Текст книги "Тело в бане"

Автор книги: Линдсей Дэвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Это был тихий рай. Ну, как нам и обещали, оттуда открывался вид на море, хотя берег был занят причалом, где корабль очень шумно разгружал камни.

Через территорию проходил морской залив. Водные объекты, должно быть, пользовались популярностью. В диком саду также имелся большой пруд; очистка от навоза была отвратительного качества. Цапли с берега и чайки с моря кружили вокруг, надеясь найти выкопанную среди ила рыбу.

За исключением глубокого канала, который создавался в гавани, пляжи вдоль этого прибрежного участка были низкими и изрезаны ручьями и протоками. Из-за этого вода повсюду была солоноватой и влажной.

Мы снова оказались на искусственной террасе длиной в триста футов, открывая будущим обитателям южного крыла непринужденный вид, о который плескались волны, теперь сдерживаемые молом и воротами, чтобы Океан не вёл себя слишком естественно. За западным рядом дворца уже возводился новый комплекс хозяйственных служб, включающий, очевидно, пекарню и гигантский жернов. Как только сам дворец достигнет своей полной высоты, эти здания будут скрыты; наблюдателю будут видны лишь искусственный парк, спускающийся к морю, и ухоженные леса за заливом. Эта концепция сильно напоминала «городскую сельскую местность», задуманную Нероном, когда он заполнил весь Форум деревьями, озёрами и парками для диких животных для своего экстравагантного Золотого дома. Здесь, в сельской Британии, эффект был несколько более приемлемым.

Садовники трудились не покладая рук. Поскольку это должно было быть «естественным»

Ландшафт требовал тщательного планирования и постоянного упорного труда, чтобы поддерживать его первозданный вид. Кроме того, он должен был оставаться доступным для тех, кто хотел прогуляться здесь, погрузившись в созерцание. Отдельные кусты безвольно боролись с солью и прибоем. Почвопокровные растения буйно разрастались по тропинкам; морской падуб царапал нам лодыжки.

Гроты цементировали; они были бы восхитительны, когда бы их окутали фиалки и крачки. Но борьба с морем, болотами и непогодой придала рабочим вид отчаянной обреченности. Они шли медленно, как люди, которым приходится много ходить, сгибаясь под тяжестью ветра.

Требовать от этих бедных местных жителей «природного» участка было гнусной уловкой. Должно быть, они десятилетиями возделывали сады для Тогидубнуса. Они слишком хорошо знали, что природа сама проложит себе путь сквозь ограждения.

Скользя по стенам, прорастая гигантскими сорняками среди нежных средиземноморских растений, пожирая драгоценные побеги и подрывая экзотические корни. Было слишком сыро и холодно, и нам захотелось в Италию.

Мы встретились со специалистом по ландшафтному дизайну, которого я видел на встрече по проекту. Он подтвердил, что это безумие.

«В парадных двориках всё будет не так уж плохо. Я буду высаживать их три раза в год вместе с цветами; подрезать постоянные растения весной и осенью; потом просто переверну участок, чтобы его скосили, вскопали и подровняли. В остальном трогать не нужно».

Он выкрикивал указания мужчинам, которые поднимали тяжелую веревку, используя ее медленные изгибы, чтобы придать ей привлекательную форму для извилистого пути.

«Но это тяжелая работа», – Елена махнула рукой, затем, похолодев, плотнее запахнула палантин, заправив назад выбившиеся из-под ветра пряди волос.

«Страсть, честно говоря». Это был сгорбленный, загорелый, бритоголовый человек, чья кажущаяся мрачность скрывала настоящий энтузиазм. «Мы не можем спокойно стоять под солнцем, как в Коринфе или Новом Карфагене, – мы давим природу, где бы она ни поднимала голову. Косим её, рубим, царапаем крюками и утаптываем лопатами, пока она ползёт по земле. Почва, конечно, ужасная», – добавил он с усмешкой.

Меня заинтриговали его географические ссылки. «Как вас зовут и откуда вы?»

«Я Тимаген. Я учился в императорском поместье близ Байи».

«Ты не просто мастерок», – заметил я.

