Текст книги "Сумеречный клинок"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

– Мой секретарь обратил внимание на присутствие на документе одного из моих личных кодовых слов. Тот, кто это писал, вхож в самые высокие сферы, а это, согласись, делает документ куда как более интересным, анонимный он или нет.

– Значит, нет?

– Ада! – вздохнула Дария. – Ну конечно, нет! Как может быть иначе? Я и вчера не согласилась бы пропустить вас, не выяснив, кого это ты так спешно везешь в столицу. Ты же не ребенок, знаешь правила игры!

– Мы могли бы договориться… – осторожно «предположила» Ада.

– А вот это уже совсем другой разговор! – улыбнулась собеседница. – Договориться не поздно и сейчас, но ни о каком пропуске в Ландскруну, разумеется, речь не идет. Ты уполномочена говорить со мной?

– Да.

– Отлично! Вина! – хлопнула в ладоши Дария.

Она все еще оставалась интересной женщиной, хотя возраст брал свое. Трудно выглядеть хорошо, когда тебе за семьдесят, но еще двадцать лет назад…

«Все проходит, – согласилась мысленно Ада. – Проходит молодость, стирается красота. И у людей это происходит гораздо быстрее, чем у оборотней. Увы!»

Двери открылись, и две служанки быстро, но практически бесшумно накрыли «легкий ужин»: вино, сладости, заморский шоколад и местные фрукты.

– Итак. – Дария взяла бокал, но не спешила пить. – Она и в самом деле дочь Леопольда?

– Полагаю, что да.

– Похожа на Вернов?

– Скорее на мать, насколько я могу судить. Впрочем, рот скорее верновский и еще, пожалуй, высокие скулы. Ну, и рост, разумеется. Девушка уже выше меня…

– Беда с этой наследницей! – Княгиня сделала глоток вина и отставила бокал. – Темная лошадка: возникла из ниоткуда, и история не сказать чтобы достоверная. Но если все бумаги настоящие, ее позиции неколебимы. Родная дочь императора, да и по материнской линии не кухарка. Знать бы наверняка!

– Спасибо за откровенность! – Ада тоже взяла бокал и сделала несколько глотков.

– А чего мне тебя стесняться?! – удивилась Дария. – Мы с тобой, почитай, свои люди. Но прежде чем перейти к переговорам, я хочу знать о ней больше. Кто? Что? Как?

– Спрашивай! – Ада отпила еще вина.

– Она? Ну, ты понимаешь, я просто не хочу произносить этого слова вслух, даже здесь. Она?

– Нет, – покачала головой Ада, хотя и знала, что, скорее всего, лжет. – Нормальная девушка, здоровая… красивая… умная.

– Красивая? – По-видимому, Дария все-таки уловила некоторую неуверенность в голосе Ады.

– Красивая, – отметая сомнения, заверила Ада. – Но не по этой части.

– Ну, это пока не попробовала, как узнаешь? Или ты уже?

– Я нет, но ей явно нравятся мужики.

– И? – заинтересовалась Дария.

– Пока ничего определенного, – отмахнулась Ада. – И никого.

* * *

– Но что же сама эта барышня? – Вопрос, казалось, возник в глазах Евгения раньше, чем сорвался с губ. Герцог был заинтригован. Его интерес был родом страсти, никак не меньше.

– Скажи, Александр, что она собой представляет? Опиши мне ее, расскажи, какая она, ведь ты же знаешь!

– Какая вам разница, Евгений! Зачем вам это, ваша светлость?!

Сандера возмущало это праздное циничное любопытство, но следовало признать, в этом был весь Евгений. Он не умел по-другому. Просто не мог.

– С каких пор ты обращаешься ко мне на «вы»? – почти искренне поднял брови герцог Гаррах. – Александр, мы же кузены как-никак! Будь проще!

– Как скажешь, – пожал плечами Сандер, хорошо знавший цену такого рода панибратству.

– Итак!

– Длинная, как жердь, – вяло ответил не желавший говорить на эту тему Керст, у него просто не было выбора. – Волосы рыжие, как пакля. Глаза раскосые и желтые. Кожа темная…

– В общем, уродина? – прищурился Евгений.

– Тебе станет легче, если скажу, что красавица?

– Скажи! – предложил герцог.

– Хорошо, – согласился Керст. – Красавица.

