Текст книги "Q"

Автор книги: Лютер Блиссет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 47 страниц)

ГЛАВА 22

Мюльхаузен, 1 декабря 1524 года

Статья седьмая. Отныне и во веки веков господин больше не должен увеличивать повинности по собственному усмотрению… Однако, когда надо выполнить какую-то работу для господина, крестьянин обязан смиренно и добровольно повиноваться ему, но в обмен на соответствующее денежное вознаграждение.

Статья восьмая… Мы просим господина расспрашивать самых уважаемых людей, дабы назначить справедливую арендную плату, чтобы крестьянин не работал бесплатно, так как каждый, кто работает, достоин вознаграждения.

Статья девятая… Мы убеждены, что нас должны судить по старинным, писаным уложениям, которые предусматривают справедливое наказание, и никто не должен страдать от произвола.

Резкий тошнотворный запах средства для дубления кож заставил поторопиться охранявших ворота гвардейцев. Скорняку позволили пройти после ускоренного досмотра, как и его многочисленным провожатым, в которых никто не имел возможности опознать запомнившегося многим жителя имперского города, бывшего студента Виттенбергского университета, громадного горняка и молодую женщину с нефритовыми глазами.

Улицы Мюльхаузена забиты повозками, волочащимися сквозь стоячее болото толпы лишь благодаря колоссальным усилиям быков, лошадей, ослов, а иногда и людей. Гигантские мешки, сдавленные паутиной веревок и шнуров, часто настолько высокие, что загораживают окна домов. Грузы из орудий для всевозможных ремесел, мебель для любых комнат, одежда для людей всех сословий.

На улицах пошире торговцы, расположившиеся с обеих сторон, оснащены не столь основательно – их товар разложен на земле. На площадях обосновались те, кто имеет по крайней мере два шеста с куском ткани для защиты от непогоды или дорогие повозки, которые с помощью хитрых приспособлений из шарниров и крепежей превращаются в самые настоящие лавки. Есть и те, кто криком расхваливает качество своей продукции, и те, кто предпочитает подзывать тебя шепотом, словно предчувствуя, что только ты сможешь оценить столь небывалое предложение. Кто-то посылает мальчишек в толпу завлекать клиентов и предлагает пиво тем, кто задерживается, чтобы поторговаться. Многие семьи ходят держась за веревку из страха потеряться в этаком безумии.

Элиас сверлит глазами толпу. В ряду торговцев глиняной посудой он уже узнал пришельцев из Альштедта. Взгляд в сторону стеклодувов подтверждает прибытие крестьян из Гейниха. Чуть подальше – приветствующие друг друга; приподнимая Библию, должно быть, они из Зальцы.

Оттилия поднимает взгляд, ожидая сигнала. Она уже узнала пройдоху из городского совета, указанного ей Пфайффером. Надо ждать горняков из Мансфельда, которых пока не видно. Без них ничего не выйдет.

Мальчишка проталкивается сквозь толпу:

– Господин, вам нужен новый костюм! Зайдите в лавку моего отца, я отведу вас туда, господин… – Он цепляется за мою куртку.

Я с отвращением отворачиваюсь, а он шепчет:

– Братья-горняки уже здесь, за повозкой с кирпичами.

Элиаса прорывает:

– Начинается, все мы уже здесь.

Вкладываю монету в протянутую ладонь маленького посыльного, треплю ему волосы и готовлюсь насладиться сценой.

Оттилия направляется к мужу, туда, где толпа гуще всего, как раз напротив игрока на лютне. Став позади него, она слегка упирается грудью ему в спину и подносит губы к его уху. Она что-то шепчет ему, позволяя прядям светлых волос упасть ему на плечо. Потом одной рукой она начинает усиленно работать у него между ногами. Я вижу, как затылок одураченного бедолаги багровеет. Он нервно поглаживает бороду, но не сопротивляется. По-прежнему стоя к ней спиной, он слегка наклоняется и начинает просовывать руку к ней под юбку. Когда та поднимается уже достаточно высоко, Оттилия отнимает свою руку-соблазнительницу, отступает на шаг и, поймав его руку за столь неприличным занятием, принимается кричать, другой рукой изо всех сил закатывая ему пощечину:

– Сукин сын, червяк, мерзкий червь, да проклянет тебя Господь!

