Текст книги "Q"

Автор книги: Лютер Блиссет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 47 страниц)

ГЛАВА 19

Антверпен, 14 марта 1538 года

– Так я и стал Гертом из Колодца.

Матис от души веселился, слыша это нелепое прозвище, но его грела и мысль, что наша популярность в народе была заслуженной, а отнюдь не плодом случайного успеха. В общем, для него ничто никогда не происходило случайно, все имело свое объяснение в рамках Промысла Божьего. Объяснение, сильно отличающееся от внешней стороны явлений, которые были понятны нам, избранным. Он считал баптистов избранниками Господними. Это предприятие стоило довести до логического конца, грандиозного и бесповоротного. Мой Иоанн[32]32
  Намек на Иоанна Крестителя.


[Закрыть] из Харлема знал Гофмана – тот лично крестил его – и читал нам его пророчества. Близился назначенный день, день искупления и отмщения. Но я почти сразу понял, этот булочник сделал иной выбор, чем старина Мельхиор: он хотел сражаться в этой битве, и еще как. Он ждал лишь знамения Божьего, чтобы объявить войну грешникам и прислужникам беззакония. У него был собственный план: объединить всех баптистов и повести их опустошать этот мир – мир рабства и проституции, на которые стоящие у власти хотят обречь их на веки вечные. Да, но как узнать избранных? Матис постоянно повторял, что Христос выбрал своих помощников и апостолов из бедных рыбаков, наплевав на торгующих в храме. Поэтому все дело в доходе, проклятом доходе голландских торговцев. Такие люди выбирают, какую веру им исповедовать, лишь на основе собственных интересов, что превращает их в наших смертельных врагов. Чем сильнее вера связана с догматами и ритуалами, не подлежащими никакому обсуждению, тем привлекательнее она для них. В конечном итоге единственная причина, по которой они не сочувствуют римской церкви, – в том, что ее величайший паладин, император Карл, задавил их налогами и захотел хозяйничать в Нижних Землях, как в собственном доме, не давая развиваться их хозяйству. Не важно, что многие богатые торговцы придерживаются благой веры: благой веры – как часто повторяет мой пекарь из Харлема – недостаточно, нужна истинная. Если бы было достаточно лишь благой веры, не понадобилось бы искупления: «Благая вера не исключает ошибок: многие благоверные евреи кричали: „Распять его!“ Благая вера – идея Антихриста».

Но еще более удивительным было, как Матис разоблачал лицемерие священников и докторов, читающих Библию с университетских кафедр и амвонов: эта злосчастная теология, опирающаяся на «нравственную честность» и «порядочность», часто и охотно используется лишь властями. «Евангелие, напротив, превозносит бесчестных, в нем обращаются к продажным женщинам и сводникам, не к раскаявшимся проституткам, а к шлюхам, какие они и есть на самом деле, к преступникам из всех сточных канав и выгребных ям земли». Призывы к честности и морали были, по его мнению, внесены в религию Антихристом.

По этой причине именно среди простого народа: ремесленников, нищих, уличной голытьбы – мы и найдем избранных, тех, кто страдает больше других и кому нечего терять, кроме участи отверженных миром. Именно в них может сохраниться искра веры в Иисуса и его неминуемое возвращение на землю, потому что положение этих людей ближе к предпочтенному Им образу жизни. Христос выбрал обездоленных: шлюх и сводников? Значит, именно среди них мы и должны вербовать капитанов для этой битвы.

– Каким он был? Я хотел сказать, каким человеком был Ян Матис?

Неназойливый вопрос Элои звучит лишь вечером, после дня, посвященного работе в огороде и улыбке Катлин.

– Он был самым решительным и одержимым безумцем из всех, кого я когда-либо встречал. Но это было до того, как мы отправились в Мюнстер. Он был достаточно силен и решителен, чтобы сожрать Гофмана вместе с его отрицанием насилия. Если старина Мельхиор был Илией, то ему бы следовало стать Енохом, вторым свидетелем наступления Апокалипсиса. Я видел, как проявилась его сила, когда некий Полдерманн, голландец из Мидделбурга, заявил, что именно он и есть Енох. Матис вскочил на стол и принялся клеймить и проклинать собравшихся там братьев. Любому, кто не признает в нем истинного Еноха, суждено вечно гореть в огне преисподней. После этого он вообще не раскрывал рта целых два дня. Его слова оказались настолько убедительными, что многие из нас заперлись в комнатах без пищи и воды, моля Бога проявить милосердие. Лишь одно доказывало его силу, ораторские способности и решительность – он всегда побеждал. Возможно, ему самому это было пока не ясно, но я уже понял: Ян Матис стал самым страшным конкурентом Гофмана, а кое в чем даже превзошел его – в способности вызывать ярость бедняков. Я знал, что, если бы он научился направлять народную ярость, он действительно стал бы капитаном войска Божьего и смог бы перевернуть весь мир вверх дном, сделав последнего первым и вызвав колоссальнейший катаклизм, возможно последний для этой разжиревшей северной провинции.

