Текст книги "Трепет света (ЛП)"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

– Больничная рубашка на кровати, запахивается на спине, просто откройте дверь, когда она оденется… разденется… переоденется, – сказала она и удрала. Видимо, пяти моих любовников слишком много для зоны комфорта медсестры. При других обстоятельствах, это могло показаться забавным, а сейчас лишь снова напомнило мне, что я никогда не смогу полностью понять человеческую культуру.

У меня был шок, такой шок, при котором необходимы грелка-матрац, теплые одеяла и капельницы. Я чувствовала себя таким хрупким человеком, попав на больничную койку всего лишь от шока. Со мной ничего не случилось, это не в меня стреляли. Не на мне были рваные раны, хотя вероятно целились именно в меня. Предназначалась ли пуля мне, а Шолто просто оказался на пути? Никто не желал смерти Шолто, зато уйма людей хотят убить меня.

Постель была теплой, я согрелась и вдруг так устала. Холод сидел на краю кровати и держал меня за руку, и мои глаза затрепетали, закрываясь.

– Они мне что-то дали? – удалось спросить мне.

– Что ты имеешь в виду? – уточнил Холод.

– Чтобы я уснула. Они мне дали что-то, чтобы я уснула?

Гален подошел с другой стороны от меня и погладил меня по голове.

– Да.

– Я не ранена. Мне не нужен сон.

– Мы согласны с докторами, – тихо сказал Гален.

– Черт, – удалось сказать мне, и мои глаза снова закрылись.

Он наклонился, чтобы нежно поцеловать меня в губы.

– Я люблю тебя, Мерри.

– Я тоже люблю тебя, – и это было последним воспоминанием, прежде чем я перестала сопротивляться подступающему сну.

Глава 40

Сон начался достаточно невинно, но, как и всякая невинность, это не могло длиться долго. Я стояла в круглой с высоким потолком комнате башни, которую раньше никогда не видела. На стенах висели красивые гобелены, на полу яркие, как витражи, ковры, а через два окна в комнату лился солнечный свет, золотистый и густой, как мед. Было так прекрасно и мирно, так отчего же я была напугана?

– Я могу уберечь тебя, Мередит, тебя и наших детей, – раздался мужской голос за спиной.

Горло сжалось, с мгновенье я не могла вдохнуть, потому что узнала этот голос. Я повернулась, совсем как в фильме ужасов: медленно и нехотя, зная, что монстр там, прямо за мной.

Таранис стоял в яркой полосе солнечного света, утопая в нем, отчего казалось, что сам он соткан из света, а затем шагнул дальше в комнату. Он протянул ко мне руку, изогнув губы в улыбке, которая была похожа на какое-то ювелирное украшение среди золотисто-рыжих усов и бороды. Его волосы струились похожими локонами и волнами, как будто не могли решить, насколько кудрявыми хотят быть. Не думала, что когда-нибудь увижу его без идеальной укладки. Эта небрежность была как будто более приятной и реальной. Его глаза казались просто ярко зеленого цвета, а не состоящими из множества цветочных лепестков всех оттенков зеленого, известных под солнцем, и эти похожие на человеческие глаза лучились доброй улыбкой.

Я в самом деле сделала к нему шаг, но споткнулась о подол длинной юбки в пол. Я опустила взгляд и обнаружила на себе платье, что очень подходило этой комнате в башне. Я была одета как сказочная принцесса, ожидающая спасения. Сердце подскочило к горлу, отчего стало тяжело дышать.

– Мередит, – и как только он произнес мое имя, страх отступил. Я посмотрела на него, и этот новый, более человечный Таранис показался мне таким успокаивающим. Часть меня знала, что это было не так, что он вовсе не успокаивал, но я как будто не могла обдумать это как следует.

Он прошел через комнату и очень нежно прикоснулся к моей щеке тыльной стороной ладони.

– Иди ко мне, Мередит, иди и будь моей королевой, я уберегу тебя от любой опасности.

Он говорил так мило, но от его слов меня коробило, потому что они не соответствовали моим воспоминаниям. Я отстранилась от его прикосновения и сказала:

– Ты часть того, от чего меня нужно защищать.

Он выглядел озадаченным, словно мои слова не имели никакого слова.

