Текст книги "Сумеречный клинок"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

– Тебе помочь? – спросил вместо ответа ди Крей.

– Не, сам справлюсь, подожди меня пока здесь, я мигом…

– Ремт! – позвал насторожившийся от тона его речи Виктор. – Случилось что?

– Ну, как тебе сказать… Случилось.

– Что именно?

– Девочку я по пути встретил… Ну, я имею в виду нашу девочку.

– Так, – кивнул ди Крей, полагая, что Ремт этот жест увидит. – Где?

– Ярусом выше у лестницы… Ладно, нет времени, – вздохнул Ремт. – Коротко, конспективно. Она не в себе, только я не понял, что это такое. От нее такой дух жизни идет… Ты не знаешь, но я… Как бы это объяснить? Это как запах, хотя и не запах. Ощущение живого, жизни. Понимаешь?

– Наверное, понимаю.

– Так он, дух этот, разный у всех. У тебя такой, у девочки другой… От нее так шибануло, что меня скрутило и чуть на месте не развоплотило. И она, Виктор, видит меня в темноте. И не просто видит. Почувствовала, узнала, назвала по имени. И еще… она назвала меня графом…

– А ты граф? – Вопрос, что называется, напрашивался.

– Был.

– А она откуда?

– Вот и я спросил, но ответом не удостоила, дальше пошла и как бы попрощалась. Не знаю, что там у нее и как, только она вроде помирать надумала.

– Так что ж ты молчишь! – вскричал ди Крей, услышав эту новость. – Вот ведь болван! Не мычит, не телится, а главное…

Но это он уже выкрикивал на бегу.

– Марш одеваться! – бросил он резко. – И чтоб через пять минут был наверху!

Сам он лишь прибавил шагу, что вскоре добавило ему несколько новых синяков и шишек. Иди он медленно, Виктор вполне сориентировался бы и в полном мраке. Это он умел, хотя и не помнил, где и когда этому искусству обучился. Однако на бегу рассчитывать он мог лишь на быстроту реакции и вытянутые вперед руки. Вернее, одну руку, другой ди Крей пытался контролировать стену слева от себя. Вскоре, однако, впереди во мраке появился крохотный огонек и еще через пару мгновений и десяток быстрых шагов превратился в зажженную масляную лампу, висящую на крюке возле решетчатой двери, запиравшей вход на винтовую лестницу. Решетка оказалась не заперта, и, прихватив на бегу лампу, ди Крей побежал еще быстрее. Он перескакивал через узкие, выщербленные ступени, то и дело получая тумаки и тычки от стен и низких потолочных сводов, но ничего не мог с собой поделать. Сердце звало вперед. Разум лихорадило, и мысли летели вскачь, но без порядка и смысла. Кажется, он был напуган. Возможно, его обуял страх, и чувство это напрочь отметало все доводы разума и отменяло приобретенные в былые времена – Когда? Где? – навыки бойца.

Он не заметил, как преодолел семь полных оборотов винта лестницы и оказался на следующем ярусе. Ощущение было такое, что он просто шагнул на первую ступень, и вот уже последняя из них осталась за спиной. Ди Крей прислушался. В глухой тишине подземелья до него доносились слабые звуки агонии, но Ремт, кажется, говорил, что встретил Тину у лестницы наверх, куда она в конце концов и направилась.

Виктор остановился в раздумье, но колебался всего мгновение, а в следующее – фигурально выражаясь, уже бежал дальше по следу девушки. Увы, след этот существовал лишь в его воображении. Ди Крей не мог ни увидеть его, ни почуять.

«Впрочем, так ли?»Он уловил вдруг в холодном затхлом воздухе подземелья свежую и яркую ноту, настолько чуждую запахам сырости и тления, что не заметить ее было невозможно.

«Дьявол!»

Предполагалось, что бежать быстрее он не может, но так только казалось…

Лестницы, коридоры, распахнутые двери, пятна света и тьмы – все это мелькало перед глазами, не оставляя в памяти ровным счетом никакого впечатления. Потом он вбежал в просторную кухню, под высоким сводчатым потоком которой играли огненные блики: пылали дрова в очаге, трещали смоляные факелы. Здесь царил ужасающий разгром, наводящий на мысль о нешуточном сражении, разыгравшемся в помещении буквально несколько минут назад. Во всяком случае, кровь еще не свернулась, а было ее в кухне куда больше, чем следовало ожидать, найдя здесь всего четыре трупа. Но мертвые тела Виктора пока не интересовали, он искал девочку, однако Тины здесь не оказалось.

