Текст книги "Нищета. Часть вторая"

Автор книги: Луиза Мишель

Соавторы: Жан Гетрэ
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 39 страниц)

XXX. Побег

Лезорн не зря наплел г-ну N., иногда навещавшему бывшего каторжника, когда тот работал в префектуре, кучу небылиц о своих друзьях-социалистах. Бандита освободили за отсутствием улик. С Огюстом дело обстояло иначе; бедный юноша по-прежнему томился в одиночной камере.

Лезорну сообщили, что обвинение с него снято, и вызвали его к г-ну N.

– Как видите, Бродар, – сказал следователь, – правосудие к вам милостиво; надеюсь, что вы за это благодарны.

– По гроб жизни, ваша честь!

– Слушайте же! Работа, на которой вы были заняты, окончилась; к тому же вам неудобно там бывать, так как вы можете встретить господина Николя.

– О, ваша честь, я больше не помышляю о мести, – воскликнул Лезорн. – Зарабатывать на кусок хлеба – вот все, чего я хотел бы.

– Очень хорошо. Мы постараемся вас использовать, если вы будете выполнять все наши указания.

– Само собой разумеется, ваша честь.

– Вы, Бродар, производите более благоприятное впечатление, чем Лезорн, которому вы поручили заботиться о ваших детях.

– Правда, бедняга не отличался привлекательной внешностью, но, в сущности, человек он был неплохой.

– В бытность его на каторге вы вели там пропаганду…

– Что вы, ваша честь! Этого за мной никогда не водилось.

– Но вы уже давно изменились к лучшему. Оставайтесь таким же, и покровительство вам обеспечено. Приходите завтра.

Лезорн вернулся на улицу Сент-Маргерит, размышляя, что делать дальше. Вполне возможно, что он встретит других амнистированных; тронутые его несчастьями, они начнут его расспрашивать… Огюст тоже может задать щекотливые вопросы. Наконец, вдруг отыщутся дочери Бродара?

Хотя дурная репутация, приписываемая Огюсту, и обнадеживала Лезорна, он все же предпочитал, чтобы юноша как можно дольше оставался в тюрьме, и решил принять меры для этого. Кроме того, надо постараться узнать, с какими людьми встречался молодой Бродар.

Жан-Этьен прервал размышления Лезорна:

– Эй, старина, хочешь, помогу тебе пристроиться? Тебе не придется слоняться с пустыми карманами по бульварам. Что ты скажешь насчет должности в сыскной полиции? Спокойное местечко!

В соответствии с ролью, которую играл Лезорн, ему надо было притвориться колеблющимся, что он и сделал. Потом он сообщил, что г-н N. велел ему явиться завтра. Беседа была прервана Гренюшем, иногда заходившим к Жан-Этьену.

– Это ты, Бродар, бедняга? – воскликнул Гренюш. – Я могу сообщить тебе все о Лезорне, которому ты поручил проведать твоих детей. Он к ним очень привязался. К несчастью, его убили, а через несколько дней девочки исчезли неведомо куда. Ты можешь узнать от меня и о своем Огюсте; мне известно, с кем он путается. Его любовница живет у одной старухи. Хочешь, я тебя туда сведу?

Лезорну положительно везло! Быть может, с помощью этой скотины Гренюша ему удастся выпутаться из возникших затруднений?

Гренюш рассказал обо всем, что знал, но умолчал о предостережениях, которые он сделал Бродару в переулке Лекюйе и Огюсту у тетушки Грегуар. Присутствие Жан-Этьена заставило его быть сдержанным. Но тот, посмотрев на часы, заявил, что ему пора уходить, и простился с товарищами.

Жан-Этьен получил утром письмо, в которое было вложено несколько кредиток. В этом послании, написанном измененным почерком, ему сообщали:

«Высокопоставленные лица желают доверить вам дело, требующее секретности. Задаток прилагается. Если вы хотите получить остальную сумму, то храните тайну и приходите к пяти часам на улицу Шанс-Миди, в дом № 50. На втором этаже сдается комната; там вы найдете того, кто даст вам все необходимые разъяснения».

С револьвером в кармане Жан-Этьен отправился на улицу Шанс-Миди. Его принял Обмани-Глаз в своей лавке, загроможденной всяким хламом.

– Что вам угодно? – спросил старьевщик.

– Мне назначили свидание в этом доме, в комнате, что сдается на втором этаже.

