Текст книги "Сумеречный клинок"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА 9
Птица удачи

1

Двенадцатый день полузимника 1647 года

Он очнулся от крика неясыти. Птица подобралась так близко, что впору удивиться или испугаться, но Керст находился не в том состоянии, чтобы «углубляться в детали».Так что все произошло несколько иначе: неясыть заорала над самым ухом, и он очнулся, чувствуя себя слабым и больным, но отнюдь не испуганным.

«Кажется, это становится традицией…»Сандер снова был скорее болен, чем здоров, и порядком дезориентирован. Он напрочь не помнил, что с ним случилось и отчего висит он теперь мешком на чьем-то крепком плече.

– Я… – сказал он, пытаясь что-нибудь рассмотреть в плотной тьме, окружавшей его со всех сторон.

– Тише! – шикнула на него «неясыть». Вернее, осадила его дама Адель, в приглушенном голосе которой Сандер Керст с удивлением обнаружил определенное сходство с криком разбудившей его птицы.

«Какого черта?!»И тут он окончательно пришел в себя. Вернулись и чувства.

Сандер понял, что висит на плече одного из проводников – рыжего Ремта Сюртука – и что вместе с дамой Адель они прячутся в зарослях у подножия огромной крутой скалы. Именно из-за этого довольно светлая ночь показалась ему вначале тьмой кромешной. На самом деле вокруг было темно, но не настолько, чтобы не рассмотреть этого дикого места и дамы Адель, успевшей, что характерно, расстаться с ручными и ножными кандалами.

– Где мы? – спросил он, переходя на шепот. К слову, на этот раз речь далась ему гораздо легче, чем пару секунд назад, и вообще…

– Спасибо, Ремт, – добавил он еще через мгновение, оценив изменения, происходящие с его организмом. – Вы можете меня отпустить, я чувствую себя вполне прилично.

– С удовольствием! – И мастер Ремт без церемоний свалил Сандера с плеча на землю, на корни дерева, больно ударившие в ребра, на колкую каменную мелочь, заставившую «взвыть» от боли плечо, грудь и бедро.

– Ох! – вскрикнул Сандер, едва не лишившийся от удара дыхания.

И в этот момент где-то слева – метрах, надо полагать, в трехстах на восток, если верить обманщице луне, – прокричала другая неясыть.

«Тина?»– удивился Сандер.

– Идемте! – скомандовал Ремт. – Нас ждут. Быстрее.

«Ну, быстрее так быстрее».Подавив стон и желание помянуть в полный голос всех святых и их треклятые добродетели и пороки, Сандер поднялся на ноги и, не мешкая, поспешил за Ремтом и Адой.

Пройдя с десяток шагов сквозь редколесье подошвы холма, Сандер оглянулся и понял наконец, что провал в памяти распространяется на изрядный, по-видимому, период времени и на многие события, имевшие место быть в это время. Дело в том, что он совершенно не помнил, как попал в это место, как не помнил и того, что это за грозный замок возвышается на вершине скалы. Последнее, что он помнил, это тракт, по которому лорд де Койнер конвоировал арестованную по обвинению Ольги фон Цеас Адель аллер’Рипп в стольный город Квеб, в прежние времена отчего-то именовавшийся Старгородом. Вот это Сандер помнил наверняка, но все остальное…

«Гед Йерман… Ули Фейдинх… Поединок?»Что-то смутное ворочалось в памяти: оскорбление, взгляд Ады, разговор с Каспаром де Койнером, кровавые отсветы огня на обнаженной стали клинков…

Все это выглядело более чем странно, как и то, что теперь Ада очевидным образом оказалась свободна, но как это случилось, что этому событию предшествовало и куда подевался лорд де Койнер со своей чертовкой женой и немалым отрядом рыцарей, слуг и домочадцев, по-прежнему было покрыто мраком забвения. А Ремт между тем уводил их маленький отряд через все более густеющий лес на восток, туда, где пряталась неясыть по имени Тина.

«Чудны дела твои, господи!»

Но не расспрашивать же спутников теперь, когда они – втроем – уходят крадучись от замка в дикие леса! Для того чтобы понять, что они беглецы и им следует сохранять максимальную скрытность передвижения, не надо было знать предысторию. Все и так было ясно. Почти.