Хрустя осколками стекла и керамики, ди Крей пересек кухню и вышел сквозь пустой дверной пролет – сорванная с петель дверь валялась неподалеку – в замковый двор. Тут тоже воевали, и, видимо, совсем недавно. Виктор осторожно ступил на булыжник, которым в основном и был вымощен двор, и огляделся. Откуда-то из глубины замка доносился невнятный шум. Возможно, там еще дрались, но здесь, снаружи, было пусто и тихо. Живые – если таковые и остались после короткой, но жестокой схватки – покинули это место, оставив лежать в лунном свете лишь исковерканные мертвые тела.

Виктор внимательно осмотрел двор. Раз, другой. Прищурился, высматривая кое-какие детали, и вдруг споткнулся взглядом о человека, лежащего у дальней стены. Увы, это была Тина: ошибиться даже в лунном свете было трудно, да и ниточка запаха «сольцы» вела именно туда.

«Ад и пепел!»Виктор не заметил и не запомнил, как оказался рядом с ней, упал на колени, даже не почувствовав боли от удара о камни, коснулся пальцами спокойного лица…

Девушка лежала на боку. Создавалось впечатление, что смерть застигла ее внезапно, но не опрокинула, вычеркнув из списка живых, а медленно и бережно опустила тело Тины на булыжники двора. Девушка стояла, а потом плавно опустилась вниз и легла на бок, словно устраиваясь спать. Виктор провел пальцами по ее щеке до уголка губ и вздрогнул от неожиданности. Вопреки очевидности девушка была жива. Она действительно спала, погрузившись в глубокий, но, похоже, здоровый сон. Как это возможно с таким количеством «сольцы» в крови – а доза, судя по запаху, должна была стать смертельной, – ди Крей не знал. Но это были такого рода незнание и непонимание, какие он готов был принять с радостью и благодарностью.

– Беда-то какая! – Голос Ремта за плечом раздался внезапно, то есть совершенно неожиданно, и это многое могло бы сказать о состоянии ди Крея, но Виктор, как видно, и раньше вполне умел маскировать свои слабости. Умел, имел опыт, был подготовлен к переживанию внезапных событий.

Он не вздрогнул и не обернулся к Ремту, оставшись в той же позе, что и за мгновение до появления напарника: стоял на коленях рядом со спящей Тиной и гладил кончиками пальцев ее лицо.

– Да нет, – сказал Виктор тихо. – Ничего страшного не случилось, она просто упала в обморок, а теперь спит.

– Спит… – В голосе Ремта прорезалось недоверие. – Ты на цвет кожи внимание обратил? А пахнет от нее чем?

– Она спит, – твердо прекратил разговор на эту тему Виктор. – Что здесь происходит?

– Не знаю, – задумчиво ответил Ремт. – Держи вот!

Виктор обернулся. Мастер Сюртук стоял рядом – одетый и во плоти – и держал в руках трофейные мечи.

– Держи, не помешает. – Ремт протянул один из них ди Крею. – Девочка убила двоих. Цели посетителей были недвусмысленны, но и смерть… Одному она перерезала горло кусочком лезвия бритвы. Мне приходилось знавать людей, вполне владеющих этим искусством, и это были совсем не те люди, с которыми ты захотел бы дружить. А второму она вырвала кадык. Пальцами… Ты бы так смог?

– Но это, – кивнул ди Крей на мертвые тела, разбросанные по двору. – Не ее рук дело. Тогда чье?

– У нашей девочки завелся сильный покровитель…

– Возможно, – не стал спорить Виктор. – Или у хозяев появился достойный враг.

– Ладно! Понял! – кивнул Ремт. – Бери девочку и сваливайте из замка. А я огляжусь пока, сориентируюсь и выясню, нельзя ли нам вернуть наше оружие и вещи, да и лошадьми разжиться… Ждите меня милях в пяти к западу. Где-нибудь на милю выше дороги. Договорились?

– Вполне! – Не раздумывая далее, ди Крей поднял девушку, взвалил ее на плечо и пошел искать выход из замка.

