Текст книги "Ты ненадолго уснешь..."
Автор книги: Марина Головань
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)
Книга посвящается всем мамам.
Пролог
– Доктор Ванмеер, в первую очередь позвольте поздравить Вас с прошедшим Днем Рождения!
Пронзительно белые зубы телеведущей Алисии Кэмп на секунду показались Хоуп акульим оскалом, несмотря на учтивый тон и несколько месяцев беспрерывной атаки в виде писем, приглашений и звонков. Лишь изредка радостное выражение на подтянутой пластическими хирургами миленькой мордашке, рисковало схлопнуться потому, что доктор Ванмеер заявилась на съемку передачи, которая должна была транслироваться по центральному телевидению Америки в черных джинсах и печального вида блузке. Обычно со вкусом одетая женщина-хирург только таким образом могла высказать свое недовольство по тому поводу, что ее отвлекли от работы и все для того, что дать ответы на вопросы, которые давно всем известны.
– Благодарю, если честно я давно уже не отмечаю этот праздник.
– Чураетесь возраста?
– Пятьдесят четыре года для хирурга это не возраст. Для женщины, возможно, да! – по студии разлетелся приглушенный женский смех и миниатюрная блондинка с поднятыми в элегантную прическу волосами, пристально посмотрела на молодую ведущую.
– Как известно, Вы в последнее время отказались проводить операции, объясняя это тем, что должны уделить больше времени научным трудам, наши зрители завалили редакцию звонками и письмами по поводу Вашего здоровья.
– Глупости, я прекрасно себя чувствую и тот факт, что количество операций проводимых мною уменьшилось в разы, указывает лишь на то, что я поняла, что катастрофически мало времени уделяла обучению молодых кадров. Поэтому стараюсь наверстать данное упущение в своей практике.
– Кого из своих учеников, в таком случае, Вы бы выделили на сегодняшний день? Кого могли бы назвать своим преемником?
Очередной вопрос, очередная провокация!
– Выделить пока никого не могу, потому что уверенна, что это вызовет волну нездоровой конкуренции среди моих ординаторов, но могу с уверенностью заявить, что любой из них может заменить меня в операционной.
– Вокруг Вас давно ходят легенды. За двадцать лет ни одного летального случая, даже в постоперационный период. Вы прямое доказательство того, что теория вероятности в Вашем случае не работает.
– Я называю это интуицией и профессионализмом. Не стоит мистифицировать мое ремесло, – Хоуп Ванмеер недовольно махнула рукой.
За последнее десятилетие этот факт сыграл с ней злую шутку и со всей страны безнадежно больные люди старались попасть к ней на консультацию и хотя, красотка, которая сидела сейчас напротив нее пыталась романтизировать дело доктора Ванмеер, сама Хоуп знала, какое это неблагодарное дело – твердо настаивать на том, что она не генератор чудес и каждый раз наблюдать, как надежда испаряется из затравленных глаз умирающих.
– Но помимо хирургии, Вас можно поздравить также и с тем, что в этом году на Нобелевскую премию выдвинут Ваш бывший пациент. Научный труд Питера Леттермана о методе раннего диагностирования онкологических заболеваний произвела фурор и он без устали твердит, что без Вашей помощи данной открытие было бы невозможным. Тогда, почему Вы не желаете, чтобы фамилия Ванмеер красовалось в перечне основных исследователей?
– Моя лепта была минимальной, – голос доктора Ванмеер осекся и ее глаза заволокла печаль. – По-большей части Питер поступил так из благодарности, я была его музой, основную работу он проделал единолично.
– Вы явно скромничаете, тем не менее, данный метод позволяет сократить смертность от рака головного мозга почти на шестьдесят процентов, а это...
Но Хоуп уже не слышала воодушевленной бравады ведущей и хвалебных дифирамбов в свой адрес. Воспоминания закружились вокруг невыносимо жаркого лета, почти девятнадцать лет назад, нахлынули слишком неожиданно и сердце сжалось от светлой тоски и давно переосмысленной боли.
