Текст книги "Нищета. Часть первая"

Автор книги: Луиза Мишель

Соавторы: Жан Гетрэ
сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 39 страниц)

LV. В поисках наследника

Бывший учитель поспешно вернулся в отель «Клермон». Здоровье Сен-Сирга оставляло желать лучшего. В его возрасте сильные переживания были так же гибельны для организма, как землетрясения – для ветхих построек. Разочарование, презрение, отвращение, досада – ведь его чуть не одурачили! – вконец подорвали здоровье миллионера. Он чувствовал, что тяжко болен, и его снедало беспокойство. Куда денется после его смерти колоссальное, случайно доставшееся ему богатство?

Однако случайно ли? Был ли это случай? Или, скорее, высшая сила, всегда карающая злых и вознаграждающая добрых? Нет ли в этом богословском вымысле крупицы истины? Старик подумал, что если заменить бога человечеством, то место провидения займет богатство.

Сен-Сирг верил, что с тех, кому много дано, – много и спросится, и физически остро ощущал свою ответственность. Огромный капитал, сгусток человеческого труда, считавшийся его личной собственностью, бременем лежал на нем, мешал дышать. На кого переложить этот груз, не потревожив совести? Время не ждало, приближалась смерть, а он все еще не был готов к далекому путешествию… Перебирая средства, с помощью которых можно было достичь намеченных им целей, старик убеждался, что ему недостает главного: исполнителя его последней воли.

Богач сидел, откинув голову на спинку кресла. Полуоткрыв рот, прерывисто дыша, испытывая стеснение в груди, он с тревогой ждал возвращения бывшего учителя. Увидев его, Сен-Сирг облегченно вздохнул.

– Наконец-то! – сказал он, протянув Леон-Полю руку. – Наконец-то вы здесь, мой милый! Какой опасности избегли мои миллионы! Без вас они превратились бы в орудие зла… – Он отер со лба холодную испарину и продолжал: – Без вас я стал бы банкротом и не выполнил бы своего долга перед человечеством. Если бы вы знали, как мне не терпелось увидеть вас и выразить свою благодарность!

Бывший учитель ответил, что весьма тронут проявлением столь дружеских чувств. Но что касается благодарности, то это он, Леон-Поль, должен сказать спасибо: ведь г-н Сен-Сирг вернул ему единственное истинное благо – свободу.

– Увы, – заметил старик, – как печально, что свобода личности в нашей стране зависит от капризов, заинтересованности или влияния отдельных людей!

Вместо ответа Леон-Поль вновь подчеркнул свою признательность. И поскольку он торопился к Бродарам, чтобы отнести им тысячефранковый билет, неожиданно полученный обратно, он попросил разрешения уйти.

Сен-Сирг с испугом слушал его.

– Не покидайте меня, друг мой, не покидайте, умоляю вас! Мои силы слабеют с каждой минутой.

Леон-Поль повторил, что дело идет о деньгах, отданных ему на хранение. Но упрямый старик заметил, что интересы класса пролетариев важнее интересов личности или одной семьи.

Бывший учитель согласился: образ мыслей этого беззаветного апостола прогресса, управлявший всеми его поступками, не допускал, чтобы личные интересы возобладали над интересами общества. Он снова уселся. Сен-Сирг, не желая терять ни времени, ни слов, кивком поблагодарил его и продолжал:

– Я одинок, меня окружает стая коршунья, алчущая наследства… Помогите же мне!

– К вашим услугам, – просто сказал Леон-Поль. – Что нужно сделать?

– Не уходите от меня.

– Охотно, но…

– Без «но», заклинаю вас! Этим испорченным до мозга костей людям, которых вы видели, едва не удалось завладеть моим состоянием… После них придут другие, – грустно добавил Сен-Сирг. – Останьтесь со мною, оградите меня от подобных субъектов и защитите мои капиталы! Их источником является труд, и, значит, они должны служить для того, чтобы устранить социальную несправедливость. Ради этой же цели следует использовать и все другие богатства, употребляемые ныне не по назначению.

