Текст книги "Q"

Автор книги: Лютер Блиссет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 47 страниц)

ГЛАВА 8

Венеция, 1 июня 1545 года

Пьетро Перна уже в городе. Он оставил для меня записку в книжной лавке Арривабене, назначив встречу в мастерской Якопо Гастальди, художника, у которого он хочет заказать картину.

Маэстро дает указания одному из подмастерий, какой цвет надо использовать для завершения полотна.

– Мессир Перна еще не пришел? – спрашиваю у него из-за двери.

Кивком головы он приглашает меня войти. Холст на подрамнике действительно величествен: на нем изображена вся Венеция с высоты птичьего полета. Этот невероятный лабиринт из суши и воды, камня и дерева, где живет по меньшей мере пятьдесят тысяч человек разных рас и наций, с церквами, количество которых превышает сотню, семьюдесятью пятью монастырями и не менее чем восемью тысячами «веселых» домов.

Несколько мгновений я парю над городом.

Я поражен отсутствием стен и ворот, оборонительных башен и бастионов. Воды в лагуне вполне достаточно, чтобы охладить пыл самого яростного врага. Многие здания там и сям не ниже, а иногда даже выше крепостных стен, и я мог бы держать пари, что потребовались бы все краски с палитры живописца, чтобы передать оттенки мрамора, которым инкрустированы фасады.

С разрешения Гастальди я коротаю время, прохаживаясь между картинами, законченными и еще находящимися в процессе доработки.

На одном из полотен, значительно меньшем, чем предыдущее, изображен канал, заполненный судами: от весьма внушительной галеры с гребцами-неграми до самой простой лодки с одним веслом. На набережной, протянувшейся вдоль него, можно различить турка в весьма экстравагантном кафтане, и не меньше трех женщин, потому что они возвышаются над толпой благодаря высочайшим цокколи,[72]72
  Цокколи – башмаки на деревянной подошве.


[Закрыть] которые, я видел, тут носят. Они белокурые, насколько могут быть белокурыми здешние девушки, не блондинки от рождения, как в Германии, а из-за привычки выставлять на солнце волосы, омытые в эфирных маслах и в эссенциях, и распускать напомаженные пряди под странными широкополыми шляпами без тульи.

Сразу же за ним следуют еще два холста аналогичных размеров. Два незаконченных портрета: один – женщины, а второй – магистра. Женщина вся увешана побрякушками: невообразимые золотые подвески в ушах, как принято у женщин Венеции устраивать на собственном теле выставку из непомерного количества жемчугов и драгоценных камней. Магистр одет в тогу яркого цвета, которая, должно быть, указывает на его принадлежность к одной из слишком многочисленных фракций венецианского правительства.

От богохульств до драк, от иностранцев до ночной жизни: нет ни одной области жизни Венеции, которая бы не регулировалась соответствующей магистратурой. Пьетро Перна утверждает, что система стала настолько сложной, что народ даже перестал пытаться что-либо понять, выражать свои протесты и спорить с властями, отдав все силы жестоким забавам: истреблению быков и традиционному соперничеству между Кастеллани и Николотти, кулачным боям на мостах и боям на палках.

Драгоценная ажурная рама с лепниной обрамляет довольно непонятную картину: перед нами открывается лагуна, загроможденная судами всех видов, среди которых выделяется одно, украшенное флагами и коврами, где какой-то человек, по всей видимости дож, делает странный жест в сторону открытого моря.

– Вы интересуетесь живописью, дружище? – Скрипучий голос Перны, раздавшийся из-за спины, застает меня врасплох. – Или вас увлекают ее сюжеты?

Я показываю на фигуру в центре картины:

– Это дож, да?

– Собственной персоной, его сиятельство во время церемонии обручения с морем, бросающий золотое кольцо в волны, как принято на празднике Чувств, или Вознесения Богородицы. Венецианцы сходят с ума от подобных ритуалов. – Он трясет мою руку и расплывается в улыбке: – Добро пожаловать в Венецию!

