Текст книги "Сумеречный клинок"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

– Почему они не нападают? – спросил Керст, пробуя, легко ли выходит из ножен меч.

– Не берусь объяснить, – пожал плечами Виктор. – У оборотней свои резоны.

Волки были крупные, с серовато-белыми шкурами, отсвечивающими снежным серебром. При движении – а двигались они удивительно быстро и плавно – вокруг зверей возникало как бы морозное мерцание. Странный окрас, если честно.

«А может быть, они и неместные?»

– Они не из здешних кланов, – словно отвечая на незаданный вопрос, сказала Ада.

– А вы знакомы со всеми?

– Раньше знала всех, – почти равнодушно ответила женщина. – Кво и равки до сих пор здесь, персты тоже. А эти явные чужаки. С севера откуда-нибудь, судя по окрасу.

– Такое ведь часто случается? – спросил Виктор, как раз сейчас кое-что припомнивший о нравах оборотней.

– Случается, – кивнула Ада. – Разное случается. Только отчего именно сейчас и на нашем пути?

– Притягиваем неприятности? – усмехнулся Ремт.

– Вроде того. – Оскал Адель лишь с очень большой натяжкой можно было назвать улыбкой. – Но до сих пор нам везло. Выкручивались. Посмотрим, может быть, получится еще раз?

– Вы имеете в виду что-то конкретное, или это просто фигура речи? – Виктор тоже попробовал меч в ножнах и остался доволен свободой движения клинка.

– Что-то конкретное…

– Может быть, все же удастся избежать боя? – встряла в разговор Тина. – У меня есть немного горькой пыли…

– И не вздумай! – отрезала Адель. – Наживешь себе врагов!

– А так не доживу до такой возможности, что предпочтительнее?

– Предпочтительнее не связываться, – вполне безмятежно рассмеялся Ремт, а волки между тем начали охватывать отряд полукольцом, в любой момент способным превратиться в аркан.

– Горькая пыль прерывает обращение, буквально вышвыривая меняющего облик в человеческое тело, – медленно, с расстановкой, отчетливо выговаривая слова, сказала Ада. – Это унизительно и больно, и ни один оборотень не простит тебе такогоунижения и не забудет такойболи. Мужчины, – Адель обвела всех троих коротким холодным взглядом. – Я полагаю, все вы видели голых женщин, но мне не хотелось бы, чтобы присутствующие пялились на мой зад или мои… гм… ну, скажем, молочные железы… Вы все поняли?

– Прошу прощения, сударыня? – Сандер Керст оказался все-таки не так умен, как представлялось Виктору прежде, он не понял.

– Я собираюсь раздеться, мэтр Керст, – объяснила Ада голосом, от которого скисло бы не только молоко, но и пиво. – Догола, – уточнила она голосом, каким умные женщины говорят обычно самые обидные для мужчин гадости. – И, как дева Паола, отправлюсь нагишом обращать в истинную веру дикарей, то есть волков-оборотней. Как вам такая идея, мэтр Керст?

– Я не…

– Да что тут понимать, парень! Похоже, ты единственный в нашей компании, кто еще не знает, что я тоже оборотень.

«Оборотень? Ну что ж, как говорится, дело житейское. Но только и я этого не знал тоже. Ну, скажем так, не знал наверняка».

– Оборотень? – В принципе Сандера легко понять. Он вышел в путь, имея перед глазами целостную картину мира. Теперь эта картина рушилась на глазах, не выдержав рутинной проверки на прочность. Бывает, и иногда очень больно. Но кто же нас спрашивает о наших желаниях?

«Бедный, бедный мэтр Керст! Но то ли еще будет!»

– А вы что думали? – подняла бровь Ада и начала с демонстративным хладнокровием развязывать шнуровку длиннополой охотничьей куртки, в которой щеголяла после бегства из замка Линс. – Вы ведь не могли не заметить, Сандер, что волки на нас все еще не напали. Знаете почему?

– Не знаю! – буркнул в ответ Керст.

Выглядел он неважно – крепким красивым мужчинам трудно признавать проигрыш. Даже такой мелкий, как поражение в бодании двух эго – мужского и женского.

– Они чувствуют меня и хотят поговорить. – Раздевалась Адель в среднем темпе. Не страсть, но и не танец обнажения, какой можно увидеть в притонах Горама. Тем не менее зрелище получилось впечатляющее, хотя Виктор и знал уже, что дама Адель – женщина не его романа.

