Текст книги "Вольные стрелки (СИ)"
Автор книги: Максим Макеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)
После последней фразы народ переглянулся, мы стали им еще более непонятны.
– И имейте ввиду... За нарушения Закона, первое, что мы сделаем – конфискуем орудие этого нарушения. Лес рубить будете – бумагу соответствующую получить надо, да на восстановление леса ресурсы выделить. Бумагу вам я или глава города может выдать. Наши постройки вы уже растащили – то вам сразу в минус пойдет, как и сено, что мы для лосей заготовили. Лося тут в окрестностях убьете – сразу в озеро, быстрее чем вреда идолу, и лучше сами. Наши Законы строгие...
– Что ж мне теперь, чтобы по нужде сходить, тоже к тебе за разрешением бежать? – воин истекал желчью.
– Ну собственно да. Глава города, что у нас там за исправление естественных надобностей мимо канализации в районе проживания?
– Три дня внеурочных работ, рецидив – до десяти, – дед процитировал Административный кодекс, – за многократное, больше пяти раз, – минус два уровня вольности.
– Ну, как-то так... Вот свод законов, – я бросил мешок на землю, – читай, просвещайся.
Мы развернулись, и направились в крепость. Быстро залезли на стену, и начали смотреть, что там будет происходить. Кукша с Юркой и Обеславом отправились в патруль, у Обеслава была травматическая винтовка. К нам присоединилась Веселина, просочилась незаметно в приоткрытые ворота крепости.
В бомжатнике было совещание. Ну, или что-то в этом роде. Главный вояка шпынял подчиненных, больше всех досталось лучнику, тот впал в прострацию, и не выходил из нее после потери оружия. Пинками разогнав собравшихся мужиков, он с еще одним воякой залез в землянку. Ее, кстати, делали ему другие мужики, сам он только ходил да покрикивал. До вечера в лагере "беженцев" ничего не происходило.
Ночью для беженцев начался кошмар. Под вой парового гудка на стене начали загораться скипидарные прожектора, отсекая световой завесой происходящее под стенами крепости. Дед варварски перепилил трактором балки, соединяющие тримаран, вторым трактором мы затаскивали суда внутрь. По толстому слежавшемуся снегу операция прошла на ура. Мачту тримарана пришлось, правда, тоже срубить, в ворота не пролезала. Обидно, а что делать?
Утром наслаждались зрелищем толпы народа, недоуменно почесывающего репу. На месте лодок не осталось даже бревен, только следы от трактора. Крепость окончательно закуклилась. Патруля, вышедшего на лыжах через другие ворота, они не заметили. В обед ворота приоткрылись, и оттуда показалась странная для здешних мест и этого времени телега, ее толкали трактором изнутри крепости. Полевая кухня, сделанная на скорую руку, дымила и разносила по окрестностям одуряющий запах картошки с рыбными консервами, похлебка такая получилась.
Тележку руками докатили до ручья, и через рупор-громкоговоритель Агна начала голосить:
– Дети, бабы, беременные – за похлебкой! Дети, бабы, беременные – за похлебкой!..
Началась небольшая суета, народ удивлялся, смотрел, но к кухне не подходил. Наконец, от палаток выдвинулась изможденная женщина, в тряпье, поверх которого был натянут видавший виды овчинный тулуп, за который цеплялись двое мелких, в таком же тряпье. Она с опаской подошла, и протянула деревянную то ли миску, то ли корытце. Агна посмотрела на это, натянула покрепче повязку на рот, от микробов спасались, достала штампованную миску-ложку, успели наделать, налила порцию, протянула женщине:
– Держи. Сейчас детям налью...
Женщина взяла миску, глаза ее были удивленные, железо тут так не использовали. Начала аккуратно пробовать, потом еще, еще, чуть не вылизала миску, дети тоже наяривали так, что за ушами трещало. Ополоснуть миску, в нее отвар из травы. Робкий вопросительный взгляд – Агна вздохнула:
– Хлеба нет... Грязные миски и ложки вот в этот ящик. Следующие!
Народ медленно подтягивался. Подошли мужики, я их отвадил:
– Пока женщины и дети. Старики есть? Их тоже кормить будем, – крайний мужик отправился к своей норе-землянке.
