Текст книги "Ты ненадолго уснешь..."
Автор книги: Марина Головань
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)
Бенедикт почувствовал, как его желудок сжался, отказываясь верить словам Хоуп, но она нервно усмехнулась:
– Вселенский подзатыльник каждому врачу, кто неосмотрительно подумает, что все под контролем. И формулировка так себе, но, что есть... А это, – она подняла руки перед собой, – дань Всевышнему, который еще раз напомнил про свои неисповедимые пути.
– Сэм?! – помимо собственной воли. Бенедикт чувствовал, ка на глаза наворачиваются слезы. – Операция прошла успешно! Микк звонил мне.... Говорил, Сэм дышит самостоятельно и все хорошо.
– Похороны завтра, – совершенно спокойно продолжила Хоуп, всем видом показывая, что ей неинтересно выслушивать очередные предположения и вопросы.
Она умолчала о том, какая болезненная догадка пронзила ее и до сих пор не давала покоя: учитывая поведение Сэма за последнюю неделю, можно было подумать, что мальчик знал о том, что исход для него будет один вне зависимости от успеха операции. Те слова, что Хоуп приняла за бред и галлюцинации, относительно ее матери, теперь обретали смысл. Сегодня утром личные вещи Сэма собрали из палаты, чтобы передать отцу, среди прочего, Грейс Стоун обнаружила там конверт, с именем Хоуп.
Это был рисунок, над которым мальчик работал последние дни. Весьма схематичное изображение было разделено на две половины: справа были изображены дом с надписью «Бардаквилль», Хоуп, отец Сэма и Бенедикт, а слева – небольшой дом и две женщины, одна из которых была подписана, как мама, а другая – Виола. Именно она вела за руку Сэма, находящегося посередине рисунка, вела к его маме.
Домой.
И все бы ничего, вот только последняя была будто скопирована с той самой фотографии, которая неизменно находилась в комнате Хоуп и была напечатана в единственном экземпляре. Белое платье, прическа и нитка синих бус. Можно было притянуть за уши излюбленную теорию о совпадениях, но сложив нехитрый, но тем не менее невероятный пазл в голове, она поняла, что ей предстоит долгая борьба с собственными убеждениями и желаниями.
«Домой».
Сэм стремился туда, где его любили абсолютно и безоговорочно, в мир, который Хоуп не признавала, где не нужно было с пониманием относиться к вечной усталости родителя, который сам выгорел изнутри. Подтверждением тому была реакция мистера Хартлоу, который только ошарашено сторожил дверь морга больше суток, не проронив ни одной слезинки. Мужчина нечленораздельно мычал, когда с ним кто-то пытался разговаривать, штатный психолог развел руками и посоветовал сделать ему инъекцию успокоительного.
Столь незамысловатой манипуляции подверглась и Хоуп. Препарат был качественным до того, что боль в груди стала почти незаметной, притупились все чувства, только воспоминания стали отчетливее. Среди прочих, из головы никак не шли глаза Сэма, когда Хоуп «забалтывала» его перед наркозом. Так на нее смотрели в далеком детстве любимые родители, после обнаружения результатов очередной шалости – Хоуп по детской наивности думала, что врет весьма искусно, а они лишь кивали ей в ответ с печальной улыбкой, зная правду.
Понять, что мальчик умер, было несложно. Задолго до того, как голос одного из врачей-реаниматологов огласил время смерти, доктор Ванмеер в какой-то момент почувствовала, что крохотная рука Сэма в ее ладони больше никогда не шевельнется, оставаясь все еще теплой из нее ушло нечто, что до этого можно было ощутить, но не описать.
– Что я могу сделать? – голос Бенедикт вырвал Хоуп из ее мрачных мыслей.
Мотнув головой, она сглотнула. Реакция Купера была аналогичной – неверие, отрицание, гнев, боль.
– Уйти отсюда. Рано или поздно тебе придется это сделать, потому что ты волен так поступить, а мне в любом случае придется остаться и попытаться переварить сложившуюся ситуацию, от этого напрямую зависит моя профпригодность.