«Почти», – согласился мысленно Сандер с очевидным, когда навстречу им из-под деревьев вышли Тина и де Крей. Кажется, за эти дни – «Дни? И сколько же дней я отсутствовал?»– девушка успела подрасти еще как минимум на пару дюймов. Во всяком случае, сейчас она доставала уже макушкой ди Крею до уха, а ведь Виктор, как ни крути, считался – и по праву – мужчиной высоким. Да и вообще выглядела она в лунном свете…

«Нет, – покачал он мысленно головой. – Ее не назовешь хорошенькой, и уж тем более не красавица! Но она, черт побери, превращается в интересную и привлекательную женщину. Или это я просто привык?»

– Все?! – спросила Тина. – Ну и слава богу! Давайте скорее! Приближается рассвет, а нам еще идти и идти!

– Девушка дело говорит! – поддержал Тину Ремт. – Побежимте скорее, а то неровен час… – сделал он «страшное» лицо. – В общем, вы уж меня извините, дамы и господа, но очко играет!

Далее вопрос не обсуждался, и все тут же устремились в глубь леса за взявшим на себя роль проводника ди Креем. А там, метрах в пятидесяти от места встречи – на маленькой лесной полянке или, скорее, прогалине, – обнаружились стреноженные, но не расседланные лошади.

«Целый караван! – удивился Сандер. – Да еще и с поклажей, седлами, сбруей… И откуда все это взялось, если раньше ничего этого не было?»

2

В полдень сделали привал. Как ни спешили они поскорее покинуть негостеприимные пределы графства Квеб и в особенности окрестности замка Линс, человеческая природа – во всяком случае, некоторых из компаньонов – брала свое, да и лошади утомились. Так что, едва перевалив через поросшую редким кедровником вершину очередного вытянутого с востока на запад холма, они разбили бивак. Отсюда уже хорошо было видно устье ущелья Сгоревшей сосны, куда они сейчас и держали путь, но расстояния в горах обманчивы: кажется, вот только спустись с холма по южному склону, да пройди чуток на восток, и вот оно – ущелье. Но нет, идти туда и идти, всю оставшуюся часть дня тащиться, да, пожалуй, и завтра с утра – если, конечно, вставать на ночевку – часа четыре уверенного хода будет. И это при условии, что не встанет на пути бурелом, речка, переполненная дождевой водой, или, не дай бог, провал. Тогда на обходы да переходы и весь день уйдет. Но все это впереди, а пока решили сделать короткий – на час, не более – привал, чтобы дать отдых лошадям, да и самим посидеть чуток, подкрепиться чем бог послал – то есть конской колбасой, овечьим сыром и гречишными лепешками, – попить, поговорить.

– Что это было? – спросил Сандер Керст.

Судя по всему, вопрос этот занимал господина частного поверенного не первый час, но ночью, да и позже – то есть на ходу – спрашивать было некого, неудобно, а то и опасно. Теперь же в самый раз.

– Это вы о чем, сударь? – сразу же обернулся к Сандеру Ремт, он снова был самим собой: улыбчив, глуповато-прост, незатейлив.

«И ведь как актерствует! – почти с восхищением подумал Виктор. – Просто любо-дорого посмотреть! А ведь когда-то…»

О да! Когда-то – и не так чтобы давно – Ремт Сюртук был совсем другим. Впрочем, тогда он еще был человеком.

– Что это было? – спросил Керст.

– Это вы о чем, сударь? – оборачиваясь, вскинул рыжие брови Ремт Сюртук.

– По-видимому, мэтр Керст обращается ко мне, – ответила Адель аллер’Рипп. – Ведь так?

– Наверное, – пожал широкими плечами Керст. – Ведь в то время в лагере де Койнера находились только вы и я. Итак, что это было и что я пропустил?

– Если вы думаете, что это один и тот же вопрос, вы таки ошибаетесь, любезный, – осклабился временно рыжий напарник ди Крея. – Это два вопроса!

– Не юродствуйте, Ремт! Чего уж теперь! – устало отмахнулась дама Адель, она уже вполне вернула себе прежнюю уверенную манеру поведения, но Виктор видел: что-то произошло с ней за прошедшие дни. Что-то значительное, серьезное, меняющее внутренний мир человека. И это отнюдь не были ни арест, ни ожидание суда и приговора. Уж такие-то вещи Виктор, кажется, умел различать всегда. Смог и теперь.