– У оборотней есть свои понятия о чести, – сказала она, стягивая через голову батистовую нижнюю сорочку. – Перед боем, даже если он предполагается смертельным, необходимо переговорить и объясниться.

«Разумно… Господь милосердный! – Виктор едва не вздрогнул, увидев на покатом плече женщины „лилию Калли“, и тут же перевел взгляд на Сандера. – Вот как! Значит, ты все-таки знаешь, что было вытатуировано на твоем плече! Любопытно. И даже очень! Ведь со времен восстания прошло больше тридцати лет… Впрочем…»

Кое-кто мог уцелеть в том кровавом хаосе, в котором сгинули почти все главные участники мятежа, а упертые фанатики не успокаиваются никогда. Родители или воспитатели Сандера вполне могли оказаться именно такими. И тогда выходило, что это он сам вырезал по-живому «лилию Калли» со своего плеча. Знал, что она означает, и знал, что делает. Достаточно было сейчас взглянуть на лицо Керста. На выражение этого красивого мужественного лица.

«Так-то, парень!»

– Все! – сообщила Адель, оставшись «ни в чем». – Слабонервных прошу в обморок не падать, а остальных – ждать и ничего не предпринимать до тех пор, пока я не вернусь или не погибну. Это все!

С этими словами Ада отвернулась и пошла навстречу ожидавшим в отдалении волкам. Шаг, другой, – а шла она удивительно красиво, без стыда и стеснения демонстрируя свое чудесное во всех отношениях тело, – мгновение, и ее фигура словно бы пошла вдруг рябью, стремительно теряя четкость очертаний. Еще шаг или два, и вместо Ады к изготовившимся к схватке волкам шагало странное существо, сочетавшее в себе черты волка и человека. Оно все еще оставалось прямоходящим, но голова, обзаведшаяся пастью, и конечности, больше напоминающие лапы с острыми длинными когтями, принадлежали уже миру зверей, а не людей. Еще шаг, долгое мгновение «перехода», и тело оборотня покрылось шерстью благородного бурого цвета, напоминавшего скорее о медведях, чем о волках.

– Ох, ты ж! – восхищенно выдохнула Тина. – Ай да Ада! А мы-то думали, просто стерва!

«Она не боится, – отметил Виктор, наблюдая между тем, как завершается трансформация. – Она полна восторга. Любопытно».

А из Ады, следует заметить, получилась замечательная матерая волчица, своими размерами превосходившая обычного волка чуть ли не вдвое, и значительно более крупная даже по сравнению с этими серовато-серебристыми северными оборотнями, которых при виде Ады в личине волка охватил чуть ли не экстаз, впрочем, подозрительно похожий на обыкновенную истерику.

– Чудны дела твои, Господи! – В голосе Ремта звучала сейчас ничем не прикрытая тоска. Сожаление, грусть, понимание,но мелодия холодной неизбывности оказалась сильнее всего.

– Так вот, значит, как. – А вот в голосе Сандера Керста, напротив, не нашлось сейчас и тени чувства, одно холодное разумение. Он что-то понял, что-то сообразил, сопоставив детали. Ему открылось нечто, чего он прежде не знал. И это нечто оказалось для Керста крайне важным. Но и только. Никаких чувств, один лишь холодный расчет.

«Ты пугаешь меня, парень, и это очень скверно, поскольку я не понимаю, что здесь не так».

6

– Имеются замечания по существу, или просто давно титек не видал? – Ада устала как собака, хотя и провела в волчьей шкуре каких-то жалких три часа. Солнце только-только начало сваливаться за западную линию скал, когда она вернулась в привычный человеческий облик. Но в том-то и дело: волком надо быть, а не казаться, а она тридцать лет не оборачивалась. Вот и устала, вот и повело.

«Холодно-то как! – То ли и в самом деле похолодало, то ли все дело было в переходе из бытия волчицы, защищенной от мороза толстой мохнатой шкурой, к бытию женщины, тонкая и нежная кожа которой ни хрена не греет, если без выпивки и мужика в постели. – Замерзну, к черту, и еще этот хмырь потусторонний пялится!»

