Текст книги "Происшествие"

Автор книги: Линвуд Баркли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

– И правильно сделает, Гленни, – ответил Дуг.

Пожар потушили, но от дома остался лишь фундамент. Теперь все зависело от страховой компании. Если она откажется платить, то тысячи долларов на восстановление мне придется выплачивать из своего кармана. Неудивительно, что я потерял сон и все ночи напролет пялился в потолок.

Никогда прежде я не сталкивался с подобными проблемами. Дело моих рук погибло в огне, и это страшно угнетало меня, подрывая веру в себя. Смогу ли я делать что-то стоящее, способен ли?

– В жизни бывает всякое, – рассудил Дуг. – Мы должны собраться и идти дальше.

Я оказался не способен на такие философские рассуждения. К тому же на боку моего пикапа красовалось мое имя, не Дуга.

Решив, что все-таки нужно чего-нибудь съесть, я разогрел лазанью, уселся за кухонный стол и приступил к ужину. Внутри лазанья осталась холодной, но я не стал разогревать ее еще раз. Лазанья являлась одним из коронных блюд Шейлы, и если бы меня не мучили различные мысли, я смог бы насладиться ею даже неразогретой. Когда Шейла готовила ее в своей коричневато-оранжевой форме – она называла ее хурмой, – нам всегда хватало на два или даже три дня. Значит, у нас еще пару вечеров будет лазанья. Может, даже останется для субботнего ленча. Меня это устраивало.

Я съел меньше половины, остальное обернул пленкой и поставил в холодильник. Когда я заглянул в комнату дочери, свет там был включен, а Келли лежала под одеялом и читала книжку «Дневник слабака». [3]3
  Популярная детская книжка писателя и карикатуриста Джеффа Кинни.


[Закрыть]

– Солнышко, выключи свет.

– Мама дома? – спросила она.

– Нет.

– Мне нужно с ней поговорить.

– О чем?

– Ни о чем.

Я кивнул. Когда Келли что-то волновало, она обычно делилась этим с матерью. Хотя ей исполнилось только восемь, она уже задавала вопросы о мальчиках, о любви и о тех изменениях, которые должны произойти с ней через несколько лет. А в этих темах, признаюсь, я был не особенно силен.

– Не сердись, – сказала она.

– Я и не сержусь.

– Кое о чем мне проще говорить с мамой. Но я люблю вас обоих. Одинаково.

– Рад слышать.

– Я не смогу уснуть, пока она не вернется.

Теперь нас было двое.

– Положи головку на подушку. Рано или поздно обязательно заснешь.

– Не могу.

– Погаси свет и попробуй.

Келли протянула руку и выключила лампу. Я поцеловал ее в лоб и, уходя, осторожно закрыл за собой дверь.

Прошел еще час. Я звонил Шейле раз шесть. Бродил из кабинета на кухню и обратно. И всегда останавливался около входной двери и выглядывал на подъездную дорожку.

В начале двенадцатого я попытался позвонить ее подруге Энн Слокум. Сначала долго шли гудки, затем кто-то снял трубку и тут же положил ее. Вероятно, это был Даррен – муж Энн. Вполне в его духе. К тому же я звонил очень поздно.

Потом позвонил Белинде – еще одной подруге Шейлы. Когда-то они вместе работали в библиотеке и продолжали тесно общаться до сих пор. Теперь Белинда – агент по недвижимости. Не самое удачное время, чтобы заниматься подобной деятельностью. В наши дни все больше людей желали продать дом, а вовсе не купить. Несмотря на непредсказуемое рабочее расписание Белинды, Шейла умудрялась каждые две недели встречаться с ней во время ленча. Иногда к ним присоединялась Энн, а бывало, что они проводили время вдвоем.

Трубку снял ее муж Джордж.

– Алло, – сонным голосом произнес он.

– Джордж, это Глен Гарбер, извини за поздний звонок.

– Глен, Боже, сколько сейчас времени?

– Поздно, я знаю. Можно поговорить с Белиндой?

