Текст книги "Ты ненадолго уснешь..."
Автор книги: Марина Головань
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)
Ну, хоть кому-то было лучше!
Бенедикт перекинулся парой слов с мистером Хартлоу, чтобы тот подписал согласие на посещение Сэма.
Мужчина, вопреки своему привычному скромному поведению, разразился потоком благодарностей, признавая, тот факт, что сын страдает от одиночества, а потому, ничуть не возражал. От внимания Бенедикта не укрылось, что с ним стали разговаривать, тщательнее подбирая слова и это было неудивительно. Серьезный как никогда, Нэд заявился в отделение в строгом костюме, с накинутым поверх него белым халатом. Дорогие часы, едва уловимый запах дорогого одеколона, кожаные туфли, вместо кроссовок. Будто чужой, незнакомый человек, но с теми же смешливыми голубыми глазами.
С Роуз и Лулу ситуация была много хуже. Девочка была не в силах держать яркие значки с любимым Спанч Бобом, за пополнением коллекции которых так внимательно следила доктор Ванмеер. Роуз, практически, перестала выходить из палаты. Ее разбирала самая натуральная зависть, когда на глаза попадались другие женщин со своими детьми. Даже с теми, которые были слишком слабы, чтобы передвигаться самостоятельно и их перевозили на инвалидных колясках. На них, ведь не навесили ярлык – не жилец.
Лулу было больно сидеть и о невинном развлечении, когда Роуз катала дочку по коридору, наслаждаясь ее довольной улыбкой и восторгом, пришлось забыть.
Сбившись со счета тем дням, которые они провели в стенах больницы, Роуз не допускала мысли о том, что свыкнется со своим положением до той крайней степени, когда хотелось остаться здесь навсегда. Боль, которая рвала материнское сердце, стала почти незаметной. Даже к ней можно было привыкнуть, а грядущая операция и неотвратимые перемены выворачивали тело наизнанку, открывая новые грани невыносимых пыток.
Почувствовав приступ тошноты, миссис Финдлоу сделала глубокий вдох и подняла выше новенький значок, на что Лулу широко улыбнулась.
– Все! – дверь с грохотом ухнула о стену, и в палате застыл вихрь, центром которого оказалась доктор Ванмеер.
Ее глаза горели от возбуждения одержанной победы, а голос немного дрожал.
– Роуз! Деньги нашлись! Откладывать нет смысла, состояние здоровья Луизы, усугубляется с каждым днем. Операция назначена на завтра. Я проведу с доктором Томером остаток дня на инструктаже. Сделаем свежие снимки МРТ, анализы для биохимии возьмут не позже семи утра, потом ЭКГ. К полудню будет готово, а в час начнем.
И хотя голос Хоуп был пропитан уверенностью, миссис Финдлоу не нашла в себе сил подняться со стула – ноги казались ватными, а слова застряли в горле. Но слезы выход нашли.
Брайан и Сэм, присутствовавшие при столь волнительном моменте, не смели шелохнуться и на их лицах медленно гасли и вновь играли бликами крохотных лампочки гирлянды.
Затянутое темными дождевыми тучами небо, не давало пробиться ни одному солнечному лучу и царивший в палатах полумрак разгоняли лампы дневного света. Типичная для сиэтловского лета погода вернулась в полной красе.
Неоднозначная реакция была вполне предсказуемой и Хоуп подошла к девочке, чтобы дать взрослым прийти в себя. Ее легко было ввести в ступор, когда люди без стеснения показывали свою беспомощность, а потому стоило проявить такт и дать всем отдышаться.
– Привет, солнышко! Ну, что завтра важный день.
Подсунув указательный палец к обездвиженной маленькой руке, доктор Ванмеер будто засветилась изнутри, когда Лулу беззвучно открыла рот и по привычке выдохнула, пытаясь сказать свое стандартное приветствие: «Хааап!».