Это сигнал. Вокруг Оттилии начинается рукопашная, а изо всех четырех углов площади одновременно, сомкнутым строем, наступают наши братья. Они опрокидывают прилавки, портят товар, топчут пивные кружки.

– Запускать руки под юбки – до чего докатились господа из Мюльхаузена?!

Первым до нас добирается один крестьянин, прошедший сквозь толпу, как таран: каждого попадающегося на своем пути горожанина он хватает за воротник и смачно бьет по голове. Вскоре после него прибыл и рудокоп с комплектом из аркебуз, палиц и кинжалов, украденных в оружейной лавке.

– Это вам, – сообщил он. – А там еще осталось более чем достаточно.

– Проклятый пивовар! – продолжает вопить Оттилия. – Я узнала его – он из магистрата!

Я ору во всю глотку:

– Они продали нас пивоварам!

Все новые и новые голоса сливаются в единый рев, набирая силу:

– Советники, ублюдки, убирайтесь вон из Мюльхаузена!

Многие из тех, кто кричит, не принимали участия в постановке данной сцены и искренне считают, что на площади начинаются волнения с целью смещения городского совета. И они правы.

Все происходит необычайно быстро. Волна, словно притянутая таинственным магнитом, начинает затапливать Киланшгассе, ведущую от рыночной площади к ратуше. Ручейки народа возникают то там то сям: благочестивым прихожанам вдруг срочно понадобилось посетить церковь.

В какой-то момент я осматриваюсь по сторонам и понимаю, что остался в одиночестве: Элиас, Генрих и Оттилия исчезли. Позади меня один крестьянин ударом локтя в горло, а кулака под ребра укладывает на землю своего противника, показавшегося ему слишком хорошо одетым.

– Да, брат, побьем безбожников как собак! – радостно воплю я.

Стражники очень постарались, чтобы их нигде не было видно. Город наш.

* * *

Раздается первый колокол вечернего звона.[16]16
  В средневековой Европе сигнал гасить огни.


[Закрыть] Разыскиваю всех остальных у фонтана Архангела, где мы договорились встретиться, если потеряем друг друга из вида. Там стоят и двое других, которых я не знаю.

Пфайффер берет на себя роль хозяина, представляющего гостей:

– О, кто к нам пожаловал, наш мятежный студент! Это Бригель и Хюльм – двое из восьми представителей народа Мюльхаузена.

– А это, – говорит один из этой парочки, размахивая у меня перед носом чем-то, напоминающим массивную трещотку, – ключи от нашего города!

– …Что значит, – прерывает его второй, – право решать, кто должен выметаться отсюда, а кто может прийти сюда.

– Мы добились этого. Томас может вернуться, – объявляет Оттилия с улыбкой.

– А что касается всех вас, – продолжает Бригель или Хюльм, – добро пожаловать в свободный имперский город Мюльхаузен.

ГЛАВА 23

Мюльхаузен, 15 февраля 1525 года

Статья десятая. Мы выражаем свое огорчение по поводу присвоения полей и пастбищ, в прошлом принадлежавших общине. Мы вновь возьмем их в свои руки, чтобы вернуть общине, за исключением тех случаев, когда это не будет подтверждено по закону…

Статья одиннадцатая. Мы не потерпим больше обычая выплачивать дань за умершего и не позволим больше позорного порабощения вдов и сирот против Божьей воли…

Статья двенадцатая. Наше искреннее убеждение и решительное требование заключается в том, что, если хотя бы одна статья из вышеперечисленных не будет подтверждена словом Божьим, она должна быть отменена… Мы намерены молить об этом Бога, ибо только Он, и никто другой, дает нам все это. Да пребудет со всеми нами благодать Господа нашего Иисуса Христа.

