Текст книги "Позволь мне верить в чудеса (СИ)"
Автор книги: Мария Акулова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 38 страниц)
Глава 34
Растут ли от счастья крылья? Любой человек с уверенностью ответил бы – нет, не растут. Это просто красивое выражение, в реальном мире ничего не значащее. Но Аня готова была спорить. Потому что шла по тротуару, смотрела под ноги, улыбалась… И физически чувствовала, что между ступнями и асфальтом воздушная подушка, делающая походку более пружинящей. Приходилось сдерживаться, чтобы не побежать вприпрыжку, а потом и вовсе взлететь, перебирая ногами по воздуху, будто крутя велосипедные педали… И ведь непонятно толком, с чего вдруг счастье? С чего вдруг куда-то нестись? А хотелось…
Утром Аня уже проснулась в отличном настроении, а на протяжении дня оно только улучшалось. Не казалась тяжелой сумка, которую она везла бабушке. Не утомила дорога – ни до санатория, ни из него.
Не огорчило то, что бабушка устала от общества внучки быстрее, чем рассчитывала Аня… Она сама готова была гулять с Зинаидой столько, сколько той захотелось бы. Обсуждать все… Или почти все на свете. Слушать рассказы из прошлого – о дедушке, их юности, ее детстве…
Но сегодня Зинаида была не очень разговорчивой. Можно было бы попытаться узнать, в чем причина, но Аня не стала.
Побыла рядом столько, сколько бабушка позволила, а потом забрала с собой ненужные вещи, вновь села в автобус, чтобы вернуться в Киев…
Не чувствовать усталости, зато чувствовать пружинящую подушку счастья… Откуда-то вдруг взявшего и окрылившего…
Аня зашла на территорию ЖК Высоцкого, улыбнулась двум мужчинам на посту, впускавшим машины – свои и не только, получила в ответ две вежливые улыбки, почувствовала себя еще лучше…
Все же когда ты счастлив – это прекрасно. Этим хочется делиться. С совершенно посторонними людьми, которых ты видишь в первый раз, чьих имен ты не знаешь и не узнаешь никогда. Не подразумевая ничего эдакого. Просто делить.
И не с посторонними тоже. Особенно не с посторонними. Особенно с одним, чья улыбка… Так редка и так ценна, что заполучить ее – будто выиграть джек-пот счастья. Умножить его разом на миллион. Разлететься от переизбытка счастья на атомы-блестяшки.
У Ани был такой «не посторонний»…
Продолжая улыбаться, девушка достала из кармана телефон, собираясь проверить…
Написала Высоцкому, когда вышла из автобуса и садилась в метро, что вернется раньше обещанного. Обычно он читал сообщения очень быстро, на сей же раз за время поездки и дороги до ЖК – не ответил фирменным «ок». И сейчас тоже – сообщение было доставлено, но не прочитано.
Почувствовав легкую обиду и тревогу, Аня мотнула головой, будто отгоняя ее. Мало ли? Может уснул человек… Он ведь очень много работает и откровенно мало спит. А сегодня суббота. Ну чем еще заниматься?
Утром она не спрашивала у Высоцкого, планирует ли он быть дома. Это было совершенно не в рамках дозволенного между ними. Он сообщил, что планирует невзначай сам, когда предлагал подвести "квартирантку" к бабушке и забрать…
И пусть Ане очень хотелось бы провести с ним наедине несколько часов, но она нашла в себе силы отказаться. Не сомневалась, что сам он предпочел бы провести день иначе. И даже обижаться на это не имела право. Какой бы влюбленной ни была сама, понимала – он для нее куда более «особенный», чем она для него «особенная». Может когда-то это изменится, но пока…
И снова, казалось бы, появился повод взгрустнуть, но Аня улыбнулась шире, обводя взглядом красивые высотки…
Сегодня ей ничто не могло испортить настроение. Вообще ничто.
Играючи перепрыгнув лужицу, которая образовалась после недолгого сентябрьского дождя, девушка резко остановилась, как вкопанная, уткнувшись взглядом в витрину кондитерской, расположенной на первом этаже одного из домов.
