Текст книги "Позволь мне верить в чудеса (СИ)"
Автор книги: Мария Акулова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 38 страниц)
Акулова Мария
«Позволь мне верить в чудеса»
Книга 1
Пролог
Последний день лета.
Дорога от офиса до знакомой до боли разбитой строительными машинами улочки заняла сегодня у Высоцкого рекордно мало времени.
Корней подъехал к нужному двору, вышел из машины, хлопнув дверью сильнее обычного.
Прошел к калитке с облупленной зеленой краской, знакомым жестом открыл. Она жалобно скрипнула, впуская незваного гостя. Показалось даже, что скрипнула громче и протяжней обычного – как бы жалуясь на то, свидетелем чего ей пришлось сегодня побывать.
Только Корнею не надо было жаловаться, он и из рассказа Вадима понял все более чем ясно.
Теперь же шел по тем же плитам, которые до этого топтал не раз и не два, чувствуя либо ноющее раздражение (из-за предстоящего разговора), либо остаточное (из-за произошедшего). Но на сей раз, по идее, он должен был испытывать если не триумф, то хотя бы облегчение, а испытывал все то же – злость вперемешку с раздражением.
Все через задницу. Неделя его отсутствия… И все через задницу.
Набойки дорогих мужских ботинок стучали по бетонным плитам, Корней делал шаг за шагом в сторону дома, на пороге которого сидела девушка.
Опять, как всегда, в излишне коротких шортах, смотрела перед собой, даже, кажется, не замечая приближения постороннего человека, обнимала голые плечи руками. Кудри снова были собраны в аккуратный пучок на затылке. Красивая… Растерянная… Испуганная… С сухими глазами и белым лицом… Дрожащая скорее от пережитого, чем от холода.
Хотя и холодно-то не было – последний день лета порадовал бархатом тепла. Только в этом доме вряд ли хоть кто-то смог это оценить. Слишком день получился насыщенным.
Корней подошел к Ане, остановился на расстоянии вытянутой руки, с минуту просто молча смотрел сверху вниз. Ждал ли, что сама заговорит? Вряд ли. Скорее с кулаками бросится. Но это не пугало. Мужчина держал руки в карманах брюк с идеальными стрелками, на руке то и дело вспыхивал экран часов – написывал Вадим, который так и не понял, что натворил и откуда такая реакция начальника. Отвечать сегодня Высоцкий не планировал. Пусть понервничает. Ему полезно.
– Что ты будешь делать? – Корней же все продолжал смотреть на девушку, сидевшую на пороге того самого, попортившего столько крови и нервов, домишки, и не мог разобраться – больше жалеет или злится. Теперь-то не только ему, но им обоим наверняка очевидно – вот к чему приводит глупая принципиальность там, где места ей не было. Сами виноваты. Во всем сами виноваты.
– Я не знаю… – Аня же ответила тихо, глядя перед собой в темноту, обнимая плечи руками, забывая моргать.
– Вставай, – когда он произнес приказным тоном, вздрогнула, вскинула взгляд.
– Зачем? Меня не пустят к бабушке в больницу, я спрашивала. Только завтра можно приехать, – ответила тихо, сдавленным голосом.
– Вставай. Собери самое необходимое. Побудешь пока у меня.
– Я не могу. Вы посторонний человек… Я вам не доверяю.
– На лавке лучше, думаешь?
– Я тут переночую, – девушка сказала твердо, оглядываясь на дверь дома, который уже завтра, скорее всего, перестанет существовать.
– А дальше? Все же на лавке? – нет, таки больше жалеет. Потому что он не хотел, чтобы все произошло вот так. Смотрел, как Аня хмурится, закусывает губу в раздумьях, потом поднимает взгляд на него опять с опаской…
– За что вы так с нами? Мы же действительно никому не сделали ничего плохого, чтобы вот так…
– Вы переоценили свои силы. Вот и все.
