Текст книги "Не названа цена (СИ)"
Автор книги: Мария Берестова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)
– В муниципалитете в выходной устраивают вечер камерной музыки, – с совершенно безразличным и невозмутимым видом сообщил он Илии на другой день после выписывания злополучной справки. – Обычно они присылают в управление приглашение на две персоны – для установления межведомственных отношений, – весьма казённым тоном объяснил он. – Но, кажется, это мероприятие бывает интересно только мне, – иронично заключил он подход к делу и озвучил, наконец, само предложение: – Возможно, вам тоже было бы интересно пойти?
Надо сказать, что в попытке обставить дело как «старший коллега хочет приобщить стажёра к прекрасному, а заодно и помочь обзавестись полезными связями» он превзошёл сам себя, и даже весь день переживавшая о вчерашнем инциденте Илия ему поверила. Более того, она даже нашла внутри себя превосходное «объяснение» этому приглашению: мол, он просто хочет загладить произошедшую между ними неловкость, и показать, что совсем не держит на неё зла, и что по-прежнему стремится быть для неё хорошим наставником, и вот, заботится о том, чтобы она стала частью управления и была представлена в культурном обществе именно как сотрудница управления!
Его поступок показался ей вершиной благородства, и она чуть не прослезилась от умиления. С души её упал огромедный камень, мучивший её вот уже сутки.
– Звучит заманчиво, – улыбнулась она, даже не догадываясь, какой радостью светится в этот момент её улыбка.
– Что ж, тогда я за вами заеду, – разулыбался в ответ Леон, уточнив точную дату и время.
…Илии, определённо, повезло, что из-за волнения она начала готовиться к этой встрече сильно заранее. Потому что сперва она было оделась в тот же строгий костюм, который предпочитала для работы – чтобы показать себя настоящим профессионалом. Однако, крутясь возле зеркала, она пришла к выводу, что для концерта камерной музыки выглядит недостаточно нарядно.
Сперва она рванула было в сад у дома – украсить костюм цветами – но, выбирая, что бы сорвать, пришла к мысли, что цветы дела не исправят, и нужно выбрать что-то более нарядное.
Зарывшись в свой гардероб в поисках «чего-то более нарядного», она откопала весьма цветастую блузку, которую, кажется, не надевала вообще ни разу.
Строгая юбка с этой блузкой стала, определённо, смотреться наряднее, но Илии всё ещё казалось, что что-то не так.
Нерешительно потоптавшись у зеркала, она спустилась вниз, в гостиную, чтобы посоветоваться с матерью.
– Как думаешь, достаточно нарядно? – с надеждой спросила она у неё, покружившись перед ней.
Мать, отвлекшись от книжки, которую читала, оглядела её весьма придирчиво и уточнила:
– Достаточно нарядно для чего?
– Для концерта камерной музыки в муниципалитете! – воскликнула Илия, чьё волнение становилось всё сильнее с каждой минутой.
Взгляд матери ещё раз метнулся к цветастой блузке, которая никак не сочеталась в её сознании с таким концертом.
– Мне кажется, твоё чёрное платье больше подойдёт к такому мероприятию, – мягко отметила мать, которая знала гардероб дочери даже лучше, чем она сама.
– Ах, точно! – радостно подпрыгнула Илия и помчалась переодеваться.
Чёрное платье и впрямь идеально подходило для концерта. Облегающее и длинное, оно смотрелось на Илии очень элегантно. Впечатление, конечно, напрочь портили распущенные розовые волосы – платья такого рода требовали сдержанной убранной наверх причёски, но из-за своего отката Илия не могла их так собрать, они выпадали из пучка через минуту.
Оглядев новый облик дочери, мама признала, что из-за волос образ смотрится слишком небрежным для концерта в муниципалитете.
– Лучше то белое, на бретельках, – уверенно заключила она.
– То белое? – в ужасе воскликнула Илия. – Но он тогда точно решит, что я его соблазнить пытаюсь!
«То белое» платье, в самом деле, обладало некоторыми особенностями ткани и фасона, из-за которых привлекало к себе особое внимание мужчин.