Новость о его прибытии передается из уст в уста по всей главной улице. Оба крыла толпы смыкаются, чтобы приветствовать человека, который бросил вызов князьям – тут и простые горожане, и крестьяне, сбежавшиеся из ближайших сел. Я едва не плачу от переполняющих меня чувств. Магистр, я хочу рассказать тебе, как мы боролись и как умудрились пробраться сюда, чтобы приветствовать тебя сейчас, когда поблизости нет ни одного шпика. Все они страшно напуганы, они наложили себе в штаны, а если только попробуют показаться на глаза, им угрожает смертельная опасность. Мы здесь, Магистр, и с твоей помощью мы поставим этот город с ног на голову и выгоним магистрат из его норы. Оттилия рядом со мной, ее глаза сияют, на ней новое платье, такое белое, что резко выделяется в толпе простонародья. Вот он! Он объезжает круг верхом на черном коне, а рядом с ним Пфайффер, который пошел встретить его на улицу. Две стальных руки обхватывают меня сзади и поднимают в воздух.

– Элиас!

– Дружище, теперь, когда он здесь, все эти из магистрата попросту наложат полные штаны, вот увидишь!

Грубый смех – даже неотесанный рудокоп из Эрцгебирге не может сдержать своего воодушевления.

Магистр Томас приближается, а толпа смыкается у него за спиной и следует за ним. Он издали замечает, как машет ему жена, и слезает с коня. Крепкие объятия и шепот – всего одно слово, которого я не слышу. Потом он оборачивается ко мне:

– Приветствую тебя, друг мой, рад видеть тебя живым и здоровым в такой день.

– Я добрался бы сюда, даже лишившись обеих ног, Магистр. Бог был с нами.

– И с ними… – Жест, указывающий на толпу.

Пфайффер улыбается:

– Идем, сейчас ты должен говорить в церкви, все хотят услышать твою речь.

Снова жест:

– Вперед, ты ведь не хочешь отстать?!

Он протягивает руку Оттилии и помогает ей взобраться на коня.

Я бегу к порталу церкви Пресвятой Богородицы.

Неф забит до отказа, народ толпится даже на маленькой площади напротив церкви. Взгляд Магистра с кафедры блуждает по морю глаз – в них он черпает силу своих слов. Моментально повисает тишина.

– Да пребудет с вами благословение Божье, братья и сестры, и пусть это позволит вам выслушать мои слова с чистым и твердым сердцем.

Ни единого вздоха.

– Зубовный скрежет раздается сегодня из дворцов и монастырей – и направлен он против вас, угрозы и ругательства, которые знать и монахи адресуют этому городу, не изменят ваших намерений. Я, Томас Мюнцер, приветствую вас всех, собравшихся в этой толпе, в Мюльхаузене, пробудившемся наконец ото сна!

Над толпой прокатывается овация – ответное приветствие народа.

– Прислушайтесь. Вы услышите, что повсюду вокруг вас раздается испуганный, рассерженный и яростный крик тех, кто постоянно угнетает нас: князей, жирных аббатов, епископов, городской знати. Слышите их брань там, за городскими стенами?! Это лай собак, у которых вырвали зубы. Да, собак, которые благодаря бандам своих солдат, своим сборщикам налогов объяснили нам, что такое страх, научили нас постоянно повиноваться, склонять головы в их присутствии, почитать их, как рабы должны почитать своих хозяев. Тех, кто наградил вас неуверенностью, голодом, налогами, непосильным трудом… Сейчас они, братья мои, воют от злости, потому что народ Мюльхаузена восстал. Когда один из вас отказывался платить им налоги или почитать их, они могли покарать его с помощью своих наемников, могли бросить его в тюрьму или убить. Но теперь вас здесь тысячи. И они больше не могут бичевать вас, потому что теперь вы держите хлыст в своих руках. Они больше не могут бросать вас в тюрьмы, потому что вы взяли тюрьмы и вышибли их двери. Они не смогут больше ни убивать вас, ни красть у Господа веру Его народа, так как Его народ восстал и обратил глаза к Царствию Небесному. Никто не сможет больше приказывать вам сделать то, сделать это, ибо отныне вы станете жить, как братья, в общине по закону Божьему. И не будет больше тех, кто обрабатывает землю, и тех, кто наслаждается ее плодами, ибо все мы будем обрабатывать землю и все вместе будем наслаждаться ее плодами в общине, братья. И лишь Господа мы будем почитать, так как у нас не будет больше господ!