Я услышал приглушенное бормотание, затем – какое-то движение, и наконец в трубке раздался голос Белинды:

– Глен, все в порядке?

– Шейла сильно задерживается на своих курсах и не отвечает по мобильному. Она тебе не звонила?

– Что? О чем ты? Повтори? – В голосе Белинды послышалось нешуточное беспокойство.

– Шейла тебе не звонила? Обычно к этому времени она уже дома.

– Нет. Когда ты в последний раз говорил с ней?

– Сегодня утром. Ты знаешь Салли, которая у нас работает?

– Да.

– У нее умер отец, и я позвонил Шейле, чтобы сказать ей об этом.

– Значит, весь день с тех пор ты с ней не разговаривал? – напряженным тоном спросила Белинда. Это был не упрек, а нечто совсем иное.

– Послушай, я звоню не для того, чтобы тебя огорчить. Просто хотел выяснить, не общалась ли ты с ней сегодня.

– Нет. Глен, прошу тебя, скажи Шейле, чтобы она перезвонила мне, как только вернется, хорошо? Ты меня сильно встревожил, и я хочу знать, что у нее все в порядке.

– Я ей передам. Скажи Джорджу: я сожалею, что разбудил вас.

– Только обязательно попроси ее позвонить.

– Обещаю.

Положив трубку, я поднялся наверх, остановился у двери в комнату Келли и чуть-чуть приоткрыл ее.

– Ты уснула? – спросил я, заглядывая к дочери.

Из темноты послышался оживленный голос:

– Нет.

– Надень что-нибудь. Я еду искать маму и не могу оставить тебя одну.

Келли включила лампу возле кровати. Я опасался, как бы дочь не начала спорить, уверять, что она достаточно большая, чтобы оставаться дома одной, но вместо этого она спросила:

– Что случилось?

– Не знаю. Может, и ничего. Думаю, твоя мама пьет где-нибудь кофе и не слышит свой телефон. Но возможно, у нее лопнуло колесо или произошло нечто подобное. Я хочу проверить дорогу, по которой она обычно ездит.

– Хорошо, – произнесла Келли и опустила ноги на пол. Она не казалась встревоженной. Но ее ждало новое приключение. Келли натянула первые попавшиеся джинсы поверх пижамы. – Две секунды.

Я сбежал вниз и взял пальто, убедился, что захватил сотовый. Келли запрыгнула в мой пикап и пристегнулась.

– Что, теперь у мамы будут неприятности? – спросил я, обернулся и включил зажигание. – Мы посадим ее под домашний арест?

– Ну конечно! – хихикнула Келли.

Когда мы свернули с подъездной дорожки на улицу, я осведомился у дочери:

– Мама не говорила тебе о том, что она будет сегодня делать? Вероятно, собиралась поехать к бабушке, а потом передумала? Она ни о чем таком не упоминала?

Келли нахмурилась.

– Вряд ли. Может, она заехала в аптеку?

Аптека находилась как раз за углом.

– С чего ты взяла, что она собиралась туда?

– Однажды я слышала, как она говорила с кем-то по телефону, будто нужно заплатить за что-то.

– За что?

– За лекарства.

Мне показалось это полной бессмыслицей, и я тут же забыл о словах дочери.

Через пять минут Келли задремала, склонив голову на плечо. Я подумал, что заработаю себе растяжение шеи, если попробую продержаться в такой позе более минуты.

Мы поехали по Скулхаус-роуд и свернули на восток. Это был кратчайший путь между Милфордом и Бриджпортом, особенно ночью, и, вероятнее всего, Шейла ехала именно так. Я смотрел на встречную полосу, ожидая увидеть припаркованный на обочине «субару».

Я понимал: шансов на успех не много, однако лучше хоть что-то предпринять, чем сидеть дома и переживать.

Мы миновали Стрэтфорд и уже подъезжали к Бриджпорту, когда я увидел на встречной полосе сигнальные огни. Не на шоссе, а чуть сбоку. Я нажал на газ, чтобы развернуться у следующего съезда и поехать в обратном направлении.

Келли по-прежнему спала.