– Он? – с любопытством приподнял брови отец, выглядывая из-за газеты.
Он сидел до этого в гостиной так тихо, что Илия и забыла про его присутствие.
– Мы идём с коллегой… – краснея, признала она, лихорадочно пытаясь одёрнуть рукава платья.
– С коллегой? – заинтересовалась мама. – Это тот заботливый брюнет, да?
Вспомнив про Рийара, Илия совсем смешалась. Чуть не порвав многострадальный рукав от волнения, она пролепетала:
– Нет, мой… мой наставник.
Отец буркнул что-то одобрительное и спрятался обратно за газету.
Мать прищурилась. Леона она помнила, поскольку он несколько раз воспользовался приглашением господина Мелира посещать их светские вечера.
– Так, ну-ка пойдём! – подхватила она дочь под руку и предприимчиво потащила её к гардеробу.
Там, впрочем, она почти тут же столкнулась с сопротивлением Илии.
– Но оно… оно розовое! – почти в отчаянии возразила та, когда мать вытащила из угла гардероба платье, которая Илия точно никогда в своей жизни надевать не собиралась.
Светло-розовое, нежное и нарядное, с лёгкими газовыми рукавами и декором жемчугом – оно было в высшей степени девчоночьим!
– Оно идеально для свидания! – не пожелала сдаваться мать.
– У нас не свидание! – чуть не заплакала от обиды Илия. – Мы идём как коллеги! Я не могу представлять наше управление в этом… – она дёрнула газовую дымку верхней юбки. – В этом легкомысленном кошмаре!
Дождавшись, когда дочь закончит со своим протестом, мать невинно отметила:
– Надо же, а мне почему-то помнится, что начальница вашего управления всегда именно в таком и ходит!
В самом деле, все наряды госпожи Юлании обычно отличались большой женственностью, и Илия вообще не могла припомнить, чтобы хоть раз видела на ней строгий костюм.
– Так что ты как раз покажешь свою верность общему духу вашего управления! – нашла нужный аргумент мама.
Тут Илия ничего не могла возразить. Ей действительно очень хотелось быть похожей на госпожу Юланию, поэтому, в конце концов, она согласилась переодеться.
Без всяких неожиданностей, платье шло к её волосам изумительно.
Воодушевлённая мама, довольная тем, что дочка в кои-то веки оделась прилично, продолжила порхать вокруг неё, в попытках сделать макияж и добавить украшений.
Илия отмахивалась, открещивалась и так часто говорила, что «это не свидание!», что мама окончательно убедилась в том, что именно свиданием это и было.
В итоге в подготовке Илии к вечеру оказалась задействована вся семья: брат выбрал цветы для декора её непослушной причёски, а отец выступил экспертом по подбору подходящих к образу украшений.
Постоянно краснеющая и лепечущая что-то смущённое Илия совершенно укрепила их в мнении, что она совершенно влюблена в собственного наставника – и, как это делалось очевидно из его приглашения, вполне взаимно.
Глава четвёртая
Усилия почтенного семейства по украшению Илии были вознаграждены: заехавший за ней Леон, не ожидавший такого преображения, ненадолго лишился дара речи (к большому удовольствию наблюдавших за встречей исподтишка родственников и к огромному смущению самой Илии).
Леон, к тому же, подтвердил версию о свидании тем, что явился с цветами – ему подумалось, что неприлично было бы заезжать за девушкой и не подарить ей цветы. Букет, конечно, оставили дома, чтобы не мешал наслаждаться музыкой.
Оставшись вдвоём в экипаже, они некоторое время молчали. Илия пыталась принять положение, подходящее к её изящному лёгкому платью, и из-за этого постоянно ёрзала. Леон же пытался заставить себя не разглядывать её в упор, что у него получалось не очень хорошо.
Наконец, он заговорил первым:
– Вы не любите романтичный стиль в одежде, потому что за ним люди не видят вас, да?
Она так удивилась, что даже перестала смущаться; на лице её ощутимо застыл вопрос: «Как вы догадались?»