Она проходила мимо множество раз и почти каждый отгоняла мысль о том, чтобы зайти. Потому что наверняка безумно вкусно, но очевидно слишком дорого.
Когда-то, подгоняемая любопытством, даже зашла на сайт заинтересовавшего заведения, а увидев цены – поперхнулась слюной, которая успела начать выделяться при виде элегантных эклеров и глянцевых десертов. Но сегодня…
Перед глазами быстро промелькнула череда вымышленных моментов, заставивших сердце забиться быстрее, а улыбку растянуться до того, что скулы начали ныть.
Она заходит в кондитерскую, перед глазами начинает рябить из-за разнообразия, шансов выбрать самой – никаких… Поэтому Аня спрашивает у светловолосого мальчика-кондитера, что посоветовал бы он… Тот уточняет, есть ли предпочтения… Она застенчиво отвечает, что хотела бы угодить человеку с очень утонченным вкусом… Мальчик понимающе улыбается, подсказывает, а когда она с энтузиазмом кивает – пакует заказ в красивую фирменную коробку.
И пусть это действительно стоит довольно дорого, но денег не жалко.
Аня вместе с коробкой идет домой… Точнее в квартиру Высоцкого… Открывает своим ключом, тихо ставит сумку с привезенными от бабушки вещами в прихожей, а сама на цыпочках крадется в сторону совмещенных кухни и гостиной.
Там наверняка потушен свет… Она успевает зажечь его, убедиться, что в комнатах пусто, накрутить себя, расстроиться, подумать, что Корнея дома нет… Поставить эклеры на стол, практически смирившись, что план не удался… А потом он выходит из своей спальни – подсушивая мокрые волосы руками… В джинсах и футболке… Не натянутый струной, а довольно расслабленный.
Кивает, произносит «привет», направляется к ней… Ну то есть наверняка не к ней, а просто попить воды или заглянуть в холодильник… Но Ане-то что? Она любуется… Тихо, незаметно, из-под полуопущенных ресниц… А когда Корней замечает ту самую коробку, не спрашивает даже, а просто вопросительно вздергивает бровь, она чуть краснеет, опускает взгляд, произносит тихо:
– Вы очень помогли мне со стажировкой. В понедельник я приступаю и хотела бы… Хотела бы сказать вам спасибо.
Открывает ее, позволяя Высоцкому заглянуть внутрь и понять, что она старалась… Что это не вчерашние пирожки из ларька, а пусть маленькие, но вполне достойные его внимания произведения кондитерского искусства.
Замирает на несколько секунд, боясь посмотреть на мужчину и увидеть во взгляде снисхождение…
А потом оттаивает, потому что Корней, привычно хмыкнув, произносит негромко:
– Ставь чайник, стажерка.
И больше для счастья не требуется. Хотя нет. Требуется. Чаепитие. Пусть в тишине. Пусть снова с периодически накатывающим волнением, ведь он наверняка не станет расхваливать пирожные, даже если понравятся. Максимум – сухо поблагодарит по завершению и похвалит за хороший выбор. А когда Аня признается, что выбор был не ее, что ей помогли… Выдержит небольшую паузу и заключит:
– Значит, ты выбрала правильно, кому делегировать. Это не хуже…
И вот теперь точно для счастья больше не требуется.
* * *
Вернувшись в реальность, Аня дернулась было в сторону, сделала несколько шагов прочь от витрины, потом остановилась, оглянулась… А может? А может действительно?
Закусила губу, принимая для кого-то совершенно проходное, а для нее жизненно важное решение.
Повторно отмахнулась, сделала еще три шага в сторону от кондитерской, потом же…
– Не будь трусихой, зайка. Волк тебя не тронет.
Шепнула себе под нос, не зная даже, с чего вдруг такие ассоциации, вернулась к двери, потянула…
Над ней сработал колокольчик, оповещая о посетителе… Тот самый светловолосый мальчик-кондитер в черном фартуке улыбнулся приветливо, степенно ожидая, пока девушка подойдет поближе к витрине, сначала окинет взглядом ассортимент, потом поднимет на него… Немного растерянная, очень красивая…
– Не могли бы вы посоветовать мне? – обратится, явно чувствуя неловкость, напрочь позабыв, что это ведь его работа – советовать… Которую он делает отлично.
