Текст книги "Увидеть лицо - 2 (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 33 страниц)

Жора пристально посмотрел на него, потом провел рукой по редеющим волосам и насмешливо произнес:

– Рыбке все равно, в каком аквариуме плавать, Леха. Это все равно будут всего лишь аквариумы. Реки тебе не создать. Рано или поздно я пойму, где я и что со мной происходит на самом деле! Думаю, тебе проще меня убить. Мне от тебя ничего не нужно.

– Ну и очень глупо! – заметил Лешка с искренним огорчением. – К счастью, выбираю здесь я, а не ты! А аквариумы, сударь, бывают очень разными. Ты поплавай вначале, а потом скажи – хочется ли тебе попасть в реку.

Он резко вскочил, одним прыжком оказался возле кресла Жоры и встряхнул его за плечо:

– Э-эй! Не спи!

* * *

Жора вскинул голову и непонимающе огляделся, и тогда Виталий снова встряхнул его за плечо.

– Не спи, говорю! Кунять в день собственного триумфа – это уже перебор! Наверное, ты выпил слишком много шампанского! – он кивнул на пустой бокал в Жориной руке. Вершинин усмехнулся и поставил бокал на поднос подскочившего к нему официанта. Олег, сунув руки в карманы потертых джинсов, которые он принципиально не желал менять на шикарные брюки, хотя вполне имел такую возможность, усмехнулся.

– Шампанское! Никогда не понимал, что люди находят в этой шипучей кислятине! Пиво – вот что должны пить настоящие мужики! Даже художники!

– Кривцов! – сердито сказала Алина, обернувшись и раздраженно дернув обнаженным плечом. – Бога ради, перестань вопить на весь зал! Ты пугаешь иностранных граждан и мешаешь даже мне!

– Что пардон, то пардон! – отозвался Олег, сдвигая кепку на затылок, потом оглядел длинный зал, на стенах которого расположились бесчисленные картины, созерцаемые толпой тихо переговаривающихся людей. – Не, Жорка, вынужден признать – выставка что надо! Классные картины! И очень, очень много эротики! – он причмокнул губами, словно ребенок, с удовольствием сообщающий, что в мороженом очень, очень много шоколада. – А ты всех девушек с натуры рисовал? Слушай, познакомь хоть с одной, а?!

– Если б все мои критики были настроены, как ты, я б уже был звездой мирового значения! – Жора засмеялся, с обожанием глядя на друзей. Виталий похлопал его по плечу.

– Для нас ты всегда будешь звездой мирового значения, старик! Если б не ты, нас бы тут сейчас не было! Если б ты не смог проснуться и не прихлопнул бы этого урода… бог его знает, в какой психушке мы бы все сейчас обитали!

– Если бы вообще обитали! – вставил Петр, прихлебывавший шампанское, словно воду, и Жора нахмурился.

– Давайте не будем об этом больше, ладно?! Думаю, нам лучше совсем об этом забыть!

– Может, ты и прав, – Олег пожал плечами. – Лешка мертв, Евсигнеев за решеткой, никто ничего не просек… Но все-таки мы имеем право время от времени выражать тебе свое восхищение!

Жора, не выдержав, улыбнулся. Искреннее дружеское восхищение – жаркое солнце даже для самого крепчайшего льда. И все-таки, было б хорошо забыть все те ужасы, через которые им пришлось пройти. Теперь все было замечательно. Его первая большая выставка имела огромный успех, он подписал несколько контрактов, в том числе и с тремя зарубежными издательствами на иллюстрации к романам фэнтези, и все сулили ему блестящее будущее. На выставку он пригласил всех – даже, скрепя сердце, Марину и Ольгу. Но Марина не пришла, а Ольга пробыла на выставке всего лишь полчаса, после чего удалилась, поздравив Жору дежурными фразами. Его удивило, что уход Харченко доставил ему хоть крошку, но огорчения. Впрочем, остальные были здесь. Он снова улыбнулся и помахал рукой Светлане и Борису, которые рассматривали картины на дальней стене зала. Светлана восторженно помахала ему в ответ, Борис же только покивал – он все еще передвигался в коляске под присмотром заботливой Бережной, загипсованный и похожий на современный вариант египетской мумии. Гипс ему должны были снять еще не скоро, но Жора был уверен, что Борис выздоровеет. Какое счастье, что он выжил после своей чудовищной ошибки! И как хорошо, что Евсигнеев все же напутал в своем расследовании, и убийцей собственного мужа была совсем другая Света Бережная! С другой стороны, Светлане это было на руку, потому что ей не довелось видеть сны во второй раз и Лешка до нее так и не добрался. Итак, в целом все отлично, и пусть катятся к черту те критики и журналисты, которые обвиняют его в подражании Борису Валеджо. Его картины совершенно другие!

