Текст книги "Ты ненадолго уснешь..."
Автор книги: Марина Головань
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)
Сбившись со счета, Альберт давно смирился с тем, что его совесть строит по-детски высокую и шаткую конструкцию из этого нерадостного стройматериала и настанет тот час, когда все рухнет и стиснет его грудь так, что продышаться будет нельзя. Не добавлял радости и тот факт, что мать уже завтра должна была отбыть в Амстердам.
Уна отправится прямиком в дом престарелых. Чтобы избежать лишних переживаний Альберт строго запретил Мегги рассказывать Хоуп о том, что его мать два раза искали по району. Старуха забывала принять лекарства и уходила выгуливать своего питомца, отчего в скором времени терялась и непременно кричала, чтобы ее не трогали чужие люди, в то время, как в полицейский участок приехал ее родной сын, чтобы забрать домой.
На первый взгляд сегодняшнее утро было спокойным, если не считать, что на крыльце, закинув назад головы мирно спала Хоуп и мистер Купер. Вполне можно было сделать вывод, что оба были мертвецки пьяны, но приглядевшись, Альберт заметил, что у обоих во лбу воткнута тонкая длинная игла с кусочком обугленной ваты на конце. Храп стоял жуткий – двухголосый.
Значит, был расслабляющий сеанс иглоукалывания с ароматерапией.
Молча вскинув брови, Альберт бессильно покачал головой, но внутри тихонько екнуло от представшей картины. Хоуп была не безнадежна в своем упрямом стремлении к одиночеству. Правда, компания была более чем странная.
Стараясь не шуметь, доктор Ванмеер тихонько отворил дверь и зашел в дом. Через пару часов должен был приехать нотариус, чтобы заверить завещание Уны. В гостиной пахло собачьим кормом, освежителем воздуха и апатией, а перед глазами стояло лицо мистер Хаксли – полное смирения и напрочь лишенное сожалений. В такие дни Альберта воротило от людей и прежде от самого себя, укрепляя уверенность в том, что отчуждение есть единственный способ сохранить рассудок. Расстановка приоритетов всегда действовала на него, как лошадиная доза успокоительного, а там и гуманность с совестью тихонько загибались, ведь они были далеко не на первом месте.
-14-
У оценщика элитной антикварной лавки мелкой дрожью било все тело. Дивное колье и серьги с подлинным фирменным клеймом Леопольдо Гори, к которому он не смел прикоснуться, смакуя предвкушение, было огромное удачей.
– Позвольте поинтересоваться, как оно к Вам попало? Наследство? – в голосе мужчины могло быть намного больше иронии, учитывая внешний вид женщины, которая принесла украшения, но оценщик уже принялся рассматривать через специальную лупу изумруды, после чего тихонько полез в карман за платком, чтобы протереть взмокший от волнения лоб.
– Подарок от баронессы Ванмеер. Это моя бабушка.
Еще один, но уже более пристальный взгляд, прошлись по невысокой фигуре гостьи.
– Как жаль, что Вам приходится расставаться с этим чудом! – едва скрывая радость произнес мужчина, размытого возраста с ухоженными усами и Хоуп, разумеется, ему ничуть не поверила.
По иронии судьбы она закладывала фамильные драгоценности именно в тот день, когда ее бабушка отбывала обратно в Европу. Этот факт изрядно добавлял горечи. Сами побрякушки она не жалела.
Прощание с Уной вышло, чуть ли не лицемерным, но вежливость для бабули стояла всегда на втором месте после прямолинейности.
Альберт не особо любил моменты прощания, а потому лично помогал водителю такси укладывать багаж в машину, пока его дочь с понурым видом не решалась сказать своей бабушке на прощание то, что ее нещадно терзало. Подробности этой диллеммы он знать не желал, будучи в курсе того, что Хоуп в очередной раз пытается перехитрить жизнь и нарушает профессиональную этику. Альберта не покоробил и тот факт, что дочь не обратилась за помощью к нему в первую очередь. Значит, изучила вдоль и поперек отцовский характер, что с одной стороны, безусловно, радовало.