– Конечно, только сориентируйте меня, есть ли какие-то особые предпочтения?
– Предпочтения… – повторит, начиная потихоньку краснеть, опустит взгляд на кассу между витринами, а потом, вероятно собравшись, снова посмотрит на него. И произнесет вполне смело. – Предпочтений нет, но я хотела бы угодить человеку с очень утонченным вкусом…
И для кого-то это, наверное, задание, которое совершенно ни о чем не говорит, но мальчик-кондитер кивает, уже зная, чем очаровательная девочка сегодня порадует своего особенного человека с очень утонченным вкусом.
* * *
Корней следил за тем, как Илона с каждой расстегнутой пуговицей все сильнее раскрывается, позволяя губам дрожать в улыбке, а глазам следовать за ее пальцами, которые без намека на дрожь или неуверенность делали свое дело.
Она явно не стыдилась. Явно получала удовольствие. Явно не собиралась жеманничать или скромничать. И это безумно облегчало… А еще крайне нравилось.
Когда пуговицы были расстегнуты, платье разошлось. Не полностью, но достаточно, чтобы Корней мог оценить, что под платьем все неизменно красиво. Черное кружево, гладкая в меру загорелая кожа.
– Ты так и будешь смотреть или присоединишься? – и если Илона задает подобный вопрос, ведет одним плечом, сбрасывая ткань с него, приподнимает бровь, как бы давая возможность с другого снять уже мужчине, то делает это не из природной капризности, а ради игры.
Корней поднимает руку, делает несколько движений указательным пальцем, будто подзывая, смотрит с легкой улыбкой, как Илона сначала вроде как сомневается, а потом ведет вторым плечом, позволяет платью упасть на пол, только потом подходит, привстает на носочки, касается губами уголка мужского рта, трется своей бархатистой щекой о его – не обязанную быть идеально гладкой, руками поднимается по шее вверх, ныряя в волосы, собирая их пальцами и чуть натягивая…
Прижимается полуголым телом к пока одетому и сдерживает улыбку, но понимает – он, как всегда, реагирует на действия правильно. Значит, и действия правильные, и он все тот же…
Целуются они недолго. Высоцкий – не любитель поцелуев, Илона поняла это быстро. Даже как-то спросила и услышала ответ совершенно в его духе… «Зачем, если не в постели?». И отчасти даже поняла.
Но главное, что запомнила. Не требовала, не ждала. Если только в постели…
Чуть отстранившись, Корней пустил правую руку вверх от кожи чуть ниже поясницы, которую с удовольствием сминал, по спине до шеи. Оттуда – к хвосту, намотал его на кулак, оттянул, заглядывая в лицо. Илона улыбалась, он тоже.
Они играли, получая удовольствие, не особо торопясь.
– Дорогу в спальню помнишь?
– Почти забыла… – Илона уколола, Корней улыбнулся, наклонился к губам, сначала коснулся своими, а потом легко прикусил, наказывая за дерзость. Обоим понравилось.
– Сейчас напомню.
После чего резко отпускает волосы, забрасывает на плечо, игнорируя непроизвольный писк и идет в нужном направлении.
Мелькает мысль, что телефон остался в прихожей, но проверить решает потом. В конце концов, у него суббота. Девочка у бабушки. Рабочих авралов быть не должно. Можно расслабиться.
* * *
Аня поднималась в зеркальном лифте, глядя на свое отражение…
В ответ на нее смотрела девятнадцатилетняя девушка в любимых джинсах, самой обычной, заправленной в них футболке и джинсовой куртке поверх. На ногах – все те же конверсы, в которых когда-то она ступила на территорию Высоцкого впервые. В руках – картонная коробка с замысловатым лелестковым замком и бабушкина сумка. На лице – дурацкая улыбка и бесконечные попытки девушки ее потушить… Бессмысленные, потому что в голове раз за разом все та же сцена. Она. Пирожные. Высоцкий.