– Как скажете! – сухо ответил Ремт и отвернулся.

– Не обижайтесь! – Адель встала и, подойдя к Ремту, положила руку на его плечо. – Нам ли обижаться друг на друга!

– Вы правы. – Ремт встал и, обернувшись к Аде, протянул руку. – Погорячился. Мир?

– Разумеется, – улыбнулась Ада, протягивая руку навстречу.

– Вы уже закончили с любезностями? – раздраженно поинтересовался Керст. – Может быть, вернемся к моим двум вопросам?

– Экий вы нетерпеливый, – покачала головой Ада. – Ведь видите же, мы с мастером Сюртуком выясняем отношения. А может быть, это любовь? Откуда вам знать, не объясняемся ли мы теперь в любви?

– Я рад за вас, сударыня. – Керст не поддался на провокацию, что скорее говорило в его пользу, чем наоборот. – Вы нашли подходящее время и место, продолжайте, пожалуйста! Не смею вам мешать.

Он демонстративно отхватил кинжалом кусок колбасы, твердой, словно дерево, и выкопченной до темно-коричневого с кровяным отливом цвета, и впился в нее крепкими белыми зубами.

«Молодец!» – отметил Виктор, не любивший – во всяком случае, в нынешней своей ипостаси, – когда люди начинают заедаться без всякого видимого повода. А Сандер Керст ничем, кажется, даму Адель не задевал, так что попытка «отыграться на постороннем»за какие-то свои, никак с этим «посторонним» не связанные неприятности показалась Виктору излишней.

– Ремт, друг мой! – сказал он, вставая. – Как смотрите, не прогуляться ли нам между делом по окрестностям? Проведем рекогносцировку, если не возражаете.

– Отнюдь, друг мой Виктор! – На лице Ремта возникло выражение, именуемое обычно «смешанными чувствами».Тут были и некие, возможно, и не оформившиеся пока в конкретные формы, опасения, и доля скепсиса, и, условно говоря, «смирение перед неизбежным».

– Прошу прощения, сударыня, – поклонился он Аде. – Дамы и господа! – короткий поклон Тине и Сандеру. – Труба зовет! Идемте же, Виктор, и исполним свой долг!

Вряд ли кто-нибудь из присутствующих понял, что здесь происходит, но Виктор не мог не отметить, что «Ремт» не потерял и малой доли своей не раз и не два отмеченной даже и выдающимися свидетелями феноменальной проницательности.

– Итак? – спросил Ремт, когда они удалились от лагеря на достаточное для разговора тет-а-тет расстояние.

– Я знаю, кто вы, – сказал Виктор, ощущая известную меру облегчения. – Я не знаю, маршал, как это возможно, но вы – это вы.

– Маршал…

– Маршал Герт де Бройх граф д’Альер.

– Как вы узнали? – В этом вопросе было больше озабоченности, чем удивления.

– Я вас вычислил, – усмехнулся Виктор. – Знаете, граф, как это бывает: слово здесь, слово там, жест, реакция на невинную шутку. Это похоже на то, как складывается мозаика.

– Что ж, – сдержанно поклонился Ремт Сюртук, одновременно снимая с рыжей головы свой вполне дурацкий котелок. – Снимаю шляпу перед вашей проницательностью, сударь. Мы знакомы?

– Это тот вопрос, который я хотел задать вам сам.

– Увы, – развел руками Ремт. – Я вас не помню, сударь, хотя, видит бог, это ни о чем не говорит. Я не помню никого. То есть помню, но только формально, по именам. Вот, помнится, у меня была жена. Ее звали Трёй. Еще любовница Агнесса, и еще одна – Клара… Впрочем, судя по всему, я был тот еще ходок, но, уверяю вас, Виктор, я не помню о них ничего, кроме имен. Как они выглядели, как целовались… Все исчезло вместе с моей бренной плотью. Кстати, вы не в курсе, как именно я умер? Последнее, что я помню, – подготовка к битве. Дело происходило в окрестностях города Корн. Была ночь. Наутро нам предстояло сражение с императорской армией. У маршала Агнуса было вдвое больше кавалерии и втрое больше пехоты. Исход битвы представлялся очевидным, и мы – нас было трое в палатке: я, герцог Захария Фокко и барон Рох фон дер Гайхенгердт – поклялись умереть, но не отступить… Итак?