Замок был хоть и небольшой сравнительно, но старый и оттого страшно запутанный в плане, слишком много всего было достроено, перестроено или выстроено наново за прошедшие века. Тем не менее ди Крей нашел все-таки открытые ворота во внешнем – рыночном – дворе. Здесь тоже не осталось никого живого, но у коновязи под навесом беспокойно переступали ногами, похрапывая и отфыркиваясь, несколько лошадей. Седла и упряжь были развешаны тут же, на деревянных костылях. Личные вещи прибывших – седельные сумы и дорожные мешки – были аккуратно сложены на длинной скамье у стены. По-видимому, гости прибыли всего полчаса-час назад и не успели еще устроиться в замке более основательно.

«Ночные гости… Кому открывают ворота замка после вечерней трубы?»

Ди Крей огляделся, внимательно подмечая малейшие детали и одновременно вслушиваясь в звуки ночи. В результате он решительно отстранил соблазн мгновенного бегства и, уложив Тину на чей-то брошенный у стены плащ, принялся за дело. Он споро оседлал трех лошадей, нагрузил их, не разбираясь, переметными сумами, седельными сумками, плащами, оружием, попавшимся под руку, дорожными мешками. Затем уложил все еще крепко спящую Тину на одну из лошадей, прихватил ремнями и повел свой маленький караван прочь.

Ворота остались полуоткрыты, подъемный мост опущен, но некого было спросить, что здесь произошло. Впрочем, покидая замок лорда де Койнера, Виктор пришел к выводу, что прибывших ночью людей в замке ждали, оттого и нарушили все писаные и неписаные правила. И зря в общем-то, потому что именно с вновь прибывшими в замок и вошла смерть.

«Вот ведь как бывает…»– однако к Виктору все это сейчас отношения не имело. Он покидал замок без свидетелей и любопытных глаз, глядящих ему вслед. Во всяком случае, очень на это надеялся…

5

Что ей снилось, она не запомнила. Возможно, не снилось ничего. Просто ночь вошла в ее душу, и тьма затопила разум. А потом она проснулась, вернее, очнулась от сна.Так, наверное, будет правильнее, поскольку Тина словно из омута выбралась, вынырнув на поверхность воды, к свету и воздуху. Оттого и сердце билось заполошно, и дыхание, сорванное, не сразу восстановилось.

– Проснулась? – спросил откуда-то сверху ди Крей, и Тина открыла глаза, одновременно прислушиваясь к своим ощущениям.

Она находилась на поляне в лесу. Горел костер, над которым в чугунном котелке уютно и вкусно побулькивало какое-то варево, остро пахнущее мясом, грибами и зеленью. В стороне паслись стреноженные, но не расседланные лошади, а сама Тина лежала на шерстяном плаще, пахнущем незнакомым мужчиной, и вторым таким же, но с иным запахом, прикрытая. Ночь выдалась свежая, это Тина поняла сразу, как только определилась с тем, как ей тепло и уютно.

– Где мы? – спросила она, садясь на своем импровизированном ложе. – И где все остальные?

– Остальные – это, вероятно, мастер Сюртук? – улыбнулся ди Крей.

До этого он сидел рядом с Тиной, а теперь встал.

– Ну да. – Она начала припоминать предшествующие пробуждению события. – Где мы? Я вышла во двор, там…

«И там был он!»

Сейчас она отчетливо вспомнила незнакомца с белыми, словно у альбиноса, волосами и его странные слова, но рассказывать о нем не стала.

– Я нашел тебя во дворе, – мягко сказал ди Крей. – А сейчас мы в лесу, милях в трех от замка на запад. Хотелось бы, конечно, быть подальше, но мы ждем Ремта. Придет, поедим и в путь. Кушать хочешь?

– Не знаю…

– Ну и ладно, суп все равно еще не готов, но тебе следует попить. – И, достав откуда-то из-за себя, он протянул Тине кожаную флягу.

– Но это же вино! – удивленно воскликнула она, открыв пробку и поймав носом винные пары.

– Верно, – кивнул ди Крей. – Но тебе, девочка, именно красное вино теперь и надобно. «Сольца» – коварный яд, он в крови долго сидит. Водой не вымоешь, а вот красные вина…

«Сольца!»