– Это ведь наш дом…
– Уже не ваш. Пойдем. Здесь тебе делать больше нечего.
Аня долго смотрела на протянутую мужскую руку, продолжая впиваться пальцами в свои плечи. Ей физически сложно было принять предложение человека, разрушившего их с бабушкой жизнь. Вот так просто… Потому что может. Но выбора не было, поэтому…
Аня вложила свою руку в мужскую, вздохнула прерывисто, он же даже не кивнул толком – просто прикрыл на мгновение глаза, а потом потянул, помогая подняться. Предложение принято. Дальше неизвестность.
Глава 1
Ранее, середина лета.
Корней Высоцкий поправил каску, следуя по этажам недостроенного пока здания.
Через полгода дом будет введен в эксплуатацию, работы ведутся более чем активно, проблем возникнуть не должно было, но Корней все равно оставался начеку.
Не первый год в строительстве, понимает, что те самые проблемы обычно приходят, откуда не ждали.
Мужчина поднялся на пятый этаж, прошел в одну из будущих квартир, а пока – лабиринт из серых стен и дверных арок, провел рукой по одной из холодных, шершавых, стукнул пару раз без фанатизма, к окну подошел…
Дом, как и весь строящийся квартал, должен был отлично «зайти» молодежи – окраина города, значит, цены демократичные, зато до метро минут десять ходом. Все коммерческие помещения уже давно выкуплены – здесь можно будет жить, практически не выходя. Девочкам маникюр и кафе, мальчикам тренажерка и бар, а то и парочка. С одной стороны – вид на лес… И совсем не обязательно уточнять, что в ближайшем будущем и лес этот тоже будет застроен… Не пять лет, в конце концов, сами все должны понимать. С другой – на таких же серых братьев, как эта высотка. На будущих кухнях и в будущих гостиных громадные окна, на которые романтичные души моментально западают и мечтают о том, как будут встречать здесь рассветы и закаты… Не разбираясь, откуда вообще восходит и куда заходит солнце… Небольшой метраж, продуманные планировки…
Эти дома были хорошими. Корней не сомневался. ССК дорожила своей репутацией. Единственное…
Мужчина непроизвольно скривился, опустил взгляд от леса вниз, на крышу домика, который… Стоял костью в горле. Последний из могикан, не иначе. Одноэтажная убогая хижинка – единственное, что портило Высоцкому настроение.
Ее уже давно не должно было тут быть. Так же, как нет десятка снесенных домов советского периода, которые почили в бозе, чьи владельцы получили компенсацию натурой или в денежном эквиваленте, купили по квартире – себе и детям – и свинтили давным-давно, не испытывая особых сантиментов и не хватаясь за свое унылое жилье, как клещи.
Да только Ланцовы… Корней даже фамилию их умудрился запомнить. И только в памяти воспроизвел – тут же снова захотелось скривиться. Ланцовы были другими…
Упёртая пенсионерка и ее малолетняя внучка Анечка…
Будто услышав, что речь зашла о ней, из того самого домишки – с серой шиферной, кое-где пятнистой, крышей, деревянными оконными рамами, выкрашенными белой эмалью, местами успевшей потрескаться, с хлипкой дверью, обитой кожзамом, которую дерни только – откроется, невзирая на хилый замок, со стоптанным ногами и временем порожком – вышла та самая Анечка, держа в руках таз с выстиранным бельем.
Девушка прошла по двору, явно приплясывая, слушая что-то в наушниках, остановилась у натянутых бельевых веревок, поставила таз на усланную травой землю, стала вывешивать, периодически перекидывая с одного плеча на другое копну густых медных волос в мелкую кудряшку…
Корней и сам толком не смог бы объяснить, зачем за этим наблюдает, а главное, почему глаза оторвать так сложно, и разобраться – картина его раздражает или умиляет.
Анечке же до его сомнений было фиолетово – развешивала цветастый постельный комплект, а это был именно он, продолжая приплясывать.