К их веселой группке подошла элегантно одетая, немолодая, но все еще очень красивая женщина и посмотрела на Вершинина с легкой укоризной.

– Жора, мне очень нравятся твои картины, они замечательные… Но не кажется ли тебе, что обнаженные девушки слишком уж превалируют в твоем творчестве? Из-за них мысль картины становится довольно расплывчатой.

– Мам, напротив они делают смысл картины предельно ясным, – заметил Жора, решивший сегодня ни на кого не обижаться, и стоявший рядом Олег тут же подхватил:

– Точно-точно! Сразу же все понятно! Лично мне очень нравится, когда девушки превалируют. Да еще так откровенно! Я всегда в восторге, когда девушки сразу же начинают превалировать…

– Когда я в последний раз видела вас, молодой человек, – сурово прервала его профессор, – вы были недопустимо пьяны!

– Иногда молодым людям свойственно такое состояние, – печально ответил Олег. – У меня была депрессия. И со мной так давно никто не превали…

Жора наступил ему на ногу, и Олег, ойкнув, замолчал.

– Мам, не хочешь еще шампанского?

– Ой, нет! – поспешно сказала Клара Петровна. – Я и так его выпила достаточно! Ладно, пойду смотреть дальше… Жорочка, несмотря ни на что, я так за тебя рада! Я всегда знала, что ты способен на большее, нежели стучать по клавишам!

Она удалилась. Виталий подмигнул ему, обнимая Алину за плечи, потом кивнул туда, где возле одной из картин стояла красивая стройная брюнетка в длинном сиреневом платье.

– У тебя прехорошенькая подружка, Жорка! И неглупа, к тому же! Считай, что мы ее одобрили, только не подпускай к ней Олега – он и так уже весь слюной изошел!

– Что за клевета?! – громко возмутился Олег, делая обиженное лицо. – Что я – крыса – у друзей?!.. Но девочка вкусная, да не спорю… Смотри-ка, Жор, похоже на тебя готовится новое нападение со стороны прэссы! Пойди и дай им жару! Ежели что – кричи!

Жора усмехнулся, надвинул ему кепку на нос и направился к приближающимся журналистам с диктофонами и камерами, вскользь подумав, что слава – не такая уж и плохая вещь. В чем-то бедная призрачная Кристина была и не так уж не права.

Какой-то человек с бокалом шампанского в руке, проходя мимо, замедлил шаг и дружелюбно сказал ему:

– Поздравляю вас, Георгий Николаевич. Это грандиозный успех. Я всегда рад за творческих людей, чьи мечты сбываются! Наверное, сегодня самый счастливый день в вашей жизни?

– Кто знает? – Жора философски пожал плечами. – Счастье – понятие настолько зыбкое… Главное, чтобы эта первая выставка не стала и последней – вот на что мне хотелось бы надеяться… Извините меня.

– Конечно, – человек кивнул, потом, глядя в его удаляющуюся спину, произнес с умиротворенной улыбкой. – Уж я об этом позабочусь. Спи спокойно, Жора. Никто не тронет твой аквариум.

* * *

Ольга застонала, попыталась открыть глаза и застонала снова – даже это простое движение принесло новый всплеск боли. Тело казалось единым пульсирующим болевым сгустком. Между ногами словно бурлила раскаленная лава, внутренности жгло. Ее сильно тошнило – отвратительное ощущение, немногим лучше боли. Ссохшиеся губы слиплись, во рту было горько и сухо, очень хотелось пить. Сквозь приоткрытые веки она видела серый пасмурный свет и что-то белое и круглое, покачивающееся над ней. Лежать было очень неудобно, и Ольга дернула рукой, пытаясь подвинуться, но обнаружила, что рука привязана к кровати. От руки тянулась трубка куда-то вверх, где что-то поблескивало.

– Эй, эй! – сказал сверху знакомый голос. – Тихо, а то иголку выдернешь!