Но это было лишь слабое дуновение, однако полупарализованные пальчики едва заметно дернулись в ответном прикосновении, будто подбадривая и вселяя уверенность в том, что это крохотное беспомощное создание готово к предстоящей схватке за жизнь.
– Мистер Финдлоу, к вечеру по прогнозу дождь, так что не теряйте времени. У вас с Сэмом двадцать минут на прогулку. Повязки, бахилы и полная экипировка. Сменную одежду потом передать в химчистку, – молчание затягивалось, а Хоуп очень остро ощущала подобные моменты. Ей сразу становилось душно, словно начиналась клаустрофобия.
Короткие, почти приказные команды были, как нельзя кстати, подступившие слезы мгновенно впитались обратно, да и реакция Сэма не заставила себя долго ждать.
– Ура! – послышался счастливый возглас мальчишки, и он засуетился, торопливо складывая фломастеры в коробку.
– Что рисуешь? – между прочим, поинтересовалась Хоуп, пока Роуз схватившись за сердце, металась между желанием смеяться и плакать.
У нее явно сдали нервы, но доктор Ванмеер окатила ее предостерегающим взглядом, призывая взять себя в руки. Не трудно было догадаться, что воля эмоциям настанет завтра, когда Луизу на каталке увезут в операционную.
– Покажешь? – Хоуп кивнула на широкий лист бумаги, который мальчик уложил на стол картинкой вниз.
– Нет, это сюрприз для тебя, и он еще не готов! Работа ….эммм, – порывшись на закоулках памяти в поисках «взрослого» слова мальчик отчаянно покраснел, понимая, что выглядит сейчас довольно глупо. – Работа масштабная и хочет доработки!
Умные слова облегчили душу ребенка, и он умоляюще сцепил пальцы.
– Только не смотри, ладно?
– Обещаю! Если, «оабота» так хочет, – искренне рассмеялась Хоуп. -Кстати, я понимаю, что времени мало, но постарайтесь обойтись без разбитых коленей и не неситесь сломя голову! -
Пристально всматриваясь в сияющее лицо мальчика, Хоуп встала у изножья его кровати, как вдруг заметила, что он ей подмигнул.
Хотя, нет! В этот момент он смотрел чуть правее, за ее плечо и заметив, что обожаемая им доктор, обратила на это внимание, в глазах Сэма промелькнула растерянность.
Может он подмигнул отцу, который носился по палате, в поисках одежды для прогулки, или это плод разбушевавшегося от урагана эмоций воображения? Хоуп понимала, что так и до невроза недалеко. Слишком много впечатлений и переживаний, а прошла только половина дня.
Оставшись наедине с Роуз и Луизой, доктор Ванмеер пододвинула к кровати девочки кресло на колесиках и села так, чтобы Роуз могла ее видеть.
– Крепитесь, я вижу, как Вам тяжело.
– Доктор Ванмеер... Хоуп, – Роуз запнулась и с трудом продолжила, – я вижу, с каким лицом сюда заходят врачи и медсестры. Никто не верит в успех операции, кроме...Вас.
– Вам этого мало? – Хоуп нахмурилась, давая понять женщине, что спокойно воспринимает столь противоречивое заявление.
– Я уже не знаю, откуда брать силы и надеяться на лучшее. Внутри одна пустота.
– Роуз, Вашей дочери будет только хуже день ото дня. И если, не провести операцию, исход стопроцентно будет только один. Вы его просто оттяните. Да, страшное может случиться и завтра, но у меня редко бывает полная уверенность в успехе операции, однако, я ею переполнена. Не буду скрывать, что подобный настрой на руку только мне, но позитивные мысли еще никому не помешали, – это было откровенное, но убедительное вранье, которое доктор Ванмеер с такой легкостью формулировала.
Общее настроение, относительно участи Луизы можно было хоть ножом резать, и такие псевдопохороны пока еще живого человека, очень сильно походили на огромную кастрюлю каши, которая начинала подгорать, и надо было мешать эту упрямую, густую массу прикладывая неимоверные усилия.