– Но как ты...
– Сам видишь, что выбрасываться в окно меня не тянет и передозировка сильнодействующих препаратов не грозит.
– Как и настырное желание убедить, что вместо сердца у тебя мешок с водой, – внезапно одернул неуместную браваду Бенедикт.
Самонадеянность Хоуп не была единичным случаем. Все отделение скорее ждало печального исхода в истории с Луизой и теперь, когда ожидания были попраны, каждый из родителей всерьез задумался об участи своего чада в обход статистике, аналогичным случаям и всякой уверенности.
Понять Хоуп можно было по-разному и сколь бы обидными не прозвучали ее слова, Бенедикт не торопился принимать их близко к сердцу, помня, что чувство такта и мягкость, отсутствуют в этой женщине по весьма объективным причинам. Сейчас она будто приготовилась к бурной тираде в свой адрес, а потому самым действенным способом достучаться до ее сознания было сделать так как она просит.
Не трудно было догадаться, что впереди было много слов соболезнований, которые ей придется услышать и произнести. Сэм был далеко не простым пациентом. И столь жесткая реакция Хоуп была способом примириться с данностью. Ей самой еще нужно было полностью осознать смысл слов «синдром внезапной смерти».
Замок щелкнул. Не обернувшись на прощание, Бенедикт молча вышел вон и аккуратно прикрыл за собой дверь. Внутри растекалась чуть ли не вакуумная пустота, которая начала заполняться отравляющим осознанием происходящего только после того, как Нэд очутился в палате Луизы.
Разительный контраст, теперь показался ему едва ли не чудовищным, по своему смыслу.
Роуз громко хлюпнула носом, покачал головой. Она не находила слов, чтобы хоть как-то утешить Бенедикта. Будто она была виновата в своей нечаянной радости, что дочь пошла на поправку вопреки всем прогнозам.
Чистая, заправленная койка была свободна для нового пациента. Бенедикт бездумно прикоснулся к покрывалу, на котором не было не одной складочки, пальцами и вздрогнул. Слова Хоуп о том, что он волен отсюда уйти в любой момент, теперь показались ему самым желанным, что он хотел услышать. Отрицать очевидное было глупо.
Из детского онкологического отделения, в этот день, Бенедикт уходил постаревшим на пару десятков лет, по сравнением с тем шалопаем, который попал сюда два месяца назад с рассеченной бровью и обидой на весь мир.
***
Семь месяцев спустя.
«Нужно следить за своей физиономией! Босс терпеть не может довольные и счастливые лица, которые принимает за отсутствие профессионализма».
В страховой компании решаются вопросы жизни и смерти по разным направлениям и скалиться здесь, как минимум не уместно.
Тем не менее, Сойеру Ноксу было трудно сдержать самодовольной улыбки, которая не помещалась в организме, как он ни старался.
ПОВЫШЕНИЕ.
Из начальника отдела страхования жизни, он мог метить только за заведующего филиалом. Как раз освободилась должность в Портленде, и в мозгу назойливой рекламой мигал список возможностей, от которого потекли слюнки. Были еще пара вариантов на северо-западе страны. Уезжать из прохладного климата, Соер не хотел принципиально, потому что жару не переносил физически.
– Меня вызвали, Салли, – бросил Нокс секретарше, не сбавляя хода и одернув пиджак, постучал дважды в дверь начальника. – Добрый день, мистер Уолшер. Вы хотели меня видеть?
Поджарый, с завидной внешностью мужчина, которому никто не мог дать больше пятидесяти, нависал над кем-то, кто сидел в его кресле, отвернувшись к окну. Очевидно, что с гостей у него была весьма доверительная беседа и Сойер не посмел заговорить, прежде, чем к нему не обратятся. Он почти не слышал приглушенного голоса, так как остался стоять у самой двери, а кабинет начальника мог вполне мог вместить в себя небольшой спортзал.