Новый восторженный крик бьет в апсиду, как в барабан, отражается эхом, и кажется, что кричат десятки тысяч людей.

– Мюльхаузен – кость поперек горла всех богохульников земли, напоминание о гневе Господнем, который вот-вот обрушится на них, и поэтому они трепещут, как собаки. Но этот город не одинок. По дороге, которую я прошел, чтобы добраться сюда из Базеля, повсюду, в каждой деревне от Черного Леса[17]17
  Имеется в виду Шварцвальд – на немецком языке Черный Лес.


[Закрыть] до Тюрингии, я видел, как поднимаются крестьяне, вооруженные собственной верой. Повсюду, вокруг вас, растет войско униженных, стремящихся сбросить оковы рабства. Они ждут сигнала. Вы должны стать первыми. Сделайте то, что многие, в других городах, еще боятся сделать. Знайте, вашему примеру последуют другие города, и ближние, и такие далекие, что мы даже не знаем их названий. Вы должны открыть дорогу закону Божьему. Ничто не помешает вам гордиться тем, что вы сделали это. В вашем лице я приветствую свободный Мюльхаузен, город, на который Господь опустил свой взгляд, ниспослав ему свое благословение, – город на земле, где униженные отмстили безбожникам! Здесь возрождается надежда мира, братья, она возрождается в вас!

Последние слова тонут в шуме, и Магистру Томасу приходится кричать во весь голос. Во время всеобщего ликования я тоже подпрыгиваю – больше никогда нас не выставят ни из одного города.

ГЛАВА 24

Мюльхаузен, 10 марта 1525 года

Собрание проходит в доме портного Бригеля. Пфайффер и Магистр собираются обсудить с представителями народа, какие требования будут представлены муниципальному совету. Меня тоже пригласили, а Оттилия отправилась поговорить с местными женщинами. Бригель – мелкий торговец, так же как и Хюльм, производитель столовой посуды и гравер. Крестьян представляет маленький косматый Петер, круглолицый, с черными глазами и непомерно развитыми от работы в поле плечами.

Обстановка в доме простая, но все солидно и чисто – совсем не похоже на лачуги, которые мы видели в Грюнбахе.

Первым говорит Бригель – он объясняет ситуацию:

– Значит, дело обстоит так. Представителей гильдий можно оставить в меньшинстве. Мы предлагаем предоставить право голоса не только состоящим в ремесленных цехах, но и всем живущим внутри городских стен и в предместьях за стенами. Кое-кто из этих жирных свиней может поднять изрядный шум, но они прекрасно понимают, что народ на нашей стороне, и, мне кажется, дабы не допустить восстания, согласятся на новый порядок.

Он передает слово Хюльму.

– Да. Я тоже думаю, что можно навязать им нашу программу, а также что они не захотят рисковать собственным имуществом. По существу, мы требуем лишь, чтобы граждане могли решать все самостоятельно, больше не руководствуясь их правилами.

На миг все замолкают, следует быстрый обмен взглядами между Пфайффером и Магистром. Под столом громадный серый пес сворачивается калачиком на моих ботинках, я глажу ему ухо, а слово берет Пфайффер:

– Друзья, позвольте мне спросить вас, почему мы должны опускаться до переговоров с врагом, которого мы уже разбили. Как вы сказали, население на нашей стороне, город можно защищать без помощи муниципальной гвардии – мы без всякого труда можем и сами делать это. Какой же у нас интерес в том, чтобы держать в совете разжиревших торговцев?

Он ждет, пока его слова переварятся, а потом продолжает:

– У Томаса Мюнцера есть предложение, которое я поддерживаю от всего сердца. Давайте вышвырнем из магистрата представителей гильдий и пивоваров и сформируем совершенно новый совет.

Воодушевленный Магистр вмешивается:

– Бессрочный совет, выбранный всеми жителями без каких-либо ограничений. В котором любой представитель или любое официальное лицо могут быть разжалованы в любой момент, если избиратели решат, что они не представляют их интересов или плохо управляют ими. Тогда можно будет периодически организовывать народные ассамблеи для совместного вынесения решений о работе совета.