Он прибыл в Амстердам с женщиной по имени Дивара, совершеннейшим созданием, которое он ревниво прятал от посторонних глаз. Ходили слухи, что в своей стране он был женат на старухе и что он бросил ее, сбежав с этой девочкой, дочерью пивовара из Харлема. Так что у Еноха было свое слабое место, там же, где у большинства мужчин, посредине между коленом и сердцем. Эта женщина всегда пугала меня, даже до того, как стала королевой, пророчицей, великой шлюхой короля анабаптистов. У нее в глазах всегда было нечто ужасное – невинность.

– Невинность?

– Да. Та, которая может заставить сделать практически все, она может убедить тебя совершить самое страшное и беспричинное преступление. Эта женщина вообще не плакала, ее никогда и ничто не огорчало… Невежественная девчонка, не знавшая даже, какое белое у нее тело, и именно поэтому ставшая еще более опасной, когда, наконец, узнала об этом.

Но только гораздо позже я научился по-настоящему бояться эту женщину. В первые месяцы тридцать второго у нас было множество других проблем, которыми стоило заняться в первую очередь. Помимо всего прочего, это было связано с тем, что наша тайная проповедь – наш призыв к новым рекрутам – пришла в противоречие с Состоянием бездействия, провозглашенным Гофманом. Тогда до нас дошел слух, что вскоре германский Илия прибудет в Голландию, чтобы посетить нашу общину, и Матис понял, что ему придется выступить против учителя, если мы хотим, чтобы братья пробудились и присоединились к нам. Это была смертельная схватка: Гофман обладал авторитетом пророка, хотя и весьма потускневшим. Но в крови Яна Харлемского тоже горел огонь.

ГЛАВА 20

Амстердам, 7 июля 1532 года

– Нет! Нет! Нет! И еще раз нет! – Голос возносится высоко над толпой. – Еще не пришло время возобновлять крещения! Заняться этим в настоящий момент означает бросить вызов двору наместника императора в Голландии и привести нас всех на эшафот. Вы этого хотите? Кто возвестит о сошествии Господа на землю, если все вы кончите, как бедный Шлепмастер вместе с его сподвижниками?

Он не ожидал, старый добрый швабский Илия, что встретит подобные возражения: он надеялся, мы примем его, как отца родного, а вместо этого… И вот, с побагровевшей рожей, противореча самому себе, он распаляется во гневе.

Енох нимало не смущается, его остроугольная бородка устремлена на противника: один пророк против другого – в притчах об Апокалипсисе ничего не говорится по этому поводу. Он смотрит ему в глаза с легким намеком на улыбку.

– Я знаю, что мученичество не напугает брата Мельхиора, я знаю это потому, что никто больше него не страдал от ссылок и лишений, связанных с поиском доказательств нашего учения. – Продуманная, эффектная пауза. – Чего он боится – так это того, что в течение нескольких часов, не дав нам времени скрыться или хотя бы отправить письмо, власти Гааги выследят нас и, застав врасплох, захватят. – К этому моменту он уже завладел всеобщим вниманием. – Но сколько нас здесь? А мы когда-нибудь задавались этим вопросом? И чем мы готовы рискнуть ради Судного дня? Заверяю вас, братья, что с Божьей помощью мы опередим мечи безбожников, возможно, это и есть предназначенное нам послание, знамение, предвещающее Суд Божий.

Гофман, обиженный, борется с переполняющей его яростью.