Она, в самом деле, ненавидела платья такого рода не потому, что не хотела быть красивой – ей очень нравилось видеть себя в зеркале красивой – а потому, что за её красотой люди тогда переставали видеть в ней человека.
– Я всё-таки следователь, – с показной гордостью поправляя галстук, ответил Леон на её невысказанный вопрос, и с большим пафосом в голосе уточнил: – Старший!
Илия прыснула смешинкой; он тоже улыбнулся уголком губ.
– Да, – согласилась она с его предположением и поделилась: – В таких нарядах я чувствую себя просто красивой куклой, все смотрят лишь на внешность!
– Не каждый сможет за внешней яркостью разглядеть главное, – кивнул Леон. Под тем внимательным взглядом, которым он продолжал изучать её нежное платье, пышные волосы, мягкий макияж и жемчужные украшения, ей снова сделалось неловко, и она попыталась перевести стрелки шуткой:
– А вы, мне кажется, и дома так и ходите в костюмах! – имея в виду, что сложно представить себе Леона в неформальной обстановке.
К её удивлению, без всякого смеха в голосе он подтвердил:
– Только без пиджаков и галстуков.
Она поражённо замерла, уставившись на него в упор. Накрашенные ресницы делали её взгляд более выразительным, чем обычно.
Илия хотела именно пошутить; она была уверена, что какая-то обычная одежда у Леона тоже есть, пусть она и не способна её себе вообразить. Ну не мог же человек, в самом деле, дома ходить в рабочих костюмах!
Её удивление дезориентировало Леона; он почувствовал себя неловко под её ярким взглядом и попыталась скрыть эту неловкость, оправляя манжеты.
– Просто рубашка и брюки – вполне же удобно, разве нет? – защитил он свою позицию, не понимая, что такого она нашла в его словах.
– Да, конечно, – она отвела взгляд и растерянно заморгала, потому что увидела, что смутила его, а ей совсем не хотелось его смущать.
Однако следующий вопрос удержать в себе она так и не смогла:
– Что, в самом деле ничего, кроме официальных костюмов?
Леон честно задумался и столь же честно признался:
– Халат есть.
Несколько секунд Илия тщетно боролась со смехом, но в её воображении так ярко нарисовался атласный, почему-то в ало-малиновую полоску, халат, накинутый поверх строгого костюма, что в этой борьбе она проиграла.
К счастью, сам Леон нарисовал в голове примерно такую же картинку – пусть в его воображении халат и был сдержанно-коричневым – и тоже рассмеялся.
Когда они отсмеялись, в экипаже вновь воцарилось неловкое молчание, и первым его снова нарушил Леон.
– Вы знаете, – доверительно наклонился он к ней, – теперь мне и самому это кажется странным.
– Что в ваш гардероб каким-то таинственным образом проник нелегальный халат? – лукаво улыбнулась она.
В глазах его загорелись искринки смеха.
– Нет, что у меня есть только официальные костюмы, – возразил он.
– Видимо, вам кажется, что без них вас не будут принимать всерьёз, – легкомысленно пожала плечами Илия, которая сама о себе точно была уверена, что без строгого костюма к ней никто серьёзно относиться не станет.
Мысль, которая казалась ей предельно банальной и очевидной, однако, была совершенно новой для Леона, который никогда не задумывался о своих предпочтениях в одежде. Он откинулся на спинку сидения и нахмурился, пытаясь осознать эту мысль.
Илия заволновалась. Ей стало казаться, что она всё на свете делает не так, и только и создаёт проблемы и неловкие ситуации. Она уже было открыла рот, чтобы извиниться и засвидетельствовать собственную глупость, как он её опередил:
– Пожалуй, вы правы, – хмуро признался он, глядя не на неё, а в окно. – Никогда об этом не думал, но да.
Голос его сделался сух; он был сердит на самого себя, что не замечал за собой этого. Но, в самом деле, Илия была права: ему подспудно казалось, что отношение к нему в семье изменится, если он позволит себе выглядеть более расслабленно.