– Мередит, я никогда не обижу тебя.

Я смотрела в это красивое лицо и думала: «Он никогда не обидит меня, ну конечно, никогда не обидит».

– Нет, – воскликнула я, не потому что верила сейчас его словам, а как начало: «Нет, что-то с ним не так. Нет, меня не должно быть здесь. Нет, просто нет.»

– О, Мередит, я хочу заботиться о тебе, о тебе и наших детях.

Я покачала головой.

– Нет… Нет…

«Нет… что?» – подумала я. Что с ним было не так? Что было неправильно? Что-то в его словах не было правдой, но что именно? Почему я не могу собраться с мыслями?

Он снова прикоснулся ко мне, и я потерлась лицом о его ладонь, но остановилась на середине движения, потому что ощущение его руки на моем лице не было знакомым. Так много мужчин касались моего лица, обнимали меня, защищали, но эта рука не принадлежала ни одному из них. Этот мужчина не был одним из них. Кем он был тогда, кем он был для меня? Почему я не могла собраться с мыслями?

Я так сильно встряхнула головой, что ему пришлось убрать руку. Я хотела отшатнуться от него, но запнулась о подол платья и упала на пол с такой силой, что при падении прикусила язык, почувствовав привкус крови. Одинокий розовый лепесток опустился на мои колени, крошечная капля крови скатилась с губ, и время как будто растянулось в вечность, пока капля крови словно в замедленной съемке падала все ниже и ниже, чтобы наконец приземлиться на этот розовый лепесток

Время, звук и реальность как будто возобновились с тем порывом, что был похож на эффект Допплера от проезжающей в темноте машины так близко от меня, что ветер взметнул мои волосы и одежду, заставив задохнуться от этой близости.

Я посмотрела на него и сказала:

– Я знаю, кто ты.

Он опустился на колени рядом со мной, улыбаясь.

– Конечно, знаешь, я твой возлюбленный.

– Ты Таранис, Король Света и Иллюзий; ты избил меня и изнасиловал, а все остальное – ложь.

Его улыбка померкла; а приятное лицо дрогнуло, как будто сквозь изображение телевизора, неуверенно ловящего сигнал, проглядывались другие призрачные картины, а затем оно вновь стало приятным, улыбающимся, красивым и неопасным. С помощью гламура я могла изменить свою внешность, но была не в силах заставить кого-то испытывать чувства, которых на самом деле не было. Такими были его иллюзии: просто гламур со способностью проецировать мысли и чувства?

– Мередит, Мередит, посмотри, как сильно я тебя люблю.

Я взглянула в его лицо и увидела… любовь. Он любил меня, конечно, любил. Он всегда любил меня… И стоило мне подумать об этом, как я поняла, что это не так. Я вспомнила, как он избил меня в детстве. Вспомнила, как сильно боялась его. Вспомнила, как потянулась к матери, и она отвернулась. И моя бабушка, ее мать, спасла меня от гнева короля.

Я покачала головой.

– Это чары, это просто чары, это не правда.

– Я хочу тебя, Мередит, ты нужна мне, это правда. Я поклянусь тебе всем, чем попросишь.

Он потянулся ко мне, чтобы снова коснуться моего лица. Я уклонилась от его руки, отчего едва не легла на пол и, зная, что это была плохая идея, попыталась встать, но запуталась в длинных юбках и упала на колени.

Он стиснул мои плечи и притянул меня к своей груди. Таранис был гораздо больше меня, такой же высокий, как и любой из моих любовников, и шире всех в груди и плечах, кроме Мистраля. Он был бы сильнее меня, даже будучи человеком, а человеком он не был, он был сидхом, а когда-то и богом. Мы стояли на коленях на полу башни, он прижимал меня к себе, и я была рада тому, насколько пышная у меня юбка, ведь так я чувствовала спиной лишь его грудь и живот и совсем не ощущала нижнюю часть его тела.

Я была так напугана, что не могла дышать, как будто от страха стиснуло грудь, и я не могла вдохнуть.

– Мередит, Мередит, Мередит, – шептал он мое имя, и с каждым повторением страх все больше отступал, а когда он повторил его десятки раз, я прильнула к его телу, позволив ему обнять меня, сжать мои руки и обвить ими мое тело, удерживая так близко, так безопасно.

