Текст книги "Сумеречный клинок"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

– Девочка! – позвал откуда-то сверху тихий голос и моментально разрушил очарование овладевших Тиной грез.

– Что?! – вскинулась она. – Кто здесь?

– Не пужись! – сказал кто-то тихим нервным голосом откуда-то из-за потолочной балки. – Я правильно сказать? Или лучше – не пужайся, не страшись? Страшись – это верно?

– Не бойся, – чисто машинально поправила невидимого собеседника Тина. – Кто вы такой? Что вы здесь делаете? Где вы?

– Много слов… – вздохнул кто-то невидимый. – Быстро-быстро… Не успеть, опоздать, потерять, плакать!

– Кто ты? – уточнила вопрос Тина.

– Ага! – обрадовался голос. – Понимать, знать. Я. Вопрос. Об я? Вопрос об я? Кто он я. Понимать, принимать, уважать. Отвечать. Я не он.

– А кто? – Голос умудрился совершенно запутать Тину, или это самогон играл в ее крови?

– Я она! – гордо сообщил голос. – Не он. Она. Не мальчик. Понимать? Девочка? Женщина? Сударыня?

– Барышня, – предложила Тина. – Девушка.

– Сука, – продолжил голос перебирать варианты, но Тина поняла уже, что говорит с «иностранцем», – вернее, «иностранкой», – и обижаться грешно.

– Нет, нет! – возразила она с улыбкой. – Сука – это собака. Кобель и сука, так говорят о собаках. А у людей – девушка или барышня.

– Не людь, – сказал тогда голос, чуть помолчав. – Не собака.

– А кто?

– Рафаим… – Голос упал до шепота, и слово прозвучало, словно шелест ветра в камнях.

– Ты? – воскликнула от удивления Тина. – Ты? Ты рафаим?

И тогда ее пробил совершенно истерический хохот.

– Ты… ты… – повторяла она сквозь смех, всхлипывая и обливаясь слезами. – Ты… ты… ты ра… ра… фа… ииииимммм!

– Зачем? – спросил голос, когда истерика чуть утихла. – Что сказать смеха для?

Почудилось, или в таинственном голосе действительно прозвучали ноты неподдельной обиды.

– Ты рафаим? – Тина села на кровати и, прихватив свечу в подсвечнике, высоко подняла трепещущий огонек, пытаясь разглядеть собеседника в скопившейся под потолком тени.

– Я? Да! Из сынов Рафа я, ужасен видом, опасен в бою, страшен в гневе…

– Ты только что сказала, что ты девочка, – возразила Тина, все еще вглядывавшаяся во мрак.

– Много слов, – был ее ответ.

– Сын Рафа – мальчик, дочь – девочка, – объяснила Тина.

– Девушка. – Тина уже заметила, что собеседница не желает называть себя девочкой, и это ее насторожило.

– Дщерь Рафа, – предложила Тина.

– Дщ… десч… дещ… – попробовал голос повторить трудное слово.

– Дщерь. – Тина попыталась произнести слово как можно более отчетливо.

– Не мочь, – разочарованно признал голос. – Права. Дещ…

– Но рафаимы огромны, они – великаны, – вспомнила Тина причину своей истерики.

– А я как? Кто? Зачем?

– Ты великан? – еще больше удивилась Тина.

– Великан? Большой? Гора? – переспросила невидимая собеседница.

– Да, где-то так.

– Истинный облик, – объяснила тогда обладательница голоса, который вполне сошел бы и за мальчиковый, но принадлежал, как теперь выяснилось, девочке. – Здесь нельзя. Тесно. Опасно.

– Ну, хорошо, – не стала спорить Тина. – Допустим.

– Допусти! Не пужись. Маленький, не видно, – и на одеяло упала с потолка крошечная девочка в веселеньком красном платьице и такого же цвета шапочке.

«Дюймовочка», – с умилением подумала Тина, в восхищении рассматривая крошечное – и наверняка волшебное – существо.

Девочка была маленькая – она легко уместилась бы на ладони Тины, – и прелесть, как мила, с волосами цвета спелой пшеницы и крохотными голубыми глазками.

– Смотреть, всхищаться…

– Восхищаться, – поправила Тина и тут же взяла себя в руки. – С чего это ты взяла, что я тобою восхищаюсь?

Повисло молчание. «Дюймовочка» сидела на одеяле, натянув подол красного платьица на колени, и лупала глазами цвета небесной синевы.