– Судят всегда по внешности, – развела руками Илия и с горечью добавила: – Редко кто смотрит глубже.
Её недовольный взгляд метнулся к окну – там в зыбком отражении хорошо виднелись её раздражающе-розовые волосы, которые стоили ей стольких огорчений.
Угадав, о чём она думает, Леон поспешил её ободрить:
– Яркие черты внешности всегда перебивают первое впечатление, но человек умный судит не по ним, и сумеет увидеть то, что за внешностью скрыто.
Досадливо поморщившись, Илия дёрнула себя за розовую прядь. Крайне редко кто-то брал себе труд разобраться, что за девушка перед ним. Увидев эти волосы, все тут же и делали строгий вердикт: совершенно легкомысленная особа, которую только собственная внешность и волнует. И крайне, крайне редко Илии встречались такие люди, как Леон: которые были способны позже признать, что расценили её неверно, и сменить свою первоначальную точку зрения. Большинство же упорно не желало признавать свои ошибки и предпочитало в них упорствовать до конца.
Она была крайне благодарна Леону – и за то, что он сумел заглянуть глубже, и за то, что изменил своё мнение о ней, и за то, что даже признал перед ней свою ошибку и извинился. Для неё это было очень важно; и она решилась.
– Я… – нерешительно повернулась она к нему. – Я никому не говорила раньше, даже родителям… – от волнения она облизнула пересохшие губы. – Ну, об этом… – она снова смущённо дёрнула свою прядь.
Он смотрел на неё внимательно и серьёзно, и это заставило её верить, что её признание не сделает её смешной и нелепой в его глазах.
– Я, вы знаете, склонна поддаваться эмоциям, – принялась объяснять она, – и не очень хорошо умею ими владеть, – он сдержанно кивнул, но в лице его не было упрёка, всё то же спокойное внимание. – И раньше, вы знаете, когда я волновалась… а я волновалась почти всегда! – с отчаянием взмахнула она руками. – И у меня тогда от волнения перехватывало горло, и так сильно, что я совсем и слова не могла сказать! – его брови удивлённо поползли вверх, но она, занятая своими переживаниями, уже этого не видела. – А даже если не перехватывало, то всё равно, я от волнения так ужасно заикалась, что!..
– Вы магией решили исправить эту проблему? – поражённо перебил её он, не дослушав.
– Ах! – всплеснула она руками и призналась: – Ну да. Да, я хотела перестать заикаться и неметь от волнения, вот и решила!..
– И в качестве отката получили такую вот причёску? – уточнил он, и даже наклонился было, явно в намерении пощупать её волосы, и лишь в последний момент осознал неуместность такого жеста и удержался.
Она кивнула, глядя на него взволнованно и пристыженно.
Эта история так глубоко её смущала, что она, в самом деле, никогда не делилась ею ни с кем – и, поскольку наедине с родными ей не свойственно было волноваться и заикаться, они не заметили этого совпадения, а иные знакомые просто решили, что Илия со временем сама научилась справляться со своим волнением.
И теперь, после этого признания, Илия ужасно боялась, что Леон будет её считать глупой и нелепой – но, с другой стороны, отчаянно надеялась на то, что будет им понята и принята.
Некоторое время он молчал, переваривая её слова. Затем с глубоким удивлением отметил:
– Какая же вы счастливица, Илия! Впервые вижу, чтобы кому-то настолько везло с фатальным откатом!
Илия жалобно сморгнула. Она не понимала, в чём тут везение. Она просто хотела перестать выглядеть нелепо, когда волнуется! И что в итоге? Теперь она выглядит нелепо всегда!
Осознав, что она не понимает сути своего везения, он принялся объяснять, привычно сбившись на деловито-менторский тон:
– Попытка исправить физический недостаток – а дефект речи, определённо, можно отнести именно сюда, – обычно ведёт к возникновению иного физического недостатка. – Она нахмурилась, начиная понимать. – Вы могли ослепнуть, или оглохнуть, или потерять ногу или руку, – спокойно перечислял он сухим тоном, явно не вникая в суть всех этих увечий. – На худой конец, это мог бы шрам на всё лицо или…
Илия, всхлипнув, закрыла это самое лицо руками, и он опомнился.
