Текст книги "Позволь мне верить в чудеса (СИ)"

Автор книги: Мария Акулова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 38 страниц)

– И я рада, – Аня сказала вдогонку, это было явно лишним. Высоцкий еще несколько секунд смотрел на девочку, никак не реагируя, а потом кивнул.

– Хорошего дня.

Снова взялся за ручку портфеля, собираясь продолжить путь, явно считая разговор законченным. И Ане стоило бы позволить ему уйти. Ведь формально все решено. На подробностях он не настаивает, но девушка… Дернутая чертом снова бросила вдогонку:

– Я поссорилась с молодым человеком, поэтому…

Это было глупо и бессмысленно, но слишком задело это его «я очень рад».

А еще… Даже если успел себе вчера что-то надумать, самое время и ему разрушать

«

воздушные замки

«

Она… Просто поссорилась с молодым человеком. Любимым. Заботливым. Нежным. Совсем не таким, как Высоцкий. Несуществующим.

Корней снова отпустил ручку, снова посмотрел на нее довольно внимательно, немного с прищуром.

– Бывает. Наверное.

Сказал совсем не так, как Ане хотелось бы. Ни намека на ревность. Ни во взгляде, ни в голосе.

– Мы редко ссоримся. Он замечательный, самый лучший на свете, просто…

На «самый лучший» Высоцкий не сдержался – чуть скривился, Аня прекрасно понимала – это скорее из-за лютой нелюбви к подобным замыленным формулировкам, но ее уже несло.

– Просто я очень его люблю и боюсь обидеть. А вчера… Вспылила, разругались, я ушла… А на вас… Сорвалась. Простите.

– Больше не срывайся. Мне этого будет достаточно.

– Мы помиримся и…

– Я понял.

Высоцкий перебил, давая понять, что подробности, что будет после «и» ему не то, чтобы интересны. Хотелось верить, что вот это уже ревность… Да только здравый смысл подсказывал, что скорее брезгливость и нежелание быть погруженным в подробности чужой личной жизни.

– А что вы делаете если ссоритесь с… Людьми?

Наглости произнести «с любовницами» у Ани не хватило. Вопрос и так звучал не то, чтобы слишком деликатно. Очевидно, был риск, что Высоцкий не ответит. Первым делом он вздернул бровь и глянул на девушку теперь уже иронично. Потом же все же взял в руки портфель, положил в карман телефон…

– Я не ссорюсь с людьми, Аня. Это бессмысленно. Я оговариваю правила. И если меня что-то не устраивает в их исполнении – ухожу сам или прошу уйти человека.

– Но меня не попросили…

Высоцкий думал, что разговор окончен, Аня же произнесла негромко вдогонку. Почему-то собственное замечание снова дало надежду. Вернуло… Намек на веру в исключительность. Хоть в чем-то. Хоть в такой мелочи…

Осторожный, будто хрупкий, девичий взгляд снова встретился с мужским. Аня не знала, понимает ли Корней, как сейчас легко может раздавить эту вдруг возникшую веру. Не знала, видит ли ее вообще и если видит, как для себя объясняет. Но он еще ничего не сказал, а в ушах уже звенело завуалированное: «потому что не отношу тебя к категории «людей, с которыми планирую иметь долгосрочные отношения». Правдивое и обидное. Да только…

– Не попросил, – Высоцкий ответил не так.

– Почему? – и снова лучше было прикусить язык, чтобы не нарваться на болезненную честность. Но Аня не смогла.

Корней ответил не сразу. Мужской взгляд прошелся по лицу, шее, еще чуть ниже… Потом снова поднялся к глазам… И в нем уже не было той жесткости, что вначале их разговора.

– Будем считать, что ты – особенная. Пока. Я опаздываю. Мирись с парнем. Так всем будет лучше.

Заключил, ответа или еще какой-то реакции не ждал. Вышел, закрыл дверь снаружи, так и оставив Аню посреди коридора. Она же с минуту стояла, глядя туда, где Высоцкого уже не было, а по коже мурашками его негромкое «особенная».

