Текст книги "Сумеречный клинок"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

«Лавка травницы… Занятно, уместно, вовремя…»Тина ускорила шаг и буквально в несколько ударов сердца – во всяком случае, показалось, что очень быстро, – оказалась прямо перед входом в лавку.

Три ступеньки вниз – сложенный из камня домишко заметно врос в землю, – скрипучая дверь с вырезанным в ней глазком в форме перевернутого треугольника, надтреснутое и глухое, какое-то старческое по ощущениям, бренчание колокольчика, и волна невероятных и невозможных запахов, ударившая в лицо.

– Добрый день, – произнесла Тина машинально. Она не знала, с кем здоровается. Еще не успела увидеть или угадать: хозяин лавки должен был быть где-то рядом, но был ли он там и где именно, если все-таки был?

– И тебе, славная, доброго дня! Проходи, не стесняйся. – Старушка-травница обнаружилась в самом темном углу просторной комнаты со сводчатым потолком, с которого свисали низки сушеных листьев табака и чая, вязки лука и чеснока, пучки трав.

– Спасибо, – улыбнулась Тина. – Я и не стесняюсь, я рассматриваю.

Она огляделась. Полки вдоль стен, заставленные деревянными и лубяными коробами и коробочками, глиняными кувшинами и бутылями мутного стекла, штофиками из камня и медными кунганами, [30]30
  Кунган – узкогорлый сосуд, кувшин для воды с носиком.


[Закрыть]кипами и связками сушеных папоротников, трав и цветов. Прилавок и стол. Аптекарские весы, и еще одни, и каменные ступы с каменными же терками, фарфоровые ступки и агатовые пестики, мельничка из дерева и бронзы, плошки да миски, серебряная чаша, стеклянный кубок, разделочные доски, деревянные и мраморные, ножи…

– Красиво у вас, – сказала наконец, удовлетворив первое любопытство. – И пахнет замечательно.

– Но ты же, девонька, не нюхать сюда пришла? – Старушка встала с трехногого табурета и шагнула на свет. Она была маленькая, иссохшая, почти утратившая вещественность.

– Как знать, – пожала плечами Тина, «вслушиваясь» в свои ощущения. – Может быть, и нюхать.

Тина и сама не знала, как это случилось, что сделала она и что сделало с ней это место, но ощутила вдруг, что «открывается», а дальше все пошло словно по писаному: одно за другим.

– Кунжут, – сказала она, моментально выделив эту «ниточку» из перепутанного клубка сотен и сотен запахов и ароматов. – Розовые лепестки, черный перец, камфорный кардамон, ладанник…

Все это было ясно, как день. Понятно и знакомо. И все это было не то.

– У вас есть лист красного терна? – спросила она, оборачиваясь к старушке. – Не бойтесь, я не причиню вам вреда.

На травнице не было лица – одна лишь белая, словно гипсовый слепок, маска страха.

– По вашему слову, Госпожа! – Старушка все-таки нашла в себе силы преодолеть сковавший ее ужас. – По вашему желанию, Сильная! – И травница склонилась в глубоком поклоне.

Но Тине сейчас было не до церемоний.

– Красный терн! – повторила она в раздражении. – Ну же, женщина! Скорей!

– Да! Да! – засуетилась старушка, поспешно разгибаясь. – У меня есть тернец! Есть! – И она метнулась к полкам. – Не гневайтесь, Властная!Я всего лишь травница, простая знахарка…

– Поторопись! – Тину охватило страшное нетерпение, она просто не могла больше ждать. – Ну!

– Вот, он, Указующая!Вот!

– Дай сюда! – Тина выхватила из рук травницы кедровую шкатулку и, поставив ее на прилавок, подняла крышку. Разумеется, это был всего лишь «саркофаг».

«Покровы, – Тина быстро, но осторожно развернула шелковый плат. – Власяница, убор…»

Батистовая пелена, бархатный мешок.

«Саван, ковчежец…»Распустив узлы на кожаном шнурке, она достала из лайкового кисета плоский сосуд, выточенный из черного агата. Крышка была плотно притерта, а едва видимая ниточка соединения покрыта толстым слоем застывшей сосновой смолы, янтарно-красной, прозрачной, но твердой как сталь.

– Принеси слезы черного камня! – потребовала Тина.

– Справа от вас, Величавая!

Тина посмотрела в указанном направлении и сразу же выхватила взглядом крошечный пузырек, затерянный в хаосе разнообразных предметов, сваленных, казалось, без всякого смысла и порядка на прилавок.