– Постойте, граф! – нахмурился Виктор, понимая уже, что по случаю наткнулся на некое крайне важное обстоятельство. – Вы сказали Захария Фокко? Герцог носил на плече «лилию Калли»?

– Вы правильно поняли, Виктор, – кивнул маршал. – Меня этот момент в рассказе нашего уважаемого мэтра Керста, надо отметить, тоже сильно удивил. Ведь если Захария был там и тогда со мной, то велика вероятность, что он не пережил сражение. Но тогда он не может быть отцом Тины, ведь дело происходило почти тридцать лет назад. Однако он мог и уцелеть… В этом случае ему ничто не мешало зачать Тину, но вот ее права на титул в этом случае… Да и не мог он погибнуть во время войны с чинками. Кто бы взял его в армию после открытого участия в мятеже сектантов?

– Есть еще одна тонкость. – Ди Крей помолчал мгновение, размышляя над тем, стоит ли озвучивать некоторые детали той давней истории. – Захария Фокко – сын Надин Риддер. И более того, велика вероятность, что он бастард императора Якова.

– Что ж, если так, уцелев в сражении, он мог избежать казни. Ведь Агнус приходился ему родным дядей, а император – кузеном…

– Да, так могло случиться, – согласился Виктор. – Маршал Агнус… Он сделал все, чтобы сохранить вам жизнь, граф, но Людвиг Верн был непреклонен. Вас обезглавили в военном лагере Агнуса Риддера через три дня после сражения.

3

Четырнадцатый день полузимника 1647 года

Ди Крей оказался прав, не в первый уже раз, впрочем, доказав, что он опытный и знающий свое дело проводник. И хотя чем дальше, тем больше Тина сомневалась в том, что Виктор провел всю свою жизнь в горах Подковы, его знание хребта Дракона и Старых графств не вызывало сомнений. Вот и на этот раз, едва взглянув с вершины холма на далекий еще, но такой, казалось бы, близкий вход в ущелье Сгоревшей сосны, ди Крей сразу же сказал, что «видит око, да зуб неймет»:хорошо, мол, если завтра к солнечному перелому дойдем. Так и вышло. То одно, то другое – разлившийся ручей, старые промоины, бурелом, – все время что-нибудь мешало им достигнуть ущелья, заставляя то идти в обход, то искать переправы. И погода снова испортилась. Похолодало, почти весь день тринадцатого накрапывал противный холодный дождик. Тем не менее Виктор и Ремт неизменно были в авангарде, находили дорогу и вели отряд вперед. К ущелью вышли уже в сумерках, но бивак разбили, лишь серьезно углубившись в узкую с высокими обрывистыми склонами долину, в одной из больших пещер западной стены. Ущелье здесь шло почти точно с севера на юг, но, по словам того же ди Крея, в скором времени должно было повернуть на восток, чтобы еще позже снова устремиться на юг, впрочем, уже гораздо выше того места, где путешественники находились теперь.

Ночевка прошла спокойно. Даже костер разожгли, так как Ремт Сюртук, ходивший на разведку и наверняка использовавший при этом нечеловеческие свои способности, заверил компаньонов, что погони «не слышно и не видно». Во всяком случае, лесистые холмы, оставленные путниками на севере, были, по его утверждению, безлюдны, что выглядело вполне логично. Либо погоня так и не собралась, либо ушла в другом направлении. И в самом деле, только сумасшедший отправился бы теперь – в преддверии зимы – в горы, не имея теплой одежды, продовольствия и необходимого снаряжения. А о том, что все это у беглецов есть, узнать так быстро обитатели замка Линс просто не могли.

– Погляди-ка, девочка! – тронула Тину за плечо дама Адель. – Вот она, Сгоревшая сосна.

Сосна оказалась узнаваемой, но без хвои и совершенно черной, словно ее высекли из цельного куска каменного угля. Она была высока – метров десять, пожалуй, – и стояла ближе к восточной стене ущелья, по ту сторону быстрого ручья, совсем немного недотягивающего до звания реки.

