Текст книги "Нищета. Часть вторая"
Автор книги: Луиза Мишель
Соавторы: Жан Гетрэ
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 39 страниц)
LV. Керван в Париже
Семья Дареков была чрезвычайно удивлена, когда однажды ночью Керван вернулся в сопровождении двух девушек. Чтобы не возбуждать толков, они последнюю часть пути прошли пешком.
На вопросы, куда девался Керван, старый Дарек и его дочь неизменно отвечали, что он уехал на несколько месяцев к родным в Бретань. В конце концов в Дубовом поле перестали этим интересоваться. В семье Дареков, наоборот, начали уже беспокоиться, покуда в газетах не появились сообщения из Лондона о приюте Нотр-Дам де ла Бонгард. Тогда в пещере поняли, что Керван благополучно добрался до Лондона, и спокойно стали ждать его возвращения.
Клара полюбила эту семью, как родную. Ее сердце было полно благодарности. Бедная сиротка столько выстрадала! Славные люди, давшие ей пристанище, всячески стремились, чтобы она позабыла о пережитом. «До чего все ко мне добры! – думала она. – Как любит меня Керван и его сестра!» И Клара чувствовала, что ей нелегко будет вновь с ними расстаться.
Гутильда, эта странная девушка, так походившая и наружностью и характером на дочерей древней Галлии, с каждым днем также все больше и больше привязывалась к подруге, они стали неразлучны.
Однажды ночью, уже под утро, послышался стук. В один голос обе воскликнули: «Это Керван!»
Действительно, это вернулся он, в сопровождении Элен и ее сестры-горбуньи, которую уродство, быть может, и не спасло бы от проституции.
Матушку Дарек так тронула трагическая история обеих сестер, что она охотно оставила бы их у себя, если бы не воля Анны, поручившей заботу о них г-же Руссеран. Но было решено, что, пока Керван не найдет Агату, молодые англичанки будут жить у Дареков. Куда им деваться в Париже?
Этой ночью в пещере никто не спал. Кервану пришлось рассказать обо всех своих приключениях. Он совсем не думал о том, что на другой день ему предстояло вновь отправиться в путь – теперь уже в Париж.
Взглянув на Клару, юноша увидел в ее волосах веточку вербены, которую он подарил ей при расставании. А Клара заметила в петлице его куртки омелу… Они поняли, что наперекор всему давно уже любят друг друга. Чувство, зародившееся еще в их детские годы, было чисто, как ключевая вода, и сильно, как смерть. Оно согревало их сердца, заставляло забывать все невзгоды. В эту минуту они вспоминали детство, веселый смех Клары, серьезные не по возрасту речи Кервана и Гутильды… Мысленно переносясь в прошлое, все трое с улыбкой смотрели друг на друга, в то время как Элен и ее сестра спали безмятежным сном.
Вся ночь прошла в беседе: Керван рассказывал о поездке в Лондон, а Клара и Гутильда – обо всем, что произошло за это время в Дубовом поле. Старая экономка аббата Марселя поступила в услужение к его преемнику, но он не мог заменить ей прежнего хозяина; всю свою привязанность она перенесла на собаку покойного кюре, которую иногда отпускали к ней. Прибегая обратно в пещеру, пес бурно изъявлял свою преданность Кларе и всем Дарекам. Трактирщик Дидье, напуганный событиями в церковном доме, некрепко запирал дверь при первых же звуках вечернего благовеста. Плохо приходилось путникам, нуждавшимся в ночлеге после этого часа: Дидье воображал, что это блуждают духи Клода и Клотильды… Старый Дарек по-прежнему собирал при лунном свете целебные травы под дубами; два из них засохли от дряхлости. Деревенские старухи и новый аббат, вместе с церковным старостой и учителем, все еще пели по пятницам, в полночь, покаянные псалмы, завершая их заклятиями против бесов. Подумывали даже вторично осветить церковь; толковали, будто Клара похищена дьяволом…
Пока они делились новостями, собака вернулась обратно и, узнав Кервана, бросилась к нему. Словом, все друзья и члены семьи искренне радовались возвращению молодого человека. У Клары даже слезы выступили на глазах. На душе у нее было и хорошо и немного грустно. Где-то вдали запоздавший крестьянин напевал песню. Эта мелодия убаюкивала Клару еще в колыбели; слова эти она слышала и в ту ужасную ночь, когда дядя схоронил ее заживо:
В лугах за рекою
Нет больше цветов…
Кто бродит с косою
Под сенью дубов?