«Много слов», – поняла Тина.

– Не хочешь, не надо! – вдруг сказала «Дюймовочка». – Плохо. Худо. Же. Ты.

– Тебе же хуже, – перевела Тина.

– Я – нет, ты!

– Я, – согласилась Тина. – Мне хуже, я многое теряю. Как тебя зовут?

– Звать? Кликать? Именовать?

– Точно.

– Метко? – переспросила девочка.

– Правильно, – пояснила Тина.

– Глиф – имя есть быть, – гордо сообщила «Дюймовочка». – Глиф, клан, Раф.

– Глиф из рода Рафова? – переспросила Тина, припоминая сказки из собрания Губерта.

– Так есть. Точно. Правильно. Быть… Ой!

– Что? – встрепенулась Тина.

– Твой. Женщина. Большой, взрослый, зрелый… идти, поднимать… ся, ходить.

«Дама Адель!» – Тина прислушалась.

Действительно, сквозь толстую деревянную дверь доносились смутно различимые голоса: Ада аллер’Рипп и какой-то мужчина…

– Я ты, ты – я! – предложила Глиф.

«Ты мне, я тебе?»

– Что тебе нужно? – спросила Тина, понимая, что времени на длинные разговоры не осталось.

– Идти. Перевал. Каскад. Брать я. Мне. Меня. Туда. Не говорить, молчать, таить… ся.

– Взять тебя с собой?

– Да.

– Тайно?

– Скрытно.

– Хорошо, – кивнула Тина, прислушиваясь к голосам в коридоре. – Я тебе. А ты мне?

Наверное, попроси «Дюймовочка» взять ее с собой, Тина помогла бы ей и просто так, без всякой платы. Но Глиф предложила цену, и грех было бы не узнать, что есть в запасе у волшебного существа.

– Тайна. Один. Помощь – два. Богатство, сокровище – три, – загнула Глиф крошечные пальчики.

– Согласна, – едва сдерживая смех, согласилась Тина. – Начнем с сокровища.

– Взять, – протянула девочка крошечный узелок.

Впрочем, крошечным он казался только Тине, по сравнению с Глиф он имел куда более внушительные размеры, и оставалось совершенно непонятно, как он умудрился остаться незамеченным все это время.

– Взять, – сказала Глиф, протягивая Тине узелок. – Владеть, обо-га-щать… ся!

Тина осторожно взяла из рук «Дюймовочка» что-то твердое, укутанное в крошечный кусочек тонкого шелка, и сама не заметила, как на ее ладони оказался огромный чудной огранки бриллиант. Просто шелковинка вдруг распустилась, и камень открылся восхищенному взору Тины. Он был огромен – едва ли не больше лучших из камней, украшавших руки и грудь княгини, – и дивно прозрачен. Свет свечи играл и дробился в его многочисленных гранях.

– Ух!

– Да! – гордо сообщила Глиф. – Красиво, дорого, твой.

А голоса за дверью приближались. Медленно, но неотвратимо. Скорее всего, Адель уже сейчас была бы здесь, но ее задержал разговор с Сандером Керстом. Его голос Тина уже узнала.

– Это мне?

– Да. Три. Помнить? Обещать, я, богатство. Вот.

– А раз?

– Раз?

– Первое.

– А! Один.

– Да.

– Мужчина. Меч. Он не он. Лицо!

– Не понимаю, – нахмурилась Тина.

– Не есть быть то, видеть что, все есть… – Тирада далась Глиф с огромным напряжением сил.

– Выдает себя за другого? – предположила Тина.

– Да. Верно, точно. Лицо. Чужой!

– Чужое лицо?

– Да!

– Кто?

– Видела. Раньше. Герой! Меч. Воин. Страх. Кровь!

– Он воин?

– Солдат.

– Герой? Полководец? – пыталась нащупать нить разговора Тина.

– Так. Правильно. Точно. Верно. Кликать, называть, граф.

– Его называли графом?

– Так есть. Граф. Кликать, обзывать.

– Этот? – кивнула на дверь Тина, обмирая от открывшейся ей тайны.

– Нет, – качнула головкой девочка. – Тот! – указала она вниз.

«Ди Крей!»

– Черноволосый?

– Черн… Нет. Рыж… ий.

– Что?! – не поверила своим ушам Тина.

