Текст книги "Нищета. Часть вторая"
Автор книги: Луиза Мишель
Соавторы: Жан Гетрэ
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 39 страниц)
XXXV. Осложнения
Несмотря на щедрые подарки, получаемые от Николя, Амели ревновала его все больше и больше. Неотступная мысль женить его на себе не покидала ее. Но она переменила тактику и уже не устраивала сожителю сцен, а шпионила за ним и берегла силы для развязки.
Она заметила, что Николя с утра ушел к Обмани-Глазу, и пошла за ним следом. Дверь лавки старьевщика не была заперта на ключ; Николя вошел, но тотчас же пулей вылетел обратно. Оглядевшись, не заметил ли его кто-нибудь, он направился кружным путем к станции железной дороги.
Узнав об убийстве Обмани-Глаза, Амели удивилась, почему Николя сразу не сообщил об этом полиции: ведь он не мог быть виновником преступления – слишком мало времени он провел в лавке.
Часть денег, которые она получила от Николя, Амели тратила на фиакры, на переодевания. У нее обнаружился талант первоклассного сыщика. От Амели не укрылось, что, вернувшись в Париж, Николя вызвал в префектуру неказистого на вид мальчишку и дал ему какое-то поручение. Посланный отправился бегом, но это не возбудило подозрений у ревнивой Амели: она полагала, что вряд ли маленький оборвыш мог быть посвящен в любовные дела виконта д’Эспайяка. Однако Амели ошиблась.
Не зная точно, насколько де Мериа замешан в убийстве старьевщика, Николя не хотел в тот день видеться с ним. Но подлец не отказался от намерения соблазнить жену приятеля. Он даже лелеял план похитить Валери; обычная осторожность ему изменила. Чтобы напомнить о себе, он послал Пьеро с письмом, строго-настрого наказав передать его молодой женщине в собственные руки. Не имея возможности увидеть ее сегодня, писал Николя, он умоляет Валери хотя бы не забывать о его существовании.
* * *
К вечеру выбившийся из сил мальчик вернулся. По приказанию Николя его тотчас же впустили в служебный кабинет, где в это время как раз находилась Амели. Она опять пришла узнать у любовника, когда же он наконец выдаст ей другой документ вместо билета проститутки. Николя ответил, что сейчас у него нет времени заниматься ее делами. Он занят по горло – и в полиции и в газете. Как она смеет приходить к нему сюда, рискуя нарваться на скандал?
Амели возразила, что она одета скромно и вполне может сойти за порядочную женщину, явившуюся за справками. Во время этого разговора она подметила, что Николя сделал мальчику знак подождать. Притворившись, будто она уходит, Амели за дверью подслушала их разговор.
– Ну, как ты исполнил мое поручение?
– Я сказал: «Позвольте мне, ради Бога, видеть графиню де Мериа!» И меня впустили в большую комнату. Там и рояль и цветы, а на столике лежали книги с картинками. Мне удалось их посмотреть… Какие они красивые, какая гладкая, шелковистая бумага!
– Отдал ли ты мое письмо, паршивец?
– Да, сударь, в собственные руки.
– И что же графиня сказала?
– Прочитав письмо, она, вместо того чтобы написать ответ, велела мне убираться вон. Она так рассердилась, что я поспешил удрать.
– Что она сделала с письмом?
– Скомкала и сунула в карман.
– Ладно, завтра ты опять туда сбегаешь. Вот тебе деньги, купи себе приличное платье!
Он протянул мальчишке двадцатифранковую монету, ту самую, которой тот хвастался потом перед бродягами.
– Не попадись полицейским, по крайней мере сегодня. Спрячь деньги. Пойди в гостиницу на улице Сент-Маргерит, куда я тебя однажды посылал, и спроси Жан-Этьена. Он позволит тебе переночевать в своей комнате.
Амели поспешно удалилась: она узнала все, что ей требовалось. Пьеро, пошатываясь от усталости, отправился за покупками, глазея на выставленную в витринах одежду. Но все казалось ему недостаточно красивым, и он ничего не купил. Занятый поисками, Пьеро пошел не по той дороге и вместо Сен-Антуанского предместья попал на Монмартр. Тогда он решил переночевать в обжигальных печах, благо хорошо знал это место.