«Конечно, нет! Я командую теми, кто контролирует главарей банд мастерков». Он наполовину насмехался над своим статусом, но это имело значение. «Я могу заметить слизняка, но, по сути, я тот, кто придумывает гламурные эффекты».

«И они будут великолепны», – похвалила его Елена.

«Помпоний описал нам ваш план».

«Понипоний – тупой идиот, – услужливо ответил Тимаген. – Он намерен разрушить мою творческую мечту, но я его поймаю!»

Казалось, в его словах не было злобы, однако его открытость была поучительна.

«Еще одна ссора?» – мягко поинтересовался я.

«Вовсе нет», – Тимаген звучал вполне уверенно. «Я его ненавижу. Ненавижу его печень, лёгкие и лёгкие».

«И надеяться, что ему не повезет с девушками?» Я вспомнил, как надсмотрщик Лупус описывал гневные проклятия, которые его работники наносили на святилища.

«Это было бы слишком жестоко», – улыбнулся Тимаген. «Вообще-то, здесь нет ни одной девушки, которая бы на него посмотрела. Девушки не глупы», – заметил он, вежливо кивнув Елене. «Мы все подозреваем, что он предпочитает мальчиков, но у мальчиков в Новиомагусе тоже вкус получше».

«Чем Помпоний тебя расстроил?» – спросила Елена.

«Слишком непристойно, чтобы упоминать!» – Тимаген наклонился и схватил маленький синий цветок. «Барвинок. Он хорошо приживается в Британии. Он цепляется своими тёмными коврами за влажные, густые места, с крепкими блестящими листьями, которые едва заметны, пока внезапно в конце апреля не выбрасывают вверх свои крепкие синие звёздочки. Вот это садоводство здесь. Поразительное открытие чего-то яркого, дерзкого».

Поэтичный собиратель листвы дернул цветок, дернув так яростно, что вручил Елене тонкую верёвку длиной в два фута или больше. Цветов было очень мало, а белые корни свисали некрасивыми пучками. Она осторожно приняла подношение.

«Так что же сделал тебе Помпоний?» – лаконично спросил я.

Проигнорировав вопрос, Тимаген лишь поднял лицо, чтобы понюхать воздух, а затем ответил: «Лето пришло. Чую его по ветру! Теперь у нас настоящая беда…»

Мы не можем сказать, имел ли он в виду садоводство или какой-то более широкий смысл.

XVI

Позже, когда мы с Хеленой возвращались к дороге Новиомагус и нашему транспорту, мы наткнулись на медленно тянувшуюся к месту повозку.

«Перестань смеяться, Маркус!» К счастью, рядом не было никого, кто мог бы подсмотреть за нашей встречей. С моей стороны было бы невежливо хохотать над незнакомцами так, как я это делал сейчас. Но один из этой скорбной компании просто замаскировался под незнакомца. Его угрюмый вид был слишком знаком.

Пейзаж был ярким. Как заметил Тимаген, наступило лето. Ужасно холодное утро с пронизывающим ветром сменилось невероятно тёплым днём. Солнце прорвалось сквозь бегущие облака, словно и не скрывалось. Оно возвестило, что даже здесь, на севере, без какого-либо заметного перехода, будут дополнительные часы света, удлиняющие оба конца дня.

Этот дух обновления был потрачен впустую на несчастного молодого человека, которого мы |

встречались. «Даже не разговаривай со мной, Фалько!»

«Привет, Секстий!» – приветствовал я его спутника. «Надеюсь, наш дорогой Авл окажется вам полезен. Он немного резок, но в целом мы о нём хорошего мнения».

Торговец движущимися статуями спрыгнул вниз, чтобы посплетничать. Брат Елены отвернулся с ещё большей горечью. Всё ещё выполняя роль помощника, он начал поить долговязую лошадь, которая тянула повозку с образцами глиняной посуды. Елена попыталась поцеловать его в щеку с сестринской нежностью, но он сердито отмахнулся. Поскольку мы забрали весь его багаж, на нём была та же туника, что и в Галлии, когда мы его оставили. Её белая шерсть покрылась тёмным, жирным налётом, который иные головорезы годами наносили на свою рабочую одежду. Он выглядел холодным и угрюмым.