– Я, правда, буду скучать, бабуль! – Хоуп первая прервала гнетущее молчание, приобняв худые плечи старушки, на что Уна тут же встрепенулась и гордо вскинула подбородок.
– Ага! Больно надо мне от тебя и твоего папули сопливые платки считать! Я возвращаюсь, наконец-то, к себе, в человеческие условия, к нормальной прислуге. Где знают, какой жирности сливки идут к эфиопской арабике по утрам и где нет комаров вперемешку с неугомонными сверчками. Не говори глупостей, девочка! Давай к делу! Уна еще может отличить печаль-тоску в чистом виде от недомолвок с той же примесью!
Не улыбнуться было невозможно, но Хоуп все же не смогла смотреть прямо в глаза.
– В моем отделении есть двое детей, которым обещали деньги на операцию, но по страшному стечению обстоятельств, они теперь брошены на волю случая.
– Другими словами, всем на них наплевать...
– Не наплевать, но из-за урагана благотворительные фонды завалены обращениями пострадавших, страховые компании несут убытки, выплачивая компенсации...
– Детка, но это не твои проблемы,– взгляд Уны заволокло, и женщина закусила губу.
– Это мальчик и девочка. У малышки синдром Дауна и состояние тяжелое, операция необходима в течении нескольких дней.
– Что-то мне подсказывает, что выход ты уже нашла, – усмехнулась старуха, поняв, что внучка не собиралась отступать.
Сглотнув подступивший к горлу ком, Хоуп зажмурилась и выпалила:
– Могу ли по своему усмотрению распорядиться твоим подарком?
Уна повернула к внучке исчерченной морщинами лицо и неизменно накрашенные старческие губы сжались в тонкую линию.
– Тебе так важно мое одобрение? – старушечий голос дрогнул от обиды, которая осталась на задворках сознания, просто по привычке. В серьез сердиться на свою «ля сури», Уна не могла.
– Мнение отца мне известно давно, а больше близких людей у меня нет, так что – да! Очень важно! И друзья не особо состоятельные.
Цепкие узловатые пальцы впились в руки Хоуп, и через мгновенье она оказалась, в жестких и не по возрасту сильных объятиях своей бабушки.
– Пожалуй, это лучшее применение побрякушкам. Не тушуйся детка, я завидую твоим идеалам, до которых мне пришлось быть еще пару жизней покрутиться среди всякого дерьма! Поступай, как считаешь нужным, Мышонок! – тонкие пальца с выпирающими суставами, замотанные в морщинистую кожу, до боли сжали руки внучки.
– А ты постарайся следить за своим здоровьем! – Хоуп старалась крепиться, но глаза уже застилали слезы.
– За ним и без того с десяток человек следит. Тесно нам в этом «клубе» доброжелателей, – Уна с трудом удерживала крепость голоса и чтобы взять себя в руки сделала глубокий вдох.
Женщины замолчали.
– Пусть Гард с недельку у тебя в комнате поспит. Хорошо? Мальчик будет скучать по мне, но больше я не могу за ним ухаживать.
Пес был тут как тут, когда услышал свое имя. Животное, ростом чуть ниже стандартного пони, ласково припал холеными боками к обожаемой хозяйке, едва не свалив ее.
– Фу, псина! Убери от меня свои печальные глазищи! Натаскался уже старушечьего тела по лестницам! Не нужен ты мне больше! Вот, люби новую хозяйку и служанку их не сожри в первую неделю!
Гневная тирада исторглась из уст мадам Ванмеер намеренно громко, после чего Уна с удовольствием отметила, как побледнела притихшая на кухне Мегги.
Если пошла угроза расправы, значит, для бабули настала последняя стадия терпения.
– Как только будет возможно, я приеду навестить тебя, – Хоуп заключила в объятия бабушку, но тут ее щелкнули по носу.
– Не ври!
– Тогда буду писать.