Операции, которые по стечению обстоятельств, должны были выполнять двое нейрохирургов – она и доктор Хантер, легли на ее плечи. Роковая ошибка – последствие взыгравшей алчности и благих намерений, могла стоить жизни одной девочке, которую и без того судьба лишила нормальной жизни и всему виной стало твердое убеждение, что один человек может принимать решения о жизни и смерти, руководствуясь гуманностью, которую можно лепить как угодно.
Второй пациент – не столь тяжелый случай, но совершенно невероятный в практике доктор Ванмеер, вытряс из нее именно ту субстанцию, в которую она упорно не верила до появления в своей жизни Сэма Хартлоу.
«– Что мне лежать без дела, Хоуп? Считать до десяти, это скучно, да Брайгель? Я ведь усну и все, да? – доктор отчетливо помнила нескончаемый поток вопросов Сэма перед операцией, когда он уже лежал на столе, едва заметно подрагивал от страха, но старался не подавать вида.
– Да, мой хороший, наверное, скучно, – она погладила его по руке и нагнулась так, чтобы он видел ее глаза. – Мы готовы? – спросила Хоуп и серьезно посмотрела на операционную медсестру, Люси и Тео. Все утвердительно кивнули. – Отлично! Сэмми, сейчас тебя закрепят в специальном устройстве, а после, мы сделаем из тебя почти робота, ну, не по-настоящему, просто прикрепим много проводов, чтобы слышать, как бьется твое сердце, а потом начнется самое классное – наркоз.
От последнего заявления, Сэм не удержался и прыснул.
– Да, Тео у нас в этом мастер и поверь мне это круче всех твоих комиксов. Я права?
– Как никогда! – довольно отозвался Тео.
Хоуп снова перехватила взгляд Сэмма, который то и дело соскальзывал в сторону.
– Что-то не так?
– Нет, – полностью расслабившись, мальчик совершенно не обращая внимание на то, что с ним делают, хотя любой другой ребенок на его месте давно бы испугался. – Это удивительно, Хоуп! Ты теперь совсем не боишься.
– Да, ты прав! Это мое царство, место, где я могу творить, применять все свои знания. Здесь я как дома.
– А знаешься почему?
Он теперь совсем не смотрел на своего любимого доктора, с любопытством продолжая рассматривать кого-то за дверью.
– Почему же?
На лицо мальчика опустилась прозрачная маска.
– Твой страх похож на серый, злой туман, который закрывает тебя почти всю. А она его забирает всякий раз, как ты сюда заходишь. Он извивается, как дикая дворовая кошка, которая всех подряд царапает, сердится, что не может до тебя добраться, а она будто и не замечает. Просто держит... Ты ведь никогда не задумывалась, почему в больнице ты чувствуешь себя как дома?"
Доктор Ванмеер склонила голову набок, вспоминая момент далекого прошлого, она посмотрела на свою правую ладонь, которая покрылась мурашками, развернула ее тыльной стороной и задумчиво прижала ее к щеке.
– Удивительно, но самый строгий в плане отбора пациентов фонд, на которых направлена благотворительность– фонд Куперов, одобрял Ваши обращения за помощью в ста процентах случаев! Не для кого не секрет, что молва давно поженила Вас с его главой Бенедиктом Купером, но упрямые факты указывают и по сей день на то, что Вы повенчаны с работой.
– Вы абсолютно правы, а до слухов мне дела нет..., – лаконичный ответ прозвучал довольно сухо и Хоуп уставилась немигающим взором на свою интервьюера, давая понять, что никаких подробностей о личной жизни она не выдаст.
– Доктор Ванмеер, Ваше мнение крайне ценят многие люди, поделитесь с нашими зрителями мудростью относительно того, что делает Вас счастливой, ведь Вы производите впечатление человека, который живет в гармонии с собой и миром. Так ли это?
– Да, я абсолютно счастлива, но секрет этого состояния, как ни странно не в таких понятиях, как семья, друзья, близкие люди.