На другой день Николя по милости Санблера напрасно поджидал своего Меркурия[39]39
Меркурий – древнеримский бог торговли, вестник богов. В данном случае – посланец, вестник.
[Закрыть], чтобы вновь отправить его с любовным посланием.
«Его, наверное, убили, чтобы отнять золотой, – решил сыщик. – Досадно, ведь этот мальчишка приносил мне кое-какую пользу… Я предпочел бы, чтобы несчастье случилось с ним позднее, года через два-три, когда я перестал бы нуждаться в его услугах».
Никто, кроме Николя, не заметил исчезновения Пьеро, и угольщик напрасно так старался изменить его наружность.
Амели, твердо решив узнать все до конца, собиралась на другой день выследить мальчугана, но тот не явился. Николя отправился в редакцию газеты, затем в префектуру и в кафе. С ловкостью профессионального сыщика Амели следила за каждым его шагом.
В полиции всем хватало работы: целая свора шпиков рыскала всюду в поисках Санблера, чей портрет, сделанный по памяти, был сфотографирован и роздан им. Искали также убийцу Обмани-Глаза. Дело Руссерана отодвинулось на задний план. Огюст по-прежнему оставался в тюрьме, хотя смерть старьевщика, очевидно убившего Руссерана и других, давала повод освободить Бродара-сына.
Побывав у тетушки Грегуар, Лезорн долго обдумывал сложившуюся ситуацию. Чувствуя, что его разгадали или во всяком случае заподозрили, и стараясь предотвратить опасность, какую, несомненно, представляло для него освобождение Огюста, он написал анонимное письмо следующего содержания:
«Г-н префект полиции!
Вы имеете дело не с двумя-тремя убийцами, а с целой шайкой злоумышленников. Одному из них удалось скрыться, но у вас в руках другой. Это – Огюст Бродар, закоренелый преступник, особенно опасный ввиду его умения притворяться. Если он окажется на свободе, это приведет к ряду новых злодеяний. Даже будучи в тюрьме, он ухитряется поддерживать связь с остальными бандитами.
Некто, не могущий назвать свое имя, так как его жизни угрожает опасность».
Отправив это послание, Лезорн успокоился, но ненадолго: он жил в вечном страхе. Правда, дети Бродара должны быть ему благодарны за то, что он проявляет столько внимания к ним, но если им известно об обмене именами, то следует остерегаться.
Анонимному письму поверили, как обычно верят такого рода гнусностям. Запросили тюрьму Клерво о поведении Огюста в бытность его там. Получив ответ, что он вел себя примерно, решили, что это объяснялось вовсе не тягой к знаниям, помогавшей ему забыть о своих бедах, а стремлением скрыть близость к преступной шайке. Отсюда был лишь один шаг до того, чтобы признать его главарем. За этим дело не стало, и Огюст в воображении полицейских поднялся на самую высокую ступень иерархии преступного мира.
Между тем обыск в квартире Обмани-Глаза дал неожиданные результаты. Читатель помнит, что де Мериа преподнес г-ну N. во время его визита в замок Турель кубок из чеканного серебра, принадлежавший Руссерану. Санблер, который под именем графа Фльеро часто посещал заводчика, ухитрился похитить у него точно такой же кубок и отнести его Обмани-Глазу. Из-за этой пропажи выгнали трех лакеев; четвертый до сих пор сидел в тюрьме.
Но еще более неожиданной находкой был объемистый бумажник из русской кожи, с письмом на имя виконта д’Эспайяка, вырезками из его газеты «Хлеб» и, что особенно компрометировало владельца бумажника, – с заметками, сделанными им для себя. Эта находка произвела сенсацию среди полицейских, делавших обыск. Что касается старинных хрустальных бокалов, принесенных Лезорном Обмани-Глазу, то их никто не опознал, хотя они были украдены в день смерти Сен-Сирга из его особняка. Но это случилось так давно!
