Текст книги "Трепет света (ЛП)"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Это была странно, но я помнила о его смерти даже во сне, когда он улыбался мне. Он был мертв, и все это было не по-настоящему, и никогда больше не будет.

– Мередит, – с улыбкой сказал он, – она прекрасна, моя маленькая девочка.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты на самом деле оказался рядом, чтобы подержать своих внуков, папа.

Он запечатлел нежный поцелуй на лбу Брилуэн, а затем выпрямился, слегка нахмурившись.

– Что у нее в волосах?

Я подошла ближе, и он опустил малышку, чтобы я развела ее алые локоны и показала крошечные зарождающиеся рожки. Он был поражен и едва не уронил малышку, если бы я не была так близко, чтобы подхватить Брилуэн. Я подумала, что мне нужно вернуть ее в колыбельку, и одна из них как раз появилась рядом.

– Мне показалось, она пошла в нас, но раз у нее есть рога, она не может быть нашей.

Я уложила Брилуэн в колыбельку и посмотрела на своего отца с волосами цвета вороного крыла и трехцветными глазами, такими отличными от больших голубых глаз малышки. Он совсем не был похож ни на меня, ни на Брилуэн. В детстве меня так огорчало, что я не выгляжу как отец.

– Что ты имеешь в виду под «пошла в нас»? Она ни капли на тебя не похожа, отец.

Теперь в его руках был Аластер. Его черные волосы были больше похоже на дедушкины, черты лица всех новорожденных еще не до конца оформились, так что каждый может разглядеть в них то, что захочет. Думаю, это вызывает у всех чувство причастности, как будто малыш принадлежит каждому.

Отец склонился над Аластером и нахмурился.

– Он покрыт пятнами как щенок?

– Да, – ответила я, забирая сына из его рук. Он не возражал, когда я забрала Аластера. Я уложила малыша в колыбельку рядом с собой. Брилуэн в ней уже не было, она была в безопасности, и едва я об этом подумала, как Аластер тоже исчез из люльки.

Я догадывалась, что, когда обернусь, на руках отца будет Гвенвифар, так и оказалось, он распутывал ее из одеялка, в которое она была завернута, мы не пеленали ее туго, укладывая на ночь. Ей не нравилось чувствовать себя скованной, и как только я об этом подумала, она заплакала, размахивая маленькими крепкими ручками и сжатыми кулачками, словно боролась с целым миром.

Отец провел большими пальцами по ее волосам.

– У нее нет рогов, если тебя это интересует, – сообщила я.

Он поднял Гвенвифар, сбросив одеялко, и осмотрел ее обнаженную кожу.

– Она похожа на сидха, – заключил он.

С подскочившим пульсом я бросилась за своей дочерью. Полагаю, он позволил мне забрать ее, потому что она плакала. Малышка успокоилась в моих руках, я уложила ее в кроватку, и она тут же исчезла, и я знала, что дети были в безопасности. Я не думала, что они действительно присутствовали в моем сне, но мне просто хотелось уберечь их, потому что я поняла, что этот мужчина, который был похож на моего отца, им не является.

«Это не по-настоящему, это лишь сон,» – подумала я. Этого должно было быть достаточно, чтобы рассеять сновидение. Я ожидала, что проснусь и очнусь в своей постели между Холодом и Дойлом, но сон продолжался.

Я никогда не пыталась освободиться ото сна с помощью магии, но теперь я устремилась к свободе, исследуя возможности, и почувствовала вдруг границы своего сновидения, похожие на полимерную пленку, на которую я могу надавить. Они поддавались, но не рушились.

– Так это правда, ты можешь путешествовать сквозь сны.

– Не понимаю, о чем ты, – ответила я с колотящимся в горле сердцем. Происходило что-то чудовищно неправильное.

– Ты путешествовала в своих снах, чтобы помощь солдатам, – сказал он.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Ты не можешь лгать мне во сне, Мередит. Твои солдаты носят твой символ.