Матис продолжает наступать:

– Это правда: они могут преследовать нас, наводнять наши ряды своими шпионами, узнавать наши имена, наши убежища. Ну так что же, почему мы должны останавливаться только из-за этого? В Библии сказано, что Христос узнает своих святых. Петр в своем письме побуждает верующих ускорять приход дня Господнего. – Он цитирует по памяти строки, которые мы и без того прекрасно знаем: – «Мы ждем новых небес и новой земли, где воцарится справедливость». Кроме того, Иоанн подтверждает: «Кто от Бога, тот слушает слова Божии. Вы потому не слушаете, что вы не от Бога». Но как услышат нас праведники, если мы не будем говорить с ними?! Как мы отличим дух истинный, дух Божий от ошибок, если не выйдем в поле для открытой битвы?! Как мы сделаем это, если у нас не хватает мужества сражаться, проповедовать, доставляя им послания надежды, бросая вызов указам и законам человеческим?! Мы должны стать еще более изощренными, чем они! Или мы, возможно, считаем, что, лишь сочиняя теологические трактаты или красивые слова, сможем выполнить свое предназначение?! – Голос возвышается, становится железным, слова – как удары молота по наковальне. – До каких пор, братья, до каких пор святые апостолы будут выставлять нас на стражу против Антихристов, против фальшивых пророков и соблазнителей, которые в последний час будут неистовствовать на земле, отвлекая избранных от выполнения их миссии?! Нашей миссии. В Евангелии говорится: «Праведный верою жив будет; а если кто поколеблется, не благоволит к тому душа Моя». Адский пламень, который готовят для нас, братья, во всех Нижних Землях, чтобы запечатать нам рты и помешать тем, кто готовит поле битвы для Пришествия Христа и Нового Иерусалима! А мы должны лишь склонить головы и ожидать удара топора?!

Он играет своим голосом. Это иступленная музыка взрыва: звук начинается где-то вдали, рикошетом отдается в утробе и неожиданно обрывается. Собратья разделяются: харизма Илии против пламени Еноха – души сгорают в огне.

Гофман встает, качая головой:

– День прихода Господа уже близок. Это подтверждается множеством знамений, и прежде всего властью беззакония, которое так жестоко преследует нас и в Германии, и здесь в Голландии. Вот почему наша задача – ждать, оставаясь лишь свидетелями. Ждать Христа, да, братья, силу, которая заставит склониться страны и народы и уничтожит зло на веки вечные. Брат Ян, – он обращается к одному Матису, – ожидание не будет долгим. Тьма отступает, а истинный свет уже сияет на небе. Иоанн говорил нам: «Возлюбите не мир, а вещи в нем!» А также и Павел.

Мы должны остерегаться впасть в грех гордыни, стать смиренными и ждать, братья, ждать и терпеть, храня мир в наших рядах. – Взгляд в нашу сторону. – Это случится уже скоро. Без сомнения.

Матис: глаза сузились как щелки, кажется, он перестал дышать.

– Но время уже пришло! Сейчас! Сейчас Христос призывает нас к действию! Не завтра, не в будущем году, сейчас! Мы столько говорим о повторном пришествии Господа, что не замечаем – он уже здесь, это случилось, братья, и, если нам не удастся войти в Его Царствие, оно исчезнет, а мы и не заметим этого, погрузившись в свои теологические трактаты. – Он подскакивает к окну, когда он распахивает его, открывая вид на окраины Амстердама, у меня по спине пробегает дрожь. – Чего нам ждать, почему бы не уничтожить весь этот Вавилон, этот бордель торговцев, чтобы избавиться от него? Давайте же призовем из народа избранных, чтобы объединиться и с оружием в руках начать битву за слово Божье.

Гофман торопится – он взволнован:

– Подобные мысли приведут к гражданской войне! Мы же не к этому призываем!

Стеклянный взгляд Матиса фиксируется, становится убийственным; ответ готов – шипение змеи:

– Это ты так решил.

Две группировки, как взрывом, разбросаны в разные стороны. К этому моменту совершенно ясно: они разделились. Начинается обмен оскорблениями и очень даже меткими плевками. Я пытаюсь успокоить наших, уверенный, что жалкий взгляд Гофмана направлен на меня, на того, которого он никак не ожидал обнаружить на противоположной стороне. Возможно, он ищет поддержки, просит, чтобы я привел Матиса в чувство во имя страсбургской солидарности.

– Брат, ну хоть ты поговори с этим безумцем. Он сам не понимает, что говорит.

Мне хватает нескольких слов, чтобы дать ему от ворот поворот:

– Пусть говорят безумие и безнадежность: только это нам и остается!

Это окончательно гасит его страсти. Он застывает, как статуя, все глубже погружаясь в мрачную пучину отчаяния, полностью поглотившую его. Он понимает, что огонь Еноха спалит всю эту равнину.

ГЛАВА 21

Лейден, 20 сентября 1533 года

– Вот улица, которую вы ищете, первая направо. Тут уже невозможно заблудиться.

Мальчишка, провожающий нас, останавливается в ожидании пары-тройки монет и указывает на узкую улочку в конце квартала. Видно и невооруженным глазом, он едва не оцепенел от страха. Шепот, глаза опущены.