– Не пиши! – Уна была непреклонна. – Шли открытки. Все равно в скором времени, я мало кого узнаю, а открытки хоть пополнят коллекцию. И сотри со своего прелестного личика эту жалостливую гримасу. Женщины Ванмееров лишены столь малахольного чувства. Я прожила жизнь так, как считала нужным.... Хотя бы, какую-то ее часть. Взрастив в себе наперекор вышколенному характеру безвольной тряпки, подобие мнения. Надеюсь, итогом этих стараний будет не только сострадание, особенно от такой умной женщины, как ты, моя дорогая. Не вешай, нос! И прощай, Мышонок. Ах, да! Бенедикту горячий привет! Вот с ним приезжай сколько хочешь.
Бабушка была неисправима и, хотя ее проводы могли быть испорчены несколько раз, Уна в свойственной ей манере разрядила обстановку, отмахнувшись от навязчивой заботы двух единственных близких ей людей.
– Мисс! Мисс, простите! Вот цена, которую я могу Вам предложить.
Голос оценщика выдернул Хоуп из воспоминаний, и она несколько секунд бездумно рассматривала нацарапанные на клочке бумаги цифры.
– Еще пятьдесят тысяч сверху или я ухожу, – еще не договорив, она пододвинула к себе обратно бархатный футляр и решительно его захлопнула.
– Мисс Ванмеер, не горячитесь! Давайте обсудим, – растерянный вид мужчины мешался с твердостью в голосе, но женщина уже поднялась со стула и направилась к выходу, от чего усы оценщика затряслись вместе с челюстью. – По рукам!
Сегодня был последний день общественных работ, точнее, день, когда Бенедикт должен был забрать из медцентра подписанные доктором Уиттон бумаги и прибыть в полицейский участок.
Не испытывая особой уверенности, что последует согласие, Нэд предложил Хоуп заехать за ней этим утром. Возражений от нее не последовало, как впрочем, и других слов. Только короткая просьба заехать в антикварную лавку. Причиной ее замкнутости таилась вовсе не в неловкости, которая могла возникнуть после недавнего вечера, плавно завершившегося неожиданно проведенной вместе ночью. Наверное, отъезд бабушки оставил плохой осадок.
Дверца машины громко хлопнула и Хоуп плюхнулась на сиденье, с силой прижимая к себе бумажный пакет.
– Теперь в банк, буквально на пятнадцать минут, а потом на работу...мою.
– Хоуп, все в порядке? – Бенедикт повернулся к ней всем корпусом и протиснул руку, чтобы повернуть ее лицо к себе, но так и не посмел прикоснуться.
– Да. Одной проблемой меньше! – она решительно кивнула с таким видом, словно последние несколько минут топила котят в ведре.
Не трудно было догадаться, что она заложила весьма дорогую вещь и теперь пыталась свыкнуться с мыслью, что другого выхода не было, а потому множество вопросов отпало тут же и Бенедикт не стал добавлять масла в огонь, чтобы избавиться от дискомфорта, прежде всего, для самого себя. Он понимал, что доверие Хоуп можно заслужить только одним способом – полностью подстроиться под ее непредсказуемое поведение. Сам факт того, что Бенедикту внезапно понадобилось копаться в хитросплетениях чужой личности, был из ряда вон, но навалившиеся проблема лихо маскировали ситуацию.
С делами было покончено чуть ли не к полудню, и Хоуп будто заметила, что все это время она не была одна.
Бенедикт, как обычно, направился, к лифтам, чтобы подняться в отделение, как вдруг почувствовал, что его придержали за руку, обхватив крепкими миниатюрными пальцами.
– Я в финансовый отдел, проверю, прошел ли перевод. Выбью на завтра операционную и утрясу бумажную волокиту, – Хоуп резко запнулась и задержала дыхание, не подпуская лишних слов.
Ее вовсе не жгла теплая ладонь Нэда, удерживающая ее, но прикосновение было приятным. Это вызвало знакомое тягучее чувство, которое нельзя было спутать с простой поддержкой или вежливостью.
– Полагаю, мы теперь не скоро тебя здесь увидим? – пробормотала себе под нос Хоуп, но глядя прямо в глаза.
