Текст книги "Путешествие в Древний Китай (СИ)"
Автор книги: Лора Лей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)
Для народа попроще предназначался Вайчен, делившейся на переулки, кварталы и участки – для лучшего контроля и управления жизнью населения, в большинстве своем торговцами и ремесленниками. Также здесь прозябала городская беднота.
Незнатные горожане жили в собственных лавках и мастерских, выстраивая их близко друг к другу в соответствии с профессиональной принадлежностью.
Пока молодые люди шли по улицам, Сэтоши, как опытный экскурсовод, рассказывал о столице – даром, что был неместным. Ниу приходилось довольно быстро переводить Юну непонятные слова, потому что Сэтоши торопился и часто забывал, как сказать ту или иную фразу на чужом языке. Но в целом, парень оказался просто кладезем полезной информации о городе, с которым они знакомились.
***
Ханчжоу, расположенный на востоке страны в устье реки Цяньтанцзян и изрезанный многочисленными каналами и реками, был заполнен судами, лодками, перевозившими грузы и людей также интенсивно, как автодороги в далеком XXI веке.
По названиям каналов можно было понять, что водные артерии играют важную роль в повседневной и экономической жизни столицы: Яньцяоюньхэ – Канал перевозок соли; Шихэ – Канал, который вел к рынку, Цайшихэ – Канал овощного рынка и прочие.
Естественно, что при таких условиях в городе имелось превеликое множество мостов и мостиков – несколько сотен! Были они прочными, широкими, зачастую высокими, из кирпича или белого камня, поэтому их закономерно облюбовали бродячие и местные торговцы: здесь устраивались лавки, шныряли лоточники… А как практично и в тоже время поэтично они назывались: Мишицяо – Мост рисового рынка, Танбинцяо – Мост, где торгуют сладкими лепешками…
***
Между тем слуга самурая продолжал информировать Баев об окружающем городском пространстве:
– Видите лодки? Их много, на них перевозят и людей, и грузы. Есть даже такие, на которые могут усесться 100 человек! А грузовые лодки тянут кули (неквалифицированные низкооплачиваемые разнорабочие в странах Юго-Восточной Азии), идущие по берегу канала. У господина есть такая, и нас часто просят городские власти что-то для них перевезти, а платить не платят – сокрушался парень. – Но отказать нельзя, начнут мешать делу.
–Вы давно живете здесь? – спросила Ниу. – И как вообще Тайра-сама попал в Великую Сун и начал торговать?
– Я с господином три года, он забрал меня из дома после смерти отца…А сам господин покинул Ямато еще в молодости. Об остальном спросите его сами, мне неловко…– ушел от темы юноша.
Пока ребята шли по кварталу, в котором находился дом Тайры, иномирянка рассматривала местную архитектуру: в качестве строительного материала использовались кирпич и керамика (поливная и бисквитная черепица, даже разноцветная), дерево и бамбук, белый камень, глина, солома.
Хоть внутрь, за забор, им заглянуть удалось лишь несколько раз (пока открывались-закрывались внушительные особняковые ворота), Сэтоши восхищенно отметил, что дворцовые постройки, административные здания, дома аристократов отличаются дороговизной и вычурностью: сплошь из белого камня, углы строений и крыш украшены резьбой в виде сказочных животных и покрыты красным лаком.
Японцу очень нравились такие дома, потому что на родине жилье не было столь разнообразным и основательным, если не считать замки представителей императорской семьи или военных кланов.
Ниу убедилась, что основным типом жилища в столице Великой Сун, также как и в истории её страны, был дом-усадьба (сыхэюань), для которой характерно стремление к правильной организации, наличии оси север – юг, использование двора, огороженного с трех или четырех сторон, внутри которого разбивались сады, входившие в общую композицию. Постройки (жилые и хозяйственные) были преимущественно одноэтажными, но здесь, на юге, строились здания в два и более этажей, особенно в усадьбах знати.
Когда трое молодых людей, наконец, добрались до Вайчэна (Внешнего города), то попали в царство мастерских по изготовлению одежды, обуви, мебели, домашней утвари, вееров, зонтов, туши, жертвенной утвари, ювелирных изделий и так далее!