Врачи, медсестры, физиотерапевты, родственники, другие дети и их родители, давили массовым унынием, через которое никакая надежда не пробьется.
– Роуз, Вы слишком многое пережили только ради завтрашнего дня. Глупо отступать за один шаг до финиша.
– Но каким он будет?
– Хотите честно?
Перед лицом правды, миссис Финдлоу выпрямила спину и вся сжалась, словно ей предстояло вынести сильный удар.
– Готовьтесь к худшему. Вы уже к этому привыкли и не говорите, что не допускали самого страшного. Только не прощайтесь с ней. Я сегодня виделась с отцом Луисом, он сказал, что Вы часто к нему наведываетесь...
– Это глупо?
– Нет, – Хоуп решительно качнула головой. – Вам же становится легче?
– Легче, – эхом отозвалась Роуз.
– Эта служба к тому и призвана, как минимум. Идеология, в целом, неплохая и если свести ее к сути, то стоит положиться на волю случая, чаши весов которого может перевесить только убежденность, что все будет хорошо. Посмотрите, что стало с мистером Хартлоу. Человек выжжен изнутри, порой, мне кажется, что Сэм поддерживает своего папу, а не наоборот. Решение расположить вас в одной с Сэмом палате, хоть и было спонтанным, но дало неожиданный результат. Брайан, стал с большей благодарностью и силой воли относиться к своему положению. Он почти разорен, но в итоге состояние Сэма не такое критичное, как у Луизы. Мальчик может сам себя обслуживать и проявляет чудеса стойкости. Кстати, а Вы не заметили странного поведения?
– У Сэмми?
– Да.
Наконец-то Роуз удалось отвлечь, и тщательно покопавшись в памяти, она пожала плечами.
– Ничего такого. В последнее время он начала беспокойно спать. Примерно с тех пор, как Вы сказали, что у Лулу скоро операция. Пару раз, я слышала, как он плакал во сне, но тихо-тихо. Никого не звал, а на утро и вспомнить ничего не мог. Ах, да! Порой, он так пристально смотрит на потолок, но не неподвижно, знаете, когда задумываешься, а словно следит за чем-то. Я поначалу думала, что Сэм наблюдает за гирляндой. Впрочем, это может быть плодом моего воображения, сами понимаете.
– Конечно, – задумчиво протянула Хоуп.
– Доктор Ванмеер, а каким же чудом так быстро собрали деньги? Еще вчера на объявленном счету было не больше десяти тысяч.
– Сама не знаю! Чудеса!
Заразительного магнетизма произнесенного слова хватило, что миссис Финдлоу осторожно выдавила из себя улыбку. Ее взор просиял, и спокойствие бальзамом разлилось в груди.
Под тихий гомон беседы, Луиза незаметно уснула. Это случалось крайне редко, значит, боль не терзала малышку. Хоуп вышла из палаты и вздохнула с облегчением.
Не стоило накручивать себя накануне важного дня. Перед операцией не стоило наедаться, потом наверняка вывернет и приступы изжоги, которые случались довольно часто, будут не кстати. Брать быка за рога стоило всеми возможными способами уже сегодня, а потому «маргарита неаполитано» горячая и ароматная, тихонько исчезала из огромной картонной коробки, пока ее жадно поглощала худенькая на вид женщина, заперевшись у себя в кабинете.
Жевательные движения странным образом расставляли мысли в порядке приоритета, а отголоски в виде сомнений и вовсе таяли по мере того, как все тело окутывало блаженное чувство сытости. До вечера удалось окончательно достать Томера и Тео, прочитать и перечитать свежие анализы и снимки Луизы, даже, несмотря на запрет врачей, украдкой показать самые спорные доктору Хантер, пока Хуоп не вытолкали взашей из отделения интенсивной терапии.
Вернувшись домой, ее ждала новая обязанность, которая была в новинку, но выбора не было – Гард с глазами полными тоски, бросился к новой хозяйке, повалив ту на газон и чудом не утопив в своей слюне. В пасти был крепко зажат поводок.