– Тайна, – развела руками девочка. – Один, богатство – три. Два. Помогать. Я большой. Много силы. Попросить. Сделать. Прячь!

Приказ поступил на редкость своевременно. Дверь как раз начала открываться, когда Тина спрятала девочку и бриллиант под одеялом и притворилась спящей, откинувшись на подушку и смежив веки.

4

– Ночь темна… – Ремт лег на кровать и «отпустил плоть». Теперь в рукавах сюртука и в пространстве выше жесткого воротника сорочки клубился мрак.

– Наверное, оттого она и называется ночь… – меланхолично откликнулся ди Крей. Он тоже лежал в постели, но, в отличие от Ремта, разделся и залез под одеяло.

– А вы, Виктор, стало быть, из Решта или Кхора, я угадал?

– Решт? – нахмурился ди Крей, пытаясь сообразить, откуда взялось такое странное предположение. – Кхор? С чего вы взяли? Я…

Он хотел заметить, что даже не бывал в тех краях, но вынужден был признать, что ошибался. Сейчас он отчетливо вспомнил те места и даже земли, лежащие еще дальше к западу и северу.

– Вы сказали фразу, какую мог бы, забывшись, сказать человек, говорящий на кхоранском языке, – объяснил Ремт своим обычным, несколько «расслабленным» тоном. – Насколько я знаю, это один из немногих языков, где слова «ночь» и «тьма» – суть однокоренные.

– Ага! – сообразил Виктор. – Вот как! Надо пить меньше…

Он не был теперь уверен, что вовсе не имеет отношения к Решту или Кхору, но и вспомнить что-либо касающееся его личности ди Крею не удалось. Он помнил города и дороги, деревни и реки. Ночные биваки в лесах и на горах, переправы, таверны в портах и зимние снега, выпадающие на той широте в первых числах ноября. Он помнил названия мест и напитков, блюда местной кухни – вернее, четырех разных кухонь, – библиотеку университета в Кхе-Кхор и вид на замок герцогов Решта со стороны Тихого озера. Впрочем, в памяти не всплыло ни одного «знакомого» лица и ни одного дома, который воспринимался бы как «свой». Чужие места, чужие люди, и совсем не факт, что он оттуда родом. Бывать бывал – и как бы не единожды, – но жил ли долго, родился ли и вырос в Кхоре или Реште, так и осталось неизвестным. Кто-то вынес все эти сведения «за скобки» и не желал возвращать.

– Что-то ты, друг, долго молчишь, – заметил через минуту Ремт.

– Я думаю, – откликнулся Виктор.

– О чем?

– О природе знания.

– И что придумал?

– Ты-то откуда знаешь кхоранский язык?

– А можно я промолчу? – спросил Ремт.

– Не хочешь, не говори, но и вопросы тогда не задавай.

– Ты прав, а я не прав, – согласился Ремт.

– Спокойной ночи! – пожелал напарнику ди Крей и повернулся на бок.

5

Двадцать седьмого листобоя 1647 года

Никак не вспомню, есть у кирчи запах или нет, – сказал через минуту Ремт.

Нет, – ответил, садясь на кровати, ди Крей. – Ни запаха, ни вкуса. Серебристый Латук, он такой… А почему ты спросил?

Мне, понимаешь ты, в самогоне что-то такое почудилось…

Подожди, а ты разве?..

Не, ну не до такой же степени! – возразил Ремт. – Воду от водки отличу, хоть оно мне все одно, или вот запахи…

Темнишь, – кивнул Виктор и зевнул. – Но, похоже, ты прав – в сон клонит.

А противоядие или еще что? – с надеждой спросил Ремт.

Мальчика спроси, если он еще не спит.

Какого мальчика?

Который девочка…

«Ох, мне! – сообразил вдруг ди Крей. – И еще раз ох, и так два раза!»