– В чем же, по-вашему, их истинное назначение? – с живейшим интересом спросил учитель.

– Удовлетворять потребности всех людей, обеспечивать им духовное развитие и разумный досуг. Накопленные ценности – общее достояние, и все должны его умножать.

– Согласен с вами. Я думаю приблизительно так же. Будьте спокойны, господин Сен-Сирг, я искренне к вам привязался и не покину вас; разрешите мне отлучиться только на часок.

– Нет, нет, вы не можете, не имеете права оставлять меня ни на минуту! – воскликнул старик, испуганно озираясь.

– Это необходимо! – твердо заявил Леон-Поль.

– А я утверждаю: ваш долг – быть со мной, дабы оградить от жадных мошенников огромное состояние, предназначенное для французского народа!

Сен-Сирг снова отер пот со лба.

– Если у вас срочное дело, поручите его моему камердинеру. Это верный человек, он сейчас придет, я послал его за нотариусом. Умоляю, помогите мне! Мои часы сочтены. Недавно у меня был врач; я знаю, что смерть не за горами, мне не протянуть и дня. Завтра я уже не увижу восхода солнца…

Вместо ответа Леон-Поль дотронулся до руки старика; она была холодна как лед. Он молча пожал ее.

– Как видите, – продолжал Сен-Сирг, – мой конец близок; и вот, после ряда бесплодных попыток, после многих лет размышлений о том, как употребить свои богатства наилучшим, наиболее справедливым образом, я захвачен врасплох…

– Лучшее – враг хорошего, это верно, – заметил Леон-Поль, любивший, как известно, пословицы и мудрые изречения. – Надеюсь, однако, что еще ничего не потеряно. Вы знаете, чего хотите; у вас есть план. Вы вполне успеете продиктовать свою последнюю волю.

– Да, но у меня нет душеприказчика, на которого я мог бы целиком положиться.

Сен-Сирг проговорил это с глубокой печалью, и на его глазах выступили слезы. Он вспомнил о своем разрыве с Гаспаром де Бергонном, так долго заменявшим ему сына. «Ах, зачем я уничтожил завещание, сделанное в его пользу? – подумал старик. – Но нет, нечего сожалеть о разрыве с этим человеком, воспитанным в религиозном духе. Он никогда не освободился бы от метафизических предрассудков, разделявших нас. С его точки зрения одни всегда будут обездоленными – другие – их благодетелями… Но этого не должно быть!» Он сжал лоб руками и спросил:

– Кому же я могу поручить столь трудную задачу?

– Вы говорите о душеприказчике?

– Да.

– Я знаю такое лицо.

– Вы можете указать человека, способного выполнить миссию, которую я хочу на него возложить и достойного ее?

– Да, да.

– Настолько неподкупного, что его не собьют с пути никакие приманки легкой и богатой жизни?

– Это особа, сударь, и так очень богата, но все же довольствуется самым необходимым. Если, в придачу к своим капиталам, она будет располагать и вашими, то сможет сделать очень и очень много.

– Вы убеждены в этом?

– Вполне.

– Я доверяю вам. Кто же это такой?

– Это не мужчина, а женщина.

– Как женщина?

– Вас это удивляет?

– Нет, но…

– Разве вы не собирались сегодня сделать своей наследницей мадемуазель де Мериа?

– Да, действительно…

– Иначе говоря – женщину, которой эти жулики посоветовали держаться так, чтобы походить на ваш идеал?

– Да, да, черт побери!

– Завещая ей все свое состояние, разве вы не намеревались вернуть чувству то место, какое оно должно занимать в жизни людей?

– Возможно.

– Это несомненно. Вы инстинктивно поступали так, словно сказали себе: «Уже достаточно долго владычествует рассудок. Он правит нами, и правил плохо… Место чувству, место любви! Рассудок должен быть лишь верным их слугою».