Красивая сцена. Еще не случившаяся, но уже так явно ощутимая…
Заставляя себя же отвлечься, Аня в последний раз достала из кармана телефон, зашла в переписку. Корней так и не прочитал ее сообщение. Ну и ладно…
Будет сюрприз, значит. А еще… А еще она сможет его поддеть, сказав, что она-то предупредила, это он…
Только подумала о такой возможности… И тут же зажмурилась, испытывая одновременный стыд и восторг. Это ведь так… Так невероятно! Ей есть чем подколоть Высоцкого!
Точнее не так. Не Высоцкого. Корнея. Он когда-то сказал, что обращаться к нему лучше так. И когда-то же Ане казалось, что она никогда не сможет… Язык отсохнет раньше, чем подобное обращение вырвется, но времена меняются и теперь… Это кажется первым маленьким шагом…
К чему? И подумать стыдно, не то, чтобы сказать. К близости. Хоть какой-то. Вряд ли дружбе. Точно не любви. Но просто… Ей и Корнеем его называть – уже отдельная форма счастья.
Кабина остановилась, сигнальный датчик оповестил, что они достигли нужного этажа, двери начали медленно разъезжаться…
Аня шла к квартире, пытаясь выудить ключ из кармана. Делала это усердно, откровенно борясь, потому что ключ будто не хотел – упирался, что есть силы, то и дело выскальзывая из пальцев, цепляясь за ткань или скрученные наушники…
Перед порогом, когда Аня думала, что победила, и вовсе упали…
Пришлось ставить сумку, наклоняться, поднимать…
А потом снова, потому что она только начала вставлять в замочную скважину, а они снова упали…
– Вот же вредины! – Аня пожурила ключи беззлобно, взяла их пальцами довольно крепко, вставила один в нужную скважину, прокрутила… Потом второй…
Открывала дверь медленно, начиная прислушиваться прямо отсюда…
В коридоре свет был выключен, в кухне и гостиной тоже никого…
Это казалось настолько похожим на то, что Аня успела нарисовать в своем воображении, что сердце затарабанило в грудную клетку с отчаянной силой.
Девушка, улыбаясь, вошла в квартиру на цыпочках, поставила сумку у ног, пирожные в коробке – на свободную полку, подвинув что-то… Сощурилась, чтобы разглядеть (ведь раньше она всегда пустовала), но не смогла.
Отвернулась, чтобы закрыть за собой дверь, старалась сделать это тоже тихо. Вдруг зараженная идеей удивить Высоцкого… То есть, Корнея.
Он выйдет из спальни, а она на кухне. Не ждет просьбы, а сама ставит чайник. И эклеры уже не в коробке, а на одной из его красивенных тарелок.
Аня успела закрыть один из замков, когда услышала странные звуки. Сначала просто застыла, и только потом поняла – это смех. Женский.
Сердце снова забилось сильней, в уши хлынула кровь. Она закрыла глаза, перестала дышать…
Может… Может это из соседней квартиры? Такое ведь возможно… И неважно, что за все проведенное здесь время Аня ни разу не услышала ни единого постороннего звука…
Стояла, будто застывшая статуя, отчаянно молясь, чтобы из соседней… А потом снова услышала смех – гортанный, игривый, интимный…
И мужской голос. Слов она не разобрала, но голос узнала. Корней никогда при ней
так
не говорил. Но тембр его. Точно его.
И снова смех, снова несколько слов, шуршание ткани…
Не выдержав, Аня вновь развернулась.
Глаза успели привыкнуть к темноте достаточно, чтобы она увидела на полу что-то скомканное…
Присела, потянулась дрожащими пальцами, коснулась ткани…
Одернула, будто током ударило…
Дверь в спальню Высоцкого была закрыта не до конца. Свет выключен и там, но теперь сомнений не было – звуки оттуда. И если она помедлит еще немного – станет только хуже.
Хотя людям там, наверное, с каждой секундой будет лучше, а вот ей…
Сделав глубокий вдох через нос, Аня снова поднялась… Снова взялась за тот замок, который совсем недавно так аккуратно закрывала… А теперь была неистово рада, что закрыла только его…
Не была уверена, но ей показалось, что открыла беззвучно. Вышла… И снова аккуратно… Насколько возможно тихо… Один за другим защелкивала…
Подошла к лифту, вызвала… Он не успел уехать, поэтому впустил недавнюю пассажирку почти сразу.