Сделав над собой громадное усилие, Ольга открыла глаза чуть пошире. Мир приобрел резкость и четкость, а покачивающийся над ней белый блин превратился в лицо Нины – коллеги и приятельницы, у которой всегда можно было стрельнуть сигарету и немного денег. Пожалуй, Нина была единственным в Волжанске существом женского пола, с которым Ольге удавалось поддерживать почти дружеские отношения.

– Ну, ты как? – тихо спросила она, улыбаясь – очевидно, желая приободрить Ольгу, но улыбка получалась жалкой и испуганной. Ольга шевельнула губами, пытаясь разлепить их, потом хрипло прошептала:

– Воды дай…

– Сейчас! – воскликнула Нина – очевидно, громче, чем положено, потому что с одной из кроватей на нее шикнули. Она наклонилась и начала шарить в тумбочке. – Да где ж она?!.. Я специально принесла тебе свою чашку с носиком – она у меня с детства еще… Ага, вот она!

Ольга почувствовала, как ей в губы просунули фарфоровый носик, на язык капнула прохладная жидкость и она ее проглотила, потом жадно присосалась к носику, словно изголодавшийся младенец, торопливо глотая. Но после четырех глотков Нина безжалостно отняла кружку.

– Отдай! – болезненным шепотом потребовала Ольга, тщательно облизывая мокрые губы. – Отдай, блядь, обратно! Сюда, лошадь!

– Нельзя, – сказала Нина, отставляя чашку и нисколько не обидевшись. – Врач сказал, что тебе нельзя много давать…

– Лина! – вдруг закричал где-то возле окна басовитый старушечий голос. – Лина! Лина!.. А-ах!.. Лина!

– Опять бабулька с кровати падает, – устало сказала какая-то женщина. – Сейчас снова капельницу выдернет! Не могут что ли нормально ее привязать? Где нянька? Опять у нее перекур, что ли?! Ведь заплатили ж, гадюке, хоть бы раз за час рожу свою показала!..

По полу зашаркали чьи-то тапочки. Нина встала и ушла, оставив Ольгу тускло смотреть в потрескавшийся потолок. Ей было очень больно. Она считала, что на своем веку ей довелось испытать всякое, но никогда Ольга не думала, что может быть так больно. Ей казалось, что все кости переломаны и внутренности превратились в кашу. О лице было страшно и думать. Харченко закрыла глаза, стараясь дышать ртом – воздух был спертым, сильно пахло лекарствами, мочой, немытым телом и болезнью.

Нина вернулась и, снова сев на шатающийся стульчик рядом с ее кроватью, пояснила полушепотом.

– Доходит, похоже, бабулька. Бредит уже. И все рвет и рвет ее… желчью… ужас! Дочка ее с нею двое суток просидела, совсем никакая стала – поехала домой поспать пару часов.

– Ты матери моей позвонила? – спросила Ольга, и Нина сочувственно кивнула.

– Два дня назад еще. И ей сказала, и сестре твоей… Только что-то они не торопятся, хотя Волжанск – не такой уж большой город, – она помрачнела. – Оль, мне, конечно, неудобно спрашивать, но у тебя не осталось каких-нибудь сбережений? Все, что мы… – Нина запнулась, – с девчонками скинулись, я уже потратила, но даже и половины того списка не купила, что врачи выкатили… – она извлекла смятую бумажку из кармана ярко-голубых брюк с низким поясом, выставлявшим на обзор загорелый живот и сверкающий синий цветок в пупке. – Здесь все на латыни… ничего не понимаю… Я рассчитывала на твою семью, но их нет и нет… а лекарства нужны сейчас.

– Ничего не осталось, – Ольга закрыла глаза. – Сова все забрал.

– Вот мудак! – с негодованием воскликнула Нина, и на нее снова зашикали, и она виновато покивала, потом зашипела. – Сволочь! И почему его до сих пор никто не грохнул?! Ведь ничего ж этой вороне е…й за это не будет, ничего!.. Хорошо, хоть не убил.

– Ты и вправду считаешь, что это хорошо? – осведомилась Ольга с мрачным юмором. – Врачи хоть что говорят?