Мистер Уолшер выглядел довольным и широко улыбался, а значит, посетитель у него был из шишек еще более серьезных, чем он сам.
– А, Нокс! Чертов сукин сын! Я и не знал, что под маской небывалой скромности, у нас таится самоотверженный страховщик каких поискать. Не знаю, как ты обзавелся таким благодетелем, но отказать столь уважаемому человеку в просьбе я не могу.
– Простите? – улыбка Нокса немного искривилась.
– Ты безвозвратно покидаешь нашу компанию или соглашаешься на пост главы филиала в Мехико. Там сейчас, вспышка малярии и сотрудники зашиваются.
– Это какая-то ошибка... Мистер Уолшер, я не могу переехать в Мексику. Патологическая непереносимость жаркого климата.
Кресло мягко повернулось и Сойер увидел искренне удивленные глаза Бенедикта Купера.
– Он не рад, – лаконично подвел итог Бенедикт, скрещивания перед собой пальцы. – Кажется, это прямое нарушение условий контракта. Какой размер неустойки в этом случае грозит мистер Ноксу?
– Неустойки?! – промямли Нокс, окончательно теряя смысл происходящего. – И причем здесь Купер?
Каким образом Купер смог надавить на его начальника и как вообще, он мог манипулировать столь непреклонным человеком, каким был Александр Уолшер? И неужели Купер вернулся в компанию отца?
– Для тебя мистер Купер! Нокс! Прикуси язык. Как ты разговариваешь с нашим главным инвестором?
Ноксу не составило труда догадаться, из-за чего на него началась такая опала. Всему виной была эта проклятая Ванмеер! Только она могла показать на него пальцем!
– Новенький дюплекс, в который мистер Нокс переехал совсем недавно, уж точно придется продать, – пояснил Бенедикт явно получал удовольствие от сказанного. – Что ж... Не смею Вас больше отвлекать, Александр. Еще раз спасибо! Встретимся на выставке.
– Обязательно! Столь громкий успех. Благодарю за внимание к моей скромной персоне.
***
Выставка приуроченная к благотворительному приему, средства от которого будут направлены на лечение онкологически больных детей, имела небывалый успех. Здесь не было помпезной ковровой дорожки, хотя количеством именитых гостей, прием мог обойти многие светские события.
Гости не хвастались нарядами и чем состоятельнее были, тем скромнее выглядели, отдавая дань теме, которая могла затронуть каждого из них.
Имя Бенедикта Купера прогремело на всю страну, докатившись даже до Европы. И хотя, Пулитцеровская премия досталась другому фотографу, вполне заслуженно, работа, которую Нэд представил широкой публике говорила сам за себя. И как гениальное было просто, решение сыграть на контрасте поместив рядом две почти одинаковые фотографии, оправдало ожидания.
Обещанный фоторепортаж, Бенедикт откладывал довольно долго, но все же решился распечатать снимки, к Дню Рождения Луизы. Девочка шла на поправку и умалять ее битву за возможность жить, было невозможно, пусть на фоне мелькала настоящая трагедия.
Приятная музыка разливалась по залу галереи Вэтри. Все было продумано до малейших деталей благодаря Кэтрин Купер. Ведь у Бенедикта, практически не было свободного времени, когда он заступил на пост генерального директора компании отца.
Не было времени, чтобы мучить себя мыслями о Хоуп, которые назойливо лезли в голову. Дать свободу человеку, который перевернул твой внутренний мир, было самой невыполнимой задачей, и сомнения терзали Бенедикта до сих пор. Она не звонила, и он ее не...отвлекал.
Помимо очевидных целей у выставки была еще одна, весьма эгоистичная, если угодно. Нэд попытался напомнить Хоуп о своем существовании, если уж с этим не справлялся ни телефон, ни электронная почта. Получив широкую огласку в СМИ, тема выставки не могла не дойти до докторов Ванмееров, а приглашения, отправленные на имена Альберта и Хоуп не оставляли места двусмысленности.