Из землянки они вышли вдвоем, вторым был высокий старик, почти копия Буревоя. Подошли к кухне. Постепенно народ приходил в себя, все активнее тянулись руки за мисками, некоторых даже пришлось чуть отодвинуть копьем Добрушу.
– Так! Народ! Все встать в колонну! По одному подходите, говорю, а то сейчас уедем!
Народ устроил некоторое подобие очереди, дело пошло быстрее. Еда, питье, грязная посуда в ящик, следующий, еда, питье... За два часа управились. Народ с тоской посмотрел на уезжающую кухню, особенно мужики. Вояка, что остался в лагере, в процесс не вмешивался, выглядел скорее потерянным. Его-то семья тоже поела у полевой кухни, что ему делать? Это мы удачно на его дежурство попали...
К вечеру вернулась партия пришлых мужиков, которых отправили рубить лес. Вернулась ни с чем. Только сучья да валежник. Главный военный тоже подтянулся, мы видели через подзорную трубу. Он в другом месте был, не там где лесорубы. Возник скандал, главный военный орал и матерился, отвесил пару оплеух лесорубам, вояке-дежурному, просто попавшему под горячую руку мужику. Как оказалось, наш патруль, Кукша, Буревой, Юра обнаружили незаконную вырубку, и пресекли ее. Пресекли старым способом, выстрелами в землю. Вояка с лесорубами был один, народ с дрекольем на штыки лезть не стал. Вот и не получилось у них с дровами и бревнами, потому и возмущался главный военный.
На следующий день опять картина повторилась. По сигналу самодельного колокола (дребезг, скорее, а не звон), открылись ворота, выехала кухня. Народ стоял уже в очереди, мужики благоразумно не лезли. Меня в этот раз с кухней не было, я наблюдал со стены. Агна рулила процессом:
– Народ! Подходите, слово есть у меня, по Закону нашему. Вы здесь весь лес загадили, вонь стоит. Место отхожее себе выберете, в него ходите, а то мы больше не приедем.
– Какое место? Где делать? А куда лодки делись? – голоса из очереди стали задавать вопросы.
– Место мы тряпками отметили, – ну было дело, флажки патруль поставил в низинке одной, – там же лопату оставили. Яму сделайте, в нее дела свои делайте!
Это была попытка заставить людей подчиняться своей воле. Вот так, кнутом и пряником. Пяток мужиков обсудили тихо новости, и двинулись в том направлении, куда махнула Агна. Главного военного опять нет, лесорубы ушли в лес, по данным нашей визуальной разведки, ищут новые места для вырубки. Наивные! Мы тут все дорожки-буреломы знаем, там их уже дед с предписанием ждет. Патруль в этот раз затемно вышел, наблюдали за направлением движения лесорубов. Дед им бумагу даст, да деревья отметит, которые рубить можно. Пяток выделит – пусть радуются, мы старый и больной лес тут давно на дрова свели.
Вечером опять остросюжетный фильм "Беженцы и главный военный". Мужик ругался сильно, особенно когда тех пятерых с лопатой увидел. Лопату осмотрел, сталь там хорошая, а то тупится лопата сильно, взгрустнул, раздал указаний и тумаков, инструмент забрал. Лесорубы пришли с малым прибытком, опять ор стоял на весь лагерь. Странный тип, вообще говоря, чего он такой нервный? Даже не представился...
Еще два дня в прежнем режиме, а потом все поменялось. Кухня выехала, к ней выстроились только мужики, главный военный наблюдал за всем издалека, он в лагере остался. Причем его вояки стояли в первых рядах! Вот же упырь! Он на наших харчах себе военную и экономическую мощь решил поднять! Мы так не договаривались! По сигнальной ракете, выдвижение кухни прекратилось, и дед затянул ее обратно. Нехрен быть таким хитровыделанным!