– Откуда вы…

– По запаху, по образу действия, по цвету кожи и белков глаз. Ты что же, думаешь, я в первый раз такое вижу?

«Я приняла три больших кристалла! Один кристалл – бодрость, два – буря, три – красивая смерть…»

– Я приняла три кристалла, – призналась она.

– Знаю, – кивнул ди Крей. – И кстати, спасибо, что не соврала.

– Я… Почему я не умерла?

– Хороший вопрос, но…

– Но у вас нет ответа? Или не хотите об этом говорить?

– И то, и другое, и бог знает что еще, – вздохнул ди Крей. – Не знаю. Нет у меня однозначного ответа. Есть противоядия… Что-то могло оставаться в твоем теле многие годы, ожидая, пока понадобится. Ты же травница, не так ли? Вдыхала разное, в руки брала, с едой и питьем проглатывала. Иди узнай теперь, что за смеси возникали в твоем желудке? Слыхал я про такое, у фармацевтов, у знахарей да ведунов случается. Они, конечно, чаще мрут от неудачных поступков и непродуманных действий, но бывает и наоборот. Копится в них нечто, и вдруг раз – а оно уже здесь. Неведомое и прекрасное… Н-да…

– А что еще? – рассказ ди Крея звучал логически безупречно, но что-то мешало согласиться именно с такой трактовкой событий, и, кажется, не одной только Тине.

– «Синяя соль» убивает только людей, во всяком случае, тех, что относятся к материковой расе…

– Я похожа на островитянку? – нахмурилась Тина.

– За океаном есть и другие земли…

– Где-то на юге.

– Почему же, на западе тоже.

– А еще?

– Не люди.

– А я? Я похожа на вампира или оборотня? Или на этих, как их, фейри, фурри?

– Это не одно и то же, – усмехнулся ди Крей. – Бывают феи – на дальнем западе их называют фейри, а бывают фурри, но это как бы животные, и ты на них не похожа.

– А на кого я похожа?

– А это зависит от ответа на один мой вопрос, на который ты, разумеется, можешь не отвечать.

– Спрашивайте!

– У тебя есть знакомая фея?

«Глиф! Он думает, что Глиф фея, но это не так! Или так?»

Что она, в конце концов, знала о феях? Ничего определенного. И что с того, что у Глиф нет крылышек? А кто сказал, что обязаны быть?

«Да я ее и не рассматривала ни разу, может, под платьем прячет?»

Впрочем, Глиф утверждала, что принадлежит к народу рафаим, но могла ведь и соврать.

«А может быть, я ее вообще неправильно понимаю?»

– Не хочешь, не отвечай! – повторил ди Крей, прерывая затянувшееся молчание.

– Возможно.

– Это неуверенность в сообщаемом факте или игра в слова?

– Я не знаю, кто она, но, возможно, что и фея.

– Если она фея, то ты «принятая»,а это уже не человек, ну, не совсем человек.

– Что значит «принятая»! – удивилась Тина, впервые, кажется, услышавшая такое странное определение.

– «Принятые» феями, – ей показалось вдруг, что ди Крей рассказывает что-то такое, чего и сам не знал еще минуту назад. Это было глупо, конечно, так думать, но кто-то из древних сказал по такому именно поводу, «интонация не лжет».Вот его голос и не лгал, хотя обычно проводник следил за своим языком и ничего лишнего не говорил, даже не намекал. И тем не менее это был отнюдь не первый случай, когда ди Крей проговаривался в очень непростой мелодике своей речи. Тина такие вещи замечала сразу и никогда не забывала, хотя и могла отложить на потом. Это называлось – «игра в умолчания». Она возникла в голове Тины как-то сама собой, но у нее, впрочем, были отменные учителя: Теа, Дитта, Чермита, да и жизнь подходящая. А смысл игры вот в чем. Даже когда человек не врет, он все равно что-то утаивает, недоговаривает, придерживает при себе. Угадать, что остается за скобками разговора, это и есть истинное искусство игрока. Странно только, что, играя в «умолчания» не год и не два, отправившись в поход, Тина об этом своем искусстве совершенно забыла. Все стало вдруг так увлекательно, чудесно и загадочно, жизнь обрела такую полноту, что совершенно не интересно показалось угадывать, кто и о чем не рассказал…

– «Принятые» феями, – между тем объяснял ди Крей, – взятые ими под покровительство, в друзья или возлюбленные, принятые в их круг. И да, они перестают быть людьми. В известном смысле, разумеется, но тем не менее.

