Текст книги "Позволь мне верить в чудеса (СИ)"
Автор книги: Мария Акулова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 38 страниц)
Продолжай он настаивать, Аня наверняка долго сопротивлялась бы, а так… Синхронно с вздохом взяла в руки карту, нечаянно коснувшись при этом его пальцев, испытала привычный трепет, выскочила из машины, прежде, чем захлопнуть дверь, смотрела на Высоцкого несколько секунд, взвешивая…
Может спросить сейчас? Чтобы он ответил честно… И уехал, а она переживала любой из ответов сама, не у него на глазах.
– Чего застыла? – он уловил, что Аня замешкалась, спросил, чуть хмурясь…
Но… И сейчас тоже смелости не хватило:
– Ничего. Просто… Я вам шоколадный привезу, хорошо?
Задала дурацкий вопрос, и в подтверждение этого получила мужскую ухмылку.
– Вперед, студент.
На автомате захлопнула дверь, поднялась на тротуар, проследила за тем, как автомобиль выезжает на проезжую, катится до светофора, тормозит там на красный… И почти сразу стартует вслед за сменой цветов…
Не сомневается, что Высоцкий уже думать забыл о ней, а она… Улыбается до ушей, наверняка привлекая к себе внимание.
Глава 49
Корней перечитал текст письма, убедился, что невзирая на позднее время – немного за полночь – ошибок не допустил, только после этого нажал на самолетик. Потянулся к телефону, разблокировал его, зашел в переписку…
Сегодня, как никогда, активную.
Пароль от карты.
Девчонкино: «спасибо вам.», вызвавшее улыбку. Очевидно же, что прежде, чем ограничиться лаконичной благодарностью, передумала миллион и один вариант… Но остановилась на лучшем. Тут без сомнений.
Его «)».
Тишина длинною в несколько часов…
Дальше: «можно я вас наберу?». Ответное: «ок».
Ровно в семь вечера – входящий, который длился тридцать семь секунд. И помнил его Корнея практически дословно.
Он тогда находился в кабинете с Артуром. Стоило Ане набрать, прервал помощника ненадолго, подошел к окну…
– Алло, – раньше, чем ее ответ, услышал шум вокруг.
– Алло, здравствуйте… Еще раз… – от которого она явно изо всех сил старается отдалиться. Слышится спешный стук каблуков, щелчок двери… В кабинке что ли закрылась, артистка… И заговорила вроде как и не шепотом, но будто приглушенно. – Я хотела сказать, что… Что как вы и советовали – п-позвала несколько к-колег… И друзей… С которыми мы играем… К-коллектив…
– Хорошо, умница. Можешь не отчитываться. Гуляйте…
Корнею инвентаризация приглашенных показалась довольно забавной, но он постарался, чтобы его слова звучали одобрительно. В конце концов, портить девочке праздник не входило в его планы. Зачем-то хотелось наоборот – помочь его ощутить.
– Да… Извините… Действительно, будто отчитываюсь…
Правда она не обиделась. Явно улыбнулась где-то там, произнесла уже не заговорническим полушепотом…
– Думаю, буду дома не поздно… Несколько часов посидим и…
– Как посчитаешь нужным.
Корней произнес, оставляя за ней полную дискрецию. Аня же не поспешила с ответом тут же. Скорей всего в очередной раз закопалась в размышлениях, что ему элементарно все равно до такого рода информации…
– Если надо будет забрать – наберешь.
И наверняка же воспрянула, когда он добавил прежде, чем скинуть.
Вернулся за стол, положил телефон, посмотрел на Артура, который чинно ждал, когда начальник договорит, то ли действительно не вслушиваясь в суть, то ли делая вид… И если всегда Корней переключался моментально – сейчас пришлось потратить несколько секунд, чтобы вспомнить, на чем они прервались…
– ГСН новый… – видимо, это было очевидно, потому что Артур подсказал, получив от начальника благодарный кивок.
– Да. Ты сказал, что изучил. Что там?