– Что, – сочувственно поинтересовался Евгений, – не дала?

– Вроде того.

– Сочувствую. И все-таки?

– Красивая, – признал Керст, вспомнив другую Тину. – Глаза миндалевидные, чуть раскосые, внешние края загнуты вверх. Цвет… янтарный, пожалуй…

– Мда…

– Кожа чуть смуглая, матовая, скулы высокие…

– Продолжай!

– Волосы цвета осени…

– Да ты поэт, Александр! Янтарь и краски осени! Весьма убедительно. И что, действительно такая высокая?

– Почти с меня ростом.

– Ого! Ничего себе малютка. А остальное?

– Что именно?

– Грудь, зад, что там еще?

– Ноги прямые, – криво усмехнулся Сандер и, перехватив заинтересованный взгляд герцога, объяснил: – Она носит мужские штаны.

– Вот оно как! – кивнул Евгений. – Это хорошо: церковь не любит шлюх, наряжающихся мужчинами! Так что там с сиськами?

– У нее полная грудь.

– Зад?

– Нормальный у нее зад.

– Ты прав, – согласился Евгений. – Нам не подобает, но… Понимаешь, Сандер, я должен быть уверен, что она будет хорошо смотреться на суде.

– Мы еще не дошли до суда, – покачал головой Сандер. – Пока она наследница престола, причем наследница первой очереди.

– Так-так, – покивал Евгений, становясь серьезным. – Назови цену.

– Герцогство Фокко!

– И не думай!

– Я внук императора Якова!

– Незаконный, – покачал головой Евгений. – Твой отец был незаконным сыном Якова, но его хотя бы признавал сыном герцог Фокко. А ты, Александр, уж прости меня, ради бога, бастард бастарда. Звучит как титул, но все-таки не титул.

– Но ты же только что назвал меня кузеном, мы двоюродные братья!

– Наедине я могу признать тебя хоть родным дедушкой, но официально ты всего лишь Сандер Керст.

– У моей бабушки был собственный титул, перешедший после ее смерти моему отцу…

– Ну, что ж, – согласился герцог с явным удовлетворением. – Это уже совсем другой разговор. Думаю, что организовать твое признание графом ан дер Глен…

– Бароном, – поправил Сандер.

– Да нет, – усмехнулся Евгений. – Твоя бабушка Надин получила от императора не баронский, а графский титул, но никто этого, разумеется, не знал. Я и сам, если честно, узнал совсем недавно. Я тебя удивил?

– Да, – признал Сандер.

– Надеюсь, это приятный сюрприз?

– Да.

– Тогда по рукам?

– Как только получу грамоту.

– Тоже верно, – улыбнулся Евгений. – Значит, завтра. Вечером. Здесь же.

– По вашему слову, принц, – Сандер склонился в поклоне. Это был глубокий поклон. Даже несколько излишне глубокий. Но Сандер не хотел, чтобы Евгений видел сейчас выражение его глаз. Ненависть – чувство, которое можно лелеять в себе годами, главное, не позволить ему сжечь тебя изнутри. Но если уцелеешь, отсроченный удар будет полон невероятной сладости.

«Ликуй, Евгений! – думал Сандер, склоняясь в поклоне. – Но знай, у всего есть своя цена, у моего предательства она тоже есть, и заплатить ее придется тебе, принц!»

6

«Черт возьми! – думала Ада, поднимаясь по скрипучей лестнице наверх. – Ад и преисподняя! Кто мог написать это письмо? Виктор? Сандер? Или это „тень Анонимуса“ разыгрывает под сурдинку некий хитроумный план?»

Как ни странно, ее куда больше заботила анонимность «мастера Ремта», чем его трансцендентная [28]28
  Нечто лежащее за пределами опыта, недоступное опытному познанию.


[Закрыть]природа. Она понимала, что тот человек, чьей тенью являлся ее спутник, был некогда отнюдь не рядовым подданным императора.

«Граф! – напомнила она себе. – Тина назвала его графом, и, похоже, не только она, но и Виктор знают, кто таков „старина Сюртук“ на самом деле. Так это был он?»