В финальной битве с моим двоюродным братом принцем Келом меня защищала национальная гвардия, и все, кто был ранен или коснулся моей крови, похоже, стали способны призывать меня, когда я сплю. Когда их жизни были под угрозой, они могли обратиться ко мне, и Богиня дарила мне возможность явиться им, чтобы уберечь или привести к ним подмогу, в которой они нуждались. Некоторые из них носили осколки, части тех бомб, которыми принц Кел пытался убить меня. Они подвешивали их на кожаные шнурки и носили на шее, как талисман, с помощью которого могли призывать меня. Черная карета фейри, которая предстала в виде лимузина, когда меня в первые призвали домой, сейчас была в пустыне и обращалась в любую необходимую черную бронированную машину. Она могла передвигаться без помощи водителя и отправляться туда, куда нужно, потому что я велела ей помочь им, и она как-то подчинилась. Карета всегда была дикой магией, которую нельзя до конца понять и которой нельзя управлять, но ко мне она прислушивалась.

– Кто ты такой? – спросила я.

Он направился ко мне, выглядя так, словно мой отец никогда не знал боли, никогда не был ранен, никогда не умирал, вот только улыбался как-то неправильно. Это было лицо моего отца, и не его улыбка.

Я отступила, чтобы он не мог коснуться меня своей протянутой рукой.

– Кто ты такой?

Он не опустил руки.

– Иди ко мне, Мередит, возьми меня за руку, и мы сможем вместе покинуть этот сон.

– И где же мы должны оказаться, когда сон закончится? – спросила я.

– В чудном месте.

Я покачала головой.

– Лжец.

– Мы не можем лгать, Мередит, ты же знаешь.

– Сбрось эту маску и покажи свое истинное лицо.

– Возьми меня за руку.

– Сбрось эту маску, и возможно я так и сделаю.

Он шагнул ближе, по-прежнему протягивая мне руку, и спросил:

– Кем ты хочешь, чтобы я был?

– Покажи мне, кто ты на самом деле, и прекрати терзать меня обликом моего покойного отца.

– Я полагал, что вид Эссуса успокоит тебя, – ответила он и нахмурился, словно не понимал, может, так и было.

– Ты ошибся, покажи мне свое лицо, – мой голос звучал резко, но не от гнева, а от страха.

– Если ты позволишь мне обнять себя, это будет похоже, как будто сам Эссус оказался здесь, чтобы подарить тебе свои последние объятия. Я могу сделать это для тебя, Мередит, мои силы вернулись. Богиня снова благословила нас.

– Богиня дарит Свою силу тогда, когда Она того желает. Я высоко ценю это, но то, что для одного благо, для другого проклятье. Сбрось эту иллюзию и покажи мне… – я замолкла, потому что стоило мне сказать об иллюзии, как я поняла, помоги мне Богиня и Консорт, я все поняла.

В одно мгновенье я смотрела в лицо своему отцу, а в другое – Таранису, Королю Света и Иллюзий. Его волосы были алыми с золотом, а глаза подобно зеленым лепесткам экзотических цветов, он был высоким и властным, и воистину одним из самых красивых мужчин, когда-либо украшавших высшие дворы фейри.

– Подойди, Мередит, обними меня как одного из отцов твоих детей.

И я закричала.

Глава 15

Он стиснул мое запястье и начал притягивать к себе, но только я подумала о том, что мне нужно за что-то схватиться, как тут же нащупала нечто гладкое и деревянное – резные перила, ведущие в никуда, но за которые можно держаться, – и решила, что ему придется сломать мне руку, чтобы я отпустила их.

– Мередит, я ни за что не обижу тебя.

– Ты меня изнасиловал!

– Ложь, Мередит, это все ложь. Я спас тебя от Неблагих монстров. У одного из твоих детей есть рога, а другой покрыт пятнами, как собака, но наша дочь совершенна. Их тела испорчены, чудо, что ты вообще выжила.

Каждый зеленый лепесток радужки его глаз начал светиться зеленым пламенем, затягивая меня в него. Мне хотелось коснуться его волос цвета бриллиантов в огненно-красном закате. Моя хватка на перилах начала слабеть, а затем один единственный лепесток розы приземлился мне на грудь. Я не жертва.