В лагере беженцев вечером был мини-бунт. Его вояки подавили, раздав на орехи всем возмущающимся древками копий. Утром в лагере остались пять вояк, один пошел сопровождать лесорубов. Кухня выдвинулась – опять колонна мужиков, да еще и агрессивных! Наполовину вышедшая из крепости кухня скрылась в проеме ворот, последние закрылись. Опять мини-бунт, опять подавление. Вообще этот вояка уважением таки пользуется, иначе бы не смог со своими подручными держать толпу, которая в двадцать пять раз больше чем его вооруженные силы. Лесорубы вернулись без веток и палок, без топоров и дреколья, с которым выходили, тащили два тела. Одно того самого вояки, который с ними пошел, второе – лесоруба. Тела были живы, иначе бы так не матерились. Их тупо избили травматическими пулями. Как рассказал дед, в этот раз встреча прошла в далеко не дружеской и теплой обстановке. Только лесорубы вышли к делянке, где дед отметил пяток больных деревьев, вояка выхватил меч, и бросился в атаку! Причем умный – щитом прикрылся. Он-то не знал, что на теплой подстилке занял позицию Кукша, который ему и пустил три травматических пули по ногам. Эффект получился хороший – как бежал, так и рухнул в снег, завывая от боли. Лесоруб с топором бросился ему в подмогу, но бы сражен такими же пулями почти в упор, и тоже в ноги, только от Юрки. Остальные замерли в нерешительности. Дед заявил, что нападение на гражданина России карается по закону, и он конфискует орудия нападения. То есть вооружение вояки и топор. И если остальные не хотят их участь разделить – пусть бросают свои палки заточенные, забирают эти два тела, избавленные от явно мешающего им железа, и валят домой. Завтра о своей судьбе решение узнают. После пяти выстрелов под ноги, в целях обеспечения безопасности крепости были изъяты и остальные топоры. А то народ тут не понимает доброго слова, как я посмотрю. Топоры кстати – полный отстой...
На следующий день на нашу кухню устроили засаду, которая провалилась. Часовой еще под утро заметил нездоровое шевеление в лагере, да десяток бугорков, которые появились в снегу возле ворот. Я им в полдень так и сказал в рупор, что мол, замерзнете, мужики, домой идите, сегодня халявы не будет. Те подождали полчаса, и вылезли из сугробов и пошли обратно в лагерь. Вот же идиоты, нет бы прийти, спросить, мол, люди добрые, чего вы хотите? Нет! Каждый думает что он самый умный! Мини-бунты не прекращались, то тут, то там народ собирался мелкими кучками, распалял сам себя, получал от вояк, которые носились между этими кучками, как угорелые, выжидал, и опять бунтовал. Не завидую я теперь этим военным, спать им теперь наверно тоже очень весело. Так весело, что они сгрудились в кучку, в двух землянках, а один вояка теперь постоянно сидел возле костра, охранял. Тоже "гений", его-то глаза привыкнут к огню, а значит он ничего вокруг не разглядит.
Несколько дней такой осады с нашей и их стороны. Продолжились попытки забраться в крепость среди ночи, но они или заканчивались на колючей проволоке, или пресекались выстрелами часового. Один раз пришлось, правда, тревогу объявить, дежурная группа мужиков в составе меня, Кукши, Юрки и Буревоя выскочила на стены, но часовой, Добруш, уже отогнал "лазутчиков" выстрелами да светом прожектора. Те попадали в глубокие сугробы и ушли своим ходом. Бунты в лагере продолжались. Все шло практически по нашему плану.
– Наблюдения показали, что на данный момент все держится на авторитете и силе главного воина, с мечом, имя нам не известно до сих пор, – заключил Кукша, – не будет его – можно будет что-то делать.
– По беспределу, без закона мы его убирать не будем, – я отхлебнул отвар, мы проводили очередное совещание.
– А как тогда? Их поползновений не достаточно? – Буревой недоумевал.
– Неа, не достаточно. Ты сможешь четко сказать, кто к нам на стены лез? Может, еще одни "залетные", гарантию дашь, что это беженцы? Доказательств-то нет. Если бы кто к нам забрался, тогда бы был другой разговор. Кстати, Зоряна, как там ситуация с Законами о крепостных?
– Мы основную часть подготовили, надо теперь всем вместе посмотреть, – супруга достала кипу бумаги.