– Счастлив вновь видеть вас, мессир Пьетро. Теперь, когда вы здесь, я надеюсь, сможете провести меня по этому лабиринту, в котором я еще не научился ориентироваться. А если вы сможете сделать хоть что-то на почтовой станции…

Заговорщический взгляд – он подходит близко-близко:

– Вот если вы сможете передать, сможете передать… это для одной синьоры, capito? Вот тут у меня письмо к ней, но я не могу передать его служанке: муж может увидеть меня и очень сильно разнервничаться. Я прошу, будьте так любезны… Только чтобы не слишком бросаться в глаза.

– Вы наконец-то накормите меня ужином, который обещали еще в Базеле?

– Просите, и вам воздастся, друг мой, любящее сердце не остановится ни перед чем!

ГЛАВА 9

Венеция, 12 июня 1545 года

Переполох сзади заставляет меня вскочить на ноги. Крики, опрокидываемые стулья… Кто-то бегом поднимается по лестнице. Пахнет дракой.

Дверь распахивается, на мне останавливается испуганный взгляд Марко.

– Что случилось?

– Великое несчастье, синьор, ужасное… Он хочет убить ее, я уверен, он хочет убить ее! – Сбивчивая нудная болтовня продолжается на венецианском диалекте.

– Ничего не понимаю. Что случилось?

– Мул, мой господин, Мул там, внизу, с двумя своими людьми, он хочет наказать донну Деметру. Святой Боже, смертоубийство!

Я выталкиваю его из комнаты.

– Кто такой Мул?

– Он держит шлюх на улице де Боттаи, он говорит, что донна Деметра украла его девок… – Остальное совершенно непонятно.

Спускаюсь по лестнице. Таверна выглядит так, словно по ней прошли ландскнехты: столы перевернуты, стулья поломаны. Перепуганные девушки забились в угол, трое мужчин стоят в зале, один держит нож у горла донны Деметры.

Пять шагов между мной и ближайшим: ему от силы лет тридцать, заостренная палка в руках. Самый здоровый держит донну Деметру за волосы, лезвие на шее, третий – в дверях.

Они замечают меня. Здоровяк говорит что-то на венецианском наречии. Бесчувственное лицо убийцы. Это главарь.

Тот, что с палкой, бросается на меня – неумелый удар, блокирую его руку и разбиваю ему нос ударом головой. Он в удивлении отшатывается назад. Поднимаю палку, смотрю Мулу в глаза и сплевываю на пол.

Кривая усмешка. Он швыряет донну Деметру на пол и что-то кричит, указывая ей в противоположном направлении.

Он приближается ко мне: обламываю палку об его спину и коленом засаживаю в живот. Он сгибается пополам – я сделал ему больно.

Вытаскиваю кинжал и вгоняю его в ноздрю, удерживая голову за волосы.

Бросаю быстрый взгляд на двух других: у одного руки на кровоточащем носу – этот вне игры, второй уже думает, как бы смыться, – об этом свидетельствует его вид.

– Марко!

Парнишка возникает позади меня:

– Святой Боже, вы хотите убить его?!

– Скажи ему, что если я снова увижу его здесь, то оторву ему голову.

Мальчишка бормочет что-то на венецианском наречии.

– Скажи ему, что, если он тронет донну Деметру или одну из ее девушек, я разыщу его и оторву ему голову.

Марко набирается храбрости и пышет яростью, которой мне явно не хватает.

Толкаю Мула к выходу, напоследок наградив его пинком под зад. Оба его дружка выскакивают вслед за ним.

Донна Деметра поднимается, приводя в порядок платье и волосы.

– Благодарю вас, синьор. Я никогда не смогу расплатиться с вами за все, что вы для нас сделали.

– Вполне достаточно, если вы просветите меня, кого я побил, и мы будем квиты.

Она садится стул, девушки окружают ее заботой и вниманием, а Марко приносит ей воды.

– Мул – владелец борделей на калле де Боттаи.

– А за что он вас так ненавидит?

Она распускает волосы.

– Несколько девушек, работавших на него, решили перейти ко мне. Они были недовольны, как Мул с ними обращался: низкая плата и побои, не знаю, вполне ли вы поняли…

Я киваю:

– Могу себе представить, в этом районе живут далеко не благородные люди.