– Ты нужна мне, Мередит, – прошептал он, обдав теплым дыханием мои волосы и лицо, склонившись ко мне и поцеловав мою шею. Его губы были такими теплыми.

– Подари мне поцелуй по своему желанию, Мередит, и тогда ты станешь моей.

Это казалось логичным. Я начала поворачивать голову ему навстречу, а затем его слова наконец дошли до меня.

– По желанию, – повторила я.

Он снова запечатлел теплый поцелуй на моей шее.

– Да, Мередит, по желанию. Я хочу всегда быть желанным, чтобы между нами больше не возникали недопонимания.

– Недопонимания, – повторила я.

– Да, Мередит, – сказал он, поцеловав у самой линии челюсти и подбородка. Его губы были такими теплыми, почти горячими на моей коже, как будто его лихорадило. Не помню, чтобы его кожа была такой горячей в прошлый раз, и от одной этой мысли я вспомнила, как пришла в себя, и он был на мне. Вспомнила, как мне было страшно и больно из-за сотрясения после его удара. Он ударил меня. Он изнасиловал меня. Он не любил меня, никогда не любил. Не уверена, что король Таранис способен любить кого-то, кроме себя самого.

Я напряглась в его руках, потому что страх снова вернулся, заставляя вопить каждую клеточку моего существа. Я хотела, чтобы он перестал трогать меня. Сквозь бьющийся в горле пульс, сдавленным от страха голосом я сказала:

– Хватит, пожалуйста, не трогай меня.

– Мередит, ты же не хочешь, чтобы я останавливался.

Мое имя из его уст снова успокоило страх, но, по его словам, я не хотела, чтобы он перестал касаться меня. Я знала свой собственный разум, мне не хотелось, чтобы он когда-либо снова до меня дотронулся.

Я вспомнила, как пришла в себя, и он был на мне. Помнила его на себе обнаженного и ненавидела его.

– Ты так сильно и так часто обижал меня, Таранис. Твои чары не работают, потому что я все еще помню, как сильно ненавижу тебя, помню, что ты со мной сотворил.

Его вес вдруг стал ощутимее, он так сильно вжимал меня в ковер, что я ощущала камни под ним. От нахлынувшего страха похолодела кожа.

– Ты ничего не прощаешь, Мередит, и помнишь только плохое?

– А какие хорошие воспоминания у меня должны быть о тебе, дядя Таранис?

– Мередит, Мередит, услышь меня, почувствуй меня и пойми, что я люблю тебя.

Даже когда он вжимал меня в пол всем своим весом, а от страха я снова начала задыхаться, это неестественное спокойствие снова стало одолевать меня. Это была магия, это не было реальным!

– Так ты соблазнял их всех, Таранис, уловками и ложью? Так ты не великий любовник, а просто великий лжец?

Он стянул мои руки вокруг моей талии, пока мне не показалось, что он вот-вот сломает их, а затем протолкнул колено между моих бедер, и остался лишь страх. От ужаса я не могла думать, пока он устраивался между моими ногами.

– Хватит!

Он близко склонился лицом ко мне, голос от гнева звучал неприятно.

– Отродье Теней уже мертв. Его слуа больше не охотятся и не защищают тебя, Мередит. Твой Мрак и фальшивый Повелитель Бурь скоро будут мертвы, а остальных твоих так называемых женихов я не боюсь.

Я поняла, что он говорил о Дойле, но не сразу осознала, что третьей смертью будет гибель Мистраля. Мне вдруг стало не так страшно, потому что ярость отбросила страх.

– Это ты убил Шолто. Ты приказал это сделать.

– Он привел свою дикую охоту в самое сердце моего ситхена. Я просто не мог допустить, чтобы это повторилось, Мередит.

– Хватит повторять мое имя! – закричала я, держась за свой гнев, потому что даже сейчас, когда он назвал мое имя, я ощутила навязчивое желание сдаться ему, поверить ему. Но он прижал меня к полу, придавив своим весом, и благодаря этому я не поверила в его любовь ко мне.