– Да ничего они толком не говорят! – Нина поджала губы. – Тут не врачи, а инопланетяне какие-то! Список, вот, только дали… Нет, ну иногда они чего-то говорят, только я ни фига не понимаю! На операцию намекали… но это только если… то есть, когда ты стабилизируешься. Ну и, понятно, деньги, деньги… Слушай, может скажешь, где твои живут, да я к ним съезжу? Не дадут, так отниму – что ж это такое?!..

– Да нет у них ни хрена! – Ольга передернулась, и Нина наклонилась, хотев было положить ладонь ей на запястье, но побоялась, и ладонь повисла в воздухе.

– Сильно больно, Оль, да? Я попрошу, чтоб тебе еще укол сделали…

– Не надо. На дольше хватит. Что с лицом?

Нина промолчала, и Ольга упавшим голосом произнесла:

– Понятно.

– Оль, ты главное не расстраивайся! – торопливо затараторила Нина. – Все образуется. Что-нибудь придумаем. Ты лежи только спокойно, не дергайся, а то иголка выскочит… Пусть тебя прокапает хорошенько. Я вечером перед работой заскочу и покормлю тебя… Ну, пока!

Она помахала Ольге узкой ладонью и исчезла за белой дверью. Ольга вяло улыбнулась потом закрыла глаза и на некоторое время провалилась в милосердное забытье.

Когда она снова открыла глаза, капельницу уже убрали. В комнате горел тусклый электрический свет. Слышались приглушенные голоса, звон ложки о чашку, хруст печенья, шелест перелистываемых страниц и странные звуки, словно кто-то медленно и методично накачивал велосипедную шину.

Закусив губу, Ольга попыталась сесть, и после третьей попытки ей это удалось. Тело возмущенно отреагировало новыми приступами боли, и ей показалось, что чьи-то увесистые кулаки принялись мять ее желудок, точно пытались замесить из него тесто. Тем не менее, она осталась сидеть, оглядываясь суженными от боли глазами.

В палате стояли шесть кроватей. Она занимала ближайшую к двери, на соседней лежала очень бледная девушка, совсем еще девчонка с разрезанной и залепленной пластырем грудью, из которой торчали какие-то трубки, и, закрыв глаза, беззвучно плакала. На двух следующих сидели пожилые женщины, которые пили чай и листали газеты, тихо переговариваясь друг с другом. У одной из них на шее был страшный свежий ожог. На пятой кровати спала женщина средних лет, укрытая старым красно-белым одеялом до подбородка, вздрагивающая и болезненно постанывающая во сне. На шестой же лежала старушка с растрепавшимися молочно белыми волосами и морщинистым, словно бы ввалившимся внутрь черепа лицом. Ее одеяло было наполовину сброшено на пол, ноги косо свисали с кровати, трикотажная рубашка задралась почти до середины дряблых желтоватых бедер. Глаза старушки были плотно закрыты, и голова методично чуть вскидывалась на подушке в такт каждому сухому судорожному вздоху, будто кто-то в насмешку поддергивал ее за крепкую нить, привязанную к вздувающимся и опадающим губам. С далеким и каким-то равнодушным чувством, из сомнения сразу же перешедшим в уверенность Ольга поняла, что та умирает.

– Где ж дочка-то ее? – негромко произнесла одна из женщин. – Так и не успеть ведь может… Ох!.. И некому-то… Девочка возле двери совсем плохая… а подружка ее ушла…

Она встала и, тяжело переваливаясь, подошла к окну. Наклонилась, с усилием забросила ноги хрипящей старушки на кровать и прикрыла ее одеялом.

– Нянька-то заглядывала недавно, – заметила другая женщина, шелестя газетой. – Губами только почмокала – и, поминай, как знали!.. Конечно, чего с умирающими стариками возиться? Вот год назад, когда я здесь лежала, другой персонал был… сестричка Танечка – заботливая, хорошая такая… Сказали, в декрете она сейчас…

Ее собеседница, возвращаясь к своей кровати, хмыкнула.

– Да, никому мы тут не нужны.

Ольга, отвернувшись, сползла обратно на подушку и закрыла глаза, чувствуя, как по щекам медленно текут слезы. Было больно – так больно – казалось, даже воздух вокруг стал болью.

Никому мы тут не нужны…

Удивительно, что в этой иллюзии боль настолько реальна.

Ольга резко открыла глаза и уставилась в потолок мутным от боли взглядом. Потолок раскачивался и то и дело принимался кружиться вокруг своей оси, и тогда она снова опустила веки – так думать было легче.