Полгода полной изоляции друг от друга, должны были уничтожить всякий интерес Бенедикта к Хоуп, благо, что и красотки стояли по-прежнему в ряд, только выбирай. Но все они были с душком человеческого ширпотреба и теперь вызывали только снисходительную улыбку, с которой Нэд не спеша прогуливался по залу и приветствуя особо почетных гостей. В основном, это были владельцы домов на озере Вашингтон.
Толпа, наконец, схлынула от стенда с двумя фотографиями и тогда, Бенедикт заметил, что одна невысокая фигура осталась стоять. Это была женщина, со светлыми волосами, убранными в пучок, одетая повседневно и просто, ее легко можно было принять за обслуживающий персонал. Но Купер узнал этот силуэт.
Хоуп Ванмеер мало изменилась за эти месяцы, разве что взгляд стал мягче, может даже мечтательнее. Теперь она могла похвастаться тем, что после операций ее не тошнит, а до операции не душит безотчетный страх. Впервые за шестнадцать лет, она посетила могилу матери и перестала вступать в споры на религиозные темы.
Как и прежде, ее отец, ходил на воскресные службы один и жизнь вошла в прежнее русло. Вот только потребность быть рядом с близким человеком обострилась. Нарастая по немного изо дня в день, это чувство подвергалось сомнению, будто внутри выросла небольшая зазубрина, через которую проходило сознание, действуя по принципу фильтра, чего было достаточно, чтобы положить начало серьезным переменам личности.
Благотворительность это хорошо, но Хоуп отчетливо понимала, что эти две фотографии были самым сокровенным рассказом для нее, который звучал в ее голове голосом Бенедикта.
«Я был там, рядом. Пережил то же самое, подметив каждую деталь, задавшись теми же вопросами что и ты. Я видел две больничные кровати, с измятыми простынями, неаккуратно заправленные, заваленные игрушками тумбочки, редкий смех и постоянные детские слезы. И я видел, как одна из этих кроватей в один день опустела...»
Две вещи поразили Бенедикта больше всего. И вовсе не тот факт. Что Хоуп все-таки пришла.
Она стояла и смотрела на фотографии Сэма и Луизы с улыбкой, а в ушах виднелись крохотные динамики плеера. Доктор Ванмеер снова стала слушать музыку.
Не особо переживая за то, что может спугнуть это чудо, Бенедикт осторожно достал один наушник, чтобы приложить к своему уху. Песня «Найти путь» группы Джей Файв, когда-то взорвал чарты по всему миру.
– Прекрасный выбор, – раздался низкий мужской голос.
Краем глаза Бенедикт наблюдал за тем, как в глазах Хоуп блеснули слезы, но улыбка только стала шире.
– Я хотела переживать чувство причастности к чуду снова и снова, забывая, что мало, что могу изменить в этом мире, и что даже у моих пациентов существует два пути. Один из них исцеление, за которое приходится дорого платить... – Хоуп продолжала смотреть на фотографии, поражаясь тому, сколько смысла уместилась на двух кусках бумаги. – Кроме этого, я осознала и, признаюсь, с неохотой приняла еще одну истину.
– Интересно, – Бенедикт прекрасно понимал, что доктор Ванмеер сейчас, подводит промежуточные итоги тридцати пяти прожитым годам.
– Наступают такие периоды, когда я, все таки, не могу обходиться без тебя.
– Тшшшш, мой любимый момент, – мечтательно закрыв глаза, Бенедикт с упоением вслушивался в текст песни, отчетливая ощущая свою причастность к настоящему чуду.
Пару минут спустя песня закончилась и не поворачивая головы, Бенедикт вернул наушник.
-Я так понимаю, у тебя сегодня выходной?
– Именно так, – последовал ответ.
– И мы едем ко мне...
Хоуп открыла рот, чтобы ответить, но Бенедикт покачал головой.
– Нет, нет. Это был не вопрос.
Эпилог
Симпатичная журналистка с азиатской внешностью, придирчиво окинула себя взглядом. Безупречно!