Ах, смерть это косит…
Нет лучше косца,
Что в жертву приносит
Цветы и сердца…
Ранним утром, оставшись незамеченным жителями Дубового поля, Керван уехал в Париж, поручив своим родным заботиться о молоденьких англичанках; в этом уютном уголке они чувствовали себя в полной безопасности.
В Париже, однако, юноша не нашел ни г-на Марселена, который мог бы оказать ему содействие в дальнейших розысках, ни г-жи Руссеран, которой он должен был передать письмо Анны. Затем он встретился с Лезорном… Вот как это произошло.
Потратив целый день на беготню по разным адресам, Керван узнал в конце концов, что Марселен умер, а г-жа Руссеран уехала с дочерью за границу. Все это было довольно неутешительно; однако юноша не пал духом. Чувствуя усталость, он зашел в трактир и спросил кружку пива. Какой-то неприятный на вид мужчина сел рядом и также заказал пива.
– Вы, видать, порядком утомились, – заметил он.
– Так оно и есть, – ответил Керван, – я издалека.
– Но все-таки бьюсь об заклад, что я приехал из более дальних мест.
– Откуда же? – спросил Керван, больше из вежливости, не испытывая особой охоты говорить с этим человеком.
– Из Новой Каледонии.
– Вы, вероятно, побывали в ссылке?
– Совершенно верно.
– Не знавали ли вы там некоего Бродара.
– Это я и есть.
– Вы – Жак Бродар?
– Он самый.
Керван предпочел бы, чтобы это имя носил кто-нибудь другой: ему не понравился незнакомец. Но ведь не всегда можно судить по внешности. И он продолжал расспрашивать:
– Позвольте узнать: у вас есть дети?
– Да, сын и три дочери.
– Старшую зовут Анжелой?
– Совершенно верно. А сына – Огюстом.
– Значит, вы – тот самый. Наконец-то мне повезло!
– Разве вы меня искали?
– Да, мне поручили найти вашу семью, чтобы госпожа Руссеран могла позаботиться о ней.
– Но ведь моего сына обвиняли в убийстве ее мужа… К тому же она с дочерью уехала за границу, куда именно – неизвестно.
– Да, мне так и сказали. А где сейчас ваша Анжела?
– Увы, не знаю, она исчезла вместе с сестрами. Понятия не имею, что с ними сталось.
И Лезорн сделал вид, будто утирает слезу.
– Так Огюст все еще в тюрьме?
– Он там сидел; но когда его уже совсем собрались замарьяжитъ ему удалось смыться.
Не понимая, Керван удивленно уставился на собеседника. Тот спохватился, что дал маху. «Ну и пентюх же я, – подумал он, – ведь этот простофиля не смыслит по-нашему!»
– Вам неясно? – спросил он. – Эти слова в ходу только в Париже.
– Ничего, я понял, – ответил Керван, сообразительный от природы. – Продолжайте! Вы хотели сказать, что ваш сын теперь на свободе?
– Вот именно.
– Значит, он был оправдан?
– На этот раз не угадали. Его силой освободили товарищи по шайке.
– Замечательно!
– Но теперь их самих засадили, как соучастников моего сына, а где он – неизвестно. Его долго разыскивали; портрет Огюста был вывешен на всех вокзалах.
– Быть может, с ним стряслась беда; иначе он сам бы явился в суд, узнай, что его друзья арестованы.
– Зачем? Какую пользу это принесло бы ему?
Вопрос покоробил Кервана.
– Впрочем, – добавил Лезорн, – он, вероятно, забрался куда-нибудь в глушь и поэтому ни о чем не слыхал.
– Да, уж если он даже вам не сообщил о себе, значит, ему что-то помешало.
– Без сомнения.
– И вы не знаете, у кого он мог найти убежище?