– Верно, эту комнату у меня сегодня сняли на день. Проходите сюда! – И Обмани-Глаз указал на лестницу.

Жан-Этьен мог чувствовать себя, как дома: это был явно бандитский притон. Он поднялся наверх. Читатель помнит, что помещение, где раньше жил Бродар, состояло из двух комнаток, из которых одна была проходной. Там Жан-Этьена ждал мужчина в маске, закутанный в плащ.

– Вы пришли? Превосходно! – сказал незнакомец, стараясь изменить голос. Он ввел агента полиции в первую комнату и запер дверь. Жан-Этьен узнал – или это ему показалось? – фигуру и хриплый голос своего начальника, г-на Николя, но остерегся высказать это предположение.

– Вы согласны нам помочь? – спросил мужчина.

– Да.

– В таком случае в одиннадцать часов вечера вам надо пойти вслед за арестантской каретой, которая выедет из ворот тюрьмы Мазас. Когда карета остановится, из нее выйдет человек. Вы скажете ему: «Это я! Идите за мной!» – и проведете его сюда, снабдив вот этой одеждой (говоривший показал на длинный плащ и широкий шерстяной шарф).

– Как же мне пешком догнать карету? А если я найму фиакр, то не увижу, где этот человек сойдет. Дельце не из легких!

– Будь оно легким, вам не предложили бы столько денег… Придется вам постараться. И помните, что дело идет о безопасности государства. Стоит вам вымолвить лишнее слово, и вы сами отправитесь в Мазас.

Жан-Этьен не принял сказанного всерьез, но все же ему стало не по себе. Незнакомец тоже явно волновался.

– Если дело выгорит, – добавил он, – то вам вручат такую же сумму, какую вы получили в задаток.

– А если не выгорит?

– Тогда вас посадят в тюрьму вместе с этим человеком.

– А если я откажусь?

– Результат будет тот же. Отказываться поздно.

Жан-Этьен трусил: подлецы редко бывают храбры.

Но так как отступать уже было нельзя, он ответил:

– Хорошо, попытаюсь.

– Еще одно указание, – сказал мужчина в маске. – Этот человек может выскочить из кареты на обратном пути. Следите за каретой все время, пока он не появится. Его обязательно нужно доставить сюда.

– А если он окажет сопротивление?

– Этого не может быть. Он уже предупрежден и будет вас ожидать. Вы шепнете ему: «Это я! Идите за мной!»

Вот почему Жан-Этьен, взглянув на часы, покинул товарищей. Санблер, в свою очередь, получил записку в хлебном мякише.

«Сегодня в 11 часов вечера вас повезут в префектуру на допрос. Вы найдете в хлебе напильник и во время поездки перепилите в задней части кареты решетку, которая уже наполовину сломана. Выскочив, следуйте за человеком, который скажет вам: „Это я! Идите за мной!“»

Почерк был изменен, но уведомление могло исходить только от де Мериа или от Николя. «Они обо мне заботятся потому, что боятся меня, – подумал Санблер. – Да и у меня есть основания их бояться».

Преступники всегда с подозрением относятся к своим сообщникам…

Действительно, в хлебе оказался напильник, и ровно в одиннадцать арестантская карета выехала из ворот тюрьмы. Она катилась не особенно быстро, и Жан-Этьен не отставал от нее, но все же пот лил с него градом. К тому же он старался не привлекать к себе внимания. Карета доехала до префектуры без каких-либо происшествий; Санблер вышел в сопровождении двух полицейских. Спустя некоторое время его снова вывели и посадили в карету. «На этот раз надо держать ухо востро!» – решил Жан-Этьен.

Было уже около двух часов ночи, кругом все стихло. Полицейские остановили карету у знакомого им трактира и вошли, чтобы пропустить по стаканчику. Дверца кареты открылась, и Санблер соскочил на тротуар.

– Это я, – шепнул Жан-Этьен, поспешно передавая ему плащ и шляпу. – Идите за мной!

Не торопясь, словно двое запоздавших буржуа, которые, не найдя фиакра, решили вернуться домой пешочком, Жан-Этьен и Санблер направились окольным путем в Леваллуа. Урод уткнул лицо в шарф, низко надвинул шляпу, запахнулся в плащ и стал неузнаваем. Дорогой он размышлял о том, что все это не сулит ничего хорошего. Он видел, что они идут к Обмани-Глазу, но, так как его спутник не проронил ни слова, Санблер тоже молчал.

