Текст книги "Позволь мне верить в чудеса (СИ)"
Автор книги: Мария Акулова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц)
Глава 20
Аня сидела на том кресле, которое днем занимала бабушка, неотрывно глядя в темноту перед собой. Не получалось ни моргать, ни связно мыслить, ни, тем более, что-то делать. Даже свет включать она не рискнула. Хотя ведь надо бы…
На исходе лета темнеть стало заметно раньше, и теперь в комнате было непривычно мрачно… Аня поежилась, не в состоянии справиться с пробравшей вдруг дрожью. Только сейчас девушка поняла, что она впервые за очень долго время сама дома в такое время. Впервые без бабушки, которая…
Часы на стене оповестили о том, что прошел еще один час, приближающий самый ужасный день девичьей жизни к ночи, а потом снова стали отсчитывать секунды, только усугубляя Анин ступор. Она же раз за разом возвращалась мыслями в пережитый день… День, без преувеличений, разрушивший их с бабушкой жизнь.
Перед глазами то и дело возникало лицо Вадима с гадкой ухмылкой, в ушах звенели слова, произнесенные деловым тоном, указывавшего бабушке нотариуса, что нужно делать. А на кухне будто бы продолжала греметь посуда, и новый сосед с удовольствием наворачивал котлеты, которые бабушка так и не успела дожарить…
Когда дело было сделано, а мужчины, весело переговариваясь, собирали свои шмотки, Аня заметила, что Зинаида особенно побледнела, только сейчас откинулась на спинку кресла, потянулась дрожащей рукой к груди…
– Ну, бывайте здоровы. С вами приятно иметь дело, когда вы готовы сотрудничать…
На ёрничество Вадима стоило бы ответить. Просто потому, что пинать ногами лежачих – это пробивать очередное дно, но Ане было не до того. Она подлетела к бабушке, попыталась поймать взгляд, поняла, что Зинаида кривится, а рука на груди сжимается в кулак…
– Ба, ты чего? Ба! – Аня зашептала, придерживая ее за плечи, когда Зинаида снова поменяла позу – теперь уже сгорбливаясь, будто стремясь сжаться клубочком…
– Все хорошо, Анечка… Хорошо… Ты мне таблетки принеси… На кухне там…
Зинаида отвечала тихо, явно через силу, даже улыбнуться попыталась, но тело-то не обманет…
– Ты бы доктора бабуле вызвала, кудряшка… А то мало ли…
Безразличное замечание все того же Вадима Аня снова оставила без внимания. Метнулась на кухню, толкнув по пути подвыпившего мужчину, выгребавшегося из их кухни обратно в гостиную. Он крикнул что-то похожее на: «эй! Аккуратней там, соседка!», но Ане было совершенно все равно.
Она дрожащими руками достала с полки всю коробку с лекарствами, которыми они пользовались, схватила подмышку графин с водой, потащила в комнату, расплескивая по пути половину…
Краем уха слышала, что мужчины топчутся какое-то время в коридоре, что Вадим заглядывает в комнату, когда Аня снова сидит у бабушкиных ног, высыпав на ковер все лекарства, ища то самое…
– До завтра дом освободить. Услышала?
Аня и сама не знала, как, но услышала. Да только на время забыла об этом. Потому что таблетка не помогла. Сердце все не отпускало.
И пусть с головой крыло паникой, Аня понимала – медлить и слушать бабушкино «сейчас, Анечка… Сейчас отпустит… Еще пять минут и отпустит…» было категорически нельзя.
Поэтому она потянулась за телефоном, набрала сто три, слушала гудки…
Работавшая на скорой женщина попросила дать трубку Зинаиде, та через силу, сбивчиво и с паузами попыталась объяснить, что ощущает, после чего им сообщили, что бригада прибудет на протяжении десяти минут.
* * *
Прибывшая на вызов бригада говорила что-то о нестабильной стенокардии, но волосы у Ани встали дыбом, только когда в разговоре раз проскользнуло «предынфарктное состояние».