Здесь располагались также гостиницы и постоялые дворы, в основном, двухэтажные, а вот жилища торговцев и мастеровых были не так хороши: один этаж, деревянный каркас, земляные стены, соломенные крыши, изредка только черепичные как показатель благосостояния владельца (например, в увеселительных кварталах – вацзы) и глухие внешние заборы.
– Сэтоши-кун, откуда ты все так хорошо знаешь? –спросил в какой-то момент Бай Юн так и не оставившего их паренька-иноземца. – И тебя не будут ругать, что ты с нами так долго возишься?
Тот сначала смутился, посмотрел на Бай Ниу и, вздохнув,тихо ответил:
– Меня господин специально отправил с вами. Он просто беспокоится, не подумайте чего! А город я изучил тоже по приказу Тайры-доно! Но мне и самому очень интересно! Вот я и хожу по столице, когда хозяин ненадолго уезжает и не берет меня с собой, смотрю, изучаю, а ещё – слушаю внимательно! Мне трудно говорить, но понимаю речь я лучше. К нам в дело часто нанимаются местные, они болтают о своей жизни, о родных, случаях всяких. Ну а я…– Сэтоши покраснел, но продолжил. – Я не лазутчик! Просто мне не с кем особо поговорить, а вам город посмотреть захотелось, вот так и..
Ниу похлопала расстроенного парня по плечу и сказала:
–Спасибо, Сэтоши! Мы не думаем о тебе плохо – Юн энергично закивал, подтверждая слова сестры. – Ты иностранец, а столицу нашего государства знаешь лучше нас. Поэтому брат и задал такой вопрос. Мы рады, что ты сейчас с нами, не волнуйся, пойдем дальше.
И они двинулись вперед. В толпе сновали кули, несущие грузы на коромысле, впрягшиеся в одноколесные или в двухколесные тачки, перевозя тяжести, а ещё попадались ослы, везущие поклажу на спине или запряженные в повозку.
Несколько раз им встретились носильщики с ведрами, наполненными водой, и Ниу задала гиду вопрос:
– А что, воду тоже продают?
– Да, таково распоряжение префекта. Воды-то вроде много вокруг, но она нечистая, вызывает недомогания и болезни всякие. Общедоступных колодцев мало, вот и продают те, у кого есть во дворах источники, воду соседям – с разрешения властей, разумеется. Господин отказался от такого бизнеса, пришлось много заплатить…
– То есть, питевой воды недостаточно? Для остальных нужд из каналов берут, наверное…Ладно, а если пожар разгориться где? – полюбопытствовала иномирянка.
– О, это интересно! Вон, посмотрите, видите кирпичную вышку? Это специально построенные, в равноудаленных друг от друга местах, обычно –возвышенных, помещения для стражей, которые должны постоянно следить за вверенной городской территорией и пресекать пожары, если вдруг заметят! Они сразу туда бегут и едут на повозках всем отрядом тушить, у них ведра есть для этого, палки с крючками, топоры, пилы, веревки и канаты, железные кошки…
– И как, успевают? – спросила снова Ниу.
– В нашем квартале не было пожаров, поэтому – не знаю, но работники говорили, что чаще всего хоть немного добра и строений, но спасают или не дают пожару разгореться больше и дальше – ответил Сэтоши.
***
Когда солнце встало в зените, экскурсанты решили найти затененное место и поесть, благо, едальных заведений им попадалось предостаточно: под навесом тут и там стояли грубо сколоченные столы и лавки, а хозяева обслуживали посетителей споро и дешево. Лапша, немного закусок и возможность дать отдых ногам привела туристов в благодушное расположение духа: они сидели чуть в стороне от движущейся разномастной толпы и наблюдали за городской суетой.
В основном мимо них двигались пешие, но периодически улица оглашалась пронзительными криками возниц или носильщиков, требующих освободить дорогу.
