Текст книги "Сумеречный клинок"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Макс Мах
СУМЕРЕЧНЫЙ КЛИНОК

Посвящается Ювалю, Асе и Шели

с любовью и нежностью

Автор выражает благодарность

Андрею Туробову и Василию Белову

за помощь в редактировании текста

Глава 1
Сюрпризы и неожиданности

1

Двенадцатого листобоя 1647 года [1]1
  Здесь и далее даты указаны в стандартном исчислении, то есть со дня открытия Ваканского конгресса, установившего новый порядок счисления и принявшего стандартный имперский Календарь.


[Закрыть]

Странно, но в памяти не всплывало никакого имени. То есть имен было много, как и слов вообще. Не было только одного – конкретного – имени. Имени собственного. Личного имени мужчины, однажды на рассвете обнаружившего себя на пустынной улице города…

«Аль», – вспомнил мужчина и задумался.

В самом деле, город назывался Аль, и мужчина определенно знал, что это большой торговый город, столица провинции и резиденция губернатора. Он мог представить себе, пусть и не детально, план города, – например, знаменитую Карту ди Вейзера – и, кажется, ориентировался в Але без видимых затруднений, во всяком случае, в Чистом городе, раскинувшемся вокруг крепости «Корона скалы», Ново-Старом, что на левом берегу реки, и в Подкове, включавшей в себя три части: Порт, Ханку и Деревянный городок. Сейчас, к слову сказать, человек этот, потерявший имя, стоял на Кривоколенной улице, что в самом сердце Чистого города. Под ногами горбилась булыжная мостовая, в сточной канаве поодаль журчала пованивающая уборной вода, а окна высоких – в два-три этажа – домов с крутыми, крытыми сланцем крышами были еще темны. Рассвет только входил в город, разбавляя ночь слабым жемчужным сиянием.

Итак, не зная самого себя, мужчина тем не менее хорошо представлял, где оказался к исходу холодной осенней ночи. Если пойти вперед, выйдешь вскоре к перекрестку, где Кривоколенная улица сходится с Чермной и Узким переулком. Туда мужчина, скорее всего, и шел, поскольку в трех улицах к югу – на площади Альских Сирот – располагался постоялый двор «У слезного колодца», имевший репутацию приличного заведения, где за скромную плату можно получить чистую комнату и хорошую кухню. А больше в том направлении не вспоминалось ничего примечательного до самого Рва. Впрочем, сказать с полной уверенностью, куда именно он направлялся, когда ему отшибло память, мужчина не мог. Вместе с именем в небытие ушло и его прошлое, а вместе с ним и планы на будущее.

За спиной фыркнула лошадь. Ее звали Тихой – такой на самом деле она и была, – но это была совсем не та лошадь.

«Тихая…»

Создавалось впечатление, что несколько раньше мужчина путешествовал верхом на… Да, пожалуй, то был вороной конь отличных статей, но кличка его исчезла вместе с именем хозяина. А Тихая – лошадь отнюдь не верховая, зато теперь она несла на себе все его пожитки. Откуда-то мужчина знал, что так оно и есть. Все его пожитки.

«Имущество…» – подумал он в некоторой растерянности.

Но и это, как тут же выяснилось, не являлось для него тайной. Список навьюченных на тихую лошадку вещей и припасов встал перед глазами, как если бы был записан черными с рыжеватым медным отливом чернилами на простой ворсистой бумаге, более коричневой, чем белой.

«Нет, так не пойдет, – решил мужчина, обдумав ситуацию. – У человека должно быть имя… пусть даже и не настоящее».

И в самом деле, все люди имели имена. Некоторые – даже больше одного, и не все эти имена являлись настоящими, подлинными или истинными.

« Настоящий… подлинный… истинный…»

Откуда-то было известно, что в данном контексте слова эти не были взаимозаменяемыми.

«Ну, что ж…» – мужчина с некоторой неуверенной осторожностью достал из кармана трубку, осмотрел в сероватом рассветном сумраке, хмыкнул, словно бы узнавая, и гораздо более уверенно принялся набивать ее старогородским табаком.

«Виктор… – предположил мужчина. – Почему бы и нет? Виктор…»

Но одного личного имени, очевидно, недостаточно.