Любопытно стало, а когда окружающие их хижину дома заселят – так же будет себя вести? Сейчас только строителей развлекает, риелторов, да его – Корнея – время от времени. А потом?
Вот же глупые люди… И упёртые… Зря упёртые…
Вслед за внучкой на крыльцо вышла хозяйка дома – Ланцова Зинаида Алексеевна, крикнула что-то девушке, на дом кивнула, головой покачала…
Аня же только отмахнулась, продолжая пританцовывать.
Небось бабушка пыталась вразумить внучку, вот только кто бабушку вразумил бы?
Корней лично пытался – не раз и не два. И по-хорошему поговорить приходил. И не то, чтобы прямо по-плохому, но по-честному. А по-честному жизни им уже не дадут – на месте их дома должна вырасти многоэтажка. И тут уж вопрос времени и количества потраченных нервных клеток. В первую очередь —
их
нервных клеток.
Но Ланцовы все не сдаются… Зинаида Алексеевна в Корнее даже, может, восхищение вызвала бы, если бы не его четкое понимание – зря упрямится. Согласилась бы на обмен – их дом на две квартиры в первой очереди… И горя бы не знала.
Себя обеспечила, внучку… Фактическую сироту, насколько Корней знал. И что потеряла бы? Возможность для внучки на траве валяться? Или простыни развешивать на свежем воздухе? Глупость ведь. Откровенная.
Только думая об этом, Корней каждый раз заводился. Логика упрямой Зинаиды Алексеевны оставалась для него загадкой. Но разгадать ее все же предстояло. Потому что… На месте хижины должна была вырасти высотка. Это не обсуждалось.
* * *
– Ань… Ну строители же вокруг… – Зинаида Алексеевна вышла на порог, поймала взглядом внучку, головой покачала, не выдержала…
Девятнадцать лет девчушке, а ведет себя иногда, как малый ребенок… И временами это в радость, даже гордость вызывает, ведь получается, что смогла Зинаида – вытянула малышку, детство умудрилась дать в меру счастливое, юность беззаботную, а с другой… Страшно становилось от мыслей, каким же беззащитным она оставит этого ребенка, когда ее время придет…
А ведь придет когда-то, тут без сомнений. Шестьдесят пять недавно стукнуло. То ли в паспорте, то ли по голове… Сердце колоть начинает иногда, силы уже не те, спать стало сложно… Из-за тревоги, из-за шаткости положения, из-за мучающих мыслей…
Но пока у Зинаиды находились силы каждое утро вставать, отгонять от себя упадническое настроение, учиться заново жизни радоваться. Было ведь, чему…
Вон какая красавица выросла…
Оборачивается, улыбается мельком, глазами своими зелеными стреляет, отмахивается – сначала рукой, а потом и гривой, которая делает ее еще более наивной с виду.
Цветочек, что тут еще скажешь… Анютины глазки. И Анютины кудри – новый сорт.
– Пусть смотрят, ба. Мне не жалко…
Подмигнула, продолжила безобразничать. И действительно ведь не понимает, что нельзя больше в их дворе в коротеньком платье выплясывать, что попадется на глаза какому-то недоброму мужику – и будут им Анютины слезки…
Им вообще многое теперь нельзя. С тех самых пор, как соседние дома один за другим стали скупать, а потом начали появляться трехметровые заборы, роющие котлованы экскаваторы, высотные краны…
С тех пор Зинаида жила в вечном страхе, что современный город задавит собой их мирок. В прямом или переносном смысле.
С осуждением смотрела на соседей, которые один за другим сдавались со словами: «а что мы сделаем? Мы люди маленькие, а они дело предлагают…».
И только ей одной, кажется, память о муже, этот дом построившем, а еще любовь к родной земле и свободе, которую она всю жизнь давала, не позволяли смириться с тем, что люди они маленькие, а застройщик предлагает дело… Дело, да не то, которое стоило бы.