– Тогда может быть в том, что Ваши маленькие пациенты излечиваются от страшной болезни?
«Они для тебя всего лишь пациенты! – память услужливо подсовывала аналогичные фразы, сказанные другим человеком очень давно, которые когда-то резали больней ножа. – А вместо сердца у тебя мешок с водой...»
– Нет, они для меня работа, – голос доктора Ванмеер звучал сухо и холодно.– Да, без сомнения, работа, которую я люблю... Но и здесь все разрозненно и бывают такие периоды, не дни, а именно периоды и довольно затяжные, когда мне кажется, что с я схожу с ума. Согласитесь не очень вяжется со счастьем.
– Тогда, что для Вас составляет счастье? – Алисия поняла, что интервью идет совершенно не в нужном ей русле.
Хоуп посмотрела на свои руки и уголок ее губ дернулся.
– Мелочи, которые люди привыкли игнорировать, – Хоуп, как будто, не замечала растерянности ведущей, которая пыталась подтолкнуть ее в правильном направлении для ответа на поставленный вопрос.
– Например?
– Например, сыр... Обожаю его в любом виде и простой кусок моцареллы, может скрасить мне любой день.
Оторопев от услышанного ответа, девица сглотнула и выдала натужную улыбку, после чего фальшиво рассмеялась, утвердившись во мнении, что дамочка, напротив нее давно выжила из ума.
И вот сейчас, когда неугомонная Алисия стала приводить общеизвестные факты о невероятном хирурге, Хоуп не сказала вслух, что отсутствие пустых вопросов к ней, это тоже огромное счастье.
Случай Сэма не был уникальным или особо сложным, здесь особый интерес вызывали по большей части его состояние и последствия, которые стали причиной разрушения небольшой часовни в медицинском центре имени Вашингтона, расположенной на том же этаже, что и оперблок; удивительной и долгожданной встречи Хоуп с ее матерью, разбитого и собранного заново сердца мужчины, которому удалось запечатлеть данный факт, всего в двух фотографиях, а также подтверждением личной теории доктора о странном участии самых ничтожных частиц, из которых состоит Вселенная в судьбе каждого человека.
-1-
Вой сирены скорой помощи сопровождал Джил Хартлоу от самого дома, где ее уложили на носилки и везли в отделение неотложной помощи в медицинский центр университета Вашингтона. Одно из лучших национальных учреждений страны внушало женщине совершенно не лишнюю надежду на благополучный исход, под которым она, в виду субъективных причин, подразумевала сохранение жизни ее ребенку.
Длительная борьба с раком груди и несбыточные мечты о беременности были слишком тяжелым испытанием для скромной семьи. Супруг Джил, был для нее по истине опорой и поддержкой. Брайан Хартлоу вкалывал в порту на должности инженера и брал подработку по инспекции грузов. Чтобы обеспечить супруге достойную медицинскую страховку, приходилось их кожи вон лезть и жертвовать временем, которое можно было провести вместе и поддержать любимую женщину.
Благо, что они идеально подобрались по характеру, Джил стойко переносила одиночество и первой вступалась за мужа, если немногочисленные друзья опускались до осуждения.
Когда женщине удалили левую грудь, ее мир вмещал в себя только стены спальни, откуда она не выходила сутками, подрезая в голове мысли, мечты и привыкая к новой форме своего тела, упорно повторяя, что она до сих пор жива, а это главное. Едва надежда на выздоровление замаячила, после оптимистичного прогноза лечащего врача, при очередном обследовании, как старые друзья, слабость и тошнота вновь заполнили однообразные дни женщины.
И снова два месяца под капельницей, унылая улыбка мужа, которого и без того Джил видела крайне редко, пустая болтовня лучшей подруги, за которую и стоило бы держаться, но сил в протравленном организме не осталось ни физических, ни душевных. Аманда несла на себе за двоих давнюю дружбу, словно крест, прислушиваясь к зову совести и упрямо не обращала внимание на отсутствующих взгляд когда-то цветущей женщины, которой она откровенно завидовала в свое время– успешная адвокат, завидных жених с перспективной работой в порту, выплаченная раньше срока ипотека за дом в милом семейном районе.