– Отнюдь! Я только хотел спросить, к кому обращаться за пропуском? – отозвался чуть смешливый голос.
Суматоха снующих в разные стороны пациентов и медиков, оставляла все меньше пространства между их телами. Она почти уже упиралась носом в грудь Купера, ощущая то, как он невероятно приятно пахнет, а чтобы посмотреть на него теперь, пришлось закинуть голову и перебороть желание подняться на цыпочки. Слишком большая разница в росте.
– Доктор Уиттон тебе поможет. Еще нужно согласие родителей тех детей.... Ммм в общем, согласие Брайана и Роуз, как я понимаю.
– Ты права! И да, кстати, не забудь о вечеринке у моих родителей. Надеюсь, после него вторая проблема отпадет.
– Я тоже надеюсь! -Хоуп отстранилась и сделала два шага назад. – История болезни твоя еще до завтра. Не теряй времени зря. Зайдешь в мой кабинет и оставишь папку на столе, а я верну ее в архив. Удачи, Бенедикт!
Не изменяя своим привычкам, доктор Ванмеер легко подскочила к дверям, ведущим на лестницу, не став дожидаться лифта.
Нутро съедала странная пустота, которая нахлынула в полную силу, стоило только остаться наедине с собой, но гадкое ощущение Хоуп, списала на мандраж перед операцией. Это противное состояние накроет ее с головой уже завтрашним утром.
В финансовом отделе быстро подтвердили зачисление средств целевого перевода на пациентку Финдлоу. Снова пробежка по лестничным пролетам и вот, знакомые, до боли расписанные детскими рисунками стены отделения замельтешили перед глазами.
Сцепив челюсти с такой силой, что даже кожа на скулах побелела, Хоуп торопливо шла по длинному коридору в кабинет доктора Уиттон, как ее взгляд упал на приоткрытую дверь палаты Сэма и Лулу. Как раз было время посещений и помимо орды родственников, вокруг стоял гвалт от разномастных аниматоров, среди которых был преклонного возраста мужчина – Лайнелл.
И если этого посетителя Хоуп могла еще терпеть, то его дрессированного питомца ненавидела всеми фибрами души. Кот по кличке Сироп среди персонала отделения имел дурную славу, о которой старались не распространяться. Этот экземпляр пушистого недотроги был достаточно нелюдимым, но терпелив до безумия к детям и позволял себя тискать сколько угодно. Сироп стойко переносил таскание за уши, за усы и хвост, но редко проявлял внимание в ответ. Вот только, если он по доброй воле забирался к ребенку на руки и прижимался всем телом, укладывая голову на плечо, тогда стоило ждать беды.
Словом, к гадалке не ходи у несчастного будет рецидив или хуже.
Хоуп знала, безошибочную статистику по Сиропу. За все время его посещений, кот в разное время проявил ответное внимание к шести пациентам.
Четверо из них дети скончались. Двое, до сих пор проходили лечение. Безуспешно.
Лайнелл уже зашел в палату со своим питомцем, как дорогу ему перекрыла доктор Ванмеер. Ее лицо раскраснелось, а глаза горели праведным гневом.
– Хоуп! – раздался радостный голос Сэма и мальчик подскочил с кровати, которая была завалена карандашами, фломастерами и изрисованной бумагой.
Радовало, что помимо Роуз здесь еще присутствовал и мистер Хартлоу.
– Извините, но в этом палате находятся пациенты, которые переведены на особый режим. У обоих на этой неделе операция и я стараюсь исключить любой риск инфекции или аллергии.
На ходу выдумывая правдоподобную версию, Хоуп с ужасом наблюдала, как флегматичный вид Сиропа, резко поменялся – животное заинтересованно принюхалось и уже натянуло поводок. Но не успев сделать и шага, кот подпрыгнул на месте, от того, что Хоуп неловко качнулась и наступила ему на хвост.
Из палаты по коридору разнесся душераздирающий вопль и следом за ним, заливистый смех Луизы, которой понравилось представление.