К половине четвертого утра они добрались до улицы Шанс-Миди. Обмани-Глаз не спал, и лишь только послышались их шаги, дверь приоткрылась. В освещенную щель выглянула его лисья физиономия.

– Войдите, – сказал он.

Тот же самый человек в маске ожидал их наверху. Он протянул Жан-Этьену пачку кредиток.

– Вот остальные деньги. Возьмите и не вздумайте болтать!

– Клянусь… – начал было Жан-Этьен, беря деньги.

– Не клянитесь, а лучше запомните, что молчание в ваших интересах, ибо дело идет о вашей жизни!

Жан-Этьен окончательно узнал голос Николя. Сунув полученное вознаграждение в карман, он убрался восвояси, словно зверь, уносящий добычу. Тогда Николя снял маску, открыл дверь во вторую комнату и сказал Санблеру:

– Живо сюда!

Но тот попятился, как бык на бойне. В этом чулане не было даже окна, хотя бы слухового: сущая одиночка, хуже, чем в тюрьме. Вот какая свобода уготована для него перепуганными сообщниками!

– Скорее! – сказал Николя.

– Я не хочу туда.

– Так вам угодно, чтобы вас снова арестовали и чтобы мы поплатились за то, что спасли вас?

– Вы меня убьете.

– Глупец! Разве я не мог сделать это раньше?

– Но там это будет еще легче.

– Итак, вы хотите погубить нас вместе с собой? Такова-то ваша благодарность за спасение?

– Я не верю вам.

– Вот и старайся после этого для людей! Послушай, Санблер, старина! В твоем положении нелепо выставлять себя напоказ: везде начнутся обыски. Не вынуждай меня применять силу.

И он пригрозил бандиту револьвером. Тот, дрожа от страха, вошел в чулан. Николя тщательно запер дверь, а затем спустился вниз, где его ожидал Обмани-Глаз, сидя у того самого столика, за которым он с Бродаром и Санблером как-то вечером пил ликер. Бывший сыщик уселся рядом.

– Ну что? – спросил старьевщик.

– Я его запер, хоть и не сразу уломал. Теперь сосчитаемся! Сколько нужно платить вам за то, чтобы он оставался здесь?

С тех пор как «виконт» обладал документами, удостоверяющими подлинность его титула, он уже не обращался к сообщникам на «ты».

– Я не стану злоупотреблять выгодной возможностью, – ответил Обмани-Глаз. – Достаточно двадцати франков в день. Это немного, если принять во внимание, какому риску я подвергаюсь.

– Вот двести франков за первую неделю.

– Вы отыскали пещеру Али-Бабы[37]37
  Пещера Али-Бабы – место, полное сокровищ (из арабских сказок «1001 ночи»).


[Закрыть]? – спросил Обмани-Глаз.

– Платит граф де Мериа. Приданое жены к его услугам, и он может делать с ним все, что хочет.

– Это верно. Теперь дальше! Сколько вы дали человеку, который привел его сюда?

– Тысячу шестьсот франков, в два приема. Нужно было купить его молчание.

– Это тоже верно. За мое молчание – ведь я все знаю – надо заплатить в двадцать раз больше. – И Обмани-Глаз засмеялся, обнажив беззубые десны.

– Как, тридцать две тысячи франков? В уме ли вы?

– Полноте: ведь деньги-то не ваши. Положение обязывает!.. К тому же де Мериа от этого не обеднеет.

– Действительно… – буркнул Николя.

– Де Мериа должен радоваться, что дешево отделался. Ведь ему не поздоровилось бы, если б Санблер проболтался. Сколько бы ни заплатили людям, избавившим графа от опасности, – это не будет чересчур дорого. Ну, а Санблер должен быть доволен, что его до сих пор не укокошили. Он мог бы иметь дело с другими, которые не постеснялись бы…

Николя не отвечал на разглагольствования старика, его мысли витали далеко. Он хладнокровно размышлял, как отделаться от Санблера. Гораздо больше его тревожило то, что Валери испугалась его объяснения в любви. Образ прелестной молодой женщины волновал сердце сыщика. Обмани-Глаз вывел его из задумчивости.

– Так мы поладили на тридцати двух тысячах?

– Да.

