Текст книги "Ты ненадолго уснешь..."
Автор книги: Марина Головань
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)
Шестнадцать лет, она пыталась найти в своей жизни нечто, что даст ей сил двигаться дальше, после того, как не стало мамы, и работа была только посредником в этом поиске. Смысл был совсем рядом, но никак не давался в руки. Происходила подмена интересов, ценностей... Хоуп брала за образец жизнь родителей, прислушивалась к советам, жадно впитывала опыт друзей, коллег, знакомых. Вследствии чего, запуталась окончательно, чувствуя, что она потеряна для мира и единственный человек, который понимал ее лучше, чем она сама, ушел навсегда.
Теперь же, на вымученном полусвидании, она в первые в жизни лицом к лицу предстала перед правдой. И довольно горькой...
Бенедикт наблюдал, как все самообладание Хоуп покрывается трещинами и крошится, но под опавшим слоем, с немыслимой скоростью нарастает новый.
– Я помню тебя такой со школы. И когда наши одноклассники решительно окрестили тебя «белой вороной», сточив зубы до десен в предположениях, насколько богата твоя семья, раз ты каждое лето ездишь в Европу отдыхать, я впервые в жизни услышал, как хрупкая девочка, едва сдерживая злость, от души ругается на французском.
– Бабушкина школа! – от столь внезапного откровения, Хоуп подалась вперед и по-детски улыбнулась.
– Именно тогда, я настоял, на том, чтобы мама наняла мне репетитора, и я с дуру выучил французский. Это потом я узнал, что ты еще и нидерландский знаешь.
– Не напоминай! Терпеть его не могу. Практики давно не было, считай, уже забыла! Бабушка меня часто во Францию увозила. Мы объездили всю страну, но по возвращению домой, меня начинало трясти от одной мысли, что придется возвращаться в школу, где ты без устали меня третировал.
– Каюсь, виноват!
– Не просто виноват. В полку моих недругов тогда свершилось грандиозное прибавление в лице Лесли Скиллорс и ее марионеточной команды чирлидерш.
Бенедикт поморщился при упоминании имени девчонки, которую когда-то многие считали красавицей, и этого было достаточно, чтобы превратить пустышку в эталон.
– Я тогда был зол на весь мир, и Лесли подливала масла в огонь, тем, что донимала меня. Ты ведь и не догадывалась, что она ревновала меня к тебе, – глухой голос Бенедикта был лишен всякой гордости за сомнительные достижения юности. – В то время, как я старался впечатлить отца, но чтобы я не делал, ему было трудно расщедриться на самую жалкую похвалу.
– Признаюсь, я ждала, что ты дашь маху с общественными работами. Это происходило от детских обид, и было похоже на вспышку, ведь единственным выводом, который я сделала за годы работы с тяжелобольными людьми, состоит в том, что не стоит никого осуждать. Нет ни одного человека, который избежал бы боли или потерь, а они, ой, как нас меняют. Уверена, что и тебе досталось... Не каждый способен так быстро адаптироваться к тяжелой атмосфере в нашем отделении.
– Я страшно тебе завидовал. И тогда, и сейчас... Казалось, что тебя невозможно вывести из себя. Я еле сдерживал тошноту, первое время, когда меня подрядили на вынос уток, а ты будто и не замечала ничего и носилась, да, да, именно носилась из палаты в палату, источая непонятный мне оптимизм. А в школе, помню, что каждый день за тобой приезжала мама, она всегда беззаботно улыбалась и куда лучше находила общий язык с твоими сверстниками, чем ты. Кстати, передавай ей привет. Я думал, что увижу ее и сегодня...
Хоуп немного наклонила голову вправо и горько усмехнулась.
– У меня тоже такое ощущение последние шестнадцать лет... Что я приду домой, а она суетится на кухне или в саду. Ее не стало, когда мне было девятнадцать. Авария... Я была на третьем курсе колледжа, не расставалась со своим плеером, даже когда читала учебники. Одним словом была помешена на музыке, с мамой созванивалась поздно вечером и не особо следила за телефоном. А когда увидела несколько десятком пропущенных вызовов от папы. Мигом возненавидела всех и вся. Забросила учебу... Не знаю, во сколько обошлось это моему отцу, но меня чудо мне выгнали из колледжа. В общем, это был переломный момент в моей жизни.