Долгая прогулка в компании зверюги и нескольких полиэтиленовых пакетов для уборки собачьего облегчения, как не удивительно, вернули Хоуп Ванмеер ясность ума. Прохладный ветер с залива принес соленый запах океана, безумные крики чаек будоражили кровь в преддверии надвигающего дождя, который водопадом обрушился с неба, едва ноги женщины в компании огромного пса ступили на террасу.
Оглушительный шум заполнил все пространство, гипнотизируя и успокаивая. Гард устроился рядышком с Хоуп, которая удобно устроилась на крохотном табурете. Она машинально запустила свои пальцы за острое купированное ухо, наслаждаясь бархатистостью шерсти.
Странным образом, Хоуп редко чувствовала себя абсолютной одинокой, но это не вызывало в ней дискомфорта. Занятная головоломка, в то время, как весь мир вокруг низводил одиночество к категории убийственных явлений.
Отец изводил себя тем, что стремился избавить своего единственного ребенка от этого ядовитого состояния. Альберт не знал, что стоило только Хоуп закрыть глаза, как возвращалось щемящее ощущение теплоты и умиротворения, можно было поклясться, что слышаться мамины шаги и через мгновенье ее мягкая, нежная рука, пройдется по светлым волосам, отгоняя напрасные страхи.
Это чувство с годами только укреплялось. Вот уж, сила воображения! Более того, ощущение становилось наиболее реалистичным именно накануне предстоящих операций.
И сегодняшний день не был исключением.
По голове пробежали мурашки, затерявшись где-то в районе шеи. И, несмотря, на крепчающую прохладу, Хоуп чувствовала блаженное тепло и покой, она машинально подняла руку и накрыла ею свое правое плечо.
Иллюзия тут же исчезла, возвращая в реальность и к бархатной шерсти довольного до нельзя Гарда. В сердце едва заметно кольнуло.
На ступне левой ноги отчетливо ощущалась дырка в носке, в районе большого пальца. Порог медицинского центра сосредоточенно и с серьезным видом, доктор Ванмеер переступила с правой ноги. Белье была надето чистое, но старое. Никаких нововведений с того, момента, как она открыла утром глаза, ощутив, что тело больше не хочет сна, не последовало. Завтрак состоял из двух тостов с пюре из авокадо и лимонного сока с жареным сыром и нескольких ложек нежирного йогурта. Такси, по обыкновению, ожидало на подъездной дорожке. Сегодня действовал строгий запрет на подсчет секунд, за которые удастся добраться до машины, покинув дом.
Отец спокойно воспринял все завихрения своего ненаглядного чада, а потому даже не обронил слова, спокойно читая утреннюю газету. Впервые за долгое время у него был полноценный выходной. Мегги так же старалась не проронить ни слова, получив строгие указания от доктора Ванмеера.
Хоуп знала, что в отделении сегодня будет особо пристальное внимание к ней и нарочно шла в свой кабинет, опустив глаза в пол, кивком приветствуя детей, который спешили поздороваться с любимым доктором, женщина игнорировала голоса их мам и пап, как вдруг, совершенно отчетливо до ее слуха донесся приглушенный низкий голос Бенедикта. Пришлось споткнуться, но темп не убавился. Наверняка, пришел поддержать Лулу и Роуз. Похвально! Едва отперев дверь своего кабинета, она с грохотом ее захлопнула и повернула ключ.
На столе ее уже ждали результаты последних обследований Луизы и желтый запечатанный конверт, на котором, размашистым и сбитым почерком было написано – для Хоуп.
Это была история болезни Джеймса Маккардена.
Потом пошли звонки: из лаборатории, от Тео, из финотдела, затем доложили о том, что операционная готова и ровно в двенадцать, Хоуп вылезла из своего убежища, ощущая, как ее раздирают предвкушение, нетерпение и паника, вперемешку с несильным страхом. В целом, коктейль эмоций был терпимым, но вызвал жуткий дискомфорт, словно невозможно было почесать место, которое невыносимо зудело.