Донна Деметра улыбается:

– Благородные люди могут вести себя и гораздо хуже, мой господин, и поэтому даже вашего сегодняшнего вмешательства недостаточно, чтобы избежать всех опасностей, связанных с моей профессией.

– Понимаю. Так что, пока я здесь, донна Деметра, вы вполне можете рассчитывать на мои услуги.

ГЛАВА 10

Венеция, 20 июня 1545 года

Пьетро Перна хватает кусок хлеба с маслом и, смачно откусывая от него, в перерывах начинает описывать главное событие этого вечера.

– Синьоры, маленькая лекция о том, как кулинарное искусство этих земель смогло начисто изменить вкус и дать новую жизнь типичнейшему с той стороны Альп блюду – вяленой треске. Наши северные друзья ограничиваются тем, что варят эту рыбу, предварительно замочив ее на два дня. – Он придвигается ко мне и обнимает с видом искреннего сострадания: – А я скажу: этим имперцам не хватает фантазии. Кстати, дружище, а ты никогда раньше не дегустировал пищу?

– Конечно же, много раз.

Итальянец выдавливает из себя смешок и поднимает глаза к потолочным балкам.

– Без сомнения, едва коснувшись нёба, она не оставляла там особых впечатлений. Вкус, который ты ощутишь сегодня, напротив, оставит у тебя просто незабываемые воспоминания. Вот так: сварившись, наша треска будет обваляна в муке, посыпана солью, перцем и восточной пряностью, которую мы называем корицей. Вот на сливочном масле жарятся лук и чеснок, capito? А потом добавляем немного рубленых анчоусов, толченого корня петрушки и вина. Потом, когда вино испарится, доливаем молока, capito? Вываливаем все это на рыбу и готовим ее до тех пор, пока молоко не испарится. Наконец изысканно сервируем ее небольшим количеством поленты.[73]73
  Полента – каша из кукурузной муки.


[Закрыть] Попробуйте, попробуйте, как восхитительно!

Служанка Арривабене наваливает мне целую гору этого произведения кулинарного искусства, в то время как Биндони наполняет мой стакан благоговейно медленно. Он говорит со мной на смеси латыни, немецкого и итальянского – языке, напоминающем тот, которым пользуются торговцы из Испании. Из всей его речи я умудряюсь понять несколько слов.

– Ни один напиток не подходит к рыбе так, как вина с веронских холмов. *

Перна подпрыгивает на своем стуле и обращается ко мне на немецком:

– Надеюсь, вы не поняли, что сейчас сказал наш живописец, иначе в своей записной книжке вы начнете вести заметки под рубрикой: «Глупости Биндони». – Затем он переходит на латынь: – Наши друзья не знают, что у вас уже была возможность попробовать лучшие тосканские сорта, capito? И они пытаются уверить вас, что Венеция не имеет себе равных в этом отношении.

– Давайте-давайте, мессир Пьетро, вы в Тоскане не имеете ни малейшего представления, что пить под рыбу, – это всем известно!

– Как известно и то, что дож заказывает свои оплетенные бутыли в Мон-те-пуль-ча-но!

– Мне говорили, – я вновь перехожу на исковерканную латынь, – что торговцы из Венеции после открытия Нового Света озабочены ростом коммерческого значения восточных портов. И без сомнения, если каждый раз, когда нужно говорить о делах, они собираются за столом и начинают обсуждать соусы и вина, не только один Колумб будет виноват в упадке их торговли.

Перна какое-то мгновение смотрит на меня, прицеливается и выстреливает:

– С другой стороны, если торговцы с севера и впредь будут говорить только о делах, они скоро окажутся заваленными горами денег, capito?. Но не будут знать, как их потратить, потому что вяленая треска так и останется их единственной пищей, пиво – единственным напитком, а Библия Лютера – единственной книгой.

– Хорошо, – улыбается Биндони, – тогда поговорим о книгах – это, по крайней мере, может хоть чуточку сбить спесь с тосканцев. Что вы, в частности, предлагаете?

Перна говорит нарочито медленно, возможно, для того, чтобы я понял каждое слово:

– «Благодеяние». Он финансирует издание и распространяет его на территории республики, ты печатаешь, Арривабене продает его в Венеции, а я беру на себя Милан и окрестности.