Лезорн подвергался форменному допросу…
– Он бывал в одном доме, но сейчас его там нечего искать: именно оттуда он и бежал, когда его хотели вторично арестовать. Там жили две женщины; они торговали птичьим кормом, цветами и еще чем-то.
– А после этого вы бывали у них?
– Только раз. Их тоже задержали, потом отпустили; в конце концов они исчезли. На берегу Сены нашли косынку и чепец, по-видимому принадлежавшие им.
«Косынка могла развязаться при быстрой ходьбе, – подумал Керван. – Но почему развязался и чепец? Тут что-то не так!» Его ум, не тронутый цивилизацией, чуял какую-то драму за россказнями того, кого он принимал за Бродара. Юноше пришло в голову, что он мог бы распутать это темное дело. В его руки случайно попал ключ; оставалось найти замочную скважину.
Новый знакомый производил странное впечатление. Керван испытывал инстинктивное недоверие к нему, хотя затруднялся определить, чем оно вызвано.
«Кто знает – может быть, дети этого человека терпят невзгоды по его же вине?» – размышлял Керван. Не лишенный известной хитрости, свойственной иногда даже самым честным людям, он предложил Лезорну выпить, якобы для того, чтобы согреться. Перед ними поставили несколько бутылок недурного вина. Керван сказал, что хотел бы обосноваться в Париже и ищет комнату подешевле. Лезорн, стремясь, в свою очередь, выведать, с кем имеет дело, поспешил предложить свои услуги. Ведь он знает Париж как свои пять пальцев, и сможет быстро найти подходящее жилье.
– Например, в том квартале, где жили женщины, о которых вы рассказывали, – заметил Керван. – Торговки птичьим кормом, наверное, снимают дешевые квартиры… Давайте поищем там!
– Отличная мысль! Но, знаете ли, там дьявольская стужа, особенно под крышей. Недаром улица называется Глясьер[57]57
Glaciere («глясьер») – по-французски означает ледник.
[Закрыть].
– Ничего, я люблю свежий воздух.
– Тогда идемте.
Керван заплатит за выпивку, что подтвердило мнение Лезорна насчет выгодности нового знакомства, и они отправились на улицу Глясьер, поглядывая по дороге на объявления о сдаче комнат. Но цены были высокими.
– Посмотрим еще! – предложил Керван. – Я предпочел бы улицу Глясьер, если по дороге не отыщется ничего подходящего.
Лезорн не без волнения свернул туда, где жила тетушка Грегуар. Здесь действительно оказалось легче всего найти то, что им было нужно: за относительно умеренную плату сдавалось много комнат. Надпись «сдается» виднелась почти на каждой двери пятого и шестого этажей. Оставалось лишь выбирать.
– Как видно, тут подолгу не задерживаются! – заметил Керван.
– По очень простой причине: зимой в этих комнатах слишком холодно. Но сейчас лето, и вы сможете прожить здесь по крайней мере полгода.
– Что верно, то верно.
– Глядите-ка! Комната, которую внимали эти женщины, тоже сдается.
– Вот и отлично! Вы столько рассказывали о них, что я буду чувствовать себя так, словно живу в их обществе…
После исчезновения тетушки Грегуар и Клары их комнату еще никто не занял. По словам привратницы, жилицы оставили всю мебель. Керван был очень доволен.
– Это самое главное, – заявил он. – Раз комната с мебелью, я ее снимаю.
Привратница поднялась с ними наверх, показала кровать, стол, два стула, чурбан.
– Как видите, все удобства!
Ничего лучшего Кервану не требовалось. Он поспешил снять эту комнату.
– Мне повезло! – сказал он. – Не придется жить в гостинице. В ближайшие дни я поступлю на работу, а перееду сегодня же вечером.
– Как вам будет угодно, – ответила привратница. – Я уже давно показываю эту комнату, но гроша ломаного не вижу.
– Совсем забыл! – воскликнул Керван. – Нате, возьмите, тетушка! Но впредь не ждите от меня такой щедрости: это только потому, что комната – с мебелью.