Глава 32

Корней слушал отчет о проделанной работе Артура – нового подчиненного, взятого на место Вадима, периодически кивая. Парень ему определенно нравился. Причем с каждым днем все больше. Не рвал звезд с неба, не переоценивал свои силы, исполнял все четко, каждый обращенный к себе вопрос Корней считал разумным… И радовался (насколько вообще умел радоваться) тому, что здесь все налаживается.

Обещавший жестоко мстить Вадим на связь больше не выходил. Сам Корней тоже – его интересовал один единственный факт: чтобы ни самого Вадима, ни его духа не осталось в ССК. Больше ничего.

Вопрос с обменом части дома Ланцовых тоже решился. На две квартиры, как предлагалось изначально, они надеяться уже не могли, но получение более «раннего» жилья Высоцкий обеспечил. Нужные документы старшая Ланцова подписала еще в Киеве. Дело осталось за малым.

У Самарского вопросов насчет странных телодвижений вокруг многострадального дома не возникло.

А сам дом сегодня должен быть снесен. Бывшим владельцам Корней об этом не говорил – не видел смысла лишний раз теребить душу. Сам же собирался съездить чуть позже – проверить, как все прошло.

Вообще планов на сегодня у Высоцкого было много. И если тенденция сохранится – он готов был посчитать день удачным.

После вчерашнего вечера надеяться на это было, пожалуй, довольно смело… Может даже излишне… Но Корней не надеялся, он констатировал по факту.

А по факту все было лучше, чем могло, но странно…

Вечернее поведение девочки-Ланцовой должно было разозлить, а оно удивило. На него уже сто лет никто не повышал голос. У него перед носом никогда не хлопали дверью. Его ни разу подобным образом не «посылали» заниматься своей жизнью в ответ на предложение помочь… Которое он и делал-то крайне редко, а тут…

После того, как Аня закрылась в комнате, он несколько минут просто стоял, глядя на дверь, чувствуя себя абсолютным профаном. Впервые за миллион лет. Просто потому, что в строительстве, архитектуре, менеджменте и коммуникациях он знал без преувеличения всё, а в общении со сложными подростками в периоды обострения – нет.

И случись что-то подобное со взрослым человеком, которого с самим Корнеем связывали договорные отношения на определенных условиях, как он честно признался Ане уже утром, этого «взрослого» на утро действительно уже не было бы в его жизни. Но мысли выудить Ланцову из комнаты и послать на все четыре стороны – фигурально или реально – вчера ночью не возникло.

И, пожалуй, это самого Корнея удивило не меньше, чем сам факт ее эмоционального срыва. В конце концов, сам ведь виноват. Сам же доводил. Вот и получил. А что с этим делать – не знал.

И пусть в любой другой подобной ситуации просто выбросил бы инцидент из головы по незначительности, а человека из жизни по ненадобности повторения подобных, вчера не смог сделать первое и сознательно отказался от второго. Постарался вернуться к работе, но не получилось. Взгляд вслед за мыслями то и дело возвращались к двери и тишине за ней. Закончилось тем, что почти сразу ноутбук был снова захлопнут, свет погашен, принято решение идти спать.

Выйдя из душа, Корней увидел пропущенный от Илоны. Перенабрал.

Разговаривал, глядя в смежную стену, разделявшую его спальню и спальню девочки.

– Алло. Привет. Ты занят? – Илона говорила довольно тихо, очень бархатно. Привычно начиная разговор правильно. Потому что даже ближе к полночи он может быть занят – она в курсе.

– Привет. Что-то случилось?

– Ничего. Хотела предложить приехать. Или я к тебе. – и если он не отвечает на прямой вопрос – ответа от него не ждет.

Не жеманничает, не кокетничает. Говорит прямо, зная, что он предпочитает именно так.

А еще терпеливо ждет, несомненно, понимая, что ответ «да» не гарантирован.