Да только… Будь человеком, вряд ли узнал бы.
* * *
Аня спускалась в лифте, глядя на свое отражение.
В ответ на нее смотрела девятнадцатилетняя девушка в любимых джинсах, самой обычной, заправленной в них футболке и джинсовой куртке поверх. На ногах – все те же конверсы, в которых когда-то она ступила на территорию Высоцкого впервые. В руках… В руках ключи. На лице… Растерянность и боль.
Девушка опустилась на корточки, закрывая то самое лицо руками. Зажмурилась… Но это не помогло. Попыталась закрыть уши… Но и тут – без шансов. Лифт ехал вниз, а она слышала женский смех, пальцами чувствовала мягкую ткань, а перед глазами… То, что она не видела, но прекрасно понимала.
Совсем не она. Совсем не пирожные. Но точно Высоцкий.
Глава 35
– Принесешь платье, пожалуйста?
Илона повернула голову, обращаясь к Корнею, глядя с улыбкой на его спину. В отличие от нее – еще голой, он уже практически оделся. Джинсы на месте, пряжка застегнута, в руках футболка… И можно посмотреть, как по спине перекатываются мышцы, когда он ее одевает.
Оглядывается, немного взъерошенный, кивает, идет к двери, чтобы исполнить маленькую просьбу, пока сама Илона будет в душе.
По дороге берет с комода часы, надевает на запястье, проверяет время…
Сам же себе кивает, оставшись удовлетворенным…
На автомате включает свет в коридоре, немного хмурится, вспоминая, куда положил телефон…
Слышит звук включившейся в душе воды, делает несколько шагов, пока голые пальцы ног не утыкаются в ткань сброшенного здесь Илоной платья.
Корней приседает, берет его, потом, все так же, еще сидя, зачем-то проходится взглядом по светлому полу, хмурится сильнее…
Потому что все на том же полу, но уже у самой двери, стоит сумка. Дорожная. Точно не принадлежащая ни ему, ни Илоне.
Корней резко встал, сминая тонкуя ткань пальцами, сделал еще несколько шагов, снова присел, заглядывая внутрь той самой сумки…
Потом поднялся, глядя на нее – открытую, наполненную вещами, которые могли принадлежать только одному человеку, потянулся свободной рукой к полке, на которой должен был лежать его телефон…
Но и тут коснулся не его, а какой-то коробки. Оглянулся уже на нее, нахмурился еще сильней… Подвинул, взял в руки мобильный, разблокировал…
Нельзя сказать, что на что-то надеялся, но предпочел бы, чтобы убедиться в догадке, которая с обнаружением каждой из деталей становилась все более очевидной, не получилось.
Но, к сожалению.
Девочка-Ланцова писала ему, что приедет раньше. Видимо, приехала…
Мужской взгляд снова прошелся по предметам – непонятная коробка, собственный телефон с открытым сообщением от Ани, сжатое в пальцах платье, сумка с вещами Зинаиды…
Потом он оглянулся, сощурился, вспоминая… Понял, что не показалось, дверь в спальню была закрыта не плотно…
Несколько секунд не происходило ничего, потом же он шумно выдохнул. Вернулся в спальню, опустил платье Илоны уже на кровать, снова вышел.
Трижды постучался в соседнюю дверь, не зная, что было бы лучше – дождаться ответа или нет. Потом еще трижды, потому что ответа не было. Можно было потарабанить и еще пару раз, но Корней не стал. Сам открыл, сам зашел, обвел взглядом комнату…
Постель аккуратно заправлена, нигде ничего не валяются. Даже сумка, в которой Аня когда-то хранила свои вещи, откровенно боясь раскладывать их по полкам, отсутствует. И вариантов у Корнея было два…
Поэтому он подошел к шкафу, открыл его… Вещи на месте. Уже хорошо. Если в сложившейся ситуации можно найти что-то хорошее, конечно.
Вышел из Аниной спальни, приблизился к кухонному столу, положил на него мобильный экраном вверх, сам же уперся кулаками в столешницу, сверля его взглядом.