Он понял, как глупо попался, и даже растерялся от осознания той легкости, с какой неведомые враги смогли разгромить отряд, только вчерашним днем выдержавший бой с настоящим Охотником. Разумеется, Виктор не знал, кто «эти кто». Простые грабители, сектанты, которых немало расползлось по Границе, чудовища в облике людей или родственные людям, а потому и не отличающиеся от «человеков» существа. Ему были неведомы их цели, но одно очевидно: не для того людей опаивают кирчей, чтобы оставить в живых. Детали – и следует заметить, немаловажные детали, – оставались неизвестны, но образ действия противника был более чем очевиден. Обычно яды и зелья примешиваются к питью или еде, но крайне редко их подсыпают в бренди, водку или самогон по той простой причине, что растительные яды весьма своеобразно сочетаются со спиртом. Они могут менять цвет и вкус, усиливаться или ослабевать, то есть способны выдать свое присутствие или изменить силу и характер воздействия на жертву. Они ненадежны и непредсказуемы. Все, кроме экстракта Серебристого Латука. Кирча не имеет запаха и вкуса, она бесцветна и не вступает в реакцию со спиртом, растворяясь в нем без остатка. И да, она является великолепным парализующим ядом, захватывающим, но не убивающим человека. Жертва отравления засыпает, но просыпается уже внутри себя, не будучи в силах вырваться из тюрьмы, в которую превратилось ее тело.

«Да, попали так попали…»

Наверняка это неспроста. Кому-то и для чего-то они все – или он один – нужны живыми. И предположения на тему «для чего» оказались настолько безрадостными, что ди Крей зубами бы заскрипел, если бы, разумеется, смог. Но он этого сделать не мог, как не имел возможности вообще что-нибудь сделать. Оставалось ждать развития событий и надеяться, что Ремт, на которого яд наверняка не подействовал, сообразит, что к чему, и вызволит его и остальных из ловушки, в которую они ненароком угодили.

«Ремт… Ремт… Но почему я подумал о девочке, одетой мальчиком? Любопытный вопрос…»

6

Она начала было задремывать, пригревшись под теплым одеялом, как вдруг проснулась от бешеного сердцебиения. Очнулась резко, словно вышибленная из сна ударом под вздох: с заполошно бьющимся сердцем, сбитым прерывистым дыханием и горечью во рту.

«Что?!» – но испуганная мысль лишь мелькнула в голове и сразу же исчезла, буквально выметенная спокойным, чуть хрипловатым голосом.

Учащенное сердцебиение… апноэ… [8]8
  Остановка дыхательных движений.


[Закрыть]  мягкая желчная горечь… сухость в носу… покалывание в подбрюшной полости…

«Отравление сухим экстрактом Серебристого Латука!»

Верно, – похвалил голос. – Хорошая девочка, умная, долго проживешь…

«Кирча, – вспомнила Тина. – Меня отравили кирчей. В хлебе? – начала она лихорадочно перебирать варианты, одновременно пытаясь выровнять „сбитое“ дыхание. – В мясе? В самогоне! Черт и все его блудницы!»

Она не знала, чей голос помог ей понять происходящее, но думать об этом было некогда, да и незачем пока. Голос не только открыл перед Тиной проблему, он подсказал и решение.

– Глиф! – тихонько позвала она, но там, где под одеялом устроилась на ночлег крохотная великанша, было тихо – девочка спала.

«Черт!»

– Ада! – выдавила из себя Тина, преодолевая накатывающую слабость. – Ада!

Но дама Адель молчала, хотя обычно была чрезвычайно чувствительна к такого рода призывам.

– Ада! Глиф! Глиф! Глиф! Глиф!

– Что есть такое бысть?! – раздалось вдруг из-под одеяла.

– Тревога!

– Война? Пожар? Холера? – встревожилась «Дюймовочка».

– Меня отравили! – Язык с трудом ворочался в пересохшем рту, губы онемели.

– Кто? Где? Убить есть всех которых на! – Пигалица вылезла на подушку и огляделась. Личико у нее было бледное, глаза сверкали, бровки гневно нахмурены.

– Не надо… у…бивать… – Говорить становилось все труднее, но Тина уже поняла, что никто на помощь не придет. – В моем… ме… меш…ке… по…ня…ла?

– Мешок? Короб? Сидор?

– Да…

– Понять, идти, искать. – Крошка соскочила с подушки, съехала по краю одеяла вниз и исчезла из поля зрения.

– Есть, нашесть! – счастливо сообщил тоненький голосок через минуту. – Что есть бысть?

– Ко…

«Черт! Чрево и зад! – Язык отказывался повиноваться, а время уходило. Неумолимо. Прямо в вечность. – Раком вас всех! В рот и в зад!»

– Ко…ро…боч…ка…из…под…ле…ден…цов. – Она все-таки заставила себя говорить. – Фу… фунт…ик… тре…у…г… – Ей показалось, что она уже умерла: перед глазами стоял кровавый мрак, и она совершенно не ощущала своего тела. Голос Тины звучал словно бы в безвременье Чистилища, где-то там, за гранью жизни и смерти.