– Говорят, молния ударила, – объяснила дама Адель. – Лет сто с небольшим назад. А до того, рассказывают, другая была. Стояла то ли чуть ниже, то ли чуть выше по течению. Тоже одинокая и тоже сожженная небесным огнем. Стояла, стояла и вдруг в один миг рассыпалась. Мне старик из местных охотников рассказывал, будто бы сам видел. Твердая была, словно камень. И простояла чуть ли не двести лет. А потом подул ветер, и не так чтобы буря или ураган – просто ветер, и сдул напрочь, развеял, как мягкий пепел. А на следующий год вот эта сгорела. И так уже тысячу лет или больше, но правды, разумеется, не знает никто, хотя в Квебе есть несколько летописей и хроник, так там записи еще с допотопных времен сохранились. По ним выходит, сгоревшие сосны в этом ущелье испокон веков стоят, а отчего так и зачем, не знает никто.

«Ну надо же! – удивилась Тина. – Самое настоящее чудо, а мы стоим и так вот запросто на него смотрим. Невероятно!»

И в этот момент природную тишину утра, украшенную шелестом ветерка в кустарнике да приглушенным говорком ручья на перекате, разорвал резкий крик. Звук был сильный, долгий, и не поймешь сразу, кричит ли это неизвестная птица или человек – женщина с высоким горловым голосом. Тина вздрогнула и почти машинально перевела взгляд на старый каменный дуб, росший неподалеку от того места, где она остановилась, но уже по эту сторону ручья. В его ветвях…

«Господь всеблагой!»

В кроне дерева, уже принявшей цвета осени, но все еще не облетевшей, на толстой ветке сидела невероятная птица. Размером со взрослого горного орла, только с золотисто-рыжим оперением, а вот голова у нее была человеческая. И да, это была женщина невозможной, божественной красоты. Черты ее лица были совершенны, но как бы – холодны, лишены чувства. Глаза – Тина видела их отчетливо – цвета меда, а длинные волосы отливали благородной бронзой.

Крик прервался. Настало мгновение глубокой тишины, а потом женщина-птица запела. У нее был гортанный, как бы клекочущий высокий голос с сильным носовым оттенком.

–  Таэа нойя э е э байра…

«Небеса ликуют, жизнь полнит воды и камень гор…»Птица пела, используя старую речь, сплетая легкие и емкие слова в косы изысканных фраз. Ее пение было великолепно. Оно пленяло и уводило за собой в далекое далеко сказочных миров, где не властен Вседержитель и где не смог он отменить древние законы и укротить силу древних богов. Здесь гремели первозданные громы, и исполинские молнии Первых дней били в еще не уснувший камень континентов. Воплощения природных сил резвились в водах и небесах, и перволюди выходили из недр Матери Земли навстречу новорожденным Солнцу и Луне…

– Тина! Тина! Проснись, девочка! – Крик дамы Адель прервал чудный сон. Грезы развеялись, и Тина обнаружила себя по-прежнему стоящей напротив Сгоревшей сосны.

– Что?! – спросила она, оглядываясь в поисках дуба и женщины-птицы. – Где?

Но не было поблизости никакого дуба, и никто не пел, сидя в его ветвях, лишь шелестел усилившийся ветер в кустарнике да клекотала быстрая вода на камнях переката.

– Я… – Она почувствовала, как просыпается от зачарованного сна «Дюймовочка» Глиф, путешествовавшая в ее кармане. – Я…

– Это была птица Аюн, – тихо сказал ди Крей. – Вещая птица заветных времен. Вот уж не думал, что сподоблюсь встретиться с таким чудом.

– Я тоже. – Голос Адель звучал хрипло, но она, судя по всему, вполне себя контролировала.

– А я думал, это все сказки. – Ремт был задумчив, и Тина, знавшая его тайну, полагала, что понимает отчего. – Впрочем…

Что он имел в виду, так и осталось неизвестным.

– Какого цвета у нее перья и волосы? – Вопрос ди Крея удивил Тину, и она не сразу нашлась с ответом.

– Не разобрал! – с сожалением признался Ремт Сюртук.