– Сейчас начнем, отвар только допью. А для изъятия дрожжей из этого дерьма, – народ посмотрел непонимающе, – ну, главного военного из лагеря, надо ждать повод. Нужен железный повод по нашим Законам для его изоляции от всех остальных.
– А зачем дрожжи в дерьмо кидать? – Обеслав решил уточнить непонятный момент.
– А ты брось, только подальше от крепости, вот и увидишь. Тесто видел как всходит с дрожжами? Ну вот представь себе как дерьмо взойдет.
– Н-да, действительно подальше надо делать это, – дед живо себе представил картину.
Повода ждать долго не пришлось. Я конечно думал, что он будет в военной сфере лежать, даже хотел в паре мест проволоку подрезать, чтобы лазутчик в крепость мог забраться. Но беженцы и сами справились, даже проволоку портить не пришлось. После некоторого затишья, лазутчики перестали появляться, а Кукша со товарищи из патруля привел некое существо, закутанное в невообразимые тряпки и засаленный рванный овчинный тулуп. Сам пасынок стоял красный, как рак, и потерянный. Его товарищи по патрулю, Юрка и Обеслав, тоже находились в затруднении.
– Вот, привел, – пасынок подтолкнул существо к нам с дедом, – мы это... В патруле... А тут она... Говорит, я могу... хочу... в общем эта, ну, ...
Странно, вроде такой уверенный в себе парень, а мычит. Остальные тоже мычат, связно сказать ничего не могут. Мычат, и смотрят на Веселину, что с нами стояла. Отправил девочку, патрульные чуть пришли в себя, выдавили наконец нечто членораздельное:
– Блуд предлагает..., – и дальше покраснели.
Я прямо охренел от такой подачи. Дед тоже малость попутал. Какой блуд в лесу? Существо начало всхлипывать и что-то бормотать. Судя по голосу, существо было женского пола.
– Мы в патруле были, – собрался наконец пасынок, – а тут она. Одна. К нам подошла, потом ко мне обратилась. Говорит, блуд будет, за еду... если захочу... и топоры чтобы вернули
– А вы чего?
– А мы что... – Юрка замялся, – Сюда привели. Вот.
– Блин, вот только проституции нам тут не хватало! – я в сердцах зло посмотрел на ту сторону крепости, за которой был бомжатник, который в моих глазах превращался в притон, – это ж кто такой умный там выискался, а?
– А чего еще делать? – дед как-то спокойнее отреагировал, – жрать захочешь – не так раскорячишься...
– Да если б сама, – я посмотрел на всхлипывающее существо, – а то ведь кто-то надоумил. Так, выясним кто, эту бабам, пусть халаты медицинские наденут, педикулез посмотрят, да болезни срамные. В баню ее, одежку в выварку, да прокипятить. Повязок не снимать, перчатки одеть, да поменьше вообще касаться и дышать одним воздухом. Задача ясна?
Буревой кивнул.
– А вы трое, на лекцию, о вреде беспорядочных половых связей. Молодцы, что сюда привели, а лекция то вам на будущее. Половое воспитание, так сказать.
Лекция затянулась надолго – я в красках описывал то, о чем знал, слава Перуну, только понаслышке. Но про триппер и сифилис в красках, только что без рисунков рассказал. Я не знаю, есть ли тут такие заболевания, но на будущее пригодится. Пацаны ходили смущенные, долго не смотрели друг другу в глаза после лекции, да и на других тоже глаз не поднимали, переваривали. Надо еще девчонкам прочитать, но то пусть Зоряна, у меня духу не хватит. Материла я ей дам, пусть растолкует. Закончили с лекцией, пошли в предбанник. Микробов с моей подачи все боятся, поэтому нарядились, как санитары в инфекционной больнице. Я и дед собирались проводить дознание, совмещенное с медосмотром.