Разумеется, ей не удастся произвести какое-либо впечатление на одного из самых богатых людей в стране, который к тому же вел самый замкнутый образ жизни. От того и невероятным было, что Бенедикт Купер дал согласие на интервью.
Уму не постижимо, но последний визит журналиста к этому человеку, был несколько лет назад. Трудоголик до мозга костей, глава влиятельнейшего инвестиционного фонда на западном побережье Штатов и сейчас немного запаздывал.
В коридоре послышался торопливый топот ног, двери распахнулись и первым в кабинет влетел щегольского вида молодой человек, который выглядел крайне взволнованным. Это был Майлз Клосс, занимавший должностью пресс-секретаря в Фонде. Едким взглядом он окинул съемочную группу и саму журналистку, брезгливо поджав тонкие губы, после чего его лицо заполнилось неподдельным подобострастием, когда в дверях появилась высокая атлетическая фигура его босса.
– Добрый вечер господа, дамы, – приветливый тон и легкая улыбка на привлекательном лице и легкий поклон в сторону единственной женщины в помещении, повергли присутствующих в замешательство. – Алисия, как мне помнится?
– Все верно, мистер Купер, – журналистка зачарованно следила за плавными и спокойными движениями мужчины, который учтиво приблизился и бережно пожал ей руку.
Составив для себя максимально подробную биографию Бенедикта Купера, Алисия не особо рассчитывала на элементарную вежливость, учитывая насколько редки случаи, когда власть не портит человека. Прежний глава компании, мог запросто вытолкать неугодных ему посетителей взашей и нецензурно обругать. К тому же, Бенедикт Купер выглядел просто фантастически. Не верилось, что через три года этому мужчине стукнет шестьдесят.
– Мистер Купер, позвольте Вас поблагодарить за то, что согласились уделить нам свое время.
Вопреки ожиданием оператора, глава инвестиционного фонда не устроился в свое кресле за широким столом, а присел рядом с девушкой. Пришлось спешно переставить свет и сдвинуть камеру, от чего Клосс, буквально позеленел, но не выдал и слова.
– Интервью будет приурочено ко Всемирному дню борьбы с раком. Не для кого не секрет, что именно на средства Вашего фонда были проведены исследования, которые три года назад перевернули представление об этой смертельной угрозе, которую давно окрестили чумой двадцать первого века. Подскажите, чем Вы руководствовались, когда отдавали миллионы долларов, практически в неизвестность? Это была интуиция или холодный расчет?
– Ни то, ни другое. В свое время, я столкнулся с людьми, которые помогли мне осознать, что не всегда, нужно подкреплять решения жесткими аргументами. Доверия вполне достаточно. Ежегодно в мире регистрируется четырнадцать миллионов новых случаев онкологических заболеваний, из них восемь миллионов умирают. Ужасающая статистика и огромные цифры, за которыми я, будучи уже далеко не зеленым юнцом не видел людей. Но всего за месяц волонтерской работы в детском онкологическом отделении, я пересмотрел свое отношение к данной проблеме.
– Правда ли, что Вы познакомились с Питером Леттерманом, когда ему было десять лет и он находился на лечении в медицинском центре Вашингтона?
– Да, это так.
– По словам молодого гения, именно в тот период он понял, чему хочет посвятить свою жизнь, но мотивацию он получил от своего бессменного наставника и учителя, доктора Хоуп Ванмеер, – произнеся имя знаменитого нейрохирурга, журналистка буквально впилась взглядом в лицо мужчины и к своему горькому разочарованию не увидела никаких изменений: та же вежливая полуулыбка и серьезные, умные глаза. – Насколько заслуженно были разделены лавры Нобелевской премии между ней и мистером Леттерманом на Ваш взгляд?
– Непосредственным разработчиком методики ранней диагностики рака выступал, конечно, же Питер, но без тесного сотрудничества с практикующими хирургами, без колоссального опыта доктора Ванмеер, которая корректировала его работу, мы бы не добились подобных результатов.