Он так и держал мое запястье, что же, пусть будет так. Я разжала руку и приложила ладонь к его коже, призвав силу одной из моих рук. Его кожа покорежилась, как будто начала плавиться под моим прикосновением.

Он взвизгнул и отпустил меня.

– Что это?

– Рука плоти, моя рука силы, которой прежде обладал мой отец.

Рука Тараниса начала сворачиваться, как будто кости и мышцы прорывались наружу, выворачивая руку наизнанку.

– Останови это! – завопил он, но как я и ожидала, его кожа перестала плавиться аккурат у его плеча. Если бы он коснулся этой рукой обнаженной кожи в другом месте, поражение распространилось бы дальше, но Таранис достаточно быстро отдернул руку, держа подальше от себя, чтобы наизнанку не вывернулось все его тело. Рука плоти могла сделать это и сделала бы. Я ничего хуже этого не видела, но мне было отчасти жаль, что я не сотворила этого с Таранисом.

– Это сон, и за его пределами у тебя нет этой силы.

Он не сводил глаз со своей руки, и ужас на его лице, когда он наконец взглянул на меня, сделал меня немного… счастливее.

– В прошлый раз ты ударил меня, лишив сознания, и едва не убил, прежде чем взобраться. Я была слишком ранена, чтобы дать отпор.

– Это не реально! – закричал он мне.

– Не знаю, дорогой дядюшка, возможно, когда ты проснешься, твои руки будут целы, а возможно, они станут напоминанием тебе держаться подальше от меня, моих детей и всех, кто мне дорог, потому что, если ты когда-нибудь тронешь меня еще раз, во сне или наяву, я уничтожу тебя, Таранис.

– Это не по-настоящему, – сказал он, но голос был неуверенным.

– Для твоего же блага, хорошо бы, чтобы нет, – сказала я. – Но если честно, для своего собственного блага, я надеюсь, что все это реально.

– Я же спас тебя, Мередит, почему ты меня ненавидишь?

Я пожелала, чтобы у меня был меч, и он появился в моей руке. Рукоять была прохладной и безупречной. Нужно было очень присмотреться, чтобы разглядеть на ней вырезанные крошечные тела, сплавленные друг с другом, подобно предупреждению о том, что может произойти с вами, если вы коснетесь меча. Это был Абен-дул, еще за столетия до моего рождения этот меч принадлежал моему отцу, и он лег в мою руку точно так же, как и в первый раз показавшись мне в реальности. Прежде он никогда не появлялся вдруг в моих руках, но ведь это был сон, а значит все возможно.

– Откуда он у тебя? – вот теперь Таранис боялся, и это сделало меня по-настоящему счастливой.

– Ты можешь не дать мне освободиться от этого сна, но не в силах запретить мне делать этот сон таким, каким я хочу его видеть.

– Ты не должна быть на это способна, – проговорил он.

– Ты сам сказал, дядя: я путешествую во снах, помогая солдатам, у которых есть реликвии с моей кровью и болью. Богиня приходит ко мне в моих снах. У меня та же рука силы, что и у моего отца, а еще меч – дар Неблагих, но Благой крови во мне не меньше, чем Неблагой. Во мне сочетаются чудеса и кошмары обоих дворов, дорогой дядя.

– Перестань меня так называть, я отец твоего ребенка.

Я обхватила рукоять меча обеими руками, лишь моя рука плоти уберегала меня от магии клинка, и встала в стойку, которую выучила давным-давно. У меня не было практики с мечом, потому что еще подростком я знала, что никогда не выберу клинок в качестве оружия на дуэли, я и вызывать никого на дуэль не собиралась, и пока вызовы бросали мне, за мной оставалось право выбирать оружие, и все же я знала, как держать меч. Моих знаний было достаточно, чтобы я смогла пустить ему кровь до того, как он убьет меня, а еще я вывернула его руку, которой он удерживал меня, если мне повезло, я лишила его магии. Будь я уверена в том, что меч сработает во сне так же, как и в реальности, я смогла бы применить свою руку плоти, не касаясь Тараниса, но я не была уверена достаточно, чтобы рискнуть использовать Абен-дул иначе, чем просто меч.