– Допустим, что у меня были такие мысли и та о ком вы говорите, могла бы мне их внушить… Но изучила ли эта особа нелегкое искусство управлять капиталами?

– Изучила.

– Прекрасно!

– Более того, она нашла превосходный способ, как богачам вернуть свой долг народу.

– Какой же способ?

– Чтобы его объяснить, понадобится много времени.

– Ничего! Займемся этим, пока не пришел нотариус.

– Хорошо. Так вот, прежде всего она подсчитала, сколько хозяева задолжали своим рабочим…

Стараясь быть немногословным, бывший учитель рассказал о своем посещении г-жи Руссеран, о беседе с нею и о подсчетах, посредством которых она определила размеры своего долга Бродарам.

Это глубоко взволновало умирающего. Ему казалось, что бессмертная Истина приподняла перед ним краешек своего покрывала.

– Да будет благословенна эта женщина! – воскликнул он. – Как ее зовут?

– Агата Руссеран.

– Как! Жена богача-кожевника?

– Она самая.

– Но она обязана подчиняться мужу! Ведь он жив!

– Черт побери! Я об этом не подумал.

– Муж распоряжается всем имуществом, находящимся в общем владении супругов. Разве вы этого не знаете?

– Да, да, вы правы.

– В нашей стране мы на каждом шагу сталкиваемся с вопиющим неравенством. У нас все равны перед законом; по крайней мере так считается. И в то же время, когда я ищу человека, которому можно поручить гуманное дело, закон не разрешает обратиться к половине населения Франции[135]135
  У нас все равны перед законом… И в то же время… закон не разрешает обратиться к половине населения Франции. – См. примечание к сноске 78.


[Закрыть].

– Поистине, очень жаль, ибо госпожа Руссеран хорошо знакома с производством, стремится к справедливости и уважает чужие права, словом, она – как раз такой человек, какой вам нужен.

– Оставим это, Леон-Поль, у нас нет времени для бесплодных сетований. Но скажите, мой друг, – надеюсь, мне можно так вас называть? – вы разделяете взгляды милейшей госпожи Руссеран?

– Не совсем.

– Вот как?

– Я мечтатель, а не трезвый практик.

– То есть?

– Если я поделюсь с вами своими воззрениями, вы скажете то же самое, что и другие.

– А что они говорят?

– Что я – жалкий фантазер, и моя система никуда не годится.

– Все-таки растолкуйте мне, в чем ее сущность. Хотя, возможно, вы уже не успеете этого сделать…

Старик, по-видимому, очень устал. С нетерпением ожидая нотариуса, он настораживался при малейшем шорохе.

– Я почти не в силах говорить, – продолжал он слабеющим голосом, – ноя слышу хорошо. Так чем же ваши взгляды отличаются от взглядов госпожи Руссеран?

– Прежде всего тем, что за труд, по ее мнению, надо платить, а по-моему, он должен быть бесплатным.

– Бесплатным?

– Да, совершенно бесплатным, как в армии. Ведь все члены этого гигантского организма, созданного с целью разрушать, обеспечены профессиональным образованием, кровом, одеждой и пищей.

– Как, вы хотите из рабочих сделать армию?

– Да, армию; возглавлять ее будет новая мораль, а двигать вперед – общественное мнение. Труд это обязанность; каждый должен работать для общего блага, не ожидая иной награды, кроме сознания исполненного долга.

– Вы удивляете меня.

– Почему? Подумайте сами: ведь уже тысячи лет пролетариат добровольно или по принуждению трудится, обогащая меньшинство. Труд должен быть уделом всех классов общества. Если вы хорошенько подумаете над этим, моя мысль перестанет вас изумлять.

– Я всегда считал, что за вычетом равномерно распределенных налогов каждый имеет право получать плату, соответствующую его труду.

– Да, если б рабочие были дикарями и в одиночку боролись с силами природы, если б они ничего не унаследовали от прошлых поколений и на них не лежало бы долга перед потомками.