Растерянный Хюльм нервно поглаживает бороду:

– Дерзкая мысль, но, возможно, ты прав. А как ты предлагаешь организовать сбор налогов?

Ему отвечает Пфайффер:

– Каждый будет отдавать в муниципальную кассу в зависимости от того, сколько имеет. Каждому надо дать возможность кормить и одевать семью. Поэтому часть налогов нужно предназначить для помощи бедным и неимущим – создать своего рода кассу взаимопомощи для закупок хлеба, молока для детей и всего остального.

Молчание. Потом невнятное ворчание из глубин груди Петера – крестьянин качает головой.

– Все это прекрасно для города, – слова из беззубого рта звучат невнятно, – но что изменится для нас?

Бригель:

– Уж не думаете ли вы, что Мюльхаузен возьмет на себя заботу о каждом домишке в округе, как я надеюсь?

Я надоедаю псу, и он разваливается на полу, но кивок хозяина дома заставляет его нехотя удалиться. Он забивается в угол и принимается грызть покрытую пылью кость.

Петер начинает снова:

– Крестьяне борются. Крестьяне должны знать, зачем они это делают. Мы хотим, чтобы этот город, да и все остальные, поддержали наши требования к господам.

Он не обращает внимания ни на Хюльма, ни на Бригеля, а смотрит Пфайфферу прямо в глаза:

– Мы хотим, чтобы двенадцать статей были приняты всеми.

Я смеюсь про себя, вспоминая, что именно я вчера читал их ему, когда привезли только что напечатанный текст.

Пфайффер:

– Это предложение кажется мне логичным. – Он смотрит на замолчавших Хюльма и Бригеля. – Друзья, город и деревня – ничто друг без друга. Необходимо сохранять единый фронт, у нас общие интересы: раз уж мы изгнали интриганов, теперь мы должны заставить заплатить и князей!

Его воодушевление на мгновение повисает в воздухе, словно оставшись где-то над столом.

– Да будет так, – взрывается Хюльм. – Пусть двенадцать статей будут одобрены городом и включены в нашу программу. Но прежде всего давайте решим все вопросы прямо сейчас, иначе мы тут по уши увязнем в дерьме.

ГЛАВА 25

Эльтерсдорф, конец января 1527 года

Прошлой ночью мне снился Элиас.

Я шел ночью босой по извилистой тропе, а он был рядом со мной. Внезапно перед нами выросла стена из белого кирпича с узкой щелью у нас над головами. Элиас поднял меня, и я умудрился просунуть голову в эту дыру. Я попросил его передать мне факел, чтобы я смог там все рассмотреть: что-то похожее на длинную сырую галерею. Едва оказавшись в ней, я понял, что он никогда не сможет попасть ко мне – на стене было не за что уцепиться. Тогда я решил вернуться, но он уже исчез.

Я просыпаюсь и дожидаюсь, когда петух Фогеля во всеуслышание объявит о начале нового дня, полного тяжких и праведных трудов. Образ Элиаса не шел у меня из головы до вечера. Эта непомерная силища, этот голос по-прежнему остался со мной.

16 марта днем горожане собрались у церкви Пресвятой Богородицы, чтобы выбрать новый магистрат. С этого момента город стал нашим.

Мне вместе с Элиасом было поручено организовать городское ополчение. В случае нападения князья не застанут нас врасплох. Элиас обучал горожан выстраиваться в фаланги, одновременно наводить пики, встречать врага в рукопашной, лицом к лицу. С помощью Магистра он поделил их на отряды, человек по двадцать в каждом, поручив им в случае нападения защищать определенный участок стены. Любого, хоть немного знакомого с военным делом, назначали в ополчении капитаном. Я стал ответственным за связь между отрядами и подобрал себе нескольких надежных ребят побойчее, чтобы использовать их как посыльных. Мне вручили короткую дагу, и вечерами я учился владеть ею в паре с непобедимым Элиасом.

Позже, в апреле, восстали жители Зальцы. Предложение отправиться им на помощь было поставлено на голосование и принято единогласно. Мы отобрали четыре сотни человек, уверенные, что это станет прекрасной возможностью проверить результаты наших занятий. Магистр с Пфайффером долгое время посвятили разговорам с главами повстанцев, но они оказались больше озабоченными тем, как добиться минимальных уступок от господ, нежели происходящим вокруг. Они вручили нам две громадные бочки пива за то, что мы пришли к ним, и это была их единственная благодарность.