«Это загар или ты совсем грязный?»

«О, не беспокойся обо мне, Фалько».

«Нет, парень, нет. Ты – образец республиканской добродетели.

Благородство, мужество, стойкость. Посмотрим правде в глаза: ты из тех добродетельных псов, которые действительно любят страдать...

Он пнул колесо телеги. Она накренилась, раздался звук падающих камней.

«Масло!» – в ужасе запротестовал Секстий.

Пока статуэтка поднималась наверх, чтобы проверить, в чём дело, Авл мрачно повернулся ко мне. «Должно быть, это того стоит! Не могу передать, как я пережил…» Он понизил голос. Если он оскорбит Секстия, тот сможет…

Легко сбросить его, что мне не поможет. «Я весь в синяках и ушибах, и меня тошнит от рассказов о чудесных изобретениях Герона Александрийского. Теперь нам придётся корпеть здесь, найти совершенно незаинтересованного покупателя, а потом попытаться убедить его, что ему нужны танцующие нимфы, приводимые в движение горячим воздухом, чьи костюмы спадают…»

«Ого!» – остановил я его, ухмыляясь. – «У меня был сумасшедший двоюродный дедушка, который обожал механические игрушки. Это новая вариация старой любимой игрушки».

Когда знаменитые танцовщицы-нимфы сбросили свои платья?

«Современный поворот, Фалько», – Элианус демонстрировал чопорность.

Ненавидя общественный вкус, хотя и прекрасно его понимая, он прорычал: «Мы даем нашим покупателям то, чего они хотят. Чем порнографичнее, тем лучше».

«Только не говори мне, что ты придумал этот стриптиз?» – восхищённо хмыкнула я.

«Великий Юпитер, ты так увлекся. Мой дядя Скаро был бы от тебя в восторге, мальчик! А потом ты получишь одну из чернильниц Филона Тирского, в которую можно макать всегда». Скаро достаточно рассказал мне о греческих изобретателях, чтобы я смог выдержать эту шутку.

«Карданы!» – прорычал Авл. Тем самым он доказал, что слышал всё о магическом восьмиугольнике Филона, эксклюзивной игрушке, которую каждый писец мечтает получить в подарок на следующие Сатурналии. «Не перебивай, когда я брежу», – продолжал Авл.

Меня это достало. Почему я? Почему не мой коварный брат?

«Юстин моложе тебя и он хрупкий», – упрекнула его Елена.

«В любом случае, я обещала милой маленькой Клаудии, что позабочусь о нем».

«Квинт довольно вынослив, и никто ничего не обещал Клавдии; она думала, что её дорогой жених едет домой из Остии. Мне всегда не хватает. Я уже знаю, что буду есть прогорклый бульон и спать рядом с повозкой, под навесом рядом с лошадью».

«Есть канабе», – сказал я ему с долей жалости.

Секстий услышал меня, спрыгивая рядом с нами. «Это мне!» – крикнул он. «Повезло, что у меня есть ты, парень. Я не потащу эту дрянь туда, где её могут стащить, молодой Авл. Тебе придётся остаться с повозкой и присмотреть за товаром. Я найду себе выпивку и, может быть, вкусную девчонку сегодня вечером».

Элиан чуть не сплюнул от досады. Но тут мы все подъехали. Голос, который, по крайней мере, узнали мы с Еленой, возбуждённо окликнул меня. «Человек из Рима!»

Мы все как один повернулись к нему, словно набор хорошо смазанных, но слегка виноватых автоматов. «Вероволкус! Вашему утончённому королю нравятся движущиеся статуи?»

«Ему нравятся греческие спортсмены, Фалько».

«Думаю, речь идёт о классическом искусстве, а не о льстивых ухажёрах», – объяснил я Секстиусу. «Не знаю, что там предлагают, Вероволкус. Я только что впервые встретил этих интересных продавцов. Они пытаются выяснить, как получить возможность показать свой товар».

«Им нужно увидеть Планка».

«Помощник архитектора? Да он же идиот», – уговаривал я.