Мужчина тут же подобрал Сиропа и утешительно прижал к себе, рассыпаясь в извинениях перед детьми. Это был добродушный человек, который всем сердцем переживал за маленьких пациентов, но Хоуп ничуть не пожалела о проявленной жестокости и с легким злорадством проводила эту парочку в коридор, где ее тут же подхватил под локоть Джерри Томер.
– А вот и наша супер-звезда! Пойдем-ка, милочка, потолкуем по душам. От меня ты пинком не отделаешься!
– Отвяжись, Джерри. Мне нужно к Уиттон, а после я жду тебя в своем кабинете. Проведу инструктаж и ознакомлю с планом операции Луизы, – ловко извернувшись, она освободилась от стальной хватки и сунула голову обратно в палату. – Я скоро забегу вас проведать. Роуз для Вас отличные новости! Лулу, зайчик, это тебе. Сэмми, я надеюсь увидеть твои рисунки.
Значок со Спанч-Бобом описал дугу в воздухе и попал точно в руки миссис Финдлоу, которая оторопела и расцвела в улыбке.
– Мне некогда, Джерри! Отвали!
– Какие еще хорошие новости? – Томер в отличии от Хоуп видел знак провидения в том, что безнадежно больной ребенок остался без средств для дорогостоящей и бесполезной, в данной случае, операции. Но победоносное, плохо скрываемое выражение лица Ванмеерши было слишком хорошо ему знакомо.
Томер нахмурился и тут же ехидно оскалился.
– Значит, нашла деньги... Как вижу, встреча со спонсором прошла удачно, – он всплеснул руками. – И что они в тебе находят?
– Не знаю! – Хоуп пожала плечами, не спуская взгляда полного презрения со своего коллеги. – Может быть, хребет, которого ты лишен напрочь!
– О твоем свидании с сынком Купера, разве что в морге не судачат. Жаль, что столько денег будет пущено на ветер. К тому же, я подписал отказ от ассистирования, подробно изложив с десяток причин, по которым я считаю, хирургическое вмешательство для Луизы Финдлоу будет иметь необратимые последствия с летальным исходом.
Хоуп знала, каким мастером манипуляций был Томер, а в отсутствии Хантер, он без проблем уже наверняка перетянул на свою сторону и доктора Уиттон.
– Очнись! Деньги могут быть направлены на спасение жизни ребенка, который имеет все шансы стать полноценным, – прошептал Томер, продолжая отстаивать свое мнение, которое было для Хоуп более чем понятным.
– Неплохая попытка, Джерри, но клятва дается не только для тех, кому легче помочь. Продолжай! Но менять утвержденный персонал, накануне операции, я не стану. Сейчас самое время для кульминации.
Сарказм в словах Хоуп был настолько явным, что мужчина тут же сбросил маску доброжелательности, и черты его лица затянуло непроницаемое, дежурное выражение.
– Консилиум, во главе с твоим отцом, через двадцать минут. Во втором корпусе. Свежие снимки КТ, последние анализы и динамика состояния за последние десять дней. Доктор Уиттон просила тебя не опаздывать.
Не дождавшись ответа, Джерри Томер тяжело вздохнул.
– Уж определись – прагматичная ты или сентиментальная. Не получится всех на свете вылечить или спасти. Взрослей, дорогая! Относительно Паунда мозг же на «ура» сработал! – ослепительная улыбка Джерри должна была разбить лед, как обычно. В открытые контры этот человек любил вступать, но любую правду сдабривал животным обаянием.
«Перемены и правда, это то, чего боятся все люди», – всплыли слова матери, которые Хоуп слышала довольно часто, но только сейчас до нее доходил их невероятно глубокий смысл.
Глянув на телефон, чтобы проверить время, доктор Ванмеер чертыхнулась и пулей понеслась в свой кабинет, чтобы набросить белый халат.
Состав консилиума подразумевал наличие, как минимум двух профессоров, а придраться к ненадлежащему виду, было хлебом с маслом любого столкновения мнений в щекотливом вопросе недоверия к действиям коллег.