В принципе ход, не лишенный изящества: в условиях блокады взаимное недоверие трех претендентов предоставляло шанс и четвертой претендентке дожить до заседания Коронного совета. Все это так, но, если бы не эта безумная инициатива, сейчас они уже плыли бы вниз по течению. Правдами или неправдами, но Ада уговорила бы свою давнюю подругу пропустить их через кордон. Однако подметное письмо смешало карты, разрушив вполне реалистичный план.

«Так это был Ремт? Или Сандер? Кто?»Она вошла в длинный гостиничный коридор и шла теперь мимо запертых дверей. Запахи и звуки, доносившиеся из комнат, рассказывали ей о постояльцах гораздо больше, чем те хотели бы открыть сами.

«Что за хрень?»Она толкнула дверь и вошла в их с Тиной комнату.

– Что за хрень?! – воскликнула Ада, проходя в центр маленькой комнаты. – Здесь пахнет страстью!

– Завидуешь?

Полуодетая – «Или правильнее сказать, полураздетая?»– Тина сидела на кровати, вытянув ноги и подоткнув под спину подушки. В руке у нее была кружка, от которой за версту разило давешней яблочной водкой, а на чуть припухших – «И с чего бы это?!»– губах блуждала мечтательная улыбка.

– Удивляюсь, – взяв себя в руки, пожала плечами Ада, она уже рассмотрела блеск «безумия» в полуприкрытых глазах девушки и, сложив одно с другим, пришла к непротиворечивым выводам о сути дела. – Мне казалось, что Керст на это так никогда и не решится.

– Он и не решился, – усмехнулась в ответ Тина. – Решилась я…

– Похвально. – Ну, а что еще оставалось ей сказать: теперь девчонка сама распоряжалась своей судьбой, не говоря уже о «прочем».

– …и не с ним.

– А с кем, прости господи?! – вскинулась ошеломленная известием Ада.

– А давай я промолчу! – мягко, но решительно ответила Тина и неожиданно закрыла глаза. – Устала, есть хочется… но спать, кажется, хочется больше… – Голос ее затухал по мере произнесения этой странной фразы и сменился тихим посапыванием, едва девушка добралась до слова «больше».

«Спит… Ну, надо же!»

Но Тина действительно спала.

ГЛАВА 12
Наследница

1

Двадцать шестой день полузимника 1647 года

Она проснулась очень рано – за окном еще царили предрассветные сумерки, – но сразу же поняла, что спать больше не будет – выспалась уже, в том смысле, что отдохнула. На душе было ясно и спокойно, тревоги покинули сердце, и разум очистился от сомнений.

«Пусть случится, что должно! – сказала она себе, поднимаясь с постели так тихо, что не разбудила даже чутко спящую Аду. – Я готова и не дрогну!»

Лишь мгновение спустя, когда, тенью скользя по комнате, она собирала свои вещи, Тина сообразила вдруг, кого или, вернее, что процитировала она мысленно. А фраза была не лишь бы как, а знаковая, ключевая, как говорят в Реште. Ия Зо – Оборачивающаяся в Духе – сказала эти слова, представ перед Первым Кругом.

«Книга Заката, часть третья, глава восьмая, первый рассказ. Шва кекхаарах, нирганта дзе!»

Тина по-прежнему не знала, откуда приходит ее знание, но зато вспомнила сейчас первый, самый древний из известных вариант Книги Заката, тот текст, что в незапамятные времена был записан переплетающимися знаками древней речи. Получалось, что она не только свободно говорит на цветном языке, но и умеет «разбирать черты и связки».Чего Тина не знала, однако, это того, сколько вообще осталось в мире людей, читающих «вязанья» древней речи.

«Сильно! – отметила она, выскальзывая из комнаты. – И многозначительно, не правда ли?»

Оглядываясь по сторонам в ожидании случайного свидетеля, Тина быстро оделась, набросила на голову капюшон, чтобы не бросались в глаза нерасчесанные волосы, и, поправив перевязь с мечом, отправилась вниз. В кухне было тихо, но дремавший у огня поваренок проснулся от дружеского прикосновения к плечу и одарил ее краюхой вчерашнего хлеба и кружкой травяного чая. Ничего выдающегося, как говорится, но для военной поры – а коронационную гонку следовало по праву считать состоянием войны – завтрак более чем сносный. Правда, на поверку хлеб оказался не только черствым, но и каким-то безвкусным, пресным или еще что, но голод не тетка – Тина стремительно сжевала краюху, выпила «чай» и покинула гостиницу еще до того, как проснулись остальные постояльцы.