– Сегодня не получится.

И снова… В любой другой день Корней скорей всего согласился бы. Потому что… Почему нет?

Но сегодня отказался и даже сожаления особого не испытал.

Продолжал смотреть в стену, слушал Илонино «Хорошо. Жаль»… Немного щурился, почему-то размышляя, что творится сейчас там – Аня мирно спит, дышит огнем, продолжая его… А может и не его… За что-то ненавидеть… Или собирает шмотки, чтобы утром, а то и ночью, смыться?

Этот вариант он вполне допускал. Поэтому-то в основном и отказался. Не смог бы расслабиться, оставив девочку сейчас саму в квартире. Боялся не за имущество, скорее… Не обнаружить ее утром здесь же. Странный страх. Неожиданный.

Когда звонок был сброшен, Корней покрутил телефон в руках… Почему-то был почти уверен – если девочка и выйдет на связь – то скорее всего что-то напишет, когда подуспокоится. Точнее если. Если подуспокоится. Потому что ни степень злости, ни ее причины он так и не понял. А предположения…

Ничего вразумительного предположить не получалось. Он знал ее слишком плохо, чтобы убедить себя же, что в брошенном напоследок «занимайтесь своей жизнью и ей же помогайте» есть хоть какой-то смысл. Для Корнея выглядело это просто как посыл. Неважно куда, лишь бы подальше.

Точно так же, как работа, сон той ночью тоже не шел. Спала ли девочка, Корней понятия не имел, знал только, что из комнаты не выходила – иначе он бы услышал. Утром же, проходя мимо спальни, впервые испытал странное для себя желание заглянуть. Воздержался. Собрался на работу, как всегда, довольно быстро, потом же… Потратил пятнадцать незапланированных минут на то, чтобы решить, что делать с Ланцовой. Вызвать на разговор сейчас или отдать инициативу ей. Просто следить дальше или все же попытаться выяснить, что происходит…

И вновь чувство собственного профанства… И раздражение из-за этого. В первую очередь на себя.

Ланцова вышла из комнаты, когда Корней уже почти сделал то, что ненавидел всем сердцем, – готов был отложить решение проблемы в долгий ящик. Уйти, позволив девочке самой решать, что будет дальше.

Он поздоровался, зондируя взглядом общее состояние, но сам разговор не начинал. Готов был уйти, когда окликнула сама.

Извинилась, спокойно приняла его замечание о том, что кричать – не лучший вариант коммуникации. Корней не сомневался – девушка каждый раз делает зарубку в памяти и в будущем… Хотя какое будущее? О чем разговор?

Даже попыталась объяснить, что вчера на нее нашло. Правдиво не с первого раза, но все же.

Оказалось, дело в сложностях с парнем. Тем, который замечательный и самый лучший на свете…

Точно также, как утром, при воспоминании о врезавшейся в память формулировке захотелось скривиться. Потому что п

о

шло. Потому что нет на свете «самых лучших». Есть подходящие. Иногда действительно самые, но все равно с изъянами.

А отношения, в которых сыплют подобными фразами, обречены на позорный провал. Потому что ко всему подходить нужно трезво. И к партнеру своему тоже. Иначе будет больно, когда возложенные ожидания не оправдаются. И стыдно, потому что всему миру об этих ожиданиях ты уже протрубил или протрубила. И в вечной любви поклялась, а теперь… Остается только делать вид, что никогда с твоих уст не слетало это преждевременное, как оказалось, «самый лучший».

Но девочке позволительно – слишком молоденькая. Подрастет, сама поймет, а пока… Пусть будет лучший на свете. Ему-то что?

Вроде бы ничего. И действительно лучше, чтобы быстрее помирились, потому что… Видеть ее адекватной куда приятней. И глазу. И уму.