И беседа вновь вернулась к изначальной теме. А где-то там исполнительная девочка выходила из офиса в сопровождении такого же молодняка, как сама, чтобы в отличие от него провести вечер, как положено в их возрасте. Шумно, весело, наверняка немного пьяно. Беззаботно-счастливо.
После входящего в семь был еще отчет в десять: «Извините, мы засиделись, вы ложитесь, я такси закажу…». Первой реакцией, конечно, была усмешка, но язвительное замечание Корнея сдержал. Ответил: «ок, напишешь, как сядешь в такси»… И не исполнил просьбу.
Ближе к полуночи у Высоцкого возникло желание набрать уже самому… И не потому, что кончалось терпение, надоело караулить малолетку дистанционно, сидя в квартире, просто… Чем становилось позже – тем делалось тревожно. Всякое ведь возможно, вдруг вляпается во что-то…
Но не пришлось. Немного заполночь сначала пришло оповещение об оплате с карты, а следом на телефон снова прилетело: «я в такси, еду».
В ответ на его просьбу: «скинь геолокацию», отправлена карта с двигающейся точкой. Благо, довольно уверенно в нужную сторону.
Убедившись, что девочке осталось ехать чуть меньше десяти минут, Корней снова отложил телефон, захлопнул крышку ноутбука, официально завершив сегодняшний рабочий день, вытянул ноги под журнальным столиком, откинулся на спинку дивана, глядя куда-то на потолок…
Корней не брался предвидеть, в каком настроении приедет девочка, но жизненный опыт подсказывал, что довольна высока вероятность того, что вечер у нее прошел неплохо. И это… Внезапно тешило.
Он не закапывался в собственные мотивы, почему вдруг так хотелось поступить вразрез с ее желанием – не дать, чтобы день «просто прошел». Но сейчас, ожидая приезда, чувствовал легкий азарт… Схожий с тем, который испытывал на работе, стоя на пороге очередного сложного проекта. Когда от кончиков пальцев по телу идет ток… Не страх, как у многих, а предвкушение…
Этот ток будто физически ощущался. Настолько, что Корнея поднял правую руку, сначала глядя на нее, а потом скользя большим пальцем по среднему и указательному, проверяя… Усмехнулся, потому что ни вспышек, ни разрядов, естественно…
Опустил руку, снова прикрыл глаза, прислушался… То ли действительно услышал, то ли просто почувствовал момент, когда на этаже остановился лифт, в кромешной тишине слышал стук каблуков, шебаршение сначала с одной стороны двери, потом с другой… Шуршание целлофана, хруст пакетов… Пыхтение девчонки, зачем-то изо всех сил старавшейся заходить тихо…
Выждал еще с минуту, открыл глаза, рывком поднялся с дивана, выходя в коридор прямо из гостиной.
– Привет.
Обратился к спине, когда Аня как раз сняла пальто и вешала его на плечики. Вздрогнула, оглянулась… Корней сразу по взгляду определил – немного пьяненькая, очевидно довольная… Настолько, что пусть краснеет, как всегда смутившись, но не убегает ни взглядом, ни мыслями.
Вешает одежду, разворачивается, улыбается.
– Доброй ночи. Я тут немного… Разбросала… Сейчас уберу все, не волнуйтесь, – окидывает взглядом пару подаренных букетов, разношерстные подарочные пакеты, потом снова на Корнея, улыбаясь шире. – Спасибо вам, Корней Владимирович. Мне очень… Очень-очень-очень понравилось. Мне неудобно, потому что… Там много получилось, я вам верну, если вы не против, с зарплаты… Если… Но оно… Того стоило.
Аня заключила так, будто вывод был очень важным… И куда более многозначительным, чем могло показаться.
Корней же просто кивнул, не считая нужным ни спорить, не развивать.
– Я рад, что ты довольна. Добралась без проблем?
Сменил тему, сначала делая несколько шагов по коридору к ней, а потом сворачивая на кухню. Набрал в стакан воды, потянулся к одной из верхних полок, достал блистер таблеток…
Когда вновь оказался в коридоре, Аня стояла чуть ближе, выглядела при этом растерянной. Недоверчиво посмотрела на стакан, который Высоцкий протянул…
– Выпей. Ты же вряд ли проверяла, что там с пробками, правда? Если разбавляют – завтра будет плохо. Лучше перестраховаться.