За порогом рассвет уже должен был, по идее, оживить улицы, заставив обывателей заняться каждодневными своими делами. Так и случилось, но ожидания Тины оправдались лишь отчасти. Свет утра казался серым и болезненным, клочья ночного тумана путались под ногами, и хотя дождь наконец прекратился, воздух был холодным и промозглым. Он пах дымом, железом и фекалиями, и в нем медленно, словно в мутной жидкости, с отчетливо выраженной натугой и как бы нехотя, перемещались невнятные тени людей. Мир был полон приглушенных звуков, искаженных голосов, и да – он был безобразен, этот мир, мерзок и смертельно болен.

«Нехорошее начало, – решила Тина, выбираясь из тесноты плотно переплетенных улочек и переулков к простору реки. – Словно бы все уже решено, и приговор оглашен…»

Она переживала странный момент, и ощущения, испытываемые Тиной, оказались необычными для нее, особыми, пугающе незнакомыми. Чувство полета, невероятная легкость в членах и сила, бурлящая в крови. Возможно, это была любовь – хотя Тина все еще не была уверена, что слово это правильно отражает ее нынешнее положение и состояние. И одновременно внутреннее напряжение, тревога, непокой, словно бы некое предчувствие или даже пророчество уже вошли в ее сердце, но не были пока опознаны и разъяснены требующим ясных ответов на четко поставленные вопросы разумом.

«Куда я иду? Зачем?»Но, разумеется, это были риторические вопросы: Тина шла куда глаза глядят, но в то же время путь ее не вовсе был лишен смысла и цели. Просто до времени и смысл, и цель прогулки скрывались в глубине подсознания.

«Однако скрытое – не есть несуществующее, не так ли?»Тина вышла на берег реки и огляделась.

Она стояла на высоком правом берегу Фрая. На самом деле, как вспомнила вдруг Тина, Кронверг в своей «Географии» называл такие берега пойменными террасами. Высокое место, удобное, чтобы осмотреться и принять решение относительно тактики действий в речном дефиле классического типа.

«Учитывая ширину реки и ее быстрое течение, армия, лишенная флота, обречена если не на поражение, то уж верно на потерю инициативы…Что за бред?»

В самом деле, в первое мгновение мысли о тактике и стратегии, так неожиданно возникшие в голове Тины, показались ей простыми и естественными, вытекающими из недвусмысленной оценки особенностей местности. Однако уже через два удара сердца она словно бы «увидела» эти мысли со стороны и поняла, что совершенно их «не узнает». Это были не ее мысли. Вернее, Тина не могла счесть их за свои, не понимая, откуда бы им взяться. Все-таки – что бы там ни говорили Керст, Виктор или Ада – она по-прежнему была простой девушкой-сироткой, воспитанной в приюте, а не при дворе или военной ставке. Даже смутные воспоминания «о другой жизни», начавшие посещать Тину еще во время перехода через горы Подковы, указывали на жизнь в доме обеспеченных, но простых людей. Не дворец и не палаты, но чисто, удобно и даже просторно. Книги… Да, пожалуй, там были книги. А еще травы… Но и все, в сущности.

«Н-да… Вот вам, сударыня, и еще один повод для беспокойства…»

Как и накануне, над рекой плыли клочья тумана. Тем не менее Тина видела и боевые галеры, замершие прямо посередине реки, и немногочисленные лодки – длинные, черные, – скользившие по воде цвета темной стали, и громаду «Твердыни на Скале» – замка, построенного на Узком острове, поднимающемся из холодной воды прямо на стремнине, но несколько выше по течению, – и другую крепость, ту, что являлась городской цитаделью Лукки и была выстроена на вдающемся в реку скалистом мысе правого берега.

«Три армии… – подумала Тина, рассматривая крепости и корабли. – Патовая ситуация… Но что-то или кто-то нарушил равновесие…»

Откуда взялась такая уверенность? Что-то витало в загаженном миазмами и едким дымом воздухе этого утра или, возможно, было зашифровано в хаотичном – на первый взгляд – движении лодок на реке и всадников на берегу.

«Что я увидела? И… И о чем промолчала вчера Ада?»