Слез у девушки не было. Только срывался голос, дрожали руки, она носилась по дому, собирая необходимые для госпитализации вещи. Зинаида пыталась успокоить внучку, храбрясь, понимая, что так Аня реагирует на ее состояние, но получалось у совсем недавно еще хозяйки этого дома, а теперь практически бездомной пенсионерки, не слишком хорошо. Сил скрывать, что произошедшее сегодня ударило ее без преувеличений в самое сердце, у Зинаиды не хватило. Ее выносили из дому на носилках. Аня неслась следом, чувствуя, что слезы все же жгут глаза. Никогда не грызла ногти. С детства слышала от дедушки с бабушкой, что это очень некрасиво. А сегодня… Провожала взглядом машину, неистово скребя зубами по пластине на большом пальце.
После чего снова метнулась в дом, схватила собранное, замкнула дверь по инерции, понеслась следом на метро, узнав адрес больницы.
К бабушке Аню пустили не сразу. Девушка провела больше часа в больничном коридоре, прижимая к груди, как самое родное, собранный пакет с вещами. Ей, может, и хотелось бы поплакать, но все рыдания застревали в горле вместе со страхом. Ей, может, и хотелось бы кому-то позвонить, но и тут сжималось горло – ведь некому. Совершенно некому.
Впервые Аня так отчетливо поняла, что они с бабушкой в этом мире одни. Совсем одни.
Будто издеваясь, когда она ждала хоть какой-то определенности, когда готова была схватиться за любую спасительную соломинку, Ане позвонил Высоцкий. Девушка не сразу поняла, что в кармане жужжит телефон, чуть не уронила его, ведь пальцы по-прежнему не хотели слушаться. Увидев надпись на экране – на какое-то время перестала дышать, а потом почувствовала, как накрывает гневом. Потому что… Он обещал. Он обещал, что приедет и все произойдет по-человечески. Что у них будет время. Что их… Их не будут бить так подло! Он говорил, что ССК действует иначе, а получается…
Звонок прекратился. Почти сразу – без длительной паузы – поступил второй. И его Аня тоже не взяла.
Ей было не до Высоцкого, что бы он ни хотел – не до него. На их костях нет смысла плясать. Им бы собрать сначала те, что остались…
Когда Аню пустили к Зинаиде в палату, та была в сознании. Бледной, разом осунувшейся, будто постаревшей, но изо всех сил старающейся улыбнуться. Под глазами залегли тени, к руке была подсоединена капельница. Ее разместили единственной в шестиместной палате.
С врачом говорила больше сама Зинаида, чем Аня. Она же просто записывала на телефон, какие препараты нужно купить, а потом кивала, когда бабушка тихонько на ушко шептала, что надо привезти завтра.
Домой старшую Ланцову отпускать не спешили. Состояние стабилизировали, но во избежание решили попридержать. На завтра были назначены анализы.
Да и куда это – домой – Аня не знала…
Бабушка наверняка не запомнила брошенную напоследок фразу Вадима, но она-то… Она-то да…
Сбегала в аптеку, внимательно записала и трижды проверила, что должна привезти завтра, оставила пакет… И была выгнана медицинской сестрой – время для посещений окончено.
Обратно в дом Аня ехала, будто на автопилоте. В голове было пусто. На душе – тяжело. В вагоне метро она забилась в угол, отвернувшись от людей. Прислонилась лбом к наверняка грязному стеклу окна, пыталась взять себя в руки… И не могла. Наверное, кто-то посчитал ее странной, но подходить не пытались. От станции метро до дома она плелась, еле переставляя ноги. Открывала дверь с дрожью… Почему-то подумала, что там снова может быть этот… Сосед… Когда зашла и поняла, что внутри пусто – выдохнула с нескрываемым облегчением. Но оно длилось несколько секунд, потом же снова на плечи лег груз. Страха, неизвестности, боли.
Сил хватило на то, чтобы опуститься в кресло… И сидеть. Безэмоционально отмечая, что за окном потихоньку темнеет.
А ведь завтра у нее должны были начать первые лекции – им уже выслали расписание. Завтра же они с бабушкой собирались вечером позвонить Корнею Владимировичу, чтобы… Чтобы запустить необратимый, но, как им казалось, довольно длительный процесс. Завтра… Оно должно было быть совсем другим.