«Хоуп не любит музыку...» – Бенедикт тут же вспомнил вскользь брошенную Сэмом фразу, когда они вдвоем прослушивали длинный трек-лист. Странный набор песен семидесятых был слишком несвойственен для мальчишки.
– Прости.
– Ничего страшного. Я выплакала свое и нашла своеобразную замену тем чувствам, которые дарила мне мама. Работа!
– Le sens de la vie est d'atteindre la perfection et d'en parler aux autres*
– Неплохо! Но мне до совершенства еще далеко.
Перспектива хорошо провести вечер трещала по швам и Бенедикт, немного наигранно вздохнул.
– Как видишь, я втянулся, и мне показалось забавным знать несколько языков.
– Удиви!
– Немецкий, испанский и португальский.
– Португальский? Необычно...
– Это скорее было необходимостью, – лицо Бенедикта помрачнело. – Какое-то время я жил в Бразилии. В Форталезе. Собственно, это был мой переломный момент.
Видно, что затронутая тема была для него не самой излюбленной, но стараясь ответить на искренность Хоуп, Бенедикт тем самым давал ей понять, что не желает оставаться безучастным к ее откровенности.
– Ее звали Габриэла. Мы познакомились, когда я был по делам компании отца в Майями. Она работала моделью. Это был короткий контракт и в скором времени, ей нужно было возвращаться в Рио, где она жила. Я потерял голову, а перед глазами днем и ночью было лишь ее лицо. Неописуемой красоты. Отец был в бешенстве, когда узнал, что я собираюсь перебраться к ней в Бразилию. Аннулировал мои счета и выставил из дома, в надежде, что я скоро одумаюсь, но не тут-то было... В коем-то веке, я почувствовал себя свободным, будто у меня началась настоящая жизнь и как ни странно, я не далек от истины. Вот только, настоящая жизнь, это вовсе не радость и эйфория каждый день, а трудности, проблемы и редкие передышки, перед очередной волной испытаний.
Все это время Бенедикт не сводил взгляда с Хоуп, но не для того, чтобы следить за ее реакцией. Она ни разу не выказала удивления. Не поморщила нос, выслушивая рассказ о совершенных глупостях. Было время, когда Бенедикта многие опасались и с осторожностью относились к его персоне, но в далеком прошлом.
Делиться тем, что ни разу не услышали, ни мать, ни сестра, от которых Нэд редко, что хранил в тайне, оказалось невероятно легко. А потому, когда к ним в очередной раз подошел официант, чтобы взять заказ, Хоуп полушепотом надиктовала ему с пол дюжины
*(фран. – смысл жизни в том, чтобы достигнуть совершенства и рассказать об этом другим).
блюд вроде, алиго, тартифлета с сыром реблошон и утиное магре, что ничуть его не удивило. Слухи были правдивы. Эта женщина явно питала слабость ко всему, что было связано с сыром.
– И что же произошло, от чего у тебя сейчас такая скрытая злоба на всех женщин мира? – спросила Хоуп, выдавая свои наблюдения.
– Ты заметила..., – Бенедикт хитро прищурил глаза.
– Я бы ничего не заметила, если бы не Люси, но не будем об этом.
