Текст книги "За вас отдам я жизнь. Повесть о Коста Хетагурове"

Автор книги: Лидия Либединская

Соавторы: Тотырбек Джатиев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

12

Вечером на квартире у Коста собрались друзья. Одни принесли цветы, другие вино, третьи шли, чтобы просто от души обнять художника и порадоваться его празднику.

К полуночи все разошлись, но Коста был возбужден, взволнован. Спать не хотелось,

Молча сидел он за столом, размышляя над событиями минувшего дня. Словно откуда-то издалека доносился до него разговор Хадизат и Замират. На кровати уютно посапывал Борис.

– Не нравятся мне городские порядки, – говорила Хадизат. – Люди здесь не уважают друг друга, улицы в грязи…

– Зато в городе учатся! – упрямо твердила девочка.

Коста вмешался в разговор:

– Ну, ладно, Замират, давай тогда проверим, чему ты здесь выучилась. Я задам тебе задачу…

– Только такие задавай, – перебила Замират, – какие мы уже проходили! – И она гордо вскинула голову, готовая к неожиданному экзамену.

– Попробуем. Ты хвалишь наш город, Замират. Он и впрямь среди других городов Кавказа не так уж плох. Но вот задача…

– На дроби, да? – все еще не понимала девочка.

– Не совсем. Слушай. – Коста немного подумал и продолжал: – У нас в городе страдают малярией три тысячи человек. Недавно городская дума вынесла решение расходовать ежегодно пятнадцать рублей в год на борьбу с этой болезнью. Требуется узнать: сколько денег расходует дума на каждого больного в год?

Замират, не пытаясь понять сути вопроса, ответила:

– Полкопейки!

– Правильно, – кивнул головой Коста и невесело засмеялся.

Его смех разбудил Бориса, он сел на постели и, протерев глаза, прислушался к разговору.

– Но разве на полкопейки человека вылечишь? – вздохнула Хадизат.

– Или вот еще задача, – сказал Коста. – Эта посложнее.

– Сложные мы еще не проходили, – возразила Замират.

– Ничего, решишь… – сказал Борис. – Я тоже подумаю. Интересные задачки придумывает Коста;

– Так вот: на прошлых выборах городской думы одна партия (в народе их называют «черно-шкурами») израсходовала на обед влиятельных избирателей… – Коста вынул из кармана бумажку и прочитал: – на водку 223 рубля, на вино – 360, на черемшу[10]10
  Черемша – съедобное растение на Кавказе, вроде чеснока.


[Закрыть] – 70, заметьте в скобках: черемша была не простая, из Тифлиса выписали. На горячие и холодные закуски – 150 рублей, на развоз пьяных – 102 рубля. Ко всему этому добавим еще «мелкие расходы» в сумме 790 рублей…

– А что требуется узнать? – задумчиво спросила Замират, – она начала уже понимать, что Коста неспроста придумывает такие задачи.

– Требуется узнать: во сколько обошелся этой партии каждый депутат в думу, если всего было избрано 27 человек, – засмеялся Коста.

– Неужели так бывает? – удивился Борис – Значит, депутатов покупают и продают?

– За деньги все продается! – усмехнулся Коста.

– Я не могу решить такую сложную задачу, – жалобно призналась Замират.

– Да, девочка, эта задача действительно сложная, – согласился Коста. – Но вот тебе попроще: у нас во Владикавказе детей школьного возраста десять тысяч, а начальных школ в городе – пять. Сосчитай, сколько ребят не учится, если из десяти тысяч только пятьсот мальчиков и девочек поступает в школу?

– Или вот еще, – вмешался Борис. – В нашем ущелье одна единственная школа, в ней учится не больше тридцати ребят. Какой процент неграмотных?

– Ну, это и решать нечего, – сказала Хадизат. – Девочки вообще не учатся, а мальчики? Ну, примерно из ста – один. А вот как это процентами высчитать – не знаю!

– Очень просто! – быстро высчитала Замират. – Среди мальчиков не учится девяносто девять процентов, а среди девочек – все сто!

– Я спать хочу, – неожиданно объявила Замират. – Мне вставать рано.

– Ложись, – сказал Коста, – а мы вот еще такую задачку попытаемся решить: за прошлый год наше благотворительное общество со всех спектаклей собрало полторы тысячи рублей. Бедняков же у нас в городе на учете общества – двенадцать тысяч. Какую помощь каждый из них получил от благотворительного общества?

– Это ужасно! – схватилась за голову Хадизат. – И ты, Замирка, еще хвалишь городскую жизнь! Нет, простым людям здесь живется не лучше, чем в аулах.

Борис вздохнул и сказал задумчиво:

– В общем, не вижу я силы, которая избавила бы нас от бедности и голода. Вот уж эта задачка, Коста, действительно не по нашему уму! А что ученые говорят?