– Тем лучше для графа: ведь иначе я выставил бы Санблера за дверь. Нельзя же ни за что ни про что идти на такой риск! Пойду, отнесу ему чего-нибудь пожевать.

Вскоре Обмани-Глаз вернулся, очень расстроенный.

– Я с вас слишком дешево запросил: Санблер воображает, что его хотят убить, он может сойти с ума. Я страшно рискую и, меньше чем за тридцать четыре тысячи, не согласен оставить его у себя.

– Это все?

– Да, и я ни сантима не уступлю.

Ударили, по рукам. Странное дело: договорившись, бандиты верят друг другу…

– Ну, – сказал старьевщик, – выпьем по рюмочке за упокой души бедняги Лезорна! Я питал к нему слабость, хотя в последнее время у него появились странности.

– Знаете ли вы его двойника?

– Какого еще двойника?

– Бродара. Это коммунар, недавно амнистированный, как и Лезорн, за услуги, оказанные тюремному начальству. Говорят, он образумился на каторге, но мне что-то не верится. Когда-то он покушался на мою жизнь.

– Да, припоминаю, эта история наделала шума.

Они умолкли, погрузившись в мечты: Обмани-Глаз – о тридцати четырех тысячах франков, Николя – о прелестях Валери.

На другой день граф отсчитал «виконту» не только тридцать четыре тысячи для Обмани-Глаза, но вдобавок и кругленькую сумму в шестьдесят тысяч на всякие расходы. Приданое Валери таяло, но зато была предотвращена опасность того, что Санблер разоблачит злодейства, в которых участвовал ее муж.

XXXI. Свидетели Огюста

У тетушки Грегуар и Клары состоялось многолюдное совещание. Присутствовали все: чудак Жеан Трусбан, рыжий Лаперсон, негр Мозамбик и Жан, слуга из гостиницы на улице Глясьер, отлучившийся с разрешения хозяина на весь день. Каждый, зная, как скудны заработки обеих женщин, принес с собой чего нибудь поесть. К тому же совещание могло затянуться на целый день: предстояло решить серьезный вопрос. Заняв немало места, на полу растянулся благодушно настроенный Тото.

– Пора начать действовать, – сказал Жеан. – Надо составить прошение и сообщить, что мы хотим выступить свидетелями.

– Впервые слышу от господина Трусбана столь разумные речи! – заметила тетушка Грегуар. – Но сейчас он вполне наверстал упущенное.

– Действительно, – подтвердил Жан, – это прекрасная мысль. Давайте составим такое прошение!

Лаперсону, чье перо считалось наиболее бойким, была поручена роль редактора. Клара принесла целую кипу школьных тетрадок, так как предстояло, очевидно, испортить немало бумаги на черновики, и работа началась. Каждая фраза обсуждалась всеми присутствующими, а затем принималась или же отвергалась. Окончательный текст гласил:

«Я, нижеподписавшийся, Жан Любен, слуга в гостинице на улице Глясьер, дом № 50, настоящим подтверждаю, что накануне убийства г-на Руссерана Огюст Бродар ночевал в вышеупомянутой гостинице и никуда не отлучался с восьми часов вечера до восьми утра, как я видел сам.

Мы, нижеподписавшиеся, вдова Грегуар, художники Жеан Трусбан и Лаперсон, удостоверяем безукоризненную честность означенного Огюста Бродара».

Заявление предложили подписать и Кларе Буссони.

– Нет, – возразила та, – моя подпись может повредить Огюсту.

Хотя голос девушки был тверд, на глаза ее навернулись слезы.

– Моя тоже не подписать, – сказал Мозамбик. – Негр не человек; люди смеяться.

Решили только добавить:

«В случае надобности изложенное может быть подтверждено еще двумя свидетелями».

Важный вопрос: кому адресовать прошение? Кто может принять участие в судьбе вышедшего из тюрьмы сына каторжника? Воцарилось молчание: бедняги не знали даже, кто ведет следствие по делу Огюста.

– Может быть, послать это письмо министру юстиции? – робко предложила Клара, мало что смыслившая в таких делах.

Мозамбик расхохотался.

– Эге! – заметил Жеан. – Этот дикарь проницательнее, чем мы думали.

– Отправим прошение судебному следователю! – предложил Жан.

На этот раз Лаперсон и Трусбан пожали плечами.

– Куда же, по-вашему, следует обратиться? – спросила тетушка Грегуар, не более склонная к самообману, чем они.

