теперь гуляли под звёздами совсем разных миров.
Илия первой выпала из этого путешествия: ей попалась мысль, очень созвучная тому, что ей говорил сам Леон – что испытанный собственным разумом вывод становится более надёжной точкой опоры – и она решила поделиться с ним и этой цитатой.
– Ах! – привлекла она его внимание, отрывая от стихов. – Посмотри, он пишет совсем как ты!..
В мечтательных глазах Леона ещё дрожали отголоски мыслей и чувств, вызванных в нём строками поэта. Он смотрел на Илию с совершенно несвойственным ему романтично-ласковым выражением, и это её отрезвило.
Она только тут обнаружила, что они сидят так близко – буквально соприкасаясь плечами! – и что она, к тому же, забывшись, обратилась к нему как к брату – это его она привыкла вовлекать в свои чтения, и у неё совсем из головы вылетело, что она читает теперь не с братом, а с наставником, и у неё вырвалось это привычно-домашнее «ты»…
Она стремительно покраснела.
Леон сморгнул, прогоняя из взгляда это странное, романтичное выражение, и только по её смущению обратил внимание на это «ты».
– Простите, – смешалась она, опуская нос в книгу и неосознанно пытаясь прикрыть полыхающее лицо прядями волос. Она бы, верно, и отодвинулась бы, но было некуда.
Леон тихо откашлялся и заметил:
– В рабочей обстановке, пожалуй, фамильярность между нами была бы неуместна. Но я не имею ничего против, если вне управления мы перейдём на более личное обращение.
Илия, однако, придерживалась по этому вопросу прямо противоположного мнения. Ей казалось совершенно недопустимым обращаться к нему так запросто – в её глазах он стоял слишком высоко, и пытаться панибратским «ты» спустить его с этой высоты виделась ей кощунством.
– Это неловко… – пробормотала она едва слышно, не смея ему возразить напрямую.
Он залюбовался бликами солнца на её волосах, и поэтому некоторое время молчал. Затем, как ни в чём не бывало, переспросил:
– Так что, вы говорите, там интересного?
Поспешно схватившись за предлог соскочить с личной темы, Илия прочла понравившееся ей наблюдение.
Продуктивного обсуждения, впрочем, у них не получилось, потому что теперь уже оба чувствовали себя неловко от того, что сели так близко друг к другу, и обоим это казалось неуместным. Так что вскоре, прихватив свои книжки, они отправились к прилавку.
Илия была крайне рада, что её промах с неудачным обращением удалось так просто замять, и снова почувствовала глубокую благодарность к Леону – за его понимание и деликатность.
Леон был крайне огорчён, потому что увидел в поведении Илии нежелание сближаться с ним, и настроение его совсем уж упало.
«Мне не стоит навязывать ей своё внимание, – строго заметил он самому себе. – Оно явно ей нежеланно».
Возможно, это был слишком поспешный вывод – но Леон так боялся быть отвергнутым Илией, что предпочёл увидеть признаки этого отвержения заранее, не дожидаясь прямых слов, потому что это казалось не так страшно и позволяло, к тому же, сохранить чувство собственного достоинства.
Глава восьмая
С самого начала тренировки Илия чувствовала, что Рийар злится.
Его скупые чёткие удары были наполнены куда как большей силой, чем обычно, и оказывались где-то на грани того, что Илия ещё могла отразить.
Каждый раз, парируя очередной удар, она чувствовала, как сила инерции отдаётся в её руках, вибрирующей волной доходит до плеч, содрогает всё тело. Напряжение такого рода копилось и отдавалось в мышцах ноющей непрестанной болью, но Илия, стиснув зубы, терпела: ей действительно хотелось научиться фехтовать, и она понимала, что на этом пути ей ещё многое предстоит освоить.
Раздражение Рийара проявляло себя не только в атаке, но и в защите. Принимал клинок Илии он так же жёстко, и ей даже казалось, что он едва удерживается от того, чтобы моментально не вывести своё защитное движение в начало атакующего, и что ему приходится сдерживаться, чтобы остановиться и дождаться её готовности к обороне.
В какой-то момент Илия не выдержала этого напряжения: отражая атаку, она неудачно ушибла колено о пол. Зашипев от боли, она выпрямилась и опустила меч.
– Ты чего злой такой? – раздражённо спросила она, потирая пострадавшую коленку.
Рийар, смерив её холодным взглядом, через губу парировал:
– Тебе-то какое дело? – и, обозначив федершвертом намерение атаковать, потребовал: – В стойку!
Илия, однако, меч поднимать не стала.
– Со своими бугаями пар спускай, – открестилась она. – Я тебе не игрушка для битья.
– Ты мне вообще никто, – резко атаковал Рийар, и Илии пришлось сделать шаг в сторону, с линии его атаки.
– С ума сошёл?! – разозлилась она, всё же принимая защитную стойку на случай того, если он снова ринется без предупреждения.
Атака не заставила себя ждать, отозвавшись болью в руках Илии, не готовой к фехтованию на таком уровне.
– Может, и сошёл, – согласился Рийар, всё же опуская отражённый ею меч.
Илия смерила противника недовольным взглядом, прикидывая, как бы свалить с тренировки прямо сейчас, пока он совсем в раж не вошёл.
Рийар пронзил её острым раздражённым взглядом и перевёл атаку на вербальный уровень:
– С Леоном, значит, замутила? – с нескрываемым презрением в голосе выплюнул он слова.
Растерянно хлопнув ресницами, Илия попыталась понять, причём тут к их тренировкам Леон и что это за странная сцена, похожая на ревность?
– А говорила, что не втюрилась! – язвительно обличил её Рийар, поигрывая федершвертом с весьма небезапасным видом.