– Кажется, светлые. – Похоже, Сандер Керст не был до конца в этом уверен, но предположения не утаил.

– Определенно темные! – возразила Адель.

– Не скажу! – пискнула на старой речи Глиф. – Мы все видим, как есть.

– Ну, я где-то так и предполагал, – хмыкнул Ремт.

– Мне она показалась рыжеватой. – Ди Крей тоже говорил неуверенно.

– Да что вы такое несете! – вскричала донельзя удивленная их ответами Тина. – У нее были золотисто-рыжие перья и волосы цвета красной бронзы.

– Рыжеватая, – задумчиво кивнул ди Крей. – Но это не важно! – отмахнулся он от какой-то своей мысли. – Миледи, птицу Аюн отчетливо видели только вы, и это означает, что пела она исключительно для вас, а мы все были лишь счастливыми свидетелями чуда.

– Для меня? – не поняла Тина.

– Для тебя, девочка, – улыбнулась Адель. – Поверье утверждает, что птица Аюн всегда пророчит лишь для одного. И только ему открывает свой истинный облик. А пророчит она только удачу, так уж у нее заведено.

4

Семнадцатый день полузимника 1647 года

В конце концов ущелье Сгоревшей сосны, а оно оказалось весьма протяженным, вывело компаньонов на маленькое плато, расположившееся выше зоны лесов. Здесь уже не встречались ни сосны, ни кедры, тем более не росли на этой высоте дубы и буки. Только низкие кустарники, вереск, жесткие травы да мхи. Стало по-настоящему холодно, так что ночью вода замерзала в котелке. Кое-где среди валунов и обломков скал виднелись белые, искрящиеся на свету пятна, но снег здесь прошел дня два-три назад. Сейчас же погода стояла холодная, но сухая, и небо сияло прозрачной синевой. Ни облачка, ни тучи. Простор и безмерная высота.

– Ну, вот и Ладонь Зар’ака, – сказал ди Крей, когда, вывернув из-за скал, тропа вывела их на плато. – Полдня пути прямо на запад, а дорога здесь должна быть удобная, без помех, – и мы у Ворот Корвина. А уже за ними, как он и сказал, – последние слова Виктор произнес с особым выражением, – Холодное плато. Там будет сложнее: дорога дрянь, да и долгая, путаная. Хорошо, если в три дня одолеем, а ветер на Холодном плато такой, что вымораживает до костей. Оттого оно так и называется, это плато. Там и летом-то нежарко, особенно ночью, ну а в зимнюю пору – вообще адские погреба!

Ди Крей был странным человеком. Он то говорил как философ, то превращался в истинного лесника – кондового горского проводника, человека простого и как бы незатейливого. Вот только Тина видела, чувствовала – он куда сложнее. Однако если Виктор что и скрывал, делал он это не во зло, не с намерением навредить ей ли, кому другому. Просто у него, как, впрочем, и у остальных компаньонов, имелись свои непростые резоны и секреты, разглашать которые он не обязан. Да и ей, Тине, лезть в чужие дела не следовало. Есть и есть, пусть так и остается. Но какие бы тайны ни скрывал спокойный взгляд ди Крея, человек этот вызывал у Тины скорее симпатию, чем простую и, в общем-то, равнодушную по своей природе дружественность дорожного попутчика.

– «Ворота Корвина»? – переспросила Тина, вглядываясь в подернутую легкой дымкой даль. На мгновение ей показалось, что завеса раздвинулась и она видит две высокие красные скалы-колонны, как бы обрамлявшие проход в новое ущелье, узкую щель, рассекающую сплошной скальный массив, взметнувшийся на добрую сотню метров вверх и протянувшийся на юг до плеча могучей горы и на север – до головокружительного провала в никуда.

– Это те скалы? – спросила она ди Крея. – Вот те – красные?

– Красные? – Виктор посмотрел туда, куда указывала Тина, и обернулся к ней. – Ты видишь красные столбы?

– Нет, – мотнула головой Тина. – То есть да. Нет, конечно! Черт! – воскликнула она, окончательно запутавшись. – Я их увидела… Или мне показалось, что увидела? Красные, высокие, а между ними узкая темная щель…

– Ворота Корвина, – кивнул ди Крей, не спуская с нее взгляда. – Так они и выглядят. Но я их не вижу, слишком далеко. Подумайте об этом на досуге, миледи, это стоящая тема для размышлений.