Цепляясь за любую возможность, Брайан добивался консультаций у самых именитых врачей, мнения которых, порой, противоречили друг другу.
Одним из них был доктор Альберт Ванмеер. Хангроу обивал порог его дома днями и ночами, атаковал звонками и письмами, чтобы именно он занялся случаем его жены, не смотря на то, тот не подпадает под деятельность нейрохирурга. Общеизвестным фактом было, что обучение хирурги проходят по общей специализации, а уже позже, если изъявляют желание, еще несколько лет осваивают узкопрофильные направления.
Брайан добивался только лучшего, мысль о том, что его обожаемой Джил может не стать, буквально сводила его с ума и нездоровый блеск глаз, когда он намертво вцепившись, трепал лацканы пиджака Альберта при их первой встрече, был достаточно веским поводом, чтобы сердце именитого хирурга дрогнуло.
И вдруг, как гром среди ясного неба!
Ребенок.
Беременность после химиотерапии наступить не могла просто по теории вероятности. Но, когда подошел срок для следующего курса, Джил прошла обязательный тест и с пол часа рассматривала две полоски на тесте, сидя дома в туалете. Ее тут же подмыло нервно заулыбаться, но недоверие к собственному организму взяло верх и абсолютно спокойно одевшись, женщина не стала покупать еще с десяток тестов, как это делают двадцатилетние девушки, а уверенно пошла сдавать кровь, зная, что это самый надежный способ развеять все сомнения.
Почти девять месяцев усердно подавляемого страха и невероятного счастья, были достаточным сроком, чтобы перебрать в голове все возможные варианты развития событий и Джил считала себя готовой к тому, что ее тело не выдержит нагрузки, которую давала беременность и коварная развивающаяся опухоль, которая гостила в ее теле совсем рядом с ребенком. Это страшное соседство было временным компромиссом со смертью. Лечащий врач Джил всегда придерживался мнения, что недомолвки и намерение обойти острые углы, губят настрой пациентов. Приняв без колебаний решение, Джил только от мужа скрыла правду, что ее шансы на выживание ничтожны.
Брайан старался не подавать вида, что знает и про низкие шансы на выживаемость рожениц в подобных случаях и на ничтожную вероятность удачного лечения, после родов, не подавал вида, что ему страшно остаться с маленьким сыном на руках в случае чего... Хотя он и мечтал о ребенке, но малыша, наверняка, придется оставлять на совесть чужого человека, чтобы вновь ввязаться в гонку за обеспечением лучшей жизни. Это при хужшем варианте развития событий.
– Джил Хартлоу, тридцать четыре года. Двадцать минут назад отошли воды. Тридцать седьмая неделя беременности. Давление сто на шестьдесят четыре, диагностированный рак груди – лобулярная карцинома, наблюдается у доктора МакДуган и доктора Ванмеера.
– При чем здесь Ванмеер? – доктор Чейни нахмурился, стараясь разъяснить ситуацию.
– Он работу пишет совместную по моему случаю, – спокойно ответила Джил, стараясь не нервничать лишний раз. – Муж добился консультации у него, просто, чтобы узнать его мнение.... Ой!
– Три курса химиотерапии, после чего проведена резекция левой молочной железы, через полтора года были обнаружены метастазы в правой молочной железе. От прерывания беременности подписан отказ, о рисках проинформирована. Анемия первой степени. Кровотечения нет.
– Плановое кесарево? – задал вопрос высокий, худой мужчина в докторской форме, после чего посмотрел на медсестру в маске и та уверенно кивнула
– Да. Периодичность схваток двадцать минут.
– Я позвоню в педиатрию, займись пока анастезией.
– Хорошо, доктор Чейни.