– Я уже была беременна, когда ты изнасиловал меня, больной ублюдок! А теперь освободи нас обоих от этого сна, не то клянусь Летней страной и Тьмой, что Поглощает Мир, я сделаю все, что в моих силах, чтобы убить тебя, дражайший дядюшка.

– Не называй меня так, Мередит, ты моя королева и будешь моей женой.

Я начала приближаться, делая выпад мечом. Таранис отшатнулся, его раненная рука была ни на что не годна.

– Подойди, дядюшка, давай обнимемся, и я закончу то, что начала с твоей руки.

Он исчез из сновидения, а мгновеньем позже проснулась и я в постели с Дойлом и Холодом, глядящих на меня. Дойл прижимал мои руки к телу, потому что я все еще сжимала Абен-дул.

Глава 16

– Мерри, Мерри, ты узнаешь нас?

– Дойл, Холод, – назвала я их, сердце сильно колотилось в горле, отчего голос обратился в шепот.

Холод убрал с лица мои волосы и спросил:

– Ты понимаешь, где находишься?

– Мы в Лос-Анджелесе, в доме Мэйв, в нашей спальне.

Холод улыбнулся мне.

– Ты помнишь, что мы тебя любим?

Я улыбнулась ему.

– Да, я всегда помню об этом.

Просто смотря в его лицо и отвечая на эти вопросы, я смогла успокоить свой взбесившийся пульс и прогнать остатки ужаса от пережитого кошмара.

Глубокий голос Дойла заставил меня повернуться и посмотреть на него:

– Если так, тогда расслабь руки, чтобы я понял, что ты не станешь размахивать мечом, который держишь в руках.

Я поняла, что под его руками была напряжена, словно собиралась воспользоваться Абен-дулом, едва освобожусь из-под сдерживающей меня силы. Я постаралась расслабиться, но все равно будто была готова при необходимости нанести удар тому, что напугало меня, словно так и ожидала, что Таранис появится в комнате, едва я стану безоружной. Есть вероятность, даже случайно коснувшись мечом того, кто не обладает рукой плоти, вывернуть его наизнанку. Я не хотела навредить своим любимым, но… Страх никогда не подчинялся логике.

Обычно, я могла сказать, что рядом с Дойлом и Холодом была в абсолютной безопасности, но Таранис едва не убил Дойла своей рукой силы. Если, конечно, у него еще осталась эта рука силы. Если вред, причиненный ему мной во сне, произошел с ним и в действительности, тогда он, возможно, потерял свое главное оружие, ведь часто случается так, что травма наших рук отражается и на их силе. Или порой магия становится настолько дикой, что ей небезопасно пользоваться, как огонь, на котором вы хотели приготовить ужин, вышедший из-под контроля и спаливший дом.

– Что за чувства отражаются в твоем взгляде, наша Мерри? – спросил Дойл.

– Я видела сон, – ответила я.

– Это не было поручением Богини, – заметил Холод, – потому что, когда ты закричала во сне, мы смогли проснуться и наблюдать за тобой.

– И не было цветочных лепестков, сыпавшихся из ниоткуда, – добавил Дойл.

– Но даже проснувшись, – сказал Холод, – мы не смогли разбудить тебя, как будто это было видение, посланное Богиней.

– Если не Богиня, то кто удерживал тебя в этом сне так сильно? – спросил Дойл.

– В мой сон вторгся мой дядя и удерживал меня там.

– Ты имеешь в виду Тараниса? – спросил Дойл, и теперь на его лице я заметила страх. Приятно знать, что ты не одинок в своих чувствах.

– Да.

Они оба склонились надо мной, слишком близко, и несмотря на мою любовь к ним, мне все равно стало не хватать воздуха. Я попыталась сесть, но Дойл все еще удерживал мои руки с мечом, и я вдруг запаниковала. Мне стоило огромных усилий не сопротивляться и не срываться на самых любимых моих мужчин лишь потому, что они были слишком близко и удерживали меня, а во сне я увидела своего насильника.

– Мне нужно побыть одной, – удалось с трудом произнести мне.

– Мы одни, – сообщил Дойл.