Биндони чешет черную бороду. Это мужчина лет сорока, с первыми признаками облысения и оливковой кожей.

– Спокойнее, Перна, не стоит так лезть на рожон. Ты представляешь все это слишком просто.

– Что? Сколько экземпляров книги ты уже продал?

– Около трех тысяч, весь тираж. Но теперь нам придется вести себя более осмотрительно. С прошлого года магистратура экзекуторов не расположена больше просто играть в игрушки, сочетая самые дерзкие выходки с запретами, а намерена ужесточить законы о печати.

Перна предусмотрительно информирует меня на немецком:

– Это венецианские цензоры. – Потом сердито смотрит на Биндони и смачно отхлебывает вина. – Но до сих пор все всегда печаталось в Венеции.

Биндони отвечает:

– Да, но сейчас Совет десяти становится все изощреннее и изощреннее. Каждая книга перед тем, как напечататься, должна получить одобрение экзекуторов. Я сильно сомневаюсь в том, что они одобрят «Благодеяние Христа».

Перна смотрит на меня, чтобы удостовериться, что и я все понимаю, а потом обращается к двум другим компаньонам:

– Разве существуют какие-то проблемы в том, чтобы напечатать ее подпольно?

Биндони парирует:

– Нет, но нам нужно другое название для прикрытия. Если я запрошу разрешение на печатание еще девяти книг, возможность, что десятая останется незамеченной, значительно увеличится, вы меня понимаете?

Перна бросает на меня странный взгляд, словно я готов начать есть треску руками, и сует мне под нос необычное разветвленное приспособление:

– Э-то вил-ка!

Затем он нанизывает на нее кусок рыбы, подносит ее ко рту и ждет, что я последую его примеру.

– Так не испачкаешь руки.

Арривабене – огроменный тучный мужчина лет сорока, как и я сам, с редкими черными волосами, немного жеманной манерой речи и постоянно поджатыми губами:

– В отношении печати не должно возникнуть никаких проблем, кроме финансовых. На какой тираж вы рассчитываете?

Кивок служанке, которая появляется с большим блюдом черных моллюсков, наполовину открытых.

Перна скромно берет представление на себя:

– Мидии. Их едят руками. – Он берет раковину, открывает ее, выдавливает туда несколько капель лимонного сока и съедает содержимое. – Вы положили петрушку? Вы обязательно должны их попробовать, и лучше всего с тертым хлебом, острым перцем и капелькой оливкового масла… Тосканского, естественно! Я рассчитывал на десять тысяч экземпляров за три года.

Вино попадает у Биндони не в то горло. Он кашляет, а Арривабене бьет его по спине.

Печатнику удается отдышаться.

– Вы шутите?! За кого вы меня принимаете? За Мануция? Я не могу вложить столько усилий и столько денег в одно-единственное издание.

– Это все потому, что вы до сих пор не поняли сути дела, – парирует Перна. – Наш немецкий друг может финансировать первые десять тысяч, capito? И вместе со мной распространять их по полуострову.

Арривабене далеко не так уверен:

– Почему ты считаешь, что тебе удастся их продать?

Перна разводит своими крохотными ручонками:

– Именно потому, что, вероятнее всего, книгу запретят. Напечатанную в подполье книгу можно продать по любой цене, capito? К тому же на нее возлагают большие надежды. Она будет пользоваться не меньшим спросом, чем хлеб! Ее купят и сторонники Савонаролы, и антитринитарии,[74]74
  Антитринитарии – противники учения о Троице.


[Закрыть] и сакраменталисты, и криптолютеране и, в первую очередь, любопытные. Нельзя недооценивать людское любопытство – оно способно свернуть горы…

– Гм. Здесь, в Венеции, – уточняет Арривабене, – круг покупателей будет состоять из друзей Строцци и английского посла: все они симпатизируют Лютеру и Кальвину… И конечно же стоит рассчитывать на путешественников, торговцев и людей образованных.

– Убежден, – заверяет его Перна, – что есть неплохие возможности продать эту книгу в Милане, а еще большие – в Ферраре, или в Болонье, где полно студентов. Во Флоренции. Вначале мы охватим территорию республики, а потом, если дела пойдут хорошо, начнем расширять сферу деятельности.

