Текст книги "Увидеть лицо - 2 (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц)

Мария Барышева
УВИДЕТЬ ЛИЦО

Часть 4
ПЕРЕХОД

Она вскинулась на кровати, выгнувшись так, что захрустели кости позвоночника, и судорожно хватая губами воздух. Воздуха оказалось неожиданно много, хотя секунду назад его не было вовсе – была лишь тьма, наполненная болью и ужасом, но для воздуха там вовсе не было места.

Дышать! Дышать!

Мое горло!..

Дышать!

В эту секунду она не помнила ничего – даже собственного имени – в памяти осталось лишь одно – холодное лезвие, полоснувшее ее под подбородком, кровь, хлынувшая ей на грудь, и боль, боль, боль…

Еще было чье-то лицо, стремительно уносящееся в темноту – лицо, помнить которое казалось очень, очень важным.

Помни меня!..

Мое горло!

Ее руки взлетели к шее – вернее, попытались это сделать, но их дернуло назад, и она с зачатками удивления обнаружила, что руки крепко привязаны ремнями к кровати, на которой она лежала. Ее панический, ничего не понимающий взгляд заметался по сторонам. Ширма вокруг кровати – бледно-зеленые занавеси, какие-то странные попискивающие приборы, большой монитор, на экране которого метались невообразимые цветные вихри, провода – целые гирлянды проводов, которые тянулись от приборов к ее рукам, груди и голове, прикрепленные маленькими присосками и иглами. Она попыталась дернуть ногами, но и те были привязаны к кровати. Попыталась поднять голову, но и ее что-то держало.

За ширмой явно что-то происходило – из-за колыхающейся бледно-зеленой ткани доносились крики, грохот, ругань, дребезг бьющегося стекла, стук чьих-то торопливо бегущих ног.

– Это не то!.. давай С-18! Да шевелись же!..

– … если он загнется, я вас лично…

– … там еще что?!..

Несколько секунд она лежала тихо, опустошенная и сосредоточенная на том, чтобы дышать. Легкие исправно работали, и она тупо смотрела, как поднимается и опускается простыня на ее груди.

Горло! Мое горло!.. перерезали горло!..

Тело забилось в новом приступе паники, руки снова вскинулись к шее, в животном импульсе зажать зияющую рану, и на этот раз сокращение мышц было настолько сильным, что ремень, стягивавший правую руку, не выдержал и лопнул. Освободившаяся ладонь тотчас плотно прижалась к шее, заелозила по теплой неповрежденной плоти.

Что?.. как?..

Тело, обрадованное успехом, рванулось еще сильнее, раздался треск, и ноги вдруг оказались на свободе. Она открыла рот, и к ее удивлению из него, вместо ожидаемого предсмертного хрипа вдруг вырвался звонкий пронзительный вопль.

– … шестая система!.. да вы что – уснули?!..

– …а-а-а-и-и-и-га-а-а!..

Дикий крик, долетевший из-за ширмы, оборвался бульканьем, словно там кто-то решил прополоскать горло. Снова раздался грохот. Она рванула ремень, удерживавший левую руку, но он оказался крепче остальных. Тогда она отшвырнула с себя простыню и стремительно спрыгнула с кровати, вывернув руку в плечевом суставе. Веером разлетелись провода, отскакивали присоски, выдирались иглы в крошечных фонтанчиках крови, вспыхнула и тут же погасла острая боль где-то в затылке. Панический ужас придал телу нечеловеческую силу, и она рванулась вперед – туда, где в бледно-зеленой ткани виднелась щелочка сходившихся занавесей, – с грохотом волоча за собой кровать за привязанный к запястью ремень, груза которой сейчас почти не ощущала, как не чувствовала боли нигде, кроме как в перерезанном горле, которое почему-то оказалось неповрежденным, и не замечала, что из одежды на ней лишь полупрозрачные невесомые трусики. Кровать зацепила какой-то треножник, который повалился на подставку с приборами. Что-то брякнуло, хлопнуло, заискрилось, и в воздухе резко запахло горелой изоляцией.

Бледно-зеленые занавеси распахнулись, и в проем просунулся взъерошенный, не знакомый ей человек в белом, изрядно помятом докторском костюме, и уставился на нее дикими, ошарашенными глазами. Тут же исчез, и она услышала его испуганный крик:

– Шестая очнулась! Какого хрена она очнулась?!..