– Так. – Тина вытащила двумя пальцами деревянную пробку и сразу же почувствовала приятный сладковатый запах.

«Слезы черного камня [31]31
  По-видимому, бензол.


[Закрыть] растворяют янтарь и смолу…Кто сказал?» Но не было времени думать, и не пришло еще время вспоминать.

Тина выхватила из протянутой старческой руки помазок и принялась за работу. Нетерпение сжигало нервы, подталкивало в спину, дышало в затылок.

«Ну же! Ну!»

Но целая минута ушла на то, чтобы аккуратно – со всем тщанием – очистить от смолы место соединения крышечки и плоского сосуда, похожего то ли на плошку, то ли на круглую коробочку для румян. Долгая минута, нестерпимая тоска…

«Скорей!»Тина подцепила крышечку за край острием кинжала и чуть нажала на рукоять.

Короткое, но точно выверенное движение, и на ложе из сухого мха перед Тиной предстал лист терновца. Узкий, с изрезанными на манер пилы краями, темно-красный, словно покрытое засохшей кровью лезвие протазана или глефы, [32]32
  Протазан и глефа – виды древкового колющего оружия.


[Закрыть]он пах жизнью и смертью, таившимися в его плоти, и, разумеется, вечностью, потому что тогда, когда перволюди впервые увидели свет, красный терновник уже рос на холмах дальнего запада. Сладость и горечь, свежесть и тлен…

«Отворяющий запоры… Снимающий печати… Открывающий пути…»– чей это был голос? Кто нашептывал эти странные слова Тине на ухо?

Она поднесла плошку к лицу и глубоко вдохнула ни с чем не сравнимый запах терновца.

– Ох! – непроизвольно вырвалось из горла Тины, и перед ее внутренним взором начали рушиться стены запретов, потому что печати были сломаны, запоры отворены, и пути открыты…

* * *

– Дама Леонтина… – Тина говорила тихим «воспитанным» голосом, не поднимая глаз от рукоделия. – А как я попала в «Длань Господню»? Вы ведь служили тогда здесь, ведь так?

– А сама что же, не помнишь? – Голос у дамы-наставницы был сухой и холодный, но в нем слышались нотки гнева и безумия.

– Я ничего не помню о том времени, – честно призналась Тина. Она и в самом деле никак не могла вспомнить, когда и как появилась в приюте и что происходило с ней до этого.

– Тебя подбросили на церковную паперть, – сказала после паузы дама Леонтина. – Знаешь, как это бывает? Корзинка, а в корзинке младенчик. Не помню, в каком городе это случилось, но, кажется, где-то на юге. И ведь к нам ты прибыла из приюта при монастыре Сестер Добронравия, так что да, скорее всего, юг…

– А имя? Кто дал мне имя? – осмелилась продолжить расспросы Тина, хотя и понимала, что сильно рискует – безумие и гнев уже отчетливо слышались в тихой, «воспитанной» речи дамы-наставницы.

– Кажется, мэр этого городка звался Ферен, ну а имя, наверное, подобрали по святцам…

* * *

– Еще одна, – сказал чей-то усталый голос за ее спиной.

От голоса пахло луком и чесноком, живой водой, потом и смертью. На самом деле смерть определяла теперь все, но человек этого еще не знал.

– Откуда ты, девочка? – спросил человек с мятым неопрятным лицом, сидевший за столом. Стол был завален бумагами и свитками, а человек, одетый в синее сукно, означавшее чиновничью службу, держал в руке перо. С кончика пера готова была сорваться капля плохих жидких чернил, а с оплывшего, похожего на картофелину носа, с толстого его кончика, – мутная капля пота. Пот тек по высокому выпуклому лбу человека, пересекал, словно ручьи в половодье, преграды глубоких морщин, терялся в зарослях кустистых бровей. Длинные волосы чиновника висели мокрыми прядями. Он был болен, и его близкая смерть читалась уже в особенной желтизне белков глаз.

«Лихорадка… повышенное потовыделение… боли в суставах…»

– Как тебя зовут? – человек за столом подался вперед, пытаясь, по-видимому, рассмотреть ее получше, и поморщился от боли.

«Плечи и локти, – отметила она равнодушно. – Запах крови в моче… Не жилец…»

– Молчит! – сказал мужчина за ее спиной. – Все время молчит. Я нашел ее на Страстной площади, но там было полно беженцев из провинции, и половина из них мертвы или умирают…

«Стражник, – вспомнила она мужчину, стоявшего за ее спиной. – Стражник… Страстная площадь?»