Ремт смотрел не мигая – единственный, кто не отвел глаза. Даже умная девочка Тина потупилась, стесняясь при посторонних мужчинах глядеть на обнаженную женщину, а этот – нет. Ему все нипочем, словно бы и законы человеческие таким, как он, не писаны, что, впрочем, не в укор сказано. Он же и не человек вовсе.

– Имеются замечания по существу, или просто давно титек не видал? – спросила Ада, подходя к своим вещам.

– Видеть видел, – как ни в чем не бывало улыбнулся Ремт. – Но таких… таких действительно давно не встречал. Примите мой скромный комплимент, сударыня. Вы впечатляюще женственны! Что же касается вашей волчьей натуры, и при жизни, и тем более теперь – в этой, так сказать, ипостаси, – я не чувствую в себе желания сразиться с таким волком. Весьма убедительный образ, весьма!

– С каких это пор нежить боится оборотней? – поинтересовалась Ада, натягивая штаны. Ее интерес, впрочем, был почти машинальным – на большее просто недостало бы сил.

– Я не нежить. – Голос Ремта обрел твердость, едва ли не материальность. Как там говорил в былые времена Захария Фокко? Ножом по стеклу? Именно так.

– Ладно, – отмахнулась Ада. – Знаю. Не обижайтесь, дружище. Я просто чертовски устала, и на душе словно кот насрал.

– Трудный разговор? – сразу же встрял ди Крей. Этого хлебом не корми, дай только узнать чего-нибудь эдакое.

– Да уж! Непростой… У вас, кажется, есть бренди?

– Вот, пожалуйста! – Первым рядом с ней оказался, однако, не Виктор, а Ремт. – Это вас согреет! – И он протянул ей кожаную флягу едва ли не в два штофа [10]10
  Примерно 1,2 литра.


[Закрыть]объемом.

– Спасибо! – Она выдернула пробку и приложилась к горлышку.

– Кровь господня! – хрипло воскликнула она спустя некоторое время, которое потребовалось Аде, чтобы отдышаться и переварить струю жидкого огня, хлынувшего ей в горло. – Что это за зелье?

Однако в то же мгновение, когда ее вопрос обретал плоть в звуках речи, ситуация изменилась самым драматическим образом: огонь, бушевавший в желудке и пищеводе, превратился в благодатное тепло, распространившееся по всему уставшему и замерзшему телу Ады. А во рту, обожженном жидким пламенем, возникло удивительное послевкусие, да такое, что дух захватило, но уже не от ужаса, а от восхищения.

«Вишня, малина… Корица? Гранат?»

– Ну что? – усмехнулся Ремт, не без видимого удовольствия рассматривая выражение ее лица. – Проняло, или как?

– Проняло! – честно призналась Ада и, не мешкая, сделала еще пару сильных, с расчетом на будущее, глотков.

– Вы поаккуратнее с этим, – остановил ее Ремт. – Помнится, пару раз я видел, как падают от винка в обморок даже крепкие и все в жизни испытавшие наемники. Винк – солодовая водка, – объяснил он, уловив, по-видимому, ее немой вопрос. – Но секрет не в варке, хотя и это следует уметь, а в выдержке. Этот – если верить клеймам – лет тридцать провел в дубовой бочке, выстроенной из молодого, только что срубленного дерева. А это, прошу заметить, соки жизни и особый аромат, который ни с чем не спутаешь и ничем не заменишь. Ну, а последние пять лет винк настаивался в замке Линс – что в принципе странно, так как в графстве его обычно не пьют, – в бочке из вишневого дерева. Представляете, сударыня, что происходит с солодовой водкой, которую выдерживают тридцать пять лет, да еще в таких вот емкостях?

– Нектар! – честно признала Ада и, передав Ремту флягу, принялась скоренько завершать экипировку. Воздух теплее не стал, а заемный жар и растерять недолго.

– А мне можно попробовать? – спросила Тина.

«Ну, кто бы сомневался! Но как я умудрилась просмотреть такое чудо?!»

– А не развезет? – задумался Ремт.

– Пусть попробует, – бросила Ада, накидывая на плечи плащ.

– Вы дама-наставница, вам видней! Держите, миледи, но не злоупотребляйте! Глоток-два, и хватит с вас.

– Ох! – Но это была лишь первая реакция, об остальном можно было судить по выражению лица девушки.

– И как это ты такое чудо умудрился утаить? – покрутил восхищенно головой ди Крей.