– Простите, – повинился он, – увлёкся.
– Я поняла вашу мысль, – глухо ответила она, и, отняв, всё же, руки от лица, призналась: – Я… совершенно не подумала обо всём этом.
Теперь ей сделалось страшно от своего былого легкомыслия. Она, конечно, нервничала и переживала, представляя себе возможный откат за свою магию, но ей в голову даже близко не приходили столь кошмарные варианты, и она только теперь осознала, чем на самом деле рисковала.
– Вы не очень-то разбирались в откатах раньше, – объяснил её легкомыслие Леон. Ему тоже было весьма не по себе от мысли, что из-за такой ничего не значащей ерунды, как заикание, Илия чуть не искалечила себя на всю жизнь. Сердце его заныло от тревоги за неё; он жалел, что встретил её так поздно, что не мог объяснить ей, не мог уберечь – тогда, когда она так в этом нуждалась.
– Вы правы, – широко распахнутыми глазами взглянула она ему прямо в душу. – Мне действительно сказочно повезло.
В этот момент экипаж тряхнуло; он затормозил; они достигли места назначения.
Глава пятая
Илия чувствовала себя взволнованно и возбуждённо; впервые она выбиралась на культурное мероприятие не в компании отца или брата. Ей казалось, что сегодняшний вечер становится для неё первым шагом в новую взрослую жизнь: она стала ходить на светские мероприятия не как дочь своего отца, а как сотрудница Следственного управления!
Далёкие звёзды, Леон так и представлял её своим знакомым!
– Наша новая сотрудница, Илия, – отрекомендовал её он, сперва представив ей какого-то своего приятеля. – Будущий следователь и гроза всего преступного мира! – с улыбкой добавил он.
Приятель изъявил восторг пред тем, что столь очаровательная леди ещё и так опасна.
Илии казалось, что это, определённо, лучший вечер в её жизни! И, возможно, все её новые знакомые сперва и думали, что она просто пустоголовая спутница старшего следователя, но Леон всегда представлял её так чётко, и не скупился на комплименты её уму, что, кажется, первое впечатление о ней формировалось наилучшим образом! И даже проклятые розовые волосы совсем его не портили!
«Как это удивительно, как удивительно, как удивительно!» – скоро и радостно билось её сердце. Леон говорил о ней так, словно она уже успела пройти обучение и блестяще сдать экзамены – словно он ни на секунду не сомневался в том, что именно так оно и будет, и что она непременно станет следователем. Такое доверие с его стороны окрыляло Илию; ей верилось, что, действительно, она сможет покорить любые высоты и показать себя с лучшей стороны!
– Илия! – вдруг ворвался в её радость знакомый голос.
Она обернулась и увидела дочь одной из маминых подруг – они часто пересекались, и были не то чтобы дружны, но, во всяком случае, симпатизировали друг другу.
– Неужто выбралась наконец из своих книжек? Поверить не могу! – весело рассмеялась весьма обаятельная девушка, обдавая Илию каскадом радостных улыбок. – Так на тебя не похоже! – прежде, чем Илия успела что-то ответить, продолжила, окинув одобрительным взглядом её наряд: – Но ты сегодня тут всех затмишь! Впрочем, – тут же перебила она саму себя, заметив Леона, – кажется, ни у кого уже нет шансов? Ну, представь мне своего кавалера, наконец! – с показным недовольством потребовала она, улыбаясь и ему.
Илия покраснела от того, что подружка не так поняла характер их отношений.
– Старший следователь Леон, мой наставник! – гордо отрекомендовала она и пояснила, чтобы уж точно избежать любой двусмысленности: – Мы тут от Следственного управления!
– О! – восхитилась чему-то болтливая подружка, но прежде, чем она успела разразиться очередной взволнованной тирадой, Илия стала и её саму представлять Леону.