– Твою мать!.. так сделай что-нибудь, баран! Чего ты орешь?!..

– Но ведь она не должна…

– … выруби ее, идиот!.. Мы заняты!

Занавеси снова разлетелись, и мужчина юркнул обратно и попытался ухватить ее за плечо, но она, углядев в его руке шприц, изловчилась и увернулась, одновременно изо всех сил пнув его босой ногой в колено. Удар оказался неожиданно мощным, и «доктор», взвыв от боли и выронив шприц, отлетел назад и в сторону, стукнулся об угловой стержень ширмы и опрокинул ее, явив на обозрение все пространство помещения, в котором она находилась.

Комната была просторной. Еще около десятка ширм, идентичных опрокинутой, стояли по кругу, наглухо закрытые от посторонних взглядов, и из каждой тянулись провода, часть которых убегала к дальней стене, исчезая среди бесчисленных мониторов и приборных панелей, весело подмигивающих зелеными огоньками. Несколько проводов валялись на полу, и их топтали ноги людей, также одетых в мятые белые, не первой свежести костюмы, которые стремительно отдирали остатки проводов от головы судорожно дергающегося полуголого человека, чье лицо мелькало среди их машущих, мешающих друг другу рук. Выпученные, разноцветные – карий и блекло-голубой – глаза, подергивались и вращались в глазницах, из их уголков текла кровь. Текла она и из носа и из распахнутого оскаленного рта, в котором дрожал грязно-алый язык. Человек заходился в булькающем хрипе и отчаянно отбивался от рук, пытающихся уложить его обратно на кровать. На полу рядом с топчущимися ногами валялся монитор, зияя огромной дырой в обращенном к ярким потолочным лампам экране.

– … я вкатил уже две дозы!.. Какого хрена?!..

– … такого раньше не было!..

– … словно взорвался!..

К полуголой женщине, застывшей посредине поваленной ширмы повернулась только одна голова. Пожилой мужчина с аккуратно постриженной седой бородой и тонкими, холодными чертами лица. Ярко-голубые, варяжские глаза за стеклами очков бегло оглядели ее, затем человека, как-то удивительно медленно барахтающегося среди занавесок. Потом он сильно ударил по плечу одного из мужчин, суетившихся рядом, и указал в ее сторону.

– Помоги успокоить! Только, чтоб никаких следов на ней!.. Идиоты!..

Смысл слов дошел до нее не сразу, и она дернулась в сторону запоздало. Поднимавшийся с пола ухватил ее за ноги, она брыкнулась, задергалась, на какое-то мгновение повиснув в воздухе только на удерживавшем запястье ремне, и тот наконец-то лопнул. «Доктор» успел подхватить ее, чтоб она не ударилась головой об пол, но она неожиданно снова взвилась, оплела его руками и ногами, и они вместе покатились по скомканным занавескам. Тут подоспел второй, и совместными усилиями они перевернули ее, яростно бьющуюся и визжащую, на живот. Почти сразу же она ощутила болезненный укол в левую сторону шеи, ахнула и затихла, чувствуя стремительно растекающееся по телу онемение. Ее голова лежала на боку, прижавшись щекой к полу, руки еще подергивались в затухающем стремлении защищаться. На спину навалилась неимоверная тяжесть, было трудно дышать. Что-то валялось перед глазами – какой-то аккуратно сложенный маленький белый квадратик. Какая-то бумажка. Она всхрипнула и закашлялась.

– … слезь с нее – она же задохнется!

– … какая разница?.. она же все видела!.. Если он не очухается – кто будет все стирать?! Ее все равно придется…

Что-то звонко шлепнуло, словно кому-то от души съездили по физиономии. Тяжесть исчезла с ее спины, она глубоко вздохнула, потом тускло посмотрела на бумажку и дернула рукой. Ладонь накрыла белый квадратик, подтянула к себе, после чего она вяло перевернулась на бок, и теперь перед ее глазами были ножки кровати и косо свисающая с нее простыня. Звуки начали утончаться и сходить на нет, глаза словно бы проваливались внутрь черепа.

– … говорили о крайних случаях! Это – не крайний!

– … черт бы подрал ваш гуманизм! Мало того, что…

– … нужно было вывести ее с самого начала…

– … кем бы мы это сделали, олух?! Там был микрокосм! Ты не понял?!..