– Насколько снизилась смертность, после внедрения данной методики в широкое применение?
– Ранее, озвученные мною данные в восемь миллионов, за прошедший год снизились до пяти миллионов. Многие страны, не имеют необходимых ресурсов, чтобы переоборудовать лаборатории, но мы расширяем пропагандистскую кампанию и оказываем посильную благотворительную помощь, чтобы доступ к диагностике охватывал все слои населения.
– Но три миллиона жизней, это просто невероятные показатели!
– Результат исследований – это крохотный имплант, который вшивается под кожу каждому человеку, не так ли? В чем принцип действия?
– Сколько раз доктор Ванмеер сокрушалась над тем, что наше тело придает нас и обернула это утверждение в точности до наоборот, заставив тело подсказывать, что происходят негативные изменения. Имплантом является безвредный индикатор, который реагирует, на ничтожные изменения в выработке специфичного белка р53. Он вырабатывается в нашем организме естественным путем и если его уровень упал, то это меняет цвет импланта, сигнализируя о том, что человеку требуется срочно пройти обследование.
– А белок – р53– сигнализирует при всех формах рака?
– Нет. Он охватывает только пятьдесят процентов разновидностей онко заболеваний, а потому исследования продолжаются и наши лаборатории выделяют новые белки-сигнализаторы.
– Удивительно, что сама доктор Ванмеер, практически, не признавала своего вклада в данное открытие и, если Вы, человек, которых среди журналистов, давно приобрел статус недосягаемой легенды, все же согласились на интервью, то она, отказывалась категорически. Биография столь выдающего нейрохирурга, увы, может уместиться на странице печатного текста и многие считают это несправедливым к памяти доктора Ванмеер. Насколько близко Вы были с ней знакомы?
Безмятежное лицо Бенедикта Купера застыло, а глаза заволокло не поддающееся описанию чувство.
– Во-первых, могу сказать, что мы учились вместе в школе, правда, особой дружбы не водили, пока она не стала моим куратором и судьба не свела нас двадцать лет назад. Общительной она была только со своими пациентами, чем и заслужила репутацию отзывчивого человека.
– Не только отзывчивого! Ходили упорные слухи о том, что у доктора Хоуп Ванмеер не было ни одного летального случая, ни во время операций, ни в период реабилитации ее маленьких пациентов. Это можно называть, как угодно, но даже самые отъявленные скептики применяют в отношении данного феномена слово – чудо. А ваше мнение на сей счет?
– Тут все куда проще. У меня несколько иные представления о чуде и они никоим образом не касаются личности доктора Ванмеер. Результат ее операций это квинтессенция врожденного чутья, таланта, знаний и упорного труда. Имея перед глазами прекрасный образец для подражания в лице родного отца – Альберта Ванмеера, Хоуп руководствовалась в своей деятельности гуманностью иного рода, которая обтекала клятву Гиппократа. Отец и дочь, без малого, фанатично относились к хирургии. Альберт – потому что, это было продиктовано наследием, а Хоуп компенсировала утрату матери, что стало для нее невосполнимой утратой. Только наблюдая, за тем, как оживают глаза несчастных женщин, вынужденных многие месяцы и годы наблюдать, за страданием своих детей, Хоуп могла вновь ощутить давно утраченную радость. Она любила детей, но никогда не жалела их так, как заурядные обыватели, потому что не допускала мысли, что кто-то из ее пациентов не излечится. Исключением был только один случай...
– Вы имеете в виду Сэма Хартлоу?
– Да.
– Невероятные по силе восприятия две фотографии, авторство которых принадлежит Вам, произвели на общественность эффект разорвавшейся бомбы. На одном снимке была запечатлена палата и двое детей, проходящих лечение. Сэм Хартлоу и Луизы Финдлоу. Случай девочки был неоднократно признан одним из самых сложных, учитывая сопутствующие заболевания девочки, в то время как случай Сэма считался не столь тяжелым. Прогноз казался очевидным, но вторая фотография, как бы подводит черты под подобными выводами и заставляет задуматься, что нет ничего предопределенного. Та же палата, те же две кровати, тот же ракурс. Луиза на своем месте, девочка благополучно прооперирована, а кровать Сэма заправлена чистым бельем и пуста. Это правда, что Ваша работа была номинирована на Пулитцеровскую премию?