– Это чиновники и аристократы, или просто богатые, они передвигаются по городу в паланкинах либо в экипажах, запряженных лошадьми или буйволами. Чаще вот так кричат, но бывает, и сбивают пешеходов, даже насмерть. Стражи пытаются уследить, но мало помогает – усмирить и наказать богатых трудно. Тут еще спокойно, в центре иной раз мчатся на полном ходу, только успевай отскакивать, я поэтому редко бываю в той части города, опасно. Да и дорого купить что-то, – поведал Сэтоши. – А Вы, госпожа, ничего не хотите выбрать? Здесь и дальше можно купить или заказать одежду и обувь, веера, ювелирные украшения, да почти все, что угодно!
Ниу задумалась: если только мыло и зубную щетку. К разным женским побрякушкам или косметике она была абсолютно равнодушна. Но посмотреть на технический уровень представленных изделий стоит, пожалуй.
– Давайте еще посидим, потом заглянем в аптеку за мылом и щеткой для чистки зубов, и на украшения глянем. Мне больше хотелось бы в кузницу попасть.
Сэтоши и Юн посмотрели на неё удивленно, у японца вырвалось:
– Неожиданное желание для женщины. Вы хотите заказать оружие или что?
– Нет, хочу на печи и материал посмотреть. Что делают, как. Это возможно?
– Вряд ли пустят внутрь, мастера чужих не любят, секреты хранят. Вы с господином поговорите – осторожно ответил слуга самурая.
Расслабленное состояние ума и тела позволило обратить внимание на повторяющийся звук барабана, ранее девушкой не замеченный.
– Сэтоши-кун, что это?
– Это гонг чжунгулоу ("башня с колоколами и барабанами"), отсчитывающий время. Она находится в центре города, и специальный смотритель, следящий за водяными часами, так оповещает жителей, что прошел период «чашки чая» (15 минут примерно). Надо идти, до определенного господином времени возвращения не так много осталось – вдруг подхватился японец.
Молодые люди расплатились и двинулись в сторону лавок с парфюмерно-мыльными товарами. Увы, хоть по названию (фейцао) продукция и соответствовала привычному иномирянке мылу, но по сути таковой не являлась: это были шарики размером с апельсин из порошка медовой саранчи, которые образовывали пузырьки и были эффективны при удалении грязи и пятен (ей бабушка Нианг о таком средстве для омовения тела тоже рассказывала).
Предлагались ещё «шарики для ванн» из поджелудочной железы свиней, которую измельчали и смешивали с бобовым порошком и ароматическими веществами. При использовании из смеси выделялись расщепляющие ферменты, которые пенились, сапонин и лецитин из бобов. Такой продукт не только очищал кожу, но и питал её, Ниу читала о нем. Но это было не то мыло, о котором она мечтала! Ну хоть щетка была привычного вида, из натуральной щетины.
«Придется изобретать мыло и велосипед» – решила попаданка. Про велосипед и самокат она подумала снова, когда обратила внимание на чистые, выложенные камнем улицы столицы, как и в Шаосине. Здесь функционировала даже служба подметальщиков, о чем сообщил их гид.
«По таким дорожкам самокат должен хорошо бегать. А еще рикши для дам. Грузы возят бегуны, а людей-то почему носят? Надо подумать. А вдруг получиться наладить производство и сбыт? ООО, деньги!»
Глава 31
Парни затащили-таки Ниу к ювелиру! Они рассматривали украшения с любопытством истинных ценителей красоты, а девушка, вернее, женщина-автомеханик – с позиции применяемых мастерами техник обработки металла и камней.
Ограненных ожидаемо не было, золотых и серебряных – меньше, чем бронзовых (тоже понятно, не тот контингент), до перегородчатой эмали или чернения, видно, еще не доросли, хотя филигрань попадалась, констатировала попаданка, познакомившись с представленными изделиями.
Разнообразием ассортимент, с ее точки зрения, не отличался: шпильки, браслеты, серьги, последние – с примитивным креплением на изогнутой петле. Не было замков на защелке, привычных тонких колец, цепочек, кулонов, пуссет, клипс или привлекательных кафф на уши, широко распространенных в прошлом мире.