Слова прервались новой порцией грохота и криков. Что-то разбилось, кто-то куда-то побежал, раздался отчаянный крик, полный боли. Запах гари усилился. Она застонала, закрывая глаза, и под конец успела почувствовать, как взлетает вверх – то ли на чьих-то руках, то ли сама по себе. В последнем усилии ее рука скользнула по шее. Крови не было. Разреза не было. Только была, почему-то, боль, но теперь далекая, словно прихваченная с собой из другого мира.

Реальности, реальности…

– …допрыгались?!.. я ведь предупреждал!..

– … в сердце!..

– … технику закрывайте!.. технику! Вся ж работа на фиг!..

Помни, помни, помни…

И снова грохот. Снова крики. Жуткий звериный вой…

Потом только тьма, и наполняющий ее настойчивый, ласковый, повелительный, обволакивающий, успокаивающий голос, проникающий в мозг, в кровь, превращающий ее в себя, становящийся ею – и телом, и уплывающим в бесконечную даль сознанием.

– … сон… всего лишь страшный сон… тише… страшный, страшный сон… глупый сон… глупый…

* * *

– …тише!.. Да успокойтесь же! Девушка!

Не открывая глаз, она отчаянно отбивалась от чьих-то рук, пытавшихся удержать ее.

– Не трогайте меня!.. горло!.. Не трогайте мое горло!..

– Что с вами?..

– Может, у нее астма? Приступ…

– А может, эпилепсия?..

– …уйдите! Не видите – человеку плохо!

– … да просто кошмар…

Голоса гудели вокруг нее – обыденно-встревоженно, к голосам добавился ощутимый запах лекарств и легкий хлорный. Алина перестала отбиваться, обмякла и открыла глаза. Перед ней маячило незнакомое мужское лицо, чуть поодаль плавали еще несколько лиц – мужских и женских, смотревших на нее с опаской. Кто-то аккуратно, но крепко удерживал ее руки.

– Девушка!..

Алина вздохнула и откинулась на жесткую спинку стула, растерянно-испуганно поводя глазами в обе стороны. Длинный больничный коридор, бледно-желтые стены, ряд дверей с номерами и табличками, пожилая женщина в синем халате, стоявшая неподалеку возле железного ведра, наполненного водой и пеной. В руке у женщины была швабра.

– Так звать сестру, нет?! – сварливо спросила она. Мужчина, державший Алину за руки, покачал головой.

– Не надо. Просто человеку страшный сон приснился. Наверное, нервы не в порядке.

– Так ей не к терапевту, а к невропатологу надо! – буркнула уборщица. – Ишь, концерт устроила! Перепугала всех!..

– Да ладно вам!.. – мужчина махнул на нее рукой, потом снова посмотрел на Алину, которая часто-часто дышала, словно вытащенная на берег рыба, чувствуя, как по лицу, по шее и за воротник стекают крупные капли пота. – Ну, вы как? Может, позвать врача?

Алина замотала головой, потом просипела:

– Где я?

– В поликлинике, – ответил он печально-ласково. – Забыли разве? Вы ж за мной занимали!

Дверь кабинета отворилась, и в коридор выглянула девушка с коротко остриженными черными волосами.

– Что за крики?

– Да вот девочке кошмар приснился, – услужливо сообщила одна из зрительниц, стоявшая в сторонке. Медсестра перевела взгляд на Алину.

– Вы? Зайдите.

– Нет, – поспешно сказала Алина, – спасибо. Я потом… я не сейчас… извините пожалуйста.

Медсестра недоуменно-недовольно пожала плечами и захлопнула дверь. Небольшая толпа вокруг начала рассасываться, и на мгновение в ней вдруг мелькнули чьи-то глаза, показавшиеся Алине страшно знакомыми. Ярко-голубые глаза за стеклами очков. Но они тут же исчезли, как исчезло и само чувство узнавания. Хрипло дыша, она стянула на груди расстегнутое черное пальто, потом встала. Сумочка свалилась с ее колен и повисла на перекинутом через локоть ремешке.

– Вам помочь? – спросил мужчина. – Вам бы лучше на свежий воздух.

– Нет, спасибо, я сама, – вяло произнесла Алина, потирая шею. – Скажите… скажите, а я здесь давно?