«Планк и Стрефон, который с ним работает», – пренебрежительно повторил Вероволк. Он казался местным комиком, но его ответ был таким резким, что я дважды взглянул на него. Он знал, как дать отпор тем, кто не в теме. Внезапно я представил, как он занимает жёсткую позицию и в других ситуациях.

«Послушай, мы знаем, что тебе постоянно приходится нанимать агитаторов», – начал Элианус.

«Если Планк и Стрефон позволили им увидеться с Помпонием, он им отказывает!» – взревел представитель короля. Это была отличная шутка.

«Да ладно, а как насчет птицы, которая охраняет своих птенцов от змеи!»

уговаривал Секстия.

«С крыльями, которые заставляют её летать и парить», – устало добавил его ассистент. Элианус, должно быть, где-то пережил бесконечные репетиции. «В лучших традициях чудесного техника Ксетифона...»

«Ктесифон!» – прошипел Секстий.

«Из Тира-'

«Александрия. Александрия, должно быть, наводнена чудаками, строящими всякие штуковины.

«Мы можем показать вам новейшие говорящие статуи, работающие с помощью переговорной трубы. Я управляю выставочной моделью, – объяснил Элиан, – но я легко могу обучить этому вашего раба. Затем мы предложим механизм, который будет открывать двери вашего дворца, словно невидимой рукой. Вам нужно будет вырыть яму для резервуара с водой, но я вижу, что у вас есть рабочие на месте, и это просто в использовании, как только вы всё правильно настроите. Подумайте о саморегулирующемся фитиле для масляной лампы».

Секстиус подколол его за то, что он поспешно написал сценарий.

«Посмотрите на Планка, на Стрефона». Веровольк отмахнулся от них, чтобы обратиться ко мне и Елене с поручением. «Человек из Рима! Мой царь приглашает вас и вашу госпожу в старый дом. В нём много комнат, все прекрасные. Вы можете остановиться у нас».

«Но мы путешествуем с двумя совсем маленькими детьми, их няней и моей невесткой…» – застенчиво возразила Елена.

«Больше женщин!» – обрадовался Вероволкус.

«Боюсь, я не могу позволить себе общаться», – сказал я осторожно.

«Нет, нет. Мой король говорит, что вам нужно дать возможность выполнить вашу важную работу».

Мы с Хеленой быстро проконсультировались.

"Да?"

"Да!"

Мы с моей девушкой не бездельничаем.

Идея, очевидно, привлекала. Флавий Хиларис сдал нам приличный дом в Новиомагусе, но не дворец. Я бы видел Елену чаще, если бы она жила со мной на месте, чем если бы мне пришлось оставлять её в городе, пока я работаю здесь. Если бы она этого хотела, она бы видела меня чаще.

«Хм». Она демонстративно переосмыслила практические недостатки. «Придётся не дать малышам свалиться в глубокие траншеи, пока ты развлекаешься, решая проектные задачи».

«Организуй всё как хочешь, фруктовый. Можешь проверить проект, а я поиграю с малышами, если хочешь».

Пока Элиан молча кипел от негодования, думая о своем жилье на открытом воздухе в дождь и холод, мы с его сестрой готовились жить в роскоши вместе с королем.

XVII

Пока Янус Камиитус закалялся на дороге, его младший брат наслаждался жизнью. Я держал Юстина в тайне в «Новиомагусе», на случай, если найду для него роль, где он будет выглядеть оторванным от меня. В городском доме прокуратора ему было скучно.

«Мне скучно, Фалько».

«Скажите себе, что могло быть и хуже. Авл, должно быть, не мылся целую неделю.

У него подушка – грязная лошадь, а во сне он ломает голову, как засунуть ведущее колесо в задницу железного голубя. Хочешь поменяться?

«Ему достается все удовольствие!» – с сарказмом проворчал Джастин.

Моя сестра хихикнула. Я был рад, что Майя хоть ненадолго повеселела.

Она продолжала горевать об отсутствии детей и негодовать на всех нас. Я ещё не предупредил её, что человек короля Вероволкус просто ищет изысканную римскую вдову, на которой он мог бы…

практиковать латынь.

Я послал Юстина найти кого-нибудь, кто согласился бы нанять нам повозку для багажа. Он выглядел обнадеживающе. «Значит, я поеду с тобой во дворец?»