Теперь же Ане предстояло всю ночь себя выталкивать – из кресла и из ступора – чтобы…
Сначала собрать те вещи, которые срочно нужны бабушке. Потом… Те, которые понадобятся, когда ее выпишут. Собрать деньги, которые нужно будет заплатить за каждую из процедур и аккуратно засунуть в кармашки в качестве благодарности медперсоналу.
И не первой необходимости вещи тоже ведь надо собрать.
Но за ночь… Это невозможно. Да и куда везти?
У них ведь ни родственников в городе, ни даже достаточно близких друзей. Бабушкины – кто разъехался, кто умер. Анины… Ее даже Таня на ночь вряд ли сможет приютить – у них двушка на шестерых. А больше и не к кому обратиться.
Только теперь, окончательно пережив и осознав, Аня сначала шумно выдохнула, а потом…
Уже ее лицо опустилось в ладоши, раскрытые на коленях, а их глаз потекли слезы. Страха и отчаянья. Обиды и чувства предательства.
– Как они могли… Как они могли… – она шептала, давясь рыданиями, имея в виду сразу всех. И мать, и Вадима, и Высоцкого. В голове не укладывалось. Было совершенно непонятно – за что. За что так… Жестоко. А еще было очень страшно, потому что Аня понятия не имела, что делать дальше.
Она изо всех сил храбрилась все это время. Убеждала и бабушку, и себя, что боец! Что сможет отстоять, победить, защитить, а теперь…
Даже начать что-то делать сил совершенно не было.
Когда слезы пусть временно, но иссякли, стемнело окончательно. Аня потянулась дрожащими пальцами к включателю торшера, свет которого позволял бабушке вязать даже вечерами, сощурилась, когда он оказался слишком ярким… По новому осмотрела гостиную, которая…
Может завтра, а может через неделю просто перестанет существовать. Так же, как их кухня, ее спальня, сделанный дедушкиными руками шезлонг…
Дыхание снова моментально сбилось, моментально же стало плохо видно из-за новой порции слез, но эту Аня уже зло смахнула, после чего уперлась руками в колени, порывисто встала…
Плакать можно долго. Но толку-то? Толку…
Вслед за злостью на повинных во всем случившемся, ее накрыло злостью уже на себя. За беспомощность. За слабость. За то, что… Поверила Высоцкому. Расслабилась. И бабушке тоже разрешила расслабиться. Что не послала Вадима – ни разу. Что тряслась зайцем вместо того, чтобы взять за шиворот и выставить за порог тех, кто своими руками «положил» ее единственного во всем белом свете родного человека в больницу.
Злиться, как оказалось, куда лучше. Ведь злость придает сил. Злость осветляет разум.
Аня порывисто направилась в сторону бабушкиной спальни, открыла ее шкаф, достала ночную сорочку на смену, халат, несколько пар сменного белья, дальше в ванную…
Когда снова зазвонил ее телефон, Аня шла уже в сторону кухни, чтобы выбросить оскверненную незванным гостем посуду, но стоило услышать мелодию – понеслась обратно к креслу, присела на корточки. Увидела, что входящий от бабушки – снова задрожала всем телом, быстро взяла.
– Алло, ба… – сказала наверняка испуганно.
– Алло, ребенок… – Зинаида же ответила немного хрипло.
– Все хорошо, ба? Почему ты не спишь? Мне приехать? – Аня тут же подумала о всем плохом, что только могло случиться, вываливая на бабушку миллион вопросов.
– Не надо, Анют. Все хорошо. Ты завтра утром приезжай, как договаривались. Я о другом… – Зинаида замолкла, сделала паузу. Аня снова была слишком испуганна, чтобы пытаться предугадать, о чем пойдет речь. Поэтому она просто ждала, когда бабушка продолжит, затаив дыхание… – Позвони Корнею Владимировичу, детка. Пожалуйста. Я почему-то думаю, что это… Что это не он все…
Слышно было, что бабушка и сама волнуется. Немного сбивается.
Аня же почему-то замотала головой из стороны в сторону. И пусть Зинаида не могла видеть внучкин протест, но слишком хорошо ее знала.
– Позвони, Анюта. Позвони, ребенок. Я бы сама, да боюсь… Мне будет сложно. А нам… Нам хотя бы отсрочку, чтобы… Нам ведь ехать-то некуда…
С каждым бабушкиным словом Аня чувствовала, что она заново начинает волноваться. А это ей запрещено. Совсем-совсем.