– Всего лишь поцелуй, Мередит, и ты насладишься остальным, это я тебе обещаю.

Я не поворачивалась к нему лицом.

– Просто поцелуй или поцелуй по доброй воле, дядя?

– Не называй меня так.

– Ты мой дядя. Брат моего деда. И ты этого никак не изменишь.

– Я никогда не вел себя с тобой как дядя, Мередит.

– Нет, ты пытался забить меня насмерть, когда я была ребенком, и ты едва не избил меня до смерти меньше года назад, а когда я потеряла сознание, ты меня изнасиловал. Хороший дядюшка так себя не ведет, я полагаю.

Таранис все еще прижимал меня к полу весом своего тела и сжимал в своей большой ладони оба моих запястья прямо подо мной. Он освободил одну свою руку, и это ничего хорошего не сулило. Я дернулась, чтобы высвободить запястья, которые он пытался сдержать одной рукой, и почувствовала, как соскальзывают его пальцы. Свободной рукой он сгреб в кулак мои волосы и потянул голову назад.

Пытаясь опустить лицо, я заговорила сквозь стиснутые зубы:

– Украденным поцелуем ты мою любовь не получишь даже своей магией. Ты сам сказал, он должен быть по желанию.

– Я мог сделать это для тебя более приятным, Мередит. Я собирался, но с тобой всегда так сложно!

– Да, со мной сложно, дядя, тебе не победить меня.

Он до боли потянул меня за волосы и прорычал в ярости мне на ухо:

– Я возьму тебя, Мередит. Ты можешь наслаждаться процессом, а можешь бороться со мной, и тогда я получу свое удовольствие, наплевав на твое.

– Хочешь сказать, что я могу либо наслаждаться своим изнасилованием, либо нет?

Его хватка на моих волосах слегка ослабла, и он даже как-то напрягся, как будто услышав мои слова, сказанные вот так прямо, даже он не увидел в этом смысла.

– Я не могу покинуть этот сон сейчас, Мередит, – его голос звучал спокойнее. – Не могу освободить нас обоих от этого видения и отозвать ассасинов, собирающихся убить Дойла и Мистраля, если ты хотя бы не поцелуешь меня здесь и сейчас.

– Я верю, что Дойл убьет любого, кого бы ты ни подослал к нему. И ты, должно быть, очень боишься Мистраля, раз нападаешь на него, зная, на что он способен. Их обоих не так-то просто убить.

– Шолто тоже не легко было убить, Мередит, и все же это случилось. Подумай над этим, пока минуты тикают. Подумай и реши, хочешь ли ты, чтобы твой Мрак и твой Шторм остались живы, но расстались с тобой, или же чтобы они погибли, оставив тебя навеки.

Меня снова затопил страх и свежие воспоминания о том, как я обнимала тело Шолто на пляже. Не думаю, что смогу пережить, если увижу Дойла мертвым. Я призналась себе в том, что не стала бы так же сильно горевать по Мистралю, но вспомнила, как на поле боя мне показалось, будто мой брат Кел убил Дойла. Если я оставлю их, тогда у Дойла все еще будет Холод, они не будут одиноки, зато буду я. Меня ждет нечто худшее, чем одиночество.

– Один поцелуй, Мередит, один поцелуй по доброй воле, в обмен на жизни двоих твоих любовников. Разве я слишком многого прошу?

– Нет, не многого, если это будет лишь один поцелуй. Но если я поцелую тебя, дорогой дядюшка, что случится потом?

– Я поцелую тебя в ответ, конечно же.

– Я не глупа, дядя. Если я поцелую тебя по доброй воле, что сотворят чары?

– Тебе больше не будет страшно, ты будешь чувствовать себя в безопасности и будешь счастлива в моих объятьях.

– Но, чтобы это сработало, тебе нужно добиться от меня поцелуя, – я рассмеялась, не сдержавшись. – Тебе нужно «поцеловать девушку».

– Да, полагаю, мне нужно поцеловать девушку.

– Нет, дядюшка, я процитировала фильм, который ты никогда не видел.

– Я не понимаю, что ты несешь, Мередит. Ассасины уже на месте, и я тебе обещаю, они не промахнуться, как и этим утром с твоим Повелителем Теней.