– И каков же этот смысл? – осторожно спросила Тина.

– Ну, например, их не убивает «сольца», – пожал широкими плечами ди Крей.

– Я почти умерла! – возразила Тина.

– Но не умерла. – Ди Крей отмел ее возражение вежливо, но недвусмысленно.

– Я потеряла сознание.

– В первый раз.

– Так что же мне делать?!

– Ровным счетом ничего, – улыбнулся проводник. – Не понимаю, чем плохо быть «принятой»?

– А чем хорошо? – нахмурилась Тина.

– У «принятых» долгий век, им не страшны чума и холера и большинство ядов… Что тебя смущает, девочка? Разве так важно быть, как все?

– Как все?

– А что еще?

– Не знаю, – честно призналась Тина.

– Вот и я не знаю, – еще шире улыбнулся ди Крей.

– А я знаю! – сказал голос из темноты.

– И не пытайся! – отмахнулся ди Крей. – Я тебя уже минут десять слушаю. Лошади громко дышат.

– Вот ведь животины клятые! – Из темноты в круг света, отбрасываемый костром, вышел Ремт Сюртук, ведя в поводу лошадей с обернутыми тряпьем копытами.

– Успел? – спросил ди Крей, подходя к мастеру Сюртуку. – Что там?

– Ваш меч, сударь! – улыбнулся в ответ рыжий проводник и протянул ди Крею меч в ножнах.

– Спасибо, Ремт. – Ди Крей принял оружие, обнажил клинок до половины, коротко взглянул на опаленную сталь и вернул ее в ножны.

– Не за что, не за что! – Но, говоря это, мастер Сюртук уже повернулся к Тине. – Ваш тесачок, милая леди, я тоже прихватил. Но есть у меня для вас одна совершенно специальная вещь… – Он подошел к первой из лошадей и отвязал от седельной сумы продолговатый предмет недвусмысленного вида. – Вот, барышня, прямо под вашу нежную ручку и под ваши, простите, конечно, за выражение, фехтовальные приемы, – и, размотав мешковину, он достал на свет длинный кинжал в кожаных ножнах. – Вот!

Тина встала с земли и подошла к Ремту.

– Держите, барышня!

– Ох, какая прелесть! – не удержалась Тина, едва вынув кинжал из ножен.

Он был великолепен, длинный узкий обоюдоострый клинок из стали, отливавшей в свете костра пурпуром и кобальтом. Своей длиной он напоминал короткий меч, отделкой – изящную дамскую безделушку. Однако это была не игрушка, а настоящее, без дураков, оружие: отличная острая сталь, которой можно и колоть, и рубить, крестообразная гарда, защищающая руку, удобная – с накладками из резной кости – рукоять.

– Чуток подточить, и будет резать даже железо! – ухмыльнулся довольный произведенным эффектом Ремт.

– Знатная вещица, – улыбнулся ди Крей. – Как раз в масть мечу мэтра Керста.

– Ох! – А вот клейма-то она, захваченная видом подарка, и не приметила, а зря: «наковальня и перо» Риддера придавали клинку особый «аристократический» шик.

– Из оружейной де Койнера? – поинтересовался Крей.

– Как можно! – всплеснул руками Ремт. – Я что, тать ночной, чтобы уважаемого человека грабить? Ужас, что говорите, мастер ди Крей! Оно понятно, рыжего обидеть – что два пальца, извините, барышня, за выражение, обсосать!

– Вы забываетесь, граф! – Тина и сама не знала, что на нее нашло, но что-то накатило, и…

– Ох! – отступил от нее на шаг мастер Сюртук. – Миллион извинений, вельможная госпожа! Тысяча поклонов, кавалерственная дама! Бес попутал! Помутнение нашло! Изволите велеть зарезаться или удавиться?

– А у вас получится?

– Боюсь, что нет… Значит, помните.

– Помню, – согласилась Тина. – Но, увы, не все. Вы… Вы ведь не вполне человек?

– Да уж куда там… – Плоть исчезла, и перед Тиной предстал Ремт Сюртук как он есть.