Неистово хотелось выругаться. Сильно. Отборно. Душевно. Но смысла – ноль.
Он в жизни не попадал в подобные ситуации. И не должен был попасть.
Взгляд сфокусировался на экране, в очередной раз перечитывая послание от «квартирантки»…
Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понимать – девочка явилась домой, возможно, сразу, возможно, нет, все поняла… Испугалась, смылась… И ищи ее теперь.
Корней почувствовал новую волну гнева, да только прекрасно понимал – злится не на слинявшую девчушку, а на себя. Не привыкшего попадать в неловкие ситуации. Тем более, подобные. Не привыкшего испытывать чувство вины.
А ведь всего-то и надо было, что проверить телефон. Почему не проверил? Потому что расслабился. Кто разрешил? Никто. Кому расхлебывать? Ему…
Немного зная младшую Ланцову, Корней не сомневался – расхлебывать придется. И теперь, в отличие от прошлых раз, когда ее настроение скакало по непонятным или незначительным по мнению Высоцкого причинам, сейчас Корней чувствовал свою ответственность за возможные последствия своих действий.
За беспечности и легкомыслия. Четко за то, в чем не один раз обвинял саму девочку… Учил предусматривать все, а сам… Попался. без преувеличения, с голой жопой.
Снова выдохнул, взял телефон в руку, зашел в контакты, собирался набрать, но не успел.
– У тебя гости? Мама?
Илона успела выйти и из душа, и из спальни. Уже одетая в то самое платье, застегивающая последние пуговки на груди.
Стояла у открытой двери в девочкину спальню, смотрела на шкаф, одна из створок которого осталась не затворённой…
Зоркий глаз моментально идентифицировал женские вещи.
Когда поняла, что Корней не спешит хоть что-то говорить, оглянулась, фокусируя взгляд уже на мужчине.
Он же потянулся к бровям, провел по ним с нажимом, думая немного о другом…
– Гости. Не мама.
Произнес, блокируя телефон и не больно аккуратно отправляя его обратно на стол.
– Ты собралась? – потом же посмотрел на Илону, борясь с раздражением, которое касалась исключительно его, но само собой распространялось и на причастных к случившемуся женщин. Ту, которая сделала поистине эксклюзивный сюрприз. И ту, которая его, очевидно, получила.
Илона несколько секунд смотрела на мужчину, и подмечая то самое раздражение, и не испытывая удовлетворение от ответа… Потом снова перевела взгляд на вещи в шкафу… Присмотрелась еще лучше… И вполне могла бы настоять… Но поступила иначе. Взялась за ручку, закрывая дверь, повернулась к Корнею, подошла, улыбнулась.
– Да. Подвезешь?
Спросила, положила свою руку на его – ту, которая с силой фиксировала угол столешницы.
Илона видела, что настроение мужчины изменилось с тех пор, как он вышел из спальни. Питала ли иллюзий насчет того, что может одной улыбкой вернуть его на исходные? Вряд ли. Но хотя бы попытаться хотела.
Иметь дело с хмурым и злым Высоцким – то еще удовольствие… Куда лучше, когда не злой.
И Илона, и Корней несколько секунд смотрели, как тонкие женские пальцы с короткими черными ногтями скользят по тыльной стороне мужской ладони, потом же Высоцкий отпустил столешницу, пряча ту самую руку в карман, дождался, пока Илона вскинет удивленный взгляд.
– Такси вызову. Появилось срочное дело. Извини.
И не дожидаясь от нее хоть какой-то реакции, снова берет телефон, обходит, утыкается в экран, начиная вбивать детали заказа в приложении.
Машину они с Илоной ждали в практически полной тишине. Она не настаивала на разговорах, голова Корнея была забита другим.
Провожая любовницу к двери, он позволил притянуть себя за шею и поцеловать, над замечанием:
– Видишь, Корней. Даже ты можешь найти свободную минуту. Не забывай, пожалуйста, – мог бы задуматься, но просто кивнул, потому что, опять же, голова была забита другим.
А когда дверь за Илоной закрылась, набрал Ланцову.