«Вот тоже вариант прогрессорства, кстати – мимоходом подумала Ниу. – А что? Красиво, необычно. Прикупить инструменты, проволоку, да и попробовать на досуге».
Бай Юн заметил сосредоточенное выражение на лице девушки и забеспокоился: вдруг сейчас ее на расспросы потянет, и опять предложение какое хозяину сделает? Надо уводить!
– Не нравится? Тогда пойдем дальше! – потащил он задумавшуюся сестру на улицу. – Нам вообще пора домой!
Бай Ниу не возражала, и троица, ведомая Сэтоши, отправилась в обратный путь, часть которого преодолели на лодке, как и советовал Хироюки.
Сидя в довольно вместительном, по сравнению с шаосинским ву-пэем, плавсредстве, Ниу смотрела по сторонам, считала мосты (их действительно было поразительно много), отмечала наличие садов и парков по берегам канала, лодочных стоянок и причалов, свою усталость от прогулки и впечатлений, и сожаление от непосещения озера Сиху – жемчужины Ханчжоу, здесь оно тоже имелось.
– Госпожа, Внутреннее озеро посмотрим завтра. Думаю, господин уже ждет нас.
– Да, Сэтоши, время у нас есть, и ты прав – не стоит волновать хозяина – согласилась Ниу.
***
Однако, Тайра-самы дома не оказалось, поэтому гости пообедали и спустя шичень (2 часа) занялись тренировкой, направленной на укрепление мышц. Ниу дозировала нагрузку, по ходу объясняя Юну необходимость тех или иных действий. Занимались брат и сестра в саду Хироюки – с разрешения Сэтоши, там же и отдыхали, и Ниу рассказала брату об особенностях эстетики садов камней и искусстве бонсай и икебаны:
– Японцы по-особенному относятся к камням, считая, что место, на котором они находятся – священно. В соответствии с философией дзен-буддизма, человеку в таком саду следует не просто гулять, а использовать время пребывания в нем для созерцания окружающего мира и размышлений. По мнению японцев, только когда ум наблюдателя спокоен и сосредоточен, он может постичь необъятность Вселенной.
– Сады камней есть воплощение эстетики ваби-саби, призывающей созерцать красоту первозданной природы, простой и гармоничной в своей истинной форме. В японском саду каждый камень есть символ, неслучайный и неповторимый, возвращающий посетителя к мысли о вечности души человека в отличие от бренности её телесной оболочки – иномирянка излагала как могла просто, Бай Юн слушал, пытаясь вникнуть в сказанное, но было очевидно – пока не «догонял».
«Ничего, он умненький, не сразу, но поймет. Главное – слушает внимательно, в памяти точно останется» – рассудила Ниу и перешла к следующей теме.
– Обратил внимание на эти деревца карликовые? Это еще одно японское диво – бонсай. В переводе термин означает «растение в плоском сосуде» и происходит от китайского (ну, или ханьского) иероглифа «пэньцай» – «выращенное в подносе». Мастера бонсай способны на маленьком кусочке земли сформировать миниатюрный лес, горы, берег моря – любой природный рельеф и ландшафт. При правильном уходе бонсай может стать долгожителем, передаваясь от дедов к внукам, связывая поколения и символизируя семейное единство. В моем мире это дорогое удовольствие, но престижное, им многие увлекаются. Чем-то по внутренней сути мастерство бонсай я бы приравняла к каллиграфии: упорство, спокойствие, равновесие, красота…
– Действительно, без старания вряд ли такое вырастишь – протянул задумчиво младший Бай. – А смотрится красиво! Живые игрушки…
– Ты прав, брат. Помимо бонсай, японцы привержены еще одной разновидности искусства, неразрывно связанной все с той же философией единства жизни и смерти – икебане, то есть, художественныму мастерству составления композиций из живых и сухих цветов, растений, веток, корней, камней, мха... В переводе название этого вида искусства звучит как «вторая жизнь цветов», хотя точнее будет выражение «печальное очарование вещей».