– Габриэлла мечтала жить в штатах и тот факт, что отправился за ней в Бразилию, не особо способствовал ее планам. Хотя, за утешения она приняла мое положение и состояние моего отца. Она была уверена, что он меня в скором времени простит. Но уверенность таяла с теми средствами, что остались у меня и снимать дорогостоящую недвижимость, недалеко от Копакабаны, я больше не мог. Пришлось перебраться на окраину. Быт, который не ладился, нужда и необходимость экономить, легко открыли мне глаза, на женщину, которой я готов был посвятить всю свою жизнь. Она стала все чаще работать по ночам, говорила, что я должен понимать, что такое съемки и какой непростой график бывает у модели. Меня не хотели брать на работу, пока мой португальский оставлял желать лучшего. И то был сокрушительный удар по самолюбию и гордости. А фееричным итогом стало, то, что в один прекрасный день меня навестили люди одного из местных сутенеров и недвусмысленно разъяснили, что я давно «отвлекаю» одну из его самых дорогих девочек. Габриэлла и в Майями приехала в качестве эскорта. Модельный контракт был идеальным прикрытием. К черту все, поедем обратно на такси, – выдохнул Бенедикт с усмешкой и, пожалев, что не заказал себе выпить, кивнул на нетронутую порцию виски Хоуп и она кивком дала понять, что с удовольствие поделится выпивкой.
– Отвечая на твой вопрос о Фредди Корцетти, я с уверенностью могу утверждать, что ты не принадлежишь тому типу людей, который легко могут продаться, даже за бешеные деньги.
– Ты прав. С раннего юношества, в те времена, когда я проводила часть летних каникул у бабушки в Амстердаме, она научила меня неплохо играть в покер. Фредди, к счастью, оказался азартным человеком. Мы познакомились с ним, когда его жена проходила лечение в отделении моего отца. Корцетти тот еще ловелас, но со своим странным кодексом чести. По существу, мы с ним играли на интерес... Тогда на моей практике попался пациент, который проходил по квоте бесплатного лечения, но этого было не достаточно, у девочки то и дело возникали рецидивы. Я подбила доктора Хантер на применение новой методики, к сожалению, дорогостоящей. В общем, Фредди проиграл мне почти сто восемьдесят тысяч долларов, всего за каких-то два часа.
– А если бы ты проиграла?
– Тогда слова Грега оказались бы чистой правдой, – с иронией хмыкнула Хоуп.
Она наконец-то расслабилась, и не смотря на приличия, с удовольствием растягивала длинные нити расплавленного сыра, который толстым слоем покрывал закуску, незаметно подсунутую на их столик.
– Значит ты жил в Форталезе?
– Ах, да!
Бенедикту, принесли то же блюдо, и он с опасением поглядел на тарелку, потому что не особо жаловал сыр.
– Вернуться к родителям я не мог. От такого удара моя гордость никогда бы не оправилась. У моего друга Джоша в Форталезе жил родной брат, со своим семейством. Мне выделили крохотную чистую комнату, я подтянул португальский и устроился в местную газету фоторепортером, а в свободное время подрабатывал фотографом на пляже.
– Судя по твоему лицу, это было неплохое время.
– Неплохое?! – Бенедикт мечтательно покачал головой, и Хоуп залюбовалась тем, насколько сейчас он выглядел непосредственным, настоящим и невероятно притягательным. – Лучшее время в моей жизни. Но не увиливай от ответа! Зачем тебе помощь Корцетти сейчас?
Задав этот вопрос, Бенедикт почти пожалел о нем, ведь возникшее хрупкое взаимопонимание, если не близость, тут же задрожало, а Хоуп снова вернулась к своим мрачным мыслям.
– Деньги теперь нужны и для Луизы. Директор аннулировал все дотации, за счет фонда центра, из-за урагана.
– Тогда, может стоит отложить операцию Сэма? Он же не критичный.
– Отнюдь. У него злокачественная опухоль, которая нетипична во всех отношениях и с тех пор, как мы его наблюдаем, ни разу, я повторяю, ни разу не было такого, чтобы у него давление держалось стабильным больше десяти дней. Это просто чудо! И терять такую возможность я не могу, тем более, что опухоль в труднодоступном месте и с возрастом, мало того, что ее пребывание в мозгу может стать агрессивным, так еще есть риск, что она критично обрастет тканью, что окончательно закроет доступ к ней. Какое страшное стечение обстоятельств... Двое моих пациентов, которых мы так долго вели к операции, наконец, к ней готовы, но теперь невозможно их провести, потому что нет денег! Поэтому я и обратилась к Фредди. На объявленный сбор надежды мало, обращения в благотворительные фонды займет много времени. У отца и спрашивать не буду. Он уже помогал. Еще и дом плавучий купил недавно, так что, если бы и захотел...