И он сунул обрадованной старухе две пятифранковые монеты. Та растянула рот до ушей, стараясь как можно ласковее улыбнуться новому жильцу.
– Черт возьми, вы тороваты! – заметил Лезорн, когда привратница вышла.
– Что делать? В гостинице мне не нравится: дорого, и к тому же я спешу найти место.
– А чем вы занимаетесь?
– Увы, я мало чему обучен. Был земледельцем, возьмусь за любой труд, для которого достаточно обладать физической силой; готов стать грузчиком, садовником, чернорабочим.
– Может быть, я найду для вас что-нибудь подходящее, – сказал Лезорн, который был не прочь поддерживать и дальше знакомство с Керваном. – Я знаю один дом, где нужен чернорабочий. Это вам на руку?
– Вполне. Что за дом?
– Он принадлежит Обществу вспомоществования неимущим девушкам.
В устах Лезорна название общества прозвучало как-то зловеще; Керван инстинктивно почувствовал это и решил во что бы то ни стало разгадать тайну. Охотничий азарт никому не чужд: одни жадно стремятся овладеть знаниями, другие же – добычей. Керван принадлежал к числу первых, Лезорн – к числу вторых.
Не желая оставаться в долгу перед новым знакомым, не скупившимся на угощение, Лезорн предложил ему встретиться на другой день. Бандит вернулся в гостиницу, а Керван остался в комнате тетушки Грегуар. Первым делом он внимательно осмотрел помещение.
К чурбану была прикреплена веревка; ее конец оказался перегрызенным. «Здесь привязывали собаку, – подумал юноша. – Значит, что-то приводило ее в ярость». В углу валялся принесенный Жаком клочок бумаги; на нем было нацарапано карандашом: «Приходите!» Когда после бегства женщин комнату обыскивали, то на записку не обратили внимания, ибо это был простой обрывок газеты. «Бумажку, должно быть, принес тот, за кем посылали», – решил Керван, заметив, что она смята и засалена и, следовательно, ее долго держали в руках. Но может быть, записку не успели отправить? Оглядывая ее со всех сторон, Керван заметил на ней следы зубов. Не собака ли относила ее? Вполне возможно, что получивший принес записку обратно. Значит, тот, кого звали, приходил. Не успел ли он оказать помощь, о которой его просили? Вот что хотелось узнать юноше.
Однако напрасно он рассматривал штукатурку на стенах, заглядывал во все уголки, в каждую щель – ничего! Наконец он задул свечу, бросился на кровать и заснул. Сначала ему снилась родная пещера, семья, Клара и молодые англичанки… Но вскоре его объял тяжелый сон, каким засыпают измученные, безмерно утомленные люди – сон без сновидений, похожий на небытие.
Его разбудили писк, шорох и суетня. Это мыши возились с какой-то бумажкой, вытащенной из норки. Керван положил конец их возне, завладев бумажкой. Местами она была изгрызена, но все же он разобрал:
«Сент-Этьен, 28 мая 187… г.
Милая кузина!
Все мы беспокоимся, ничего… несколько писем, ответа на них… теперь все пошло на лад…
Ваш кузен Ивон Карадек».
Слово «все» было написано с нажимом, как будто его нарочно хотели сделать более заметным, намекая на что-то, о чем нельзя писать.
LVI. Устройство на работу
По возвращении на улицу Сент-Маргерит у Лезорна тоже нашлось над чем раскинуть мозгами. Озабоченный появлением Кервана и стремясь себя обезопасить, бандит запомнил и обдумал все, что говорил новый знакомый. Несомненно, этот бретонец был слишком сдержан, и ему не следовало доверять. Либо он попадется на удочку и тогда будет полезен, либо заподозрит истину. В таком случае придется применить принцип Эльмины: «Только мертвые молчат».