– З…зе…рна… од…но…по…д…я…з…ы…

7

– Хреново-то как! – Адель аллер’Рипп вдохнула со свистом и хрипом и зашлась в приступе кашля. – Како… го идола?!

Она села на постели, выплюнула на пол комок густой слизи, забивавшей ей горло, и натужно вдохнула новую порцию воздуха.

– Если хотите жить, – сказал где-то рядом знакомый, но тоже как бы охрипший от простуды голос, – то вам следует действовать чуть быстрее.

Оказывается, Тина стояла посередине комнаты. Она была босиком, в сомнительной длины ночной рубашке и держала трофейный тесак в правой руке и длинный нож, соответственно, в левой. Выглядела девушка неважнецки, и это еще мягко сказано, но Ада представила себе, как выглядит сама, и не стала удивляться. Она кое-как слезла с кровати, порадовавшись мимоходом, что не нашла давеча в себе сил раздеться и сняла одни лишь сапоги. Добравшись – в три приема – до меча, она вытащила кошкодер из ножен и снова взглянула на Тину.

– С кем воюем? – спросила она, начиная оживать.

– Не знаю, – ответила девушка, непроизвольно зевнув. – Нас отравили давеча кирчом… в водке!

– Гребаные ублюдки! И не воздевай брови, детка, я знаю, что ты уже слышала все эти слова.

– И многие другие, – не стала спорить Тина.

– Как тебе удалось? – вопрос напрашивался.

– Не знаю, – покачала головой Тина. – Кажется, на меня яд подействовал позже и слабее, чем на вас. Может быть, я пила меньше…

– Возможно, – согласилась дама-наставница, вспомнив, сколько выпила сама. – А потом?

– У меня есть сушеные ягоды Ночной Красавицы.

– Ночная Красавица? – не на шутку удивилась дама аллер’Рипп. – Но это же первостатейный яд!

– Нет, – усмехнулась Тина. – Это распространенное заблуждение. – Ядовиты спелые плоды, сушеные же – самое сильное противоядие, если иметь в виду растительные яды, какое известно с незапамятных времен. Правда, ягоды надо уметь сушить, – добавила она тихонько, но Ада ее все-таки расслышала.

«Кровь господня! А это-то откуда?!»

– Думаешь, будут убивать и насиловать? – спросила она, покосившись на дверь.

– Боюсь, в обратном порядке, и не только насиловать. – Странно, но тон девушки даму-наставницу не удивил. Приходилось признать, что она недостаточно хорошо знала своих воспитанниц. Во всяком случае, некоторых из них.

– Да, пожалуй, – согласилась Ада. – А иначе зачем им кирч?

– Вот и я думаю, – согласилась Тина. – Отчего такая вычурность? Для ограбления и других ядов полно. Тут что в лесу, что на огороде – только выбирай. А уж девушку на спину завалить можно и вовсе без отравы.

– Идут, – дама-наставница услышала сквозь дверь осторожные шаги двух, нет, скорее, трех мужчин. Люди шли осторожно, крадучись, хотя, казалось бы, чего им бояться с такой-то отравой? Однако, как бы они ни таились, доски пола под тяжестью ног тихонько поскрипывали, выдавая татей чуткому уху умелого человека, а Ада аллер’Рипп такой именно и была и судьбы своей пока не забыла.

– Одного живьем, – шепнула она Тине и шагнула в сторону от двери.

– Как скажете, дама-наставница, – откликнулась шепотом Тина и тоже отошла в сторону.

Дверь скрипнула, приоткрываясь, и рывком распахнулась настежь, когда Ада дернула ее левой рукой прямо на себя. Сместившись чуть вправо, она избежала удара дверью и сама ударила правой рукой вперед, сделав короткий жестокий выпад, вспоровший живот первому из намеревавшихся войти в комнату мужчин. Удар, шаг назад, полуповорот, и в образовавшуюся паузу – словно они специально готовились к этому танцу – входит Тина. Легкое движение вперед, толчок левым плечом, чтобы убрать труп – ну, почти труп – с дороги, и рубящий удар тесаком, хоть и без замаха, куда-то за спину шагнувшего в комнату мужчины с распоротым животом. Следующий ход напрашивался сам собой. Тина отступила назад и направо, и Ада нырнула вперед, расшвыривая первых двух противников словно кегли. Раз! Она увидела валящийся вперед полутруп – мужчина успел за прошедшие мгновения среагировать на боль и попытался подхватить руками вываливающиеся наружу потроха, – и пихнула его вправо, к Тине. Два! Короткое и яркое впечатление от рассеченного до кости лица второго посетителя. Адель ухватила его за ворот и кинула на себя, уходя при этом вправо за спину ублюдка, падающего на Тину. Три! Она одним движением обезоружила третьего из ночных посетителей, выбив из его руки кинжал, и, опрокинув на спину, обездвижила.