– А знаете, – сказала Тина через мгновение, – так даже лучше.

– Не поймут-с…

– Тоже верно, – согласилась Тина. – Но, мастер Ремт, я точно помню, что увидела тогда что-то еще… Ведь вы на самом деле граф?

– Простите, милая леди, но мне не хотелось бы обсуждать этот момент.

– Ох, извините! – сразу же стушевалась Тина. – Я не хотела вас обидеть!

– Пустяки! Вопрос закрыт! – своим обычным радостным тоном сообщил мастер Сюртук. – Вам надо поесть, обоим, – усмехнулся он. – И в путь. Мы отстаем от поезда лорда де Койнера на двое суток. По горам нам его не догнать, а по дороге опасно.

– Но если идти ночью… – высказала предположение Тина.

– То у нас будет почти в полтора раза меньше времени, чем лорд тратит на дневной переход.

– Однако мы пойдем налегке, – напомнила Тина.

– И догоним де Койнера через два дня, – кивнул ди Крей. – Вернее, через две ночи, если очень постараемся.

– Мы постараемся, – пообещала Тина.

– Значит, в окрестностях замка Зейт, – сказал Ремт Сюртук.

– Именно там, – подтвердил Виктор ди Крей.

– А как мы освободим даму Адель? – спросила Тина.

– Дайте ввязаться в сражение, сударыня, – ухмыльнулся рыжий проводник, – и мы поглядим, что можно с этим сделать!

6

Восьмой день полузимника 1647 года

В Але говорят: «свинья и лошадь не строят общих планов, у них разные пути».Так и случилось: ди Крей и Сюртук, возможно, и могли выйти в дорогу той же ночью, но Тина, как выяснилось, сильно ослабла, а после сытной и вкусной еды еще и осоловела. Единственное, на что она оказалась способна, это продержаться пару часов в седле, пока проводники запутывали следы и уводили их маленький караван подальше от разгромленного замка. Со слов Ремта, живых в крепости не осталось, но вскоре наступит утро, и кто-нибудь наведается в замок. Или из деревни, или с тракта, или охотники вернутся с холмов. В любом случае вскоре следовало ожидать погони, вернее, поисков злоумышленников, и на такой случай имело смысл сделать все, чтобы их троих никто не нашел. Поэтому и двигались беглецы не вдоль тракта, а взяв несколько дальше к югу. Идея была проста, как хлеб и вода: с одной стороны, ты можешь срезать значительный кусок петляющей туда и сюда дороги, просто поднявшись к югу и спустившись к северу чуть западнее своего прежнего пути, а с другой стороны, маршрут беглецов был отнюдь не очевиден, и если не оставлять явных следов, то пойди найди их теперь во всех этих просторных лесах и горах.

Двигались почти до рассвета, так что Тина, едва способная держать глаза открытыми, смутно помнила, как добрались они до какой-то укромной лощины, спрятавшейся среди поросших лесом сопок. Ди Крей, прекрасно понимавший, по-видимому, в каком она состоянии, снял Тину с лошади, постелил ей под кустом давешний плащ, уложил на него, обращаясь с ней, как с малым ребенком, подложил под голову какой-то узел, накрыл другим плащом и оставил спать. Так что того, как разбивали бивак, Тина уже не запомнила, погрузившись в сон без сновидений.

Разбудила ее Глиф. Где обреталась пигалица все это время, Тина не знала. Преклонив колено перед лордом де Койнером в тот памятный день, девушка выпустила Глиф «на волю», и потом – даже и в узилище – очень волновалась, опасаясь, чтобы с крошкой не случилось ничего плохого. И вот Глиф нашлась, как, впрочем, и прежде, сама собой.

– Девочка! – щекотно шептало прямо Тине в ухо крошечное создание. – Девочка! Девочка! Де-во-чка! Не спись! Про…сн…и…сь!

Длинные слова или не давались Глиф вовсе, или требовали от нее невероятных усилий.

– Не ори! – шепнула Тина и, открыв глаза, попробовала определиться с тем, где она и как. Получалось, что голова – несмотря даже на злоупотребление «сольцей» – ясная, и память работает «как родная».