Ну конечно! Иллюзия! Сон! Алина говорила… Нужно только проснуться! Только как понять, когда именно она проснется? Уже был один сон, в котором с остальными вокруг нее происходили ужасные вещи, в котором существо со страшным изъеденным лицом плеснуло в нее кислотой, как она это сделала когда-то, и это тоже было жутко больно и абсолютно реально… Сколько можно? Кто в сопливой молодости не совершал идиотских и жестоких поступков, о которых жалел впоследствии? Сейчас она бы такого не сделала… Только вот когда наступило это сейчас – до того, как они приехали в тот особняк, или сию секунду?

Нужно проснуться! Нужно не верить в эту боль, и тогда она исчезнет!

– Нет, малышка, не исчезнет, потому что я в нее верю, – сочувственно сказали рядом. Ольга открыла глаза и повернула голову. Рядом с кроватью, на расшатанном стульчике сидел Лешка с наброшенным на плечи белым халатом, и доброжелательно смотрел на нее, уткнув локти в ноги и умостив подбородок на переплетенных пальцах, – ни дать, ни взять, любящий брат, забежавший проведать прихворнувшую старшую сестричку. Никто в палате не обращал на него внимания, словно его тут и не было.

– Верни меня обратно! – прошептала Ольга, пытаясь приподняться, но Лешка настойчиво и заботливо уложил ее обратно.

– Тихо, тихо. Тебе нельзя двигаться. А то еще, чего доброго, кишки вывалятся… Здорово тебя твой приятель обработал! От лицезрения такого возвышенного проявления чувств просто слезы наворачиваются! – он усмехнулся и откинулся на спинку стула.

– Чтоб ты сдох!

– Извини, но это заветное желание я выполнить не могу, – Лешка виновато развел руками. – Видишь ли, оно не совпадает с моими заветными желаниями. Но, Оленька, остальное – все, что угодно! Исключительно из глубочайшей симпатии и уважения к твоей особе. Ты – сильная женщина, очень сильная. Они этого так и не поняли, но я-то знаю… Честное слово, мне было очень трудно понять, с чего должен начаться твой ад. Сложно моделировать ад для человека, который слишком много о нем знает. Но ведь и у сильных людей все-гда есть свои слабости. И они, порой, оказываются так примитивны. Изувеченная, беспомощная, практически всеми брошенная… Женщина ты теперь только внешне, детей у тебя никогда не будет и остаток своей жизни ты проведешь в этой кошмарной палате, питаясь овсяной кашкой и пустым бульончиком из кубиков «Галина Бланка». Как это грустно все.

Глядя на него немигающим взглядом, Ольга, кривясь от боли, в нескольких красочных выражениях расписала Лешке его ближайшее будущее и сексуальные ориентиры, и на лице паренька появилось почти искреннее уважение, смешанное с легкой обидой.

– Я же говорю, сильная… Ну, зачем так грубо, Олечка? Не забывай, что это еще не ад – о, далеко не ад. Это еще всего лишь вестибюль. Знаешь, если будешь так напрягаться, то можешь неожиданно впасть в состояние, близкое к смерти. Никаких рефлексов. Будет сознание, будет боль, а внешне труп, как в глупых страшных киношках… Ты ведь боялась, что такое может с тобой случиться, я не прав? Отправят тебя на холодный стол, распотрошат, потом похоронят… а ты будешь все чувствовать… Бр-р! – Лешка передернул плечами. – До чего ж у некоторых извращенная фантазия!

Ольга растянула губы в болезненной улыбке.

– Вонючий, понтующийся козел!

– Зря ты так, – огорченно заметил он. – Я же в прошлый раз с тобой по-доброму, ты тихо-тихо умерла, даже не заметила. А ведь я очень сильно на тебя злился. Если бы не ты на пару с Воробьевым, все могло бы получиться гораздо интересней. А из-за вас эта вздорная девка осталась жива-здорова и принялась мутить воду! Зачем ты это сделала, а? – Лешка наклонился ближе. – Ну, вот оно тебе надо было?!

Ольга, примерившись, плюнула ему в лицо, но промахнулась и попала на одеяло. Лешка отдернул голову, потом схватил Харченко за горло и вдавил ее в подушку. У нее вырвался пронзительный вопль, но никто в палате по-прежнему не смотрел в их сторону.