Аня кивнула, взяла в руки стакан, подставила ладошку, позволяя Высоцкому выдавить на нее таблетку, послушно выпила, глядя в глаза и расцветая румянцем. Пила жадно, будто всю дорогу о воде и мечтала…
– Вы не думайте, я… Мы там не усердствовали. Шампанское только…
Протянула ему пустой стакан, который он сначала взял в руки, и только потом Аня поняла, что это наглость, ойкнула, потянулась снова за ним, но было поздно – Высоцкий сам отнес к раковине, сполоснул, поставил на сушилку.
После чего повернулся, посмотрел на Аню внимательно, кивнул, справляясь с просящейся улыбкой.
– Верю. Но тебе и шампанского, кажется…
Она не шаталась, не вела себя вульгарно или вольготно, но взгляд блестел так откровенно, что без сомнений – сосредоточиться девчонке сложно, а в остальном, наверное, очень даже хорошо…
И доказательством тому ее улыбка, склоненная голова, внезапный смех, слишком резкий оборот головы туда, где утром оставила гитару…
Ноги чуть не подвели – пришлось придерживаться за уголок стола…
– Вот черт… Я же хотела…
Видимо, только сейчас вспомнила, что собиралась поиграть, посмотрела с сожалением на коробку, потом с таким же – на Корнея.
– Никто не заберет. Завтра поиграешь, – который совершенно не обязан ее успокаивать, но приятно… Произнести, а потом увидеть, что выражение меняется – с досады на задумчивость, а потом снова улыбка, кивок, смех…
И новый вскинутый взгляд… И снова рукой за угол стола, чтобы не повело от собственных резких движений.
– Я же торт… Я же торт вам привезла!
Развернувшись на каблуках, Аня снова понеслась в коридор, начала копошиться в пакетах, бурча что-то под нос, а Корней подошел к одному из табуретов, опустился на него спиной к столу, лицом к коридору и двери в ее комнату, наблюдая за тем, как усердно она разыскивает…
И наверняка ведь, если окажется, что забыла – расстроится до невозможности. Посчитает праздник испорченным, а себя неспособной исполнить обещанное… И не докажешь потом, что это была просто глупая пустая шутка…
Но, благо, находит. Выравнивается и несет небольшую коробку с таким видом, будто там по меньшей мере сокровище…
Смотрит на нее и иногда на Корнея своими блестящими счастливыми глазами, а стоило бы под ноги… Но об этом мужчина не говорит…
Ждет, пока подойдет достаточно близко, вздергивает бровь, когда вроде бы уже и остановилась… И пора бы вручить что ли… А она просто стоит, держит коробку перед грудью, смотрит на него и улыбается…
– Можно я свечу зажгу? – спрашивает с опаской, шепотом… Будто боится получить ответ. А может и действительно боится.
– Зачем? – Корней задает ответный вопрос, переводит голову из стороны в сторону, никуда не спеша.
– В кафе желание забыла загадать…
– Уже новый день, Аня. Подозреваю, может не сработать. Придется целый год ждать.
И вроде бы зачем вредничать? Хочет – пусть задувает. Но Корнею по-прежнему ее любовь к чудесам – поперек горла.
– Но я все равно хочу попробовать…
А ей чудеса – важнее любого здравого смысла.
И пусть он не горит энтузиазмом, но Аня кивает сама себе, ставит коробку на угол стола, открывает ее, переводит взгляд мельком на мужчину, который вжался в столишницу достаточно сильно, чтобы чувствовать ее давление позвонками и ребрами.