– И что Корцетти?
– Отказался от партии, – едва слышно ответила Хоуп и чтобы сдержать рвущиеся слезы, закусила губу и отвернулась, уставившись в окно. – У него тоже проблемы.
– Может, тогда стоит сложить яйца в одну корзину и сосредоточиться на том пациенте, у кого больше шансов? Ты, уж прости, Хоуп, но...
– Ой, да говори ты уже как есть! Луза не жилец? Ты знаешь, что такое «информированное согласие»?
– Да. Когда пациенту, или его законному опекуну объясняются все риски.
– Так вот, для Луизы, с ее набором заболеваний и синдромом, особой разницы не будет – ее восприятие окружающего мира пока довольно примитивно. Это другое измерение обид, желаний и собственное «я» у таких детей формируется совершенно иным путем, что у детей без отклонений в развитии. Девочка всю жизнь провела на руках матери, и как это не прозвучит этично и толерантно, то в этом случае я стараюсь для Роуз. Да! Ей не станет легче, если Лулу умрет, она не понимает, как ей жить без дочери. Она не готова ее отпустить и согласна использовать самый ничтожный шанс. Каково проходить через такие трудности со своим ребенком, когда вокруг люди уже не просто шепчутся, а говорят в открытую – Луиза не жилец! В те редкие дни, когда Роуз приносит Лулу в игровую, чтобы девочка просто понаблюдала за остальными детьми, многие из мам не позволяют своим отпрыскам завязывать самое поверхностное общение с ней. Как бы оберегая от возможной психологической травмы, в том случае, если Луиза умрет. И вовсе, не из-за брезгливости или ханжества. Эти «достоинства» быстро исчезают из характеров взрослых, когда они попадают в отделение. Каково же Роуз? Она более чем проницательный и умный человек, но приходится делать вид, что есть надежда и на чудо отведено немало места. Вот на чье место я пытаюсь себя ставить.
С трудом проглотив ком, который стоял в горле, Бенедикт подловил себя на мысли, что Хоуп Ванмеер тоже приходится многое прятать от своих друзей и коллег. Она открывалась совершенно с другой стороны, которую старательно подавляла, потому что там было невыносимо увязывать свою профессию с беспристрастностью.
– Но гуманно ли это? – Бенедикт упорствовал, наблюдая за тем как Хоуп готова чуть ли молнии в него метать.
– Вот, люблю я эти разговоры о гуманности! Когда люди ни разу в жизни не объявившие родителям, что их ребенок умирает или уже скончался, начинают рассуждать и супить брови, недовольно цокая, какой же хладнокровный и бездушный персонал в больницах. Ни хрена это не гуманно! Но ты сам видел, насколько тесная связь объединяет Лулу с ее матерью. Как-нибудь разберутся... Роуз ведь не сразу мне ответила, но дала согласие на операцию, когда ее сердце еще полнилось сомнениями. Так что не нам рассуждать.
Хоуп нутром чувствовала, насколько Бенедикт сам переживает за Лулу и Сэма, а откровенный рассказ о коварной девице по имени Габриэла и нелегком времени в Бразилии, окончательно превратили его в человека, в которого можно было спокойно влюбиться, не то, что тот засранец, которым он был в школе.
Ах, ну у кого же первая любовь отличается особой разборчивостью?!
Влюбиться-то, это конечно, неплохо, но Хоуп даже поморщилась, когда представила себе, сколько это пустых хлопот. После чего, тут же спокойно придушила шальную мысль в зародыше, погладив по шерстке возмутившуюся лень.
– Но что ты сама решила, если была бы на месте миссис Финдлоу?
Резко втянув носом воздух, Хоуп заерзала на стуле и побледнела.
– Сошла бы с ума первым делом. Боюсь представить себя перед таким выбором.