– Есть! – выдохнула она, отметив краем сознания, что, прежде чем присоединиться к ней, Тина добила двух раненых и только тогда подошла посмотреть на пленного.

«Хорошая девочка… – кивнула мысленно Адель. – Но, главное, умная, предусмотрительная. Дольше проживет!»

– Ну что, приятель, – сказала она вслух, обращаясь к полузадохнувшемуся от ее «объятий» человеку. – Будем заниматься резьбой по сырому мясу, или ты сразу все расскажешь?

– Пошла прочь, дщерь порока! – огрызнулся мужчина, хотя, видит бог, не в его положении было дерзить, да и достоинство соблюсти оказалось совсем непросто. – Ты все равно умрешь! Наши боги возьмут твою жизнь…

– Помолчи! – Ада нажала сгибом локтя на горло пленника, и он заперхал, судорожно пытаясь вдохнуть воздух.

– Так-так! – кивнула Адель аллер’Рипп, размышляя над услышанным. – Значит, боги… Лог, Щен и Чаар? Я угадала? Можешь не отвечать, и так видно, что ты согласен.

– А кто это? – тихонько спросила из-за спины Тина.

– Это я тебе потом объясню… Иди-ка, деточка, посмотри, что там с нашими мужиками! И поспеши, если это троебожники,то как бы не вся деревня у них в руках. А нас, стало быть, они решили принести в жертву за счастливое избавление от Охотника. Мило и очень по-людски… Иди!

За спиной зашлепали босые ноги Тины.

«Не надейся! – улыбнулась она в глаза пленнику. – Ты не станешь со мной говорить, но умрешь ты плохо. Куда хуже, чем мог надеяться. Ты понял?»

– Да, да, – улыбнулась еще шире. – Ты правильно понял, все именно так и обстоит…

8

Когда Сандер пришел в себя, первым делом его вывернуло. В буквальном смысле, а не иносказательно, если кто сомневается. Так вычистило, как никогда еще не случалось, считая все самые худшие дни его жизни. Остановиться удалось лишь тогда, когда дальше стало некуда. Нечем рвать. Пусто. Желудок и прилегающие области были выметены подчистую, включая, кажется, и их самих.

«Боже, – подумал Сандер, всплывая из кровавого омута агонии к серому тусклому свету унылого умирания. – Боже праведный, дай же мне наконец подохнуть!»

Но смертный час Сандера Керста, как оказалось, еще не наступил.

– Вставайте на ноги, мэтр, и дышите носом! – сказал кто-то над ухом противным склочным голосом. – Тащить вас на закорках некому, остальные чувствуют себя не лучше!

– Я… – Голос сорвался, едва лишь возник в искореженном ужасающими приступами рвоты горле. – Х…х…хех…

Ничего более вразумительного произнести он не смог, но кровавая пелена перед глазами разошлась, превратившись в мутное грязное стекло. И сквозь это, с позволения сказать, окно Сандер оглядел безрадостный мир «посмертия».

«Где я?»

Темное, дурно пахнущее пространство занимали предметы невразумительных очертаний, опознать которые не представлялось возможным. Густой тягучий воздух, похожий на патоку, с трудом проникал в легкие, заставляя их содрогаться в конвульсиях. Невнятные тени окружали его со всех сторон.

– Он выблевал все противоядие, – сказал кто-то рядом невыносимо высоким, похожим на скрипение несмазанных петель голосом.

– Ну и дурак! – сообщил прежний голос рыночного склочника. – Мало того что сам изгваздался, как свинья, так еще и мне на сапоги наплевал. Козел!

– Сандер, вы меня слышите?

«А это еще кто?»

– Сандер, у нас очень мало времени! Увы.

Наконец чуть «развиднелось»: исчезли мутные разводы, и взгляд очистился, хотя перед глазами все еще словно бы роились черные мушки. Мелкие, но назойливые.