Он удивленно пожал плечами.

– Минут пятнадцать. Вы очередь за мной заняли – разве не помните? Заняли, а потом пригрелись, задремали… Наверное, вам очень страшный сон приснился? Надо бы вам попить успокаивающего… валерьяночки…

– Да… – прошептала Алина, – страшный. Нервы… наверное, просто нервы. Устала.

– Да молодые-то сейчас быстрее пожилых старятся, – заметила сидевшая неподалеку старушка и снова уткнулась в изучение своей медицинской карты. – Чего удивляться, когда кругом такое…

Алина отвернулась, не слушая уточнений, и побрела по коридору к лестнице. В висках у нее громко, болезненно стучало. Негнущиеся ноги цеплялись за пол носками потертых сапожек. Сумочка хлопала по голени.

Сон… сон… кошмарный сон…

Четыре дня за пятнадцать минут?!

И что? Случаются и более странные вещи.

Да, сон – это очевидно, как и то, что она находится в поликлинике. Вчера приболела, попросила Женьку подменить, а сама весь день провалялась на диване, сморкаясь и кашляя. С утра было получше, но отчего-то сильно разболелась спина, и на работу она все-таки не пошла, сказав Тамилке, что выйдет после обеда. А потом отправилась в поликлинику… заняла очередь, а потом прожила четыре восхитительных и жутких дня? задремала на пятнадцать минут, чтобы проснуться самым несчастным человеком в мире.

Неужели это действительно был всего лишь сон? Сон, в котором ее убили…

Может, лучше б и убили там, такой… чем просыпаться в этой жизни! Лучше бы она была сном!

В вестибюле толпились люди – в осеннюю пору поликлиники, как правило, становятся особенно обитаемыми. От окошка регистратуры тянулся длинный хвост очереди, чихающий, кашляющий и ругающийся – в основном, пронзительными старушечьими голосами. Хвост поменьше вырастал из стеклянной аптечной будки, состоявшиеся и потенциальные больные курсировали между лестницей и тяжелыми двустворчатыми дверьми, а среди них крутилась нянечка, пытаясь изгнать проскользнувшую внутрь облезлую дворнягу. Дворняга издевательски тявкала, цокая когтями по цементному полу, нянечка простуженно ругалась. Где-то в очереди голосил ребенок. Вестибюль заполнял цветистый аромат лекарств, смесей туалетной воды и духов, хлорки, псины и табака. Кто-то наступил Алине на ногу и, не заметив этого, пошел дальше. Привычная, до боли знакомая реальность.

Состоятельная владелица ресторана… Приснится же такое! Состоятельная, ага – новые сапоги купить не на что! Эх, если бы сбылась моя мечта!..

Только дело сейчас вовсе не в этом. Не в этом!

Перед обшарпанным трюмо причесывались и надевали шапочки и беретики несколько женщин. Она подождала, пока одна из зеркальных створок освободится, и подошла к ней, вытаскивая из сумочки расческу. Внимательно посмотрела на свое отражение. Светло-каштановые волосы средней длины, чуть вьющиеся на концах, сейчас тусклые от холода. Правильные, но не очень-то выразительные черты лица. Кожа бледная, нос чуть распух и облез от насморка. Темные брови, темные ресницы. Зеленовато-карие глаза. Небольшие тени в подглазьях. Фигура скрыта черным пальто, но она-то знает ее – ни худая, ни толстая. Обычная. Вся насквозь обычная. Незапоминающаяся. Некоторые мужчины считали ее симпатичной, но большинство людей, как правило, редко узнавали ее при повторной встрече. «Ничего», – характеризовала ее внешность Женька. Тамила была в своем суждении более точна, раз и навсегда сказав: «Ничего особенного. Стандартная волжанская мышь!»

Во сне она выглядела иначе. Алина хорошо запомнила свои отражения в зеркалах особняка – хорошенькая рыжеволосая и зеленоглазая девушка каждый раз смотрела на нее из зеркальных глубин… там… Странно – она ведь никогда не представлялась самой себе зеленоглазой и рыжеволосой. Скорее наоборот – гнала от себя подобные представления. Алина закусила губу, пристально глядя в глаза своему настоящему отражению. Верно говорят, что во снах все неправильно и алогично. Поэтому, она и не узнала во сне того лица, хотя сейчас отлично осознавала, что там у нее было лицо Оксаны Щегловой – девушки, погибшей на ее глазах много лет назад.