Сейчас Тина отчетливо вспомнила их вчерашний разговор перед сном и поняла, что за произнесенными вслух словами оставались недосказанности, смысл и значение которых могли оказаться далеко выходящими за пределы темы разговора, даже при том, что разговор шел «не о пустяках».

По-видимому, она провела там, на берегу реки, немало времени. Во всяком случае, когда Тина вернулась в себя, вынырнув на поверхность сознания из смутной пелены грез, утро уже набрало силу. Стало светлее, туман на реке истаял, и звуки окружающего мира обрели силу и ясность. А еще у Тины замерзли ноги и кисти рук, даже несмотря на то, что шевровые шосы, сафьяновые сапоги и перчатки из сахарной [29]29
  То есть из лайки (нем. Glacŭleder,буквально – сахарная кожа)


[Закрыть]кожи были не только изумительно хороши на вид, но и гораздо теплее той одежды, в какую одевалась Тина в прошлые, не такие уж отдаленные времена.

«Пора возвращаться домой?»Но «домой» решительно не хотелось. Слишком много всего накопилось в душе, чтобы идти с этим к людям, рисковавшим жизнями ради нее, «любимой». Еще сложнее, как оказалось, было представить новую встречу с Виктором. Что скажет он? И скажет ли что-нибудь из того, о чем она пока могла лишь мечтать? Но что, если скажет? Что ей делать тогда? Что ответить на его слова?

«А если нет? – подумала она, чувствуя, как ее охватывает паника. – Что, если он промолчит?»

2

– Итак? – Кто бы знал, чего ему стоил этот вопрос.

Прошедшая ночь не вернула покоя, она лишь усилила беспокойство. Как ни странно, в тишине и мраке ночи Сандера посетило сожаление, и даже более того – чувство, что сжало сердце и заставило его зарычать подобно раненому зверю, удивительно походило на раскаяние. Бессонный, одинокий и растерянный сидел он на постели, перебирая доводы «за» и «против», свои собственные воспоминания и классические литературные сюжеты. Потом он все-таки задремал, и ему приснилась Тина. Сны оказались мучительней яви. Они жалили больнее горных ос, показав Керсту то, чего он лишил себя, обратившись к герцогу Евгению. Проснулся он больным и не отдохнувшим, измученным, едва ли не обессилевшим. Однако, как стало очевидно, едва он снова взялся за «трудные мысли», «сделанного не вернешь».

«Пойти к ней? – попробовал он все-таки найти выход из создавшегося положения. – Открыться? Объяснить… Просить помощи у Виктора?»

«Поздно…»– понял он спустя мгновение.

Как бы то ни было, выбор сделан, и не время теперь судить да рядить, правильно ли он поступил. Человеку не дано идти по двум дорогам одновременно, даже если малодушие лишает его уверенности в себе и своей судьбе.

«Делай, что должно, – напомнил он себе слова древнего рыцарского наставления. – И надейся, что Бог не оставит тебя!»

– Итак? – спросил Сандер, появившись этим утром перед кузеном Евгением.

– Быстро родятся только блохи, – любезно улыбнулся герцог.

– По-видимому, ты мог сказать мне это еще вчера, – пожал плечами Керст, надеясь, что лицо не выдаст его разочарования.

– Верно, верно! – покивал Евгений, как бы соглашаясь со словами Сандера. – Но, видишь ли, Александр, я очень спешил. Ты ведь представляешь себе, что это такое – «жажда свершения»? Ведь так? Нет? Ты терпеливо ждешь решения своей судьбы? Ты хладнокровен, ты никуда не спешишь, «жажда свершения» не сжигает тебя изнутри, ты это хочешь мне продать?

– К чему ты клонишь? – Было крайне трудно сдерживать эмоции, но Сандер старался. Он и в самом деле хотел «продать» Евгению тот образ, что строил с таким тщанием много лет подряд.

– Я хочу получить корону.

– Так бери ее, она твоя, – пожал плечами Сандер. – Или возникли затруднения?

– Девушка… Я думаю, ты все прекрасно понимаешь, Сандер. Ты ведь замечательно считаешь шансы, не так ли? Ты знаешь, я могу договориться с Матеусом и Дарией. По правде говоря, я с ними уже почти договорился, учитывая, что и армия у меня не чета их ополчениям. Но Тина Ферен или, вернее, принцесса Зои Верн ломает все соглашения. Торги начинаются заново, и игра приобретает характер случайного броска монеты. Никакой определенности, Александр, один лишь проклятый случай, не оставляющий места для настоящего искусства.