Она на секунду замерла, будто взвешивала трудное решение и его последствия и как ни странно, прошла мимо палаты Луизы и Сэма, юркнув по привычке на лестницу.
«Жаль, что не с десяти до одиннадцати!»
В часовне было не многолюдно, и никто не обратил особого внимания на женщину, которая старалась не смотреть на людей. Ее охватила оторопь, словно впервые нужно будет рассказывать Санте стихотворение, которое она напрочь забыла. Падре Луис, наверняка, находился в исповедальне и хорошо!
Лоб взмок за долю секунды, как и ладони. Хоуп замерла, как вкопанная. До распятия оставалось не больше нескольких шагов, но тут, ее вполне ощутимо толкнули, мимо проходящая пара. Не врачи и не студенты, двое мужчин с печальными лицами. Они горячо извинились, чем привлекли внимание священника. Он как раз закончил принимать исповедь и украдкой выглянул из-за коротенькой занавески, но выходить к Хоуп не стал, боясь «спугнуть» ее.
Словно опомнившись, что у нее мало времени, доктор Ванмеер, ощущая неловкость, подошла к алтарю и не зная, с какими словами обратиться, опять впала ступору. Ее голова резко дернулась, и глаза резко защипало, так часто бывало в детстве, когда шалости заходили слишком далеко и нужно было держать ответ перед родителями. В такие моменты, жалость к самой себе, нелогичная и сильная, тянула за собой рыдания, вперемешку с полной капитуляцией, от чего совесть становилась чистой, и непременно наступало облегчение.
До отца Луиса долетело лишь одно слово, от которого он и сам весь сжался, отпрянув в спасительную тьму конфессионала.
«Помоги».
Искренне, полное чистосердечного и полного признание своих слабостей и сомнений, детское и надломленное.
Не последовало никаких вспышек просветления, не ощущалось особой благодати, только радость от того, что упрямец признавал свои ошибки и немощь контролировать хоть что-то в непредсказуемой цепочке событий.
Еще несколько секунд в тишине и Хоуп, шмыгнув носом, с силой потерла глаза и буквально выбежала.
Как же, как же.... Великому гению сегодня предстояло страшное испытание. Отец Луис помолился вслед за женщиной-хирургом.
– Добрый день! Как настроение? – пролетел веселый голос Хоуп, только эффект был произведен противоположный.
Сегодня Сэм был один, но отсутствие его папы компенсировалось наличием Микки Дьюри и Бенедикта. И если интерн получил вполне конкретные инструкции присматривать все утро за миссис Финдлоу, то мистер Купер присутствовал исключительно по своей инициативе, что нашло в сердце Хоуп странный отклик.
Внимание Нэда было полностью поглощено сложной конструкцией, которую он собирал с Сэмом. На данном этапе результат только начинал вырисовываться: сплетение проводов, деталей и трубок должно было в итоге стать роботом.
Хоуп заметила, как преобразились черты лица Бенедикта, когда она зашла в палату, что немало ее смутило.
«О, нет! Давай только без лишнего внимания», – пронеслось в ее голове, а едва заметный резкий отрицающий кивок, мигом оборвал воодушевление Купера.
Миссис Финдлоу выглядела... жизнеспособной. Может женщина и пыталась крепиться до того, как Хоуп ворвалась в палату, но вот, резко закрыла рот рукой и намертво вцепилась в поручни кровати Лулу.
Девочка по обыкновению выдохнула приветствие, и пальчики зашевелились, в поисках нового значка. Скромные подарки со стороны Хоуп были больше психологическим аспектом, который вырабатывал у детей с синдромом рефлекс для успокоения.
Перед глазами Луизы появился красивый зеленый значок с красными полосами, на котором была изображена неунывающая морская звезда из детского мультсериала.
– Как самочувствие? – последовал вопрос к Роуз.
– Микки напичкал меня успокоительным, а то я бы уже...., – нос миссис Финдлоу покраснел, а глаза заблестели.