– Благодарю вас, мастер Сюртук, – сухо, то есть в обычной своей манере, поблагодарил Ремта Сандер. – Это было очень своевременно.

– Так о чем шел разговор? – вернулся к главному ди Крей.

«Упорный! С мысли не собьешь!»

– О разном. – Ада посмотрела по сторонам, но волков и след простыл. Оборотни ушли, им здесь больше нечего было делать, тем более что дорога за Красные столбы им заказана. Если бы ринкампотребовалось идти за Ворота Корвина, им пришлось бы принимать человеческий облик, что в нынешних их обстоятельствах равнозначно самоубийству.

– А именно?

– Послушайте, Виктор. – Ада закуталась в плащ и посмотрела ди Крею в глаза. – Оборотни ушли, инцидент исчерпан. Зачем вам знать, о чем один оборотень говорит с другими?

– Просто любопытно.

– Любопытство не порок, – признала она. – Но большего я вам не скажу. Всему есть предел, есть он и у моей откровенности.

– Ваше право, – поклонился ди Крей, этот парень умел держать фасон.

«А сколько ему, кстати, лет?»

Непростой вопрос. На вид лет тридцать пять – сорок, на висках седина, на лице морщины. Но стариком назвать язык не повернется. Крепок, полон сил, умен…

«Кто же ты на самом деле, Виктор ди Крей?»

В чертах лица видна порода: не красив, но интересен. Воспитан. Образован. Великолепный боец. Откуда же в горах Подковы берутся такие проводники?

«Оттуда же, откуда и таящиеся в тенях,не зря же они вместе: Ремт и Виктор!»

– Давайте-ка, пойдем! – нарушил повисшую было неловкую тишину мастер Ремт. – Дело к вечеру, а нам еще переть, прости господи, и переть.

– И то верно, – кивнула Ада, соглашаясь. – Пошли, что ли, а то еще кто-нибудь «поболтать» заявится!

7

Идти пришлось весь вечер и добрую половину ночи. Хорошо хоть, с очистившегося от туч неба светила яркая луна, заливая окрестности неживым, чуть мерцающим светом, вполне достаточным, чтобы идти, не спотыкаясь. Отряд миновал Красные столбы в ранних сумерках и после полуторачасового марша по узкому ущелью с высокими стенами цвета темно-желтой охры вышел на равнину. Вернее, это было высокогорное плато, каменистое, покрытое бурыми пятнами мхов, поросшее кое-где кустарником, испещренное глубокими расселинами, по дну которых бежали стремительные ручьи, и огромными валунами, оставшимися здесь с тех пор, как во время прошлого потопа с плеча Трехглавой горы сошел ледник. Сама Трехглавая нависала над плато на юге, такая огромная, что и речи не могло идти о том, чтобы попытаться преодолеть ее по кратчайшему пути. Дорога – нигде не обозначенная, но, по-видимому, известная как минимум двум из пяти спутников – вела компаньонов на запад к перевалам Ступеней. Но до Ступеней было еще далеко, а над плато кружили жестокие холодные ветра.

Пока добрались до озера, неоригинально называвшегося Темным зеркалом, продрогли до костей, да и шли последние часы сквозь выстуженную смертельным морозом ночь. Просто негде было остановиться. Голая, словно пустая столешница, равнина, утыканная тут и там округлыми холмиками валунов, не давала никакой надежды на защиту. Оставалось одно – идти, чтобы найти подходящее место для стоянки. Вот и шли. Шли, чтобы не замерзнуть. Шагали вперед, все более чувствуя – во всяком случае, некоторые из них, – что силы уже на исходе, ведь люди по своей природе слабые существа, даже самые сильные из них.

«Даже оборотни… – устало подумал Сандер, физически ощущавший, как уходят силы: каменная равнина вытягивала их подобно вампиру, пьющему кровь. – Даже богом проклятые оборотни!»

Холод убивает – не хуже стали, старая истина. И усталость не властна только над камнем, хотя и его, в конечном счете, побеждает быстротечное время.

«Было бы несправедливо, – грезил Сандер в полусне, едва переставляя ноги по скрипящей под подошвами сапог мелкой каменной крошке. – Несправедливо… после всего… В полушаге от удачи… Здесь… В этой холодной пустыне… Что за нелепая смерть?!»