Тина находилась в каком-то укромном месте – деревья, кусты, огромные ледниковые валуны и покатое плечо сопки неподалеку, – вероятнее всего, в той самой лощине, куда привел их на рассвете ди Крей. А сейчас солнце, перевалив через дневной перелом, склонялось к западу. Света, впрочем, вполне хватало. Это все еще был день, а никак не вечер. Маленький костерок почти не дымил, а языки пламени едва виднелись в пронизанном солнечными лучами воздухе. Было тихо, тепло и уютно. Тихонько «переговаривались», пофыркивая, дремлющие среди деревьев лошади, потрескивали едва слышно веточки в костре, попыхивал парком медный чайник, подвешенный над огнем. А вот ди Крей, сидящий у костра, был похож на статую. Недвижим, безмолвен…

«У тебя есть знакомая фея?»– спросил тогда ди Крей.

«Я не знаю, кто она», – ответила Тина.

«А что, если он нас услышит?»

– Тсс! – шепнула она и, подняв руку, подхватила кроху с плеча, побыстрее спрятав ее под полу плаща.

После этого она потянулась, «просыпаясь», и села на импровизированной постели. Ди Крей оглянулся через плечо, посмотрел на Тину коротко, усмехнулся, найдя, по-видимому, ее вид обнадеживающим, и кивнул, здороваясь.

– Доброе утро, милостивая госпожа!

– И вам того же, господин ди Крей! Однако солнце в третьем послеполуденном часу, не так ли?

– Утро наступает тогда, когда наступает.

– Хорошо, – не стала спорить Тина. – Как скажете. А на завтрак у нас что?

– Окорок, сыр и хлеб, вино и травяной чай.

– Вы? – нахмурилась Тина, которую почему-то смутила мысль, что ди Крей копался в ее вещах.

– Ни в коем случае! – поднял перед собой ладони уже полностью обернувшийся к Тине ди Крей. – Ваших запасов, милостивая госпожа, я не касался. Даже не заглянул в ваш мешок, хотя соблазн, чего уж таиться, был. Но я оказался выше этого, – улыбнулся он. – Лес полон чудес, а этот в особенности. Реликтовые леса Подковы похожи, но только похожи на леса равнин.

Тут он был прав. За время пути через горы Тина успела обратить внимание на то, что не все представляющиеся – на первый взгляд – знакомыми растения на самом деле являются тем, чем кажутся. А разнообразие трав, цветов, мхов и папоротников вообще поражало воображение. Половины этих растений Тина не знала вовсе, а многие другие помнила только по гербарию.

Книга была большая – ин-фолио – и очень толстая, в темном с вытертой позолотой кожаном переплете. На каждой странице помещались аккуратно вклеенное высушенное растение, лист, цветок, стебель, реже – корешок, цветной рисунок этого растения, выполненный с удивительным мастерством и даже изяществом, и описание: приметы, места произрастания, особенности сезонных изменений и, разумеется, способы применения, иногда много, а иногда – нет. Тина вспомнила страницы… Тончайший, высочайшего качества пергамент, запах сухих растений, ровные строчки каллиграфически выписанных букв, изумрудная зелень, золото, киноварь и кобальт, сурик и охра рисунков, тихий голос, называющий растения и рассказывающий…

«Что?»

Воспоминание пришло как бы ниоткуда, словно история без начала и конца. Ни того, где находилась эта чудная книга, ни того, кому принадлежал голос, Тина не помнила.

– Что-то случилось? – построжал лицом ди Крей.

– Да нет, – отмахнулась она, надевая на губы улыбку. – Ерунда. Вспомнилось просто… Я могу отойти?

– Разумеется, миледи, – кивнул несколько успокоенный ее словами проводник. – Идите туда, – показал он рукой. – За тот валун. Там безопасно, и никто вас не потревожит…

– Спасибо, господин ди Крей!

Тина встала, подхватила лежавший, как тут же выяснилось, все это время рядом с ней мешок и пошла в указанном направлении. Обойдя огромный валун, для чего пришлось преодолеть довольно густой орешник, она оказалась на тихой полянке, со всех сторон укрытой от посторонних глаз кустами и деревьями, а от врагов – будь то люди или звери – крутыми каменными стенами. В довершение всех чудес здесь протекал ручеек, бравший начало из крошечного водопада, так что Тина могла не только облегчить наконец ощутимо отяжелевший мочевой пузырь, но и умыться. Ну а отдаленность и уединенность этого укромного местечка позволяли к тому же накоротке пообщаться с Глиф.