Часовня приняла свой прежний вид, хотя ее нельзя было подвести под определение оскверненной, но отец Луис собственноручно навел блеск и с благословением отпустил две семьи, которые ютились здесь двое суток.
Власти города начали предоставлять пострадавшим временное жилье, и медицинский центр Вашингтона теперь мог отвлечься на собственные проблемы, которых было более чем достаточно. Небольшой зал, который вмещал в себя не больше десяти скамеек, никогда не пустовал. У исповедальной, порой, образовывалась самая настоящая очередь, а потому редкий момент затишья, для Луиса был свежим глотком и одновременно укором его человеческим слабостям.
Решив немного подкрепиться, падре вышел в коридор, как обычно притворив за собой дверь, но не запирая ее на ключ. Группа почтенных мужей решительно направлялась в зал совещаний и то недовольство, которое они источали, могло отравить самое стойкое благодушие. Отец Луис поспешил отвернуться и мысленно попросить милости у Господа для столь обремененных людей, и как благословение свыше, чуть не был сбит с ног Хоуп Ванмеер. Она, по привычке, не особо утруждала себя тем, чтобы смотреть куда несется.
– Осторожней, осторожней, – по-доброму и с мягкой улыбкой придержал ее падре. – В этой голове слишком много знаний, чтобы стараться уберечь ее от малейших ушибов. Все хорошо, Хоуп?
– Да, падре. Простите меня!
– По твою душу собираются? – падре понимающе кивнул на соседнюю распахнутую дверь и быстро прикинул, скольких сил будет стоить этой маленькой женщине, следующие полчаса.
– Да, консилиум! По поводу операции Луизы!
– Не переживай. Ты умница, а значит, ошибки не допустишь и коллег своих убедишь!
– Да, да. Извините, надо идти..., – Хоуп была благодарна за поддержку, но не хотела терять боевой настрой.
– Мне бы переговорить с тобой в свободное время, на счет Сэма и его отца.
На этих словах Хоуп резко затормозила и обернулась.
– Брайан опять?..., – она не хотела открыто говорить о попытке суицида мистера Финдлоу.
– Нет, нет. Это так, пустяк. Но мальчик явно под впечатлением от состояния Луизы и все эти разговоры о том, что операция ей не поможет не идут ему на пользу. Я заходил к ним на днях в палату. Ты знаешь, что ему кошмары начали сниться?
– Нет. Он не говорил, – Хоуп поникла и нахмурилась.
– Доктор Ванмеер! – разнесся громогласный призыв из зала совещаний.
– Позже, позже! Иди, там важнее. Иди! – падре Луис замахал руками и быстро зашагал к лифтам.
Опять нехорошее предчувствие, в которое Хоуп старалась не верить, облепило нутро. Теория о том, что мысль материальна, была довольно притягательной на первый взгляд, пока мысли носили положительный характер. В детском онкологическом отделении направленность коллективного разума менялась по нескольку раз за день, в зависимости от характера разговоров, то есть сплетен.
Доктор Уиттон, чтобы не терять время уже озвучила диагноз и возраст пациента. Томер помог подключить проектор и вывел на экран последние снимки МРТ.
– Апластическая астроцитома грудного отдела. Доктор Ванмеер, продолжайте, – Алисия широким жестом пригласила Хоуп на свое место.
Оказавшись лицом к лицу со светлыми умами медицинского центра, Хоуп не особо рассчитывала на поддержку со стороны отца, который скромно занял место с краю полукольца, обступивших ее мужчин.
– Интрамедуллярными опухолями сейчас мало кого удивишь, не понимаю причин созыва консилиума. Частичное удаление образования и последующее наблюдение четко прописаны методикой, – резко высказался один из хирургов, скрестив руки на груди.