Бригада состоящая из медбрата, который рапортовал о состоянии пациентки, медсестры и долговязого дежурного доктора Чейни, вприпрыжку неслась по длинному коридору в операционную. Джил держалась молодцом, тянущая боль в спине была почти терпимой и она сконцентрировалась на дыхании.
– Во вторую! – скомандовал доктор.
Каталка поравнялась в операционным столом и в глаза Джил ударил яркий свет от резко включенной лампы. Она зажмурилась, чувствуя, как от страха и паники сердце заколотилось в груди и вдруг поняла, что задерживает дыхание.... Точнее не она, тело не может позволить себе роскоши и перебороть инстинкты, которые глушит вновь подступающая боль, чтобы сделать очередной вдох. На этот раз боль подкатывала долго и явно нарастала. Казалось, только расслабишь сведенные судорогой мышцы и они точно порвутся с треском.
Ну, хоть бы одно знакомое лицо. Джил повернула голову и посмотрела на балет, кружащих вокруг нее людей в масках.
Боль ненадолго отступила, позволив драгоценному кислороду пробраться в легкие.
– Джил, послушайте, мы сейчас перевернем Вас на бок и сделаем эпидуральную анестезию, – послышался уверенный голос молодой женщины, которая ободряюще кивнула. – Промежутки между схватками, должны нам позволить сделать это без особого труда.
Ее лицо, было закрыто маской, но живые карие глаза будто светились, они были слегка прищурены, словно женщина под маской улыбалась. Джил почувствовала, что ее немного приподняли, чтобы стянуть широкий свитер, затем настал черед леггинсов и нижнего белья. – Мы Вас переоденем, не переживайте! Джил, Джил! Смотрите на меня!
С десяток человек смотрели на нее и не видели, что она голая, но видели, что нужно приложить к огромному животу электроды, чтобы замерить сердцебиение ребенка, нужно вставить в вену катетер и шапочку на голову напялили быстрее, чем широкую больничную рубашку с завязками на спине.
– Джил, очень важно, чтобы Вы не двигались в тот момент, когда почувствуете, небольшой укол, – снова раздался ободряющий голос кареглазой женщины.
«Ей легко говорить, у нее не вываливаются органы через вагину!» – Джил поморщилась, но ни за что не хотела, чтобы эта бойкая медсестра от нее сейчас отошла.
«Главное ребенок! Дышааааать.....», – Джил зажмурилась.
Она тысячу раз обещала самой себе не бояться схваток, если они начнутся раньше запланированной операции и именно так все и случилось. Но думать и обещать одно, а сдерживать крик, который, хоть чуть-чуть облегчит боль, это другое. Вот и лоб уже покрыт не бисеринками пота, по коже потекли ручьи исторгаемой из организма жидкости, она попадала в глаза, которые тут же страшно защипало. К боли примешалось раздражение, но тут Джил почувствовала, как ее лицо протерли влажной, прохладной марлей, что позволило ей взглянуть на своего благодетеля. Снова карие глаза... Боль, наконец, отступила, позволяя расслабить живот и промежность, и снова можно было вздохнуть.
– Я готова, – прохрипела она и помогла перевернуть себя на бок.
– Держитесь за мою руку и если надо, можете ее царапать, сжимать, выкручивать. Все, что пожелаете! – кареглазая продолжала веселиться во всю. Джил это здорово отвлекло, от ощущения того, что ей тщательно протерли небольшой участок кожи на спине и женщина в маске едва заметно кивнула, посмотрев на кого-то за спиной Джил.
– Нет, нет.... Вы смотрите на меня и я Вам расскажу правду. Это не больно, но противно. Вы же были у дантиста?
«Что она несет?!»
– Конечно! – возмутилась Джил.
– Вот тоже самое, только не тоненькая пронзительная боль от укола в десну, а тягучий дискомфорт. И не говорите, что Вы впечатлительная! Готовы к следующей порции подробностей?
«Она сумасшедшая!, – с одобрением подумала Джил и в этот момент, почувствовала, как ее кожу протыкает игла и уверенно тянется к позвонкам. Действительно не больно, но противно.
– Вы правы.... тягучая!