Существо обрело человеческий вид, оказалось худущей блондинкой, с огромными глазами, просто невообразимо огромными, или это так из-за худобы сильной показалось. И коса чуть не до пола, девчонки наши заплели. Худая как спичка, глазищи и гигантская копна волос – пигалица, одним словом. Пигалица дрожала. От тела валит пар, ее в наше нательное из первой партии, что шили на швейной машинке, нарядили. А чего там той машинки? Шестеренки, валы, натяжители да иголка очень хитрая, и шпулька. Дед почти без меня справился со сборкой. Правда, шов неровный, нитки чуть не миллиметр толщиной, но крепко сшивает. Так вот, пигалица сидит, пялится на нас, на глазах слезы наворачиваются. Наворачиваются, и большущими тяжелыми каплями стучат изредка по столу. Кап! Кап! Еще бы! Ей никто ничего не говорит, все в масках, да в очках, коньюктивита разного опасаются, раздели донага, пропарили, да устроили медосмотр прямо в бане. Хорошо хоть девушки все делали, а то бы пигалицу инфаркт хватил. А тут еще и мужики пришли, бумажки непонятные читают, да на нее посматривают. Ужас!
– Так, имя, родового имени нет, отец есть, мать умерла, братья мелкие, два штуки, полных лет пятнадцать, синяки на руках, под глазом!? – я присмотрелся, точно, фингал, – вшей нет, заболеваний срамных нет. Чего!? Невинна!? Как так!?
– Так и есть, – хором отрапортовали Леда и Агна.
– Ну ничего себе! – пигалица опять заплакала, тяжелые капли, падающие на пол напоминают трель.
– Недокормлена, замучена, жалко, – я посмотрел на девушек – это кто вас так писать заключение учил?
– Но ведь жалко! – опять хором отвечают мои барышни.
– Ладно, невинная ты моя, расскажи, как да такой жизни дошла? Что вас, пока еще не гражданка, довело до занятия проституцией?
Слезы полились ручьем. Откуда только жидкость берется в таком худющем тельце? Сквозь всхлипы ничего не слышно, пигалица трясется, как наш первый паровой трактор.
– Дайте ей согреться чего-нибудь, внутрь и снаружи, а то мы так до скончания века сидеть будем, – девушки метнулись на кухню, Буревой принес фуфайку из комплекта для потенциальных крепостных.
Накормили супом, вмиг пигалица умяла, напоили отваром, да влили насильно двадцать граммов настойки спиртовой. Пигалицу разморило, но она хоть успокоилась, слезы прекратились, осоловела от еды и алкоголя. На девчушку напало отупение.
– Повторяю вопрос, почему пошла на блуд?
– Не сама пошла. Святослав послал. Я не хотела, а он сказал надо внутри посмотреть, что да как тут у вас, – пигалица тихим потухшим голосом ответила, – да топоры вернуть сказал. Я не хотела, отец тоже, Домослав тоже, он мой суженный. Святослав силой заставил, сказал, что если не пойду, отца выгонит с братьями. Сказал, пойти к тем, кто по снегу ходит, да отдаться . За топо-о-о-о-ор...
Пигалица завыла. Операцию по вливанию настойки повторили, и начали расспрашивать поподробнее. Картина открылась следующая. Святослав – это главный у них, тот, который с мечом ходит. Он всем заправляет, и руководит. Еще с тех времен, как они в деревне жили, после отца его. В деревню пришел мор, отец Святослава умер. Тот увел людей, а деревню поджег. Шли они по снегу где-то чуть больше месяца, после большой метели силы людей оставили, решили встать. Да на беду тут мы оказались. Святослав наказал всем разговоров не вести, только через него. Нападать в открытую опасался – непонятного много с нашей крепостью. Попытки урвать, что плохо лежит, да лес рубить как попало привели только к потерям инструмента, да травмам у лесорубов. Он соглядатаев посылал – все на колючей проволоке останавливались. Решил действовать хитростью. Пришел к пигалице в землянку, потребовал дочку для общего дела. Отец пигалицы ни в какую, тот ему зарядил по лбу, да навешал пытавшемуся вступиться за девичью честь суженному нашей пигалицы. Ее силком уволок, и всю ночь мозги компостировал, на момент важности мероприятия для всех "беженцев". По утру пигалица попыталась бежать – получила в глаз, да обещание выгнать отца с братьями из землянки на мороз, вместе с семьей ее жениха. Фингал Святослав ей припудрил остатками муки, и отправил в направлении нашего патруля. Та пошла, пострадать так сказать за общество. Вот собственно и вся история.