– Ты же даже не знаешь о существовании мультфильма «Русалочка», верно?

– Я читал историю Ганса Христиана Андерсена, если ты об этом.

– Да, я об этом. Я и забыла, что Благой двор развлекается, читая сказки и смеясь над тем, как люди ошибаются.

– Обидно будет, если ты поцелуешь меня слишком поздно, чтобы спасти их, Мередит. Мое предложение по их безопасности действует лишь некоторое время, а затем ассасины выполнят свою работу, и станет слишком поздно.

– Люди сняли мультфильм по этой истории. Они сняли мультфильм «Русалочка», и в нем есть песня, которая называется «Поцелуй девушку».

– Какое это имеет значение, Мередит? Чего ты тянешь? Хочешь, чтобы они погибли?

– Ты не понимаешь. Убив Шолто, ты привел их всех в состояние боевой готовности. Я доверю своим мужчинам, людским охранникам и людской полиции сразиться.

– Они не смогут сразиться, Мередит, не больше, чем мог Шолто.

– Что насчет моих детей? Что случится с ними, если я позволю тебе зачаровать себя?

Он еще сильнее придавил меня своим телом, одно его колено было между моих ног.

– Это наши дети, Мередит. Они вместе с тобой будут при Благом дворе. Они станут принцессами и принцем там, рядом с нами.

– Ты никогда не отведешь их на диснеевский мультик, не прочитаешь сказку, не выказывая своего презрения к ее автору. Ты не будешь любить их.

– Я буду любить их так же, как люблю тебя, Мередит.

– Ты меня не любишь! – прокричала я, и эхо моего собственного голоса ударило по ушам.

– Я люблю тебя, Мередит.

– Поклянись в этом, поклянись, что по-настоящему любишь меня, поклянись Тьмой, Что Поглощает Мир. Принеси эту клятву, дядюшка, и я смогу подарить тебе твой поцелуй по доброй воле.

– Это клятва Неблагих, она надо мной не властна.

– Эта клятва загонит и уничтожит тебя, если ты нарушишь ее. Единственная причина, по которой ты не принесешь эту клятву – ты знаешь, что не любишь меня.

– Ты полюбишь меня, Мередит. Будешь без ума от меня. В глазах наших детей мы будем любящей парой.

– Ты им не отец! Результаты генетических тестов будут готовы через несколько недель, они докажут, что я уже была беременна, когда ты взял меня силой. Тесты докажут, что ты бесплодный насильник и лжец, и я сделаю все возможное, чтобы тебя признали виновным в моем изнасиловании. Я растрезвоню в людских СМИ о том, что великий король Благих настолько не уверен в себе, что скорее ударит и изнасилует, чем соблазнит.

– Ты этого не сделаешь. Ты снимешь свои обвинения против меня, Мередит. И скажешь всем, что пришла ко мне добровольно, Мередит.

Конечно, я так и сделаю. Конечно, он прав.

– Ты расскажешь газетам и телевидению, что Неблагие держали тебя в плену, и лишь со смертью Отродья Теней, Мрака и Шторма ты почувствовала себя в достаточной безопасности, чтобы сбежать с детьми в Благой двор.

– Ты всегда перегибаешь палку, дядя, – сказала я. – Ты почти зачаровываешь меня, а затем говоришь что-то настолько невероятное, что даже твоя магия не может заставить меня поверить в это. Ты сущее зло, дядя, ты знаешь это?

Его ноги были у меня между ног, и лишь платье с его многочисленными слоями нижних юбок не позволяло ему прижаться теснее, но даже через всю эту ткань я все равно ощущала его. Мне пришлось проглотить ком в горле. Я молилась Богине, чтобы он больше не трогал меня.

– Чувствуешь, Мередит?

– Я не понимаю, о чем ты, дядя, – это было ложью, но я не собиралась ему подыгрывать.

Он потерся о мою задницу.

– А теперь чувствуешь меня, Мередит?

– Да, – прошептала я.

– Я одел тебя в этом сне, Мередит. И так же легко могу тебя раздеть, лишь усилием мысли.

– Не нужно.

– Поцелуй меня, Мередит, и тогда захочешь меня, и это не будет изнасилованием.