– Отойдите от меня, пожалуйста, – взмолилась я.

Они переглянулись надо мной, но Холод отстранился, как я и просила. Дойл же не стал.

– Кажется, ты немного не в себе, Мерри. Мы уже встречались с заклятьями других наших возлюбленных, заставлявших их обернуться против нас. Я не стану рисковать тем, что ты используешь этот меч на ком-то, кого ты любишь.

– Мне нужно оружие, пока его прикосновения еще свежи в моей памяти, Дойл, – сказала я, стараясь не напрягаться под той легкостью, с которой он невредимо удерживал мои руки вместе с мечом.

Холод соскользнул с кровати и вернулся с одним из своих лезвий. В обычной ситуации я бы отвлеклась на его обнаженную красоту в серебристом облаке волос, но каким-то образом вид моих мужчин и всего, что к ним прилагается, было омрачено совсем другим мужчиной, мужчиной из моего сна, а не мечты. Один из мужчин моей мечты вернулся на кровать, протягивая мне свой клинок рукоятью вперед. Для него это был просто нож, а для меня он был размером с короткий меч. Порой я чувствовала себя хоббитом среди всех этих эльфов. Эта самая обычная мысль помогла мне усмирить панику.

– Обмен, наша Мерри, – мягко предложил Холод.

– Это прекрасный клинок, но не равноценный обмен за мой меч, – сказала я.

– Никто, кроме тебя, в этой комнате не может коснуться клинка и сохранить при этом рассудок и жизнь, так что давай ты отпустишь его и возьмешь нож Холода, а потом расскажешь нам, что произошло во сне.

Я глубоко вдохнула, заставляя себя даже сделать вдох, а затем медленно выдохнула, считая во время этого. Контролируя дыхание, ты контролируешь почти все, но сперва нужно вернуть самообладание, всегда отталкивайся от этого. Это было напутствием моего отца. И это тоже помогло мне успокоиться.

Я разжала Абен-дул, и он тяжело опустился мне на ноги, а освободившимися ладонями я обхватила рукоять, что предлагал мне Холод. И тогда Дойл отстранился, соскользнув с постели, а спустя мгновенье и Холод повторил за ним. Мне удалось сесть, и некоторое напряжение, от которого я могла запаниковать и сорваться на мужчинах, ослабло. Это не было заклятьем, наложенным на меня Таранисом, но это все равно было из-за него. Он изнасиловал меня, и порой даже самым любимым моим партнерам нужно было дать мне время, чтобы справиться вот с такими паническими атаками. Счастье, что я мало что помню: не помню сам секс, лишь как уже очнулась после удара, едва не убившего меня и моих не рождённых детей.

– Мне очень не хочется спрашивать, Мерри, но все же что случилось во сне? – спросил Дойл.

Я снова глубоко вдохнула, медленно под счет выдохнула, а затем кивнула. Я рассказала им о сне и обо всем, что происходило в нем.

– Думаешь, его рука будет травмирована и вне сна? – спросил Дойл.

– Я не знаю.

– Это невозможно, – прошептал Холод.

– Когда-то король мог во сне соблазнить женщину и уложить ее в кровать, а дети, появлявшиеся после этих снов, были вполне настоящими, – напомнил Дойл.

– Хочешь сказать, женщина может забеременеть, если он просто навестит ее во снах? – уточнила я.

Они оба кивнули.

Я должно быть побледнела, потому что они вдруг бросились к кровати, затем остановились, переглянулись друг с другом и снова посмотрели на меня.

– Мы бы успокоили тебя, если бы ты только позволила, Мерри, но не хотим торопить события, – проговорил Дойл.

Я кивнула, но прямо в эту секунду мне действительно не хотелось, чтобы до меня кто-то дотрагивался. Я стиснула рукоять клинка так крепко, что обернутый кожей металл впился мне в руку, это напомнило мне, что я пробудилась и больше не была в ловушке.

– Я приму ваше успокоение чуточку позже, а пока просто объясните мне, как он может сотворить такое во сне?

– Когда-то он был Лордом Сновидений, но это было за столетия до того, как мы пришли в восточные земли. Не думаю, что сейчас он способен создавать сновидения такие же реальные, как в прежние времена, – сказал Дойл.