«Да уж…»

Иногда он обращался к ней на «ты», а иногда – на «вы», и было невозможно сказать, когда он иронизирует, а когда – серьезен.

– Что там? – спросил, подходя к ним, мэтр Керст. Сейчас была его очередь вести за собой караван вьючных лошадей.

– Плато Ладонь Зар’ака, – объяснил, подходя вдоль цепочки лошадей, Ремт Сюртук. – Пять-шесть часов пути, и мы войдем в Ворота Корвина. Я к тому, что, если не топтаться, а поспешить, успеем затемно и до Холодного плато добраться, и найти в скалах у Темного зеркала удобное место для бивака. Это значит, чтобы самим на холодном ветру не пропасть и лошадей не погубить.

– Там действительно так холодно? – поинтересовался Сандер.

– Там ужасно, – счастливо улыбнулся Ремт.

– Но ведь другие проходят.

– Летом.

– Ну и сейчас еще не совсем зима.

– Не совсем, – согласился Ремт. – Но нам хватит.

«Особенно тебе», – мысленно вздохнула Тина.

– Особенно мне, – тихо добавил Ремт, но она его расслышала.

«О чем это ты?»– удивилась девушка, но ничего, разумеется, не сказала, даже бровью не повела. Однако запомнила, отложила в памяти до лучших времен.Не без этого.

– А вы, юная леди, замерзнуть не боитесь? – Но во взгляде Керста не вопрос, а нечто совсем другое, новое, появившееся недавно, буквально несколько дней назад, и пока Тиной не разгаданное.

– Я как все, – пожала она плечами и пошла прочь, оглядывая открывшуюся справа вересковую пустошь, но Керст не отставал.

– Хорош верещатник, – сообщил он без тени улыбки, как бы вполне всерьез.

– И чем же он так хорош?

И в самом деле, пустошь – она пустошь и есть, хоть вереском заросла, хоть кустарником, что в ней хорошего?

– Красиво!

«Красиво? Возможно. Но блекло и печально. Впрочем, на вкус и цвет…»

– Любуйтесь, Сандер, – улыбнулась она, оглядываясь. – Ни в чем себе не отказывайте!

Рассказ Ады о событиях в лагере лорда де Койнера удивил Тину и заставил задуматься. Она уже видела Керста в деле и не сомневалась – для этого, собственно, и не было никакой причины, – что Сандер храбрый и умелый боец. Однако Ада утверждала, что он дрался так же быстро, как и тогда, когда на них напал Охотник, но более всего встревожил Тину неожиданный обморок Керста, случившийся чуть ли не сразу после поединка. Да это и не обморок был вовсе, вот в чем дело. Обморок, сиречь синкопа, может случиться, что бы там ни говорили невежды, и у крепкого, сильного мужчины. Это не исключительно девичье недомогание, отнюдь нет. Всяко бывает: на солнце перегрелся, жирного переел, крепкого перепил… Однако у Керста как будто бы не было предвестников – ни дурноты, ни слабости, ни зевоты, – да и без сознания он оставался не минуты и даже не часы. Трое суток – не игрушки, таких обмороков, кажется, и не бывает никогда.

«Но тогда что?»

И снова вспоминалась толстая книга-гербарий из затянутого дымкой забвения Тининого детства.

Три доли сушеного зверобоя, гран – чистеца, можно и свежего, четверть золотника настоя портулака… пустырник… маралий корень… цвет абрикоса и базилик камфорный… сирения…

«Не может быть! – думала она, идя по едва различимой тропе. – А если и вправду? Но мне-mo что? Пусть другие печалятся, а я тут ни при чем!»

Но выходило, что при чем. И это ее тоже тревожило. Не стоило ей влюбляться в такого типа, как Сандер. И вовсе не из-за обморока этого сраного, следствия которого могли поколебать многих и многих, но не Тину. Ее беспокоило «второе дно» Керста, неявное, но ощущаемое почти на пределе чувств. Что-то там было в душе Сандера, что-то, что, скорее всего, не понравилось бы Тине, дай он ей туда заглянуть.

«Но, может быть, я все это придумала?»