Пигалица начал посапывать, пригрелась и окосела от выпивки и еды.
– Протопите дом свободный, тот, где рыбаки наши раньше обитали, да закройте ее там. Спать положите. Намаялась бедная...
– Я ж говорю – жалко, – Агна поднялась с лавки, Кукша помог отнести несостоявшуюся шпионку-проститутку в дом.
Мы с Буревоем засели думать как быть в сложившейся ситуации.
– Буревой, что делать будем?
– Негоже так с девками поступать...
– Ага, негоже. А с другой стороны, чего ему, Святославу этому делать? У него ситуация патовая – дед кивнул, мы с ним в шахматы играли периодически, – уйти не может, остаться – мы не даем жить нормально. В принципе, нормальный ход, правильный. Циничный, но правильный. И еще, обратил внимание, он сам все делал? Не хотел мужиков своих марать в этом...
– Ага. Теперь только с него спрос, – дед почесал бороду, – только вот как спрашивать будем? В УК за это статьи нет...
– Надо найти! – я с силой хлопнул по столу, – но такую, чтобы мужика не на веки вечные упрятывать. Может, споемся еще...
– Я за Кодексом! – дед убежал, на ходу сдирая с себя медицинский халат.
До полуночи просидели за Законами. За проституцию и сутенерство статьи нет, это факт. Я же не думал, что такое у нас в Москве начнется! Хотя зря, Москва место такое, что угодно случиться может.
– Я кажется понял. Давай ему вот это впарим, как раз повод будет его изъять, – я ткнул в статью "Торговля людьми".
– Ну дык он же ее не продал!? – дед не знаком с поговоркой "закон что дышло", сидит, удивляется.
– Ну тут как посмотреть... Вот смотри, он ее силой заставил, есть у нас тут пункт про принуждение? Есть. Цели продажи – извлечение прибыли, то есть топоры те самые. Есть такое? Есть. Угроза применения силы – это когда он отца ее на мороз выгнать грозился. По всем признакам, торганул душой невинной за три топора.
– Так он ее шпионить послал, вроде, значит, и 58 тоже? – дед проникался юридическими тонкостями.
– Шпионаж – это когда от другого государства. А они вроде как у нас живут, хоть мы и не звали. Внутренний шпионаж – это нонсенс! – я поправил прическу, – Вообще, светит ему на общих основаниях трояк. И то потому, что попытка не удалась. А так бы на шесть строгача влетел.
– Ну трояк – много, он же не для себя старался, это раз. Опять же, воинов своих не привлек, а мог бы, это два. Вот насилие учинил – тут хуже, но и то, смертным боем не бил никого, по словам пигалицы той.
– Буревой, ты я смотрю адвокатом заделался – дед выгнул бровь – ну, защитником обвиняемого. Ты все верно говоришь, все правильно. Трояк много, года ему хватит, да еще и с возможностью УДО через половину срока, ну, досрочного освобождения, если будет сотрудничать со следствием и вести себя хорошо, на контакт с администрацией пойдет. А если сознается, да чистосердечное напишет – так и полгода срока хватит.
– Дык как он напишет, если по нашему не бельмеса? – дед изумился.
– А вот ты, как адвокат, ему в том поможешь. Охранять его все равно особо некому, чем быстрее встанет на путь исправления, тем лучше для нас... И для него.
– Ладно, тут мы все порешили...
– Следственные действия провели, – подсказал я деду.
– Ага, вот их. Теперь его взять надо...
– И место заключения подготовить... С утра зови Кукшу, решать будем. Пигалицу ту отпускать пока не будем, посидит под программой защиты свидетелей.
– А что, у нас и такое есть? – дед опять изумился.
– Ща будет. Готовь указ, я подпишу...
План изъятия преступника подготовили сообща. Дед отправился делать камеру, в подвале водокачки, единственного каменного здания в Москве, решетки там надо поставить. Кукша опять в патруль, я – делать спецсредства. "Слезогонку", из гранат наших зажигательных, там только заправка поменяется на чесночную настойку. Шумовая будет также из гранаты, только со встроенным свистком, без жидкости. Факелы с быстрым зажиганием и зеркалом, вместо фонарика. В лучших традициях "кровавой гебни", задержание назначили на предрассветные часы.