Я съехал с трассы и заехал на нее с другой стороны. Добравшись до места, где, как мне показалось, были огни, я заметил полицейскую машину с включенными проблесковыми маячками, которая преграждала дорогу. Я замедлил движение, но полицейский жестом велел мне проезжать. Я не мог рассмотреть, что творилось там, в темноте, а ехать по обочине, когда в машине у меня Келли, было небезопасно.

Поэтому, свернув на следующем съезде, я решил вернуться к тому месту объездным путем. На все ушло около десяти минут. Полицейские не поставили предупредительное ограждение – туда все равно никто не мог проехать. Я притормозил неподалеку на обочине и наконец увидел, что произошло.

Авария. Очень серьезная. Две машины. Настолько искореженные, что оказалось трудно определить, как они выглядели прежде. Машина, которая была ближе ко мне, имела кузов универсала, чуть подальше на боку лежал какой-то седан. У меня сложилось впечатление, будто седан протаранил другой автомобиль.

У Шейлы был универсал.

Келли спала, будить ее мне не хотелось. Я вышел из машины, закрыл дверь, стараясь не хлопать, и зашагал к съезду. На месте происшествия я увидел три полицейских автомобиля, два эвакуатора и пожарную машину.

Но во что превратились автомобили… Мне стало не по себе. Я обернулся, взглянул на свой внедорожник и убедился, что Келли все там же и спит.

Не успел я сделать и нескольких шагов, дорогу мне преградил полицейский.

– Извините, сэр, – произнес он. – Вы должны вернуться.

– Что это за машина? – спросил я.

– Сэр, я прошу вас…

– Что это за машина? Универсал, который ближе к нам…

– «Субару», – ответил он.

– Номер, – настаивал я.

– Простите, сэр?

– Мне нужно взглянуть на номер.

– Вы хотите сказать, что знаете, чья это машина?

– Позвольте взглянуть на номер.

Он разрешил мне пройти ближе. Это был номер…

– О Господи! – прошептал я, чувствуя, как силы покидают меня.

– Сэр?

– Это машина моей жены.

– Сэр, назовите ваше имя.

– Глен Гарбер. Эта машина принадлежит моей жене. Это ее номер. О Боже!

Полицейский сделал шаг в мою сторону.

– С ней все в порядке? – спросил я. По всему телу забегали мурашки, словно я получил легкий удар током. – В какую больницу ее повезли? Бы знаете? Вы можете выяснить? Я должен поехать туда. Прямо сейчас.

– Мистер Гарбер… – сказал полицейский.

– В больницу Милфорда? Нет, постойте, больница Бриджпорта ближе. – Я повернулся и бросился к своей машине.

– Мистер Гарбер, вашу жену не увезли в больницу.

Я остановился.

– Что?

– Она все еще в машине. Боюсь…

– Что вы сказали?

Я посмотрел на искореженный «субару». Полицейский, наверное, ошибался. Здесь не было врачей, никто из пожарных не пытался вызволить водителя с помощью гидравлических ножниц.

Я обошел его, бросился к машине, прямо к водительскому месту, и через разбитое окно заглянул в салон.

– Шейла, – проговорил я, – Шейла, милая!

Стекло разлетелось на миллионы осколков, каждый из которых был размером не больше изюмины. Я начал стряхивать их с ее плеч, вытаскивать из слипшихся от крови волос, снова и снова повторяя ее имя.

– Шейла? О Боже, пожалуйста, Шейла…

– Мистер Гарбер. – Полицейский уже стоял позади меня. Я почувствовал его руку у себя на плече. – Пожалуйста, сэр, пройдемте со мной.

– Вы должны вытащить ее. – Я почувствовал запах бензина и услышал, как что-то капает.

– Мы так и сделаем, обещаю. А теперь, прошу вас, пойдемте со мной.

– Она не мертвая. Вы должны…

– Пожалуйста, сэр, боюсь, вы заблуждаетесь. Она не подает никаких признаков жизни…

– Нет, это вы ошибаетесь! – Я протянул руку и обхватил ладонью ее голову. Она упала на грудь.