"Нет."

«Ты остаёшься в городе?» – спросил он Майю. Казалось, у них всё было хорошо.

«Она идёт с нами!» – рявкнула я. Мысль о том, что брат Хелены может начать завидовать моей сестре, и что она может это допустить, наполняла меня раздражением.

Пока Хелена кормила нашего орущего малыша в одиночестве, а старшая швыряла игрушки, я велела Хейспэйл начать перепаковывать вещи. «Но я же только что всё упаковала!» – причитала она.

Я смотрел на неё. Это была невысокая, пухленькая женщина, считавшая себя привлекательной. Таковой она и была, если вам нравятся брови, выщипанные так густо, что на её белёном лице они казались всего лишь следами улиток. Если моё представление о красоте предполагало хотя бы намёк на отзывчивость, то её представление о красоте не дотягивало до ума. Разговаривать с ней было так же однообразно, как нанизывать нить одинаковых бус длиной в милю. Она была эгоцентричной, снобистской маленькой владелицей. Если бы она хорошо обращалась с нашими детьми, я бы, возможно, её простила.

Она могла бы быть хорошей няней. Мы этого никогда не узнаем. Джулия и Фавония не смогли вызвать у неё интереса.

Я скрестила руки на груди. Я всё ещё смотрела на освобождённую женщину. Это сокровище из теста нам подарила мать Елены. Юлия Юста была проницательной и расторопной женщиной; неужели она хотела переложить на нас бремя домашнего хозяйства? Она знала, что мы с Еленой справимся с чем угодно.

Елена обычно общалась с Гиспалом из-за семейных связей. Я обычно сдерживался, но будь мы в Риме, я бы отправил Гиспала прямиком домой к Камилли, не извинившись.

Обсуждение этого деликатного вопроса придётся подождать. Лучше даже не обсуждать его сейчас. Я был жёстким, но не настолько, чтобы бросить изнеженную незамужнюю женщину в дебрях жестокой новой провинции. Тем не менее, моё мрачное лицо должно было бы сказать ей: контракт на её услуги истёк.

Гиспэйл не понял моей мысли. Я был информатором. Она была любимой вольноотпущенницей из сенаторской семьи. Всаднического статуса и императорского титула было бы недостаточно, чтобы произвести на неё впечатление.

«Уберите все вещи обратно в сумки», – тихо сказал я.

«О, Маркус Дидий, я не могу снова столкнуться со всем этим прямо сейчас».

У меня отвисла челюсть. Моя дочь Джулия, более чувствительная к атмосфере, чем освобождённая женщина, с тревогой посмотрела на меня, затем запрокинула свою маленькую кудрявую головку и громко заплакала. Я ждала, пока Хисплей успокоит ребёнка. Ей это не пришло в голову.

Бросив на меня быстрый взгляд, Майя схватила Джулию и унесла её куда подальше. В целом, Майя отказывалась участвовать в этой поездке с моими детьми, словно в наказание за то, что её оторвали от собственных. Она делала вид, что мои могут кричать до потери сознания, и всё, чего я могла от неё ожидать, – это жалобы на шум. Но оставаясь с ними наедине, она позволяла себе быть идеальной тётей.

Гиспал разгневался. Майя, уходя, сердито приказала ей: «Делай, что тебе говорят, бездушная, неряшливая тварь!»

Идеально. Впервые с тех пор, как мы покинули Рим, мы с Майей обменялись мнениями.

Юстинус организовал наш транспорт, затем вернулся в дом и снова слонялся вокруг с недовольным видом.

«Тебе скучно. Это хорошо», – сказал я.

«О, спасибо».

«Я хочу, чтобы тебе было очень скучно».

«Слушаю и повинуюсь, Цезарь!»

«Постарайся сделать это более очевидным». Он счёл это замечание саркастическим.