– Не уверяй ее в том, чего мы точно не знаем. Предполагалось, что он не способен использовать свою руку света через зеркало, когда он чуть не убил тебя, а ведь это было несколько месяцев назад. Богиня возвращается, и дикая магия следует за Ней, – напомнил Холод.

Дойл кивнул.

– И магия, как и большинство наших сил, подобна самой стихии: вовсе не обязательно, что буря разрушит твой дом, но все может быть.

– То есть мы не можем быть уверены в том, к кому вернулись силы после возвращения Богини, – заключила я.

– К несчастью нет, – подтвердил Дойл, одарив меня очень серьезным взглядом.

– Что? – спросила я.

– Если ты повредила его руку по-настоящему, он может искать отмщения и за пределами сна.

– Или он будет настолько напуган Мерри, что не захочет приближаться к ней, – возразил Холод.

– Возможны оба варианта, это так, – согласился Дойл.

– Я понятия не имела, что он когда-то был способен вторгаться в сон, – сказала я.

– Это было давным-давно, – ответил Дойл.

– Королева тоже могла вторгаться в кошмары или говорить с нами через них, – припомнил Холод.

– Так значит он был Лордом Сновидений, а она тогда кем, Леди Сновидений?

Они оба покачали головами, и я почувствовала себя немного лучше, потому что отвлеклась на них, стоящих передо мной обнаженными. К несчастью, должно пройти еще несколько недель, прежде чем мы сможем заняться сексом. Слишком долго.

– Мерри, ты слышала, что мы сказали? – спросил Дойл.

Я моргнула и задумалась, слышала ли я хоть что-нибудь из произнесенного этими очаровательными губами за последние несколько минут? И в конце концов ответила:

– Нет, простите, но ваша нагота меня отвлекла.

Они улыбнулись друг другу, а затем и мне. Я могла бы сказать: «Не зазнавайтесь!» – но это ведь было правдой, эти двое обнаженных мужчин, тела которых даже не готовы к определенного рода вещам, навевают мне мысли о сексе и пробуждают сильное желание. Мне все еще было слишком больно для чего-то такого, даже без предупреждений докторов, но то, что моему телу это снова было интересно, прекрасно. Я так долго была глубоко беременна, и тройня далась мне с такими мучениями, что было прекрасно ощущать что-то близкое к нормальному и верить, что мое тело еще сможет снова делать хоть что-то, кроме вынашивания детей.

– Повторите все, что вы сказали. И я постараюсь не отвлекаться, но если вы сядете и накинете на бедра простыню, это поможет мне сосредоточиться.

Их улыбки переросли в озорные ухмылки, но они исполнили мою просьбу и сели каждый со своей стороны кровати: Холод слева от меня, Дойл – справа. Когда они прикрылись простыней, Дойл произнес:

– Она была Королевой Кошмаров, ибо никогда не была для знати просто леди, Мерри, а всегда чем-то большим.

– А король когда-то был всего лишь лордом? – спросила я.

Они оба кивнули, и волосы Холода рассыпались по его обнаженным плечам. Ночью, как бывало частенько, его хвост распустился. Лента не всегда удерживала его волосы, словно они сами не желали быть связанными.

– Кто же тогда был королевской семьей Благого двора? – спросила я. Я никогда и не задумывалась над тем, что Таранис не происходил из «королевского» рода в отличии от Андаис, но он был королем более тысячи лет. Мне и тридцати пяти не было, это было немного раньше моего рождения.

– Они были убиты в последней Великой войне между двумя главными дворами, – сказал Дойл.

Я уставилась на него.

– Тогда почему наша королева не стала править над всем Фэйри?

– Потому что оставшаяся знать Благих предпочла бы гибель Благого двора объединению его с Двором Кошмаров, что было одним из названий того времени Неблагих.

– Почему же моя тетя просто не уничтожила их, пока не сдались бы выжившие? Можно утверждать, что выберешь смерть, но гибель других перед тобой может сделать тебя более сговорчивым, во всяком случае мне так говорили, – сказала я.