Хрусь, хрусь, хрусь... Под мягкими тряпками, которыми обернули подошвы, почти неслышно скрипел снег. На задержание отправилась опергруппа в составе меня, деда, Кукши, Юрки, Обеслава и Толика. Из засады нас прикрывала Веселина и Добруш, на случай неожиданностей. Мы тихо передвигались по лагерю беженцев. Полшестого утра не то время, в которое тут оживленное движение. Главное – не наступить на чью-нибудь землянку или навес под снегом, старались придерживаться протоптанных тропинок. Запахи тут конечно стояли те еще... Из черного проема, входа в землянку, показались глаза, тускло блестевшие в свете луны. Я в маскхалате прижал палец ко рту. Глаза пропали. Опять тишина. Переждали, вдруг кто закричит, и продолжили движение.
К часовому, прикемарившему возле костра подошли со спины. От легкого ветерка скрипели деревья, он нас не услышал. Кукша выдвинулся вперед – порядок работы мы четко оговорили. Холодная сталь ножа коснулась шеи часового. Тот встрепенулся, но пасынок уже зажал ему рот кляпом:
– Дернешься – здесь поляжешь. Спокойно, – часовой угомонился, Обеслав быстро накинул на руки и ноги подготовленные веревки, стянул их и запихнул в рот кляп.
Мужик чуть подергался и затих, бегающими глазками наблюдая за нами. Мы построились возле входа в землянку Святослава, Буревой взялся за конструкцию, изображавшую дверь, мы достали гранаты и факела, вырвали чеку, две шумовых и две слезогонки. Обеслав дернул за кремниевый запал факелов, лучи света, созданные отполированной металлической полусферой, уперлись в дверь. Я рассчитывал, что после чесночной настойки им и этот свет ярче летнего полуденного солнца покажется. Ну, понеслась...
Буревой дернул дверь, в открывшийся проем полетели шумовые гранаты, чтобы все проснулись, потом, парой секунд позднее – с чесноком. Душераздирающий сдвоенный свист разорвал ночную тишину. Послышалось шипение слезогонки.
– Работает МУР! Всем лежать! Никому не двигаться! – эх-х-х, давно мечтал это крикнуть.
Возгласы удивления, потом крики боли, потом стоны и вопли, затухающий свист шумовой гранаты – все смешалось воедино. Что будет делать воин, если его вот так разбудить? Полезет наружу, ясен пень. Вот и полезли наружи заплаканные мужики, размахивая кто чем. Первым вылез дядька с копьем, за ним – Святослав, потом и остальные полезли. Бабы были, и даже дети. Пошел конвейер...
Воинов били по голове, не сильно, чтобы упали, отбирали оружие, вязали на манер часового. Святослав, силен мужик, даже попытался открыть глаза, и начла шерудить мечом перед собой! Получил пару травматических пуль в живот, согнулся, получил еще и по голове, и затих. Хоть бы не убить дядьку-то...
Минут пять-десять заняла вся экзекуция. Народ в лагере смотрел из своих землянок, не решаясь противостоять нам. Вояки связаны, трое еще рыпаются, остальные оглушены. Бабы и дети из землянки ходят, и натыкаются на деревья – хорошо чеснок отработал.
– Всем спокойно! У нас – Ордер! Святослав, ты арестован по подозрению в торговле людьми! – кому я это кричу, мужик обвис уже безвольно на руках у Кукши и Юрки, – Это, те кто бродит, глаза промойте, ничего там страшного нет! Воинов развязывать только на рассвете! Все, уходим!
Беженцы в полном оцепенении наблюдали как группа в маскхалатах под руки тащит Святослава к крепости. Потом снялась наша снайперская засада. Слава Перуну, все прошло без сучка и задоринки...