Тем вечером, когда мы расположились лагерем под открытым небом, я слышал, как Магистр долго обсуждал с Пфайффером опасность несогласованных действий городов. Лишь страшная усталость положила конец их оживленной дискуссии.

На обратном пути мы встретили гонца из Мюльхаузена, посланного Оттилией. Ганс Гут прибыл в город с важнейшими новостями и письмами. Магистр зачитал некоторые из них войскам: восстание распространилось уже по всей Тюрингии от Эрфурта до Гарца, от Наумбурга до Гессена. Примеру Мюльхаузена последовали другие города: Зангерхаузен, Франкенхаузен, Небра, Штольберг. И даже находящиеся в рудниках Мансфельда: Альштедт, Нордхаузен, Халле. А затем и Зальца, Эйзенах и Бибра, как и крестьяне Черного Леса.

Эти новости настолько возвысили наш дух, что нас больше ничто не могло остановить – пришло наше время. По дороге в Мюльхаузен мы ограбили замок и монастырь. Убитых не было, хозяева сдавались без сопротивления, стараясь разжалобить нас, чтобы мы пощадили их добро и их любовниц. Что касается женщин, ни одну из них никто и пальцем не тронул. А вот от золота, серебра и провианта мы не оставляли ни крошки. Мюльхаузен приветствовал нас как победителей, а две гигантские бочки пива быстро опустели, утолив жажду наших сограждан.

Празднество с песнями и плясками длилось всю ночь, и происходило оно в центре нашего мира, в нашем Городе-Сне, в свободном и славном Мюльхаузене, в последние несколько дней весны. Словно вся жизненная энергия собралась внутри этих стен, чтобы воздать должное вере избранных. Никто и ничто не могло бы омрачить прелести этого мгновения. Ни одно войско, никакой пушечный залп.

Перед закатом я нашел Элиаса – он сидел на стуле и пытался возродить потухшее пламя в очаге. Свет от углей бросал странные отблески на его темное лицо, на котором отражалась то ли тень обреченности, то ли тень волнения. Словно какие-то невероятные мысли пришли в голову Самсону.

Как только я подошел к нему, он обернулся:

– Большой праздник, да?

– Лучший из всех, какие я видел в жизни. Что случилось, брат?

Не глядя на меня, он ответил с той откровенностью, которую проявлял очень редко:

– Думаю… они не выстоят в настоящем бою.

– Ты хорошо их обучил. К тому же в любом случае мы вскоре это выясним.

– Да, так и есть. Ты никогда не видел наемников князей, людей, которым господа доверяют охрану собственной жизни…

В отблесках пламени я не видел его глаз.

– Почему… ты так?

– Где, как ты думаешь, я научился сражаться?

Он моментально прочел вопрос на моем лице.

– Да, я был наемником. Точно так же, как за свою жизнь испробовал и множество других дерьмовых занятий. Я был рудокопом и не думаю, что это намного лучше, хотя никого не приходится убивать. Ты убиваешь, поверь мне, ты убиваешь себя под землей, слепнешь все больше и больше, как крот, и постоянно боишься, что тебя раздавит, что ты останешься там, заваленный на веки вечные. Я занимался многими мерзкими вещами и надеюсь, что Господь Бог, в Его бесконечной милости, сжалится надо мной. Но сейчас я думаю о них, об этих несчастных, которых мы бросаем в бой против настоящего войска.

Моя рука ложится ему на плечо.

– Господь поможет нам, ведь до сих пор Он был с нами. Он не оставит нас, Элиас, вот увидишь…

– Я молюсь об этом каждый день, парень, каждый день…

* * *

Герру Томасу Мюнцеру, брату по вере, пастору церкви Пресвятой Богородицы в Мюльхаузене.

Дорогой друг.