Никому мы здесь не нужны…

– Дешевая затраханная блядь! – прошипел Лешка, сжимая пальцы. – Да ты знаешь, что я могу…

Он неожиданно отпустил ее горло и снова откинулся на спинку стула, принимая прежний безмятежный вид. Ольга надрывно закашлялась, потом снова уставилась на его такое невинное молодое лицо.

– Где Алька?!

– Алька? – казалось, Лешка искренне удивился. – Дома давно. Она-то ведь может проснуться… вот она и проснулась и пошла себе тихонько домой. Мне такие экземпляры неинтересны, чего мне с ней возиться?..

– Вранье! – в глазах Ольги вдруг появилась смешинка. – Она – слишком дотошная баба, она не могла так сделать. Она попытается нас разбудить, она не…

– Она не бросит своего приятеля, хочешь ты сказать? – Лешка усмехнулся. – Да, это вариант. Ну, а ты-то ей на кой черт сдалась? Из чувства благодарности? Я тебя умоляю, Оля, не настолько же ты наивна?! Никто в этом мире не сможет испытывать к тебе благодарность – ни за что! У тебя омерзительный характер! Вспомни особняк! Разве кто-нибудь тебе симпатизировал, кроме бедного Жоры? Да и тот лишь на короткий период, когда был в сиську пьян. Они были только рады, когда увидели тебя с ножом в горле. Ты ведь знаешь это… Ладно, так или иначе, Сухановой здесь нет.

– Вранье! – повторила Ольга. – Она где-то здесь! И ты до сих пор не убил ее! Это видно по твоей физиономии!

Лешка нахмурился, потом в его глазах появилась отчетливая тревога.

– Боже мой, девочка, ухудшение налицо. У тебя начинается бред. Знаешь, что, думаю, тебе лучше проснуться.

Он снова наклонился, схватил ее за плечи, потом улыбнулся и впился губами в ее губы, сминая их, раздвигая, и Ольга задергалась, мыча от боли и отвращения и…

* * *

…сонно мурлыкнула, с удовольствием отвечая на поцелуй. Он поцеловал ее еще раз, потом отодвинулся, глядя чуть виновато.

– Извини, что разбудил.

– Ничего.

Виноватая улыбка превратилась в ухмылку, и его ладонь скользнула по ее груди, но Ольга оттолкнула ее и села, машинально поправляя растрепавшиеся волосы.

– В другой раз! Все было чудесно, котик, но сейчас уходи. Я тебе позвоню.

– Ты уверена, что не хочешь? – осведомился он с явным огорчением, глядя на нее снизу вверх. Ольга усмехнулась.

– Хотеть и иметь возможность – разные вещи, лапсик! Все, давай, давай, одевайся! Мне нужно в клуб.

Он вздохнул и слез с кровати. Ольга же снова прилегла, с удовольствием наблюдая, как он одевается. Славный мальчик и у него такое отличное тело! Глуповат, правда, как все юнцы, но в постели делает все, как ей нравится. Кроме того, влюблен в нее до одури, и это весьма, весьма на руку.

– Может, я тебя отвезу? – спросил он, застегивая ремень брюк и снимая со стула светло-серый пиджак. Ольга, улыбаясь, покачала головой.

– Нет, за мной заедет подруга.

– А когда ты позвонишь?

– Скоро, котик, скоро.

– Ты всегда так говоришь! – бросил он по-детски капризным голосом, потом подошел к кровати, и Ольга, приподнявшись, обняла его и поцеловала, водя ладонями по его широкой спине.

– Я позвоню тебе вечером, – сказала она, отпуская его. – Съездим куда-нибудь за город, развеемся. Мне надоел волжанский воздух.

– Точно? – на его лице появилась недоверчивая улыбка, и Ольга едва сдержалась, чтобы не рассмеяться.

– Ну конечно.

– Ладно. Тогда пока, до вечера.

Когда он вышел из комнаты, и Ольга услышала, как закрылась входная дверь, то все же рассмеялась, упав на подушку. Милый и такой наивный. Неу-жели он и вправду воображает, что она обязана сосредотачивать на нем все свое внимание? Ольга любила разнообразие. Разумеется, она позвонит ему, но не сегодня. На вечер у нее были совершенно другие планы.