– В тюрьму Клерво, где он, рискуя жизнью, спас товарищей.

– Да, это, пожалуй, лучше всего. Никто не сможет отрицать этот самоотверженный поступок.

Разговор зашел о возвращении Бродара-отца. Тетушка Грегуар рассказала удивительную историю о том, как он приехал в Париж под именем Лезорна. Все слушали с большим вниманием. Значит, тот, кто сейчас вернулся из Тулона, был вовсе не Бродар, а очень похожий на него человек, с которым они обменялись именами. Это чрезвычайно усложняло положение.

На несколько Минут все снова умолкли. Старушка надела на Тото вьюк с цветами и прикрепила к каждому букетику бумажку с адресом.

– Тото разносит заказы моим клиентам, – сказала она с гордостью (как всегда, когда речь заходила о ее собаке). – Он безошибочно находит всех; каждый берет свой букетик и кладет в коробочку деньги. Ну, беги, Тото, молодец!

Тетушка Грегуар открыла дверь и полюбовалась, как Тото сбегал по лестнице, форся, словно нес на себе по меньшей мере земной шар.

Через некоторое время торопливо вошел Лезорн, стараясь во всем подражать манерам Бродара, которые он так хорошо изучил.

– Он ли это? Да, это он! – воскликнула торговка птичьим кормом.

– А кому ж это и быть, как не мне?

– А девочки? Где они? Здоровы ли? – забросали его вопросами.

– В деревне, в полной безопасности, – ответил Лезорн наугад. Он нащупывал почву, стараясь выяснить, известно ли этим людям об обмене именами. Ему не стоило большого труда догадаться, что они в курсе дела. Но тогда непонятно, почему его не приняли за призрак – ведь Бродар был убит под именем Лезорна? Тут скрывалась какая-то тайна. Но ему уже не раз приходилось выпутываться из затруднительных обстоятельств, и он заранее приготовил несколько версий, чтобы не попасть впросак. Ясно было, что эти люди не считали мнимого Лезорна мертвым, и в то же время не сразу поверили, что перед ними Бродар. Кого же тогда убили? Но недаром у Лезорна был нюх, как у ищейки.

– Слушайте, – начал он с таинственным видом, – я не могу сейчас объяснить вам, как получилось, что я опять под своим настоящим именем; вы узнаете это потом. Как я счастлив вас видеть, дорогие друзья! Вы чуть было не приняли меня за выходца с того света!

– Не с того света, а из шахты! – заметил опрометчиво Жеан, уверенный, что перед ним – настоящий Бродар.

Только это и надо было знать Лезорну. Ему оставалось искусно править рулем, обходя подводные рифы, уже ему известные. Все же требовалось быть настороже: недоверие к нему исчезло не совсем. Заметив на столе прошение и заглянув в него, он воскликнул:

– Вы хотите помочь Огюсту? Вот спасибо!

Хорошо осведомленный благодаря Гренюшу, Лезорн заговорил доверительным тоном:

– Я по-прежнему живу на улице Шанс-Миди, знаете, у Обмани-Глаза. Сегодня мне нельзя долго оставаться у вас, но скоро я приду еще. Нужно обсудить, как спасти мальчика. Но помните: молчание и осторожность!

Последние сомнения рассеялись. Кто, кроме настоящего Бродара, знал адрес торговки птичьим кормом? Кто знал, где жил Бродар? И все же друзья Бродара чувствовали, что от этого человека веет чем-то дурным.

Его пригласили поужинать со всеми. Но лишь только он уселся за стол, в дверь заскребли: вернулся Тото. Войдя в комнату, собака стала принюхиваться, а затем с яростью набросилась на Лезорна, но ее вовремя удержали и привязали к ножке стола. Пес жалобно завыл.

– Странно, что Тото не узнал вас! – изумилась тетушка Грегуар.

– Очень просто, – ответил Лезорн, – я последнее время работал помощником мясника на бойне.

Объяснение было правдоподобно, но тем не менее собравшиеся инстинктивно почуяли что-то неладное. Вскоре Лезорн ушел, преследуемый воем Тото.

– А все-таки животные умнее нас! – заметила старушка после его ухода. – Я верю моему песику. Это был не Бродар!

– Да, это был другой, – подтвердил негр. – Его иметь недобрый лицо.