«Де Врой», – звучало неплохо, но…

«Ди В… ди Грой… ди Крой» – это куда как лучше, но…

«Ди Крей, – решил мужчина. – Да, именно так!»

Ди Крей – это уже достаточно хорошо, чтобы искать что-нибудь еще.

– Виктор ди Крей, – сказал мужчина вслух.

И в этот момент на Кривоколенной улице произошло странное чудо, свидетелей которому, однако, в столь ранний час не нашлось. И хорошо, что так.

Едва прозвучала короткая реплика возникшего из небытия господина ди Крея, как нечеткая тень, лишь намеченная пятнами более плотного сумрака, размытая и как бы даже нематериальная, преобразилась. Лохмотья тьмы стекли вниз, к брусчатке, растворяясь в стелющейся над мостовой туманной дымке. Фыркнула, переступая с ноги на ногу, лошадь. Коротко и негромко цокнули по булыжной мостовой подковы, скрипнула вывеска над закрытым на ночь ломбардом, душераздирающе мявкнула кошка на карнизе дома слева. Потянуло знобким холодом, и на мгновение на улице будто бы стало темнее. И все, собственно: посередине улицы, держа в поводу вьючную лошадь, стоял высокий мужчина в плаще и широкополой шляпе с низкой тульей. Он попыхивал трубкой, и ароматный дымок смешивался в прохладном утреннем воздухе с запахами нечистот и горящего угля. Уголь жгли в Арсенале – в доброй лиге к западу, – но временами ветер доносил удушливую гарь и до Чистого города.

2

В эти же немногие мгновения в запертом на крепкие железные запоры помещении ломбарда «Заемная лавка Карнака» происходили не менее захватывающие превращения. За дубовыми толстыми дверями и плотно закрытыми ставнями, в длинном и узком торговом зале ударила вдруг с высокого – в два этажа – потолка зеленая молния, затрещали, застонали, прогибаясь, старые доски пола. В воздух поднялись облачка пыли, выбитые волшебным огнем из щелей в полу, но пожара не случилось, и гром не грянул в ночной тишине. Зато холодные всполохи всех цветов радуги заструились по стенам и потолку, заиграли в гранях хрустальных кубков и на полированной стали древних доспехов, отразились в серебре, золоте и бронзе, заблестели на фарфоре и фаянсе, заставили светиться старую слоновую кость и безделушки из бивней мамонта и нарвала. В общем, на короткие мгновения темный ломбард мастера Карнака, полный странных и причудливых, но в большинстве своем старых и мрачных вещей, превратился в некое подобие ярмарочной «Лавки чудес». Но главное действо этой ночи происходило не среди драгоценных или попросту дорогих и редких предметов, а в дальнем углу, за колоннами. Здесь, отделенные от основного зала деревянной ширмой, расписанной в давние времена ныне полустертым и сильно выцветшим экзотическим пейзажем, были свалены тюки ветхого тряпья. Здесь же стоял деревянный манекен – насаженный на длинную деревянную стойку-шест торс с безликой головой. Болван этот был наряжен в черный, неожиданно хорошо сохранившийся и как бы даже недавно отпаренный длиннополый сюртук, черный же шелковый галстук и шляпу-котелок того же мрачного или, напротив, торжественного цвета.

Когда ударила молния и цветные блики осветили торговый зал, с манекеном произошла удивительная и страшная метаморфоза. Старое желтовато-коричневое дерево стало стремительно темнеть, теряя одновременно четкость очертаний, пока не превратилось в сгусток беспросветного мрака. Мгновение-другое – и «сюртук» ожил. Казалось, что это всего лишь игра воображения, однако движения невидимого и бесплотного существа, на плечи которого надели сюртук, а на «голову» – шляпу, были недвусмысленны. Подразумеваемое, но невидимое существо переступило с ноги на ногу, подвигало плечами, поднесло к «лицу» «руку», словно желая рассмотреть ее вблизи. Но рассматривать оказалось совершенно нечего – в рукаве сюртука клубилась все та же тьма, и кисть руки всего лишь разумелась, но не присутствовала во плоти. Тем не менее «человек» как будто остался доволен увиденным. Он опустил руку, качнул котелком, словно кивая собственным мыслям, и огляделся. Затем – а вокруг бывшего манекена уже снова сомкнулся непроглядный мрак – быстро и ловко добыл из одного из сваленных в бесформенную кучу узлов пару черных лайковых перчаток, а из другого вытащил два кавалерийских сапога с высокими голенищами. Стоит ли удивляться, что и сапоги оказались все того же черного цвета, как и «дуэльная пара»: узкий меч-шпага и длинный кинжал для левой руки. Перевязь с ножнами обретший жизнь, но не плоть человек надел поверх сюртука. Последним его приобретением стал длинный плащ с капюшоном, и человек-тень готов был уже покинуть помещение «Заемной лавки Карнака», когда выяснилось, что сделать этого он не может. Попытка пройти сквозь стену или дверь закончилась полной неудачей.