Обхватив голову руками, Лезорн размышлял. Ему было выгоднее слыть Бродаром; жизнь под собственным именем не сулила ничего хорошего. Надо во что бы то ни стало носить чужое имя и не позже, чем завтра, решить, как себя вести. Разве можно ему, Лезорну, быть таким доверчивым? Вновь и вновь он мысленно перебирал слова Кервана, но не обратил внимания на то, что тот вздумал нанять именно комнатку тетушки Грегуар. Мог ли молодой крестьянин найти что-нибудь в помещении, где уже дважды делали обыск? Это не приходило Лезорну на ум. Он думал о другом: кто послал Кервана в Париж? Как бы это выяснить? Порою самая лучшая ищейка нападает на ложный след…
На следующий день оба встретились в условленный час. Выпив по рюмочке, они заговорили на ту же тему, что и накануне.
– Я могу хоть сейчас вас проводить, – сказал Лезорн. – Помещение благотворительного комитета уже отделано.
Для общества вспомоществования неимущим девушкам строилось здание, то самое, где Трусбан и его друзья писали фрески по пяти франков за квадратный метр. Столько им платил подрядчик, который за каждую фреску получал отдельно крупную сумму.
– Что ж, другие наживаются еще больше! – рассуждал подрядчик и на этом основании считал себя относительно честным.
По условию, он обязан был кормить живописцев и трижды в день им аккуратно приносили ему. На завтрак под названием «кофе», подавался напиток из цикория, подслащенный патокой, и каждому по полфунта хлеба, часть его приходилось откладывать про запас, ибо обед приносили без хлеба (это называлось «давать хлеба вволю»). Обед состоял из рагу под каким-то немыслимым соусом; кролик, из которого оно было приготовлено, при жизни, во всей видимости, мяукал. Наконец к ужину художники получали тарелку фасоли или картофеля; мясо отсутствовало, ибо вечером обременять желудок не следует. Зато на долю каждого доставалось еще по ломтику хлеба. Негр проглатывал свою порцию в один миг, что немало забавляло остальных.
За каждой трапезой раздавались протестующие вопли, но подрядчик неизменно отвечал, что относительно качества и количества блюд уговора не было. Он-де свои обязательства выполняет, а если ропот не прекратится, еду совсем перестанут доставлять: ведь в письменном условии об этом ничего не сказано.
Хотя при сдаче работы каждая фреска подвергалась самому придирчивому осмотру, художники все же находили возможность устраивать всякие проказы, веселившие их до упаду.
С тех пор как Трусбан и его товарищи собрались в кругосветное путешествие, Лезорн ничего не слышал о них и был уверен, что они находятся по меньшей мере в центре Африки. Отправляясь с Керваном в приют, он ничего не знал и о фресках, которыми разукрашивали это богоугодное заведение. Часто нам неизвестно именно то, что ближе всего нас касается…
Благотворительный комитет занимал хорошо натопленные комнаты, обтянутые толстыми коврами, чтобы не было заметно сырости – обычного недостатка вновь построенных домов.
Девис-Рот на этот раз не имел оснований отказываться от титула почетного председателя общества, основанного княжеской четой Матиас, которая имела близкое касательство к римской курии[58]58
Римская курия – совокупность центральных учреждений папской власти.
[Закрыть] и руководила английским католическим комитетом. Разве можно относиться с недоверием к лицам, уполномоченным Римом? Такая мысль даже не приходила иезуиту на ум. Он обменялся с князем и его супругой лишь несколькими письмами. Почетному председателю нет нужды вникать в подробности дела; он ограничивается тем, что разрешает упоминать свое имя. У Девис-Рота, как нам известно, хватало своих забот; зачем он стал бы беспокоить себя, когда можно положиться на папскую непогрешимость? Князь и княгиня Матиас в те минуты, когда сомнения насчет Клода Плюме не так сильно мучили их, позволяли себе подшучивать и над папой, и над почетным председателем общества.
В комитет, куда Лезорн привел Кервана, входили: аббат, которому покровительствовала графиня Олимпия, и два других глупца, также жаждавшие известности. Звали их Анатоль Баскер и Нисефор Мальвиль. Все три члена комитета были сделаны как будто по одной колодке: сухощавые, как спаржа, длинноногие, узкоголовые, с острыми торчащими локтями. Хоть лицом они и не были схожи, но со спины и по походке одного можно было принять за другого. Все они очень важничали; каждый завидовал остальным и, рассыпаясь в любезностях, старался подложить им свинью. Г-н N. направил им Лезорна, чтобы тот помог подобрать служащих для приюта.