Святослава разукомплектовали, принесли в баню, связанным. От воды тот пришел в себя, и извивался ужом, таращил глаза, наполненные бешенством. Еле связали его, на манер кокона гусеницы получилось, провели гигиенические мероприятия, пропарили его, обливали водой. На голове только шишка, жить будет, глаза после чеснока краснючие-е-е. Вынесли после помывки, понесли в КПЗ, в подвал водокачки. Там уже и нары сделали, и белья комплект заготовили, да и светильников поставили – окон в подвале нет. Прислонили дядьку к решетке изнутри камеры, разрезали веревки. Обеслав схватил по носу, не сильно, но кровь пошла. Потыкали Святослава тупым концом копья, загнали в угол. Тот за древко цепляется, как зверь дикий, честное слово. Орет, воет, карами грозит, решетку ломает. Ну пусть помучается, решетка у нас знатная получилась.
Утро у беженцев было необычное. Вояки без предводителя бродили по лагерю, их никто не слушал. Еще бы, командира продолбали, какие из них воины теперь? Бунты мелкие начали укрупняться, никто их остановить не мог. Оставили усиленные посты на стене, пошли с дедом вести дознание да кормить подозреваемого. Подследственный на контакт не шел – ломился сквозь решетку, орал благим и неблагим матом, разбил парашу, ведро деревянное. Мы ушли – пусть остынет. Тем временем в лагере беженцев началось движение. Вояки попрятались, или разоблачились, мужики остальные ходили с видом революционных матросов в 1917 в Петрограде. Основное происходило вокруг деда, копии Буревоя, он раздавал какие-то указания. Народ, несмотря на революционные настроения, их выполнял. Дед-беженец отправил людей на работы, а сам с пятеркой мужиков вышел к ручью, и встал возле бывшего мостика. Ну вот, теперь хоть есть с кем разговаривать.
Вышли втроем, я, Буревой и Толик. Встали напротив, стали ждать. Мужики-беженцы тихо совещаются, вырабатывают политику партии. Вдруг на нас выбежал закутанный подросток, и начал тарабанить мне по щиту своими хилыми ручонками!
– Куда папку моего дели! Где папка! – хныкал бедолага.
– Какой папка? – я недоуменно посмотрел на своих.
– Святослава, папку моего забрали вы, отпустите его! – и опять бить по стальной пластине.
– Так, ты это, успокойся, папка твой... – я начал было отодвигать подростка, но тут подошли представители беженцев.
– Мир вашему дому. Я Ладимир, старший тут... теперь. У вас люди наши, пошто держите?
– Дочурка моя к вам пошла, два дня уже прошло, что с ней, – вперед вышел мужик с фингалом, наверно, отец нашей пигалицы.
– Невесту мою верните!... – о, а вот и жених нарисовался, его быстро угомонили сами беженцы.
– Так, спокойно, все целы и невредимы. Я Сергей, главный тут в крепости, и в землях прилегающих. Святослав Законы наши нарушил, я ему о том говорил. Девушку к нам послал, под угрозой применения силы. За то будет над ним суд, по нашим Законам! – я про закон выделял словами, – Сейчас пока следствие идет, дочка твоя, мужик, у нас будет, свидетелем на суде пойдет, за нее не бойся. А по Святославу – дознание будет. Степень, мера, глубина падения и морального разложения.
Вообще, мне эти беженцы чем-то даже понравились. Не про хлеб насущный первым делом начали, а про людей своих беспокоятся. Молодцы.
– Дознание? На правеж повели? – ахнул Ладимир, и все горестно вздохнули.
– Э-э-э? – я замялся.
– Правеж, это когда кнутом, да на дыбе, да железом каленным – подсказал Буревой, – такой правеж обычно.
Я представил себе пыточную, как в фильмах показывают. И себя в фартуке кожаном, в крови, с железякой раскаленной. Бр-р-р, нафик, нафик! Потряс головой, сбросил наваждение.
– Нет. Не правеж. Дознание. Спросим что да как, почему, сопоставим свидетельские показания, проведем эксперимент следственный, отпечатки там, записи видеокамер, – я грузил народ непонятными словами, выигрывая себе время прийти в чувство, – Так вот. Бояться нечего, все будут живы и здоровы, но посидеть придется, не без того. У нас с этим строго.