– Дьявол! – воскликнул тогда «человек» приятным мужским голосом. – Он не выпустит меня с одеждой и оружием! Но не идти же голым… – задумчиво произнес он минуту спустя, выяснив, что открыть дверь или окна изнутри невозможно: лавка была заперта снаружи. – О! – сказал он еще через мгновение, увидев сквозь щель в ставнях человека на улице.

Высокий мужчина в темном плаще и шляпе с широкими полями и низкой тульей стоял посередине улицы, держа в поводу тихую вьючную лошадь, и дымил трубкой.

– Добрый человек! – крикнул тогда некто в сюртуке.

Разумеется, сейчас у него было куда больше чужих вещей, чем минуту назад, но сюртук представлялся почему-то главной из них.

– Добрый человек! Помогите мне выбраться из западни! – крикнул он. – Меня коварно оглушили и заперли в этой лавке и, возможно, убьют, если я и дальше останусь здесь, за железными запорами, в ожидании страшной участи, уготованной мне злодеями!

Мужчина на улице оставил свою лошадь и подошел к окну ломбарда.

– Эй! – позвал он. – Вы там? Вы из лавки говорите?

– Именно, именно! – обрадованно подтвердил Сюртук. – Вы не смотрите, что это ломбард. На самом деле это вертеп порока, тайное укрывище разбойников и гнездо перекупщиков краденого. Меня заманили сюда обманом, и – о ангелы небесные! – только Вседержителю известно, чем все это кончится.

– На окнах решетки… – Трудно сказать, чего больше было в голосе мужчины, неуверенности или рассудительности.

– И дверь на замке, – уныло подтвердил Сюртук.

– А вы точно уверены, что не хотите дождаться утра? – спросил тогда Виктор ди Крей, но чувствовалось, вопрос задан всего лишь для проформы.

– Абсолютно! – подтвердил из тьмы, затопившей ломбард, Сюртук.

– Можно позвать сторожей… – задумчиво произнес ди Крей, пробуя крепкой рукой запертые на засов с замком ставни. – Или стражников от Средней стены…

– Да где же вы сыщете теперь сторожей?! – удивился начинавший терять терпение Сюртук. – Сейчас же третья стража, спят, поди, или выпивают где-нибудь, канальи!

– Возможно, – не стал спорить ди Крей и, ухватившись за вырез ставни, дернул на себя. Раздался треск, и ставни несколько подались вперед. Затем послышался звон металла о камень, это выпал один из гвоздей, на которых держались проушины засова.

– Да тише вы! – сразу же зашипел из темноты Сюртук. – Всю округу с постелей подымете!

– Вообще-то, – меланхолично заметил ди Крей, снова ухватываясь за ставень, – им так и так пора вставать, а вам, если вы честный человек, нечего бояться огласки. Или я не прав?

– Прав, прав! – сдал назад Сюртук. – Тяните, добрый человек. Оно поддается!

«Оно» действительно поддавалось. Еще одно решительное усилие, и ставни распахнулись, а засов бессильно повис на одной проушине.

– Ну вот, – сказал ди Крей. – А народ-то словно бы и не слышит. С чего бы?

– Решетка! – напомнил Сюртук, сдерживая нетерпение.

– Решетка, – согласился ди Крей, вглядываясь во тьму, клубившуюся внутри помещения. – А стекол что, совсем нет?

– Не знаю! – ответил из мрака Сюртук. – Мне об этом никто ничего не говорил.

– А должны были? – спросил ди Крей, берясь за решетку двумя руками.

– Да кто ж со мной говорить-то станет! – всплеснул руками Сюртук. – Тюкнули по маковке, и адью: спи, дорогой друг, и видь сны!