– Подойдите! – сказал аббат Кервану, когда Лезорн объяснил, что этот молодой человек предлагает свои услуги в качестве чернорабочего; он может также ухаживать за садом и выполнять всякие поручения.
– Подойдите! – величественно повторил Баскер, опередив Мальвиля, не успевшего вставить слово. – Как ваше имя?
– Керван Дарек.
– Вы бретонец?
– Да, сударь.
– Почему вы покинули родные места?
– Мне хотелось жить в Париже.
– С какой целью?
– Я никогда в нем не бывал.
– Любопытство отнюдь не похвальное! – ядовитым тоном заметил Мальвиль, между тем как Баскер, желая выскочить вперед, ждал подходящего момента, чтобы брякнуть еще какую-нибудь глупость.
Керван промолчал.
– Вы крещены? – спросил аббат.
– Разумеется.
– Конфирмовались?
– Как все в деревне.
– Ходите в церковь?
Керван кивнул, трепеща, как бы его не спросили, откуда он родом, и не вздумали затребовать сведения о нем. Ведь из Дубового дола ответили бы, что он уехал несколько месяцев назад. Но аббата интересовало лишь то, что касалось религии.
– Кто ваш духовник?
– У меня его нет, ведь я только что приехал.
– Господин аббат позаботится о вашей душе! – ввязался наконец в разговор и Мальвиль.
Мысль о спасении души нового служащего заставила членов комитета забыть о других вопросах, опасных для Кервана. Оседлав своего конька, они могли ездить на нем как угодно долго.
Вместо ответа молодой Дарек еще раз кивнул. Этот неопределенный жест он предпочитал словам; ведь слова могли либо обязать его к чему-либо, либо привести к тому, что его выставят за дверь. К счастью, трое глупцов не усмотрели разницы между молчаливым кивком и громко сказанным «да».
Дом возбуждал любопытство Кервана. Быть может, общение с людьми, знающими Лезорна, поможет ему разгадать тайну, которая окутала этого человека.
– Мы располагаем только десятью минутами, – заявил аббат, взглянув на часы. Они дорожили своим временем…
Баскер начал разглагольствовать о том, что должен и чего не должен делать поступающий к ним на работу, и десять минут незаметно прошли. По окончании этого глупейшего допроса Кервана зачислили чернорабочим, предупредив, что ему придется строго соблюдать посты, довольствоваться простой пищей и по воскресеньям ходить в церковь. Ему предложили с завтрашнего дня являться к шести часам утра и оставаться до десяти вечера, ибо работы было много.
– Итак, – сказал Лезорн, выходя вместе с Керваном из кабинета, – вот вы и поступили на хорошее место; к тому же у вас есть комната с мебелью. Довольны ли вы?
– Большое вам спасибо!
– Сколько же вы будет получать?
– Я не совсем понял, какое жалованье мне назначили, но переспрашивать не стал, – проговорил Керван, не желая сознаваться, что он об этом совершенно не думал. – Если будут платить слишком мало, возьму расчет, вот и все.
На другое утро молодой человек отправился на работу, горя желанием узнать, что скрывается за вывеской «Дом призрения неимущих девушек». Керван поступил в распоряжение живописцев, которые в это время сидели за завтраком и в один голос ругали подрядчика. Приход нового рабочего произвел сенсацию: Трусбану и остальным очень понравились его высокий рост, голубые глаза, белокурые волосы.
– Вот с кого бы рисовать галла! – воскликнул Лаперсон.
До сих пор они сами по очереди служили друг другу натурщиками. Так как приводить натурщиц им запрещалось, негр выступал даже в роли молодой девушки. Он одевался в женское платье, и, хотя с помощью воображения приходилось изменять формы, кое-где добавляя, кое-где урезывая, но все-таки было с кого писать.
– Эй, человече! – крикнул Жеан. – Хочешь нам позировать?
– Вы ко мне обращаетесь, приятель? – спросил Керван несколько высокомерно.
Но доброе лицо Трусбана, расцветшее в улыбке, обезоружило его. Художник извинился за грубоватый оклик, и через несколько минут они уже беседовали как друзья.