– Да, но награждена ею была более достойная фотография.
– Но Ваш фонд получил небывалый объем пожертвований, которые были направлены на лечение тяжелобольных детей и свободный доступ к данным средствам имел только один человек, кроме Вас. Доктор Хоуп Ванмеер! Это опять вопрос доверия?
– Редко, кто из хирургов, дает себе труд вмешиваться в судьбу пациента, когда возникает финансовый вопрос. Квота бесплатного лечения и без того, многим, кажется, непомерно завышенной. Мне же, известны несколько случае в практике доктора Ванмеер, когда она вносила личные средства для проведения платных и дорогостоящих операций своим пациентам. Это вопрос безразличия окружающих! Я просто пытался создать максимально комфортные условия для работы талантливого врача.
– Мистер Купер, Вы с такой теплотой отзываетесь о Хоуп Ванмеер. Многие люди всерьез предполагали, что Вы расстанетесь с репутацией заядлого холостяка ради нее, но на церемонии ее похорон стало открытием, что она была замужем. На установленном скромном монументе была сделана надпись: «Любимой жене, дочери, доктору...». Вы были знакомы с ее мужем?
Добродушная улыбка Бенедикта едва скрывала плескавшуюся в его глазах боль.
– О, да! Я знал этого несчастного. Разумеется я сохраню его имя в секрете, так как, доктор Ванмеер не желала распространяться о личной жизни.
– Почему же несчастный?
– А как назвать человека, которого почти каждый день любимая женщина предпочитала работе? Всегда на втором месте, тут и святой сбежит, а он терпел.
– Значит, брак был крепким?
– Не могу согласиться. Между ними случались страшные ссоры. Но даже в порыве гнева, муж Хоуп не позволял себе оскорблять ее, называл только Гремелкой, – уголок рта Бенедикта дернулся. – Часто доходило до расставания. Могли полгода друг с другом не видеться. Инициатором примирения выступала чаще Хоуп, а ее мужа начинала мучить совесть, ведь страдали в первую очередь маленькие пациенты. Доктор Ванмеер не могла оперировать, когда случались размолвки с супругом. Тогда она превращалась в хрупкую и ранимую женщину, которой по сути и была всегда. Но едва душевные раны затягивались, ее жизнь из дома, плавно перетекала в больницу.
– Это поразительно! Наша редакция пыталась найти хоть какие-то документальные доказательства бракосочетания доктора Хоуп Ванмеер, но безуспешно. Вы присутствовали на церемонии?
– Да. Я был своего рода свидетелем этого невероятного события и что характерно, венчание прошло в больничной часовне. Между десятым и одиннадцатым часом вечера, когда более менее, стихает больничная суета.
– А где сейчас супруг Хоуп Ванмеер?
– После того, как ее не стало, он посвятил себя полностью работе и редко появляется в городе. Все произошло так быстро, что до сих пор в голове не укладывается, что Хоуп с нами больше нет. Она посвятила свою жизнь исцелению других людей, забывая о собственном здоровье. Как-то раз я услышал такую фразу: «Врачи не болеют, они умирают стоя, как деревья!» И Вы не представляете, насколько, это точно.
– Значит, Вы были близким другом семьи доктора Ванмеер. Мистер Купер, Вы с таким теплом отзываетесь о детях и не скрываете своего восторга по поводу семейных отношений, однако сами не стремитесь расстаться с репутацией холостяка. Так ли это?
– У меня было время поразмышлять над данной дилеммой и нежелание связывать себя узами брака никоим образом не отражается на моем благодушном расположении к его институту. Я обрел нечто большее, что придает мне сил и вдохновляет – призвание. Огромные ресурсы, сосредоточенные в моих рука, способны изменить жизнь многих людей в лучшую сторону. Избавление от страданий, по моему, ни чем не отличается от той же хирургии. Я даже сказал бы, что это хирургия души.