Повалявшись еще немного, Ольга встала и начала собираться. Телефон то и дело звонил, но она не снимала трубку и с улыбкой слушала голоса, раздававшиеся из динамика. Звонила мать, плачущим голосом спрашивая, когда же она соизволит к ней заехать, и сообщая, что видела в витрине магазина премиленькую беличью шубку, но у нее не хватает денег. Звонила сестра и требовала, чтобы Ольга обязательно ей перезвонила, и жаловалась, что у нее с мужем снова неприятности – что же ты хотела, дура, выходя за праведника с государственной зарплатой?! Звонила Таня Дердюк, главный администратор «Вавилона», с которой они когда-то вместе учились в модельной школе, и нудным голосом перечисляла несколько мелких неприятностей и сообщала, что одного из охранников необходимо уволить. Звонили молодые люди, то жалобными, то сердитыми голосами напоминая ей о своем существовании и требуя немедленной встречи. В очередной раз позвонили сначала дочь, а потом жена покойного прежнего владельца «Вавилона», привычно угрожая скорой и страшной расправой. Эти звонки ее всегда очень смешили, и Ольга частенько прокручивала их записи Нинке, которая, слушая их, хохотала, как безумная.

Под конец позвонила и сама Нина – только уже на сотовый, и раздраженно осведомилась, собирается ли Ольга вообще когда-нибудь выходить из дома, по-тому что она, Нина, ждет ее в машине уже черт знает сколько, и вообще это свинство, и она сейчас уедет, а Ольга пусть едет верхом на ком-нибудь из своих бойфрендов, и вообще ей тут скучно и не терпится показать Ольге свои новые туфли. Ольга засмеялась, выключила задумчиво напевающий музыкальный центр и покинула квартиру, тщательно закрыв дверь.

Она скользнула в вишневую «тойоту-камри» подруги, придирчиво осмотрела ее новые, вишневые, под цвет костюма и машины, туфли, похвалила и начала рыться в сумочке, ища сигареты. Нина, трогая машину с места, поинтересовалась:

– Вечерний беспредел еще в силе?

– Разумеется.

– А кто у тебя сегодня ночевал? – спросила она немного ревниво, и Ольга усмехнулась.

– Ваня.

– Который? – Нина нахмурилась. – Такой здоровый, из спортклуба?

– Ага.

– Он симпатичный, – признала она, держа руль так, словно только что накрасила ногти. – Но, по-моему, дурачок.

– Мне от него мозгов и не требуется, – Ольга зевнула и скосила глаза на подругу. – Знаешь, что я надумала?

– Ну?

– Завести ребенка.

Машина чуть дернулась, и Нина изумленно спросила:

– Ты что – замуж собралась?!

– Господи, это еще зачем?! – Ольга округлила глаза. – Чтобы по моей квартире ежедневно шлялся один и тот же идиот?! Разве, чтобы заводить ребенка, обязательно нужно выходить замуж?!

– Ну, большинство так считает…

– Глупости! У меня полно денег, и я могу завести не одного, а хоть двадцать детей! Я прошла все обследования, врачи в один голос утверждают, что я абсолютно здорова, и у меня все будет, как надо.

Нина пожала плечами.

– Ладно. Тогда, кто же будет счастливым производителем?

– Еще не решила, – задумчиво отозвалась Ольга. – Может, поможешь выбрать?

– Ну, не знаю, – лицо Нины по-прежнему оставалось изумленным. – А как насчет того юриста, Родика? Он, вроде, ничего, с головой, да и спортивный. Твоему ребенку нужна хорошая наследственность.

– Надо подумать.

– И все равно ты меня удивила!

Ольга рассмеялась.

Оставив машину, они вошли в «Вавилон» через главный вход и прошли к лестнице через первый зал, где стояли игральные автоматы. Было очень рано, народу в зале было немного, но к вечеру он набьется битком, тем более что завтра выходной. Автоматы весело перемигивались. Возле одного сидел мрачный человек, шлепал ладонью по кнопкам, тянул холодное пиво и безбожно ругался.

– Который день сидит!.. – скучающе заметила встретившая их у лестницы Татьяна, потом ее красивое, ухоженное лицо стало сердитым. – Так что насчет Тишина? Второй раз уже с побитой мордой! На хрена нам охранник, который не в состоянии охранять даже самого себя!