Благодарю тебя за письмо, полученное мною только вчера, как благодарю и Господа нашего за известия, о которых я узнал до этого. Мы все надеемся, что Он нашел в Томасе Мюнцере из Кведлинбурга кормчего, который наконец-то отправит Левиафана в его бездну.[18]18
  По библейскому мифу мясо мифического чудовища, Левиафана, живущего в пучине морской, послужит пищей праведникам, когда он будет поражен Богом в день пришествия Мессии.


[Закрыть]

Нельзя сказать, что со времени нашего расставания на моей жизни хоть как-то отражается вся важность событий, которые готовятся сейчас в сердце Германии: возможно, Господь решил заставить меня осознать свои ошибки, оставив в последних рядах, чтобы затем в полной мере дать возможность стать участником будущих славных дел. Моя семья осталась в Нюрнберге, став жертвой постоянных притеснений и издевательств. Сейчас, когда я нахожусь вне пределов их досягаемости и когда меня изгнали из города, они пытаются всеми способами поссорить меня с ними, чтобы заставить меня замолчать, не вызывая волнений. По счастью, наши сестры из Нюрнберга – соседи моей жены, помогают ей в этот час суровых испытаний. Что касается меня, то я захожу на постоялые дворы лишь для того, чтобы переночевать, и покидаю их еще до восхода солнца. Но уже совсем скоро я окажусь выброшенным на дорогу: деньги кончаются.

По всем этим причинам я жажду вернуться в Мюльхаузен: мне хочется внести свой вклад в дело избранных, да и передышка мне тоже необходима. Кроме того, в городе у меня будет возможность заработать, давая уроки. Ты увидишь, как можно еще много сделать в этот час волнений и тревог.

И пусть свет слова Божьего осветит твой путь.

С огромным уважением

Йоханнес Денк.

Из Тюрингии, 25 марта 1525 года

Гут доставил нам новости с юга. Важные, просто жизненно важные. Роюсь в сумке Магистра в поисках того замечательного письма – слова человека, о чьих делах миннезингеры еще долго слагали баллады, дошедшие даже сюда.

В вольный город Мюльхаузен, Постоянному Совету и его проповеднику Томасу Мюнцеру, эхо слов которого вселяет надежду в сердца всех жителей долины Таубера.

Время пришло. Войско просветленных выступило, чтобы утвердить право Божье. Крестьяне под бой своих барабанов маршируют по улицам имперского города Ротенбурга, и, вопреки постановлению муниципального совета, никто не поднимает на них оружия. Дело в том, что горожане боятся неуправляемой ярости деревни и последствий, которые она непременно повлечет за собой.

Поэтому я пришел, дорогие братья, чтобы выдвинуть требования реформы, которые войско просветленных поднимет на остриях своих копий вместо знамен.

Помимо всего прочего, они объясняют горожанам, что закон и согласие состоят в проповеди слова Божьего, Святого Евангелия, в свободной, простой и ясной манере, без дополнений, сделанных руками человеческими. Но это крайне важно еще и потому, что очень долго, вплоть до последнего времени, простой народ был угнетен властями, заставлявшими его нести непосильную ношу, которую бедняки должны сбросить со своих плеч, чтобы получить возможность самим добывать себе хлеб, а не выпрашивать его. Народ не может быть угнетен никакой властью и не должен платить оброка, арендной платы, ренты с дохода, пошлины за право торговли на ярмарках, мертвечины, десятины, пока не будет проведена всеобщая реформа, основанная на Святом Евангелии, которая установит, что несправедливо и должно быть устранено, а что справедливо и что надо сохранить.

Но сейчас разрешите мне открыто говорить с теми, кто возрождает надежду и возвышает сердца бедняков. События, происходящие в этих землях на берегах Таубера, указывают нам два правила, которым мы должны следовать, чтобы дело Божье не было проиграно, а все, чего мы достигли, не было утрачено.

Во-первых, необходимо, чтобы силы, сегодня растущие день ото дня, как волны в бурном море, продолжали разрастаться до тех пор, пока не станут достаточно мощными и многочисленными, так что мы не будем больше бояться княжеских мечей.