– Там работает мама, она не хочет, чтобы я шлялся где-то поблизости.

Он протягивает руку, чтобы забрать медяки. Ян Матис никогда не упускает случая высказаться:

– Величайшая награда ожидает тебя на небесах, – весьма торжественная сентенция.

– Однако, – добавляю я, выуживая флорин из кошеля, – мизерный земной задаток не принесет тебе никакого вреда.

Белобрысый парнишка пускается наутек, одарив нас светом беззубой улыбки, в то время как Ян Матис разочарованно смотрит на меня, не пытаясь удержаться от смеха:

– Нам необходимо приучать их к мысли о скором приходе Царствия Небесного с самых юных лет, как ты думаешь?

Возможно, именно мама нашего маленького провожатого приветствует нас в переулке. Светловолосая, как и он, со светлыми глазами, подведенными черным, она вольготно расположила свои сиськи на выщербленном подоконнике в окне на втором этаже. Не успели мы и повернуть головы, чтобы рассмотреть ее, как сверху послышались смачные звуки десятков воздушных поцелуев, адресованных, разумеется, нам. Как в портретной галерее благородного семейства, вожделенные и роскошные бюсты лейденских проституток, выставленные на самых разных уровнях в окнах домов, заставляют нас поворачивать головы то налево, то направо.

Хоть мы и отвлечены подобным приемом, нам не требуется много времени, чтобы обнаружить зеленую дверь, которая и была-то нам нужна. Это последний дом в переулке на углу с мостиком без перил, изогнувшимся над одним из многочисленных притоков Рейна.

Матис, высокий и сухощавый, просто сияет. На лестнице, ведущей на первый этаж, он хлопает меня по плечу и кивает:

– Среди шлюх и сутенеров, Герт!

– И среди пьяниц из кабака, – добавляю я с улыбкой, намекая на обстоятельства вербовки Герта из Колодца.

На этот раз нас приветствует и проводит в дом девушка полностью одетая, правда, не совсем так, как порядочная дама, собирающаяся за покупками.

– Вы ищете Яна Бокельсона, Яна, или Иоанна Лейденского, не правда ли? В настоящий момент он не может…

– Пусть заходят! – Ее прерывает крик из конца коридора. – Разве ты не видишь, это пророки? Ну, заходите, заходите!

Голос низкий, роскошный, из тех, что начинаются в утробе и грохочут в горле. Без сомнения, он никак не соответствует сцене, открывающейся перед нами, как только распахивается дверь, из-за которой он исходит.

Нужный нам человек растянулся на коротком диванчике, одной рукой вцепившись в одеяло, другой – в собственные яйца. Он обнажен до пояса, вся грудь щедро намазана маслом. Женщина, тоже наполовину обнаженная, держит в руках бритву и активно лишает его волосяного покрова на щеках.

– Вам придется извинить меня, дорогие друзья. – Его голос звучит почти издевательски. – Я не хотел заставлять вас ждать слишком долго. В нашей прихожей, как правило, не слишком людно.

Мы представляемся. Матис выжидает момент, потом осматривается по сторонам:

– И это твоя работа?

– Я берусь за любую работу, от которой не потеют. – Ответ готов немедленно, как реплика актера на театральных подмостках. – Я, безусловно, отрицаю грехопадение Адама, как не принимаю и все последствия, которые из него вытекают. Когда-то я был портным, но вскоре забросил это неблагодарное занятие. Сейчас я играю на площадях библейских героев.

– А, значит, ты актер!

– Актер – не слишком точное определение, друг мой: я не твержу зазубренную роль, я вживаюсь в нее.

Он выхватывает из таза губку и вторично покрывает себя мылом. Он подскакивает с дивана, решительно покончив с тем, чем занимался между ног. Его лицо – маска скорбного смирения, взгляд направлен прямо мне в глаза:

– «Господу сказал ты ныне, что Он будет твоим Богом, и что ты будешь ходить путями Его и хранить постановления Его, и заповеди Его, и законы Его, и слушать гласа Его».

Девушка воодушевленно хлопает, зажав груди локтями:

– Браво, Ян! – Посмотрев на меня: – Разве это не великолепно?

Царь Давид отвешивает глубокий поклон. Из коридора раздаются странные звуки: шум падения, вопли, приглушенная ругань. Вначале наш Ян, кажется, не придает этому значения, полностью сосредоточившись на личной гигиене. Затем что-то заставляет его вскочить, моментально включившись в действие, возможно, крик «Помогите!», прозвучавший громче остальных или просто более убедительно. Он хватает бритву и вылетает из комнаты.