– Есть в этом что-то, – кивнул ди Крей и потянул решетку на себя.

И тут выяснилось, что всей крепости ее – грош цена. Решетка оказалась всего лишь видимостью: никто и не подумал вмуровывать железные кованые прутья в толстые каменные стены. Вставили кое-как, белилами мазнули – да не сейчас, а судя по цвету краски, лет эдак десять назад, – и все. Возможно, хозяин и не предполагал, как скверно обстоят дела, но возможно, что и знал, оттого и не забывал запирать на замок прочные дубовые ставни. Все может быть.

– Вылезайте! – предложил ди Крей, ставя решетку у стены дома. – Путь открыт.

– Благодарю вас, добрый человек! – Сюртук легко вспрыгнул на подоконник и так же ловко соскользнул оттуда на мостовую, лишь меч его тихо скрежетнул по беленой стене, да подковки на сапогах тренькнули о камень.

– Я ваш должник, сударь! – поклонился он ди Крею и замер в ожидании реакции собеседника.

– Так вы, стало быть, не человек, – невозмутимо пыхнул трубкой ди Крей.

– Стало быть, да. – Сюртук был несколько разочарован, но с другой стороны… – Я… – сказал он, предполагая нарушить затянувшееся молчание, но тут же понял, что угодил впросак.

Он не знал, в каких словах или, вернее, терминах правильнее было бы описать то, чем он являлся.

– Назовем это нематериальной сущностью, – предложил Сюртук.

– Тонкие сущности? – переспросил ди Крей. – Эманации божественных мыслей?

– Вы верите в эту чепуху? – удивился Сюртук.

– Но вы же сами только что сказали, что являетесь нематериальной сущностью, – возразил ди Крей.

– Но не тонкой! – поднял указательный палец облаченной в перчатку руки Сюртук.

– Есть разница? – уточнил ди Крей.

– Есть, – подтвердил Сюртук. – И я вам с удовольствием объясню, что здесь не так, но давайте сначала покинем эту улицу. Боюсь, и дальше сдерживать любопытство соседей мне не удастся. Силы мои на исходе…

– Так это вы? – почти не удивился ди Крей.

– Так это я, – признал Сюртук.

– Но куда же нам пойти? – задумался тогда человек без имени.

– А вы куда направлялись? – поинтересовался тот, кто и человеком-то, по сути, не являлся.

– На постоялый двор, – благоразумно предположил ди Крей.

– Так и пойдемте туда, у меня вот даже деньги есть! – С этими словами Сюртук извлек из внутреннего кармана плаща приличных размеров кожаный кошель и потряс им в руке, заставляя содержимое мешочка глухо звенеть. Монеты, судя по всему, были набиты в кошель туго, почти до предела.

– Деньги – это хорошо, – усмехнулся, услышав звон, ди Крей. – Но ваше серебро, уважаемый, не отменяет того факта, что вас, в сущности, нет. Вы представляете, как отреагируют на ваше появление обыкновенные люди?

– Нервно, – предположил Сюртук, отметивший мысленно, что себя-то самого незнакомец обыкновенным человеком, судя по всему, не считает. – А если так?

Казалось, ничто не изменилось, но теперь в рассветной полумгле перед ди Креем стоял несомненный человек. Белизна лица, темная поросль над верхней губой и на подбородке, длинные волосы, спутанными прядями спадающие из-под котелка на лоб и щеки…

– Так сойдет, – согласился с очевидным ди Крей. – И надолго вас хватит?

– Меня хватит, – ушел от прямого ответа Сюртук. – Да, к слову. Мне не представилось случая представиться, извините за каламбур… Сюртук, Ремт Сюртук, к вашим услугам.

– Виктор ди Крей, – ответно назвался человек без имени.

– Ди – это ведь дворянская приставка, нет? – поинтересовался Ремт Сюртук, поправляя под плащом перевязь.

– Никогда об этом не задумывался… – уклончиво ответил ди Крей и, взяв лошадку за узду, повел ее вниз по улице.

– Ну, я где-то так и предполагал, – хмыкнул под нос Сюртук и пошел следом, он явно не желал отставать от своего нечаянного спасителя.