Алина медленно и как-то сонно провела расческой по волосам, потом дотронулась указательным пальцем до щеки, словно еще не в силах была поверить, что перед ней действительно ее собственное лицо. Стать ненадолго рыжей зеленоглазой красавицей и проснуться блеклой шатенкой, у которой нет ни ресторана, ни денег, ни собственной книги… в сущности, у нее вообще ничего нет, кроме монотонной работы и двадцати восьми лет за плечами. А ведь во сне было двадцать три! Да-а, проснувшись, она не только подурнела, но и постарела.

Может, тебе действительно надо не к терапевту, а к психиатру?!

Причесавшись и застегнув пальто, Алина вышла на улицу, где тотчас была атакована порывом холодного сырого ветра. Волжанские осени всегда были промозглыми и грустными, и наблюдать, как они семенят навстречу зиме, лучше из-за окна теплой квартиры, а если и случается надобность выйти на улицу, то передвигаться быстрыми короткими перебежками. Голубое прозрачное небо, мягкость осеннего солнца, чудные тихие золотистые погоды – все это уходило вместе с сентябрем, а сейчас уже была середина ноября, гнусная, сырая, холодная и не вызывающая никакого лирического настроения.

Алина нашла глазами пустую скамейку, подошла к ней и села, съежившись. Холодный ветер настойчиво лез за воротник и рукава пальто. Мимо прошествовала дама в роскошной длинной дубленке, и Суханова посмотрела на нее с суровой задумчивостью. Ну, дубленку-то она вот-вот купит, осталось доложить со следующей зарплаты – правда, конечно, не такую роскошную. Иначе, постоянные простуды ей обеспечены. Ну вот, ухо заложило!

Она закурила, не сразу сумев зажечь зажигалку, – пальцы предательски дрожали и все норовили потянуться к горлу, чтобы убедиться – действительно ли с ним все в порядке?

Сон, сон… всего лишь сон… Ты ведь жива, не так ли? Ну и успокойся!

Сон… Но еще никогда она не видела таких реальных снов. Он не начал подергиваться обычной пеленой забытья, расплываться в памяти, как это обычно бывает со снами. Она четко помнила каждую деталь этих четырех дней. Помнила каждое лицо. Каждое услышанное слово. Каждый голос. Сон с цветами, запахами, вкусом, болью, ощущениями… сон с теориями. Сон с чувствами. Если это было всего лишь видение, то как можно продолжать испытывать к нему чувства?! Ненавидеть Евсигнеева и Лешку?! Горевать по Олегу, Жоре и Свете?! И почему сердце рвется на части, когда в памяти снова и снова всплывает растворяющееся в темноте, залитое кровью лицо Виталия?!

Помни меня! Обязательно помни!

Бессмысленно помнить видение! Нельзя любить и оплакивать человека, которого никогда не существовало! Хотя, спящее сознание редко придумывает лица. Вполне возможно, что Виталий существует, что она видела его когда-то мельком – сон может создать целый фильм из одного крошечного незначительного кадра, как и вышло. Случайный прохожий. Один из посетителей, забежавший в их бар на пять минут выпить чашечку кофе или махнуть стопочку коньяку. Попавшийся на глаза человек в магазине. В конце концов, они просто могли однажды ехать в одном автобусе!