И чтобы успокоить, хоть как-то, она сбивчиво залепетала:
– Я позвоню, бабуль! Позвоню! Вот сейчас прямо. Только не переживай, пожалуйста! Мы на улице не останемся, я тебе обещаю!
Пусть ее обещания были пустыми, но Аня отчаянно мечтала, чтобы бабушка в них поверила. Чтобы где-то там – в больнице – хотя бы заснуть смогла спокойно. Чтобы не рвала себе сердце, по которому сегодня проехались катком.
– Позвони, Анют. Позвони. И мне потом. Я ждать буду…
Зинаида положила трубку, Аня же опустила руки с телефоном в кресло, глядя на горящий экран. Наверное, бабушка предложила не просто так. Потому что она мудрее. Потому что она старше. Потому что она – это человек, ответственный за благополучие их семьи. Она, а не малолетняя Аня, которая только и может, что хорохориться.
Запрещая себе сомневаться, Аня занесла палец над одним из пропущенных сегодня звонков, исполняя бабушкину просьбу.
Телефон не был включен на громкую связь, но в доме было достаточно тихо, чтобы Аня отчетливо слышала звук гудков. Один. Второй. Третий…
Четвертый. Пятый. Шестой.
Потом же…
Высоцкий скинул.
Аня почувствовала замирание сердце практически физически. Будто на мгновение земля перестала крутиться, а потом… Завертелась в обратную сторону, сбрасывая их с бабушкой вместе с домом со своей поверхности окончательно.
Он не возьмет. Он не поможет.
На ставших ватными ногах она снова поднялась, прошла по темному коридору к двери, открыла ее, впуская в дом скрекот цикад и обволакивающее обманчивое тепло последних летних часов. Девушка окинула взглядом двор, потом подняла глаза выше – туда, где горели окна победивших высоток. К сожалению, теперь сомнений и быть не могло – безоговорочно победивших. И ничто не помогло. Ни вера в чудеса. Ни правота. Ни вселенская справедливость.
Нужно было звонить бабушке, а Аня не могла. Опустилась на верхнюю ступеньку, положила мобильный рядом, обняла себя руками, хотела вскинуть взгляд в небо… Еще один раз. Маленький. Последний. Чтобы запустить туда всего одну мечту, но вместо этого опустила вниз.
Им теперь уже никто не поможет. Вот только… Как сказать об этом бабушке – Аня не знала.
* * *
Дорога от офиса до знакомой до боли разбитой строительными машинами улочки заняла сегодня у Высоцкого рекордно мало времени.
Не столько потому, что маршрут был "зеленым", скорее… Он никогда раньше не старался эту самую дорогу сократить. А сегодня отчего-то это казалось важным.
Корней подъехал к нужному двору, вышел из машины, хлопнув дверью сильнее обычного.
Прошел к калитке с облупленной зеленой краской, знакомым жестом открыл. Она жалобно скрипнула, впуская незваного гостя. Показалось даже, что скрипнула громче и протяжней обычного – как бы жалуясь на то, свидетелем чего ей пришлось сегодня побывать.
Только Корнею не надо было жаловаться, он и из рассказа Вадима понял все более чем ясно, пусть тот самый рассказ и был довольно путанным.
Теперь же шел по тем же плитам, которые до этого топтал не раз и не два, чувствуя либо ноющее раздражение (из-за предстоящего разговора), либо остаточное (из-за произошедшего). Но на сей раз, по идее, он должен был испытывать если не триумф, то хотя бы облегчение, а испытывал все то же – злость вперемешку с раздражением.
Все через задницу. Неделя его отсутствия… И все через задницу.
Исполнительный «представитель его воли» явился к Ланцовым в составе «НКВДшной тройки», предварительно провернув фиктивную сделку с Анфисой. Надавил. Да так, что старшую пришлось госпитализировать. Оставил Ланцовых в прямом смысле у разбитого корыта, еще и напутствие наверняка дать не забыл.
Набойки дорогих мужских ботинок стучали по бетонным плитам, Корней делал шаг за шагом в сторону дома, на пороге которого сидела девушка.