– Именно поэтому Вы производите впечатление абсолютно гармоничного человека?
– Да.
Алисия, не скрывая своего восхищения, ловила каждый жест не в меру сдержанного и вежливого мужчины, который просто не мог жить без «демонов», но очень тщательно их скрывал.
– Удивительно, что такой важный аспект личной жизни, как любовь Вас обошел стороной, или это обдуманный шаг?
– Любовь слишком много подразумевает и коверкает человека. Собственно, личность исчезает, а вместо нее появляется квази-человек, которого нужно обязательно дополнять «второй половинке». Ни интересов, ни реализации главной цели жизни. Как ни посмотри эгоисты делают для простого народа куда больше, чем оглушенные любовью слепцы. Мне посчастливилось испытывать хроническую влюбленность, которая длится до сих пор. Хотя я давно не имею счастья видеть эту женщину.
Поразительная уверенность в своих словах, заворожила Алисия, да так, что девушка слушала тихую речь приоткрыв рот, что не укрылось от Бенедикта Купера. Он терпеливо ждал, когда последует новый вопрос, поощряя тот факт, что малознакомый человек сует нос не в свои дела.
Лист крохотного блокнота прошелестел и журналистка растерянно улыбнулась.
– А что помимо помощи миллионам людей может Вас порадовать?
На долю секунды с лица Бенедикта схлынула маска вежливости и этот момент, Алисия назвала бы настоящим откровением. Этот человек сейчас перебирал для себя прошлое, светлые и темные моменты которого проносились быстрым, невнятным рассказом, понятным ему одному, как вдруг, подернутые задумчивостью и тоской глаза, заблестели и улыбка превратилась в мечтательную.
– Например, сыр...!
Бенедикт сделал короткий порывистый вздох и его взгляд замер.
Помимо практической хирургии, Хоуп вела курс лекций по нейрологии, инсульт застал ее в аудитории, когда студенты только разошлись. Но даже, если бы трагедия произошла на глазах у множества людей, спасти бы ее все равно не удалось. Смерть была мгновенной.
Альберт Ванмеер стойко принял весть о случившейся трагедии. Отцовское сердце столько лет обливалось кровью при мысли, что его девочка когда-то останется совершенно одна, а судьба вывернула страхи наизнанку. После смерти Сэма, Хоуп оттолкнула Бенедикта, казалось бы, навсегда, перестала общаться с друзьями и знаменитые стихийные посиделки в баре остались в прошлом.
Ни одного близкого человека несколько лет к ряду, пока в городе не открылась выставка, приуроченная к благотворительной акции в помощь тяжелобольным детям, где ее внесли в списки, как почетную гостью. Помимо двух фотографий Сэма и Луизы, там были еще пара десятков снимков, глядя на которые люди не могли не улыбнуться сквозь слезы. Уставшие медсестры и ординаторы, просмотр фильма «Крепкий орешек» грядой капельниц под боком, гонки на каталках по коридору и по четная миссия по навешиванию разноцветных прищепок на спину женщины бальзаковского возраста. Бенедикт организовал выставку только ради Хоуп, там они и встретились.
Как любила говорить Хоуп, близкие люди это не те, кто живет под одной крышей, и не обязательно, чтобы у них были обручальные кольца или запись в мэрии, подтверждающая, что они семья. Близким людям не обязательно целовать друг друга каждый день и ужинать в семь вечера за одним столом, не обязательно помнить какие-то особые даты и праздновать годовщины. Близкий человек может годами стоять в стороне, просто, чтобы не заслонять цель, к которой идет любимый человек, но стоит только его позвать и будучи не в силах справиться с тяготами и неудачами, он будет рядом. Недолго, но ровно столько, чтобы любые раны затянулись и появилась вновь возможность спустить свою тоску с поводка, оказавшись в одиночестве.