– Ты поэтому рассталась с Паундом?
– Как ни странно, но да... Семья подразумевает детей, домашний очаг, уют и все это на совести женщины. У меня в этом плане недобор. Может я и справлялась бы первое время, подгоняемая заботой и любовью к мужу, детям. Хотя, какая там любовь?! С Грегом у нас была страсть по началу, а потом все скатилось до приемлемого. Его предложение было последней попыткой вдохнуть в наши отношения жизнь. Любовь это жертва. Добровольная, без претензий и условий. Вот так живешь, живешь, полностью уверенный, что мир наполнен чем-то неземным и волшебным..., – Хоуп запнулась и нервно почесала волосы, не потрудившись подправить после этого прическу. – И я была из тех, кто слепо верил в существование вечного сакраментального чувства, пока через пару лет эйфории твой организм не психует от того, что задолбался вырабатывать серотонин и еще парочку занимательных гормонов. Мир рушится, по сердцу медленно ползет трещина, и я твердо решила не разделять этой всеми желанной трагедии. Ведь исключений не существует. Трагедия есть в каждых отношениях. Я знаю, как продлить желанный миг, но не хочу становиться его заложником, а потому предпочитаю любви влюбленность. Это дивное ощущение, что тебя изнутри топчут миллионы крупных муравьев и возникает дрожь, воображаются всякие глупости и обезболиваются любые воспоминания, терзавшие тебя прежде. Чем не счастье? Я никак не могу назвать Грега тем мужчиной, ради которого смогла бы строить из себя счастливую домохозяйку. Со временем это привело бы к краху, о каком счастье может идти речь, если в перспективе я вполне серьезно могла бы всех возненавидеть? Потому, позволь мне похвалить тебя за проницательность. Очень тонко ты подметил, что ничто и никто не будет для меня стоять выше моей работы. Хотя и странно это было слышать от тебя. Я не любитель расставаться с предубеждениями относительно людей, но это был приятный сюрприз.
– Занятно, – заворожено протянул Бенедикт, понимая, насколько точно Хоуп формулирует свои мысли. – Но все же... Ты не можешь не понимать, что есть вероятность выбора между Луизой и Сэмом. Разве не это подробно описывается в должностных инструкциях? Кому оказывать помощь в первую очередь? Пациенту, у которого больше шансов на выздоровление.
– Нет, – как ни странно Хоуп с большей уверенностью мотнула головой и, отставив в сторону пустую тарелку, тем самым, как по волшебству вызвав официанта, принялась за следующее блюдо. – Не тот случай! Я найду деньги. Это не обсуждается.
Подобной уверенности нельзя было не восхититься, если бы не одно «но»! В редкие моменты, когда Хоуп покидал боевой настрой, ее плечи опускались, от чего спина начинала немного сутулиться. Будто уменьшаясь в росте под гнетом непосильной ноши, она сама не понимала, насколько наглядно это демонстрирует ее состояние.
Маленькая женщина, которая делала больше, чем десяток мужчин. Без пресловутой опоры, вооруженная только собственными знаниями и конкретной целью.
Бенедикту было очень легко понять Хоуп, ведь на самом деле их объединяло именно отсутствие сомнений в собственных действиях. Она спасала детей, он – отца. Каждый пребывал в знакомой среде, которая, впрочем, не баловала отсутствием серьезных проблем.
– Бенедикт, – Хоуп впервые за весь вечер обратилась к Куперу по имени, от чего его окатило теплой волной. – С чего вдруг такая резкая перемена в отношении ко мне? Этот ужин не просто попытка сгладить вину. В противном случае, тебе следовало бы быть менее откровенным и сидеть, как на иголках, нервно поглядывая на часы.
Ее откровенность не могла не вызвать улыбку, а незаметные нотки издевки окончательно убедили Нэда в том, что характер Хоуп невероятно его очаровывает.