Драгоценные вещи, разбросанные возле трупа, принадлежали Руссерану так же, как и часы. Однако, взломав пол еще в нескольких местах, нашли ценности, имевшие отношение к другим, не так давно совершенным убийствам, за которые уже осудили нескольких ни в чем не повинных людей. Вся квартира кишела предметами подозрительного происхождения, столь искусно спрятанными или же сваленными в таком беспорядке, что, несмотря на небольшие размеры лавки, находкам, казалось, не будет конца. Словом, сыщикам дела было по горло. Еще никогда в их руки не попадало столько разнообразных вещественных доказательств; но уличить кого-либо с их помощью было невозможно. Помимо бумажника и кубка, нашли множество вещей, тайна пропажи которых до тех пор не была раскрыта.
После обыска допросили соседей. Дядюшка Пивуа с гордостью рассказал историю с голубями, пролетавшими сквозь стену. Но так как отверстия были уже заделаны, то решили, что он не в своем уме, и его показаниями пренебрегли. Одна девочка сообщила, что утром видела хорошо одетого мужчину, который вошел в лавку, но сейчас же вернулся обратно. Входил он медленно, опустив голову; выбежал же быстрее ветра. Она подробно описала наружность этого человека, но почему-то никто не признал в нем виконта д’Эспайяка, хотя все приметы были налицо.
Документы, найденные у Обмани-Глаза, подверглись самому тщательному изучению. Следствие поручили г-ну N. Наконец-то его усердие было вознаграждено! Однако, по мере того как папка с протоколами разбухла, чиновника все больше и больше охватывал страх. Он очень боялся, что его связи с преступным миром выплывут наружу и погубят его. Совсем же он струсил, когда ему сообщили, что среди ценностей, найденных у Обмани-Глаза, есть кубок из чеканного серебра, парный тому, которым восхищались все, заходившие в кабинет следователя. А вдруг проведают, кто подарил ему этот кубок и при каких обстоятельствах? У него помутилось в глазах при мысли, что следствие могли поручить не ему, а кому-нибудь, кто знал бы об этом подарке. Тут г-н N. вспомнил про лакея, сидевшего в тюрьме, и решил, что он-то и есть участник шайки, о которой шла речь в письме Лезорна. Да, они напали на след, и Огюст Бродар – наверняка сообщник этого лакея. Одно, конечно, связано с другим!
Арестованный совсем одурел от долгого пребывания в одиночной камере. Это был человек недалекий, слабовольный, один их тех несчастных, кого тюрьма и допросы доводят до помешательства, до готовности признаться в чем угодно, вплоть до кражи луны.
– Вы подозревались в похищении кубка, – сказал ему г-н N. – Теперь он найден.
– Вот как! Тем лучше! – воскликнул бедняга. – Значит, меня освободят?
– Освободят? Это еще почему?
– Как почему? Ведь кубок-то нашелся!
Следователь заговорил о другом:
– Вы знали торговца подержанными вещами по имени, вернее по-прозвищу Обмани-Глаз?
– Знал ли я его? Еще бы! Я всегда покупал у него одежду. В его лавке можно было приобрести по случаю отличные вещи, чуточку, правда, отдававшие плесенью, но почти совсем новенькие. Он жил на улице Шанс-Миди.
– Вы ему тоже что-нибудь продавали?
– Довольно часто; но не за деньги, а в обмен.
– Достаточно, – сказал г-н N. – Уведите арестованного.
– Сударь, сударь, – взмолился бедняга, – разве вы меня не отпустите? Ведь кубок-то нашелся! Может быть, вы освободите меня завтра?
– Не прикидывайтесь дураком и не пытайтесь что-нибудь скрыть от правосудия. Вы принадлежите к шайке убийц!
Несчастный был огорошен.
Господин N. почувствовал некоторое облегчение. Украденный кубок не мог его скомпрометировать; дело лакея казалось ясным, причастность Огюста также не вызывала сомнений. Продолжая расследование, он вскрыл доставленный ему запечатанный пакет с бумажником Николя, который тот уронил, обнаружив труп Обмани-Глаза.
Господин N. открыл бумажник. Вырезки из газеты «Хлеб»? Но ее покупали все. Письмо, адресованное виконту д’Эспайяку? Это уже кое-что значило… Содержание его было таково:
«Милый Николя!
Все чересчур затянулось. Хватит! С сегодняшнего дня я тебе не любовница, а враг. Намотай это на ус и пеняй на себя. Рано или поздно, а тебе каюк!
Амели».
В одном из отделений бумажника г-н N. нашел заметки, которые Николя набрасывал для памяти. Если бы следователь догадался нажать на чуть заметную пружинку, то обнаружил бы и банковские билеты, приготовленные для старьевщика.