Да, ехать в одном автобусе…

Алина сглотнула и сжала в пальцах сигарету, чуть не сломав ее. Она помнила! Как наяву! Ощущала в пальцах тяжесть пистолета, направленного в голову Евсигнееву. Слышала скребущий звук, с которым ноги мертвого Бориса елозили по паркету. Ощущала боль в собственных пальцах, выскальзывающих из Ольгиной руки. Помнила вкус чудесных блюд, приготовленных Светой. Чувствовала жуткий запах в Марининой ванной. Прижимала ладони к холодеющим щекам умирающего Олега… Все пережитое приснившееся? вдруг нахлынуло на нее, закружило сознание на сумасшедшей карусели памяти. Старенький дребезжащий автобус. Стук дождевых капель по стеклам особняка. Нож и цветы в ящике тумбочки. Звенящая подвеска под потолком. Петр-Лешка, исполняющий а-капелла песню Высоцкого. Яростный взгляд Марины. Рука Виталия, хватающего ее за запястье. Светлана, подвешенная на одежный крючок, словно кукла. Пальцы Ольги, уверенно бегающие по клавишам рояля. Меч в собственной руке, ткущий в воздухе невообразимые узоры. Колокола маленького Реймского собора, приветствующие наступление нового часа. Закрытые глаза Жоры с опушенными инеем ресницами. Евсигнеев, раздирающий на ней платье. Грохот выстрелов. Яркое пламя в зеве камина и снова пламя, укутывающее тела лежащих друг на друге людей. Ваза с ручками в виде прыгающих лягушек. Кристина с взъерошенными черно-красными волосами, швыряющая свои кольца к подножию деревянного идола. Ухмыляющееся лицо Петра, выплывающее из-за плеча Олега. Шелестящие под пальцами страницы собственной книги, которую она никогда не писала. Фантастические картины на стенах. Торопливо семенящий по серебристому ковру мохнатый паук. Колышущиеся над водой бассейна темно-зеленые листья. Ее имя, выведенное кустами вейгелы и барбариса. Безумные вопли Евсигнеева из-за двери. Взволнованное лицо Виталия, склоняющееся к ее лицу. Боль в вывихнутой руке. Влажность чужой крови на пальцах. Мертвецы, заботливо усаженные на ступеньки. Теории, бесчисленные и бесконечные. Гаснущий свет. Ярость и ужас, раздирающие разум в клочья. Лезвие, ожегшее горло под подбородком, кровь, хлынувшая на грудь. Виталий с торчащей из тела рукояткой ножа. Боль – двойная боль… Его лицо, уходящее в темноту. Ладонь, прижимающаяся к ее шее…

Помни меня, слышишь? Обязательно помни!..

Ты должна это запомнить, Аля!..

…Он с самого начала знал, что происходит. И, возможно, это знание позволило ему пронести сюда свою мечту…

…Я люблю тебя. И мне кажется, что это надолго…

… ненавижу дождь!..

… это я его… п-просек… я!..

…люблю тебя…

…да…

Это все было! Было!

Но этого не было.

Как не было и ее самой.

Всего лишь сон. Длиной в пятнадцать минут и в целую жизнь.

С ее губ сорвался глухой, мучительный стон. Зачем она проснулась?! Лучше ей было никогда не просыпаться! Несмотря на весь пережитый ужас, несмотря на убийства, несмотря даже на собственную смерть там она была счастлива. Здесь этого не будет…

– Вам плохо?

Кто-то тронул ее за плечо, и Алина вздрогнула, чуть не уронив сигарету. Отчего-то вдруг в голову пришла дикая нелепая уверенность, что Евсигнеев каким-то образом выбрался из ее сна и теперь стоит перед ней, обратив в ее сторону свое, превратившееся в кровавую кашу, лицо.

Она подняла голову, внезапно ощутив, что по ее щекам ползут слезы. Перед ней стояла молодая женщина, держащая в пальцах ладошку маленькой девочки лет двух, темноволосой и сероглазой. В другой руке женщина держала ее сумочку.

– Возьмите, вы уронили. Вам плохо? – повторила она свой вопрос. Алина молча кивнула, потом взяла сумочку, отрешенно удивившись, что не заметила, как она упала.

– Спасибо.

Женщина еще раз дотронулась до ее плеча – теперь жест был дружески-ободряющим. Алина заметила на безымянном пальце ее левой руки обручальное кольцо.

– Ничего, пройдет, – сказала она, безошибочно определив, что плохо Алине отнюдь не физически. – Знаете, одна моя подруга всегда говорила: все проходит – сквозь нас и мимо. Не плачьте.

Алина снова кивнула, а потом, машинально заглянув женщине в глаза, невольно подумала, что той эта поговорка не особенно помогла. Девочка состроила ей рожицу, потом резко отвернулась, усмотрев в стороне идущего к ним невысокого мужчину, и подскочила к нему.

– Дядя Леня!

– Натаха! – мужчина широко улыбнулся и подхватил девочку на руки, потом подошел к женщине и ласково приобнял ее за плечи. – Вита, идем? Опаздываем.

Женщина еще раз улыбнулась Алине, отвернулась и ушла. Суханова вздохнула, вытирая мокрые щеки. Почему-то ей стало намного легче, словно странная женщина унесла с собой часть ее боли.