«Ой, дыхание», – снова вспомнила Джил, когда поняла, что замерла на вдохе.
Женщина внезапно скривилась.
– Это Ваш покой, а не боль. Не бойтесь укола, все зависит от точки зрения.
– Боль и даже очень ощутимая, – возразила Джил, когда наркоз стал переливаться из шприца в ее тело.
– С кем Вы спорите?! Это счастье сейчас перекроит Ваши нервные окончания и Вы будете лежать, делать глубокие размеренные вдохи и выдохи и благодарить Господа за бупивакаин.
Женщина улыбнулась. Как и сказала эта медсестра, наркоз подействовал достаточно быстро. Персонал не теряя времени, соорудил некое подобие перегородки из простыни сизого цвета, прямо на груди роженицы, чтобы она не впечатлилась видом скальпеля, который будет разрезать ее живот.
– Чувствуете сейчас что-либо в районе правой пятки? – спросила кареглазая, хитро посматривая на Джил, и ее маска дрогнула, а в уголках глаз пробежали мелкие морщинки.
«Опять улыбается!»
– Нет, а должна?
– Учтите, Вас сейчас больно ущипнули! Ну, что ж! Мы готовы! А вот и доктор Макдуган!
В операционную вошла врач миссис Хартлоу, которая наблюдала ее всю беременность и с тревогой глянув на доктора Чейни, который уверенно кивнул, стала рядом со своей пациенткой.
– Как чувствуете себя, Джил?
– Страшновато и слабость небольшая.
– Давление сто на семьдесят четыре, – отозвался доктор Чейни.
– Все в порядке, Джил, Вы молодец!
– А кто будет проводить операцию? – Джил сжала руку женщина и почувствовала, как та ответила и ободряюще ее похлопала.
– Я! Кто же еще! – кареглазая бойко скрылась за простыней
– Вы доктор? Доктор Ванмеер сказал, чтобы его оповестили, если у меня начнутся преждевременные роды...
– Доктора уже вызвали, будет с минуты на минуту, а пока Вами займусь я...! Доктор Макдуган, мы готовы? – кареглазая зашла за перегородку и теперь Джил могла слышать только ее голос. Она оказалась невысокого роста, потому что у остальных присутствующих Джил могла видеть или глаза, или хотя бы синие шапочки на головах.
– Приступайте! – Макдуган неуверенно посмотрела на Чейни, который стоял рядом с Хоуп Ванмеер.
Намертво вцепившись в простыню, Джил приготовилась все же к тому, что сейчас ощутит, как острое лезвие рассекает ее кожу. Она всматривалась в лица и глаза тех, до кого мог дотянуться ее взор. Вот одобрительно кивнул долговязый доктор, с фамилией Чейни. Но почему не он ее оперировал?
Джил ощутила толчок в районе живота, но никакой боли... Вообще ничего!
Над перегородкой появилось лицо в маске и карие глаза, а через мгновение операционную облетел вялый крик, который перерос с возмущенный. Неужели так быстро?
– Поздравляю! Смотрите, какой прекрасный мальчик!
Медсестра, что стояла слева, развернула на своих руках простыню и приняла ребенка – покрытого морщинами, с закрытыми глазками, он был весь в крови и кожей отдававшей синевой в свете ярких ламп.
Джил снова забыла, как дышать, не сводя взгляда со своего мальчика. Вот он совсем рядом, его личико уткнулось ей в щеку, и казалось, весь мир погас, потому что это дитя впитало в себя весь его свет. Счастье переполнило сердце Джил, и она благословила собственное решение, когда выбирала между своей жизнью и жизнью Сэмми.
– Мы взвесим малыша, проведем обязательную диагностику, передав неонатологам, после чего вы вновь сможете увидеться. К тому же, доктор Макдуган намерена Вас обследовать, как только мы дадим добро. Вы молодец, Джил! Молодец, что не побоялись и вот она награда. Согласитесь того стоит? Нет, ну, не надо так надрывно рыдать, а то зашью неровно! Джииил, повремените со слезами радости, я понимаю, что Вы сейчас ничего не чувствуете, кроме эйфории, а у меня потом муки совести до конца дней будут, за неровные швы!