– У Луизы Финдлоу наблюдается не типичное развитие новообразования. Помимо того, что общее состояние здоровья отягчено синдромом Дауна, девочка перенесла начальный некроз печени, в связи с приемом экспериментального препарата, который отлично себя зарекомендовал, при замедлении распространения опухоли сверху вниз, вследствии закона эксцентричного расположения более длинных проводников в спинном мозге. Состояние удалось стабилизировать, но у ребенка появились признаки блокады субарахноидального пространства, отсутствие симптомов ликворного толчка и остистого отростка Раздольского.
– Проводниковые расстройства чувствительности и нарушения тазовых органов уже проявились? – прозвучал до боли знакомый голос отца, который смотрел на снимки МРТ с такой заинтересованностью, будто обсуждали просмотр увлекательного фильма.
– Так же, как и нижний спастический парапарез. Руки интактны.
– Белково-клеточную диссоциацию проводили?
– Да. Один и семнадцать грамм на литр ликвора. Цереброспинальаня жидкость ксантанохромна, вследствии гемолиза эритроцитов, попадающих в нее из-за сдавливания вен спинного мозга.
Скептик со скрещенными на груди руками, раздул щеки, закатил глаза и резко ударил себя по округлым бокам, тем самым показывая свое недовольство.
– А что с пробой Стукея?
– Полное отсутствие повышения давления, – голос Хоуп ни разу не дрогнул, а твердый взгляд буравил круглобокого мужчину.
Попадись им такой пациент, они без зазрения совести растерзали бы его на диссертации, а тут вдруг устроили ей импровизированный экзамен.
– Родственники информированы о риске летального исхода в процессе хирургического вмешательства?
– Да, согласие подписано, – уверенно кивнула Хоуп.
– Финансирование, за счет страховой компании? – прозвучал еще один скучающий голос.
– Нет. Целевой денежный перевод.
Профессура зачмокала губами, и добрая часть возражений была мигом проглочена.
– Доктор Томер, передал нам письменный отказ от участия в операции, потому что уверен, что пациенту не представляется возможным вернуть качество жизни. Доктор Ванмеер, ваш энтузиазм похвален, но не целесообразнее ли направить эти средства на спасение тех, кто станет полноценной единицей общества? Даже при удачном исходе операции, девочка может остаться полностью парализованной, а как я понимаю, если ее семья уже сейчас испытывает финансовые затруднения, то повторная операция при вполне вероятном рецидиве, будет уже невозможна.
– Не вижу причин, чтобы отказать доктору Ванмеер в практике. Тем более, что случай действительно, уникальный и сложный. Это, как минимум, требует от нас его детального освещения в научной периодике. Но только при таких условиях. Я бы не надеялся на чудо при текущем состоянии, – подытожил Альберт, призывая своих коллег быть практичными, одновременно давая пощечину собственной дочери и непосредственно организатору этого консилиума. По традиции – досталось всем!
Ученые мужи согласно закивали головой, и Джерри сник окончательно.
– Что касается Вас, доктор Томер, за неимением достаточно опытных специалистов по интрамеддулярным спинным опухолям, боюсь, тут не остается выбора. И потому, советую как следует отдохнуть. Судя по всему, хирургическое вмешательство займет не меньше...
На седовласого коллегу деликатно закашляли его сотоварищи, призывая быть осторожным в предположениях, относительно длительности операции. Плохая примета!
– Да, да, конечно! Подготовьтесь, как следует, и настройтесь на положительный результат.
Другими словами – ничья, и ответственность по-прежнему лежит на плечах Хоуп.
Наблюдая за ее реакцией, Альберт заметил, как расслабилась ее спина, и гордая осанка медленно сползла от облегчения. Значит, не злится. Он скрыл довольную улыбку, когда по залу пронеслись согласные возгласы и первым покинул консилиум. Показная невозмутимость давалась с каждым годом все легче и легче, хотя и приходилось потом оправдываться на беседах с отцом Луисом, что от греха лицемерия в стенах больницы избавиться невозможно.
Консилиум длился не больше четверти часа, но Хоуп почувствовала, как ее прошиб пот, словно она таскала тяжести. Бравада и злорадство, не маячили даже на горизонте, а Томера, стало просто жалко. Его аргументы были продиктованы доводами рассудка и отчасти неуверенностью.