Память дороже денег. Родной дом тоже дороже…
– Обед готов, Нют, идем…
Зинаида крикнула, вернулась с крыльца в дом, прошла через гостиную в кухню – самую светлую комнату в доме, открыла крышку кастрюльки с горячими макаронами, скользнула пару раз по ракушкам наколотым на вилку кусочком сливочного масла, взяла в руки тарелку, набрала, рядом положила две котлетки и нарезанный кружочками огурчик. Улыбнулась, на стол поставила порцию внучки, потом себе – уже без огурца и с одной котлетой. Жили они не то, чтобы прямо бедно, но сильно экономно. Не голодали, но и избытком денег никогда не страдали.
Обе привыкли давно. Анюта другого и не знала, а Зинаида всегда изменения в своей жизни старалась воспринимать спокойно. А изменений было много. Редко хороших…
Зинаида рано вышла замуж – не было и двадцати. По большой любви, которую они с Анатолием – мужем – пронесли через три десятилетия.
Довольно быстро у них родилась дочь – Анфиса. Когда-то им казалось – прекрасный ребенок, совершивший одну роковую ошибку – тоже влюбившийся раньше положенного – в восемнадцать, да только не в того… Совсем не в того… Залетный жених бросил Анфису, зная, что та беременна. Она очень долго страдала – корила и себя, и его за загубленную жизнь – свою или ребенка. Тогда ей казалось, что может быть только так. Благо, родители смогли уговорить не делать аборт. Надеялись, что у дочери со временем поутихнет обида на отца ребенка, что она найдет отраду в малыше, что совершенная ошибка не просто станет поучительной, а преобразится в победу, но случилось не так.
Анфиса провела с родившейся Анечкой, которой даже фамилия с отчеством от отца не достались, полгода. Потом же собрала вещи, оставила дочь родителям, бросив напоследок, что они настояли на том, чтобы родила, должны были понимать, что вся ответственность на них… И укатила вслед за новым залетным… С которым такая же яркая любовь… И такая же непродолжительная. А потом еще одна… И еще…
И если поначалу, до Аниных пяти лет, Анфиса еще звонила на праздники матери, поздравляла, с явной натужностью, но выслушивала рассказы о том, как у них
с Анечкой
дела, что
Анечка
скучает и спрашивает, где мама… То потом звонки и вовсе стали редкостью. Часто заканчивались скандалами и брошенной трубкой.
Анфиса искренне продолжала считать, что ответственность за дочь на родителях. А у Зинаиды с Анатолием сердца кровью обливались из-за того, что она кроме как к ответственности к собственному ребенку их дочь и не относится. Вырастили кукушку. И это лежало тяжелым крестом на плечах.
А вот Аня всей трагичности ситуации, кажется, и не понимала. Она почти все детство матерью считала бабушку, никогда не чувствовала нехватки любви. На Анфису не обижалась, об отце не спрашивала. Когда сверстники пытались дразнить брошенкой – давала жесткий отворот-поворот. Задумываться о родителях стала намного позже… Да и то… Не так ее воспитали Зинаида с Анатолием. Не могла обижаться на них. Верила… Что если именно так сложилась их жизнь – значит, на то были свои причина. А она судить права не имеет.
Старшие Ланцовы же в глубине души очень долго надеялись, что дочь одумается, вернется, что попросит у Ани прощения… И знали ведь, что Нюта простит. Осторожно мечтали, что когда-то их сердца перестанут рваться за обеих – родных и незнакомых. Но девятнадцать лет прошло, а Анфиса так и не поняла, какую ошибку совершила. В последний раз говорила с матерью, когда та сообщила, что отец – Анатолий – умер… Сказала, что на похороны приехать не сможет – билет не взять, но потом как-то… Обязательно…
Обещание сдержала. Приехала позже. На день. Чтобы оформить наследство. Ни на кладбище не съездила, ни в отчий дом. С Аней так и не встретилась, но деньги передала… И на том спасибо.