– Я… – сказал он более уверенно и смог разглядеть стоящего перед ним ди Керста. – Я…

– Нас всех отравили, – ответил сразу на несколько незаданных вопросов проводник. – Скоро вам полегчает, но, по-видимому, не сразу. У вас, видите ли, оказалась особая восприимчивость к зелью, так что придется потерпеть. А сейчас надо идти, пока нас не схватили местные сектанты.

– Сек…танты? – слова давались с трудом, их смысл доходил не сразу.

– Троебожники, – пожал плечами ди Крей, словно бы это могло что-то объяснить.

– Трое…божцы?

– Можно и так, – не стал спорить проводник. – Но нам от этого не легче: что обухом по лбу, что лбом об обух – все одно! Идти сможете?

– Поп…робую, – не слишком уверенно ответил Сандер и медленно встал с колен. Ну, это был эвфемизм, пожалуй, про вставание с колен. На самом деле мэтр Керст находился в позе куда более унизительной. Но выглядеть «жалким типом» не хотелось даже перед самим собой.

Как тут же выяснилось – хотя и не так споро, как хотелось бы, – все остальные уже были на ногах и даже успели одеться и собрать вещи. Видимо, его случай и в самом деле оказался из ряда вон выходящим, но задумываться над этим Сандер не стал. Во-первых, у него и сил-то на это не было, а во-вторых, чем бы ни обернулось это новое приключение, оно явно относилось к разряду «нежелательных ни в коем случае»,то есть попросту смертельно опасных. Умирать же мэтр Керст не собирался, что бы он там ни говорил или ни думал пару минут назад. А если так, то следовало поспешить.

– Я… оденусь? – спросил он.

– Ни в чем себе не отказывайте! – откликнулась дама аллер’Рипп.

«Сука!»– подумал он, но мысль получилась жалкая, беззлобная, без гнева и энергии, попросту – никакая.

Сандер посмотрел на даму-наставницу, «мазнул» взглядом по мальчику-девочке, которая, похоже, собралась зардеться маковым цветом, и, ухмыльнувшись мысленно – и откуда только силы взялись, – стащил через голову рубаху.

– Обрати внимание на живот, моя прелесть, – сказала дама Адель ровным голосом. – Вот образчик правильного мужского живота.

«Тварь…»

– А мне икры нравятся. – Теперь он понял, кому принадлежал тот резкий скрипучий голос. – А это так и должно висеть, или?..

– После отравления, парень, – вступил в разговор ди Крей, – и у быка висит. Одним словом, природа.

– Ага, – только и ответила на это Тина, и Сандер понял, что он не знает об этой девочке ровным счетом ничего.

«Стерва!»И это было самое мягкое из тех определений, которые он готов был озвучить.

Впрочем, он промолчал, и правильно сделал – зачем сотрясать воздух впустую?

9

Как ни странно, на этот раз слабым звеном оказался крючкотвор. Вообще-то за прошедшие дни он показался ди Крею крепким парнем и отнюдь не дураком, что опять-таки свидетельствовало в его пользу. Но вот как бывает! Кирч подействовал на него куда сильнее, чем на всех остальных. Даже девочка, которая все еще оставалась мальчиком, выглядела почти хорошо. Впрочем, девочка эта была той еще головной болью. Кто она? Зачем и при чем? Вопросов – в ее случае – набиралось значительно больше, чем ответов. Но, с другой стороны, иди знай, как сложились бы дела, если бы не Тина! Ремт то ли сообразил бы, что делать, то ли нет. Успел бы или опоздал. Отбился бы в одиночку от всех этих троебожцев гребаных или уступил… Ситуация не просчитывалась в связи с отсутствием достаточной информации. И выходило, что всех их спасла девочка. И сейчас не спасовала. Держалась уверенно, хоть и «сбледнула с лица»,как говорят в Деревянном городке. Шла сразу за дамой-наставницей, держа тесак – и, видимо, не случайно, – в левой руке, а правую, как и Ада, оставила свободной, лишь замотала предплечье трофейными тряпками.

«Интересно, – ди Крей отметил это с той степенью объективности, которая удивила даже его самого, – интересно, она это сама придумала или Ада надоумила? И где, прости господи, любая из них могла научиться таким штукам?»