Доктор покосилась на медсестру, которая вздернула брови и вопросительно на нее уставилась, таким образом, спрашивая уносить ребенка или еще минуточку повременить? Все присутствующие были в курсе, на какую жертву пошла женщина, чтобы подарить жизнь своему сыну.
– Крис, еще два-три поцелуя и уноси этого красавца. Договорились, Джил?
Ловко орудуя закругленной иглой, молодая доктор кривила душой, когда говорила о неровных швах. Это, чуть ли не первое, что ей пришлось освоить, когда в далеком детстве решение стать врачом перевернуло ее мир. Так что в пятнадцать лет, ее кот по кличке Окси, стал ее первым пациентом, когда рассек осколком стекла бедро. Отец тогда был сильно недоволен, что бедное животное стало подопытным в руках его неугомонной дочери, но помимо искусных швов, животное получило укол антибиотика, да еще и в правильной дозировке.
Джил проводила взглядом сына.
– Мой муж должен будет подъехать с минуты на минуту. Его имя Брайан Хартлоу.
– Замечательно, мы сразу направим счастливого папу к ребенку, а Вас пока приведем в порядок! Как сына назовете?
– Сэмюэл Говард Хартлоу, – с гордостью в голосе ответила Джил. Она и сама лежала теперь с улыбкой до ушей, порываясь расцеловать всех, кто под руку попадется. Потолок немного покачивался перед глазами, и веки смыкались, будто в них закачали свинец.
– Красиво звучит, – ответила доктор и наконец поднялась со стула, на котором сидела перед операционным столом внимательно рассматривая результат своих усилий.
– А как Вас зовут, доктор? За кого мне молиться Господу?
– Хоуп Ванмеер.
Женщина сняла повязку с лица и Джил увидела миловидную молодую женщину, о которой не раз слышала от своего благодетеля Альберта Ванмеера.
– А я Вас, оказывается, знаю. Ваш отец невероятный человек и не удивительно, что его дочь под стать ему.
Улыбка Хоуп была заразительной, в нее хотелось верить и присущей врачам фальши, призванной внушать пациентам не лишнюю надежду, в ней не чувствовалось.
– Лучшая похвала, что я слышала. Кстати, вот и он!
В операционную зашел Альберт Ванмеер. Доктор был в полном «обмундировании» и половину лица скрывала маска, но вечно улыбающиеся глаза, которые украшали морщинки в уголках, расходящиеся веером к вискам, действовали на Джил, как лошадиная доза успокоительного. Пресимпатичный доктор, которому невероятно шла седина на висках ни разу не позволил Джил увидеть его истинный характер, как впрочем, и остальным пациентам, удачно балансируя на грани раздвоения личности, потому что персонал медицинского центра, от Альберта Ванмеера шарахался в ужасе и трепетал, только от одного упоминания его имени.
Две медсестры, принялись обмывать тело роженицы, а Хоуп стянула перчатки с рук и выкинула их в бак около двери, вместе с тонким одноразовым халатом. Едва она вышла в коридор, с ее лица слетела улыбка, будто она тоже была атрибутом для хирургического вмешательства, который теперь был полностью использован и больше не нужен.
– Рад Вас видеть, Джил? Как себя чувствуете? – доктор Ванмеер подошел к пациентке с правой стороны и краем глаза глянул на монитор, который красовался рядом кривых линий и показателей давления и пульса.
– Слабость и небольшая одышка, но это от нервов, – отчиталась Макдуган.
Женщина выглядела изможденной и Альберт ей подбадривающе улыбнулся.
– Это нормально! Джил, но мы должны понаблюдать за Вами и поэтому перевезем в палату интенсивной терапии, чтобы подстраховаться.
– А как же мой малыш? – тревога зазвучала в голосе Джил и она с надеждой посмотрела на Хоуп, которая обещала, что ребенок будет рядом с ней.