Хотелось упасть и не вставать. Свернуться клубком на голой земле под беспощадными ударами ледяного ветра, заплакать, забыться, умереть. Но они продолжали идти вперед, так и не разрушив построения, не бросив лошадей. Не останавливаясь. Не сбавив темпа. Молча. Стиснув зубы. Вперед. И в конце концов их упорство было вознаграждено. Как ни странно, компаньоны победили смерть и на этот раз: они дошли до озера. А там, на берегу, словно специально для них, расположились хаотические нагромождения скал – первая настоящая возвышенность, встреченная компаньонами на Холодном плато. На первый взгляд ужасное место – чертова поленница, никак не меньше, – однако на поверку все оказалось не так страшно, как подумалось вначале, даже, пожалуй, наоборот.

Добрели до камней, и тут вдруг в сплошной скальной стене, преградившей им путь, обнаружилась расщелина, достаточно широкая к тому же, чтобы пропустить не только людей, но и лошадей. А там несколько шагов по прямой, и сразу же поворот, закрывающий путь ветру, и другой поворот, и третий. И вдруг выяснилось, что скалы «свалены» не лишь бы как, а как бы со смыслом, потому что в глубине лабиринта нашлась и тихая площадка для бивака, достаточно просторная и в то же время совершенно защищенная от ветра, и сушняка для костра – сколько хочешь. Да и оборонять такое место куда проще, чем лагерь на открытой равнине. Так что компаньоны оказались тут не первыми, разумеется, и даже не вторыми. Много кто, судя по следам, ходил через Холодное плато. И все они – или, во всяком случае, многие – останавливались на берегу Темного зеркала на ночевку.

Говоря по совести, когда добрались до места, Сандер был едва жив. Но усталость, что давила на плечи, была не только и даже не столько физическая, хотя и этого хватало, – сколько душевная и умственная. За последние несколько дней на его долю выпало столько невероятных приключений, что переварить всю эту массу новых впечатлений, опыта, мыслей и чувств не способны были так сразу ни его разум, ни душа. Просто оказались не готовы к такого рода испытаниям – тем сильнее ударили по Сандеру Керсту холод и тяготы пути.

Однако и демонстрировать слабость было не в его обычае: и того достаточно, что он уже пару раз не совладал со своим весьма капризным, как выяснилось, организмом. Поэтому, справившись кое-как с дремотой, норовившей поглотить сознание, и предательской слабостью в конечностях, Сандер нашел в себе силы и женщинам помочь – костер взялись разводить Ада и Тина, – и подсобить проводникам, расседлывавшим стреноженных лошадей и задававшим им корм. И вот не прошло и четверти часа, как затрещали в костре горящие ветки, распространяя вокруг тепло и дивный запах можжевельника и вереска. И котелок с водой под похлебку повис над огнем на пару с видавшим виды медным чайником. А пока суд да дело, компаньоны расселись на снятых с лошадей седлах и кожаных сумах с тряпьем вокруг костра, закутались в одеяла и пустили по кругу флягу со сливовым бренди. Этот первач оказался не так хорош, как солодовая водка мастера Ремта, но людям было сейчас не до изысков.

«Людям…»– мысль эта не понравилась Сандеру, и будь на то его воля, он постарался бы запрятать ее так глубоко в недрах памяти, чтобы и вовсе не находить, но, как говорится, «мы не одни на этом свете».

– Должен сказать, вы меня по-хорошему удивили, леди де Койнер. – Фляга трижды обошла уже тесный круг примолкших путешественников, а ди Крей, по своему обыкновению, успел набить и раскурить трубку.

– Называйте меня Адой, Виктор.

– Польщен! Благодарю за честь, Ада!

– Ну и дело с концом. – Ада тоже попыхивала трубочкой и оттого выглядела еще более экзотически, чем обычно. – Вопрос, чем я вас удивила? Ведь вы же должны были давно догадаться…

– Догадаться и увидеть своими глазами – не одно и то же. Но дело, разумеется, не в этом. Судя по окрасу шкуры, вы принадлежите к одному из старших родов. Вот только не соображу, что за клан…

– Кенжи, – не без элегантности пыхнула трубочкой Адель. – Когда-то все земли от побережья до Семи Городов контролировались нами, но это было давно. Еще не построили Семь городов, и многие из тех, кто населяет ныне горы Подковы, странствовали в то время по восточным равнинам.

– Кенжи… – повторил за женщиной ди Крей, остальные молча прислушивались к разговору, боясь спугнуть удачу: не каждый день приходится слышать о таких невероятных вещах.