Однако вспомнить площадь не удавалось, да было и неважно. Неинтересно.

– Думаешь, городская? – спросил чиновник.

– Да, похожа на городскую, – подтвердил стражник. – Еще б заговорила…

– Ты говорить-то умеешь ли?

– Умею, – ответила она.

– Городская! – уверенно сообщил стражник. – Была б деревенская, сказала б «знаю».

– Ну, раз умеешь, то скажи, где ты живешь? На какой улице? С кем? – оживился чиновник.

– Там, – кивнула она на окно. – Где-то там.

Она смутно припомнила добротный дом с палисадником и задним двором, но вспомнить улицу уже не смогла.

– Не помню, – сказала она. – Там. Все умерли, я думаю…

Теперь она и в самом деле подумала, что все умерли, но кто эти «все», сказать бы не смогла. В памяти клубился туман, скрывая все новые и новые детали.

– А зовут вас, барышня, как?

«Зовут? Он спрашивает об имени? Имя…»

– Не помню, – сказала она вслух.

– Такое бывает вообще-то… – подал голос из-за ее спины давешний мужчина. – Небось натерпелась, пока другие отходили…

– Ну, да, – кивнул чиновник. – А лет ей, как думаешь, сколько?

«Он не меня спрашивает… Странно. Но сколько же мне лет?»

– Выглядит лет на семь-восемь, – предположил мужчина, стоявший за ее спиной.

– Вот и я так думаю, – кивнул чиновник и стал что-то быстро записывать на клочке плохой серой бумаги.

«Плохой? – вяло удивилась она. – Но откуда известно, что эта бумага плоха?»

– На вот. – Мужчина в синем кафтане закончил писать и протянул записку кому-то, чье присутствие угадывалось за ее спиной. – Отведи ее в приют «Длань Господня», знаешь где?

– Как не знать. – Мужчина выступил из-за ее спины и подошел к столу. Он был громадный и сильный, одетый в вареную кожу и черную сталь.

«Солдат?»

– Скажешь, что нарекаю ее Тиной Ферен. Если так и не вспомнит, кто и что, пусть будет Тиной в честь моей бабки, а коли так, то и фамилию мою пусть носит. Тина Ферен… По-моему, совсем неплохо!

«Тина Ферен?» – подумала Тина и поняла, что так оно и есть: это было ее имя.

* * *

– Уходи! – крикнула Гилда. – Уходи сейчас же. Тебя не должны найти в этом доме!

– Но почему? – нахмурилась Мета.

– Чему я тебя учила, девочка? – Гилда говорила, с трудом выталкивая слова из опухшего горла, одышливо, с хрипом.

– Я составлю яд…

– Поздно, – покачала головой женщина. – И ты это знаешь. Лихоманка добралась уже до кроветворного начала, а это верная смерть.

– Смерть, – как эхо повторила за Гилдой Мета, одновременно отпуская на волю задавленное страхом знание. – Ты умрешь в течение ближайшего часа.

– Верно, – кивнула женщина. – А вслед за мной умрут и все остальные. Агнет и Кло не встают со вчерашнего вечера, Джерт… Думаю, он уже испустил дух. Что скажут об этом «вороны»?

– Что вас убило черное поветрие.

– И все?

– «Темная волна»… – Слова сорвались с губ, и правда обрела наконец силу реальности.

– Нам не повезло, – хрипло подтвердила Гилда. – От черного поветрия есть много средств. Да и шанс на случайную удачу остается всегда, иначе все бы давно вымерли. Но «темную волну» человеку не пережить, а ты жива…

– Они решат, что я оборотень.

– Поэтому уходи сейчас, пока я еще могу оказать тебе последнюю услугу. Выпей это! – В дрожащей руке женщины возникла маленькая серебряная фляжка.

– Кислица, корень гореца, калган…

– Остановись! – приказала женщина. – Я знаю, на что ты способна. Ты последний мастер ядов по эту сторону Подковы, и тебе не надо демонстрировать свои умения. Пей!

«Вода забвения, – Мета приняла от Гилды фляжку и поднесла ее к губам. – Прощай, Мета, и… И до встречи!»

Горько-сладкое густое питье коснулось ее языка, скользнуло дальше, стремительно обволакивая пеленой забвения разум Меты, погружая его в сон наяву.