– Такое ощущение, что ты перепутал роли, – покачал головой Сандер Керст. – Это моя реплика.

– Точно, – легко согласился Евгений. – Я говорю не свои слова, а твои. Зачем? А затем, чтобы определиться в цене. Ты знаешь цену, знаю ее и я. Но я хотел бы определенности: в какой степени я могу доверять тебе в дальнейшем?

– В той же, в какой смогу доверять тебе я. Ты станешь императором…

– Но даже императорам нужны свои люди, я имею в виду преданные люди, ты понимаешь?

– Ты сомневаешься, что я буду служить тебе верой и правдой? Вознеси меня, Евгений, и моя преданность будет оплачена сполна, как и моя помощь.

– Что ж. – Евгений подошел к столу и тронул пальцами несколько пергаментных свитков с печатями, лежавших на столешнице. – Ты прав, кузен, на самом деле я мог ответить тебе еще вчера. Все нужные люди находятся здесь, в Лукке, как и все необходимые бумаги. По правде говоря, дело случая. Могло сложиться и по-другому, но нам повезло, тебе и мне. Однако перед тем, как решиться на такой шаг, я хотел убедиться в серьезности твоих доводов.

– Убедился?

– Да.

– Расскажешь, как?

– Ну, полагаю, что тебе можно. Теперь, когда ты предложил мне свои услуги. Ведь я правильно тебя понял, ты собираешься стать кем-то вроде доверенного советника при новом императоре?

– Я могу многое, чего не могут те, кто вырос в замках и дворцах, – поклонился Сандер.

– Верно, – улыбнулся герцог. – На это и расчет. Ты знаешь жизнь куда лучше большинства вельмож. Но вопрос доверия непростой вопрос.

– Тебе нужны страшные клятвы?

– Возможно. Однако взаимный интерес представляется мне важнее любых клятв.

– В этом есть резон, – согласился Сандер. – Но вернемся к вопросу о способах проверки.

– Шпионы, Александр. Всего лишь люди, любящие деньги, и никакой мистики. Вчера некто, кого никто не видел, но кого все-таки кое-кто слышал, имел приватный разговор с Матеусом Бёмом.

– Вот как… И о чем, с позволения вашей милости, шел разговор? – поинтересовался Сандер, лихорадочно пытаясь понять, кто бы это мог быть.

– О некоей Тине Ферен…

– Это был мужчина?

– Женщина в этой истории тоже есть, – кивнул Евгений. – Высокая, стройная, одетая на мужской манер и опоясанная мечом.

«Ада!»

– Она тоже была у Бёма?

– Нет, она посетила княгиню Дарию.

– Дай угадаю! – через силу улыбнулся Сандер. – Они тоже говорили о Тине Ферен?

– Да. Но я не ограничился этим и послал своих людей в твою гостиницу.

– Любопытно…

– Почему ты не сказал, что девушку сопровождает Гвидо ди Рёйтер?

– Кто? – опешил Сандер.

– Имперский граф ди Рёйтер, известный полководец, хотя он уже лет двадцать не брался за оружие, путешественник и алхимик. Еще про него говорят, что он чернокнижник. Но самое любопытное, что многие из тех немногих, кто его знал, утверждают, что он мертв. А он, оказывается, жив и спит с принцессой Зои. Почему ты мне об этом не рассказал?

– Я не знал, – честно признался потрясенный до глубины души Сандер.

– Многообещающее признание.

– Это правда.

– Возможно. Но ты умолчал и о том, что девушка умна и образованна.

– Ты не спрашивал, – возразил Сандер. – Тебя, Евгений, интересовала только ее задница.

– Ну, первым-то добрался до ее зада Гвидо ди Рёйтер, и это тревожный сигнал, если знать его репутацию. Ты уверен, что не обманываешь меня? Ты в самом деле владеешь теми документами и сможешь доказать, что принцесса… не настоящая?

– Вы сомневаетесь, что у меня есть документы? – спросил тогда Сандер.

– Я опасаюсь, что они подлинные, – глухо ответил Евгений.