Опять, как всегда, в излишне коротких шортах, смотрела перед собой, даже, кажется, не замечая приближения постороннего человека, обнимала голые плечи руками. Кудри снова были собраны в аккуратный пучок на затылке. Красивая… Растерянная… Испуганная… С сухими глазами и белым лицом… Дрожащая скорее от пережитого, чем от холода.
Хотя и холодно-то не было – последний день лета порадовал бархатом тепла. Только в этом доме вряд ли хоть кто-то смог это оценить. Слишком день получился насыщенным.
Он видел входящий от нее. Скинул, потому что был на полпути и смысла говорить по телефону, если совсем скоро можно будет лично, не видел.
Корней подошел к Ане, остановился на расстоянии вытянутой руки, с минуту просто молча смотрел сверху вниз. Ждал ли, что сама заговорит? Вряд ли. Скорее с кулаками бросится. Но это не пугало. Мужчина держал руки в карманах брюк с идеальными стрелками, на руке то и дело вспыхивал экран часов – написывал Вадим, который так и не понял, что натворил и откуда такая реакция начальника. Отвечать сегодня Высоцкий не планировал. Пусть понервничает. Ему полезно.
– Что ты будешь делать? – Корней же все продолжал смотреть на девушку, сидевшую на пороге того самого, попортившего столько крови и нервов, домишки, и не мог разобраться – больше жалеет или злится. Теперь-то не только ему, но им обоим наверняка очевидно – вот к чему приводит глупая принципиальность там, где места ей не было. Сами виноваты. Во всем сами виноваты.
– Я не знаю… – Аня же ответила тихо, глядя перед собой в темноту, обнимая плечи руками, забывая моргать.
– Вставай, – когда он произнес приказным тоном, вздрогнула, вскинула взгляд.
– Зачем? Меня не пустят к бабушке в больницу, я спрашивала. Только завтра можно приехать, – ответила тихо, сдавленным голосом.
– Вставай. Собери самое необходимое. Побудешь пока у меня.
– Я не могу. Вы посторонний человек… Я вам не доверяю.
– На лавке лучше, думаешь?
– Я тут переночую, – девушка сказала твердо, оглядываясь на дверь дома, который уже завтра, скорее всего, перестанет существовать.
– А дальше? Все же на лавке? – нет, таки больше жалеет. Потому что он не хотел, чтобы все произошло вот так. Смотрел, как Аня хмурится, закусывает губу в раздумьях, потом поднимает взгляд на него опять с опаской…
– За что вы так с нами? Мы же действительно никому не сделали ничего плохого, чтобы вот так…
– Вы переоценили свои силы. Вот и все.
– Это ведь наш дом…
– Уже не ваш. Пойдем. Здесь тебе делать больше нечего.
Аня долго смотрела на протянутую мужскую руку, продолжая впиваться пальцами в свои плечи. Ей физически сложно было принять предложение человека, разрушившего их с бабушкой жизнь. Вот так просто… Потому что может. Но бабушка просила… Да и выбора не было, поэтому…
Аня вложила свою руку в мужскую, вздохнула прерывисто, он же даже не кивнул толком – просто прикрыл на мгновение глаза, а потом потянул, помогая подняться. Предложение принято. Дальше неизвестность.
Глава 21
Высоцкий не заходил в дом, не подгонял Аню, не стучался ни в окна, ни в двери, позволяя девушке сделать все самой.
Она же… Вернулась в дом, закрыла за собой дверь (была мысль даже на замок, но в последний момент Аня смогла сдержаться), а потом… Повернулась к ней – той самой двери – спиной, прислонилась… И сползла на пол.
Только сейчас, приняв его предложение, Аня поняла, насколько на самом деле боялась, что ей придется переночевать сегодня здесь одной, трясясь от страха, что вернется вдруг обретенный сосед, вспомнив, что котлеты-то он так и не доел. Что проснувшись посреди ночи, Аня услышит звук бульдозера, готового снести дом вместе с ней…
Что произошедшее сегодня – еще не все сюрпризы, которые приготовил для Ланцовых этот день.
И пусть Высоцкий тоже вселял в Аню страх, но он однозначно проигрывал страху перед неизвестностью, который накрыл с головой чуть ранее, когда он скинул ее звонок.