Когда девочка спросила о ссорах с людьми, Корней ответил честно. Зная ее пусть недолго, но уже достаточно хорошо, чтобы пытаться предугадать, готов был к тому, что начнет отрицать. Потому что формулировки, похожие на «

я не ссорюсь с людьми, а оговариваю правила, и если меня что-то не устраивает в их исполнении – ухожу сам или прошу уйти

«явно противоречат ее представлениям об этом прекрасном розовом мире, полном любви и понимания. Но она удивила. Возражать не стала, а вот вопрос задала.

На который Корней тоже ответил честно.

Действительно особенная. Должна бы раздражать, а по факту… Как-то оказалась в роли человека, которому прощено непростительное.

И пусть у Корнея планка того самого «непростительного» стоит практически над землей – любой споткнется, но в этом и суть. Споткнувшиеся в малом ему не нужны. Крупного ждать он не хочет.

Мужчина всегда строил свой мир на четком понимании: полная свобода обретается отсутствием привязанностей. Это отсутствие (и существующее, и потенциальное тоже) совершенно не пугало. И та самая требовательная планка была установлена жестче некуда именно потому, что чем меньше людей, за которых он будет волноваться – тем легче жить самому. А привязанности – это всегда волнение. Отсутствие прямой зависимости между всем происходящим и исключительно твоей волей. Это усложняет. Поэтому прощаться с людьми нужно легко. А для этого не стоит привязываться к ним. Это не так уж и сложно. Особенно, когда не чувствуешь в подобном необходимости. Так, как Корней.

Куда лучше волноваться за объекты и результаты своей работы. Просто потому, что там влияешь ты, а тут – на тебя.

И Ланцова ночью сшибла планку. Вряд ли была с состоянии это понять, но сделала. Должна бы полететь носом по покосам… А получила «шанс на прощение». Получит ли еще один, повтори подобное, Корней не знал, но утром, когда вышла и заговора… Ему отлегло.

– После четырех поеду на объект. Ты со мной? – когда Артур закончил отчитываться, Корней кивнул, поблагодарил за работу и даже похвалил. Без восторгов, но так, чтобы парень понял – с задачами он справляется, начальство довольно. Сначала во взгляде блеснула радость, следом – сомнение.

– Если можно.

– Если предлагаю – значит, можно.

Парню тоже присуща была некоторая робость, в этом он даже напоминал Корнею Ланцову.

Высоцкий следил, как новый подчиненный выходит из кабинета, в какой-то момент хмыкнув.

Может это возрастные изменения? Стремление окружать себя подобными людьми? Вроде бы простыми, но копнешь глубже… Зачем-то… А там интересно. Непривычно, подчас неожиданно, но интересно.

Когда дверь в кабинет вновь была закрыта, Корней встал из-за стола, прошел к дивану, опустился на него, вытянув ноги. На пару секунд прикрыл глаза. Немного поднадоело систематически не высыпаться. Но одно, когда понимаешь – почему и для чего, а просто крутиться полночи, чувствуя несвойственную себе же тревогу, – это уже глупость.

Одна надежда на то, что сегодня с этим проблем не возникнет.

Телефон снова ожил, опять звонила Илона. Корней глянул на часы – тринадцать тридцать. На самом деле, идеальное время для звонка. С огромной вероятностью он не на встрече. С такой же – не на обеде. Она угадала.

– Привет.

Мужчина взял, снова закрывая глаза.

– Привет. Не отвлекла?

– Нет. Все хорошо.

Произнес, замолк… Илона тоже не спешила. Судя по звукам – перебирала вещи в шкафу, потому что в трубке слышны были щелчки вешалок друг о друга.

– У тебя есть планы на вечер? Мы давно не виделись.

Это не звучало, как упрек. Скорее объяснение, чем обусловлено предложение.

И Корнею не надо было об этом напоминать. Да и против встречи он ничего не имел. И против второй подряд бессонной ночи, но уже по объяснимой для себя же причине, тоже, только вот…

– Сегодня не получится. Прости.

Где-то там снова пауза… И щелчки вешалок прекратились. Видимо, Илона ожидала другого ответа. Положа руку на сердце, Корней это понимал. И ее растерянность тоже. Но приоритетность задач, как всегда, была важнее сожаления.