3

Виктор проснулся рано, но все-таки опоздал: когда он спустился вниз, мальчишка-половой как раз убирал со стола кружку Тины, а сама она успела скрыться в предрассветных сумерках. Он попробовал было догнать ее, выскочив вслед за девушкой в промозглую мглу, перемешанную с серым туманом и очажными дымами, но куда там! Как узнать, куда она пошла? Как обнаружить в лабиринте узких улиц и переулков, в которых дома сходились так близко, что немудрено было бы и застрять. Непонятно было и то, что погнало ее в путь в такую рань. Пробует ли она убежать и, если так, от кого бежит на этот раз? От него, Гвидо ди Рёйтера, ставшего для нее Виктором ди Креем, или от императорской короны, смысл и значение которой для Тины отнюдь не очевидны?

У него не было ответов на эти вопросы, как и на многие другие, но зато было ощущение, что он совершил чудовищную ошибку. Сначала он проявил слабость, дав волю чувствам. И добро бы, ошибся некто ди Крей, но нет! У него не нашлось даже этого оправдания, поскольку к тому моменту, как он впервые поцеловал Тину в губы, Виктор уже знал, кто он такой на самом деле и что с ним произошло. И тем не менее страсть в очередной раз оказалась сильнее разума, и нежность победила логику. И ведь это он еще не осмеливался признаться себе самому, что чувство, сводившее его с ума, это не просто страсть, а нечто более значительное, пусть даже Виктор и не осмеливался пока назвать его по имени.

«Любовь, – произнес он мысленно, сворачивая в очередной переулок. – Любовь…»

Но если так, то второй его ошибкой было отпустить Тину от себя. Что бы она ни говорила, какой бы настойчивой и властной ни была, он не имел права оставлять Тину одну. Такова привилегия любви – даже императрица не властна над долгом своего возлюбленного.

«Но с чего ты взял, приятель, что Тина испытывает к тебе те же чувства, что и ты к ней?»

И снова правда. Виктор ведь не юноша, чтобы выдавать желаемое за действительное. Что, если девушкой руководили совсем другие мотивы? Предательство Керста – если таковое действительно имело место, а не являлось фантазией влюбленной девчонки, – одиночество, страх… Да, и «манию сиротки» не следовало сбрасывать со счетов. Общеизвестно, что девочки испытывают к своим отцам отнюдь не только дочерние чувства, даже если и не понимают, что с ними происходит и почему. Ну а у сироток иная крайность: они склонны искать себе партнеров среди мужчин значительно старше себя, одновременно олицетворяющих для них мужа или любовника, покровителя и, чего уж там, отца. Виктор определенно о чем-то таком говорил с мэтром Карвином в Академии Ливо. И еще с кем-то… где-то… когда-то…

«Я не имел права оставлять ее одну!»

Но как бы то ни было, время шло, рассвет набирал силу, а Тина так и не отыскалась. Лукка большой город, в нем легко потеряться или скрыться. Но если девушка не отправилась на прогулку, а предприняла попытку вырваться из блокады и продолжить путешествие в одиночку, ей следовало взять с собой хотя бы дорожную сумку. Эта простая, в сущности, мысль заставила Виктора прекратить до поры поиски и вернуться в гостиницу, чтобы прояснить обстоятельства Тининого ухода. А там, в давешней гостиной с видом на реку и порт, сидели за столом старина Ремт и дама Адель. Компанию им составляли сухие бисквиты – роскошество – и травленная яблочная водка в терракотовом графине.

– Доброго дня, дамы и господа! – сказал Виктор, пододвигая к столу табурет и садясь напротив напарника.

– И вам, сударь, не хворать! – меланхолично откликнулся маршал. Дама Адель, в свою очередь, и вовсе ограничилась нечленораздельным бурчанием. Настроение, судя по всему, оставляло желать лучшего у обоих, но связано ли это с уходом Тины или нет, предстояло еще выяснить.

– Тогда коротко и по существу. – Виктор достал из кармана трубку и кисет и выложил их на стол перед собой.

– Ада, вы ведь ночевали в гостинице? – спросил он, поймав взгляд дамы-наставницы. – В том смысле, что вы спали сегодня с Тиной?

– Я сегодня, а вы вчера?