В этот момент я все понял.

Полицейский крепко сжал мою руку:

– Вы должны отойти от машины, сэр. Здесь небезопасно. – Он силой оттащил меня в сторону, я не сопротивлялся.

Когда мы отошли на приличное расстояние, я не выдержал, согнулся и обхватил руками колени.

– Сэр, вам плохо?

Глядя на тротуар, я спросил:

– Моя дочь в машине. Вы видите ее? Она спит?

– Я вижу только ее голову… да, кажется, спит.

Несколько раз судорожно вздохнув, я распрямился и уже, наверное, в десятый раз пробормотал: «О Боже!» Полицейский стоял рядом, ожидая, когда я приду в себя и смогу ответить на его вопросы.

– Вашу жену зовут Шейла? Шейла Гарбер, сэр?

– Совершенно верно.

– Вам известно, что она делала сегодня вечером? Куда ездила?

– Сегодня у нее были курсы. В бизнес-колледже Бриджпорта. Она изучала бухгалтерию, чтобы помогать мне в бизнесе. Что случилось? Что здесь случилось? Как это произошло? Кто, черт побери, был за рулем другой машины? Что он натворил?

Полицейский опустил голову.

– Мистер Гарбер, судя по всему, причиной аварии стало управление автомобилем в состоянии алкогольного опьянения.

– Что? Пьяный водитель?

– Похоже, что да…

К потрясению и горечи примешался гнев.

– Кто был в той машине? Что за сукин сын…

– В другой машине было трое. Один выжил. Юноша, который сидел на заднем сиденье. Его отец и брат погибли.

– Господи, какой человек сядет за руль пьяным да еще с двумя детьми…

– По всей видимости, это было не так, сэр, – возразил полицейский.

Я уставился на него. Что? За рулем сидел не отец, а кто-то из сыновей?

– Один из мальчишек вел машину пьяным?

– Мистер Гарбер, я прошу вас. Вы должны успокоиться и выслушать меня. Скорее всего виновником аварии стала ваша жена.

– Что?

– Она свернула на съезд и припарковала машину посреди дороги, но так, что с шоссе ее фар было не видно. Мы думаем, она уснула.

– Что, черт возьми, вы несете?

– А потом, – продолжил он, – другой автомобиль свернул с шоссе на скорости примерно шестьдесят миль в час и врезался в автомобиль вашей жены.

– Но один из водителей был пьян – так вы сказали?

– Вы не понимаете меня, мистер Гарбер. Если не возражаете, не могли бы вы ответить на один вопрос: ваша жена имела обыкновение садиться за руль в нетрезвом виде? Обычно люди в таком состоянии успевают…

В этот момент машину Шейлы охватило пламя.

Глава вторая

Я потерял счет времени и не помнил, сколько простоял перед шкафом Шейлы. Две минуты? Пять? Десять?

В последние две недели я сюда не заглядывал. Старался даже не подходить к нему. Конечно, сразу после ее смерти мне пришлось открыть шкаф и кое-что поискать в нем. Нужно было найти одежду для погребения, пускай ее и собирались хоронить в закрытом гробу. Сотрудники ритуального агентства по мере возможности привели Шейлу в порядок. Осколки стекла изрешетили ей тело. А взрыв хоть и не успел полностью уничтожить салон – пожарные быстро потушили огонь, – но еще больше усложнил работу гримерам. Они, словно скульпторы, слепили Шейле новое лицо, но оно имело весьма отдаленное сходство с оригиналом.

Однако я не переставал думать о том, как отреагирует Келли, если на церемонии прощания она увидит свою маму, такую не похожую на ту, которую любила. И все будут говорить, что Шейла выглядит прекрасно и ритуальные службы провели потрясающую работу, лишний раз напоминая о том, с каким материалом им пришлось иметь дело.

Я сказал, что ее собирались хоронить в закрытом гробу.

Директор ритуального агентства ответил, что именно так они и поступят, но для погребения все равно требовалась одежда.