«У меня есть для тебя работа. Не упоминай Елену Юстину; не упоминай меня. Если встретишь Авла или его спутника Секстия, можешь поговорить с ними, но не показывай, что Авл – твой брат. В противном случае можешь сыграть это в

Персонаж. Ты – скучающий племянник чиновника, застрявший в Новиомагус Регнензис, когда тебе бы хотелось отправиться на охоту. На самом деле, ты хочешь быть где угодно, только не там, где тебя бросили. Но у тебя нет ни лошадей, ни рабов, и совсем мало денег.

«Я, конечно, могу это сыграть».

«Вы оказались в тупике британского городка в одиночестве и ищете безобидных развлечений».

«Без денег?» – съязвил Джастин.

«Таким образом, у тебя его не украдут».

«Острые ощущения от Noviomagus Regnensis лучше бы стоили совсем недорого».

«Ты точно не можешь позволить себе их развратных женщин. Так что я могу с чистой совестью присматривать за твоей любимой Клаудией».

Он не стал комментировать свою любимую Клаудию. «Так чего же я добиваюсь, Маркус?»

«Узнай, что здесь. Я слышал, что у них обычное канабе, и это, должно быть, ужасно, но, в отличие от твоего брата, ты хотя бы можешь вернуться домой в чистую постель. Береги себя. Они используют ножи».

Он сглотнул. Юстин был храбр, хотя и ограничивал себя в этом. В одиночку он никогда не рисковал попадать в неловкие ситуации. Я был с ним в Германии, на его участке трибуном в Первом Вспомогательном легионе; он держался разрешённых военных питейных заведений, которые осторожно покидал, когда картежники и пьяницы начинали напиваться. Он знал, как справляться и в худших местах; я водил его…

на несколько из них. «Я ищу Глоккуса и Котту?»

«Мы все постоянно этим занимаемся. А пока я хочу узнать историю мёртвого галла по имени Дубнус. Недавно его зарезали в пьяной драке.

И остерегайтесь людей, выходящих из баров, чтобы купить ворованные материалы со стройки. Или продажных субподрядчиков, которые могут предлагать краденое начальству. Я также хочу выявить недовольных рабочих.

«Вы знаете, что такие люди могут существовать?»

«Кроме Дубнуса, это всего лишь догадки. Заметьте, я видел, какая дружелюбная атмосфера царит на месте! Большинство из них недолюбливают друг друга, и все они ненавидят руководителя проекта. А в Риме мне сообщили, что эта схема изобилует коррупционными схемами».

Юстин укусил большой палец. Он, вероятно, был взволнован предстоящей задачей. Даже самоуверен. Но эти глубокие карие глаза, чьи тёплые обещания увлекли Клавдию Рутину от Элиана, почти не заметив, о чём она думает, теперь размышляли, как подойти

Это. Он планировал свой гардероб и репетировал роль молодого аристократа, разочарованного жизнью, вдали от дома. Он также взвешивал риски.

Размышляя, осмелится ли он взять оружие, и если да, то где его спрятать.

Он понял, что, как только он забредет в местную канабу мрачным британским вечером, там не будет простого пути к отступлению и не будет никаких чиновников, к которым он мог бы обратиться за помощью.

Сидя с ним наедине, особенно без его вечно ссорящегося брата, я вспоминал, как уверенно я всегда чувствовал себя, работая с Джастином. У него были прекрасные качества. Например, тихий здравый смысл.

Ему это было нужно. То, о чём я его только что просил, не было пустой игрой. Было время, когда, если бы кому-то пришлось проникнуть в тёмные хижины туземного военного городка, выбора не было: я бы пошёл сам. Мне бы и в голову не пришло послать вместо себя парня.

Возможно, он прочитал мои мысли. «Я позабочусь».

«Если сомневаешься – отступи».

«Это твой девиз, да?» Улыбка легко мелькнула на его лице.

Была одна веская причина послать его вместо меня. Я уже был немолод и выглядел как женатый человек. Юстинусу было около двадцати четырёх; он легко относился к своему статусу женатого человека. Возможно, он и не считал себя красавцем, но был высоким, темноволосым, стройным и весьма самокритичным. Он казался незнакомцам лёгким в общении; женщины находили его чувствительным. Он мог втереться к любому человеку в доверие.

Наивные юные барменши выстраивались в очередь, чтобы поговорить с ним. Я знал, и, уверен, он помнил, что златовласые женщины северного мира легко поддадутся убеждению, что этот степенный молодой римлянин прекрасен.