– Ученые говорят: не будет богатых – не будет и бедных, – ответил Коста и заглянул в глаза Борису. – Что будет? – спросишь ты меня. Отвечу: равенство и братство! Вот за это надо вести бой. Кто его должен вести? – спросишь ты меня. Что ж, отвечу: исстрадавшиеся народные массы, одержав победу над помещиками и алдарами, смогут изменить жизнь к лучшему. Но нелегкая эта борьба, и еще многим прекрасным людям придется заплатить за победу своей жизнью и кровью. Понятно, Замирка? – обратился он к засыпающей девочке. – А ты хвалишь город! Выходит дело, не одной только арифметике вас надо учить, есть предметы и поважнее.

13

– Газета! Свежая газета! «Северный Кавказ»! – услышал Коста под окном звонкий Сенькин голос. Он улыбнулся и подумал: «Славный паренек. Ишь как старается, чтоб лишнюю копейку домой принести. Маленький, а чувства ответственности – на двоих. И за что бы ни взялся – все его хвалят».

Собственно, это Коста посоветовал Сеньке торговать газетами, и парнишка очень рад – постоянный заработок. Хозяева им довольны, потому что другие мальчишки торчат на одном месте, а Сенька по всему городу носится, и выручка у него больше всех. Он и по главным улицам пробежит, и в переулки завернет, и под окнами покричит, и отставные старички, которым трудно в центр выбираться, обязательно выползут из своих нор и купят газету.

Коста подошел к окну.

– Давай газету, Сеня! Да, может, зайдешь, чайком побалуешься?

– Некогда, дяденька, спасибо! Продам газеты, тогда приду. Краски тебе потру, – сказал Сенька, протягивая Коста свежий номер.

И вот уже звонкий голос его доносится с другого конца улицы: «Газета! Свежая газета! «Северный Кавказ»! Важные новости!» И мелькают по тротуару голые Сенькины пятки.

Коста отошел от окна, сел за стол и развернул газету.

«Бродячие псы решительно сделались у нас не меньшою злобою дня, чем какой-нибудь загадочный Буланже у французов, – читал Коста. – Дело доходит просто до курьезов: так, на этих днях чей-то огромный цербер разлегся посреди бульвара и преспокойно созерцал себе гулявшую публику, которая предупредительно старалась обходить его из опасения навлечь на себя опасный гнев нежащегося на солнце животного…»

«Так, так, старая тема! Почти в каждом номере о собаках… – подумал Коста. – А что же люди?»

Он пробежал глазами последнюю страницу, и краска бросилась ему в лицо:

«Компания, желавшая повезти на парижскую выставку представителей туземного населения Терской области, не получила на это просимого разрешения. Слышно, что компанию заподозрили в чисто спекуляторских намерениях, имевших будто бы выразиться в показывании горцев по иностранным зоологическим садам…»

Он в бешенстве отбросил газету и, чтобы успокоиться, схватил кисть и подошел к мольберту.

Коста давно работал над картиной «На каменоломне». На первом плане мальчишка в рваной белой рубашке, в обмотках и мохнатой шапке, с тяжелым молотком в руках. Ему бы в горелки бегать или сидеть за книгой, а он уже должен трудиться, тяжко трудиться. Позади, за большим камнем, – второй мальчуган, совсем маленький и голопузый, в широкополой войлочной шляпе. Поднять молот он еще не может, но пришел сюда, на каменоломню, потому что с детства должен знать, что такое труд…

«В зоологических садах…» – яростно шептал Коста.

Он отошел от картины на несколько шагов, и взгляд его упал на газету, валявшуюся на полу.

«Кое-что из Владикавказа», – прочитал он и, подняв газету, вновь стал читать:

«В комнату, где выставлена картина св. Нины г. Хетагурова, входит джентльмен среднего роста, взбрасывает золотое пенсне и, высоко подняв голову, осматривает полотно.

– Скажите, – обращается он к одному из стоящих рядом, – почему этой… «Нана» дали в руки крест?

– Помилуйте, что вы! Это не «Нина», это святая Нина, – замечают ему.

Что можем в будущем мы ждать,

Когда способность не дана

Иным в картине различать

Святую Нину от «Нана»! —

поневоле скажешь подобным ценителям.

На пороге появляется дама в сопровождении кавалера в казачьем мундире.

– Талия коротка, как будто на ней старый корсет, – замечает барыня вслух, смотря на картину через лорнет.

– И улыбки нет в лице, – подхватывает кавалер…

Вкатилась в комнату тучная фигура, в длинном сюртуке нараспашку. Погладив большую, с проседью бороду, медленно села она на ближайшее стуло, опершись своими жирными пальцами на разъехавшиеся колени.

– То есть камни в этой самой картине как есть, натуральные. Теска настоящая, укладка важная… Только вот этот камень как будто туповат… – произнес он вслух.

Посетитель оказался подрядчиком по постройке домов».

Коста расхохотался. Ну чем не зверинец? Молодец, Прозрителев! Это, конечно, он разделал под орех владикавказский бомонд.

Он стал читать дальше:

«Вошли два осетина. Остановившись посреди комнаты, они как бы замерли. Глаза их широко раскрылись. Все в них выражало удивление и восторг… Долго любовались они картиной и также незаметно и тихо вышли, как пришли».