Они спустились по лестнице, пересекли пустой общий зал и через дверь в задней стене вышли во двор. К тому времени, как ди Крей, замыкавший группу, оказался под звездами, оба стороживших двор человека – конюх и хозяин гостиницы – были обезоружены, скручены и брошены с заткнутыми кляпами ртами под стену дома.

– Так себе молодчики, – меланхолично сообщил Ремт, проверяя узлы веревок. – А еще погранцы… Срам, да и только!

– Разговорчики в строю! – остановил его ди Крей. Ему было не до баловства. Если это троебожцы, то в таком месте, как Мельничная заимка, ожидать следовало повального отпадения жителей от церкви и массового их впадения в грех и ересь. То есть следовало предполагать худшее, а драться с целым городом сектантов Виктору не улыбалось никоим образом. Это был бы крайне вычурный – если не сказать, экзотический, – способ самоубийства, а к суициду ди Крей, кажется, склонен не был.

«Или был?» – что-то такое мелькнуло в памяти, когда он осторожно выводил лошадей на улицу, но что это было, он не распознал. Пришло и ушло, оставив послевкусие, но и только. А тут и события подоспели, враз лишив любые посторонние размышления смысла и вкуса. Только что на улице было темно и пустынно – ночь, да и место не бойкое, – ан, заиграли на крышах и стенах алые отсветы, и шум возник, неразборчивый пока, но недвусмысленный. С обоих концов улицы к таверне спешили люди с факелами, перекликаясь на ходу, стуча сапогами по камням и сухой глинистой земле, звеня оружием. И все это многоголосие путалось и переплеталось с отзвуками, с эхом, и еще черт знает с чем, с собачьим лаем, например, или бараньим блеяньем, сливаясь в единое слитное у-у-уууууу…

– Увы, – сказал мастер Сюртук, обнажая меч. – От судьбы не уйдешь.

– И в самом деле. – Дама аллер’Рипп вскинула к плечу заряженный арбалет и повернулась лицом в другую сторону.

– Мы с юношей к Аде, – повернулся Виктор к адвокату. – А вы, сударь, помогите моему коллеге. А где, кстати, наш мальчик?

Но Тина не заставила себя ждать или искать.

– Сюда! – крикнула она из-за раскрытых ворот и, решительно взяв инициативу в свои руки – изящные, стоит заметить, руки с узкими запястьями и характерными пальцами, – повела маленький отряд обратно во двор и далее, куда-то во тьму за конюшни, в глубь лабиринта, состоявшего из приземистых хозяйственных построек.

– Куда ты нас ведешь? – спросил через десяток шагов мэтр Керст.

– Вперед, – бросила через плечо девушка, и Виктор вдруг сообразил, что не слышит в ее голосе особенной уверенности.

«Так куда же ты нас ведешь? И отчего так?»

10

В пылу боя да впопыхах скорых сборов Тина как-то выпустила из виду, что на ней теперь лежит забота не только о себе, но и еще о ком-то. И этот кто-то – хорошенькая, словно куколка, миниатюрная девочка в красном платьице и таком же красном колпачке – вдруг исчезла и никак не желала находиться. Тина уже и карманы между делом охлопала, и под кровать заглянула, и туда-сюда бросила быстрый, но внимательный взгляд, однако «Дюймовочки» нигде не нашла. А время поджимало, и в конце концов девушка покинула дом вместе со всеми остальными, ощущая гнетущее чувство потери и острые уколы неспокойной совести, но делать и вправду было нечего. А Глиф… Может быть, девочка решила, что ей не по пути с такими опасными – во всех отношениях – людьми, как Тина и ее спутники?

– Девочка! – Голосок «Дюймовочки» раздался из тьмы ровно в то мгновение, когда Тина осталась во дворе одна, с ужасом глядя на огненные всполохи, пляшущие на стенах и крышах домов. Кольцо погони смыкалось вокруг беглецов даже раньше, чем они покинули западню.

«Черт!»

– Не пужись! Пусть враки пужатся!

«Пусть враги боятся!» – почти машинально перевела Тина.

– Дорога. Там. Конюшни за. Идти. Не пужиться! – Все это вылетело из темноты, словно горох из кубышки. – Карман? Пазуха?

– Да, да! – опомнилась Тина и, подхватив с земли кроху и сунув ее себе за пазуху, крикнула остальных.

Теперь, пару минут спустя, они все бежали сквозь тьму за ней, а она не знала даже, куда их ведет, положившись – «Вот дура-то!» – на слово «не пойми кого»!