Тот весьма сухо признал, что ему весьма приятно, и в разговор не вовлёкся. Увлечённая же беседой Илия не заметила, что настроение его резко испортилось: он заметил, что она не хотела, чтобы знакомые приняли его за её ухажёра, и это принесло ему большое огорчение. Ему казалось, что в своих обходных путях ухаживания он достиг успеха, и что Илия совсем не против его ухаживания принять. Однако сейчас её поведение ярко демонстрировало то, что она даже думать не желает о таком развитии их отношений.
Скверное настроение Леона не улучшил даже концерт. Сегодня играли скрипка, альт, виолончель и кларнет, и играли прекрасно – но ушедший в свои мысли Леон почти их не слушал. Он целиком ушёл в осмысление того факта, что, видимо, слишком самонадеянно с его стороны было думать, будто Илия может его полюбить, и что он, должен быть, слишком скучный и заурядный человек, чтобы суметь вызвать у неё живые чувства.
Сама Илия, хоть и нашла музыку прелестной, в душе полагала, что композиции могли бы быть и покороче, а сам концерт – не таким длинным. Конечно, мелодии были очень красивыми, и эмоциональными, и музыканты играли замечательно, – но всё же это всё было слишком затянутым.
Она осторожно, краем глаза, попыталась посмотреть на Леона, пытаясь понять, что думает о музыке он; он, погружённый в свои мысли, сидел с видом столь сосредоточенным и суровым, что, казалось, он весь растворился в мелодии.
Обнаружив его столь увлечённым, Илия тут же смутилась, и ей стало ужасно стыдно, что она находит концерт затянувшимся и скучным. Она начала горестно думать, что, должно быть, ничего не смыслит в музыке, что она слишком глупа и ограничена, чтобы проникнуться ею по-настоящему – в отличие от Леона, который так тонко чувствует прекрасное!
Вершина, на которой в её воображении находился Леон, ещё приподнялась: теперь он стал в её глазах ещё и человеком, который глубоко разбирается в искусстве.
Сама Илия в искусстве не разбиралась совсем, и могла лишь наивно давать оценку «красиво или нет». Музыка, которую они слушали сейчас, определённо, была красивой; но сказать о ней что-то ещё она в жизни бы не смогла.
Некоторое время Илия боролась с собой. Больше всего ей теперь хотелось сделать вид, что она прекрасно всё поняла, и что она большой ценитель музыки, который умеет разбираться во всех нюансах. Она очень боялась, что, если Леон поймёт, что она не разбирается, то разочаруется в ней.
Она даже внутри своей головы стала придумывать какие-то умные фразы, которые помогут ей представить дело так, как будто она знает толк.
«Дрожание этих низких нот словно символизирует дрожь души!» – попробовала внутри себя она фразу, которая показалась ей весьма профессиональной и зрелой. Она точно знала, что музыка всегда что-нибудь символизирует – либо чувства, либо природу, – так что тут точно можно было угадать!
Всю финальную часть концерта она провела за этим увлекательным занятием: придумыванием фраз, которыми она сможет впечатлить Леона, когда он поинтересуется её мнением. Фразы, на её вкус, были хороши, и особенно хороши тем, что она нарочно пыталась заметить что-то в исполнении музыкантов, чтобы привязать своё мнение к реальному факту.
«Ах, как тут всё вдруг замолчало, и только кларнет выдал щемящую ноту!» – описала она, например, внутри себя то, что услышала.
В целом, к концу мероприятия она уже чувствовала себя совершенно уверенной и подготовленной к его вопросам – как будто планировала сдавать по этому концерту экзамен.
Однако, когда Леон, выводя её наружу – он планировал и отвезти её теперь домой – спросил:
– Как вам? – все эти прекрасные подготовленные фразы вылетели у неё из головы.
Ей не хотелось притворяться перед ним и делать вид, что она что-то поняла там, где этого не было.
Смутившись, она призналась:
– Очень красиво, но я, кажется, совсем не разбираюсь в музыке, и мне показалось от того несколько затянутым и непонятным.