Рокот его голоса разносится по всему дому. Мы с Матисом смотрим друг на друга, не уверенные, стоит ли вмешиваться. Мгновение спустя Ян Лейденский вновь возникает на пороге. Он глубоко дышит, приводит в порядок ширинку и опускает бритву в эмалированный таз. Вода становится красной.

– Что вы об этом скажете? – спрашивает он, не оборачиваясь. – Вы когда-нибудь слышали о благородном своднике, уважающем своих коллег и обладающем хорошими манерами? Сутенеры – грубые, жестокие люди. Я же, напротив, хочу стать первым в истории святым вымогателем. Да, друзья, я сутенер, который спит и видит себя сидящим по правую руку от Бога. Но каждый раз сон прерывается, и просыпается сутенер…

– Дело не во сне и бодрствовании. – Голос другого Яна звучит не как голос актера, а как голос Еноха. – Сутенеры, проститутки, воры и убийцы – вот святые наших дней!

Ян Лейденский подносит руку к губам, потом – к яйцам:

– Ух! Не говори мне о конце света, дружище. Я знаю здесь целую уйму пророков, и все до одного они отличаются дурным глазом.

– Мне это прекрасно известно, – немедленно парирую я, – просто сидеть и пассивно ждать Апокалипсиса – нудное дело. Возрождение начнется только снизу. С нас.

Он оборачивается со смехом. Трудно понять, это ирония или просветление.

– Понимаю. – Уголки его рта продолжают подниматься, подчеркивая тяжелые скулы. – Речь идет не больше и не меньше как о том, чтобы устроить Апокалипсис.

Выражение, с которым он произносит слово устроить, действительно производит на меня впечатление. Старая страсть к греческому и к этимологии толкает меня подобрать более точное название последнему предприятию. Слово «Апокалипсис», как апофеоз, содержит приставку, указывающую на нечто, приходящее свыше. Слово «Гипокалипсис» будет гораздо более уместным: стоит-то всего заменить одну букву двумя.

Я наблюдаю за Яном Бокельсоном, засунувшим руку между ног. Полуобнаженная женщина вытянулась на диване, окровавленная бритва отмокает в воде, и моим аргументам не преодолеть какого-то барьера, поставленного чужим разумом. Слова пекаря из Харлема прозвучат куда более убедительно.

Ян Матис поглаживает черную заостренную бородку. Святой сутенер, кажется, ему нравится, хотя у него пока не сложилось определенных мыслей на его счет. В любом случае, амстердамские баптисты, предложившие нам познакомиться с ним, рассказывали не о его способности к просветлениям и не о его вере, а лишь об утробной ненависти к папистам и лютеранам, его актерском обаянии и довольно грубых манерах.

Матис сжимает губы пальцами и решает перейти к сути дела:

– Послушай меня, брат Ян, мы мыслим так: двенадцать апостолов исходят эту страну вдоль и поперек. Они будут крестить взрослых, призывая их мостить дорогу для Бога и проповедовать от Его имени. Ко всему прочему они разнюхают обстановку во всех городах, чтобы выяснить, где можно объединить избранных. – Он поворачивается ко мне и кивает. – Мы ищем людей, способных на это.

Другой Ян делает своей очаровательной компаньонке знак покинуть комнату. Он плюхается на диван, приводя в порядок кальсоны, но его взгляд становится более сосредоточенным.

– Почему всех – в одном городе, дружище Ян? Не лучше ли охватить большую территорию? Сила идей измеряется и их способностью привлекать людей издали.

Матису уже несколько раз приходилось опровергать подобные аргументы. Его глаза сужаются в щелки, и он говорит очень медленно:

– Послушай, только когда мы будет управлять городом и отменим использование денег, уничтожим частную собственность и имущественные различия, лишь тогда свет нашей веры станет столь ярким, что сможет пролиться на всех и каждого! Мы станет примером, маяком! Если же, напротив, начиная с сегодняшнего дня мы займемся лишь распространением своих идей вширь, то лишь ослабим подрывной эффект, которого ожидаем от них, и они погибнут от нашей собственной руки, как сорванные цветы.

Ян Лейденский хлопает в ладоши, качая головой:

– Да будьте благословенны, друзья мои! Уже давно этот уличный актер жаждал подобного безумия – наконец-то сыграть своих любимых библейских героев: Давида, Соломона, Самсона. Боже мой, ваш Апокалипсис – спектакль, о котором я мечтал всю жизнь. Я берусь за эту роль, если вы именно этого добиваетесь: с сегодняшнего дня у вас будет одним апостолом больше!