Господин N. запер остальные бумаги в ящик и отправился к Николя. «Виконт» был случайно дома, все еще ожидая своего маленького посланца. Приход начальника испугал его еще больше, чем тогда, у графа де Мериа.
– Я пришел задать вам вопрос, – сказал г-н N. – Имели ли вы последнее время какие-нибудь дела с подозрительными людьми?
– Нет, разве что в интересах службы.
– Тем не менее вас обокрали.
– Я этого не заметил.
– Посмотрите хорошенько!
– У меня как будто ничего не пропало.
– Известна вам некая Амели?
– Когда-то я ее знал.
– Однако совсем недавно вы получили от нее письмо. Заметьте, что я не допрашиваю вас как обвиняемого; просто мне нужны кое-какие сведения. Итак, сейчас вы не поддерживаете никаких отношений с этой Амели?
– Нет.
– Что же тогда означает это письмо?
– Какая-то мистификация! – пробормотал Николя, чувствуя, что почва уходит у него из-под ног. – Оно действительно было получено мною, но его смысл мне непонятен.
– Значит, этот бумажник принадлежит вам? Ведь письмо находилось вместе с заметками, сделанными вашим почерком. Вот они: «Ул. Бланш. Русский, приехавший позавчера, получает письма из Англии, выходит днем – проследить, куда». Другая заметка: «Сегодня вечером – собрание в Воксале, вход бесплатный».
– Бумажник у меня украли, – сказал Николя, трепеща, как бы его начальник не нажал на потайную пружинку.
– Когда?
– Не помню хорошенько, где я вынимал его последний раз.
– Заметка о собрании дает возможность это выяснить. Собрание в Воксале состоялось как раз накануне того дня, когда был обнаружен труп на улице Шанс-Миди.
– Действительно! Бумажник украли, по-видимому, на этом собрании.
– Вы на нем присутствовали?
– Разумеется. Тому свидетельство – моя заметка.
Николя лгал: он посылал Жан-Этьена. Следователь продолжал в тоне светской беседы:
– Как, по-вашему, какая судьба постигла в дальнейшем ваш бумажник?
– Вероятно, вор, увидя, что ничего ценного для него там нет, выбросил его где-нибудь.
– Так оно и было.
Чиновнику угрожала серьезная опасность не выйти живым из комнаты. Чем больше Николя трепетал от страха, тем больше ожесточался. Он был способен уничтожить весь мир, лишь бы избежать грозивших ему разоблачений. История с бумажником не сулила ничего хорошего. Из боязни совершенно себя скомпрометировать, он не решался просить следователя, даже благожелательно относившегося к нему, вернуть столь серьезную улику. К тому же бумажник, вероятно, внесен в опись найденных вещей… Глаза сыщика налились кровью. Г-н N. почуял беду. Его спасло непредвиденное обстоятельство: Амели, как и Николя, но уже из других побуждений, поджидала возвращения Пьеро. Когда ей это надоело, она бесцеремонно ворвалась в кабинет своего бывшего сожителя.
– Ах, вот как! – завизжала она. – У вас, сударь, есть шикарная любовница, богачка! Я была хороша для грязной работы, а теперь вы меня отшвыриваете, как ненужную тряпку!
Господин N. с удивлением разглядывал Амели. На ней было синее бархатное платье и шелковая накидка. Этот кричащий туалет делал ее развязную речь еще беззастенчивее.
Бумажник лежал на столе; следователь забыл о нем при появлении хорошенькой фурии. Николя не зевал; с ловкостью опытного вора он извлек из бумажника все, что там было, в том числе банковские билеты, и положил его обратно. Ни г-н N., ни Амели, с любопытством глядевшие друг на друга, не заметили этой проделки. Амели, дрожа от гнева, обращалась теперь к чиновнику:
– Не желаю я больше этой собачьей жизни! Хватит с меня! Я вам сейчас выложу все, что мне известно. Он посылал мальчишку с секретным поручением в замок Турель. Он уходил ночью – я знаю куда! – а утром опять вернулся туда же. Да, я давно выслеживаю его! Мне надоело шляться по панели, меня тошнит от этого! Да, я – уличная девка, ну так что же, а он – филер! Два сапога пара! Почему бы нам не пожениться?