Я выбрал темно-синий костюм – пиджак и юбка, нашел белье, туфли. У Шейлы было много обуви, и я остановил выбор на туфлях-лодочках со средним каблуком. Я бы предпочел другие, на высокой шпильке, но отложил их в сторону, вспомнив, что Шейла всегда считала их неудобными.

Когда я делал для Шейлы встроенный шкаф, выделив под него несколько футов стены нашей спальни, она заявила:

– Значит, мы договорились: это будет лично мой шкаф. А твой – тот маленький, жалкий, похожий на телефонную будку. Большего тебе и не нужно. И чтобы никаких вторжений на мою территорию!

– Меня беспокоит одно, – сказал тогда я, – даже если бы я построил тебе ангар для самолета, ты и его умудрилась бы забить до отказа. Боюсь, сюда не вместятся все твои вещи. Скажи как на духу, Шейла, сколько сумочек нужно одному человеку?

– А сколько инструментов требуется одному мужчине, чтобы выполнять одну и ту же работу?

– Пообещай мне прямо сейчас, что тебе не понадобится дополнительное место. И ты никогда ничего не положишь в мой шкаф, даже если он будет не больше мини-бара.

Вместо того чтобы сразу ответить, она обняла меня, прижала к стене и сказала:

– Знаешь, мне кажется, этот шкаф достаточно просторный, чтобы заняться… угадай чем?

– Теряюсь в догадках. Но если ты мне скажешь, я возьму измерительную ленту и все проверю.

– О да! Я так хочу проверить один твой размер!..

Как же это было давно!

Теперь я стоял перед шкафом и не знал, что мне делать со всеми этими вещами. Может, я задумался об этом слишком рано? Эти блузки и свитера, платья и юбки, туфли, сумки и коробки из-под обуви, набитые письмами и памятными вещицами, сохранили ее запах, воспоминания о ней.

Все это усиливало чувство тоски. И дурноты.

– Черт бы тебя побрал! – задыхаясь, прошептал я.

Я вспомнил, что в колледже нам рассказывали о нескольких ступенях человеческого горя. Предчувствие, отрицание, приятие, гнев, подавленность, и не обязательно в такой последовательности. Теперь я уже не мог точно сказать, переживает ли человек эти этапы, зная, что он скоро умрет, или это относится к смерти кого-то из его близких. Тогда мне казалось это полной ерундой, как, впрочем, и сейчас. Но я не мог отрицать, что одно чувство переполняло меня все эти дни с тех пор, как мы предали тело Шейлы земле.

Гнев.

Разумеется, я был безутешен и не мог поверить, что Шейла умерла и мне придется жить без нее. Она стала любовью всей моей жизни, а теперь я ее потерял. Оставаясь один и зная, что Келли не придет ко мне, я позволял себе роскошь дать волю эмоциям. Я ощущал потрясение, опустошенность, подавленность.

Но более всего – злость. Внутри у меня все клокотало. Никогда я так не ожесточался. Это была чистая, незамутненная ярость. И я не имел возможности ее выплеснуть.

Мне требовалось поговорить с Шейлой. Бросить ей в лицо вопросы, которые меня мучили: «О чем, черт побери, ты думала? Как ты могла поступить так со мной? Как ты могла поступить так с Келли? Что на тебя вообще нашло, что заставило совершить эту несусветную глупость? И кто ты, к чертям, после этого? Где были твои мозги, куда подевалась та умная и уравновешенная девушка, на ком я женился?» Голову даю на отсечение, в машине была не она!

Эти вопросы крутились у меня в голове. Нет, они не появлялись время от времени. Они преследовали меня постоянно.

Что заставило мою жену сесть за руль в стельку пьяной? Но это было ей совершенно несвойственно! О чем она думала? Какие демоны ее преследовали? Осознавала ли она меру ответственности, когда садилась в машину тем вечером навеселе? Знала ли она, что может погибнуть и погубить кого-то еще?

Действовала ли она намеренно? А может, она хотела умереть? Может, уже давно вынашивала план расстаться с жизнью?