Как бы моя совесть ни успокоила меня, когда я в следующий раз увижу его Клаудию (кстати, застенчивую брюнетку), с ней можно будет разобраться в свое время.

Гораздо сложнее было решить, как мне поступить с Еленой, если с ее любимым братом что-нибудь случится.

XVIII

Когда я заглянул в дверь его будки, мозаичник поднял взгляд от дымящейся кружки мульсума и тут же отчеканил: «Извините. Мы никого не берём». Должно быть, он подумал, что мне нужна работа.

Это был седовласый мужчина с аккуратно подстриженной седой бородой и бакенбардами, тихо разговаривавший с молодым человеком. Оба были одеты в одинаковые тёплые многослойные туники с поясом и длинными рукавами; вероятно, им было нелегко продрочь, проводя часы, сидя на корточках, за своей кропотливой работой.

«Я не ищу работу. У меня и своих запутанных головоломок хватает».

Главный мозаичник, видевший меня ранее на совещании на объекте, начал меня вспоминать. Он и его помощник стояли, облокотившись на стол, держа в руках горячие кружки. На лицах обоих читалось одно и то же выражение отстранённой настороженности. Казалось, это было обыденностью, а не следствием моей личной неприязни.

«Фалько», – объяснил я помощнику, приглашая себя войти.

«Агент из Рима. Смутьян, конечно!» Никто не засмеялся.

Я нашёл место на скамье напротив. Между нами лежали наброски греческих ключей и замысловатых узлов. Я чувствовал запах низкосортного глинтвейна на уксусной основе, слегка приправленного ароматическими веществами; мне его не предложили. Двое мужчин ждали, когда я проявлю инициативу. Я словно стоял перед двумя настенными табличками.

Мы находились на огороженной территории офисов стройплощадки, за пределами основного участка, в северо-западном углу, рядом с новыми служебными зданиями. Сегодня я занимался декором. Мозаичисты уютно обосновались в одном из двух временных бараков, другой из которых был хаотичным владением художников по фрескам. Здесь они могли работать над чертежами, хранить материалы, испытывать образцы, а пока строители выделили им комнаты для декорирования, потягивать напитки и думать о жизни. Или о том, чем дизайнеры интерьеров забивают свои головы, когда мы, остальные, забывали о работе и мечтали о ремонте. В другом бараке маляры громко спорили, пока я проходил мимо. Я мог бы вломиться, надеясь, что это признак проблем на стройплощадке, но слышал, что речь идёт о гонках на колесницах. Я оставил шумных маляров на потом. Я чувствовал себя разбитым после вчерашнего переезда семьи в сжатые сроки. Вчера вечером я был почти разобран,

К нам заглянул Вероволкус. Он хотел осмотреть моих женщин, но они знали, как исчезнуть, оставив меня развлекать его. Теперь у меня болела голова, просто от усталости. Ну, вот и вся моя история.

Внутри, в тихом убежище мозаичистов, все стены были увешаны рисунками, некоторые из которых хаотично перекрывали друг друга. Большинство представляли собой мозаичные узоры в чёрно-белой гамме. Некоторые представляли собой законченные планы комнат с переплетёнными бордюрами и плиточными ковриками у входа. Некоторые представляли собой небольшие пробные узоры. Они варьировались от простых коридоров с прямыми двойными краями до многочисленных геометрических узоров, состоящих из повторяющихся квадратов, кубов, звёзд и ромбов, часто образующих коробки внутри коробок. Всё выглядело просто, но там были замысловатые зубцы, взаимосвязанные лестницы и решётчатые конструкции, которых я никогда раньше не видел. Обилие выбора говорило о большом таланте и воображении.

Планировалось, что каждая комната во дворце будет отличаться от других, хотя общий стиль будет сохранен. Два больших напольных рисунка выделялись особенно, заметно прибитые к свободному пространству стены. Среди немногих цветных вариантов, предварительный макет имел изумительный сложный гильош из переплетающихся нитей, образующих центральный круг. Он пока был пуст. Несомненно, планировался какой-то красивый медальон, хотя выбор короля на мифологический сюжет еще не был определен. Внутри витой рамки тянулось кольцо из богатой листвы осенних оттенков, восьмилепестковых розеток и изящных завитков листьев, преимущественно коричневых и золотых. Снаружи углы были заполнены чередующимися вазами и, почему-то, рыбами.