И такое возможно. Историю про лису и кислый виноград не зря рассказывают: человеку всегда легче отказаться от того, что ему не нравится, чем наоборот.

5

– Мы не одни. – Ремт всего лишь первым сказал это вслух.

«Его право, не так ли?»

– Вот и мне так кажется. – Виктор уже несколько минут чувствовал на себе чужие взгляды, а моментами, казалось, ощущал и «одышливое» дыхание бегущих трусцой волков.

«Почему они не нападают?»

– Как думаешь, почему они не нападают? – спросил Ремт.

Иногда создавалось впечатление, что покойный маршал читает мысли, но это было не так, просто Герт де Бройх был на редкость умным сукиным сыном. Был таким при жизни, остался и после смерти, что бы там с ним на самом деле ни произошло.

Как вы?.. – осмелился спросить несколько часов назад Виктор.

Не знаю, – с явным сожалением ответил маршал. – Само как-то случилось. Там, вы ведь понимаете, о чем я говорю? Так вот, там все совсем не так, как здесь. Многое случается, потому что случается, и ты сразу понимаешь, что это правильно, хотя и не знаешь, отчего так и зачем.

– Я думаю, онине охотятся, – предположил Виктор.

– Возможно, – согласился Ремт. – Но скоро мы это узнаем наверняка. За ворота волки не пойдут, ведь так?

– Да, – согласился ди Крей. – Полагаю, правила все еще действуют даже и на этой высоте.

«Им и не надо туда идти. Достаточно перехватить нас перед Красными столбами…»

– Может быть, у девочки есть горькая пыль? – предположил Ремт.

– Может быть, у мальчиков есть ножи? – вопросом на вопрос ответил Виктор.

Он догадывался, что все это неспроста, хотя не знал – и откуда бы? – что здесь не так. Но одно он мог сказать более или менее уверенно: речь шла не о стае, в какую обычно сбиваются волки, а о ватаге, какими ходят оборотни. Разумеется, он мог и ошибиться, волки держались в отдалении, не давая себя толком рассмотреть. Но это-то и настораживало.

«Черта здесь, черта там, и помилуй боже, если зверь похож на кошку, да еще и мяукает, отчего бы не предположить, что это кошка и есть?»

Итак, возможно, и скорее всего, это оборотни. По минимуму пять, максимально – до дюжины. Опасны до чрезвычайности: были бы обычные волки – сошли всем скопом за одного Охотника. Но дюжина оборотней-вервольфов – это противник не для трех мечей и двух «недоделок».

«Впрочем, как минимум один из нас эту встречу переживет…»

Птица Аюн не обещает удачи впустую. Во всяком случае, так говорят. Хотелось верить, что говорят неспроста и неошибочно. Тогда у Тины появлялся шанс.

«Что за странная девушка? И что мне за дело, как там у нее все получится?»

Но удивительное дело, мысли о Тине наполняли его память странно-тревожными, хоть и неразборчивыми образами. Прошлое не желало расставаться со своими секретами, но что-то в нем, в этом прошлом, откликалось на какие-то штрихи – знать бы еще какие – во внешности девушки, на ее голос и манеру говорить, на рост и ловкость и, вероятно, на многое другое. Словно бы образ Тины входил в резонанс с чем-то глубоко упрятанным в памяти ди Крея, забытым, скрытым под пеленой забвения, но неутерянным, по-прежнему существующим в нем.

– Волки! – вскрикнула вдруг Тина, шедшая несколько позади. – Смотрите! Смотрите! Там волки!

Виктор обернулся и быстро взглянул на остальных членов отряда. Керст явно встревожился и сейчас озабоченно озирал дальние кустарники, а вот Адель как будто и не удивилась.

– Волки, – кивнула она, отвечая Тине. – Экая невидаль! Мы же в горах, девочка. Где же волкам и жить, как не в горах?

– Я не думаю, что это обычные волки, – мягко возразил ей Ремт, остановившийся рядом с ди Креем.

– Знаю. – Адель бросила на «проводника» внимательный взгляд и сразу же перевела его на волков. Те как раз вышли из укрытия и показали себя людям. Возникало ощущение, что они того только и ждали, чтобы о них заговорили, но это, разумеется, являлось ошибочным мнением.