Аня понимала, что рассиживаться времени у нее нет. Высоцкий – не образец терпеливости. Поэтому дав себе не больше минуты, она поднялась, набрала бабушку, как та просила. Сказала, что Корней Владимирович приехал и… Обещал им помочь. Да, снова соврала, потому что Высоцкий и не думал ничего обещать, но за эту ложь не было стыдно ни секунды, ведь только она, Аня не сомневалась, позволит Зинаиде заснуть спокойно.
Сама же девушка на спокойный сон не надеялась. Она вообще не надеялась ни на что. Действовала на автопилоте – забрасывая в небольшую дорожную сумку вещи первой необходимости, документы и деньги, оглядывая еще одним испуганным взглядом свою комнату…
Было страшно от мысли, что если Вадим сказал правду – уже завтра она может перестать существовать вместе со всеми вещами – с кроватью и шкафом, с гитарой, комодом, телевизором, спрятавшимися на подоконниках за занавесками фиалками.
Стоило подумать об этом, как перед глазами тут же появилась картинка, на которой вместо дома – развалины, и где-то сбоку, в груде обломков кирпичей и досок, черепки глиняного цветочного горшка… Мотнув головой, Аня застегнула замок на сумке, набросила ее на плечо, потушила в спальне свет, прикрыла дверь…
Шла по дому, стараясь не смотреть вокруг, а только под ноги. Боялась, что с каждым новым взглядом на одну из любимых вещей страшных картинок перед глазами будет все больше и больше.
Когда девушка вышла на порог, Высоцкий стоял на том же месте, смотрел в экран телефона. На секунду поднял взгляд, а потом снова опустил, позволяя Ане замкнуть дверь, преодолеть ступеньки…
Аня делала шаг за шагом, закусывая губу, с горечью думаю, а есть ли еще смысл закрывать дом или…?
Когда Высоцкий протянул руку к ее сумке, Аня вздрогнула. Он явно это заметил, задержался на девичьем лице взглядом чуть дольше, чем это требовалось, но ничего не сказал. Дождался, пока она отдаст, кивнул в сторону калитки.
– Все взяла? – спросил, направляясь к ней первым.
– Да. С-самое необходимое. И то, что бабушке завтра утром надо…
Аня ответила, идя следом за мужчиной, который… Ведь не приехал бы, если был всему виной, правда?
Внедорожник Высоцкого моргнул фарами. Сам он открыл багажник, отправляя туда собранную Аней сумку, девушке же кивнул в сторону пассажирского. И пусть Ане хотелось сначала выяснить все, а уж потом куда-то ехать, но она чувствовала, что настаивать на выяснениях сейчас не стоит. Она вообще вряд ли в положении, позволяющем на чем-то настаивать… Поэтому так же молча села, пристегнулась прежде, чем Высоцкий займет место водителя и снова, теперь уже вряд ли с усмешкой, но скорей всего с раздражением, будет наблюдать за ее бездарными попытками попасть в паз.
Аня не крутилась, не пыталась поймать взглядом дом в последний раз. Смотрела перед собой, когда Корней выруливал с их улочки на широкую дорогу. Не тешила себя иллюзиями – понимала, что ее напряжение наверняка очевидно для Высоцкого, но изо всех сил старалась его скрыть. А ему… Кажется, было совершенно все равно. Высоцкий оставался абсолютно безучастным.
Они ехали молча не меньше десяти минут. Корней смотрел на дорогу, Аня – на то, как огни фонарей отражаются в лобовом стекле машины. Это действовало на девушку гипнотически, даже успокаивающе в сочетании с тихим, еле уловимым, но каким-то небывало уютным урчанием автомобиля.
– Рассказывай…
Когда Корней произнес одно слово, Аня снова вздрогнула из-за неожиданности. Бросила на мужчину настороженный взгляд, потом опустила его на свои пальцы, сжимавшие колени…
– Что рассказывать? – спросила глухо. Будто ей действительно было нечего рассказать.
– Все. С самого начала. – По сухим, отрывистым репликам Высоцкого сложно было предположить, что он взялся за благое дело, что действительно хочет ей помочь. Складывалось впечатление, что он очень зол. И будто зол он на нее… И пусть Аня ни за что не рискнула бы напрямую спросить – так ли это, но из-за собственного предположения еще сильней захотелось поежиться.