– Но если всякий труд будет бесплатным…

– Я понял: вы хотите знать, каким принципом следует руководствоваться при распределении продуктов труда?

– Совершенно верно.

– Доля каждого должна быть пропорциональна его потребностям, а не его труду.

– Леон-Поль, вы переворачиваете в моей голове все вверх дном, – сказал миллионер. Он был так увлечен пылкими речами бывшего учителя, что забыл о своем недуге; на него точно повеяло дыханием новой жизни. Некоторое время оба собеседника молчали.

– Мне не совсем ясна нарисованная вами картину – возобновил беседу старик. – Правда, я понимаю, вы не можете за несколько минут изложить всю систему ваших взглядов. Но я чувствую, что она всеобъемлюща.

– Не только всеобъемлюща, сударь, но и основана на легко доказуемых научных истинах.

– Однако осуществима ли она сейчас?

– Безусловно; по крайней мере я так думаю.

– С помощью революции?

– Да, мирной революции, не требующей полной гармонии материальных сил общества, которую так трудно достичь в наш век индивидуализма, век духовной и моральной анархии. Каждый член должен начать социальное возрождение с самого себя.

– Это утопия, мой друг. Без коренных перемен в законодательстве…

– Законы, не основанные на нравственности, – лицемерие, ловушка для людей. Говорю вам, надо начинать с семьи, с отдельных индивидуумов.

– И вы сами…

– Я? Я мог стать писателем, но, чтобы служить людям, сделался метельщиком, – с гордостью ответил бывший учитель.

Сен-Сирг протянул к нему дрожащие руки. Два человека, пролетарий и аристократ, олицетворяющие враждующие классы, крепко обнялись. Это было как бы примирением Нищеты и Труда с Богатством…

– Да, господин Сен-Сирг, – продолжал Леон-Поль, – да, я стал метельщиком, во-первых, чтобы уплатить свой долг человечеству, а во-вторых, чтобы служить ему.

– Но вы могли бы лучше служить ему пером, чем метлой, – заметил миллионер.

– Мне понадобилось и то, и другое. Чтобы жить и писать, надо быть совершенно независимым, ведь это – главное условие честности писателя. При моем пылком воображении, достаточно ясном рассудке и природной склонности к творчеству, я мог бы, как многие другие, зарабатывать кучу денег, развлекая и превращая публику под предлогом обличения гнусных нравов духовенства. Но я слишком высоко ставлю литературу, чтобы добывать себе хлеб, копаясь в этой грязи… Я предпочел выметать уличную грязь.

– Вы могли писать не только романы.

– Да, я так и поступил; но мои работы не печатали. Я доверил бумаге плоды своих исследований, своего жизненного опыта. Об издании моих трудов позаботятся люди, а не провидение.

Лицо старика болезненно исказилось. Приложив руку ко лбу, он повторил:

– Люди, а не провидение… Вот именно!

В дверь постучали; больной облегченно вздохнул, думая, что это нотариус. Но вошел не нотариус, а врач.

– Дювало, – промолвил Сен-Сирг, – мне очень плохо, зрение слабеет, веки точно свинцом налиты… Успею ли я продиктовать завещание? Не обманывайте меня; ведь я мужчина.

– Знаю.

– И не страшусь смерти.

– Не сомневаюсь в этом. Вот лекарство, которое сохранит вам жизнь и ясность мысли в течение двух часов.

– Спасибо, доктор!

Больной выпил содержимое флакона, принесенного врачом. Оказалось ли веры в это средство достаточно, или оно действительно было столь сильным, но Сен-Сирг почувствовал неожиданный прилив бодрости и, едва доктор вышел, возобновил разговор.

– Итак, перед тем как сойти в могилу – возьмем последний урок! Вы говорите, мой друг, что подлинная нравственность – в любви к ближнему?

– Да, конечно! – ответил Леон-Поль. – Вся нравственность может быть выражена тремя словами: жить для других.