«И в самом деле! Черт бы их всех побрал! Лучшей темы найти не могли!»

– Ладно! – усмехнулась Ада. – Все равно ведь заглянули за занавес,да и стесняться, в сущности, нечего и не перед кем, – улыбнулась она. – Расскажу, чего уж! Только сначала дайте-ка мне, Виктор, флягу! Еще пару глотков, и за дело.

Она приняла флягу, сделала пару сильных глотков, посидела мгновение с каменным лицом, переживая «прохождение огня»,и, пыхнув трубкой, начала неспешный рассказ.

– Дело давнее, – сказала она ровным голосом, в котором слышались стоны ветра и шелест стали, рассекающей плоть. – Но были времена, когда в горах, да и не только здесь, на высотах, а везде – по всему континенту, – даже на Пыльных равнинах правили перволюди. Так называли себя те, кто пришел раньше, кто стал первым. Мы, я имею в виду клан кенжи, были среди них, оттого и считаемся старшими.Старших кланов немного, но тем больше гордость, хотя древность рода не всегда отливается в золото и власть и не гарантирует выживания. – Чувствовалось, что рассказ не доставляет Аде удовольствия, но и лишних проявлений чувств она себе не позволяла. – Со временем нас осталось гораздо меньше, чем хотелось бы. Мы редко рожаем, вот в чем штука, но зато много и с удовольствием сражаемся. Такова природа оборотней, в каждом из нас живет зверь, и это отнюдь не домашний питомец. Борьба за власть, за лидерство, за земли – вот что такое наша жизнь, да и предрассудки людей не пошли нам на пользу. Даже в Старых графствах, где живут отнюдь не только люди, а иногда и вовсе не люди, даже здесь, в горах Подковы, оборотни теперь в меньшинстве и предпочитают жизнь в тени. Так уж сложилось, и не нам менять ход вещей.

Она задумалась на мгновение, словно бы прислушиваясь к смыслу только что произнесенных слов, пыхнула трубочкой и продолжила все тем же по-видимости ровным голосом, за которым угадывалось, однако, нешуточное напряжение.

– В южной части Квеба, в так называемой Большой Доле, испокон веков из всех меняющих облик жили одни лишь волки-кенжи. Я имею в виду, что клан кенжи правил этой частью графства, да и в других местах наше влияние было велико. Иногда, как это принято у оборотней, в наши земли заходили пришлые, но никогда не задерживались надолго. Раньше или позже, но уходили все. Миром ли, войной, но уходили. Так было долго, если не всегда, но с полсотни лет назад пришла большая волна переселенцев с востока, и правило было нарушено. Ирки – клан молодой, но многочисленный и агрессивный. Им и с прежних-то земель пришлось уходить из-за войны, которую они же сами и развязали. А в горах… Ирки находились в отчаянном положении и готовы были драться до последнего. Но и в графстве ситуация сложилась в ту пору не лучшая. Вовлекать в войну людей было не с руки ни для кенжи, ни для правивших в Квебе перстов. Кво и равки, те совсем малочисленны и всегда идут за главными кланами. А ирки возьми, да предложи после нескольких кровавых схваток мир. Они объявили, что готовы принести вассальную присягу. Указали, что земли много, а оборотней мало. На равнинах человечьи дома уже давно сменили у власти династии оборотней, когда-нибудь, мол, такое случится и на хребте Дракона. Так зачем же зря лить древнюю кровь? Ну, древность их крови вызывала большие сомнения, но резон в словах клановых вождей ирков имелся. Во всяком случае, Дирк Квебский, державший клан перстов, его родич Шак из Серской доли, наш с Каспаром дед Загер и другие старейшины приняли вассальную клятву ирков, позволив им поселиться в графстве. Я тогда была маленькой девочкой, но хорошо помню, как проходил Малый совет в замке Загера. Помню и ирков, пришедших жить в Большую долю. Три родовитые семьи – на равнинах они назывались вождями – девять таборов. Всего около шестидесяти душ, но и нас во всей Большой доле хорошо, если набиралось семь дюжин…

– Дай угадаю! – прервал затянувшуюся было паузу в рассказе «неугомонный» Ремт. – Бароны Цеас…

– Знатный иркский род, – кивнула Ада. – Все так, друг мой Ремт. Все просто.