– Магия, вызывающая похоть, в людском суде приравнивается к наркотику для изнасилования, дядя Таранис. Даже если ты зачаруешь меня, у людей есть волшебники-криминалисты, специализирующиеся на таких заклинаниях. И у меня в полиции много друзей. Они ни за что не поверят, что я этого сама захотела. Даже если сейчас ты победишь, полиция в конце концов освободит меня от твоих чар, и как только они это сделают, тебя либо посадят за решетку, либо вышлют из страны.

– В худшем случае они ограничат мое перемещение Благим Двором, Мередит, как бы то ни было, именно в нем я и останусь.

– Нет, дражайший дядюшка, ты убил короля другого королевства. Это акт агрессии, и этого достаточно, чтобы вышвырнуть тебя из страны.

– Ты единственная, кому известно, что я сделал, Мередит. И когда мы поцелуемся, ты уже никому не расскажешь.

– Ты не веришь, что человеческие волшебники освободят меня от твоих чар?

– Нет, Мередит, не верю. Людская магия с моей не сравнится. А теперь насчет этого платья.

– Нет! – воскликнула я.

Моя одежда испарилась, и я вдруг оказалась обнаженной на коврах и камнях. Он все еще прижимался к моей заднице, но теперь казался больше и тверже, готовый к завоеванию.

– НЕТ!

Я высвободила свою руку и взмолилась, как никогда прежде: «Пусть все получится, пусть моя рука силы будет здесь реальна!» Одежда Тараниса также исчезла. На мгновенье я почувствовала его обнаженное тело надо мной, прижимающее меня к полу, а затем он сместил бедра в поисках подходящего угла, чтобы войти в меня, и я прижала свою ладонь к его неприкрытой руке. Это была та же рука, что я вывернула в последнем кошмаре, в который он меня втянул.

Его рука начала сворачиваться, он отпустил меня, и настал его черед кричать:

– НЕТ!

Я развернулась и увидела его на коленях, обнаженного. Может, он и был привлекателен, но все, что видела я – монстр, которым он являлся. Его левая рука свернулась и деформировалась. Я ждала, когда это затронет его тело целиком и вывернет его наизнанку, чтобы он больше не мог скрывать монстра внутри за привлекательным фасадом. Я сделаю его таким, каким он и является на самом деле, вытряхну весь ужас, чтобы весь мир увидел это.

– Мередит! Помоги мне, Мередит, помоги!

– Нет, – ответила я.

Он исчез, а мгновеньем спустя я проснулась в больнице, где надо мной склонился Дойл. Он не был мертв. Я не попала в ловушку Тараниса, он не зачаровал меня, и возможно, всего лишь возможно, то, что я сотворила с ним во сне, оказалось реальностью, когда он проснулся. И теперь все, что нам нужно сделать: не дать ассасинам убить Дойла и Мистрала так же, как они убили Шолто.

Глава 41

Звук в затемненной комнате сначала напугал меня, а потом я увидела ночных летунов, облепивших стену у окна, и мое сердце забилось чаще, потому что только Шолто мог привести их в Лос-Анджелес. Он не погиб? Или это другой сон? Нет, похоже на реальность. Я сжимала ладонь Дойла, ища взглядом Шолто в комнате.

По другую сторону от кровати стоял Гален.

– Я же говорил, что она подумает, когда увидит ночных летунов. Прости, Мерри, но Шолто по-прежнему мертв.

– Но как же тогда они добрались до Лос-Анджелеса без него?

– Китто привел их, – ответил Дойл.

Я перевела взгляд с одного из них на другого.

– Я все еще сплю?

Гален улыбнулся.

– Могу ущипнуть тебя, чтобы доказать, что все это реально.

Это заставило улыбнуться и меня. Я попыталась дотянуться до его руки, но все еще была на капельнице, поэтому он сам взял меня за руку.

– В этом нет необходимости, – сказала я. – Но как Китто провел слуа через всю страну?

– С помощью своей руки силы, – ответил Дойл.

– Рука доступа лишь позволяет ему притянуть кого-то через зеркало во время вызова, – я окинула взглядом ночных летунов, целиком заполонивших всю дальнюю стену палаты и цепляющихся за потолок. Их было около двух десятков, как минимум, трудно было подсчитать точнее, когда их тела наслаивались друг на друга, но все же… – Чтобы провести через зеркало столько слуа, понадобилось бы несколько часов. Как долго я была в ловушке сна?