«Северное крыло», – сказал главный мозаичник. Его выразительное блеяние чуть не доконало его. Он не стал объяснять, что такое морская жизнь. Мне оставалось лишь строить предположения, что это украшение комнаты для рыбных ужинов.

Другой грандиозный дизайн был полностью проработан. Это был чёрно-белый, потрясающий ковёр из эффектных квадратов и крестов, некоторые узоры которого были составлены из наконечников стрел, розеток в форме компаса и геральдических геральдических лилий. Изображения были сложены вместе, создавая эффект трёхмерности, но я заметил, что неровности заставляют узоры как будто смещаться. По мере того, как я менял положение, перспектива неуловимо менялась.

«Его «мерцающий пол»1, – гордо сказал помощник.

«Северное крыло», – снова проворчал главный мозаичист. Что ж, искусное повторение было его искусством.

«Людям понравится», – льстил я им. «Если у вас здесь закончится работа, можете прийти ко мне!» Будучи людьми медлительными, чья жизнь текла в напряжённом ритме работы, они не стали острить на очевидную отповедь. Я сказал за них: «Не думаю, что могу себе это позволить».

Ничего не вышло.

Я попробовал еще раз: «Сейчас вам здесь особо нечего делать».

«Мы будем готовы, когда они будут готовы», – мрачно произнес вождь.

«Вижу, вы на голову выше среднего. Этот клиент не позволит себя обмануть подмастерьем и несколькими готовыми панелями, нарезанными в последний момент». Он снова не соизволил прокомментировать.

«Ваша самая важная деятельность происходит еще до того, как вы окажетесь на месте»,

Я задумался. «Создание дизайна. Выбор камней… полагаю, здесь будет в основном камень, никаких стеклянных осколков или сверкающих золотых и серебряных частиц?»

Он покачал головой. «Мне нравится камень».

Слишком. Твёрдый. Если хорошо обрезать, будет много отражённого света.

Можно добиться блеска без излишней броскости. Вы сами делаете мозаику?

«Когда придется».

«Сделали это в свое время?»

«Теперь я пользуюсь услугами команды».

«Свои? Ты их тренировал?»

«Единственный способ добиться хорошего соответствия цветов и единообразия размеров».

«Вы сами укладываете стяжки?»

Он усмехнулся. «Уже нет! Те времена позади».

Он отставил стакан. Его руки автоматически окунулись в корзины с мозаикой, разбросанные по столу, и он перебирал матовые миниатюрные плитки, словно бисер. Он и сам не подозревал об этом. Некоторые из этих образцов были крошечными, не меньше десяти на дюйм. Их укладка займёт целую вечность. Перед ним лежал пробный блок с полосой плотного переплетения четырёх цветов: белого, чёрного, красного и жёлтого, выполненного с изяществом.

«Зал для аудиенций».

Этот парень спас себя сам. Он спокойно провёл время; он проживёт долго, но суставы его всё равно будут ломить, несмотря на мягкие подколенные ортезы, а глаза его, должно быть, обречены.

Молодой человек, должно быть, его сын. У него был такой же вес, форма лица и манеры. Это были архетипичные мастера. Они передавали своё мастерство из поколения в поколение, развивая искусство в соответствии со временем. Их мир был замкнутым. Их работа была одиночной. Ограниченной личной сосредоточенностью человека, стеснённой досягаемостью его руки.

Это были рабочие, которые в своей повседневной жизни редко смотрели на то, что происходило поблизости. Видимо, им не хватало любопытства. От них веяло старинной, честной простотой. Но я уже знал, изучая это огромное здание, мозаичное

Рабочие были настоящим кошмаром. Они тратили время впустую, не вели надлежащего учёта поставок и завышали цены в казну больше, чем любая другая отрасль. Начальник знал, что я на это напал. Он молча бросил мне вызов.