Биндони погружен в раздумья: он приглаживает бороду и зыркает покрасневшими глазами во все стороны. Он оценивает степень риска и размер прибыли, он слишком хорошо осведомлен и о первом и о втором, чтобы последнее моментально перевесило.

Перна добивает его:

– Половину прибылей нам, половину вам.

Биндони кивает:

– Если тираж придется выпускать подпольно, на нем не будет моего имени.

Перна разводит ручонками:

– Сказано – сделано. Возможно, в Тоскане мне бы и удалось провернуть более выгодное дельце, но, так как мы в лагуне, придется удовольствоваться и этим скромным вином с венецианских холмов.

ГЛАВА 11

Венеция, 10 июля 1545 года

Духи донны Деметры источают тонкий горьковатый аромат – эссенция ландыша. Этот запах без труда позволяет проследить ее путь или почувствовать ее присутствие в одной из комнат дома.

Она сидит за письменным столом, в передней части своей комнаты, с помощью пера и бумаги подводя месячный баланс.

– Заходите, дон Людовико, располагайтесь здесь, поближе.

Серо-зеленые глаза приглашают к разговору… Несколько седых волос, сознательно не покрашенных, – единственные следы сорока лет, оставленные жизнью на облике этой женщины с Корфу, дочери венецианского капитана и гречанки. От ее тела по-прежнему исходит необыкновенная жизненная сила.

– Вы хотели поговорить со мной, донна Деметра?

– Вы правы, – отвечает она с понимающей улыбкой. – Но прошу вас, садитесь.

Отдаленные университетские воспоминания позволяют мне понимать ее немецкий, перемешанный с латынью и греческим, странную смесь, которая, кажется, служит здесь универсальным языком, к которому привыкли практически все здешние купцы – языком переговоров о делах, специях, тканях и фарфоре.

В чистоте этих глаз есть что-то магическое, древнее и завораживающее. В них светится ум женщины, разбирающейся в том, как устроен мир, этот многоликий и разношерстный мир, превративший Венецию в перекресток между странами и континентами.

– Признаюсь вам, дон Людовико, я немного смущена.

Заученная фраза, фальшивая по содержанию и произнесенная совершенно не соответствующим тоном – преамбула к некой театральной импровизации, которая меня ожидает.

Донна Деметра складывает руки на коленях.

– Вы немец, и я прекрасно понимаю, что вам покажется странным, а может быть, и неприличным, если женщина заговорит с мужчиной о делах.

Я заверяю ее:

– Если лишь в этом причина вашего смущения, не стоит беспокоиться. Превратности судьбы заставили меня понять, что естественная для женщин практичность гораздо лучше узколобого материализма мужчин.

Улыбка становится шире.

– Я считала, что сделаю вам приятное, стараясь казаться наивной: как правило, мужчины находят особое удовольствие в том, что могут понять женские мыслишки и заботиться о них с недоступных вершин собственного жизненного опыта. Имея дело с вами, мужчинами, на равных, приходится постоянно притворяться, демонстрируя свое зависимое положение, иначе существует опасность ущемить вашу столь чувствительную гордость.

Я киваю, позволяя взгляду скользить по ее оливковой шее к роскошному декольте.

– Тогда забудем о нелепой гордости и один-единственный раз отступим от правил.

Именно этого она от меня и ждала.

– Я бы хотела вести с вами дела и превратить это место в эксклюзивный и самый дорогой дворец любви во всей Венеции. У меня есть несколько идей по этому поводу, а у вас есть деньги для их реализации.

Удобно устраиваюсь на стуле и кладу подбородок на руку.

– Уникальнейший случай, донна Деметра, постояльцу предлагают стать совладельцем борделя.

Она поднимает руку, призывая меня помолчать и дать ей закончить:

– Я не жалуюсь по поводу того, как идут дела в настоящий момент. Но жизненный опыт говорит мне, что нужно провести кое-какие модификации, чтобы увеличить рентабельность этого дома.

Улыбаясь про себя, я едва сдерживаю свое удивление: от Одера до Рейна я не встречал женщины, которая с такой легкостью и непринужденностью могла бы рассуждать о подобных вещах.