В икебане исполнению замысла художника служат любые подручные материалы природного происхождения и разноформатные сосуды. Главное, что следует соблюдать при формировании композиции – это триединство неба, человека и земли. Ну, понимаешь, самая высокая точка «букета» – небо, пониже – человек, основа – земля. А дальше – как творец решит, однако, все должно быть изящно, красиво, просто, радовать глаз и успокаивать душу. Для таких букетов в домах специально устраивают «ниши красоты», у Хироюки тоже есть, глянь потом – Ниу качнула головой в сторону матия.
– От мастеров бонсай и икебаны требуется терпение, мудрость, деликатность и доброта, конечно. Нельзя творить красоту без этого качества! Еще я бы сказала, что такие люди умеют видеть большое в малом. Мир в миниатюре, хрупкий и прекрасный, краткосрочный и вечный…
– Как-то грустно всё у них: созерцание, смерть, мудренность сплошная – удрученно заметил Бай Юн.
– Есть такое. Я думаю, что подобное отношение к жизни определяют условия, в которых они живут. Ты можешь не знать, но японские острова скудны почти всем: землей, ископаемыми, климатом. Суровая природа испытывает тамошний народ на прочность ещё и землетрясениями и цунами, когда в один миг все, что ты имел, смывает гигантской волной или разрушает сильными подземными толчками. И убежать особо не получиться – кругом море. Строить долгосрочные планы быстро разучишься, а вот радоваться сиюминутному – наоборот. Надо бы уточнить у Сэтоши, Ямато соответствует Стране восходящего солнца моего прошлого? По тому, что я видела – должна…
Бай Юн задумался, а Бай Ниу продолжила:
– По моему мнению, квинэссенцией всех этих околосмертных философий стало появление самураев – особого военного сословия в Японии, Ямато, то есть, жизнь представителей которых целиком сосредоточена на войне как смысле их существования.
Самурай с рождения до смерти посвящает себя изучению и применению военных искусств, следуя Кодексу Бусидо – Пути воина, я упоминала о нем. Подлинный духовный смысл учения Бусидо в том, что воин должен жить, осознавая, что может умереть в любой момент, что нужно ценить каждую минуту, проведённую при жизни, потому что она может оказаться последней.
Только человек, готовый к смерти, может жить, видя этот мир в полном цвете, посвящая весь свой досуг саморазвитию и помощи ближним. Только тот, кто понимает, что, быть может, видит всё вокруг в последний раз, может смотреть на мир с любовью и замечать то, на что обычные люди в суете жизни не обращают внимания.
– Ты хочешь сказать, что воин, не выпускающий из рук меч, может заниматься цветами, выращивать маленькие деревья и устраивать сады камней? А потом наслаждаться ими и писать стихи? Не о любви, как у нас, а о смерти? – пораженно пробормотал младший Бай.
Ниу рассмеялась:
– Прости, загрузила я тебя! Нет, не только о смерти, но и о природе, и о любви, и о жизни. Просто, они все грустноватые, что ли, и еще: особенность этих стихов – краткость, определяемая обязательным количеством слов. Самые популярные трехстишия «хокку» – это поэма из одной строфы, где нет ничего лишнего, и с помощью нескольких точно выбранных деталей создается законченная картинка:
Лист пожелтевший,
Кружась, упал на землю.
Грядет зима.
Или:
Весенний пруд
Осыпан сакуры цветами
Как-будто снегом
– Красиво и печально… Я плохо стихи пишу. Шан-даге в этом лучший…Так у них все стихи короткие, вот такие, как ты сейчас прочла? – спросил Юн.
– Есть ещё «танка» – пятистрочные поэмы:
Она ушла…Лишь смятая постель
Хранила очертанья тела
И аромат волос…
Увижу ли её еще?
Как краток миг любви…
–Это Ваши стихи, госпожа Руо? – голос Хироюки прервал беседу брата и сестры. – Не ожидал, что Вам известна литература Ямато.
Ниу слегка вздрогнула от неожиданности появления хозяина дома: интересно, много ли он слышал из ее рассказа?