* * *

– Ну что ж, начнем, пожалуй. – Гилда подвела Мету к столу и указала на книгу. – Тебе предстоит выучить ее наизусть…

Книга была большая – ин-фолио – и очень толстая, в темном с вытертой позолотой кожаном переплете. На каждой странице помещалось аккуратно вклеенное высушенное растение, лист, цветок, стебель, реже – корешок, цветной рисунок этого растения, выполненный с удивительным мастерством и даже изяществом, и описание: приметы, места произрастания, особенности сезонных изменений и, разумеется, способы применения, иногда много, а иногда – нет…

Мета провела кончиками пальцев по листу, перевернула страницу, коснулась сухого лепестка золотой розы, втянула носом тонкий аромат цветка. Книга была чудесна: тончайший, высочайшего качества пергамент, запах сухих растений, ровные строчки каллиграфически выписанных букв, изумрудная зелень, золото, киноварь и кобальт, сурик и охра рисунков…

– Итак? – тихий, но властный голос, спокойный взгляд серых глаз. – Ты готова, Мета? Мы можем начинать?

* * *

– Не бойся, – сказала женщина, лицо которой скрывал капюшон. – Все хорошо. Здесь, в этом доме, тебя не обидят.

– Но…

– Не бойся, – повторила женщина, лицо которой никак не желало всплывать в памяти. – Когда наступит время, я вернусь и заберу тебя с собой. Прощай, дитя!

Женщина отвернулась, колыхнулся тяжелый, подбитый мехом куницы плащ.

– Постойте! А как же я?!

Но дубовые двери уже закрылись, отсекая прежнюю жизнь, какой бы она ни была, и женщину в плаще, целиком принадлежащую той жизни.

– Пойдем, Мета, – позвал кто-то из-за спины.

«Кто это? И кого она зовет?»

– Пойдем, девочка. – Чья-то рука мягко коснулась плеча. – Мета – это ты, дитя. Так тебя теперь зовут. Запомни и не забывай.

– Мета? – Мета обернулась и посмотрела на стоящую перед ней немолодую женщину, одетую опрятно, но просто. – Мета?

Она была уверена, что только что, буквально пару мгновений назад, у нее было другое имя. Но женщина сказала «Мета», и прежнее имя исчезло в тумане забвения.

– Да, – кивнула женщина. – Тебя зовут Мета, а меня Тилда. Ты сиротка, я подобрала тебя совсем маленькой где-то на дороге между Ландскруной и Луккой и взяла на воспитание. Я травница и составительница ядов, ты хочешь научиться мастерству?

– Чтобы меня приняли в Гильдию?

– Ну да, Мета! Конечно!

– Да, я хочу научиться истинному мастерству.

– Хорошо, – улыбнулась Гилда. – Но запомни. При посторонних наше мастерство нельзя называть истинным. Глупые люди думают, что мы составляем яды, чтобы убивать. О том, что яды способны лечить, они не думают, и Гильдия – увы – находится вне закона и в Империи, и почти во всех сопредельных землях.

* * *

Двери закрылись, и хода за них не было…

– Яды могут все, но они бессильны перед древней магией, – напомнил знакомый голос.

«Яды бессильны перед древней магией, – мысленно повторила Тина, возвращаясь из своего путешествия в страну забвения.  – За те двери мне хода нет…»

Что ж, если тернец не способен открыть ей дорогу в то прошлое, где исчезла женщина в капюшоне, значит, запрет наложен такими сильными чарами, что перед ними бессильно даже мастерство Видящей,одной из последних женщин и мужчин, кто достоин титула «Мастер Ядов».

– Забудь обо мне, – сказала Тина, оборачиваясь к травнице. – Забудь и никогда не вспоминай!

5

Когда она вышла из домика травницы, солнце уже село, и наступила ночь. Люди исчезли с улиц, и тьма затопила город. Впрочем, после тернеца Тина видела в темноте почти как днем. В этом смысле действие красного терновника сопоставимо с действием сольцы, однако опытный составитель ядов никогда не стал бы использовать ни то, ни другое для такой безделицы, как ночное зрение. Слишком дорого, да и побочные эффекты… Можно найти методы и попроще, да и подешевле. И все-таки это было очень удобно и, пожалуй, даже приятно – видеть во тьме и иметь под рукой оружие. Сталь в умелой руке рождает власть над судьбой, говорили на севере, и Тина готова была согласиться в этом с северянами. Но и обитатели ночных улиц чуют, как никто другой, у кого из прохожих меч – украшение, а у кого – нет. Разумеется, люди ошибаются. Такое случается сплошь да рядом, но в эту ночь татям города Лукка невероятно повезло – никто из них не совершил роковой ошибки. И Тина, шедшая быстрым шагом по совершенно пустым улицам, без приключений добралась до гостиницы за какие-то четверть часа.