Сон. Всего лишь сон.

Внезапно Алина нахмурилась. Что-то мелькнуло в памяти – мелькнуло и исчезло. Было еще что-то. После того, как лицо Виталия погрузилось в темноту, было еще что-то…

Разноцветные глаза.

И другие глаза – ярко-синие…

Нет. Ничего. Пустота.

Она швырнула окурок в урну и вытащила из сумочки телефон – старенький «Сименз», купленный по дешевке у знакомого. Впрочем, номер модели и внешний вид ее мало волновали – звонит – и ладно! Главное, чтоб работал на прием-передачу, остальное неважно, а все эти суперсовременные навороты ей ни к чему. Как говорит Женька, дешевые понты крайнего Севера.

Алина неохотно нажала кнопку. Три неотвеченных вызова – и все, конечно же, от Тамилы. Едва она закончила просматривать номер, как дисплейчик вспыхнул, и телефон отчаянно запиликал-завибрировал в ее руках, выпевая неполифонический канкан. Алина мрачно уставилась на него, испытывая желание зашвырнуть телефон в кусты, но такой способ выражения своего раздражения ей был не по карману. Поэтому она нажала на кнопку приема.

– Алька! – закричала издалека сквозь грохот музыки и гул голосов невидимая Тамила. – Ты там долго еще?! Шесть часов почти! Е-мое, ведь договорились! Сегодня ведь пятница, самая запара! Имей совесть!

– Имею! – буркнула Алина в трубку. – Тщательно и со всем усердием!

– Что?! – изумленно спросила Тамила. Алина раздраженно нажала на кнопку отбоя и бросила телефон в сумочку. И только потом осознала, что сделала что-то не так. Ее голос должен был звучать виновато. И поспешно сообщить, что, мол, бегу, лечу, прости, Тамилка, меня, многогрешную!.. Не дословно, но в таком духе. Как обычно.

Сейчас, скажи Тамила вместо «что?» «бегом!», она бы ее просто послала. Со всем усердием.

Странно.

* * *

– Девушка! Еще два по сто!

– Пиво повторите!

– А можно музыку погромче сделать?!

– Алька, смотри, опять этот козел пришел с политическим уклоном! Снова маленькое пиво три часа будет сосать и пургой политической заметать… Урод, только место занимает! Наши деньги, между прочим!..

– … а какие у вас есть салатики?

– Меню перед вами.

– А сказать не можете?

– Я есть плохо говорить по-рюсски!..

– Аля, забери заказ, чего ты застряла?!.. Женщина, читайте меню, вы что – неграмотная?! Нам некогда…

– А можно музыку потише сделать?!

– … девчонки, чего вы все бегаете?! Сядьте с нами, накатим!..

– … вы мне десять грамм не долили!

– …смотрите на деления! Видите?!

– У вас деления неправильные! Я же вижу, что не хватает! Долейте!

– … а не пошел бы…

– …рыба!

– Га-а-а-а!!!..

– Дверь за собой закрывайте, елки! В метро родились?!

– А что – обогреватель не работает?

– Дрова кончились!

– … еще два по сто и пива!..

– …ай наны-наны!..

– … мартини, только без оливок!..

– Да мы и не настаиваем!..

– …дайте пепельницу!..

– … сто пятьдесят шампанского!

– Меньше трехсот не продаем! Достали уже – отольешь из бутылки сотню, потом стоит неделю выдыхается! А другие уже и нос воротят – это выдохлось – откройте новое! На соточку!

– Не имеете права! Я буду жаловаться! Где ваш хозяин?!

– Мой – дома, а бара – вон, в углу с корешами сидит. Идите, жалуйтесь. Только на помощь потом не зовите!

– А можно музыку погромче сделать?!

– Аля, вон тем коньяк и бутерброды.

– Две искусственных шубы хотят кокосовый ликер. Два по сто пятьдесят. И шоколад…

– Где наше пиво?!

– …ха-ха-ха!.. утром из кладовки выпустили и говорят – это ж ты матом жену начальника…

– А можно музыку потише сделать?..

– Эй, вы зачем музыку выключили?!

– Тамила, включи, поставь на средний уровень и все! Все просьбы посылай в…

– А чего вы тут командуете?! Клиент имеет право…

– Сейчас ты такое иметь будешь!..