– Что вы здесь делаете? – спросил Жеан.
– Просто-напросто нанялся чернорабочим.
– Дьявольски забавный дом, а? Тут немало любопытного, и будет над чем посмеяться.
– В самом деле?
– Вот увидите! Здесь так интересно, что мы, хотя и околеваем с голоду, остались посмотреть, чем все это кончится.
– Положим, – возразил Лаперсон, – у себя в мастерской мы и таких харчей не имели бы.
Керван улыбнулся, видя, что перед ним славные, хоть и несколько сумасбродные люди.
– Кто вас рекомендовал? – осведомился Трусбан.
– Некто Бродар, рабочий, бывший ссыльный.
– Вот как? Тогда не говорите ему, что видели здесь художников.
– Хорошо, – сказал удивленный юноша.
– Как вас звать?
– Керван Дарек.
– Подходящее имя! Откуда вы!
– Из Вогезов. Мое родное село называется Дубовый дол. А вы?
– Мы все парижане, за исключением Мозамбика. А он африканец.
– Ну, до скорого свидания! – сказал Керван, отправляясь выполнять данные ему поручения.
В течение дня он еще раза три-четыре перекинулся с художниками несколькими словами. Ему стало ясно, что молодые люди, в чьей искренности и доброте он не сомневался, имели какие-то сведения о подозрительном человеке, который так его заинтриговал. Довольный новым знакомством, Керван вернулся на улицу Глясьер.
Не дремал и Лезорн, недаром он был агентом тайной полиции. Он тоже сделал кое-какие попытки. Например, ему стало известно, что Керван приехал в Париж по Восточной железной дороге. Вот как он это разнюхал.
Не сомневаясь, что молодой Дарек весь день проведет на работе, бандит запасся связкой ключей и отправился на улицу Глясьер. Не без некоторого страха поднялся он по хорошо знакомой ему лестнице, открыл дверь, подобрав ключи, и начал рыться в вещах Кервана. Сундучок не был заперт, но никаких документов в нем не оказалось. Очевидно, юноша носил их с собой, возможно, впрочем, что они вообще отсутствовали. В таком случае не мешало бы предупредить полицию. Но если, арестовав Кервана, узнают что-нибудь и о нем, Лезорне? Ведь этот крестьянин приехал в Париж с определенной целью; недаром ему кто-то поручил разыскать Бродара с семьей. С каким умыслом хорошим или дурным? И что все это означало? Устроить Кервана на работу и не упускать его из виду было, конечно, предусмотрительно.
Ничего не найдя, кроме трех рубашек, с полдюжины носовых платков и других мелочей, Лезорн закрыл сундучок и увидел на нем сбоку наклейку с надписью крупными буквами: «Восточный вокзал». Значит, Керван приехал вовсе не из Лондона, как он заявил. Больше Лезорну пока ничего не удалось узнать. Во всяком случае, хорошо, что новый знакомец у него в руках. Решив еще раз наведаться в эту комнату, бандит спокойно спустился вниз и отправился погулять; ему нужно было кое над чем поразмыслить на свободе.
Вернувшись домой, Керван не заметил сначала ничего особенного; но вскоре он обратил внимание на то, что наклейка, утром находившаяся на стороне сундука, обращенной к стене, теперь оказалась спереди. Наволочка от подушки была вывернута наизнанку. Ясно, что все это не могло произойти само собой. Молодой человек догадался, что в комнате хозяйничал мнимый Бродар, подстрекаемый желанием узнать, кто поручил Кервану разыскать его. Это вполне соответствовало его натуре, если судить по некоторым замечаниям художников.
Положительно, Керван превратился в следователя и начал рассуждать как заправский сыщик… Но все это ему было нужно лишь для того, чтобы мстить. Этот потомок галлов искал справедливости.
Судьба юных англичанок его не тревожила: пока не вернется г-жа Руссеран, девушки останутся у его матери. Это было естественно, как и то, что ему придется самому зарабатывать, раз деньги, полученные от Анны, уже истрачены. Он написал об этом домой, но обиняками, чтобы его поняли только свои.