– Добрый вечер, Тайра-сама! Простите, что заняли Ваш сад, просто здесь так красиво и спокойно, что мы расслабились после прогулки и занятий, вот и засиделись. А стихи не мои, увы!
Тайра-доно расплылся в довольной улыбке:
– Мне приятно, что Вам понравилось. Для меня это лучший комплимент моей родине. И вдвойне приятно, что Вы знаете танка и хокку. Не ожидал, признаться, от девушки Вашего народа таких познаний в культуре других стран. Обычно Ваши соотечественники считают нас варварами!
Бай Юн хотел было возразить, но под взглядом Ниу сдержался и смолчал.
– Вы поздно вернулись, Хироюки-сан, наверное, хотите отдохнуть. Мы пойдем. – Ниу потянула брата на выход.
Хозяин дома остановил ее:
– Да, я немного устал, но омовение и ужин вернут мне бодрость, поэтому прошу Вас продолжить вечер здесь. Тем более, я выполнил Вашу просьбу и готов поделиться новостями.
Бай Юн понимающе улыбнулся и сказал:
– Спасибо, господин Тайра, но я, пожалуй, пойду спать, а сестра пусть останется и выслушает Вас. Спокойной ночи!
***
Ниу и Хироюки проговорили до часа Быка (Чоу, 01-00/03-00). Несмотря на то, что мужчина освежился, а женщина отдохнула, дольше общаться они не стали, поскольку усталость все же взяла свое, да и подумать об услышанном требовалось обоим: самурай в очередной раз удивился девушке, а Ниу надо было проанализировать полученные сведения о женихе Руо и решить, как поступить с ним, в конце-то концов.
Глава 32
Цзиньши цзиди, Банъянь (обладатель второго результата среди получивших первую степень на государственном экзамене, проводимом раз в три года) Сюэ Мухен времени в столице даром не терял: после экзамена он, обласканный императором и высшим светом, стал популярным гостем во многих домах знати и предметом мечтаний обитательниц задних дворов аристократических поместий. С местом назначения будущий чиновник еще не определился – таков был бонус за первенство на экзамене от главы государства, поэтому торопился завести нужные знакомства в правительственной среде.
И надо сказать, преуспел: фаворитами жениха Бай Руо стали министры образования и кадров – в их домах и с их сыновьями он проводил больше всего времени. Но на него «положил глаз» один из самых известных (правда, печально) чиновников столицы – министр Кучер, глава Двора императорских конюшен, Го Зедонг («живущий к востоку от болота», повезло с именем мужику!).
Получивший этот пост от своего отца, министр конюшен не пользовался уважением коллег не только из-за «выразительного» имени, но и потому, что был он физически силен и богат, при этом ограничен, примитивен, шумен, груб и абсолютно невоспитан! Его терпели, но близкое знакомство не водили.
В семье конюшего была одна странность: в каждом поколении на свет появлялся только один мальчик, который и наследовал род, остальными детьми были девочки, и много! У Зедонга тоже был сын, но – слабый и болезненный, что очень расстраивало пышущего здоровьем отца. Единственного наследника конюший-таки женил, с трудом, правда, но потомства от него не дождался до сих пор.
Поэтому министр присматривал себе зятя среди знатных отпрысков, однако большинство великосунских кланов не разделяли его заботу о продолжении рода Го и отвергали сватовство не единожды под разными «достойными» предлогами, конечно.
Причина отказов была не только в самом Го Зедонге, но и в его дочерях, что статью и умом пошли в своего отца: рослые, крепкие, здоровые, но на редкость некрасивые, девушки семьи Го к тому же не отличались талантами и не преуспевали ни в одном из четырех искусств (Цинь – музыка, Ци – статегия или игра в вейци/го, Шу – каллиграфия, Хуа – живопись), ценимых столичным бомондом.