С другой стороны, столь же важно иметь в виду, что различные требования, выдвигаемые городом и деревней, заведут нас в тупик и приведут к сомнительным результатам: страшнейшим привилегиям высшей знати и коррупции духовенства. Мы не можем позволить, чтобы подобные противоречия раскололи нас, разбросав по разные стороны пропасти, что послужит лишь на пользу общему врагу. Более того, города, подобные этому, действительно не могут существовать без налоговых поступлений, и мы, несомненно, должны достичь по этому вопросу соглашения между магистратами, собраниями граждан и крестьянскими общинами, что нам следует предпринять для содержания городов. В действительности мы хотим не полностью отменить все подати, а лишь достичь справедливого соглашения, выслушав мнение ученых, богобоязненных и возлюбленных Богом людей, которые выскажутся по этому поводу. С этой целью церковная собственность, без всякого исключения, должна быть отчуждена, чтобы использовать ее во благо крестьянской общины и сил добра. Для управления этим имуществом и его сохранения будут назначены особые люди, которые обеспечат раздел части его между бедными. Более того, каждого, кто займется этим – будет управлять и принимать решения во имя всеобщего мира и благоденствия, будь то житель города или деревни, должны уважать и те и другие ради сохранения единства против сил Зла и фаланг Беззакония.

С пожеланием, чтобы эти слова ниспослали Вашей душе Божественное просветление, в надежде на скорую встречу в день триумфа Господнего, шлю Вам братские приветствия того, кто борется с Вами под одним знаменем и молит о Божьей милости,

командующий крестьянским войском Франконии

Флориан Гейер.

Из Ротенбурга на Таубере, 4 апреля 1525 года

Гейер, легенда Черного Леса. Schwarztruppe,[19]19
  Букв. «Черное войско» – повстанческая армия крестьян Шварцвальда (нем.).


[Закрыть] войско, которое он создавал, лично набирая и обучая одного воина за другим, сеяло панику в рядах Швабского союза:[20]20
  Швабский союз – союз рыцарей, имперских городов и князей Юго-Западной Германии. Он был основан в 1488 г. в г. Эслинген (Швабия), став орудием князей, и просуществовал до конца 1533 – начала 1534 г.


[Закрыть] неуловимый, дерзкий и грозный отряд, за короткое время ставший образцом для подражания крестьянскому войску.

Флориан Гейер. Безземельный дворянин, член союза немецкого рыцарства, с двадцать первого года – непримиримый враг княжеского всевластия, бросивший собственный замок и посвятивший себя грабежам и разбою в Черном Лесу и округе, которые он знал как свои пять пальцев. Обладавший удивительным даром предвидения и несравненной отвагой, он, еще до того, как стать защитником дела униженных, необыкновенно тщательно, одного за другим, отбирал кандидатов в свой разбойничий отряд. Никаких пьяниц, никаких бесполезных маньяков-убийц, никаких насильников – только очень расчетливые, решительные люди, способные на кровопролитие лишь при необходимости или нужные для выполнения его планов.

Я помню, как сильно в те дни царившей в Мюльхаузене эйфории мне хотелось лично познакомиться с ним, увидеть вблизи этого человека, от одного упоминания имени которого бросало в дрожь всю знать Франконии.

Он брал штурмом десятки монастырей и замков, забирал имущество, оружие и продовольствие и раздавал его бедным. Неожиданно появляясь в деревнях со своей красной матерчатой сумкой, он разбрасывал по ветру пепел, оставшийся от последнего из сожженных им замков. Всего в течение нескольких месяцев его кавалеристский отряд разросся непомерно – он насчитывал много сотен человек, – и все прекрасно вооружены, прекрасно обучены и необыкновенно преданны.

Нередко, собравшись вечером у костра, крестьяне пели баллады о его подвигах. Вооруженный лишь топором и кинжалом, он убил кабана и оленя; на центральной площади в Ротенбурге он одним ударом обезглавил статую императора.

Его схватили в швабском Халле после того, как гнали и травили три дня и сожгли три гектара леса, где он пытался скрыться. Его труп поспешили спрятать, но многие до сих пор не верят, что он действительно погиб, они божатся, что он спасся, нырнув в воду подземной реки. В каждой деревне Черного Леса найдется хотя бы один человек, утверждающий, что видел, как он скачет на рассвете в лесной глуши, размахивая мечом, готовый вернуться, чтобы восстановить справедливость и помочь униженным.