– Он вкусный, не думайте… Даже вам понравится. Надеюсь…
Девушка произносит, немного отступает…
Совсем по-хозяйски направляется к кухонным шкафчикам, открывает верхние, привстает на носочки, не подозревая, на каких частях тела при этом то и дело задерживается мужской взгляд… Каким-то чудом находит зажигалку… Кладет ее рядом с тортом, потом снова несется в коридор, оттуда возвращается с набором свечей – как в детстве – тонких и цветных по спирали…
И вроде бы самое время Корнею отказаться участвовать в этом фарсе под названием «детский сад, штаны на лямках», но он продолжает сидеть и наблюдать, как девочка исполняет…
Сначала вставляет свечу, потом зажигает ее… Смотрит на Корнея… Думает о чем-то своем, загадывает судя по всему… И даже воздуха набирает столько, что задуть можно не меньше пятидесяти свечей… Но «сдувается», потому что Высоцкий портит всю малину…
– С Днем рождения, Аня.
Произносит, глядя в ответ без хоть какой-то улыбки, достает из кармана маленькую бархатную коробочку, кладет рядом с тем самым тортом…
– Я не могу… – И девочка, даже не открыв, тут же пугается, накрывает футляр ладонью и толкает к мужчине, при этом умудряясь сделать пятящийся шаг и замотать кудрявой головой… С чуть перекошенным бантом на цветастом платке. – Вы уже и так… Куда еще? Я так не могу. Вы ничего не должны были… А столько… Я не могу. Простите. Не могу просто…
Одергивает руку от футляра, будто он способен обжечь кожу, прижимает кулак к груди, продолжает мотать головой…
– Я уже купил, Аня. Возвращать не стану. Посмотри хотя бы.
* * *
Аня колебалась долго – не меньше минуты. Продолжала держать правой рукой левую, будто та могла в обход желания хозяйки потянуться за подарком. На Высоцкого по-прежнему не смотрела… На футляр и торт – да.
– Ну зачем вы? – и спрашивала тоже будто у них. – Я же не шучу. Это ужасно… Ужасно неудобно. Гитара эта. Вечер… У меня никогда такого праздника не было. Я ехала в такси… И думала, что расплачусь… – только теперь стрельнула на мужчину, улыбнулась… А в глазах новый блеск. Будто расплачется вот сейчас. Но держится. – А поблагодарить мне нечем. Я вам ничего не могу дать, чтобы… Хоть немного… Вот так…
– Я не просил мне что-то давать. Принимать научись для начала. В жизни понадобится.
– Не хочу только принимать. Это нечестно.
– Ну ты же мне торт привезла…
Корней кивнул в сторону практически забытой сладости, воск свечи на котором потихоньку плавился, скатываясь по бокам увесистыми каплями, усмехнулся…
– Равный обмен… Ничего не скажешь…
Аня ответила, на пару секунд опуская взгляд… Корней готов был к тому, что все же откажется. Это было бы вполне в ее стиле. И вполне ему понятно. Он и сам не хотел быть никому обязанным. Сам предпочитал «равный обмен». Но в случае с этой девочкой все его предпочтения и правила начинали лагать. Как и он сам, кажется.
А стоило Ане позволить себе потянуться все же за чехлом, непроизвольно кивнул, как бы одобряя.
Она открыла, несколько секунд просто смотрела, потом улыбнулась, подняла взгляд.
– Очень красиво, спасибо.
В коробке лежал аккуратный гарнитур, состоящий из сережек и подвести на витой цепочке. Ничего шокирующего. Ничего бросающегося в глаза. Белое золото, черная эмаль. Довольно популярный сейчас клевер. И сомнений в том, что он выбрал сам, у Ани не остается… Потому что его вкус ощущается… И это отзывается любимой сладкой болью в моментально судорожно сократившемся желудке.
– Не за что. Ты не носишь украшения. Я не настаиваю. Но пусть будет. На всякий случай.
– Я не ношу, потому что… – Аня хотела оправдаться, но вовремя, как самой показалось, остановилась, улыбнулась, получая в ответ кивок от Высоцкого. Ему не приходилось раз за разом напоминать, что у них с бабушкой куча других трат. – Но этот буду носить обязательно. Сейчас померяю… – А вот достойно отблагодарить, раз уж ответить нечем, хотелось.