Особой «известностью» в Ханчжоу пользовалась старшая дочь чиновника: вульгарная, капризная и чрезвычайно своенравная Го Ксяолян (юный/ нежный/ малый лотос – ростом с пагоду, ага!). Любое ее появление на женских собраниях чаще всего знаменовалось неприятными курьёзами, скандалами и слезами, при чем, как гостей, так и хозяев: если барышню Го задевало что-то, она бросалась в бой, вплоть до кулачного, не чинясь! А задеть нежный лотос могла любая мелочь, не говоря уже о замечаниях в ее адрес или прямых столкновениях интересов. И не приглашать барышню было нельзя: отец её ценился императором, как ни странно. Прям бяда-бяда, огорчение!
Как бы то ни было, министр Кучер возжелал выдать свою необыкновенную дочь замуж за нового цзяньши. Эта женитьба решила бы многие проблемы чиновника: утереть носы всем его обидчикам – раз, повысить престиж фамилии – два, получить достойное потомство от умного зятя – три, и, главное, удовлетворить засидевшуюся в невестах дочь, требовавшую в мужья красавца Сюэ Мухена и грозившую покончить с собой, если этого не произойдет – четыре!
А дочь Зедонг любил! И если бы свадьба старшей барышни Го состоялась, счастливы были бы не только отец и дочь, но и ее младшие сестры – это давало им шанс на устройство и их браков, поскольку при незамужней старшей законной дочери даже мечты остальных девиц семьи о помолвках оставались под больши-и-и-им вопросом.
Однако снискавший почет и славу юноша умело избегал ловушек министра и на его намеки относительно женитьбы смущенно лепетал в ответ о неготовности к браку и желании посвятить себя служению императору в качестве чиновника.
И Го Зедонг решился на крайнюю меру: обратиться к императору с просьбой даровать брак его дочери с цзиньши. Предприятие это было рискованным, но министр уповал на расположение к себе государя и свою скромность, проявленную в предыдущие годы: он никогда ранее не требовал никаких преференций для себя, в отличие от других чиновников, не вступал ни в один спор при дворе и не получал выговоров за свою работу.
Его не любили коллеги, но сам министр Кучер считал, что они ему просто завидовали. Такое мировоззрение помогало Го-дарену (высший чиновник, уважаемый человек) сохранять не только душевное спокойствие, но и свой пост: императору не нравились слишком выдающиеся подданные. Исполнительный, преданный и тупой – просто идеальный чиновник! Именно таким и был Го Зедонг.
***
Вот на этом-то и решила сыграть Бай Ниу: предложить министру (или его дочери) сделку. Им – нужный в хозяйстве зять, ей – свобода и деньги. Средством давления на почти бывшего жениха станет угроза скандала с разрывом помолвки длиной в три года по причине бедственного положения невесты. Образ великолепного ученого, бросившего несчастную сиротку в трудную минуту, вряд ли поможет ему в будущем завоевать уважение коллег – с такой-то репутацией неверного слову человека.
И неважно, что жених сам готов инициировать разрыв: при правильно расставленных акцентах подать историю как роман о неблагодарном юноше, погубившем невинную девушку в погоне за богатством и знатностью, можно в любую эпоху. А слухи и без интернета работали безотказно.
****
План Ниу, озвученный брату и Хироюки, их одобрение получил, хотя оба мужчины снова были поражены ее решимостью и дерзостью. Действовать девушка хотела быстро, не откладывая дело в долгий ящик.
Но это и не потребовалось: уже к вечеру по столице разнеслась сногсшибательная новость об императорском указе, согласно которому выдающийся цзиньши цзиди, Банъянь Сюэ Мухен должен сочетаться браком со старшей дочерью министра Двора императорских конюшен Го Ксяолян!
Правительственные чиновники, имевшие виды на победителя, были крайне раздражены, но больше они негодовали на предприимчивого министра Кучера, сожалея о собственной нерасторопности.
Девы, мечтавшие о красивом юноше, плакали и рвали в отчаянии носовые платки, ненавидя при этом удачу несносной уродины Го Ксяолян. Но все эти страсти таились в семейных покоях, наружу же были вынесены поздравления и подарки, пачками доставляемые в дома Го и Сюэ: императорский указ не давал ни малейшей возможности поступить иначе!