3

В общем зале постоялого двора по утреннему времени было пустовато, но огонь весело горел в круглом очаге, вчерашнюю грязную солому успели уже убрать, застелив полы свежей и пахучей, и над котлами поднимался ароматный пар. Пахло жареной бараниной, кашей и печеными овощами.

– Кушать будешь? – тихо спросил Виктор своего спутника.

– В принципе могу, хотя мне и не обязательно, – ответил Ремт, которого решено было – из уважения – так и называть.

– Это вы, любезный, неправильно полагаете, – все так же вполголоса объяснил Виктор. – Если можете, то обязаны, а то хлопот не оберемся. Где это видано, чтобы такой… мнэ… плотного сложения господин и вдруг не ел!

Ремт Сюртук и в самом деле оказался на свету несколько рыхловатым, белокожим и рыжим субъектом, с глазами цвета болотной блеклой зелени и брюшком, выпиравшим из-под наглухо застегнутого сюртука.

– Тогда я возьму тарелку каши и кружку эля, – пошевелив широким, чуть вздернутым носом, объявил Сюртук. – Недорого и соответствует образу.

– Любезный! – подозвал Виктор сонного полового, без видимого энтузиазма расставлявшего трехногие табуреты и скамьи вокруг длинных столов. – Порцию… Нет, что я такое говорю! Двойную порцию баранины, – поправился он, вполне оценив силу голода, терзавшего его желудок. – Печеные овощи, хлеб и тарелку каши для моего друга. С горкой, – добавил он, немного подумав. – И, разумеется, две большие кружки эля.

– А деньги у вас есть? – равнодушно поинтересовался парень, но чувствовалось, вопрос задан не случайно, а по накрепко вбитой – в прямом и переносном смысле – привычке.

– Есть у нас деньги, – усмехнулся ди Крей. – Хватит и на обед, и на чаевые, если будет за что, и еще на ночлег останется.

– Про чаевые это вы серьезно? – Сон покидал полового неторопливо, как паводок затопленные поля.

– Вполне.

– Комната на двоих? – уточнил малый, обретая интерес и волю к жизни.

– Да.

– Надолго?

– Как придется, – чуть пожал плечами Виктор. – Кто, кроме Всеблагого, знает, что к чему и как?

– Ну, тогда садитесь поближе к огню, – кивнул парень на стол, за которым сидели уже двое степенного вида посетителей. – Я мигом!

И он неспешно затрусил к очагу, к котлам и вертелам.

– Доброго времени суток, милостивые господа! – поздоровался ди Крей, подходя к столу и снимая шляпу.

– И вам не хворать! – кивнул, подняв взгляд от миски с густым мясным варевом, один из мужчин.

– Соседством не обременим? – поинтересовался Сюртук, присаживаясь напротив второго мужчины, на вид годившегося первому в сыновья. Впрочем, возможно, так все на самом деле и обстояло.

– Отчего же! – смутился парень.

– Стол длинный… – степенно заметил старший. – А вы, я вижу, не местные…

– А что, – кивнул Сюртук на шляпы мужчин, сложенные с краю стола, – в Але теперь только такие и носят?

– Где как, – пожал плечами мужчина и вернулся к похлебке.

– Мы из Кирстена, – поспешил вмешаться ди Крей. – Я, стало быть, Виктор, а он вот – Ремт. Мы проводники из Старых Графств.

– Не, – покрутил головой молодой, отставив в удивлении ложку. – Не похожи вы на солдат…

– Цыц! – остановил его старший. – Помолчи, Деде! Они же не стражники, а проводники. С караванами ходите или как?

– И так, и сяк, – улыбнулся Виктор, сообразивший, что старший из мужчин – человек опытный, из тех, кого на мякине не проведешь.

– В Горане обычно с караванами выходим. – Сейчас он доподлинно вспомнил Старые Графства, упомянутые им сперва лишь удобства ради. – Из Койна в Хорь, из Каппы через перевалы в долину Хоттора, а в Шине, напротив, все больше городских в дальние замки провожаем или с застав в города. День на день не похож, и времена разные случаются.

– Это верно, – согласился старший мужчина, окуная в похлебку ломоть хлеба. – Меня Михой кличут, а сынка – вы, чаю, слышали – Деде. Я, стало быть, дрова в Чистый город поставляю. Случается, и ночью выходить проходится. Вчера вон барка ввечеру с верховьев пришла, сорок подвод из порта в город, и обратно, и так три раза. Считай, с заката на ногах. Умаялись, словно сами, прости господи, поленья таскали, но дело порядок любит, ведь так?