– Замерзла? – Высоцкий это заметил, пусть так ни разу толком и не глянул на нее.
Аня сначала замотала головой, а потом попыталась ответить как можно уверенней:
– Нет. Не замерзла.
– А трясешься почему?
Да только диалог на этом, к сожалению, на нет не сошел.
– Я не трясусь.
Аня снова попыталась сказать без сомнений, будто удивленно даже, но Высоцкий отреагировал неожиданно. Сначала хмыкнул, потом потянулся к левой, лежавшей на колене руке. Только из-за испуга Аня не отпрянула в очередной раз, а позволила поднять ее в воздух…
И тут уж все стало очевидно без ответов. Пальцы подрагивали так, будто Аня пробежала марафон без подготовки. Благо, издеваться Высоцкий не стал. Так же неожиданно, как взял – отпустил руку, позволяя той опуститься на место.
– Я жду, Аня.
– Чего вы ждете? – Корней сказал, как Ане показалось, уже мягче, чем все разы до этого. Видимо, дрожь пальцев произвела на него достаточное впечатление, чтобы хотя бы тон чуть смягчить. Да только это помогло не сильно, ведь Аня продолжала ощущать слишком сильное напряжение, исходящее от мужчины. Будто пружина настроения Высоцкого постепенно сжималась… И грозила в любой момент выстрелить, что есть мочи.
– Подробного рассказа о том, что произошло сегодня. Если у тебя есть предыстория – то ее тоже. Если у тебя есть вопросы – то и их. Но начать хотелось бы все же с рассказа.
Аня услышала ожидаемый ответ, снова опустила взгляд, глубоко вдохнула…
– Сначала скажите. Ваш помощник… Вадим… Сказал, что вы были в курсе всего, что… Что вы согласовали… Это правда?
– Чтобы ответить на твой вопрос, Аня, мне нужно знать, что сегодня произошло. Поэтому я и прошу тебя рассказать.
Высоцкий выделил тоном обращение, остальное же произнес медленнее обычного, будто поясняя неразумному ребенку. И в очередной раз почувствовав себя именно таким, Аня закусила губу от досады, сделала несколько глубоких вдохов, собираясь, а потом начала, максимально подробно описывая все произошедшее сегодня в их доме.
Корней слушал преимущественно молча, задал всего несколько уточняющих вопросов.
– Кто вызвал скорую? Ты или Вадим?
Аня снова вздрогнула, бросила на Высоцкого испуганный взгляд. И сама толком не объяснила бы – почему боится, а главное – зачем пытается предугадать, какой ответ будет сейчас «правильным», но первым порывом было именно угадать. Потом же Аня одернула себя, напоминая, что говорить нужно честно.
– Я. Вадим… Он напомнил, что дом мы должны освободить до завтра и… – хотела сказать «ушел», но голос не вовремя снова решил «сорваться».
– Ясно. Дальше что?
И пусть Аня считала, что на уходе гостей можно ставить точку, Корней вновь удивил. Задал вопрос, бросил мимолетный взгляд на девушку, потом снова на дорогу.
– Дальше… Приехала скорая. Бабушку госпитализировали. Я… Была в больнице. Врач сказал, что домой пока нельзя. И это хорошо, наверное. Потому что… Куда теперь домой?
Наверняка этот вопрос звучал для Высоцкого глупо. Наверняка ему дела не было до того, что они лишились сегодня дома. Наверняка… У его сегодняшнего очередного акта благотворительности есть какое-то сухое, рациональное, возможно даже неприглядное объяснение, да и будет он не долгоиграющим, но Аня все равно не сдержалась – задала его.
Корней ответил не сразу. Ощущал девичий взгляд, понимал, что она очевидно ждет реакции, но около минуты продолжал смотреть перед собой, не спеша с ответом.
Рассказ Ани «обогатил» полученное из разговора с Вадимом представление о том, как прошел этот день. Оснований не верить девочке у Корнея не было. Да и все, что она описала, казалось вполне достоверным.
– У вас будет достаточно времени, чтобы съехать по-человечески.