– Признаю твою правоту. Я действительно не особо утруждал себя, чтобы подкорректировать свое мнение относительно твоей персоны. Гордая, нелюбимая, колючая дамочка, которая помешана на работе. После дюжины дней моей «волонтерской» деятельности, я уже с трудом удерживал это, наблюдая за тобой. Все изменилось в тот день, когда по отделению вихрем пронеслась мать Шона, а ты умчалась в операционную. Сосредоточенная, без капли паники или страха. Не знаю, как называется та штуковина, но чем-то похожим на дрель ты сделала в голове мальчика отверстие для операции. Боже, сколько умиротворения у тебя было на лице! Именно умиротворения, спокойствия... Таким же образом мамы расчесывают волосы по утрам своим детям, а я и за этим наблюдал, жалея, что под рукой не фотоаппарата. Как же так, Хоуп? Ты бесстрашно, прости за скомканность формулировки, копаешься в человеческих головах и это до сих стоит у меня перед глазами, а все рассуждения про ответственность меркнут и превращаются в ничто. Именно тогда я понял, что не имею никакого представления об ответственности, а ты перевоплотилась из затюканной Гремелки в нейрохирурга.
– На следующей неделе, мои родители устраивают вечеринку. У меня с отцом сейчас небольшие разногласия и потому, если просьба о помощи Лулу или Сэму, прозвучит от меня, то непременно последует отказ. Но если ты с ним поговоришь... Это может и сработать. Такую возможность упускать нельзя. Ты согласна? К сожалению, ничем больше я сейчас помочь не смогу. Расходы матери контролируются, сестра живет довольно скромно и хоть имеет доступ к счетам компании, непременно согласовывает расходы с отцом.
Вилка над тартифлетом замерла. От неожиданности, Хоуп закашлялась и она растерянно пару раз моргнула. Плечи снова потянуло вниз.
– Спасибо, Бенедикт.
Слова прозвучали не громче шепота, но, сколько же в них было вложено чувств. Облегчение, надежда, благодарность, радость...
– Я, надеюсь, история болезни вернется в архив, до начала судебного процесса, – внезапно выдала Хоуп, прищурив глаза.
Она с одобрением отметила про себя, насколько спокойно воспринял ее слова Бенедикт, окончательно убедившись в том, что авантюру, в которую он ввязался, чтобы только добраться до этой папки, зашла лишком далеко, а вызывающее поведения, было ни чем иным как ширмой.
– Ты увидела ее в машине?
– Да.
– И ничего не предпримешь?
– Мне приписывают много отрицательных качеств, но твердолобость в них никогда не входила. Кроме того, это проблема архивариуса и ты серьезно подставишь Грейс, в чем я сомневаюсь. Разве, что дружба с ней была продиктована только корыстью.
– Это не так...
– Хорошо! Она удивительный человек и мне бы не хотелось, чтобы ее репутация пострадала. Знаешь, а ведь тебе удалось заставить эту милую женщину испытывать такое редкое для нее чувство, как неприязнь.
– Неужели?!
– Из-за прищепок.
– Дети издеваются над ней, а неприязнь Грейс испытывает ко мне?
– Прищепки, ведь не всегда появляются на униформе сестры Стоун по вине детей. Это индикатор настроения детей, если угодно. Случаются дни спокойные и не очень, а бывают такие, когда в коридорах воцаряется тишина и день тянется, словно вмещает в себя время за целую неделю. Пациенты, словно настроенные на одну волну, будто сеть радио, заражаются подавленным состоянием, которое трудно переломить. Я сама видела, как Грейс в такие дни своими руками увешивала себе спину разноцветными прищепками и шла веселить ребятню. А тут ты! Старательно и с нежностью отдираешь все ее художества..., – Хоуп подперла подбородок рукой и уже полулежа, сидела за столом с мечтательным видом.
– Понял. Исправлюсь! – оправившись от удивления, Бенедикт оставил попытки понять мотивы действий мисс Ванмеер, чувствуя, что увязает в сложной личности этой женщины все больше и больше с каждой минутой.
– Что ж! Приятно, наконец-то говорить на равных! Хоть ты и убедителен в амплуа имбецила, в последнее время, оно терпело фиаско. Надеюсь, ты найдешь, то, что нужно, чтобы помочь отцу! Если нужна будет помощь...