– Не всегда, – возразил Дойл, – и хотя мы победили в войне, наша сторона понесла большие потери, если бы мы продолжили сражаться, все сидхи могли бы быть уничтожены.

– Пиррова победа^[18], – заключила я.

– Если бы сражение было продолжено, то да.

– Я и не знал, что положение было таким плачевным, – проговорил Холод.

– Что значит ты не знал? – спросила я.

– Вера и нужда не давали мне стать Убийственным Холодом, пока Таранис не стал королем. Первым сражением, в котором я участвовал, было против гоблинов, когда оба двора сидхов объединились против общего врага.

Мне было известно, что когда-то мой высокий властный Холод был маленьким Ледяным Джеком, размером с ребенка воплощением инея, которым он разукрашивал окна и грани предметов, следуя в процессии Короля Зимы. Люди считали его работу прекрасной и достойной внимания, и однажды смертные оценили его и поверили, рассказывая предания, и это сделало его сильнее и реальнее. Так же как любовь и вера превратили игрушечного кролика из сказки про Плюшевого Зайца^[19] в настоящего зайчика, так и мужчина рядом со мной стал не чем-то, что стелится перед снегом, немногим большим образа холодной и ледяной красоты, а Убийственным Холодом. Моему Холоду помогла любовь смертной девушки по имени Роза. Она уже давно покоилась в своей могиле, но из любви к ней Холод захотел вырасти высоким и сильным, чтобы связать с ней свою жизнь. Я была благодарна ей, и поскольку не могла сказать ей спасибо, когда Холод предложил назвать нашу вторую дочь Розой, никто не возразил. Мы лишь подобрали более красивую версию этого имени – Брилуэн, по-корнийски «роза».

Одной рукой я так и сжимала нож, который он дал мне, а второй потянулась к нему, чтобы коснуться его бедра, проглядывающему из-под одеял.

– Я и забыла, что Мрак и Убийственный Холод не всегда были вместе рядом с королевой.

Он накрыл мою ладонь своей и подарил улыбку, в которой было все, что я хотела сейчас видеть: нежность, любовь и мягкость, сохранившиеся от его первой формы, что бежала вприпрыжку перед снегом и украшала мир льдом.

– В малых битвах между дворами сидхов, после этого, новоиспеченный Холод сражался против меня.

Я повернулась к Дойлу.

– Хочешь сказать, что вы двое сражались друг с другом?

Он улыбнулся.

– Нет, я видел его пару раз на поле боя. Он сиял, и его сложно было не заметить, но в битве он был новичком, и его не обучили так, как делал я, прежде чем выпустить на поле только что вступившего в ряды воинов.

– Думаю, для Благих я был случайной неприятностью. Я был первым за долгое время низшим фейри, ставшим сидхом. Низших фейри не тренируют так же, как сидхов.

– Это относится и к Неблагим, но полагаю, они ожидали, что ты погибнешь в тех небольших битвах, не было нужды тратить свои силы на пушечное мясо.

Холод начал поглаживать большим пальцем костяшки моей руки, которой я касалась его бедра.

– Ты, возможно, прав, но я выжил, и они начали обучать меня.

– Если когда-то ты был Благим, то как тебя изгнали из них?

– Прислужница, человеческая девушка, пролила на руку короля горячий суп. Он исцелился за считанные минуты, но все равно ударил ее, а когда она устояла, не дрогнула и не отвела взгляда, он начал избивать ее.

Холод все поглаживал мою руку, смотря в никуда отрешенным от воспоминаний взглядом.

– Ты спас ее, – сказала я.

– Я встал между ними, потому что не мог смотреть на то, как он убивает ее, и не понимал другую знать, просто наблюдающую за всем этим.

– Ты недостаточно долго пробыл аристократом, – сказал Дойл. – И не понимал привилегии правителей.

– И до сих пор не понимаю, но наша королева научила меня не вставать между ней и ее жертвами.

Холод задрожал, обхватил свои широкие плечи, словно замерз, но есть холод, который зависит от температуры, а есть тот, что касается сердца и души.

Дойл потянулся через меня, чтобы коснуться плеча Холода.