– Где ты была? – строго спросила Тина, поставив живую куколку на камень перед собой.

– Была! – радостно улыбнулась кроха. – Была! Была! Там! Тут! Там! Тут! Один… – Она пригорюнилась и моргнула, словно собиралась заплакать. – Один! Совсем! Один! Беда, беда, о-гор-чение! Плакать! Го-ло-си-ть!

– Ты пряталась в замке?

– Замок? – удивилась девочка. – Ключ? Дверь… – Она явно была дезориентирована.

– Крепость! – попробовала помочь Тина.

– Боль-шой! Сильный! – обрадовался ребенок. – Креп-кий!

– В большом доме!

– Дом… – задумчиво повторила Глиф. – Жить, по-жи-вать… Боль-шой! Ог…ог…ог…ром…ный! Так?

– Да! – Тина уже и не верила, что они с этим когда-нибудь разберутся. – Да! Дом! Большой! Ты там была?

– Была, – кивнула девочка, – сплыла! – Улыбка расцвела на ее крохотных губках.

– Где ты пряталась?

– Много слов, – нахмурилась Глиф.

– Ты пряталась?

– Да!

– Где?

– Там! Там! Там!

– Черт!

– Где? – оживилась девочка.

– Где, где! У иволги в гнезде!

Вообще-то присловье было более чем неприличное, и его, наверное, не следовало произносить вслух, тем более при ребенке, но проблема взаимопонимания начинала выводить Тину из себя.

– Не понять, – моргнула кроха. – Не знать, не вни-мать. Плакать. – И она на самом деле заплакала. И следует заметить, это было просто душераздирающее зрелище. Девочка в красном платьице стояла на камне и заливалась огромными слезами, подвывая в такт мелко вздрагивающему тельцу. Ужас!

– Ну, что ты! Что ты! – встревожилась Тина. – Перестань! Ну не плачь. Я не хотела тебя обидеть.

– Нет! – возразила сквозь слезы Глиф. – Хотеть, мочь!

«Возможно, ты права: хотела и смогла. Но вопрос, откуда ты об этом узнала? Или ты играешь со мной в какую-то свою детскую игру?»

– Там, – сказала она осторожно. – В доме. В большом доме. Там были люди. Солдаты. Мечи. Много, – незаметно для себя она перешла на лаконичный, чтоб не сказать плохого слова, стиль Глиф. – Их убили. Все умерли. Понимаешь? Неживые. Все! Кто их убил?

– Убил, – повторил ребенок. – По-бил… Раз-рушил. Раз-бил! Глиф! Ура! Ура! Глиф! Силь-ный! Могучий! Всех! Не всех. Не так. Так. Не успеть. О-по-здать. Дру-гой! При-хо-дить. Смот-реть. Bop-чать! Чу-жой! Говорить. Глиф понять не мочь. Слова не слова. Страх! Ужас!

– Кто это был? – вскинулась Тина. – Кто?

– Такой-такой! Ме-ня-ю… ю… щ… ий…

– Меняющий? – подсказала Тина.

– Себя… Мне. Тебе. Себя на.

– Ся? – переспросила Тина, пытаясь понять, о чем, собственно, речь? – Меняющийся?

– Так! Так! – обрадовалась Глиф. – Такой! Пришел! Страх! Ужас! Пожар! Война! Прятать. Себя! Глиф! Не ура! Ура нет. Ничего нет! Плохо! Я он никак. Он мно-го. Глиф ма-ло! Нет. Он здесь, я там. Все.

– Ты его видела?

– Слова! Видеть! Не знать. Не внять. Не принять.

– Ты испугалась? – Вопрос напрашивался, но Тина никак не могла понять, стесняется ли этот странный ребенок своего страха, или наоборот?

– Да! – честно ответила «Дюймовочка» Глиф. – Ужас! Страх!

– У него белые волосы? – А это была всего лишь догадка, случайная идея, произнесенная вслух.

– Волос? – переспросила Глиф. – Голова? Да! Да! Бе-лый! Бе-лый. Длинный.

«И что же здесь правда? И сколько ее? И о чем мы на самом деле говорим?»