Я должен был это узнать. Даже не так – я страстно желал получить ответ. И у меня не было возможности удовлетворить это желание.

Наверное, мне следовало пожалеть Шейлу. Проявить к ней сочувствие, поскольку по необъяснимым для меня причинам она совершила ужасающую глупость и заплатила самую высокую цену за свое неправедное решение.

Но в моей душе не было жалости. Я испытывал лишь раздражение и гнев из-за того, как она обошлась с теми, кто остался жить.

– Этого нельзя простить, – прошептал я ее вещам. – Ни при каких обстоятельствах…

– Папа?

Я резко обернулся.

Келли стояла возле кровати в джинсах, кроссовках, розовой куртке и с рюкзаком на плече. Ее волосы были собраны в хвостик и перетянуты красной резинкой.

– Я готова, – сказала она.

– Хорошо, – отозвался я.

– Ты не слышал меня? Я звала тебя раз сто.

– Извини.

Она посмотрела в мамин шкаф и с осуждением нахмурилась.

– Что ты делаешь?

– Ничего. Просто стою здесь.

– Ты ведь не собираешься выбросить мамины вещи?

– Я ни о чем таком не думал. Но мне придется что-то делать с ее одеждой. Понимаешь, к тому времени, когда ты сможешь носить ее вещи, они уже выйдут из моды.

– Я не буду носить ее одежду. Я хочу сохранить ее.

– Тогда хорошо, – мягко произнес я.

Похоже, мой ответ удовлетворил ее. С минуту она стояла молча, потом спросила:

– Отвезешь меня?

– Ты действительно хочешь ехать? Ты готова?

Келли кивнула.

– Не могу все время сидеть с тобой дома. – Она прикусила нижнюю губу и добавила: – Не обижайся.

– Я только оденусь.

Спустившись вниз, я достал из шкафа в холле куртку. Келли последовала за мной.

– Ты все взяла?

– Ага, – сказала Келли.

– Пижаму?

– Да.

– Зубную щетку?

– Да.

– Тапочки?

– Да.

– Хоппи? – Речь шла о мохнатом игрушечном кролике, которого она до сих пор укладывала с собой в кровать.

– Пааап! Я взяла все необходимое. Когда вы с мамой уходили куда-нибудь, она всегда напоминала тебе, что нужно взять! И потом – я уже не в первый раз иду в гости с ночевкой.

Келли права. Но это было в первый раз, когда ей предстояло ночевать не дома после того, как ее мать…

В общем, хорошо, если она будет куда-нибудь выезжать, проводить время с друзьями. То, что она все время сидела со мной, не шло на пользу ни мне, ни ей.

Я натянуто улыбнулся.

– Мама наверняка сказала бы мне: «Ты взял то? Ты взял это?» – а я бы ответил: «Да, конечно. Думаешь, я идиот?» Но половину вещей, про которые она стала бы спрашивать, я наверняка забыл бы, поэтому потихоньку прошел бы в спальню и собрал их. Один раз, когда мы уезжали, я не взял запасное белье. Правда, глупо?

Я надеялся, что мои слова вызовут у нее улыбку, но ничего подобного. За последние шестнадцать дней Келли ни разу не улыбнулась. Вечерами мы иногда сидели на кушетке и смотрели телевизор, и когда там показывали что-то веселое, она начинала смеяться. Но потом одергивала себя, словно не имела больше права смеяться, словно ничто уже не должно было ее смешить. Как будто ей становилось стыдно, если что-то доставляло ей радость.

– Телефон взяла? – спросил я, когда мы сели в машину. После смерти матери я купил ей мобильный, чтобы она могла в любой момент позвонить мне. К тому же это позволяло мне все время ее контролировать. Покупая мобильный, я подумал: как это странно, давать телефон такой маленькой девочке, но вскоре понял, что ее случай не был чем-то уникальным. В конце концов, мы жили в Коннектикуте, здесь к восьми годам у многих детей имелся свой психотерапевт, что уж говорить о сотовом телефоне. К тому же в наши дни мобильный стал не просто телефоном. Келли загружала туда песни, делала фотографии и даже снимала короткие видеоролики. Мой телефон, возможно, тоже обладал этими функциями, но я в основном использовал его только для переговоров, а также для фотосъемок рабочих объектов.