Сердце снова подскочило к горлу, потому что, хотя Дойл и был здесь рядом со мной, Мистраля не было.

– Ты недолго спала, Мерри. Прошло не так много времени, как ты думаешь, – ответил Дойл.

– Где Мистраль? – спросила я.

– В главном доме, следит за тем, чтобы детям не причинили вреда. Группа ненавистников взяла на себя ответственность за покушение на тебя, поэтому я оставил Мистраля в доме отвечать за оборону. Он заставил меня поклясться, что я объясню тебе, что только долг перед нашими детьми держит его вдали от тебя.

– Дойл, вы с Мисталем в опасности. Таранис собирается убить вас так же, как убил Шолто. Вас троих из всех мужчин он боялся сильнее всего, и он хочет лишить меня вас, а затем попытаться заявить свои права на меня.

Дойл прикоснулся к моему лицу и твердо посмотрел в глаза, словно пытался понять, говорю ли я правду или сошла с ума, или еще не до конца проснулась.

– Это был не просто кошмар, Дойл. Таранис снова был в моем сне.

Гален тихо выругался.

– Черт, мы позволили им уложить тебя в постель без трав в подушке. Прости, Мерри. Я должен был подумать об этом.

– Нам известно, что это дело рук не человеческой группы ненавистников, а предателей среди самих сидхов, – сказал Дойл.

– Откуда вы это знаете? Неужели Таранис вторгся еще в чьи-то сны?

– Нет, но Рис с Баринтусом были в пляжном домике, чтобы удостовериться, что сидхи сотрудничают с полицией, и заставили их всех позволить полицейским снять отпечатки пальцев.

– Хочешь сказать, что кто-то из сидхов в пляжном домике убил… застрелил Шолто?

– И Рис, и полиция быстро сообразили, что, исходя из угла выстрела, стреляли не со склона холма, а из окна дома.

– Многие из сидхов не хотели сотрудничать с полицией, – сказал Гален.

– Мне понятно, почему убийца не хочет сотрудничать с ней, но почему остальные отказываются?

Дойл встретил взгляд Галена, а затем сказал:

– Им казалось, что у людских властей нет влияния на них. Я отправил Риса и Баринтуса убедить их, что они ошибаются.

Было что-то странное в том, как он это сказал, в другое время я спросила бы, насколько суровы были эти методы убеждения, но, если честно, мне было все равно. Как смели они отказываться помогать в расследовании… убийства Шолто.

– Они отказались помочь, полагая, что покушение было совершенно на меня?

– Они сказали, что Шолто не был их королем, и раз его так легко убили, то либо он не был сидхом, либо заразился твоей смертностью.

Я просто уставилась на него.

– Что?

Они снова посмотрели друг на друга.

– Что означают эти взгляды? Вы упомянули почти всех, кроме Холода. Где он?

– Он у доктора, – ответил мне Дойл.

Я попыталась сесть, но Дойл придержал меня за плечо.

– Он в порядке, ну или настолько в порядке, насколько и был, когда приехал в больницу

– Что это значит? – спросила я, и страх из моего сна, прежде только затаившийся, снова всплыл на поверхность. Я боролась с паникой, зная, что, по крайней мере, частично в ней был виноват мой кошмар и Таранис, но… порой мне казалось, что я была на грани паники месяцами.

Как будто лишь разговор о нем призвал его к нам, дверь открылась, и за ней стоял Холод, высокий и невероятно красивый. Его волосы сверкали в тусклом свете комнаты, так же выглядела елка в канун Рождества, когда я была маленькой: она вся красиво мерцала, когда мой отец гасил свет, ведь Санта не придет, пока свет не погаснет. Мы праздновали Йоль и зимнее солнцестояние как религиозный праздник, но папа устраивал для меня более американский праздник, когда я была совсем маленькой, и даже хотел, чтобы я ходила в христианскую церковь со своими школьными приятелями и в храм с друзьями, которые были евреями. Мой отец хотел, чтобы я поняла свою страну, а не только наш народ. Волосы Холода напоминали об этих старых украшениях на елках и о рождественских утрах, которые я видела по телевизору, но которых никогда не проживала сама. Мне так хотелось братьев и сестер, семейных праздников без политических дебатов и позирования для прессы. С приходом Холода я почувствовала, как должно было ощущаться рождественское утро, которого никогда не было.