– Доброй ночи, дамы и господа! – Разумеется, ее возвращения ожидали, и, по-видимому, не без тревоги. Все четверо сидели в пустой и темной гостиной, словно заговорщики в ночь перед мятежом. Горела одинокая свеча, курился ароматный дымок над трубкой Виктора, пахло яблочной водкой и тревогой.

– Где тебя черти носили?! – вскинулась Ада, когда сразу вслед за ясно слышимым в тишине ночи скрипом двери Тина переступила порог комнаты.

– Извините, Адель, – встал из-за стола ди Крей, – но ваши чувства могут и обождать. Как видите, Тина жива и невредима, и мне требуется срочно переговорить с ней с глазу на глаз.

– Любоф! – драматически вздохнул Ремт и закатил глаза. – Оставьте их, Ада, и, знаете что, берите-ка свои вещи и перебирайтесь ко мне, я имею в виду кровать Виктора, – осклабился рыжий пройдоха. – Лады?

– Я… – Ада откровенно опешила от такой наглости, и, кажется, это случилось впервые на памяти Тины. – Я…

– Вы позже скажете мне все, что пожелаете и сочтете уместным, – поклонился ей ди Крей. – А сейчас позвольте нам уединиться!

– Да хоть здесь любитесь! – Ада махнула рукой и обернулась к Ремту. – Показывайте дорогу, мастер Сюртук, я следую за вами!

– Ну что ж… – Керст тоже встал и, вежливо кивнув на прощание, направился к лестнице наверх.

– Я вижу, вы соскучились, сударь! – Тине вдруг стало не до смеха, но она умела держать лицо.

– Не скрою, это – правда. – Лицо ди Крея оставалось непроницаемым: ни улыбки, ни намека на слабость, одна лишь холодная сосредоточенность.

«Однако!»

– Что-то случилось? – спросила Тина вслух.

– Да. – Виктор чуть обернулся к столу и сделал приглашающий жест. – И нам следует срочно переговорить. Прошу вас, сударыня!

– Вы очень любезны, сударь! – Она прошла к столу и, заняв место Ады, потянулась за кувшином. – Присоединитесь?

– Присоединюсь. – Виктор сел напротив нее и без возражений позволил наполнить свой стаканчик. – Вы готовы слушать?

– Я вся внимание.

– Что ж, тогда позвольте начать с краткого объяснения не совсем приятных обстоятельств, вернее сказать, определенно неприятных, во всяком случае, для меня.

– Извольте! – Тина поднесла стаканчик к губам и выпила его медленными короткими глотками. Это было мучительно неприятно, но она знала – ни один мускул не дрогнул на ее лице. Что бы ни открылось ей теперь, она не станет показывать ди Крею своих истинных чувств. Особенно теперь. Сейчас. Здесь.

– Я был неискренен с вами вчера вечером и, возможно, не открылся бы и теперь, но обстоятельства переменились, и я не могу и далее продолжать скрывать от вас, кто я такой на самом деле.

– Звучит драматично. – Тина улыбнулась и налила себе еще. – В нашей компании и вообще, кого ни возьми, а он не он, и звать его не так.

– Так оно и есть, – кивнул ди Крей. – Я имею в виду, что суть предыстории сводится к банальной мелодраме.

– Даже так? – прищурилась Тина, не ожидавшая от ди Крея такой велеречивости.

– Именно, – кивнул Виктор. – Видите ли, сударыня, несколько лет назад я был влюблен в одну женщину. Впал в любовь, как говорят южане.

– Не думаю, что у меня есть право вас осуждать. – Ее даже в жар бросило от его признания.

«Он что, в любви вздумал объясняться?!»

– Не торопитесь! – поднял руку Виктор. – Все намного хуже, чем вы думаете!

– Вы любите ее и сейчас…

– Нет, – покачал он головой. – Не люблю и, честно говоря, не понимаю теперь, хоть убейте, как мог любить ее прежде.

– Так в чем же дело? – Она выпила и второй стаканчик.

Воздух задрожал и наполнился золотым сиянием, прогнавшим тьму. Пахнуло жаром.

– Она играла мной, и я поддался ее игре, хотя должен был понять, что жестоко ошибаюсь.