– Так, – согласился ди Крей, а тут как раз и им с Сюртуком заказ принесли.

Минут пять ели молча. Лишь шаркал ногами по полу шлявшийся между столами половой, трещали горящие в камине дрова, да глухо ударяли о глину мисок деревянные ложки. Впрочем, ди Крею ложка была ни к чему, он обходился собственными двузубой вилкой и ножом. Вот сталь по глине иной раз и скребла, еще один звук…

– А что? – спросил Виктор, управившись с очередным куском баранины. – Навигация еще не закончилась, или как?

– А никак, – пожал плечами поставщик дров. – По уму, так корабли и до солнцеворота ходить должны. Студеные Врата – хорошо, если к празднику закрываются!

– Это к какому празднику? – нахмурился Сюртук, он, видно, плохо знал местные обычаи.

– К Йолю, – бросил ему ди Крей. – Сиречь к празднику Солнцестояния.

– А! – сообразил Сюртук. – Вот оно что! Вы тут, видно, короля Дуба чествуете, и все такое… Сидр… – Последнее слово прозвучало неуверенно.

– Сидр, – подтвердил собеседник. – Да только в этом году все не так пошло! Третьего дня шхуна из столицы пришла… Ну, вернее сказать, со штормом она пришла, так капитан сказывал – закрываются проливы…

4

Десятого листобоя 1647 года

В проливе Две Скалы их нагнало дыхание бури. Было холодно и мрачно, дул сильный порывистый ветер, но шхуна, казалось, с трудом разрезает форштевнем тягучую массу вод.

– Шуга, – удивленно покачал головой шкипер, слова срывались с его губ клочьями пара.

– Шуга… Это ж к ледоставу, и где, ради всех святых? В Первых Вратах?! – Он был встревожен, но его спокойная озабоченность быстро превращалась в тягостный страх.

– Даже и не припомню, мастер Керст, чтобы льды добирались до Студеных Ворот раньше зимника. А сейчас, едва лишь листопад…

Шкипер, по всему, был родом с востока и потому звал листобой листопадом, а студень – зимником, но Сандеру Керсту было сейчас не до филологии с географией. Вернее, вопросы географии волновали его куда больше, чем мог вообразить добрый шкипер Халлем Хейг. Если Студеные Врата закроются раньше срока, разразится настоящая катастрофа.

«Черт! Черт! И еще раз черт!» – впрочем, сквернословить он позволял себе только мысленно. Воспитание и положение обязывали его очень тщательно подбирать слова, произносимые вслух, но в душе…

«Проклятье! Ад и преисподняя!»

Сандер Керст мог бы выразиться и куда более замысловато, и ангелы небесные доподлинно знают, вскоре ему понадобилось все его грязное красноречие. Шторм догнал шхуну на полпути между Первыми и Вторыми Вратами, но не стал для них неожиданностью. Шкипер сразу сказал про бурю, едва хлопнули и разом вздулись мокрые полотнища парусов, и под резким порывом холодного, влажного ветра загудели и засвистали на голоса напрягшиеся снасти.

– Это неспроста, – прокричал шкипер сквозь вой ветра. – Идет буря!

И она пришла.

Страх, что почуял в мастере Хейге Сандер Керст, был не случаен. И не слабость натуры была ему виной. Шторм, обрушившийся на шхуну, был преисполнен ярости преисподней и смертоносной мощи. Но, невзирая на страх, посетивший его в преддверии бури, шкипер Хейг оказался отважным человеком и превосходным капитаном. Он не мог укротить ярость стихии, но в его силах оказалось оседлать шторм и пройти на плечах демонов ада сквозь узости Вторых и Третьих Врат. На крыльях бури шхуна Халлема Хейга за сутки пересекла Внутреннее море и буквально как снег на голову обрушилась на портовые власти Аля, не ожидавшие гостей в такую ужасную погоду…