– У тебя все хорошо? – Илона задала безобидный вопрос, Корней открыл глаза, фокусируя взгляд на белом потолке.

– Да. Все нормально.

– Много работы? – и снова безобидный.

– Как всегда.

– А у нас? – и только третий – не совсем в типичной для их взаимоотношений манере.

– Тоже. Насколько мне известно.

Илона никогда не призналась бы, но наверняка надеялась на то, что Корней этим не ограничится. Ждала, прижав трубку к уху. Ему же… Нечего было добавить. Он не видел трагедии в том, что сейчас встречаться получается реже. Неудобства – да. Были. Но трагедии – никакой. И повода для волнений тоже нет. Разберется с девочкой, разгребется с работой, если ничего не изменится ни у него, ни у Илоны – все вернется на круги своя.

– Хорошо. Тогда… – она попыталась вернуть голосу привычный тон. Корней это заметил и оценил.

– Тогда я позвоню тебе. Не забивай голову глупостями.

Корней сбросил звонок, отложил телефон, тут же возвращаясь к размышлениям минутной давности. О том, что в приоритетах на сегодня стоит выше, чем вечер с Илоной – о необходимости понять, в его квартире – бывшей вечной зоной штиля – все в норме или новый шторм? Его заботило только это, конечно. Только собственный комфорт в сложившихся обстоятельствах. И девочка в той мере, в какой этот комфорт зависел от нее.

* * *

Когда Корней с Артуром приехали в строящийся комплекс, дома уже не было. Только груда обломков стройматериалов, которые завтра должны были продолжить убирать.

Привыкший к таким картинам Высоцкий несколько месяцев назад не подумал бы, что вид подобных развалин может вызывать хоть какие-то эмоции. Но именно эти вызывали. Непонятный даже ему дискомфорт и нежелание задерживаться взглядом.

Он приехал не затем, чтобы плясать на костях. Будь его воля – в принципе обошелся бы без личного визита, но прекрасно понимал – не будет спокоен, пока лично не убедится.

Убедился. А вот Артур еще и заинтересовался.

Подошел к руине, взял в руку обломок кирпича, взвесил… Так, как мог сделать только глубоко погрязший в офисной жизни теоретик. Но это скоро изменится, Корней не сомневался. По объектам мальца он потаскать был готов. Главное, чтобы была польза.

– Старый дом был, да? – парень спросил, оглядываясь на начальника, который смотрел больше на высотки вокруг, чем на образовавшуюся на месте недавно дома груду.

– Да. Старый. – Ответил, зачем-то отмечая, что младшая Ланцова отреагировала бы на его замечание возмущением.

– Несправедливо, конечно…

Артур же опустил кирпичный обломок четко на то место, с которого взял, отряхнул руки, произнес негромко, но Корней услышал.

– Что несправедливо? – мог пропустить мимо ушей, но захотелось спросить.

– Разрушить – дело десяти минут. А строили-то долго, наверное. Еще и своими руками…

Будь на месте Артура Вадим, происходи диалог парой месяцев ранее – умник тут же получил бы как минимум скептический взгляд, а то и просьбу не нести чушь. Сейчас же… Это снова звучало чертовски по-Ланцовски. Это по-прежнему было Корнею непонятно. Но… Он готов был признать, что в этом есть какой-то смысл. Наверное, есть.

– Дома не вечны. Когда-то те, что строим мы, тоже снесут. Это неизбежность.

Артур несколько секунд смотрел на Высоцкого, потом поднял взгляд, чтобы окинуть им уже окружающие руину высотки. Сейчас сложно было представить, что когда-то эти новострои снесут. Сейчас такие свежие, красивые, пахнущие краской и новизной… А что их ждет дальше – неизвестно. Простоят ли столько, сколько простоял этот дом? Какую «жизнь» проживут? Скольких людей повидают?