– Это, право же, возвышеннее христианской морали, которая учит добровольно терпеть невзгоды и лишения. Жить для других – значит хранить чистоту души, уважать умерших и заботиться о потомках?

– Вы правильно меня поняли. Мы получили наследство от тех, кого уже нет, и обязаны передать его потомкам, по возможности, преумножив.

LVI. Завещание

Приход нотариуса помешал Сен-Сиргу ответить.

Чиновник расположился за тем самым столом, за которым несколько часов назад сидели трое заговорщиков. Не спеша, он развернул лист гербовой бумаги вынул из кармана серебряную ручку с пером и кожаную чернильницу, подтянул манжеты и приготовился писать.

Старый богач начал диктовать свою последнюю волю. Нотариус прочел вступительные фразы:

– «Я, нижеподписавшийся, Максис де Сен-Сирг проживающий постоянно в имении Лавор (округ Иссуар, департамент Пюи-де-Дом), а временно – в Париже в отеле „Клермон“, на улице Сены, в присутствии четырех свидетелей…»

– Где же они? – прервал миллионер нотариуса.

Представитель закона ответил, что это несущественная формальность: свидетели подпишут завещание после того, как им его прочтут, а при составлении документа их присутствие необязательно.

Больной был возмущен. Неужели он, гордившийся тем, что ни разу в жизни не погрешил против истины совершит перед смертью фальшивый поступок?

– Пусть позовут первых встречных! – приказал Сен-Сирг.

Пока ходили за свидетелями, он взял учителя за руку и закрыл глаза, чтобы сосредоточиться.

Вошло четверо мужчин. Трое из них были слугами отеля, четвертый – уличный разносчик, порядочный проныра, если судить по его физиономии. Он положил лоток с товаром в угол двери и украдкой оглядел присутствующих.

– Ого! – воскликнул разносчик, увидев Леон-Поля и протягивая ему руку. – Какой случай привел вас сюда?

Бывший учитель притворился, что не замечает его движения, и оставил вопрос без ответа.

Черные глаза разносчика блеснули. Он оглядел Леон-Поля и покачал головой, кусая губы, с видом, не предвещавшим ничего хорошего.

– Вы что же это? – тихо спросил он, проходя мимо учителя, чтобы занять свое место рядом с другими свидетелями. – Много о себе вообразили! Мило, нечего сказать! Старого товарища не признали!

Бывший учитель с презрением взглянул на него.

– Товарища? Полноте, Лезорн, разве я не знаю, что вы за птица?

– Ладно, ладно, посмотрим! Счет дружбы не портит… А за мною – должок!

Все уселись. Сен-Сирг продолжал диктовать:

– …в присутствии четырех свидетелей поручил нотариусу, господину… составить сего числа сие завещание. Во-первых, оставляю аптекарям Оверни двести тысяч франков, дабы они ежегодно в день рождения Наполеона Первого, то есть пятнадцатого августа, бесплатно выдавали порцию рвотного или слабительного всем, кто этого пожелает.

– Неужели у нас столько бонапартистов? – спросил нотариус, явно задетый за живое.

Свидетели Леон-Поля и сам больной рассмеялись.

– Этим даром, – заметил Сен-Сирг, вновь став серьезным, – я хочу подчеркнуть свое презрение к знаменитому шельмецу, который отбросил человечество вспять. Пускай все, кого соблазнит его пример, уяснят себе мою аллегорию и поймут наконец, что они являются ядом для народа; чтобы быть здоровым, народ должен их низвергнуть.

Богач стал диктовать дальше:

– Во-вторых, завещаю городу Парижу четыре миллиона франков на то, чтобы создать в разных концах столицы четыре пансиона, где детям рабочих за самую умеренную плату было бы обеспечено всестороннее развитие в благоприятных условиях. – Обращаясь к Леон-Полю, Сен-Сирг добавил: – Этот дар имеет целью удовлетворить нужды пролетариата, справедливо обвиняющего правительство республики в том, что оно не позаботилось создать такие учебные заведения. Это позволило бы закрыть гнусные иезуитские школы, где детей рабочих эксплуатируют и систематически развращают. То, чего не делают власти, должна взять на себя частная инициатива. – Он продолжал диктовать. – В-третьих, завещаю мадемуазель Бланш де Мериа, моей родственнице, тридцати тысяч франков, дабы помочь ей стать на деле такою, за какую она пыталась себя выдать.