XXXII. Филипп

О Филиппе забыли по многим причинам: во-первых, с бедняками можно не церемониться, они подождут; во-вторых, Девис-Рот хотел, чтобы дело по обвинению Филиппа в бродяжничестве получило как можно меньше огласки: ведь оно было связано с делом Клары Марсель.

Смерть ее дяди, совпавшая с вторичным исчезновением девушки, убедила иезуита в том, что старик исполнил свое обещание. Не случайно его нашли мертвым в церкви. Вряд ли Клара его пережила, и тело ее, по всей вероятности, погребено в каком-нибудь склепе. Но даже если ей удалось ускользнуть от неусыпного надзора старого фанатика, всем известно, что она помешанная. Ее найдут и упрячут в сумасшедший дом, но только не в больницу св. Анны, где врач принимал в ней слишком большое участие.

– Ученым нельзя доверять, – говорил Девис-Рот. – Они тоже чересчур фанатичны и упорны в достижении поставленной цели.

У иезуита были основания остерегаться старого доктора. Когда из газет стало известно о смерти аббата Марселя и об исчезновении его сумасшедшей племянницы, неотвязная мысль вновь стала мучить врача. Тут крылась какая-то тайна, быть может – ужасная, но почему-то не привлекавшая ничьего внимания: юная девушка стала жертвой какого-то нераскрытого преступления. Вот основная причина интереса психиатра к делу Клары. Но была и другая причина, подсознательная: врача интриговало то обстоятельство, что девушка, подверженная эротическому бреду, обладала уравновешенной психикой, а у женщины с безупречной репутацией были налицо все печальные признаки физического и нравственного вырождения.

Невозможность встретиться с врачом и капелланом приюта, категорический отказ Девис-Рота признать свою ответственность за то, что там творилось, и множество других фактов, помимо уже замеченных им раньше, убеждали старого доктора, что дело тут нечисто. Постоянное общение с душевнобольными не отразилось на ясности его суждений; он избежал страшного магнетического воздействия умопомешательства. Все же он боялся, как бы им не овладела какая-нибудь навязчивая идея, и старался изучать другие вопросы, чтобы отвлечься от преследовавших его мыслей. Однако он не замечал, что все его занятия так или иначе сводились к вопросам, интересовавшим его больше всего.

Например, он часто бывал в уголовном суде в поисках материалов, могущих подтвердить или, наоборот, опровергнуть гипотезу медиков о том, что некоторые люди предрасположены к преступлениям, и помочь разрешить вопрос о вменяемости или невменяемости преступников.

Как-то ему случилось присутствовать в Судебной палате при разборе дела одного юноши. Оно все время откладывалось, но теперь по недосмотру попало в список дел, подлежащих слушанию, и вновь его отложить сочли неудобным. Председатель решил ограничиться самым поверхностным допросом и не касаться подробностей щекотливой истории.

Юноша по имени Филипп обвинялся в бродяжничестве и в оскорблении полицейских словами и действием. До сих пор он отказывался давать показания. По небольшому росту ему можно было дать не более пятнадцати лет, по лицу же – все двадцать.

– Подсудимый, – спросил председатель, – как ваше имя?

– Филипп.

– Где вы родились?

– В Париже, на улице Монмартр, дом номер сто семнадцать.

– Сколько вам лет?

– Шестнадцать с половиной.

– Верно, это соответствует предъявленному вами свидетельству о рождении.

Развитой ум юноши и его гордая, несмотря на лохмотья, осанка поразили старого доктора, сидевшего в местах для публики.

– Вы обвиняетесь в бродяжничестве, – продолжал председатель.

– Путешествовать пешком – еще не значит бродяжничать, – возразил Филипп. – Не у всех есть средства ездить по железной дороге…

– Вы вступили в драку с полицейскими?

– Они оскорбили честную девушку.

– Куда вы ее вели?

– К ее дяде.

Этот ответ не занесли в протокол: суд получил указание не упоминать о Кларе, якобы из уважения к памяти аббата Марселя. Председатель вовремя спохватился, что задал неосторожный вопрос.

– Где ваши родители? – продолжал он.

– Моего отца расстреляли в семьдесят первом, а мать умерла в нужде.

– На какие же средства вы жили?

– Ловил рыбу и продавал ее, а также выполнял мелкие поручения рыночных торговок.

– Это не занятие.

– Но у меня не было возможности чему-нибудь научиться.

– Есть у вас братья, сестры?

– На этот вопрос я отвечать не стану.