– Я бы не хотел пока обсуждать наши с Тиной отношения. – Виктор постарался, чтобы фраза прозвучала недвусмысленно, но не чрезмерно жестко. Он не желал конфликта, тем более с Адой. И еще более того по вопросу, в котором не ощущал своей правоты.

– Меня, собственно, интересует всего лишь один вопрос: уходя утром из гостиницы, Тина взяла дорожный мешок или нет?

– Нет. – Похоже, и Ада решила сдать назад и, отвернувшись от Виктора, взяла в руки графин. – И денег прихватила не так чтобы много. Пить будете?

– Буду. – Виктор перевел взгляд на Ремта, тот выглядел «задумчивым». – Значит, она всего лишь пошла погулять, я правильно понимаю?

– Возможно, – согласился Ремт. – Подышать воздухом, размять ноги, мало ли…

– Девочка взрослая, – сказал тогда Виктор, хотя ему и не нравилось то, что он говорит. – Умелая и при мече, не считая мелких ножиков. Но выглядите вы оба так, словно случилось нечто настолько драматическое…

– Вчера все трое претендентов получили подметное письмо, – перебила его Ада. – Теперь все трое знают о Зои Верн, и нам отсюда просто так уже не выбраться. – Сказав это, женщина поставила перед ним наполненную стопку и посмотрела прямо в глаза.

– Дьявол! – выругался Виктор. – Дьявол и преисподняя! Значит, все-таки Керст!

– Возможно, – опять согласился Ремт. – Но в чем его выгода? Может быть, он ее так хитро защищает?

– Защищает? – Что-то ворохнулось в памяти, и неожиданно Виктор увидел, как складывается мозаика. Он еще не знал, в чем точный умысел Керста, но часть интриги стала ясна.

– Черт! – сказал он вслух. – Сандер Керст приходится герцогу Гарраху двоюродным братом, он ведь тоже внук императора Якова.

– Как это? – опешила Ада.

– Его отец Захария Фокко был сыном Надин Риддер и императора Якова.

И в этот момент кто-то вошел в гостиную через дверь за спиной Виктора. Он оглянулся. В дверях стоял офицер в цветах герцога Гарраха, а в соседнем помещении видны были солдаты с алебардами.

– Прошу прощения, господа! – уважительно склонил голову офицер. – Господин граф, можно вас на два слова!

«Кто-то узнал… Как жаль, но видно, от судьбы не уйдешь».

– К вашим услугам, – сказали они с Ремтом едва ли не хором, одновременно вставая из-за стола.

– Я имел в виду лишь одного из вас, – смутился офицер. – Господин ди Рёйтер, на пару слов…

4

Потом она захотела есть и, хотя со съестным дела в городе обстояли неважно, достала себе пирог с картошкой. Стоил он как три пирога с мясом, но, с другой стороны, картошка – картошка и есть, а с мясом никогда не знаешь, как оно выглядело при жизни. Пирог был маленький – бескормица явно заставляла уменьшать порции, – но зато горячий, с аппетитной золотисто-коричневой корочкой. Его оказалось мало, чтобы наесться, но аппетит он перебил, доставил удовольствие, да и согрел нечаянно. Пара глотков тутовой водки завершила чудесное превращение замерзшей растерянной девицы в полную сил и уверенную в себе молодую женщину. Сейчас она была способна на многое: возникало даже подозрение, что она и сама не представляет, на что именно.

«Занятное ощущение… – подумала Тина, проходя вдоль медного ряда. – Занятное и пугающее. А что, если я на таком кураже глупостей наделаю?»

Вокруг стоял звон и грохот – чеканщики и медники стучали по металлу деревянными молотками и стальными чеканами, – раздавались призывные крики, кто-то истерически орал, а кто-то другой рыдал навзрыд. Толкалась говорливая и вонючая толпа. Но Тину не раздражали ни шум, ни запахи, ни теснота, она была занята своими мыслями и, ловко проскальзывая среди суетящихся вокруг людей, продвигалась по направлению к маленькой площади с колодцем, увенчанным статуей какой-то местной святой. Бронзовая, хорошего литья фигура женщины в длинном плаще с капюшоном, наброшенным на склоненную в молитве голову, привлекла было внимание Тины, но еще через пару шагов, когда девушка сдвинулась несколько вправо, за статуей, на противоположном конце площади, открылся вид на лавку, вывеской которой служили пучки сушеной травы.