– Вам будут привозить его несколько раз в день, но, Джил.... Нет, нет, смотрите на меня! Все в порядке, – доктор Ванмеер сконцентрировал внимание пациентки на себе, чтобы она вспомнила о договоренности не нервничать. – Вы будете ощущать слабость и не сможете его даже поднять. Ваш супруг уже здесь, он сейчас в детском отделении, прилип к окну и ждет, когда ему покажут сына. К Вам я его еще не пущу, пока мы не проведем ряд процедур. Брайан в нетерпении и просил передать, что очень сильно Вас... любит.
Последнее слово далось доктору Ванмееру особо тяжело и присутствующие в операционной люди странно косились на него, в то время, как он заметно хмурился и выглядел слегка растерянным. Нежности в список добродетелей Альберта Ванмеера если и входили, то скрывали тщательно и прилюдно полировались только его воображаемые клыки и когти, которыми он был готов растерзать любого растяпу за самую ничтожную оплошность, даже, тех, кто не попадал под его субординацию.
– Мы готовы, доктор Ванмеер, – доктор Макдуган уверенно кивнула, и не теряя драгоценного времени, каталку вывезли из операционной.
– Хоуп, когда сдашь смену, я жду тебя в моем кабинете.
– Да, доктор Ванмеер.
Работа в столь крупном медицинском центре была весьма престижна, и не смотря на то, что профессия хирурга все меньше привязывалась к родословной, семейство Ванмееров пользовалось уважением хотя бы потому, что отец ни разу не поспособствовал дочери в продвижении ее карьеры или облегчении условий работы в резидентуре. Более того, он советовал ей самых жестких и требовательных наставников, руководствуясь тем, что они не гонятся за популярностью и заставляют оттачивать навыки и знания до идеала, который, впрочем, никогда не сможет быть достигнут. Истинный хирург всегда ищет возможность совершенствоваться и учиться.
Конец смены для Хоуп сегодня стал невероятно удачным и радостным.
Но вот, хорошее настроение дало трещину. Хоуп знала, что отец никогда не примешивает в работу сантименты. Исключением были только тяжелые или безнадежные случаи, когда скупой на эмоции Альберт Ванмеер рассказывал своим пациентам о важности поддержки близких, что их участие настраивает на положительный лад и упоминал о том, что лично ему, всегда придают сил мысли о его дочери Хоуп.
Жалеть кроху Сэмюэля Говарда Хартлоу, Хоуп не собиралась. Жалость не помощник врачу, даже не подспорье. Оно тянет за собой убийственные эмоции, слезы, вопросы, с которыми люди ходят в церковь, и на которые не получают ответы, а потом, как следствие, эту пустоту заполняла ненависть ко всему миру.
Смерть в стенах больницы была врагом, но не литературно страшным, а тихим, с которым каждый день приходится встречаться и вырабатывать в собственном организме иммунитет к постороннему горю, как и желание отобрать у этой жадной скотины хотя бы одну человеческую жизнь.
Хоуп постучала в дверь кабинета, на которой красовалась золотистая табличка с именем ее отца и услышала тихое приглашение войти. Она успела переодеть только униформенную рубашку, оставшись в широких больничных брюках и чистой футболке.
– Присаживайся, – задумчиво сказал Альберт, не глядя на измученное лицо дочери. В отделении неотложной помощи редко выдавались спокойные смены и усталость была там завсегдатаем, на которого уже никто не обращал внимание. Потому подкашивающиеся ноги не стали причиной для того, чтобы Хоуп посмела, даже будучи наедине с отцом, вольно вести себя и стараясь не сутулить окаменевшую спину, замерла стояла перед столом, за которым он заполнял историю болезни.
– Спасибо, – Хоуп опустилась в жесткое кресло и улыбнулась сама себе.
Даже в комфорте своим посетителя Альберт Ванмеер отказывал, выбрав самые неудобные кресла, которые только мог найти, чтобы никто надолго не задерживался.