Он взглянул на неё с весёлым любопытством – как будто не ждал такого ответа и был им удивлён – и принялся объяснять:
– Здесь было несколько произведений одного композитора. Первые два были посвящены юности, идеализму и мечтам, именно поэтому они звучали так восторженно и оптимистично.
Илия даже слегка приоткрыла рот от удивления. Нет, она, конечно, и сама отметила приподнятый, почти танцевальный тон мелодии – он ей очень понравился, потому что был созвучен её собственному настроению.
– В третьем произведении был описан крах мечты, столкнувшейся с реальностью, – продолжил невозмутимо объяснять Леон, открывая дверь в экипаж и подавая Илии руку, чтобы помочь забраться в него. – Отсюда драматизм, напряжённость и накал мелодии.
Илия вспомнила свою заготовку про дрожание нот и порадовалась, что ничего на это тему не сказала.
– В финальном раскрывалась тема разочарования, – сел в экипаж Леон. – И тоски души по тем юным мечтам, которым уже не суждено сбыться, потому что человек повзрослел и уже не может отдаваться иллюзиям своей юности.
Илия тяжело вздохнула. Теперь, когда Леон всё разложил по полочкам, ей стало казаться, что это совершенно очевидно, что оно всё лежало на поверхности, и что только безнадёжно глупый человек мог этого не увидеть.
Заметив её огорчение и верно распознав её причины, Леон отметил:
– Этому учишься со временем. Кроме того, чтобы научиться понимать такие моменты, недурно читать, что сами композиторы пишут о своих произведениях.
Смущённо поправив волосы, Илия отметила:
– Вы меня и в музыке научите разбираться?
– Я и сам не большой знаток, – сухо пожал плечами Леон.
Настроение его стало даже ещё хуже, поскольку ему теперь казалось, что концерт вполне отражает его собственные чувства.
Илия, конечно, удивилась его внезапной холодности, но не стала навязывать разговор и сделала вид, что увлечена выглядыванием в окно.
На улице, впрочем, было уже темно, поэтому в окно она видела разве что своё собственное отражение.
Доставив её домой, Леон распрощался – опять же, весьма сухо, и даже не зайдя. Илия подумала, что, возможно, он слишком устал, или что всё ещё пребывает мыслями в музыке.
Её же саму дома подстерегала засада: никто из домашних не спал.
– Ну, что, как прошло? – с любопытством атаковала её мать, за руку притаскивая к столику, где были собраны закуски и сервирован чай.
Обрадованная тем, что Леон так хорошо её просветил, Илия приняла горячую чашку, напустила на себя важный вид и авторитетным тоном пересказала весь этот анализ про юность, мечты и разочарование, щедро сдобрив его своими собственными эмоциями и даже теми самыми заготовками про «кларнет выдал щемящую ноту!»
Домашние слушали внимательно, не перебивая, и тоже пили чай. В середине беседы отец даже подозвал жестом домоправительницу, которая пряталась у дверей и тоже прислушивалась, и она стала пить чай со всеми.
Наконец, Илия высказала всё, что смогла, и замолчала, крайне довольная собой.
– Ну! – к её неожиданности, огорчённо протянул брат. – Мы не про музыку, вообще-то, спрашивали!
Илия удивлённо захлопала ресницами.
– Как прошло свидание? – прямо уточнила мама.
– Целовались?! – с предвкушением в глазах перебил её брат.
Застонав, Илия спрятала лицо в ладонях и оттуда возмутилась:
– Это было не свидание! Я…
– Ходила со своим наставником как сотрудник управления, да-да, – ехидно продолжила её фразу мама.
Брат разочарованно хлопнул себя по колену:
– Значит, не целовались!
Молчавший до этого отец заметил:
– Приличный молодой человек, он не стал бы целоваться на первом свидании.
Вскрикнув что-то возмущённое и смущённое, Илия вскочила и унеслась к себе.
Семья, добродушно и понимающе поусмехавшись, продолжила чаепитие.
Интерлюдия
Леон неуверенно рассматривал себя в зеркало – рубашка без рукавов из простого мягкого полотна смотрелась на нём чужеродно и дико. К тому же, она ещё и была бежевой!