– Взяла, – ответила она, не глядя на меня.

– Я только проверяю. Если тебе станет не по себе, если захочешь вернуться домой, ты можешь позвонить мне. Даже если будет три часа ночи и тебе вдруг что-то не понравится, я приеду и…

– Я хочу пойти в другую школу. – Келли посмотрела на меня с надеждой.

– Что?

– Ненавижу мою школу. Хочу ходить в другую.

– Почему?

– Там все гадкие.

– Расскажи поподробнее.

– Все подлые.

– Кого ты имеешь в виду под «всеми»? Эмили Слокум хорошо к тебе относится. Ты остаешься у нее на ночь.

– Зато остальные ненавидят меня.

– Объясни, что случилось.

Келли сглотнула и отвернулась.

– Они называют меня…

– Как, милая? Как тебя называют?

– Пьяницей. Пьяницей и неудачницей. Это все из-за мамы и этой аварии…

– Твоя мама не была… не была пьяна… и уж тем более ее нельзя назвать пьяницей.

– Нет, была, – возразила Келли. – Поэтому и попала в аварию. И убила людей. Так все говорят.

Я стиснул зубы. Почему дети так говорили? Конечно, они видели заголовки газет и смотрели утренние новости. «Пьяная мамаша попала в аварию. Трое погибших».

– Кто тебя так обзывает?

– Не важно. Если я тебе скажу, ты захочешь поговорить с директором, он устроит родительское собрание, и все будут меня обсуждать. А я просто хочу в другую школу, где никто не знает о том, что моя мама – убийца.

В машине, которая врезалась в автомобиль Шейлы, погибли Коннор Уилкинсон тридцати девяти лет и его десятилетний сын Брэндон.

В довершение ко всем нашим несчастьям Брэндон учился в одной школе с Келли.

Другой сын Уилкинсона и брат Брэндона – шестнадцатилетний Кори – выжил. Он ехал на заднем сиденье и был пристегнут. Кори через лобовое стекло заметил припаркованный на съезде «субару» в тот самый момент, когда его отец воскликнул: «Боже!» – и ударил по тормозам, но было поздно. Кори утверждал, что перед столкновением он видел водительницу, она спала за рулем.

Коннор не потрудился пристегнуться и вылетел на капот, там его и нашли прибывшие на место полицейские. Когда я приехал, его и Брэндона уже увезли. Мальчик оказался пристегнут, но скончался от тяжелых ран.

Он учился в шестом классе и был на три года старше Келли.

Я предчувствовал, что моей дочери будет нелегко, когда она вернется в школу, и даже ходил к директору. Брэндон Уилкинсон был хорошим учеником, отличником, прекрасно играл в футбол. Я боялся, дети захотят отомстить Келли, ведь ее мать обвиняли в убийстве одного из школьных любимчиков.

Мне позвонили в первый же день после того, как Келли пошла в школу. И не потому, что ей сказали нечто обидное, а из-за поведения Келли. Одноклассница спросила у моей дочери, видела ли она тело матери в машине прежде, чем его оттуда достали, была ли у нее оторвана голова и не случилось ли с ней еще чего-то, такого же крутого. А Келли ударила ее ногой. Удар оказался такой сильный, что девочку отправили домой.

– Возможно, Келли еще не готова вернуться в школу, – сказал мне директор.

Я поговорил с Келли, даже заставил ее продемонстрировать мне, как она это сделала. Оказывается, подойдя к той девочке, она ударила ее пяткой по ноге. «Сама напросилась», – прокомментировала Келли.

Она пообещала никогда больше так не поступать и на следующий день вернулась в школу. Я больше не слышал ни о каких происшествиях и решил, что все наладилось, насколько это было возможно в данной ситуации.

– Я не стану с этим мириться, – заявил я. – Пойду к директору в понедельник, и эти маленькие выродки, которые так тебя называют…

– Почему я не могу учиться в другой школе?