– Так Стеценко скажи об этом, чего ты мне говоришь? Он начальник охраны – пусть он и разбирается! – Ольга раздраженно передернула плечами – ее сейчас занимали совсем другие мысли.

– А я будто не говорила! Он бубнит себе чего-то… говорит, пусть хозяйка решает…

– О-о-ой! – недовольно протянула Ольга и подтолкнула вперед подругу. – Нин, сходи, разберись! Стеценко – мужик с мозгами, раз он мнется, значит есть причины. Выясни и доложи!

– Да, моя королева! – Нина усмехнулась, ловко подхватила под руку не успевшую увернуться Татьяну и увлекла ее наверх, щебеча на ходу:

– Таня, у тебя такое платье классное! Когда купила? Я бы примерила… да, по-моему, оно мне будет слишком велико.

Татьяна что-то сердито ответила. Ольга не расслышала слов, но вряд ли Дердюк сказала Нине что-то лестное. Засмеявшись, она стала подниматься следом. Нина и Танька все время грызлись, и их ссоры не могли не забавлять. Кошки, пусть их, сами разберутся!

Она неторопливо обошла весь «Вавилон» – уверенная, строгая, подтянутая, с холодным выражением лица и надменно вздернутыми бровями-усиками, и везде вокруг нее плескались угодливые голоса и голосочки:

– Здравствуйте, Ольга Викторовна…

– Добрый день, Ольга Викторовна…

– Все в порядке, Ольга Викторовна…

– Так будет лучше, Ольга Викторовна?..

– Вот, посмотрите, Ольга Викторовна…

– В последний раз, Ольга Викторовна…

– Вам принести что-нибудь в кабинет, Ольга Викторовна?..

– Чудесно выглядите, Ольга Викторовна…

– Как скажете, так и будет, Ольга Викторовна…

– Пожалуйста, простите, Ольга Викторовна…

– Я сейчас все сделаю. Ольга Викторовна…

Харченко удовлетворенно улыбалась, купаясь в этих голосах, отвечая, проверяя, придираясь, отчитывая, присматриваясь, ругая и похваливая. Просматривая новый танцевальный номер, отметила симпатичного крепкого танцора и благосклонно ему улыбнулась, и тот улыбнулся тоже – не дурак, сразу все понял. Возможно, на этот вечер она возьмет его с собой.

В конце концов, Ольга направилась в свой кабинет, но на полдороги вдруг остановилась, потирая бровь указательным пальцем. На мгновение что-то набежало на нее, какое-то странное ощущение, что она что-то упустила – что-то, о чем будет жалеть всю жизнь… Что-то было неправильно…

Но странное чувство исчезло почти сразу же, и она пошла дальше, по дороге одернув официантку, заболтавшуюся с барменом. Та, сердито покраснев, отошла, но, сделав несколько шагов, тоже остановилась, внимательно глядя на удалявшуюся стройную фигуру Ольги.

– Вот и все, Оля, – тихо сказала она. – Так ведь намного лучше, согласись… Вы так непреклонны и громки в словах, когда вам плохо, но вы все забываете, когда вам хорошо. Все и всех. Спокойной ночи.

* * *

Вздрогнув, Алина открыла глаза, потом, моргая, посмотрела на Женьку, сидевшую напротив и постукивавшую ногтями по бокалу с исходящим холодными пузырьками шампанским.

– Что ты сказала?

– Я сказала, что с твоей стороны просто свинство спать, когда я пытаюсь объяснить тебе наши проблемы с пожарниками! Насколько я помню, мы – компаньонки. А это значит, что мы не только с удовольствием на пару хлещем шампанское в собственном ресторане, но и на пару же разгребаем все неприятности, которые с ним происходят… Ты меня слушаешь?

– Да, конечно… – Алина посмотрела на собственный бокал, потом оглядела зал, уютные лампы с абажурами на столиках, темно-зеленые стены с панелями из резного дуба, картины, удобные стулья с высокими спинками, хорошие копии старинного холодного оружия на стенах, пустые латы, стоящие в углу, из прорези шлема которых смотрела темнота. В обложенном округлыми камнями небольшом бассейне плескались карасики и карпы и нежно журчала стекающая по увитой зеленью искусственной скале прозрачная вода, колыхая блюдца листьев кувшинок. Негромко звучал французский шансон. Зал был полон на две трети, а они сидели за своим персональным столиком в нише, за резной деревянной занавесью.