Она и смеялась и плакала…
Всякий другой следователь поинтересовался бы, куда уходил Николя ночью и куда он вернулся утром? Но г-н N. не только смотрел сквозь пальцы на все поступки сыщика, но и боялся его. Глаза Николя дико горели, и чиновник, хоть и не отличался особенным умом, все же понимал, что у сыщика был расчет убить своего шефа, слишком много знавшего о деле на улице Шанс-Миди.
Господин N. не сразу даже решился взять бумажник (для этого ему пришлось напрячь всю силу воли) и вышел гораздо поспешнее, чем вошел.
– Ну, погоди теперь! – сказал виконт д’Эспайяк, обращаясь к Амели. Но та предусмотрительно держалась поближе к дверям, и едва Николя двинулся к ней, как она выскочила на лестницу и сбежала вниз, перескакивая сразу через несколько ступенек, между тем как виконт кричал: «Держите воровку!» Воспользовавшись тем, что г-н N. распахнул парадную дверь, Амели прошмыгнула мимо него и скрылась в лабиринте улиц.
XXXVI. Похищение
Николя чувствовал, что ему несдобровать. Пока Амели молчала, он мог не опасаться г-на N. Но если она вздумает донести на него, то чиновник испугается и из чувства самосохранения последует ее примеру. А так как мнимый виконт менее, чем когда-либо, собирался жениться на Амели, то она рано или поздно его выдаст. К счастью, он располагал достаточной суммой денег, чтобы уехать далеко. Жребий был брошен; Николя решил скрыться. Но он не хотел бежать без Валери. Порочные страсти сжигали его словно лихорадка, и он все быстрее и быстрее катился навстречу гибели.
Николя взял все деньги и ценности, какие у него имелись, сжег все бумаги, кроме номеров «Хлеба», «Небесного эха» и благочестивых брошюрок, издававшихся этими газетами; уничтожил также немало книжек во вкусе соломоновой «Песни песней» и, взяв ключ от своей комнаты, вышел с намерением больше туда не возвращаться.
Амели кралась за ним на некотором расстоянии. Она видела, как Николя взял на вокзале билет: он ехал в замок Турель. Амели купила билет до той же станции и села в другой вагон.
Сойдя с поезда, сыщик направился проселочной дорогой к имению графа де Мериа. Он снял в деревенской гостинице комнату, из окна которой можно было видеть ворота замка. Николя намеревался выждать, пока Гектор не отлучится. С этой целью перед отъездом из Парижа он отправил графу следующее письмо без подписи:
«Как только стемнеет, приходите в известный вам трактир и ждите того, с кем вы обычно там встречались. Поторопитесь, иначе вы погибли».
«Он непременно придет», – подумал негодяй, став хладнокровным, как кот, подстерегающий мышь.
Весь день он не выходил и, притворившись больным, велел принести себе обед в комнату. Все это было довольно естественно; но казалось странным, что вслед за этим господином, в котором узнали одного из завсегдатаев замка, появилась дама, подражавшая всем его действиям. В девять часов вечера Николя вышел; Амели последовала за ним.
Весьма обеспокоенный полученным письмом, Гектор, как и следовало ожидать, уехал в Париж. Валери осталась одна, нужно было удалить слуг или обмануть их. Сыщика осенило; хитрость была незамысловатой, но подходящей. В то время как Бродар становился все мужественнее – Николя, начавший с подлостей, скатывался все ниже и ниже. В нем проснулся дикий зверь. Амели, которая скользила за ним как тень, оставаясь незамеченной, очень изумилась, увидев, что он направился к конюшне и велел запрячь лошадей.
– Куда вас везти, сударь? – спросил кучер.
– Я буду править сам, любезный. Так я условился с твоим хозяином.
Николя держался со спокойным достоинством, и кучер поверил. В качестве друга дома мнимый виконт пользовался здесь авторитетом. Правда, кучер удивился. Но разве г-на д’Эспайяка, человека порядочного, приятеля графа, можно было в чем-нибудь заподозрить? Слуги привыкли ему повиноваться, и он распоряжался в замке, как у себя дома.