Мои руки крепко сжимали руль, пока я ехал по Брод-стрит в центр города мимо Милфорд-Грин.

– Посмотрим. Я займусь этим в понедельник, хорошо? После выходных?

– Вечно это «посмотрим». Ты говоришь, а сам ничего не делаешь.

– Если я что-то сказал, то сдержу свое слово. Но это значит, что ты больше не будешь учиться с детьми, которые живут по соседству.

Она посмотрела на меня так, словно хотела сказать: «Ясное дело!»

– Хорошо, я понял. Сейчас тебе очень нравится этот план, но что будет через шесть месяцев или год? Ты окажешься полностью отрезанной от общественной жизни.

– Я ее ненавижу, – пробормотала Келли.

– Кого? Девочку, которая тебя обзывает?

– Маму, – сказала она. – Я ненавижу маму.

Я почувствовал спазм в горле. Сколько усилий я приложил, скрывая свой гнев, но был ли удивлен тому, что Келли казалось, будто ее предали?

– Не говори так. Ты ведь не хотела так сказать.

– Хотела. Она бросила нас, попала в эту дурацкую аварию, и теперь меня все ненавидят.

Я еще крепче вцепился в руль. Если бы он был деревянным, точно бы треснул.

– Мама тебя очень любила.

– Тогда почему она сломала мне жизнь?

– Келли, твоя мама не была дурой.

– А напиться и встать посреди дороги – это как?

Я не знал, что ответить.

– Хватит! – Я ударил кулаком по рулю. – Черт возьми, Келли, ты считаешь, будто я могу ответить на все вопросы? Тебе не приходило в голову, что я с ума схожу, пытаясь понять, почему твоя мама совершила такую глупость? Думаешь, мне легко? Думаешь, мне нравится, что твоя мама оставила меня и теперь я должен воспитывать тебя один?

– Ты сейчас сказал, что она не была глупой. – Губы Келли дрожали.

– Хорошо, то, что она сделала, было глупостью. Полным идиотизмом. Несусветной дуростью, понимаешь? Это совершеннейшая бессмыслица, поскольку твоя мама никогда, никогда не садилась за руль пьяной. – Я снова ударил по рулю.

Я представил себе реакцию Шейлы, если бы она услышала мои слова. Она сказала бы, что все это неправда и я знаю об этом.

Это случилось много лет назад. Тогда мы еще даже не были помолвлены. Мы пошли на вечеринку. Там собирались ребята с работы, их жены, подружки. Я напился и не стоял на ногах. О том, чтобы сесть за руль, и речи быть не могло. Шейла, возможно, и провалила бы алкотест, но оказалась в лучшем состоянии, чем я, поэтому повела машину.

Но это не считается. Тогда мы были моложе. Глупее. Теперь Шейла ни за что бы так не сделала.

И все-таки она это сделала.

Я посмотрел на Келли и увидел ее глаза, полные слез.

– Если мама никогда так себя не вела, почему же это случилось?

Я припарковал машину на обочине.

– Иди сюда.

– Мне мешает ремень.

– Отстегни его и иди сюда.

– Со мной все хорошо. – Келли схватилась за дверь машины.

Мне оставалось лишь взять ее за руку.

– Прости, – сказал я дочери. – Видишь ли, дело в том, что я сам ничего не понимаю. Мы с твоей мамой прожили вместе много лет. Я знаю ее лучше кого бы то ни было, и я любил ее больше всех на свете, по крайней мере до тех пор, пока не появилась ты. А потом я любил вас обеих. И поверь, мне это кажется такой же бессмыслицей, как и тебе. – Я погладил ее по щеке. – Но пожалуйста, пожалуйста, не говори, что ты ее ненавидишь.

Когда она это произнесла, я почувствовал себя виноватым, словно мои чувства передались ей. Я злился на Шейлу, но не хотел настраивать дочь против нее.

– Просто я сержусь на маму. – Келли глядела в окно. – И мне нехорошо от того, что я злюсь, хотя на самом деле мне должно быть грустно.