Он привык всю жизнь носить белые накрахмаленные рубашки строгого кроя с длинным рукавом. В юности ему казалось, что так он выглядит взрослее, а потом он просто привык, и уже не представлял себя в чём-то другом.
Разговор с Илией заставил его задуматься о том, что это, наверное, не совсем нормально – ведь не то чтобы он испытывал какую-то глубокую тягу к накрахмаленным строгим рубашкам. Просто, да, ему подсознательно казалось, что в другой одежде он выглядит недостаточно солидно.
«Ну, мне не пятнадцать лет, чтобы пытаться прибавить себе солидности такими способами!» – пытался убедить себя он, поскольку отражение, которое он скептически разглядывал, казалось ему совершенно нелепым.
Не то чтобы эта безрукавка ему не шла – пожалуй, даже наоборот, потому что руки у него оказались довольно красивые, – но вместо привычного ему строгого старшего следователя из зеркала на него смотрел обычный молодой симпатичный мужчина без тени солидности в образе.
«Не одежда красит человека, а человек – одежду!» – пытался убедить себя Леон, но всё больше утверждался во мнении, что не будет он носить ничего подобного, и лучше уж быть последовательным поклонником строгих рубашек.
К сожалению, в этот неловкий момент его застала мать – в его комнате зеркала не было, и он вышел в прихожую, чтобы оценить свой вид.
– Леон? – приятно удивилась она. – Ты решил сменить стиль, дорогой?
– Нет, не уверен, – дипломатично откликнулся он, пытаясь скрыть смущение за ровным деловым тоном.
Мать всплеснула руками и обошла его, чтобы посмотреть со всех сторон.
– Мне кажется, напрасно, – заворковала она, – тебе очень идёт, и особенно руки…
Конечно, заслышавший голоса Рийар не мог не появиться в этот момент!
Оглядев Леона с большим презрением, он через губу отметил:
– Ты ослепла, женщина. Какие у него руки? Одно название! – он демонстративно сложил свои собственные руки на груди, нарочно напрягая мускулы.
Нельзя было не признать – Рийару в этом плане было, чем хвастаться, и его тёмно-синяя безрукавка только подчёркивала мужественный рельеф.
– Ты как говоришь с матерью? – призвала его к порядку мама.
В голосе её читалось явственное раздражение и досада.
– Да потому что ты всё время хвалишь только его! – психанул Рийар.
Даже в вопросе, где он очевидно превосходил Леона – она всё равно говорила о Леоне, а не о нём!
– Возможно, если бы ты вёл себя нормально, я бы хвалила тебя чаще? – с негодованием повернулась к нему мать, считая, что он только тем и занят, что пытается привлечь к себе внимание, унижая брата.
Рийар задохнулся от обиды и негодования. Он бы, возможно, и сумел удержать себя в руках – как обычно и делал, – но его откат с отвращением к лицемерию сработал без осечек. Он был уверен, что мать неискренна, и что никакое «нормальное» поведение не помогло бы ему заслужить её одобрение.
– Да ты никогда бы меня не хвалила! – прерывающимся от эмоций голосом воскликнул он, протестуя против её лицемерия. – Никогда! Ты просто ненавидишь меня! – высказал он свою сокровенную боль, не в силах совладать с собой. – Ненавидишь! Должно быть, мой отец просто изнасиловал тебя когда-то – это многое бы объяснило!
Выкрикнув в её сторону эти яростные обвинения, он рванул на улицу, громко хлопнув за собой дверью и не видя, как мать побледнела и покачнулась.
Леон с трудом успел поймать её.
Она, вцепившись в его плечо, заплакала.
Она любила отца Рийара, который рано умер, и надолго оставил её безутешной, – она любила и Рийара, но не умела правильно показать ему свои чувства. Он, при внешней схожести с отцом, сильно отличался от него характером – и мать всё пыталась как-то подогнать его характер под живущий в её сердце сокровенный образ, не видя, что ранит этим сына и обесценивает все его достижения.