– Где вы живете?

– Где придется, так же как и многие другие, у которых нет средств платить за квартиру.

Речь прокурора была убийственна.

– Этот сын бунтовщика, – сказал он, – позволяющий себе драться с полицейскими и не отвечать на вопросы суда, уже обладает дерзостью революционера! Этого нигилиста надо вовремя остановить, в противном случае он ни перед чем не остановится!

Игра слов, сопровождавшаяся улыбкой, имела успех среди той части публики, которая принадлежала к прекрасному полу. Все эти нарядные дамы хорошо знали, что им не придется больше чокаться бокалами со своими кавалерами, если мечты революционеров осуществятся… Сколько нужно золота и крови народов, чтобы наполнять эти бокалы вином!

Старый врач, до сих пор интересовавшийся только наукой, спрашивал себя: на что жить людям, лишенным возможности научиться какому-нибудь ремеслу, если наступили такие времена, когда даже опытные мастера умирают с голода?

– Я не собираюсь предопределять решение присяжных, – продолжал прокурор, – но считаю совершенно необходимым, чтобы этот молодчик был изолирован по крайней мере до его совершеннолетия, или на больший срок. Иначе поступить невозможно – в противном случае придется признать неправильными существующие законы!

Слова эти вызвали легкое движение среди присяжных. Требование прокурора показалось чрезмерным даже этим лавочникам, претендовавшим к тому же на свободу суждения.

– Обвиняемый, есть ли у вас родственник, который мог бы за вас поручиться? – спросил председатель.

Филипп улыбнулся, точно его спросили, может ли он достать с неба луну.

– Нет, – ответил он.

– Я ручаюсь за этого молодого человека! – раздался внезапно чей-то голос.

– Если лицо, желающее стать поручителем, не удовлетворяет всем требуемым условиям, – сказал председатель, – то суд может его отвергнуть. Пусть изъявивший такое желание подойдет сюда!

К всеобщему удивлению, поднялся высокий, хорошо одетый старик.

– Ваше имя? – спросил председатель. «Где-то я его уже видел!» – подумал он.

– Жорж Амбруаз, врач-психиатр.

– Как судьи-то глаза выпучили! – раздался громкий шепот в группе подростков. Там, как показалось Филиппу, был и его брат Андре. Послышался взрыв смеха.

Присяжные удалились на совещание, а в публике начались разговоры.

– К счастью, – заметил толстяк, похожий на надутый пузырь, – поручительство этого старика, вероятно, не будет принято. Мальца упрячут в исправительный дом.

– Вы обратили внимание? – подхватил его сосед, репортер из газеты, в которой никогда не писали о социальных вопросах. – У этого юного негодяя такой вид, будто он обвиняет все общество!

– Слышь, что говорят эти типы? – спросил один мальчуган другого. – Они хорохорятся, но на самом деле боятся тех, кто, не в пример им, туго затягивает пояс.

– В таком случае, – возразил другой, – им надо бояться очень и очень многих. Дай-ка мне сморкалку, Мишель!

– Она у Пополя.

– Нет, я отдал ее Эрнесту.

– Он ее потерял. Высморкайся в рукав!

– При всех? Что ты!

– Скажи, Андре, как по-твоему, Филиппа оправдают?

– Оставьте меня в покое, малыши! Разве это возможно?

Андре, как и толстяк, пришедший в зал суда развлечься, не сомневался в суровом приговоре: нельзя же было ожидать после грозной обвинительной речи, чтобы дюжина мелких буржуа взбунтовалась.

Совещание закончилось; подсудимого снова ввели в зал. К всеобщему изумлению, присяжные, вопреки настояниям прокурора, оправдали Филиппа и постановили отдать его на поруки врачу-психиатру. Иногда суд присяжных выносит неожиданные решения…

– Этот лекаришка, видать, сам спятил, заразившись от своих пациентов! – проговорил толстяк.

Филиппу не верилось, что его освободили; он не знал, как и благодарить врача.

– Не спеши выражать мне признательность, мой милый, – ответил тот. – Одни доктора вскрывают животных с целью выяснить, как проходят жизненные процессы, а другие изучают человеческий мозг, желая определить, насколько люди в состоянии отвечать за свои поступки. Ты послужишь мне материалом для такого изучения. Кроме того, я хочу кое-что у тебя узнать.

«Неужели и этот господин из полиции?» – подумал Филипп в испуге.