Так было, и, следует признать, Сандер Керст не сплоховал. Он выдержал все превратности шторма вполне по-мужски, оставаясь, что называется, на ногах и в своем разумении. Скрутило его позже, когда наступил откат. Сознание помутилось, хотя и не покинуло мастера Керста вовсе. Тем не менее единственное, что запомнилось ему от первых часов пребывания в Але, это качающаяся земля. Мотало его и корежило не по-детски и еще долго после того, как под каблуками щегольских сапог Сандера оказалась не склизкая деревянная палуба, а мощенная торцевым камнем портовая площадь. Однако даже в таком состоянии мэтр Керст продолжал совершать правильные и полезные поступки. Во всяком случае, окончательно «выздоровев» от приступа ужаса, наложившегося, как следует предполагать, на подавленную силой воли, но никуда не девшуюся морскую болезнь, он обнаружил себя сидящим в маленьком трактире напротив черного хода в краснокирпичное здание приюта «Длань господня», находившегося под патронажем княгини Альм и Ши, владетельницы Аля, Колта и Сорнея. Более того, как оказалось, он успел уже перекусить «чем бог послал», но чем именно, Сандер как-то и не запомнил, выпить водки и познакомиться за выпивкой с мастером Дейри, служившим в приюте истопником и «мастером за все». Основной штат там составляли женщины, так что для мужских рук – особенно если «они растут из правильного места» – всегда найдется немало работы. Впрочем, место было хорошее, тихое и теплое, да и княгиня платила исправно, так что грех жаловаться, но мастер Дейри, собственно, и не жаловался, он изливал накопившиеся в его просторной душе мелкие огорчения маленького человека.

– Вы должны понимать, мастер Керст, – говорил Магнус Дейри, опрокинув очередную стопку крепкой северянской водки. – Женский приют… эт-то вам не мальчишкам задницы драть. Лишнего слова не скажи, и взглядом того… Эт-та стерва Ада, она, знаете ли, она… О! – чувствовалось, что Магнусу не хватает слов, чтобы передать всю силу обуревавших его в этой связи чувств. – Она – о-го-го! Она, знаете ли, спуску никому не даст! Только глянь на девок… или там трубу не вовремя в уборной… Кожу сдерет! Выпьем!

И они выпили, но в голове Сандера уже прояснилось настолько, что алкоголь его не брал.

– А вот еще…

Мастер Дейри любил поговорить, но обычно ему было не с кем. Завсегдатаи трактира, да и немногих других заведений в округе, являлись опасными собеседниками. Скажи неверное слово – а оно не воробей! – и пошли гулять слухи. А дама-наставница Адель аллер’Рипп в этом смысле чиновников Черного кабинета не только за пояс заткнет, но и без горчицы схарчит! И не поморщится, тать! А Магнус, что ж, он человек маленький, ему ли ей перечить! Узнает, что начал болтать, враз угомонит. Мало не покажется. Однако мастер Керст неместный и вообще частный поверенный.

– Так вы, мастер, крючкотвор, выходит?

– Да, я доктор юриспруденции.

– Юрис… что? А, бог с ней! Выпьем!

– Выпьем! А документы? Не могут же их принимать на воспитание без документов? – Вот что интересовало частного поверенного Керста, вот ради чего он пересек бушующее море.

– Бумаги, это да! Все чин по чину! Магистрат, секретари княгини, суд… – Магнус Дейри моргнул, поморщился и протянул руку за вновь наполненной – не иначе как промыслом божьим – стопкой. – Вы что же думаете, мастер… Н-нет, раз вы крючкотвор, то вас следует мэтром величать, или как?

– Пусть мэтром…

– О! Выпьем, мэтр Керст! Божья слеза…

– А…

– Нет, не так, мэтр Керст! Есть, верно, и такие, кто прямо из монастырских приютов… Родились, и все – уже в корзинке на паперти, и хорошо, если имя имеется, а чаще и того нет! Но есть еще и такие, мой господин, кто через стражу и суд поступают… Только тсс! Об этом говорить нельзя, княгиня гневается, да и Ада, курва… Девки, мэтр Керст, шлюхи малолетние, а туда же – в девы-компаньонки, как чистые! Эх!

– Выпьем! – не дожидаясь, пока Магнус сообразит, что сболтнул лишнего, предлагает Сандер. – И где же хранятся эти бумаги?

Бумаги – вот суть того дела, ради которого Сандер Керст бросил жребий, в прямом смысле слова отдавшись на волю волн. Вернее, бумаги – та ниточка, что приведет его к цели, но сама цель…

«Боже правый!» – получалось, что он уже всего лишь в шаге от приза ценою в Судьбу!