Что бы он ни увидел на моем лице, это заставило его улыбнуться той светлой широкой улыбкой, что делала его лицо чуть менее идеальным и удивительным в тоже время. Гален посторонился, чтобы Холод мог взять меня за руку и склониться ко мне в поцелуе. Он слегка замешкался, выпрямляясь, словно что-то защемило или заболело в центре его тела.

– Что сказал врач? – спросил Дойл.

– Он дал какие-то антибиотики и велел не нагружать организм ближайшие три дня.

– Погоди, хочешь сказать, что собачьи царапины оказались заражены? – спросила я.

– Похоже, что так, – ответил он, сжимая мою ладонь и улыбаясь мне.

– Ты не можешь подцепить инфекцию от ранения, только от яда или злых чар. Никто из фейри не может просто заразиться.

– Тем не менее, именно поэтому я не исцеляюсь так, как должен.

– Холод, ты… Я видела, как ты исцелился от пулевого ранения быстрее, чем от этих собачьих царапин. Они были глубокими, но не настолько же.

– Доктор заверил меня, что это натуральные антибиотики, не искусственные, так что у меня не должно быть аллергической реакции на них, и поскольку прежде я их не принимал, инфекция не должна быть устойчивой к ним, как могло быть, если бы я чаще прибегал к современной медицине.

– Холод, ты хочешь сказать, что исцеляешься по-человечески медленно, как я могла бы исцеляться?

Холод не смотрел на меня. Я взглянула на Дойла и Галена у изножья кровати.

– Поговорите кто-нибудь со мной, сейчас же.

– Некоторые из новоприбывших сидхов были недовольны тем, что Холод не исцеляется так же, как до его отъезда из Фэйри, – сказал Дойл.

– Хочешь сказать до меня, – уточнила я, стиснув их руки в своих ладонях.

– Не важно, какова причина, – сказал Холод со спокойным, умиротворенным, даже счастливым лицом.

– Ты был бессмертным и не старел. Ты остался бы таким же прекрасным и удивительным на целую вечность, а любовь ко мне украла это у тебя. Как? Как, лишь став моим возлюбленным, ты утратил свое бессмертие?

Он поднял мою руку и потерся губами о костяшки пальцев. Это было замечательно, но я могла думать лишь о том, что он теперь будет стареть. Что, влюбившись в него, я убила его.

– Мы не знаем, как и почему это случилось, – сказал Дойл.

– Так значит я виновата в смерти Шолто. Он не исцелился, как ночной летун или сидх, потому что любил меня? Как это может быть?

Теперь это была не паника, а ужас.

Ночные летуны зашипели, один из них сполз на пол и приподнялся, как делают скаты. Он заговорил плоским, безгубым ртом на нижней стороне его тела, шевеля щупальцами, что были совсем как у Шолто.

– Это была серьёзная рана, наша королева, даже мы могли не пережить ее.

Остальные летуны зашипели и засвистели хором.

– Не вините себя, и если ваша смертность распространилась и на нашего короля, он все равно был счастливее, чем мы когда-либо видели.

Один из них отлепился от стены, чтобы сказать:

– Такой молодой и такой грустный, пока не появились вы.

Тот, который стоял, покачиваясь, как мясистый ковер, вышел вперед.

– Мы увидим вас в безопасности, а убийца будет наказан. Ваш маленький гоблин пристыдил нас, чтобы мы защитили вас и младенцев; это наш последний долг перед лучшим королем во всем Фэйри.

Все летуны были очень старыми, так что «спасибо» могли воспринять, как оскорбление, но мне хотелось хоть что-то сказать.

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Барра, моя королева.

– Шолто был лучшим правителем во всем Фэйри и хорошим человеком. Для меня честь, что ты, Барра, и остальные проделали такой дальний путь, чтобы обезопасить меня и детей Шолто.