– Мы все ошибаемся порой…

– В конце концов отчаяние взяло верх. – Ди Крей вздохнул, впервые позволив себе обнаружить обуревающие его чувства, и покачал головой. – Мне очень стыдно, Тина, но мое безумие было настолько велико, что я совершил самоубийство.

– Постойте! – Теперь пришла ее очередь. – Что вы такое несете, сударь? Вчера ночью вы были вполне себе живой и более чем здоровый!

– Так и есть. – Ди Крей смотрел ей прямо в глаза. – Я не умертвие, Тина, если вы это имеете в виду. Я распрощался с жизнью весьма хитроумным, но недальновидным способом. Видите ли, Тина, я алхимик и чернокнижник, так называют в империи тех, кто изучал «Старое разумение»…

– Ты умеешь смешивать яды? – осторожно спросила Тина, которой начало казаться, что ничто в ее жизни не происходит по воле случая.

– Вот как… Немногие знают об этом искусстве… Впрочем, неважно! Да, Тина, я владею искусством соединения потребных веществ.

– Продолжай! – Она едва сдержала себя, чтобы не задать вопрос.

– Мы перешли на «ты»?

– После того как я тебе отдалась?

– Пожалуй, я не стал бы использовать это слово. Оно тебе не подходит.

– Продолжай! – потребовала она, чувствуя, как растворяется в золотом сиянии.

– Что ж… – пожал плечами ди Крей и наконец выпил свою водку. – Я сумничал, – сказал он через мгновение, отставляя стакан. – Вместо честной смерти я выбрал сомнительный путь забвения.

– Ты знаешь рецепт «Стирающего следы»? – Восхищение оказалось сильнее тревоги, ведь Гилда говорила, что никто теперь не знает семерицы.

– Знаю… Я… Какой у тебя ранг, Тина?

– Я мастер ядов. – Странно, но она знала – ему она может об этом рассказать.

– Что ж, – кивнул он. – Не знаю, как это возможно, но я верю, что так оно и есть. Подозревал… Чувствовал… Неважно! Ты поняла, что я сделал? Я стер себя, заснув по ту сторону рассвета. Как я теперь понимаю, проспал я не так чтобы долго. Два года с небольшим… Но затем что-то случилось, не знаю только что, и я проснулся в Але, ночью, перед рассветом, в тот день, когда в поисках проводника ко мне пришел Сандер Керст.

– И ты еще спрашиваешь, что произошло?! – подняла бровь Тина.

«В моей судьбе и впрямь нет места для случайности!»

– Ты имеешь в виду себя?

– Ты очень проницательный человек, Виктор ди Крей!

– Что ж, тебе пророчила птица удачи!

– Ты знаешь, сколько раз ты повторил это свое «что ж»?

– Тина, ты не дослушала!

– Что ж… – усмехнулась она в ответ. – Продолжай!

– Я… В общем, в конце концов я смог вычислить, кто я такой…

– И чары растаяли. – Тина помнила объяснения Гилды: солнце сильнее тумана, а правда отменяет сон разума.

– Чары растаяли, – согласился Виктор. – Это случилось несколько дней назад, и, поразмыслив над хитросплетениями своей судьбы, я решил и далее оставаться ди Креем.

– Но тебе помешали, – догадалась Тина.

– Меня узнали.

– Вот как, и кто же тот ты, что это стоит обсуждения посередине ночи?

– Имперский граф Гвидо ди Рёйтер.

«Обалдеть! – подумала она ошеломленно. – Но этого не может быть!»

– Ну, здравствуй, «папочка»! – выдавила из себя Тина, не зная, плакать ей или смеяться.

«От судьбы не уйдешь… как и от ди Рёйтера…»

– Да, смешно, – согласился Виктор. – Но дело в том, что о наших отношениях узнал герцог Гаррах…

– И заподозрил, что это неспроста? – поняла Тина.

– Видишь ли, у меня имеется определенного рода репутация…

– Не продолжай! – остановила его Тина. – Но имей в виду, это возьмет время, пока я запомню, что ты Гвидо, а не Виктор.

– Мое полное имя Гвидо Натаниэль Виктор Мария и еще двадцать три преномена, [33]33
  У римлян личное имя было подобно современному мужскому имени.


[Закрыть]если быть исключительно дотошным.

– Ты уж прости, Виктор, – улыбнулась в ответ Тина, – но в порыве страсти я вряд ли буду перебирать их все!

– А я и не прошу, – ответил он улыбкой на улыбку, – мне достаточно одного!