«Знать бы еще, о чей судьбе речь… – подумал мэтр Керст мимолетно, опрокидывая вместе с Магнусом Дейри очередную стопку холодной, как снег, и крепкой, словно жидкий огонь, водки. – Ну, там посмотрим…»

И то верно, Сандер Керст вырос и жил с идеей, что человек сам кузнец своего счастья, и никто, ни люди, ни боги не сделают для него того, что может и должен сделать для себя он сам.

5

Двенадцатого листобоя 1647

– А если по чарке за знакомство?

Торговец дровами оказался необычайно интересным собеседником, но главное – чрезвычайно информированным, и, хотя Виктор не знал пока, зачем ему все это знать, интуиция подсказывала – слушай, запоминай, еще пригодится.

– Развезет, поди, с устатку, – засомневался было Миха, но Виктор не позволил паузе затянуться более чем на мгновение.

– Четыре бренди, парень! – крикнул он половому. – И побыстрее.

– Вам сливовый или яблочный? – поинтересовался парень, поспешая к стойке, за которой на полках выстроились разнокалиберные бутыли и кувшины. Он уже чувствовал запах чаевых, и спешил угодить щедрому человеку. Ну, а откуда половые знают, кто и сколько оставит чаевых – предмет сродни черной магии. Нет ответа, да и не следует искать.

– Сливовый! – ответил на немой вопрос Виктора торговец дровами. – В этом году сливовица хороша удалась, а яблочный бренди мы с верховьев Изера завозим. Иногда бывает ничего, но чаще не очень.

– Значит, сливовица! – кивнул ди Крей. – А кстати, что это вы сказали, что в замке дров совсем не осталось?

– Так где ж тут напастись! – всплеснул руками Миха. – Известное дело – Осенний бал! А это, почитай, три воза дров на один только палас. Восемь больших каминов, – поднял он вверх указательный палец. – Два в торцах и по три вдоль каждой стены. А осень нынче выдалась сырая, холодная, а дамы в шелках…

6

Одиннадцатого листобоя 1647 года

– Ах! – взволнованно выдохнула Теа, и ее чудные голубые глазки испуганной птицей метнулись куда-то в сторону, вернулись, словно бы не зная, чем себя занять, рассеянные и тревожные одновременно, потупились скромно и неожиданно взметнулись вверх, принимая и отражая взгляд лейтенанта Теллера. – Ах, сударь, не знаю, что вам и сказать… Третий танец…

И в этот момент условную тишину главного зала, похожую на самом деле на тихий рокот прибоя, каким он слышится в глубоком гроте, нарушили чувственные звуки двух играющих в унисон спинетов. [2]2
  Спинет – небольшой клавишный (обычно домашний) струнный музыкальный инструмент, разновидность клавесина, предшественник пианино.


[Закрыть]Аллеманда… [3]3
  Аллеманда – «низкий», беспрыжковый танец, танцуется парами, число пар не ограничено.


[Закрыть]

– Но, Теа! Молю вас…

Это прозвучало весьма трогательно, но главное – многообещающе…

– Я… – Она запнулась и начала краснеть, краснела же Теа Альфен виртуозно и крайне соблазнительно. Соблазн нарастал по мере того, как румянец стекал по ее белоснежной коже от щек по подбородку и скулам вниз, к шее, плечам и спрятанным за высоким вырезом бального платья упругим грудкам. Впрочем, об их упругости лейтенант судить пока не мог, но ему хватало и того, что видели его глаза. – Это так странно… Я, право, не знаю… – лепетала девушка, а мелодия уже плела между делом узор, и росла череда входящих в танец пар.

– Вы испуганы?

– Здесь люди!

– Ах, да! Простите! Я хотел… Может быть, отойдем туда, за колонны…

– Нет, что вы! Впрочем, возможно, но… нет-нет, не туда, туда…

Теа обернулась не вправо, куда звал ее Роберт, а влево, и он пошел за ней как приклеенный. Шаг, два шага… Казалось, что они тоже включились в танец.

– Сюда! – Теа шагнула за колонну. – О!

Теперь и лейтенант увидел, что за колонной в стене имеется дверь, и створка ее приоткрыта.