– Отлично! Сейчас за нами зайдет Тео, и Вам можно будет проводить Луизу до дверей операционной, чтобы девочка не испытывала лишнего стресса. Кто-нибудь из Ваших родственников сегодня приедет?
Ноль эмоций в отношении Купера, не были показательными. В неоднозначном отношении к людям и странном поведении у Хоуп Ванмеер практически не было конкурентов. За отсутствием всякой наигранности, Нэд быстро разобрался в оставшихся вопросах, относительно ее личности и множестве кусочков сложной мозаики, которая с утра дополнилась еще десятком противоречивых элементов.
Непонятные ухмылки персонала относительно «прибабахов» их молодого светила, споры на счет признаков аутизма, когда «ее высочество» заявится на работу, со слов Джерри Томера и неспособности даже поздороваться, а также длинный список суеверий, вплоть до дырявого носка на правой ноге – находка для прикладной антропологии. Потом медсестер охватил ажиотаж и понеслись совершенно невероятные байки, про «диагностических» комаров, которые если залетят в палату и укусят пациентов больше десяти раз, то непременно жди ухудшения.
Само собой нельзя перед операцией стричь ногти.
Долго и натужно смеялись над незадачливым доктором Томером, который хотел поменяться и не ассистировать Хоуп, а если бы это случилось, то операцию можно считать провальной.
Сегодня даже закрыли вход для студентов-практикантов, чтобы те с дуру не ляпнули, что-то вроде «а можно какой-нибудь интересный случай», случаев было бы столько, что болтунов врачи могли придушить болтуна голыми руками.
И святая святых это сказать: «Что-то скучновато...».
Микку Дьюри припомнили давний случай, когда он выдал эту фразу на практике в морге. В тот день случилась авария на местной водонапорной станции. Погибло четырнадцать человек. Парнишку заставили помогать со вскрытиями всех тел.
Несколько лет назад выдался год, когда развелось много мух и, тут же заприметили, если одна из этих тварей проберется в неотложку, где реанимируют людей, и сядет на пациента, то все – труп. За этими гадами гонялись, как умалишенные, нарушая все законы физики и ставя рекорды по прыжкам вверх с мухобойкой наперевес.
Взгляд Бенедикта медленно прошелся по фигуре Хоуп, и тут же на губах заиграла умиленная улыбка, потому что сквозь вентиляционные отверстия «кроксов» отчетливо виднелся обнаженный кончик большого пальца, хотя носки были на месте.
«Чудачка», – с нежностью подумал он и потрепал по плечу Сэма, который затаив дыхание следил за сборами Луизы.
Джери Томер то ли в шутку, то ли всерьез предупредил его, чтобы никаких напутствий вроде «удачи» или «ни пуха ни пера» вслед Хоуп не полетело.
– Да, мои родители и друзья, – растворился голос Роуз уже в коридоре.
– Прекрасно. Вам лучше побыть с ними.
Из-за угла появилась мощная фигура Тео Робсона. Он специально не закрыл лицо маской, чтобы Луиза его узнала.
Роуз держалась с трудом, мысли путались, и она боялась отвести взгляд от лица своей малышки, а потому и не заметила как быстро они добрались до операционной.
Перед распашными дверями, каталку остановили.
Медленно убирая свою руку от ладошки Лулу, Роуз внезапно уверенным голосом произнесла:
– Я люблю тебя, солнышко! Пора немножечко отдохнуть, ты поспишь, а как откроешь глазки, мама будет рядом. Обещаю!
Трогательная интерпретация «я тебя не отпущу» помогла Хоуп понять, что миссис Финдлоу сделала выбор, но стоило им только скрыться в оперблоке, как женщина разрыдалась. Ее тут же обступили подоспевшие родственники. Из-за дверей было слышно, как в унисон ей кричала Луиза.