– Не думаю, – ответил тот крайне «задумчивым» голосом. – Должно быть что-то еще. Что-то существенное.

– И снова прав, – грустно усмехнулась Ада и, приняв дошедшую наконец до нее флягу, коротко глотнула бренди. – Мы, то есть кенжи, давно не охотимся на людей. Даже на войне стараемся не ворошить старое.

– Разумная политика. – Виктор взял у нее флагу, но пить не спешил. – А ирки?

– В деревнях стали исчезать люди, – вместо ответа сказала Ада. – Дети в основном, подростки, девушки. Сначала грешили на диких зверей. В лесах такое случается сплошь да рядом. Медведь-людоед, стая оголодавших волков, снежный барс, да мало ли! Но звери оставляют след. Кости, кровь…

– Оборотни тоже, – осторожно поправил рассказчицу Ремт.

– Да, – согласилась она. – Это-то и настораживало: не было следов. Пошли разговоры. Страх поселился в деревнях. И вот однажды… Ну, скажем так, я охотилась в горах. Просто охотилась! – остановила женщина встрепенувшуюся при упоминании охоты Тину. – Я шла по оленьему следу, а наткнулась на волчий. Вернее, это были оборотни, и от них несло человеческой кровью. Я даже не сразу поняла, что это такое. Неопытная была, молодая. Людской крови не лила и уж точно – не пила. Так в нос шибануло, чуть с ума не сошла. Кровь на оборотней нехорошо действует, особенно на молодых да в зверином облике. Сама, по правде сказать, чуть не озверела. Наверное, мне следовало остановиться. По-умному, не мне было ввязываться в это дело, и уж тем более не в одиночку. Но я пошла по следу и нашла охотничий замок барона Цеаса. Глупо, конечно, но кто же думает о благоразумии в молодые годы…

И снова молчание. Долгое, тяжелое.

Слушая тишину, Сандер поймал себя на мысли, что одной частью души «мечтает» о том, чтобы рассказ Ады закончился как можно скорее, потому что чем дольше длилось повествование, тем хуже ему становилось. Но другая часть его души, если иметь в виду бессмертную душу Александра цу Вог ан дер Глена, «хотела», чтобы рассказ этот длился и длился, не кончаясь никогда. Это была «сладкая боль» – мучительное чувство удовлетворения запретного любопытства.

«Да пропади ты пропадом, сучье отродье!»– воскликнул он мысленно, пытаясь избавиться от наваждения, но брань не помогла. Он и сам, судя по всему, был того же племени. Такое же Богом проклятое отродье одной из этих гуляющих по миру людей чумных сук.

– Я проникла в замок… Остальное… Хотела сказать, неважно, – усмехнулась, словно оскалилась, Адель. – Но нет, это-то и важно как раз. У них в подвалах все и обнаружились, и дети, и женщины… Отец Ольги любил нежное мясо, молодую кровь. Жуткое зрелище, если кто не понял. Я потом много чего видела и во время мятежа, и позже, но такого ужаса, кажется, не видела больше никогда. И ведь я была молодая. Психанула, а тут они! Вот и сцепились. А в замке тогда находились только родители Ольги да трое их родичей…

– Пять против одной… – выдохнула Тина.

– Ну, в общем, да, – кивнула на эту реплику Адель. – Расклад не из лучших, но ты учти, девочка, я кенжи, а они – ирки. Я раза в полтора крупнее любого из них, да еще молодая, резкая, полная дура, одним словом. Ну, и барон со сворой пообедавши были, а бой на полный желудок – хуже предательства. Сделала я их. Всех пятерых…

– Но? – спросил Ремт, сводя брови домиком.

– Новый граф только-только женился на девушке из семьи ирков… И ведь мы все-таки не люди, даже если на них не охотимся. Изгнание сочли наименьшим злом, но настоятельно не рекомендовали возвращаться.

– А что же Каспар? – удивленно спросила тогда Тина. – Он же знал!

– Знал, – со вздохом согласилась Адель. – Но ночная кукушка, детка, дневную всегда перекукует. Ты это учти, в жизни пригодится. Ну а Ольга, что тут скажешь, в то время она была писаная красавица, да и не обращается она. Не может.

«И что с того?»– но кто его знает, отчего люди говорят те или иные слова? Может быть, со смыслом, а может быть, и нет. Вылетело слово, всего-то.