– Я непременно ею воспользуюсь, – тихо добавил Бенедикт, устыдившись, насколько недооценивал это женщину. – Но на первый взгляд это была пустая затея. История болезни выглядит правдоподобной. Нужно проверить несколько фактов, но...
– Главное не торопиться и не зацикливаться на противоречиях. Порой, важно, не то, что есть, а то, что отсутствует.
По лицу Бенедикта пронеслось недоумение и он смутился. А ведь это был дельный совет! В то время, как Хоуп, спокойно отставив вторую тарелку, с аппетитом принялась за следующее блюдо.
Людей нередко сравнивают с книгой. И Бенедикт видел перед собой внушительный экземпляр, со сложным текстом, который будто одновременно писал взрослый человек и ребенок. Открывая очередную страницу, Хоуп предоставляла достаточно времени, чтобы ее прочесть, не перебивая, без примечаний и перевода непонятных слов. Она делилась своими мыслями, но едва тема была исчерпана, наступал черед нового вопроса, и страница переворачивалась, аккуратно, бережно, но безвозвратно.
Разговаривать с ней было легко и интересно. Без ощущения, что слушаешь лекцию, Бенедикт все же ловил себя на том, что может многому научиться у нее. Этакий шведский стол человеческого опыта.
Но вот в переплетение слов ворвался звук очередной смс. Кинув мимолетный взгляд, Хоуп внезапно с щемящей теплотой улыбнулась и не извинившись набрала сообщение в ответ.
– Сэм, – последовало объяснение.
– Он с отцом?
– Да, прислал фотографию, – Хоуп повернула телефон, на экране которого Бенедикт увидел, что мальчик прижал палец к губам, призывая тем самым к тишине, потому что его папа спал рядом, сидя в кресле. – Умоляет разрешить ему прогулку с отцом.
– Но почему нет? В отличии от остальных у него стабильный уровень гемоглобина и лейкоцитов.
– Ты и в этом уже разбираешься?! – с одобряющей усмешкой удивилась Хоуп.
– Попробуй тут, пропусти мимо ушей каждодневную мантру: лимфоциты, лейкоциты и гемоглобин. И что? Разрешишь ему прогулку?
– Посмотрим. Не хватало только накануне операции подхватить инфекцию. На свежем воздухе не больше часа... Вполне возможно.
– Он удивительный ребенок. Очень любознательный. Тянется за Питером, все хочет произвести на тебя впечатление.
– От того и мучается с географией, – Хоуп согласно кивнула. – А тайком зачитывается комиксами.
– Но у него сейчас новое увлечение. Он просил принести почитать ему что-нибудь про дельфинов.
– Дельфины?
– Питер ненароком ляпнул ему, что ультразвуковые волны, которые генерирует мозг этих животных, помогает быстрее восстанавливаться людям после операций. Странно, что он просит посторонних, а не отца.
– Настоящий мужчина, уже с малолетства. Я давно подметила, что Сэмми редко жалуется на свое состояние, не засыпает Брайана просьбами, чтобы тот не чувствовал себя неловко из-за их трудного материального положения. Это сейчас мистер Хартлоу может похвастаться таким самообладанием. Когда стало известно, что после нескольких курсов химиотерапии, опухоль у Сэма никуда не денется, Брайана едва успели откачать. Он принял смертельную дозу снотворного. Я сама неделю курсировала между стационаром и нашим отделением, врала Сэму, что папа в срочной командировке, нашла хорошего психотерапевта. Среди мужчин это встречается довольно часто. Не выдерживают семейные пары, мужья уходят не в силах генерировать в себе силы и надежду, когда случаются кризисные ситуации и ухудшения. Другое дело матери. Вот уж у кого нет выбора.
Подняв стакан, Хоуп отсалютовала Бенедикту, от чего лед, стукнувшись о хрустальный край, издал сухой, мягкий звук. А ведь он некоторое время назад всерьез полагал, что именно такой звук раздается где-то глубоко в ее груди.