Амели, чья ревность дошла до предела, задумала сопровождать Николя. Проворная, сильная, она решила под покровом темноты занять место лакея на запятках кареты. Это был дерзкий замысел, и требовались чудеса ловкости, чтобы ее не увидел кучер, который в ожидании Николя не отходил от лошадей. Но Амели была смела, и ее попытка удалась.
Виконт д’Эспайяк попросил графиню де Мериа принять его. Он якобы явился от г-жи Руссеран. Молодая женщина не понимала, почему мать послала к ней именно д’Эспайяка, которого терпеть не могла и, более того, даже боялась; однако Валери не пришло в голову, что ее обманывают. Она вышла в пеньюаре, так как уже собиралась лечь спать.
– Сударыня, – сказал Николя (голос его дрожал, так что его еле было слышно), – вашей матушке нужно немедленно вас видеть. Мне поручено лично, в случае если Гектора не будет дома, привезти вас, причем велено никого из слуг не брать.
Расстроенное лицо сыщика, его взволнованный голос убедили доверчивую Валери.
– Случилось несчастье?
– Это мне неизвестно. Я исполняю данное мне поручение, вот и все.
– Я буду готова через несколько минут. Ждите меня.
Негодяй даже не предполагал, что ему удастся так легко обмануть графиню. Пока та переодевалась, он воспользовался удобным моментом: зная, где де Мериа хранит остаток приданого жены, Николя взломал потайной замок шкатулки и, доверху набив кожаную сумку деньгами, прикрыл ее плащом.
Валери, быстро закончив свой туалет, вышла из спальни, и удивленные слуги увидели, как молодая хозяйка, очень бледная и встревоженная, села в карету, а виконт д’Эспайяк взобрался на козлы.
Амели вскочила на запятки. Она бы охотно убила Валери тут же, но, несмотря на муки ревности, ей хотелось сначала все узнать.
Николя погнал лошадей бешеным галопом. Карета с быстротою ветра катилась по белевшей в темноте дороге, и Амели из всех сил цеплялась за поручни, чтобы не упасть. Мимо мелькали темные купы деревьев и белые домики селений. Они проехали уже несколько деревень, а лошади все неслись. Сыщик хотел добраться до железнодорожной станции на линии Париж-Брюссель. После трехчасовой езды взмыленные лошади остановились передохнуть. Амели услышала голос Валери, полный тревоги:
– Куда вы меня везете? Ведь мы уже давно должны были приехать к моей матери!
Николя, не отвечая, хлестнул лошадей, и те опять рванулись. Но через полчаса, измучившись вконец, они отказались повиноваться. Поблизости виднелся густой лес; сквозь предрассветный туман смутно проступали развалины замка Меровингской эпохи[40]40
Меровингская эпоха – эпоха первых французских королей династии Меровингов (V–VIII вв.).
[Закрыть], напоминавшие каменных чудовищ. На востоке раздался грохот поезда: там проходила железная дорога, ведущая к Суассону. Они находились возле Санлиса. Николя заехал не туда: до станции было еще далеко. Как быть? Не оставаться же на шоссе с похищенной им женщиной? Ведь она ежеминутно могла попытаться бежать или позвать на помощь…
Амели, разбитая тряской, с трудом разжала руки. Она понимала, что стала свидетельницей преступления. В ее сердце шевельнулась жалость к Валери. Ее душили гнев и негодование: проститутка была все же гуманнее сыщика.
Николя вошел в карету. Оттуда послышался крик:
– Негодный! Как я могла поверить вам после ваших писем? Убийца! Убийца!
– И все же, – прошипел Николя, – вы уедете со мною. Да, я вас похитил, потому что боготворю вас. Я буду ползать перед вами на коленях! Ведь в последнее время вы уже не смотрели на меня с неприязнью. Это позволило мне надеяться…
– Подлец! Если бы не ваши наглые письма, если б не эта преступная попытка увезти меня – я, может быть, к своему несчастью, и полюбила бы вас. Теперь я погибла, погибла!..
Она пыталась бежать, но Николя удержал ее силой.
Амели, собравшись с духом, решила во что бы то ни стало спасти бедную женщину. В то время как сыщик, с ужасом видя наступление утра, то угрожал Валери, то умолял ее, Амели бросилась к ближайшему жилью и стала громко звать на помощь. К счастью, на фермах встают до зари, и ей удалось убедить трех парней пойти с нею.