В ту ночь Зинаида, кажется, единственный раз в жизни слышала, как Аня ночью плачет. Тихонько, в подушку… Но слишком горько, чтобы бабушке было непонятно – больно до разрыва души на клочья. Наверное, почти так же, как было, когда дедушка умер.
Анатолий затухал долго. Сначала получил производственную травму, из-за которой пришлось уйти с работы, вся пенсия по инвалидности шла на лечение и восстановление, еще и сверху требовалось, Анюта росла – ей нужно было и внимание, и питание, и вещи.
Так Зинаида, всю жизнь проработавшая врачом, стала главным кормильцем в семье, когда Аня только пошла в школу.
И пусть было тяжко, Ланцовы все равно старались держаться кулаком. Радоваться тому, что Аня растет… Такой умной, такой доброй, такой красивой… Внешностью она пошла не в них – а в своего отца, от которого достались и озорные глаза, и те самые кудряшки, и пухлые губы. У них в роду таких не было. У них своя красота – попроще, а Анюта… Видимо, из-за того, как похожа была на своего отца-вертихвоста, и отталкивала так мать, которая то ли простить его так и не смогла, то ли разлюбить. Не смогла она, а страдала дочка. Ни в чем не виноватая.
Зинаида с Анатолием иногда садились вечером на кухне, чай пили, говорили шепотом, чтобы внучкин сон не потревожить, думали, какой вырастет, чем заниматься решит, как от ошибок матери оградить…
Им больше всего в жизни хотелось, чтобы Аня стала более рассудительной, ответственной, менее легкомысленной, чем ее мать. А то, что вырастет красивой, не сомневались.
Жаль только, увидеть этого Анатолий не успел – ушел, когда внучке было двенадцать, оставив их вдвоем… В построенном своими руками доме, где все имело свою логику, во всем жила его душа…
Стеллажи, заполненные полной коллекцией Библиотеки всемирной литературы. Ланцовы очень любили садиться вечером в гостиной, доставать оттуда книгу наобум, и начинать читать. Анатолий надевал очки, прокашливался, заводил… Аня слушала, устроившись у него под боком, Зинаида доставала вязание – научилась мастерить вещи на заказ, чтобы иметь возможность чаще радовать что Аню, что Толю.
Часы с кукушкой, которая давным-давно не вылетает, и свисающими на цепочке шишками, которые Аня в детстве обожала подергивать.
Кухонька, в которой Толик сделал все так, как просила Зинаида – и пусть сейчас она вряд ли могла бы кому-то показаться модной, стильной, да даже красивой, то тогда… Сложно было поверить, что он сам один создал такую красоту – и резные дверцы шкафчиков, и небывалой нежности мягкий лазурный цвет, и аккуратные ручки, так хорошо вписывающиеся…
Это был лучший в мире дом. Самый уютный и душевный. Становившийся еще более любимым, когда в нем звучал веселый Анин смех.
Она была умной девочкой, совестливой, с широкой душой и склонной к состраданию, пыталась подбодрить бабушку, умерить и без того скромные аппетиты… Старалась даже от своего страстного увлечения – игры на гитаре – отказаться. Это ведь тоже деньги – и на школу, и на дорогу. А денег у Ланцовых было немного. Но Зинаида настояла, что гитара в их доме будет звучать. А еще делала все, чтобы после смерти главы семьи в дом побыстрее вернулся тот самый детский смех. Сначала детский, потом юношеский…
Аня росла, как на дрожжах, да только как была звонким колокольчиком в четыре, так и осталась им в девятнадцать. Ответственным, серьезным… звонким колокольчиком с самыми яркими в мире зелеными глазами.