Корней сказал, не оглянувшись, но все равно уловил, что девочка будто облегченно вздыхает, опускает взгляд и произносит тихое: «спасибо».
– Но съехать все равно придется. Дом уже не ваш. – А когда слышит реплику вдогонку, просто кивает, смиряясь с неизбежностью. – И, отвечая на твой вопрос, нет. Произошедшее сегодня я не согласовывал. Я согласовал, что если во время моего отсутствия вы вдруг решите начать подготовку к сделке, этим займется Вадим. Ее условия меняться не должны были. Мне показалось, что вы с Вадимом поладили.
В качестве благодарности за искренность Ланцовой, Корней решил отплатить той же монетой. Это вряд ли выглядело, как признание своей вины в случившемся, но девочке это сейчас и не требовалось. Она не выглядела ни воинственной, ни даже злой. Растерянной, испуганной, запутавшейся. Лишенной всяких сил.
Снова опустила взгляд, долго смотрела на руки, потом снова на него…
– После того, как я пришла к вам в офис на разговор, внизу встретила Вадима. Он позвал меня на кофе и… Поговорить о доме…
Аня сделала паузу, снова глянула на профиль Высоцкого, следом – на свои руки. Теперь ей было очевидно, какую огромную глупость она совершила, не рассказав обо всем Корнею Владимировичу сразу. Насколько неправильно было злиться на него за снисходительность и в качестве мести за такое отношение оставлять право лучше рассматривать своего подчиненного ему на откуп.
Это слишком дорого стоило. В первую очередь – для нее.
– Он… Он сказал, что у него есть схема, которая поможет нам сохранить дом, а вас… Подставить.
Аня сказала на выдохе, пока не передумала и не испугалась. Снова бросила короткий взгляд на мужской профиль, выглядевший по-прежнему спокойно-равнодушно. Точно так же, как всю поездку. Что бы она ни говорила, как бы ни запиналась, Высоцкий не выдал ни тоном, ни взглядом, ни жестом, что его хоть сколько-то цепляет ее рассказ. И что у него на уме при этом – попробуй пойми. Хотя Аня уже и не пыталась. Просто делала, что сейчас считала правильным – говорила честно. И ничего не ждала. Даже останови он машину, выбрось ее вон вместе с той самой сумкой, это уже не смогло бы ее удивить, испугать или расстроить. Сейчас казалось, что она перешла какую-то черту, за которой все воспринимается куда легче. Любая дичь.
– И что за схема? – Корней спросил, продолжая следить за дорогой.
– Я не знаю. Я взяла время, чтобы подумать. А он не озвучил сразу.
– Что надумала в конце концов? – вопрос не звучал, как издевка, но Аня все равно поежилась, чувствуя себя предательницей. Пусть постороннего человека, но…
– Я сказала, что не буду участвовать. И… Мы тогда решили, что продадим дом. Согласимся на ваши условия. Мы надеялись, что вы вернетесь и мы сделаем все так, как договаривались.
– Почему мне сразу не сказала, что Вадим мутит?
– Потому что… Вы вели себя слишком самоуверенно. Я хотела… Вас проучить…
Выдавить из себя правду было очень сложно. Пожалуй, впервые в жизни так сложно. На сей раз Аня ни за что не подняла бы взгляд, чтобы увидеть, какую ее слова вызвали реакцию. Но шумный выдох, который услышала, был и без того достаточно красноречив, чтобы понять – ничего хорошего о ее методе «проучить» Корней не думает.
– Простите, – Аня шепнула вдогонку, и почти сразу пожалела. Прекрасно знала, что Корней ответит (или просто подумает)… Ему сто лет не нужно ее «простите». Глупости нужно либо не делать, либо… Молча нести за них ответственность. Самостоятельно.
Она же оказалась неспособна ни на один из вариантов.
– Проучила. Молодец.
И поделом получила щелчок по носу. Произнесенный привычно спокойно, даже безразлично.
– Простите… – Ане только и оставалось, что вторично извиниться. Высоцкий же отреагировал не так, как она ожидала. Отвлекся от дороги, посмотрел на нее. Потратил на это несколько секунд. Так, что сомнений не осталось – это не мимолетный взгляд, он ее изучает, а то и ждет, когда она посмотрит в ответ.