Когда Хоуп Ванмеер опускалась до столь нелюбимого ею состояния, как жалость, это невозможно было спутать ни с чем иным. Ее лицо в такие моменты представляло сложную смесь эмоций: уголки рта были чуть опущены, а глаза виновато глядели исподлобья.
– Это будет на твоей совести, Хоуп, – устало выдохнул Джерри, когда они остались наедине. – И не смей, снисходить до меня, уж лучше, как твой папаша!
Отец Луис поджидал у распахнутых дверей часовни. Делегация, которая покинула зал совещаний, не разорилась даже на сухой кивок в знак приветствия к священнику. Но на подобные мелочи Луис давно не обращал внимания. Ему хватало и горячего рукопожатия от Альберта, который ретировался первым.
Доктор выглядел довольным и его щеки розовели, словно он услышал хорошую новость. Не трудно было догадаться, что источником его позитивного настроя была родная дочь, и по какой бы причине они не собирались, эта маленькая, упрямая и гениальная дама, смогла отстоять свои позиции.
Правда, сейчас уверенности поубавилось, едва Хоуп показалась с понурым видом. На него обрушился слишком тяжелый взгляд, который растворялся в едкой горечи и даже усмешка, не смогла сгладить это отвратительное впечатление.
– Ох, не там Ваша паства, святой отец! – она кивнула на часовню. – Вон, побежали тешить свои амбиции, пересчитав косточки тяжело больному ребенку.
– Что ж поделать, – Луис развел руки. – Свобода воли не пустой звук. Любой упрямец может спастись. Тут и мимолетной мысли хватит! Ну, а ты что? Победила?
– Да. Завтра оперирую Луизу.
– Значит, не зря, Роуз ко мне зачастила. Деньги, как я понимаю, нашлись чудом?, – добродушно подытожил падре и черты его лица, разгладились и будто просветлели. – Кстати, с десяти до одиннадцати вечера и утром в то же время, здесь бывает довольно одиноко. Редко кто заходит в часовню.
– Э, нет! Я обойдусь, – Хоуп заглянула через плечо в полумрак, который разгонялся только подсветкой большого деревянного распятия в центре, и тут же устыдилась своих слов, что смутило ее окончательно.
– Ты может, и обойдешься, а Луиза нет. Впрочем, свобода воли не подвластна Господу, как самый великий из его даров, а единственным инструментом остается провидение. Всего хорошего, Хоуп.
Слова отца Луиса таили в себе очевидный призыв, но Хоуп казалось, что она не особо уловила их глубинный смысл. Но вот, что странно... Тяжесть и усталость сняло, как рукой и тело обрело невероятную легкость.
Приняв перемену за добрый знак, доктор Ванмеер поправила стопку папок и снимков МРТ в руках, после чего вприпрыжку понеслась в свое отделение.
Послеобеденное время прошло без происшествий, если не считать, грустных лиц медперсонала. В ординаторской царила тишина и если медсестры и врачи заходили выпить чашку кофе, то традиционных обсуждений не слышалось. Новость о том, что Бенедикт Купер с сегодняшнего дня завершил свою волонтерскую деятельность, приняли спокойно.
Роуз уже не чувствовала себя способной к тому, чтобы переживать за кого бы то ни было, хоть Бенедикт здорово помогал ей. Вначале – движимый принуждением, а потом с заметным удовольствием, когда привязался к Лулу.
Реакция Сэма была более бурной, мальчик зашмыгал носом, когда Нэд объявил ему, что с этого дня будет посещать его на общих правах, но постарается делать это чаще.
Ни обещание свозить на гоночный трек или подарить абонемент в дельфинарий, не смогли вернуть ребенку того умиротворения, которое окутывало его в последние дни. Сэм мог часами сидеть за столом, увлекшись рисованием или слушать музыку на плеере. Роуз заметила, что его стали меньше мучить боли, и, подчиняясь странной детской привычке быть постоянно в движении, он бороздил просторы длинного коридора, слоняясь без дела.