Готов был к тому, что девочка сбросит. От стыда ли, от злости, от страха – неважно. Но могла.
Поэтому слушал гудки, испытывая напряжение. А когда взяла – на секунду закрыл глаза. Уже хорошо…
– Алло, – произнесла тихо, как-то затравленно даже. И стоило услышать приветствие в таком тоне, Высоцкий снова испытал приступ раздражения. Не на нее, конечно. На себя. Она-то тут причем?
– Привет.
Попытался придать голосу вряд ли дружелюбия, но хотя бы намека на мягкость.
– З-здравствуйте…
Но его попытка осталась без внимания… Или была неудачной.
– Ты далеко?
– Я… Во дворе сижу…
Произнесла с паузой.
Корней готов был поклясться – делает это, опустив голову, глядя виновато на колени. Всегда виновато…
– Поднимайся… – свободная от мобильного рука сама потянулась к лицу, захотелось закрыть глаза, пройтись по ним пальцами, надавливая на глазницы… Нет, чтобы наехать… Нет, чтобы съязвить… Ему так, пожалуй, было бы проще.
– Хорошо…
Аня ответила совсем шепотом, в трубке воцарилась тишина. Возможно, девочка ждала, когда скинет сам Высоцкий, а он просто почему-то завис, не спеша это делать…
Молчали не меньше десяти секунд, потом же Корней убрал руку от глаз, открыл их, глядя перед собой…
– Извини, – произнес, прося прощение у нее чуть ли не впервые. Но за косяк, явно больший, чем все ее промахи вместе взятые…
* * *
На протяжении проведенного на улице часа Аня не проронила ни единой слезинки. Вышла из подъезда, прекрасно понимая, что выглядит более чем странно: бледная, словно перепуганная девочка, которая еще пять минут тому назад влетала в подъезд, лучась улыбкой, но консьерж, с которым она так радостно здоровалась тогда же, не сказал ничего, когда выходила.
А потом… Брела… Брела… Брела… Периодически запинаясь на ровном месте… Брела… Брела… Брела… Пока не поняла, что обошла ЖК по кругу и снова оказалась у дома, в котором жил Высоцкий.
Села на скамью под ним, положила руки на колени… А дальше сидела… Сидела… Сидела…
Не в состоянии собраться и на что-то решиться.
Аня понимала, что ни обижаться, ни злиться, ни испытывать хоть какие-то чувства кроме стыда за то, что так позорно ворвалась в чужую квартиру, когда там ее не ждали, права не имеет. Понимала… Теперь… Что раз Высоцкий не прочел сообщение, должна была хотя бы позвонить, а то и бродить вот так же, как бродила сейчас, но
до того
, как вломиться, а не
после
…
И как бы Аня ни пыталась отогнать ненужные воспоминания, они сами врывались в голову, раз за разом делая больно…
Ведь не увидела почти ничего, а в душе – противная лужа. Грязная и холодная. Катастрофически.
И от одной только мысли, что когда-то придется снова смотреть Высоцкому в глаза – паника. И потому, что стыдно. И потому, что больно…
Когда-то она уже чувствовала подобное – той ночью, которую он провел с этой же или другой женщиной, предпочтя ей ужин с Аней в собственном жилье. Но теперь понимала – тогда были цветочки, а ягодки теперь. Ведь чтобы перебить то воспоминания, всего и требовалось, что назвать ее «особенной», а это… Не забудешь. Кто-то другой смог бы, даже, может, посмеялся бы, но она – нет.
И что делать – не знает.
Мыслей «сбежать» у Ани не было. Понимала, что никому этим лучше не сделает. Поэтому сначала бродила, потом сидела. Чего ждала – сама не знала.
Иногда не выдерживала – вскидывала взгляд на квартиру Высоцкого… И испытывала новый укол каждый раз, не обнаруживая в окнах свет. Значит…
Что это значило, было понятно без слов, но Ане каждый раз приходилось мотать головой, отгоняя настойчивые образы.
А она ведь… Как последняя дура…
И образы заменялись, но не пустотой, как хотелось бы, а другими – почти такими же болезненными. Воспоминаниями о том, как бежала навстречу, как радовалась своей находке с пирожными, как…
Как была наивна. Как была глупа. Как высоко взлетела со своими идиотскими мечтами. И как больно грохнулась. Будто ударившись разом всем телом. И разбив душу всмятку.