Илия на всякий случай отступила на пару шагов назад и перехватила рукоять покрепче.
– Во-первых, тебя это никак не касается, – раздражённо обозначила она личные границы, но тут же смазала впечатление, начав объясняться: – А во-вторых, и вовсе я в него не влюблена!
На окончании фразы голос её, впрочем, смущённо и растеряно дрогнул. То ли она не понимала, как вообще ему могли прийти в голову такая чушь, то ли не была вполне уверена, что действительно не влюблена.
– Да-да, ври больше! – зло отмахнулся Рийар, занося меч – Илия сделала ещё несколько шагов назад, а он продолжил: – Все девки на это ведутся!
Илии была совершенно не по душе его вульгарная тональность – не говоря уж о самом предмете беседы – и она стала по периметру тренировочного зала осторожно отступать к выходу.
Рийар, разгадав её маневр, перекрыл ей путь своим клинком.
– Всеобщий любимчик, надежда и опора! – язвительно продолжил он обличать Леона. – Богатенький карьерист, выезжающий на своём лицемерии и лизоблюдстве! – распалялся он, выговаривая всё то, что давно жгло его сердце. – Конечно же, ты на это повелась! – он сделал выпад в её сторону, но она ловко уклонилась, невольно начиная присматриваться к окнам – не отступить ли через одно из них, раз уж к двери он её не пускает? – Все вы одинаковые, падкие на лесть и красивую картинку! – разошёлся Рийар, наступая на неё.
Она совсем уже было решила сбежать через окно – и даже рванула к ближайшему – но дорогу ей преградил его федершверт. Скорость, с которой Рийар действовал, была ошеломительной. Илия не успела опомниться, как чередой короткий ёмких ударов он выбил её собственный меч из её рук и загнал её в угол.
Она было раскрыла рот, чтобы закричать и позвать на помощь – но не успела и тут, потому что, припечатав её спиной в стену, Рийар жадно и отчаянно поцеловал её.
Илия забилась, пытаясь вырваться – безнадёжно! Всех её сил не хватало на то, чтобы хотя бы подвинуть одну его руку!
В панике, плохо соображая, она пожелала у магии, чтобы ей хватило сил от него отбиться – и руки её, в самом деле, наполнились железной силой, и она вырвалась и толкнула его в сторону.
Потеряв равновесие, он полетел куда-то на пол, приложившись по дороге голове о подоконник; дрожащая Илия по стеночки двинулась на выход: в качестве отката ей теперь досталась полная потеря сил, и она едва держалась на последнем волевом импульсе. Нужно было сваливать, пока он не прочухался!
И, пока Рийар, сидя под окном, тёр свою макушку и красочно матерился, Илия всё же выскользнула из тренировочного зала.
В глазах темнело, мысли путались, сознание норовило ускользнуть в обморок – и Илия ужасно испугалась, что всё было напрасно, и сейчас она упадёт прямо здесь, и Рийар всё равно её настигнет.
К счастью, взгляд её уловил движение – по коридору боевого корпуса шёл человек.
– По… могите! – попыталась позвать его Илия, правда, почти безрезультатно, потому что губы её едва шевелились.
Тот – Ней, светловолосый детина из отряда Рийара, – впрочем, и сам её заметил и сразу опознал симптоматику.
– Колданула на эмоциях? – дружелюбно переспросил он, скорым шагом подходя к ней. – Ну, с каждым бывало! – заверил он и, подхватив её на руку, потащил в комнату отдыха. Илия отключилась, ещё не достигнув её.
Когда она пришла в себя, обнаружила себя мирно лежащей на диване. Давешний детина сидел рядом и деловито что-то штопал. Заметив, что она очнулась, он тут же подал ей стакан воды.
Илия с благодарностью его приняла – пить хотелось ужасно. Вот удержать стакан ей было сложно – руки стали слабыми и мелко дрожали. Ней придержал стакан, помогая ей попить, и начал объяснять:
– Это ненадолго, он быстро развеивается, если на эмоциях и не было осознанного намерения причинить вред.
Она попыталась вспомнить, хотела или нет причинить вред Рийару.
Кажется, всё, о чём она думала – лишь бы вырваться. Так что, наверно, всё же нет.
– У всех, бывает, вот так срывается, – продолжил объяснять Ней, ставя стакан на место и возвращаясь к штопке. – Командир сам вечно так валяется, терпеть не выносит, если его кто-то одолевает, – со смешком поделился он.
– Даже не сомневалась, – закатила глаза Илия.
Воображение её абсолютно отказалось рисовать Рийара, принимающего поражение. Этот скорее сам сдохнет, чем признает!
– Знатно ты его приложила, – с одобрением продолжил болтать Ней. – И за дело, слишком уж он взялся тебя гонять! – тут Илия поняла, что за какое именно дело прилетело Рийару, его боевик не в курсе. – Ты без обид, красавица, – нахмурился тут Ней, – мы, конечно, понимаем, что командир на тебя запал и все дела, но нам девчонка в боевом звене ни к чему, – обозначил он неожиданно жёстко, что не очень-то вязалось с его предыдущей дружелюбной болтовнёй.
Хотя Илия уже и раздумала идти в боевики, слова эти её сильно задели.
Она попыталась приподняться на локтях, чтобы придать себе более достойное положение, и даже преуспела.
– В самом деле? – с насмешкой переспросила она. – Даже девчонка, которая знатно поваляла вашего командира?
У Нея вырвался смешок – он, определённо, представил себе под «повалять командира» совсем себе не боевую ситуацию.
– Так ты сперва без магии его завали, – с необидной иронией в голосе возразил он. – Тогда и поговорим.