О том, что творилось в семействе Сюэ, история умалчивает, однако, как могла предположить Ниу, радостью там и не пахло. Чего не скажешь об особняке конюшего: новоявленная невеста и ее мать одновременно упали в обморок от счастья, отец ликовал, а остальные домочадцы попеременно впадали то в восторг (младшие сестры увидели для себя свет в конце туннеля), то в негодование (и почему именно этой дурынде достался такой приз?).
***
Новость потребовала некоторой корректировки плана Ниу, однако сложившаяся ситуация была даже более благоприятна для его осуществления, нежели изначальная: сокрытие давней помолвки при наличии императорского волеизъявления простора для маневра экс-жениху не оставляли.
Пришла пора действовать.
Хироюки-сан ранним утром отправил слуг присматривать за усадьбой министра, чтобы своевременно узнать о прибытии туда жениха для обсуждения свадебных мероприятий, поскольку откладывать брачную церемонию в нынешних обстоятельствах не пристало.
И как только сообщение о визите господ Сюэ (отца и сына) в дом императорского конюшего было получено, Хироюки, Юн и Ниу отправились туда же, чтобы завершить затянувшийся фарс с помолвкой Руо – на своих условиях, разумеется.
Глава 33
Сидя за столом в богатой, но безвкусно обставленной гостиной дома будущего тестя, Сюэ Мухен («купающийся в небесной обители») с большим трудом сдерживал рвущийся наружу крик отчаяния: указ императора стал для него громом среди ясного неба и почти приговором! Отказаться – нельзя, согласиться – смерти подобно!
Рыдания матери, непрекращавшиеся несколько часов после получения шелкового свитка из рук доверенного евнуха императора, только усугубляли ситуацию. И если бы не здравомыслие отца, быстрее всех сумевшего рассмотреть случившееся в позитивном ключе (власть, богатство, поддержка и, как ни странно, тупость тестя), Мухен не гарантировал сам себе, что смог бы не совершить какое-нибудь безумство.
Единственное, что смущало примирившуюся с высочайшей волей семью Сюэ – это наличие подзабытой помолвки с несчастной Бай Руо, о местонахождении которой у несостоявшейся родни до сих пор не было никаких известий. Несколько дней назад посланец семьи вернулся из Шаосина с нерадостным сообщением, что девица, потерявшая отца и состояние, вместе с братом исчезла в неизвестном направлении. Напасть на их след слугам не удалось.
Куда могла податься дева-затворница с юным братом, без денег и знаний о внешнем мире? Стоит ли искать пропажу? Может, их и в живых уже нет?
Сюэ Мухен искренне, всем сердцем, уповал на последнее: живая Руо ему сейчас была абсолютно некстати. Он и ранее желал избавиться от неё и от осточертевшей помолвки, а уж теперь это обстоятельство и вовсе становилось смертельно опасным – в буквальном смысле.
Так что, думал младший Сюэ, для всех было бы лучше, чтобы Бай Руо действительно сгинула где-нибудь и не мешала в будущем ни ему, ни себе. Кому нужна брошенная девушка? Опозоренная разрывом помолвки, посредством которого он и намеревался с ней расстаться, девушка все равно не сможет жить, так какая разница, как и когда она оставить этот мир?
Решив, что отсутствие сведений о невесте является хорошей новостью и дает ему время на составление планов на будущее без ее участия, цзяньши цзиди Сюэ Мухен вернул себе относительное спокойствие и сумел прислушаться к разговору отца и тестя о предстоящей свадьбе, будь она неладна!
***
Выходец из семьи потомственных ученых, господин Сюэ Муян («купающийся на солнце») в настоящий момент чувствовал себя довольно хорошо, несмотря на проведенную в волнении и не совсем приятных размышлениях ночь: почтительное, даже заискивающее, обращение министра Го с ним и его сыном льстило самолюбию Сюэ-фузи («ученый») и вселяло надежду на благоприятное развитие отношений между семьями, а также на блестящие карьерные перспективы его драгоценного мальчика.