Душу, совершенно не нужную тому человеку, в которого она так безнадежно, так больно и печально влюблена.
Который… Который поэтому не настоял на том, чтобы подвести. У которого, как оказалось, были куда более важные… И приятные планы.
* * *
С приближением ночи, на улице становилось все холодней. Особенно сидевшей на лавке без движения девушке. Но все, на что хватило сил – это обнять себя руками, продолжая смотреть перед собой…
Можно было зайти в какое-то кафе, заказать там какао и просто дождаться, пока Высоцкий сам все поймет, ведь… Еще одним поводам для приступа отчаянного стыда стало то, что Аня осознала далеко не сразу – она оставила в квартире «следы». А значит, сделать вид, что ее там вовсе не было, уже не получится. Промелькнула шальная мысль точно так же незаметно вернуться, забрать вещи и смыться, но девушка отказалась от нее тут же – даже заткнув уши и зажмурившись, все равно ведь будет знать, что происходит за полузакрытой дверью… Все равно будет гадко… Все равно только хуже… Лучше стыд встречи "после", чем еще раз пережить то ужасное "до".
И от идеи с кафе тоже отказалась. Там были бы люди. Там ее заторможенность наверняка бросилась бы кому-то в глаза. Могли подойти, спросить, что случилось. А ей-то нечего ответить. Ведь на самом деле не случилось ничего. Просто одна чудачка не смогла справиться с природной мечтательностью и получила за это хороший удар наотмашь. И в этом никто не виноват. Только она…
Когда в куртке зажужжал телефон, Аня задрожала. Не вздрогнула от испуга, а именно задрожала, ведь прекрасно знала, что звонить может один единственный человек. И что значит его звонок тоже знала прекрасно.
Достала мобильный из кармана, несколько бесконечных секунд смотрела на надпись «Корней Высоцкий»… Самой казалось, что ни на что не надеялась, ко всему была готова, а стоило поднести телефон к уху, произнести тихое «алло» и услышать его ответное «привет», стало еще гаже. И откуда-то взялись моментально подступившие к глазам слезы. Пришлось срочно запрокидывать голову и часто моргать, выдавливая из себя тихое:
– З-здравствуйте…
Он продолжил не сразу, а Аня понятия не имела, что сказать. Да и стоит ли… Готовилась к худшему – сообщению, что ее вещи собраны и ждут на лестничной клетке… И идти она с ними может на все четыре стороны, раз не в состоянии понять, что без предварительного одобрения в квартиру соваться не стоило бы. Хотя настолько ли это «худшее» – уже и сама сомневалась.
– Ты далеко? – Высоцкий спросил, Аня провела пальцами свободной руки по коже под глазом, не давая позорной слезе скатиться. Опустила голову, глядя виновато на колени…
– Я… Во дворе сижу… – произнесла с паузой. Очень хотела бы, чтобы звучало хотя бы спокойно, но понятия не имела, так ли это…
– Поднимайся… – а когда услышала следующее слово, снова застыла, автоматически выравниваясь, глядя перед собой.
В голове крутился вопрос, который она ни за что в жизни не задала бы. «Поднимайся, чтобы что?». Меньше всего ей хотелось сейчас видеть Высоцкого. Тем более… Там ведь, наверное, эта женщина…
И если раньше мысли о побеге казались глупыми, то в тот момент обрели смысл. И разом в голове масса идей. Напроситься с ночевкой к Тане, вернуться в санаторий к бабушке, продолжить бродить бесцельно по комплексу или городу…
Но собрав волю в кулак, Аня откинула их разом. Потому что ожидание расправы – хуже самой расправы. И за поступки нужно платить. Тем более, что вернуться в квартиру придется, как бы ни хотелось этого избежать, ведь других вариантов у нее сейчас нет.
– Хорошо, – пытаясь подавить тяжелый вздох, Аня ответила совсем шепотом. Ждала ли еще что-то от Высоцкого – не знала, но самой добавить было нечего.