Николя услышал крики и понял, что сейчас его схватят. Пустился в бегство, унося полумертвую от страха Валери, – вот все, что ему оставалось. Он направился к лесу; испуг и страсть окрыляли его. В поисках убежища негодяй забрался к густой лес, сучья хлестали его по лицу.
К трем мужчинам присоединились и другие; вдали показались треуголки жандармов.
– Этот шпик похитил женщину! – кричала Амели, окруженная взволнованными крестьянками. Не понимая слова «шпик», они вообразили, что это какое-то диковинное чудовище.
Погоня началась. Жива ли еще Валери – трудно было сказать: она не отбивалась, волосы ее распустились, руки беспомощно свисали. Николя обладал железными мускулами. То исчезая за поворотом тропы, то вновь показываясь, он бежал, бежал. Казалось, поймать его было невозможно. Лошади жандармов не могли пробиться сквозь чащу, и их пришлось оставить на опушке; пешком же настигнуть преступника не удавалось. Так могло тянуться весь день; но похититель имел неосторожность выйти из леса, чтобы спрятаться в развалинах замка. Это погубило его: преследователи окружили руины со всех сторон. Сыщик начал метаться, как загнанный хищник.
Лес пробуждался с рассветом. На травинках сверкали капли росы, птицы порхали с ветки на ветку. Иногда стремглав проносился испуганный заяц, хотя охотились не на него, а на человека.
Живой круг, оцепивший развалины, стал суживаться, и Николя увидел, что дело его проиграно. Стремление оставаться в живых превозмогло страсть, которую сыщик питал к Валери. Взобравшись на вершину башни, он кинул трепещущее тело своей жертвы к ногам преследователей. Те бросились к несчастной, а Николя, освободившись от ноши, пустился по лабиринту тропинок и через несколько минут был вне опасности. Он влез на высокий раскидистый дуб, просидел на нем до вечера и видел, как жандармы возвращались после бесплодных поисков вместе с помогавшими им крестьянами. Никому не пришло в голову взглянуть на дерево, где притаился сыщик.
Валери была еще жива, но находилась в очень тяжелом состоянии. Амели взяла ее на руки, как мать – ребенка, и отнесла в деревню. «Это я ее спасла!» – думала она, гордясь своим поступком, хоть вначале у нее были совсем другие намерения. Каждый раз, когда Амели вкушала от горького плода добра, она проникалась энтузиазмом. Возрастающая ненависть к Николя усиливала ее теплое чувство к Валери.
На ферме, куда ее принесли, похищенная пришла было в сознание, но потом у нее начался бред. Амели сообщила, что это – графиня де Мериа, которую в отсутствие мужа какой-то подозрительный субъект решил увезти. Случайно став свидетельницей этого, она, Амели, воспользовавшись темнотой, взобралась на место лакея и последовала за ними. Она не знала только, с помощью какой уловки этот человек заставил графиню поехать с ним.
Показания Амели делали ей честь, но когда понадобилось подписать протокол и ответить на вопрос, чем она занимается, Амели низко опустила голову. При столь серьезных обстоятельствах ложь не шла ей на язык. Краснея от стыда, она созналась в своем позорном ремесле… Все переглянулись.
– Сударь, – промолвила Амели, обращаясь к невольно отступившему мэру, – у меня действительно билет; но, знаете, когда не находится покупателей, то продать товар не так-то легко…
Ей хотелось добавить: ведь для того, чтобы умереть с голоду или вести жалкую жизнь работницы – надо тоже иметь мужество… Но Амели не умела складно говорить. Она повернулась и пошла к дверям, принужденно смеясь. Это был смех сквозь слезы. Ее остановили.
– Вы спасли эту даму, – сказал мэр, – и знаете, где она живет; вам придется показать дорогу тем, кто будет сопровождать ее домой. Кроме того, нужно составить еще один протокол; в основу его также будут положены ваши показания. До этого мы не можем вас отпустить.
Имени Николя Амели не назвала, испытывая мстительное наслаждение при мысли, что судьба этого человека, насмеявшегося над нею, в ее руках. «Он будет терзаться от страха день и ночь, оттого что я знаю его тайну!» – подумала она.