Далее следовали различные подарки слугам и друзьям. Свою библиотеку Сен-Сирг передавал городу Иссуару, картины – внучатому племяннику, Гаспару де Бергонну.

– А теперь, – произнес богач окрепшим голосом, – перехожу к главному наследнику.

Глаза свидетелей округлились. Неужели после огромных сумм, распределенных стариком, у него еще что-нибудь осталось?

– Все прочее мое имущество, движимое и недвижимое, оцениваемое минимум в девятнадцать миллионов франков, завещаю в полную собственность и распоряжение..

Сен-Сирг повернул голову к учителю.

– Как ваше полное имя?

– Жюльен Леон-Поль.

Богач докончил:

– В полную собственность и распоряжение Жюльену Леон-Полю, бывшему учителю, а ныне метельщику, проживающему в Париже.

– Сударь! – воскликнул Леон-Поль. – Я отказываюсь!

– Почему?

– Подумайте, господин Сен-Сирг, такая ответственность! Она мне не по силам.

– В таком случае, вы сами найдете человека, которому она посильна. Предоставляю вам выбрать лицо, в чьем ведении будет находиться состояние, которое я завещаю через вас всему пролетариату.

– Но…

– Ни слова больше! Дайте мне кончить, Леон-Поль. Я целиком полагаюсь на вас, и умру с верой в грядущее.

Леон-Поль задыхался от волнения. Он не мог вымолвить ни слова и только отрицательно тряс головой.

– Отказаться, – продолжал умирающий, – значит предать дело народа.

– Да, предать! – воскликнул разносчик.

– Ведь я оставляю свои богатства не самому Леон-Полю, а всем его обездоленным собратьям, которых он так любит и которым служит по мере своих сил.

Воцарилось долгое молчание. Бывший учитель, такой же бледный, как и умирающий богач, спрашивал себя, не пригрезилось ли ему все это? Как, он сможет осуществить свои теории, претворяя их в жизнь. Слезы навернулись на его глаза. Руки его, сжимавшие пальцы старика, дрожали.

После того, как процедура была закончена и завещание прочитано, под ним подписались Сен-Сирг, нотариус и свидетели.

На первом этаже, в одном из общих залов отеля, множество людей ожидало приема. Увы, их постигло разочарование… Спустившись вниз и догадавшись, что все алчут наследства, разносчик остановился в дверях и нахально крикнул:

– Господа и дамы! Можете идти по домам, старикан завещал все свое добро одному из моих товарищей, профессору метлы, господину Леон-Полю!

Все, кто надеялся урвать хоть клочок богатств Сен-Сирга, всполошились.

– Как, как? – послышалось со всех концов зала. – Объясните!

– Вы хотите подробностей? Говорю вам, господа и дамы, что миллиончики, которые вполне устроили бы и вас, и меня, упали в парижскую грязь.

– Что вы хотите этим сказать?

– Да объясните же!

– Не слушайте его! Это какой-то сумасшедший, он ничего не знает!

– Пусть говорит! Пусть говорит! – раздались визгливые голоса.

– Господа и дамы! – продолжал Лезорн. – Я говорю, что богатства вашего кузена – ведь он всем вам кузен? – пойдут на свалку. Знайте, что мой коллега, доктор подметальных наук, может теперь, если захочет, снабдить свою метлу рукояткой из чистого золота, о чем не мешает знать сообразительным людям. Вам же, бедняги, старый сквалыга не оставил даже на кусочек сыра!

Произнеся эту тираду, Лезорн удалился, покатываясь со смеху.