Успокоить ребенка, который буквально зациклен на своей матери, было серьезной проблемой. Пока шла подготовка к операции, с малышкой находилась доктор Шуст, а Тео и Хоуп намывали руки и облачались в стерильные костюмы. Медсестра поочередно надела им по две пары резиновых перчаток, а затем маски на лица. Тео не стал проявлять галантность и прошел первым, зная, что у Хоуп свой ритуал.
Она всегда, на несколько секунд застывала в дверном проеме, как и сейчас.
Удивительное и странное чувство началось с кончиков пальцев на ногах, стремительно поднимаясь все выше к голове. Ощутимый мандраж, будто вытягивали вакуумом и Хоуп закрыла от блаженства глаза. Это было поразительно и не поддавалось описанию, но факт оставался фактом – порог операционной переступил уверенный в себе хирург, который испытывал только спокойствие.
Жаль, что тем же не могла похвастаться и Лулу. Ее лицо раскраснелось, и из носа обильно вытекала прозрачная слизь.
– Тихо, тихо, девочка. Смотри, это же я! Хааап! – поспешно стянув маску, доктор Ванмеер нарочито близко нависла над Луизой, тем самым перекрывая ей обзор на незнакомую обстановку и людей.
Но плач не прекратился. Следовало принять более радикальные меры.
По стерильной комнате, уставленной сложной техникой, всевозможными шкафами и тумбочками с инструментами и препаратами, внезапно, разнеслись звуки песни. Робсон, закатил глаза, широко улыбнувшись под маской. Это была его колыбельная.
Пока ужасное и нестройное исполнение творило чудеса, педиатр и медсестра подключили электроды, а Тео перепроверив дозировку наркоза, встал у изголовья стола и в пример доктору Ванмеер, немного приспустил маску, открывая лицо.
– Вот так, малышка, не бойся, – широкая прозрачная пластиковая маска с гофрированной трубкой, мягко улеглись на личико Луизы. Новая волна паники была на подходе, судя по суженным зрачкам, но Хоуп стала петь громче и встав на подножку, снова появилась в поле зрения девочки.
– Кто шепчет там, чтобы ты не верил словам? Спросишь меня: «Неужели, ты мне соврешь?»
Вся команда кривилась из-за того, что их ведущий нейрохирург страшно фальшивила и не попадала в мотив, терзая слух, а Робсон страдал больше остальных, словно находился на семейном ужине и настало время для демонстрации талантов не особо одаренных отпрысков.
Благо, что Лулу уже сонно моргала, а частота сердцебиения приходила в норму, судя по монитору. И ведь никому невдомек было, почему так фальшивил голос у Хоуп. В тот момент, пока она пела, вызывая самые разные эмоции у своих коллег и десятков людей наблюдающих, за подготовкой к операции, она не могла отрицать очевидного. И если случай Луизы по своей уникальности, будоражил ее разум, как хирурга, то тяжелое состояние девочки находило отклик в душе совершенного иного рода. Этот ребенок, вполне вероятно, сейчас закрывал глаза навсегда.
– Не бойся малыш и не верь, что сказала звездааааа. Я рядом буду, а ты ненадолго уснешь.
Пальчики Луизы разжались и красочный значок забрала медсестра, после чего упаковала его в стерильный пакет и убрала в тумбочку. Затем она удалилась, чтобы сменить перчатки и продезинфицировать руки.
– Тебе не успокаивать детей своим пением, а воскрешать из мертвых, – не выдержал Робсон, когда доктор Ванмеер с ехидством взглянула на него.
– Тонкое замечание, доктор Робсон! – нарочито сказала сказала Хоуп и окатила друга убийственным взглядом, за слово «мертвые». – Показатели жизнедеятельности, доктор Шуст.
Энди быстро отчеканила данные и Луизу ловко перевернули на живот, проследив, чтобы лицо попало в выемку на столе. Еще раз проверили все электроды, соединения и надежность их крепления. Слаженность действий буквально гипнотизировала, многочисленную публику, которая пристально следила за происходящим.
Студенты последних курсов, аспиранты, интерны и состоявшиеся доктора толпились в смотровой, которая нависала сверху.