– Господи, сколько еще Толик нас пасти будет! Шел бы уже к Людке под теплый бок! Хряпнуть охота! Интересно, какая сука вломила, что я прошлую смену под шафе была?!

– Томка, поставь бутылку! Уволит же на хрен!..

– …а так крыша едет!..

– Повторите пиво и два по сто!

– Рыба!..

– Кофе и соточку, как обычно…

– …Славка, ты че на полу делаешь?..

– Лежу.

– А-а-а…

– Эй, тряпку принесите! М-мы… ик!.. чаянно!..

– Вот уроды!..

Алина в очередной раз приоткрыла дверь, впуская в помещение порыв холодного ветра, и на улицу потянулись клубы сигаретного дыма – такого густого, словно в баре полыхал приличный пожар. Кондиционер давно не работал, и Толик, владелец бара, не спешил выделять деньги на его ремонт. В сущности, его мало беспокоило – работает кондиционер или нет. Посетители «Чердачка» были, как правило, людьми неприхотливыми, и видимость и атмосфера их не интересовали – главным было слышать собеседника и не проносить кружку мимо рта.

Поежившись, она метнулась за стойку, ловко обогнув Тамилу, летящую навстречу на большой скорости с четырьмя полными пивными кружками в руках. Та промелькнула и исчезла в клубах дыма где-то возле дальнего столика. Вместо нее из табачного тумана выплыла чья-то небритая физиономия и произнесла одну из традиционных форм заказа: «Два по сто!» Алина отреагировала дежурным «Хорошо!», руки сами по себе, не дождавшись окончания слова, уже выполняли привычные манипуляции. Голова и ноги гудели. Пятница действительно была страшным днем. «Чердачок» был набит до отказа, отовсюду раздавались взрывы хохота, звон, крики, ругань, гул голосов, визгливые пьяные женские смешки, все это было разбавлено радио «Шансон» и звуками улицы, долетавшими из распахнутой двери. Хозяин «Чердачка» Толик сидел с другом за угловым столиком, тянул апельсиновый сок и резался в нарды, то и дело поглядывая на обеих барменш-официанток зорким хозяйским оком. «Шел бы действительно домой!» – с тоской подумала Алина. Работать, ощущая на затылке груз хозяйского бдения, было тягостно и скучно.

Отнеся очередной заказ, она вдруг поймала себя на том, что вот уже несколько часов пытается выискать в пьющей и гомонящей толпе знакомые лица. Точнее, одно знакомое лицо…

Алина передернула плечами – это уже попахивало паранойей. Сон, Аля, всего лишь сон! Виталия не существует. А если он и существует, то здесь ты его не увидишь. Такой человек, как он, если и сидит в барах, то в маленьких, тихих и уютных, а не в такой гнусной дешевой забегаловке, как «Чердачок». Однажды она предложила Толику переименовать свое заведение в «Черпачок» – мол, так название больше соответствует действительности, но ее предложение не было принято благосклонно.

Хватит! Надо продержаться до конца смены, а потом оправиться домой и выспаться. Это просто сон – и он забудется, как, рано или поздно, забываются все сны. Было – и нет.

Все проходит – сквозь нас и мимо…

Где-то печально звякнула разбившаяся рюмка. Тамила, зашедшая было за стойку, кинулась разбираться. Алина услышала протестующее нытье, потом стук опрокинутого стула. Судя по тяжести звука, стул упал вместе с клиентом. В клубах дыма мелькнула Тамила, толкавшая перед собой чье-то тщедушное, путающееся в собственных ногах тело. Толик лениво посмотрел в ее сторону. Как правило, он предоставлял девушкам действовать на свой страх и риск, вмешиваясь лишь в самом крайнем случае. Сейчас случай был далеко не крайний. Накачанные тяжелыми пивными кружками руки Тамилы легко и бесцеремонно выставили провинившегося клиента за дверь, придав ему ускорения легким тычком в пятую точку. Проходивший мимо человек в форме посторонился, чтобы не мешать траектории. Выдворенный воззвал к справедливости, с трудом выжевав: «тварищ милицинер!», но участковый только скучающе посмотрел на него. Он каждый вечер бесплатно пил в «Чердачке» кофе, и поведение официанток его не волновало.