– Мы все научились не испытывать милость королевы.

Так говорили среди Неблагих, быть в милости у королевы – означало попасть в безнадежную ситуацию, и чтобы избежать ее милости, ты готов сделать все или чего-то не сделать, если потребуется.

Холод поднял голову и встретился взглядом с другим мужчиной. Они смотрели друг на друга, и на лице Холода была такая же боль, какая скорбь отражалась на лице Дойла. Я как будто уловила намек на те долгие века, что превратили их в тех мужчин, которыми они были теперь, и друзей, которыми стали друг другу. Они закалились в огне сражений и пыток.

Прямо сейчас я была счастлива от того, что они были моими, так счастлива, что могу уберечь их. Однажды королева Андаис сказала, что каждый мужчина, который не станет отцом моих детей будет вынужден вернуться в ее стражу Воронов, снова соблюдая целибат, не считая ублажения ее самой. Это лишь доказывает, насколько она обезумела от гибели своего сына, раз полагала, что может высказать эту угрозу и все еще ожидать, что я вернусь домой, принимая корону, позволив этой сумасшедшей истязать охранников, перешедших на мою сторону, целую вечность. Все желают бессмертия, даже я, но порой у вечной жизни и способности залечить большинство ранений есть свои недостатки, например, тебя могут вечно пытать.

Эта мысль побудила спросить меня:

– Когда придут результаты генетической экспертизы, и станет достоверно известно, кто является отцом детей, а кто нет, думаете, королева потребует возвращения своих Воронов?

– Она так много раз об этом заявляла, – сказал Дойл.

– Но теперь большинство из них присягнули на верность Мерри, – напомнил Холод.

– Может ли одна клятва отменить другую? – спросил Дойл.

– Так вот почему Катбодуа сделала это, – догадалась я.

– Ты о принесенной ею присяге?

– Да.

На мгновенье мы все задумались над этим, а затем Дойл произнес:

– Королева была так занята попытками умереть, что забыла подумать о жизни, но если она полагает, что у нее лишь два варианта: либо жить и заполучить свою стражу, либо быть убитой нами за требование вернуть домой ее Воронов, тогда она может призвать тех, кто не является отцом детей, вернуться в Неблагой двор.

– Нам-то что делать? – спросил Холод.

– Не могу я отправить их на верные смерть и пытки, – сказала я.

– Катбодуа была вольна присягнуть другому, поскольку в живых не осталось ни одного принца, но мужчины из стражи не могли дать свою клятву Мерри, пока королева еще жива, – проговорил Дойл.

– Ты имеешь в виду буквально? Они не могли произнести эти слова, или их должно было ожидать какое-то проклятье за нарушенную клятву? – уточнила я.

– Последнее.

– Откуда уверенность, что этого не случилось? – спросил Холод.

– Шолто с Мерри вернули к жизни Дикую Охоту, а именно она преследует клятвопреступников среди нас, но ты же не почувствовала неправильность происходящего, когда они присягнули тебе на верность?

Я задумалась над этим и покачала головой.

– Нет, чувства неправильности не было, да и Шолто был рядом с нами, когда это случилось.

– Как может клятва королеве не давать о себе знать? – спросил Дойл.

– Ты дал свою клятву по своей воле? – поинтересовался Холод.

Дойл кивнул.

– А я нет, но это было единственной открытой для меня возможностью, единственным способом спастись от безумной гордыни короля.

– Хочешь сказать, что клятва, данная по принуждению, не имеет силы, – заключил Дойл.

– Возможно, – сказал Холод.

– Если они на самом деле присягнули мне, значит их не вынудить вернуться к королеве.

– Клятва не заставит их вернуться, а вот ее ярость и безумие могут это сделать.

Какое-то время мы просто сидели и обдумывали это. В конце концов я произнесла:

– Вот теперь поддержка кажется весьма кстати.

– Тогда давай отложим наше оружие и обнимемся, – предложил Дойл.

– Мрак не обнимается, – заметил Холод.

– Как и Убийственный Холод, – сказал Дойл.

– Обещаю никому не рассказывать, просто обнимите меня и расскажите, как отвадить короля от моих снов.