– Сейчас дело обстоит так: мужчины подыскивают девушек на улицах или приходят сюда, чтобы прогуляться по проходу между диванами с девушками, садятся рядом с той, которая понравилась им больше всего, знакомятся с ней и, если решают взять ее, оплачивают комнату и услуги. Что больше всего привлекает мужчин в этом?

Она ждет ответа, а я спешно привожу в порядок мысли, пытаясь сохранить лицо:

– Многое, я бы сказал, в зависимости от того, насколько они увлечены. В первую очередь – это естественность ритуала.

– Правильно. Как я всегда говорю девушкам: не показывайте виду, что вы на работе, а когда вас приглашают, поднимайтесь так, словно вас пригласили на танец… Следовательно, мы должны сделать этот процесс еще более естественным. У клиента должно создаваться впечатление, что его избранница соблазняет его. На первом этаже будет роскошная таверна с прекрасным выбором самых изысканных вин и блюд. Место, куда богатый торговец может просто прийти, чтобы пообедать.

– Помедленнее, помедленнее, донна Деметра, у меня уже кружится голова.

Ее улыбка становится шире, и она возвращается к теме:

– Представьте, все будет так: в определенное время девушки входят в зал. Кто-то садится в зале, кто-то прислуживает за столами, кто-то идет за стойку разливать вино. Более решительные клиенты приглашают их присесть за свои столы, более скромные просят официанток выступить в роли посредниц.

Донна Деметра медленно поднимается: я уверен, что поза продумана, и это сделано намеренно, чтобы дать мне возможность снова бросить взгляд на вырез ее платья. Она становится сзади и начинает массировать мне шею кончиками пальцев. Дрожь заставляет меня испустить глубокий вздох.

– Думаю, дон Людовико, что завоевывать женщину во время ужина, хотя на деле это лишь видимость, гораздо предпочтительнее, чем делать это в коридоре на диване. Или я ошибаюсь?

– Вы совершенно правы…

– Мое второе предложение состоит в том, чтобы увеличить число девушек. Пятнадцать постоянных и еще пятнадцать, которые приходят, когда захотят, когда им понадобятся деньги или когда они почувствуют в этом потребность. Чем шире выбор, тем больше у клиентов будет создаваться иллюзия, что они имеют дело не с профессионалками, а просто могут переспать здесь… с девушками, к которым они не осмелились бы и приблизиться на улице.

Массаж снимает напряжение со спины и с шеи: меня никогда не касались более опытные руки.

– Почему вы думаете, что меня может заинтересовать подобное заведение?

Ее волосы слегка касаются моего уха.

– Любой иностранец приезжает в Венецию только для того, чтобы заняться делами… или чтобы спрятаться. Торговцу я предлагаю выгодную сделку. Беженцу – деятельность, которая гарантирует скрытность и абсолютное отсутствие внимания со стороны властей.

Я киваю:

– Меня можно отнести и к тем и к другим. Но на данный момент меня больше всего интересует информация.

Естественный смех, как у девочки.

– Мой господин, тогда позвольте, я расскажу вам то, что знаю по собственному опыту: в постели мужчины болтают о таких вещах, в которых не признались бы и на исповеди. Я знаю о темных делишках дожа больше, чем его ближайшие советники.

Эта женщина не перестает изумлять меня.

– Знаете, донна Деметра, мне кажется, я принесу вам удачу. Не успеете вы и глазом моргнуть, как станете новой Викторией Колонной Венецианской республики.

Она позволяет своим рукам соскользнуть мне на грудь, а ее рот приближается к моему уху.

– С той разницей, дон Людовико, что Виктория Колонна занималась той же работой, что и я, но совсем ее не любила. Она старалась казаться великой соблазнительницей, но делала вид, что не понимает, чего хотят от нее такие художники, как Микеланджело.

– Тогда остановимся на том, что вы разбогатеете.

– И вы тоже. А когда-нибудь, быть может, расскажете мне чуть больше о том, что привело вас сюда. Но советую вам поторопиться, если хотите испытать удовольствие, рассказав женщине то, что ей еще не подсказала интуиция.