– Как вы можете наблюдать, доктор Ванмеер производит ламинотомию, чтобы открыть спинномозговой канал на один уровень ниже и на один уровень выше солидного компонента опухоли., – тихий голос одного из докторов, который привел группу студентов, прояснял отдельные этапы операции. – Затем края разреза прошиваются и подшиваются к мышцам разведения в стороны. Прокладывается длинный ватник для тампонады возможного мелкого венозного кровотечения и проводится визуальная оценка дорзальной поверхности спинного мозга в зоне доступа.
Хоуп рассекла арахноидальную оболочку по средней линии на всем протяжении и развела их в стороны.
– Лигатуры. Пять ноль, – последовала ее команда, и медсестра передала ей инструменты.
Джерри ловко подхватил их и закрепил.
Диссекция завершалась. Настал этап непосредственного перехода к опухоли.
Томер пристально наблюдал за тем, насколько полноценно Хоуп проводит миелотомию на протяжении всех опухоли. Это позволяло минимально травматично развести интактный спинной мозг, чтобы обеспечить достаточное пространство для манипуляций по удалению.
Время в операционной искривлялось и меняло свои свойства. О том, что прошло больше двух часов, Хоуп догадалась только после того, как почувствовала, что ее шея затекла. Но теперь наступал самый ответственный момент – максимальное безопасное частичное удаление не меньше девяноста процентов опухоли. Идеальная практика для интуиции, потому что никто кроме хирурга не определит полный объем удаления при диффузных опухолях. Только она определит этап достижения субтотального удаления, принимая на себя буквально ответственность за жизнь пациента. Ведь четкого критерия, на основании которого можно с уверенностью говорить о значимом повреждении двигательных путей спинного мозга, не существовало.
Хоуп снимала ткань переродившихся клеток слой за слоем, словно луковицу, периодически спрашивая Робсона о состоянии показателей жизнедеятельности Луизы, пока уровень кровяного давления не упал до критического, столь резко, что Томер чертыхнулся сквозь зубы.
-15-
Понятие о родительской любви у Бенедикта складывалось из размытых образов, прописных клише и забитого щемящего чувства в глубине души. А потому, при виде Роуз Финдлоу, которая с каждым часом все больше походила на статуи из песка, готовую рассыпаться в любой момент, его пробрало до той степени, когда люди начинают отворачиваться, при виде такой концентрации страданий.
Миссис Финдлоу морально готовилась к операции Луизы несколько лет, но реакция организма поражала даже ее. Дикая головная боль, тошнота, каменный живот из-за сведенных мышц и отрывистое дыхание, не поддавались контролю рассудка. Микки Дьюри то и дело наведывался, чтобы проведать женщину, он не утерпел и поддался любопытству, некоторое время проведя наблюдая за операцией. Роуз наотрез отказывалась на это смотреть, но когда Микки вернулся, ее взгляд впился в него намертво, в надежде услышать утешительные слова, что все идет по плану.
Микки неуверенно кивал ей, рассеянно улыбаясь, первые три часа. Хоуп предупреждала, что операция сложная и времени уйдет не мало. Размытая формулировка вполне могла уложиться в пять или шесть часов, пока за окном не стемнело.
Родители Роуз, до этого снующие между отделением и своей дочерью, окончательно сникли. Старики, обняв свое дитя, держались из последних сил. В окружении близких людей, Роуз оставаться невыносимо одинокой в своих страданиях, понимание которых лежало далеко за пределами восприятия непосвященного человека.
«Слишком долго!» – пульсировала тревожная мысль, от которой становилось невыносимо.
Что-то пошло не так...
Забеспокоился и Бенедикт. История хирургии знавала, случаи, когда на некоторые случаи по удалению опухолей, особенно головного мозга, когда у специалистов уходило не то, что многие часы, а целые сутки. Но тогда, хирурги сменяли друг друга, чтобы усталость не сыграла злую шутку. В конце концом, это были живые люди, которые не имели права на дрожь в руках.