После школы поступила в университет на бюджет, как и хотела, на серьезную специальность – прикладная математика, но любимую гитару не забросила. Пусть Зинаида не всегда одобряла, но и запрещать права не имела, Анюта же с еще четверкой ребят из своей музыкальной школы организовали коллектив и на выходных устраивали выступления в подземном переходе. Вроде и для души, а денег, которые Аня приносило, иногда хватало и на неделю жизни Ланцовых, и на отложить на новые окна, которые больно хотелось поставить…
Так и жили – потихоньку, помаленьку, наслаждаясь тем, что имеют, и осторожно мечтая о том, что впереди их ждет что-то лучшее, а не очередной удар…
* * *
Аня влетела в кухню, присела краешком попы на стул, взяла в руки вилку… Наколола котлетку, перебросила бабушке на тарелку, на Зинаидино «ну, Анюта!» только язык показала, а потом переложила туда же половину огуречных долек, с наслаждением отправила в рот парочку макаронин, замычала с удовольствием…
– Вкуснота, ба…
– Да самые обыкновенные ведь!
– У тебя не бывает обыкновенных!
Аня ела с аппетитом, то и дело вертя головой, в какой-то момент задержалась взглядом на окне, хмыкнула…
У них был деревянный забор с довольно большим просветом между выкрашенными зеленым досками, поэтому проходившего мимо Высоцкого она заметила.
– Что-то давно Корней Владимирович не наведывался, да, ба?
– Не поминай лихо, Анюта… – Зинаида покачала головой, чувствуя, что сердце снова начинает биться быстрее. Не потому, что ей этот человек не нравится – наоборот, видно, что неплохой, договориться пытается, все у него логично, все по полочкам, но… В очередной раз «держать оборону» перед человеком, главной целью которого является уболтать их на продажу дома, сил не было.
Хотелось просто, чтобы их оставили в покое, позволили выдохнуть и просто жить, как хочется…
– Было бы неплохо, чтобы вообще не наведывался… – Аня сказала себе под нос, но бабушка услышала… И вроде хотела бы возразить – в их доме всегда были рады гостям, но не вышло. Этому гостю рады были куда меньше других. – Ба…
– Ммм? – Зинаида знала внучку, как облупленную, поэтому отметила, и что заерзала на стуле, и что котлету стала колупать, устремив на нее же взгляд.
– Захар зовет за город на выходные. Не знаю, соглашаться ли.
– Ох, дочка… – Зинаида же головой покачала, не спеша с ответом.
Захар – внучкин ухажер, не вселял в нее доверие. Однокурсник, видный парень, смотрятся они с Анечкой ой как хорошо, да только отчего-то Зинаиде слабо верилось в то, что мотивы у него добрые, светлые, далекие, а для внучки хотелось именно таких. Причем, желательно, сразу. Чтобы без тех слез, что Анфиса пролила. Чтобы без тех сложностей, что все Анино детство внучку преследовали. Ей бы встретить такого, как Анатолий был… Серьезного, любящего, с глазами честными…
– Хочешь поехать? – и Зинаида, и Аня знала, что бабушка не запретит. Пусть силы в ней было очень много, и стержень имелся стальной, но внучку в строгости и страхе она держать не пыталась. Все как-то больше лаской да разговорами старалась вложить ей в голову то, что там должно было остаться.
– Хочу… Чтобы ты помогла мне повод придумать, как бы отказаться…
Старшая Ланцова сначала глянула на внучку с недоверием, а потом рассмеялась. Вот ведь шкодница… И умница!
– Он настойчивый. Сказал, что если ты запретишь – будет звонить, уговаривать, под личную роспись просить отпустить, а я… Не хочу пока. Не знаю, нравится ли настолько, чтоб…
Покраснела чуть, улыбнулась неловко, Зинаида же снова только кивнула. Слова внучки разлились медом по сердцу. Все же другая. Совсем другая. Не Анфиса.
– Пусть звонит. Я с ним, как с Высоцким, поговорю. Дом не сдала – внучку тоже не сдам.
Аня рассмеялась, со стула поднялась, поцеловала бабушку в щеку, понеслась снова через дом во двор дразнить строителей своими стройными длинными ногами и пышными кудрями…
Вот ведь ребенок… Какой ребенок…