– Неизбежность, вы правы… Но все равно жалко… Труд ведь… История…

Корней не ответил.

Вечером же, расправившись с работой, снова заехал за едой, повторив заказ, который сделала Аня, когда они возвращались из санатория от старшей Ланцовой, дальше – домой.

Что увидит за дверью – не загадывал. Увидел же…

Во-первых, висевший на месте ключ. Потом опустил взгляд на часы – чуть больше девяти. Следом на движение в коридоре. Девочка явно услышала, что он вернулся, выглянула из своей комнаты.

Моментально чуть порозовела, но это уже не удивляло, тихо произнесла «здравствуйте».

– Привет. Все хорошо?

Когда Корней поздоровался и спросил – щеки стали на тон темнее, а губы чуть приподнялись в улыбке. Красивые губы. Красивый тон.

– Да. Все хорошо. А у вас?

Девочка следила из-за полуоткрытой двери, как он проходит из коридора к кухонному столу, опускает на него бумажный пакет, разворачивается…

Складывалось впечатление, что сама не может решить – выйти из комнаты окончательно или остаться в ней. Держалась руками за дверь, стоя еще в комнате, а туловищем уже находясь скорее в коридоре. Задала вопрос, совершенно серьезно, кажется, ждала ответ…

– Тоже неплохо.

А когда получила, сначала позволила взгляду зажечься свечой, а потом быстро его опустила…

Наверное, и Корнею стоило бы, но он не стал. Продолжал скользить по тому, что приятно глазу. Просто приятно.

– С парнем помирились? – задал вопрос. Ожидал, что на него Аня отреагирует эмоционально, она же почему-то нахмурилась, будто не совсем понимая… Потом же мотнула головой, снова отводя взгляд.

– Да. Да-да. Все хорошо. Помирились.

И вроде бы самое время кивнуть в ответ, чувствуя удовлетворение, но Корней просто кивнул.

– Ужинала? – склонил голову, продолжая смотреть и очевидно смущать, не чувствуя угрызений совести.

– Нет…

– Ко мне присоединишься? – снова его вопрос и ее взгляд – недоверчивый, немного испуганный. Сначала в глаза, потом вниз и влево – туда, где на столе стоит пакет.

– Ешьте, я… Не хочу вас…

– Я брал на двоих. Вроде бы задолжал тебе за прошлый раз.

Девичьи щеки медленно, но верно наливались пунцовым, а реагируя на последнюю фразу, Аня и вовсе не сдержала немного нервный смешок. Что он значил, Корней понятия не имел и разбираться особо не хотел. Просто следил, как вынужденная сожительница неспешно выходит, разворачивается на пару секунд, аккуратно закрывая дверь, будто извиняясь за экспрессивный хлопок двери прошлой ночи, сейчас стараясь сделать это максимально тихо, потом снова поворачивается к нему, еле заметно улыбаясь, не зная, куда деть руки, делает шаги в сторону кухни.

Корней знал точно – скажи сейчас о том, что дома больше нет, с губ Ланцовой моментально слетит улыбка, и вроде бы что в этом такого? Просто правда. Просто тогда, когда это удобно ему. Но именно сейчас почему-то не хотелось.

Лучше завтра. А сегодня…

– Вино пьешь?

Сделать шаг в сторону от стола, уловить краем глаза, что девочка вздрогнула и глянула снова немного испугано, но быстро взяла себя в руки. Следила, как он идет к винному шкафу, оборачивается, вопросительно поднимает бровь…

– Пью. То есть… Не пью, но…

Усмехается, кивает.

– Я понял. Возьми тарелки и бокалы.

Следом же кивает уже девочка, несется исполнять просьбу, а Корней достает бутылку вина, которую обещал себе откупорить, как только вопрос с домом будет решен.

Правда тогда он не подозревал, с кем решит ее пить и что чувствовать при этом будет не триумф, а легкую горечь.

Но сегодня было именно так.

Потому что сегодня ему вдруг тоже стало жалко.