Они засиделись в ресторане до тех пор, пока сама владелица деликатно не намекнула, что уже поздно и заведение закрывается.
К огромному удивлению Бенедикта, Хоуп была трезва насколько это возможно после дюжины порций крепкого алкоголя. Подловив недоумевающий взгляд на себе, она подкатила глаза.
– Разумеется, энтеросорбенты это чудеса за гранью разумного!
– А можно по-человечески? – парировал Купер, усаживая даму в такси, которое уже ожидало их у входа в ресторан.
– Коллоидный диоксид кремния, – услышал он в ответ, пока обошел машину, чтобы сесть с другой стороны, на что сам теперь подкатил глаза с улыбкой до ушей.
– Ты приняла средство от отравления?!
– Завтра же на работу, а выпить хотелось, – пожала плечами Хоуп.
Совершенно не хотелось прерывать этот удивительный вечер и с молчаливого согласия мисс Ванмеер, подвесная кушетка на террасе приняла двоих гостей. Разговор не спеша переливался воспоминаниями и бесконечными историями, которые приключились с Хоуп в неотложке и на практике в институте. Тем не менее тихая беседа привлекла внимание Уны, которая до сих пор не могла сомкнуть глаз и развлекалась тем, что смотрела телевизионное шоу.
Старуха призвала своего безотказного помощника. Первым делом отправившись на кухню и вооружившись увесистым ножом. Она явно слышала мужской голос и тяжелые шаги около двери, только Гард радостно вилял хвостом, когда принюхался.
Сквозь отворенное окно, Уна прислушалась и с облегчением услышала голос внучки. В коем-то веке, он звучал почти беззаботно, присутствовал даже неделикатный похрюкивающий смех, от которого пиликающие в саду сверчки то и дело затихали.
Откинувшись на мягкую спинку, Бенедикт зачарованно прислушивался к едва слышному шелесту листвы, мягкий ветер с залива нес ментоловую прохладу и вовремя спохватившись, он снял с себя пиджак и укутал Хоуп. Возражений не последовало.
– Стоит только замолчать и мысли возвращаются к проблемам. Сегодня мне ненадолго удалось отвлечься. Жаль, что совершенно не хочется спать, но впереди длинный день.
– Ты прав, – голос Хоуп отозвался эхом. – Но, кажется, я знаю, чем тебе помочь!
***
Превозмогая усталость, Альберт корил себя за то, что никак не мог поступиться личным комфортом и заткнуть снобизм куда подальше, чтобы не пользоваться личным транспортом. Глаза слипались, и несколько раз машина опасно виляла на дороге.
Мрачное выражение лица и опухшие от суточной смены веки дополняла гримаса боли, которая то и дело рвалась наружу. Сколько нотаций доктор Ванмеер прочел своей дочери относительно личного отношения с пациентами, невозможно было сосчитать. Соблюдать дистанцию было жизненно важным условием работы, особенно учитывая их специализацию.
Накануне вечером, Сандра тихонько подсунула на подпись папку о переводе двоих пациентов в местный хоспис. Оба пожилые люди. Мужчина и женщина. И если у последней была семья, количество родственников, которой превышало две дюжины человек попеременно снующих в отделении, чтобы окружить заботой и вниманием старушку, то с мужчиной было все печально.
Не унывающий мистер Хаксли, со свойственной ему стойкостью духа, принял весть о том, что опухоль перешла в метастазы по всему организму. Альберт видел, как этому мужчине хотелось выговориться, поделиться страхами, но суровый вид хирурга и холодное, лаконичное обращение избавляли доктора от подобных бесед, каждый раз подкладывая на сердце крохотный, но страшно тяжелый камень. Со временем попытки завести беседу, сошли на нет, от чего Альберт испытал облегчение, но в душе понимал, что нарушает все догматы собственной веры. Как жаль, что верный друг – падре Луис был занят до той степени, помогая пострадавшим от урагана, что даже небольшая часовня была отдана для временного размещения эвакуированных.