Аня готова была метнуться в комнату, чтобы надеть серьги перед зеркалом, но не успела. Высоцкий придержал ее за руку, чем вызвал удивление. Первый новый вскинутый на него взгляд был будто испуганный, а потом извинительный…
– Свечу задуй. Почти расплавилась…
И, как всегда, у нее в голове сплошной бардак, а он помнит все. И под контролем держит тоже все.
Кивает на торт, отпускает девичье запястье…
Снова спокойно смотрит, когда она задумывается, немного щурится, глядя на него, потом и вовсе жмурится, как делают дети на что-то решившись… И снова с силой выпускает из легких воздух, не оставляя пламени ни единого шанса. Ну хоть на это смелости хватило… И то славно…
Снова хватает футляр, бежит в свою спальню, проводит там минуту с небольшим, не видит, что Корней тянется к торту, проводит по крему пальцем, пробует… Действительно, вполне неплохо…
Следом тянется уже за салфеткой, вытирает руки, смотрит перед собой – на полуоткрытую дверь в гостевую спальню…
Из которой почти сразу выходит девушка…
Не девочка, а именно девушка. С блестящими – немного от алкоголя, немного от счастья, немного от слез – глазами. Успевшая перехватить волосы по-новому. Теперь они собраны в гульку тем же платком, а шея – голая. И на ней – его подарок. Так же, как в ушах.
Более чем простой. Объективно не способный вызвать такой искренний, практически щенячий, восторг у большинства знакомых ему женщин. Для них – обыденный, повседневный, очередной. Для нее – особенный.
Точно так же, как ни одна не упала бы прямо тут – в коридоре – на колени, чтобы гладить с небывалой нежностью кусок дерева – какую-то гитару.
Ни одна не говорила бы с ним о том, что ей кажется нечестным «только принимать».
Ни одна не задувала бы свечу на торте, так явственно загадывая… Его. Тут без сомнений.
– Тебе идет, – ни одна не постеснялась бы задать вопрос, которым горят ее глаза. Ни для одной он не пошел бы на уступки, опережая тот самый вопрос своим утверждением.
Ни одна улыбка в ответ на его сухую фразу не вызвала бы у него чувство удовлетворения.
– Спасибо. Мне тоже кажется, что… Идет. Я завтра на работу… Ой, завтра же суббота! В понедельник!
Ничье сбивчивое щебетание с еле уловимым смыслом он не слушал бы с интересом.
– В понедельник, так в понедельник…
И соглашаться неизвестно с чем тоже не стал бы.
– Спасибо вам. Корней. Спасибо.
Ни на одну, застывшую перед ним в нерешительности, мечтательницу он не разглядывал бы так внимательно. Ни от одной не ждал бы… Да ничего не ждал бы.
Не отмечал бы, что она снова прижимает руки к груди, что смотрит в глаза, что сглатывает, что сама же себя явно накручивает, ведь в лицо бьет жар, а дыхание ускоряется.
Не сдерживал бы улыбку, если любая другая сделала микрошаг… И сама этому испугалась… Посмотрела на расстояние между ними (а там ведь не больше полуметра), как на бескрайний океан… Ни одна не вскинула бы умоляющий взгляд… Или просто он ни один умоляющий не заметил бы. И о чем мольба любой другой в жизни не понял бы. Точнее даже разбираться не захотел.
А тут ведь очевидно.
И пусть уму понятно, что это неправильно. Но… И уму он не предпочел бы любую другую.
И больше ни одну в мире мечтательницу он не взял бы снова за кисть, чувствуя, как от места соприкосновения его и ее кожи по женской руке идет дрожь, поднимая пушок волосков, и отдается в нем – разливаясь удовлетворением у груди.
Ни одну мечтательницу не потянул бы на себя, зная, что вместе с то ли еще шагом, то ли уже практически с падением в его объятья, ведь ноги все же подвели – решили заплестись в самый неподходящий момент, она выпускает из легких весь воздух, а сердце кубарем летит в пятки.