Керван условился с родными, что если его отсутствие затянется надолго, то односельчанам скажут, что эти девушки – родственницы Дареков; тогда им не придется прятаться в пещере. Впрочем, семья жила настолько уединенно, что появление в ней двух новых членов вряд ли кого могло заинтересовать.
Свои документы Керван обычно носил при себе, вот почему Лезорн их не нашел. Как следует все обдумав, юноша взял с собою только свидетельство о рождении и справку о работе в кузнице. Он решил говорить, что ездил в Лондон искать работу и, не найдя ее, вернулся. Так было проще.
Молодой Дарек все больше и больше входил в роль поборника справедливости. Как червяк медленно точит свой ход, так и он мало-помалу подбирался к противнику, а тот одновременно вел контрподкоп против него.
Через несколько дней после поступления Кервана на работу, выждав, когда он отправился вечером домой, Лезорн завязал по дороге разговор.
– Ну что, довольны ли вы своим новым местом?
– О да, очень.
– Кстати, меня спрашивали, откуда я вас знаю, и ответить мне было трудненько. Сами понимаете: если станет известно, что я устроил вас на работу без документов, я могу лишиться должности поставщика.
– Что ж вы молчали? Я бы предъявил свои бумаги. Но это дело поправимое; идемте со мной.
И Керван поднялся вместе с Лезорном в свою комнату.
– Вот, смотрите, – сказал он, вынимая документы из потертого бумажника. – Это все, что у меня есть. Они всегда при мне; нужно было только спросить.
И Керван рассказал придуманную им версию.
– Как это вы решились ехать в Лондон?
– Просто взбрело на ум; в деревне я никому не говорил о своем намерении, даже родным запретил болтать об этом.
– Почему?
– Видите ли, я уже давно собирался уехать из Франции, мне хотелось разбогатеть. Но я не нашел за границей ничего хорошего и решил писать друзьям, пока не удастся чуточку поправить свои дела в Париже.
Лезорн почти успокоился: человека, мечтающего о богатстве, всегда можно подкупить.
– Вы мне не сказали, кто поручил вам разыскать меня и мою семью?
– Одна революционерка-иностранка, которая сейчас вернулась на родину. Она велела мне найти госпожу Руссеран и попросить ее позаботиться о детях Бродара. Вот и все.
Лезорн засмеялся.
– Забавная идея – поручать Руссеранам заботиться о Бродарах!
И он сообщил Кервану все, что знал о первом покушении на жизнь Руссерана и о его смерти.
«Нет ли у этого парня еще и другой цели, – подумал Лезорн. – У него странная манера держаться. Во всяком случае, доверять ему не следует.»
Через несколько дней, когда Керван принес художникам материалы для работы, Мозамбик воскликнул.
– Смотреть, как ее походить Анжела Бродар.
И он указал на вырванный из книги листок, в который были завернуты тюбики с красками.
Художники стали рассматривать рисунок. Изображенная на нем девушка действительно напоминала Анжелу.
– А ведь правда!
На глазах у Жеана навернулись слезы.
– Разве вы знаете Анжелу Бродар? – спросил Керван.
– Ну конечно же! А вы?
– Лично – нет, но я знаком с женщиной, которая интересуется судьбой Анжелы.
– Кто же это?
– Вы, по-моему, славные ребята, и никому не скажете, если я назову ее имя?
– Можете быть спокойны.
– Это Анна Демидова.
– Анна? Анжела часто говорила нам о ней, а также и о другой своей подруге, Кларе Марсель.
– О Кларе Марсель! – воскликнул, в свою очередь, Керван.
Их беседа в этот день затянулась. То, что узнал молодой Дарек, доказывало справедливость его подозрений насчет мнимого Бродара. Положительно, от этого человека за версту пахло злодеяниями, и честные люди не могли этого не замечать. Но отныне у Кервана были союзники. С их помощью он найдет разгадку тайны и разрушит все козни. Может быть, ему даже удастся вывести на чистую воду основателей приюта Нотр-Дам де ла Бонгард. По-видимому, дом призрения неимущих девушек мало чем будет отличаться от этого приюта.