Сначала Аня впилась пальцами в его колени, чтобы устоять, потом ойкнула, тут же отрывая их, будто ошпарившись. И с радостью убрала бы за спину, тут без сомнений, но вместо этого послушно следила за тем, как Корней тянет их к своей груди, кладет на рубашку, чувствует, как ткань моментально натягивается на спине, ведь Аня собирает пальцы в кулаки вместе с материей между ними, не в силах справиться с эмоциями, не подозревая даже, что движение коротких ноготков по груди через ткань более чем ощутимы… И более чем отзываются…
Не ждал бы, пока любая другая мечтательница поднимет как всегда испуганный взгляд.
Не сделал бы то, что делал уже как-то ночью. Пальцем по контуру лица, немного приподнять подбородок… Почувствовать, как сглотнула, синхронно моргая, но изо всех сил стараясь смотреть в глаза.
– Загадала?
Ни у одной не спросил бы, наслаждаясь тем, что и сам знает, чем дело кончится, и она тоже… Боится, но кивает. Не отводит взгляд, не выказывает страх…
– Думаешь, сбудется? – Корней спрашивал так, будто варианты возможны. И она так же ответила – отчаянно решительно вновь кивнув. – И я так думаю. Почему-то…
Анины глаза вспыхнули ярче свечи. Если раньше дрожь девичьего тела, прижавшегося в мужскому, казалась мелкой, то на последнем слове стала куда более ощутимой…
Бедра, зажатые между мужских колен, закаменели, как и руки, упертые в твердую грудь…
И пусть Корнею дико хотелось усмехнуться, но он вновь сдержался.
Вот только его сдержанности мало. И даже она не способна заставить трусиху сделать последний шаг сейчас. Когда все более чем очевидно. Когда даже чертова "формальность" со свечой соблюдена.
Так стоит ли ожидать? Нет. Тем более, наказывать. И себя обманывать тоже не стоит. Ведь главная особенность этой мечтательницы в том, что ни одна другая не отзывается.
Ни одна другая, насколько бы похожей на него, взрослой, умной, самодостаточной ни была, не резонирует так, как эта. Не такая. Особенная.
– Сюда иди, дурочка маленькая, – настолько, что первым черту переходит он. Не ждет, что к лицу потянется Аня. Тянется сам. Не ждет, что боднет носом, приглашая к поцелую – бодает сам. Царапает нежный подбородок своим – колючим, чувствует новую дрожь, будто вибрацию, касается губ… И ей наверняка этого уже более чем достаточно, ведь сердце в прижавшейся поверх рук к его рубашке груди заходится так, что складывается ощущение, будто бьется в нем. Но ему нет. Поэтому он давит своими губами на ее, раскрывая… И только когда его язык ныряет внутрь, чтобы встретиться с ее во взрослом поцелуе, она выдыхает. Не пугается напора, не идет на попятную, не пытается отпрянуть, а принимает реальность. Будто отмирает, протискивает руки между телами, продолжая комкать рубашку, пока материя еще под пальцами, а потом скользит по шее, пропускает через пальцы уже волосы…
Сжимает с силой, чуть оттягивая даже, вызывая легкую ноющую боль в затылке, а сама льнет ближе, издает полувздох-полустон… Отрывается… Чуть сильнее сжимает волосы, когда Корней тянется следом…
Смотрит в глаза… Бродит пьяным взглядом по лицу, губам, к подбородку, снова в глаза… Не от алкоголя пьяным, тут очевидно.
Возможно, хочет что-то сказать. Возможно, даже испугаться готова, застесняться и убежать, но поступает иначе. Делает свой первый после того, как свой сделал он.
Тянется к губам, пытается повторить его прием с раскрытием, дрожит, но наверняка испытывает восторг от собственной смелости и ощущений, ею вызванных. Потому что Корней позволяет. Проходится руками по спине, опускает ниже, сжимает… Чувствует новую дрожь… И новую отчаянную решительность, когда Аня старается стать еще ближе, ответить на поцелуй еще более искренне, преодолевая страх перед вдруг сбывшейся мечтой.