Нет, усидеть дома теперь было решительно невозможно. Хотелось поговорить с друзьями, поделиться радостью цервой похвалы. Только вот куда идти? К Цаликовым? Но отец Александр на уроках в гимназии, дочери заняты.

«Пойду-ка я в публичную библиотеку, к Варваре Григорьевне, – решил Коста. – Давно не видел ее».

14

Варвару Григорьевну он застал, как всегда, в хлопотах, озабоченную. В комнате, примыкающей к библиотеке, она принимала очередную партию книг, полученных из Тифлиса. Увидев Коста, Варвара Григорьевна обрадовалась.

– А вы мне как раз нужны, – пожимая его руку маленькой энергичной рукой, проговорила она. – Дело есть…

В белой блузке с закрытым стоячим воротником, в длинной черной юбке, она, несмотря на свои тридцать пять лет, казалась молоденькой курсисткой, – так быстры и легки были ее движения, столько огня светилось в небольших серых глазах, оттененных короткими, но пушистыми ресницами.

Две девочки в гимназических платьях помогали ей. Они смотрели на Варвару Григорьевну преданными глазами, и Коста подумал, что не даром так любят ее ученики, чувствуют, что нет у нее другой цели, как помогать людям.

– Книги из этой стопки занесите в картотеку, – быстро сказала им Варвара Григорьевна. – Я сейчас вернусь… Пойдемте, друг мой, – обратилась она к Коста.

Они вышли в маленький чахлый садик возле библиотеки и сели на низкую деревянную скамью.

– Читала, читала! – не дав Коста и слова сказать, заговорила Варвара Григорьевна. – Молодец безымянный корреспондент «Северного Кавказа»! И вас похвалил, и нашу знать на чистую воду вывел. Ценители искусства! Нет, нет, пока Россия не станет просвещенной, не восторжествовать в ней свободе! И это наше дело, дело трудовой интеллигенции, нести просвещение народу. Ваша выставка, Коста Леванович, это – событие, поверьте мне. И не только для нашего города, но и для всех горцев. Она утверждает человеческое достоинство людей, к которым привыкли относиться свысока.

Варвара Григорьевна разволновалась, раскраснелась. Коста слушал внимательно и дивился ее живости, неподдельному энтузиазму.

– Кажется, я разболталась, – спохватилась вдруг она и смутилась под его пристальным взглядом. – Ну, ладно, не взыщите. А теперь – о другом. Вы, конечно, знаете, что в Пятигорске готовится торжественное открытие памятника Лермонтову.

Коста утвердительно кивнул.

– Так вот, друг мой, мы должны там сказать народу слова правды – такие слова, чтобы это торжество не носило казенного официального характера.

Я уже советовалась и с Александром Цаликовым и с друзьями нашими – Шанаевыми. Мы решили, что вам – да, да, именно вам, – подчеркнула она, хотя Коста еще и не пытался возражать, – надо выступить на открытии памятника и от имени осетинской молодежи возложить венок…

– Что ж, это для меня большая честь, – тихо сказал Коста.

– Ну вот и хорошо! – обрадовалась Варвара Григорьевна и заговорила, понизив голос: – Я слышала о вашем горе, Коста Леванович. Но что поделаешь? Единственный целитель – время. А если говорить о лекарствах, – загадочно улыбнулась она, – то единственное лекарство от любви – другая любовь. Так что от души желаю вам поскорее ее обрести.

Она вновь протянула Коста свою маленькую горячую руку и на прощание сказала:

– Значит, счастливого пути?

– Да, да, я еду, – рассеянно отозвался Коста.

15

В Пятигорск понаехало столько гостей, что маленький южный городок напоминал огромную ярмарку. Пестрые толпы запрудили улицы. Владельцы домов и гостиниц охотно принимали постояльцев. Иные хозяева перекочевали в сараи, а то и просто ночевали под открытым небом, лишь бы урвать лишний рубль. А люди все прибывали – с юга и севера, с востока и запада.

Коста приехал накануне праздника. К его удивлению, первый, кого он увидел в вестибюле гостиницы, был журналист Прозрителев. Обрадовавшись встрече, оба долго и крепко жали друг другу руки.

– Я счастлив видеть вас. Трижды счастлив! – говорил высокий, широкоплечий Прозрителев, отбрасывая рукой со лба длинные каштановые волосы.

– Первая наша радость – это предстоящее торжество, – усмехнувшись, сказал Коста. – Вторая – наша встреча… А третья? Будет ли еще что-нибудь хорошее?

– О-о-о! Впрочем, сказать, что это «хорошее» – не могу, – ответил Прозрителев. – Очередная мерзость наших святош… Зайдемте ко мне в номер! Это и в самом деле чрезвычайно интересно!

В тесной комнате они уселись за круглый столик. Прозрителев положил перед Коста серую потрепанную папку.

– Вот оно – самое главное! – объявил он.

«Дело о погребении тела наповал убитого поручика Лермонтова», – прочитал Коста на пожелтевшей обложке и начал перелистывать аккуратно подшитые и пронумерованные страницы «Сов. секретного дела».

– Как вам удалось это найти? – не поднимая головы, пораженный, тихо спросил Коста.

– Упорство и, конечно… монетки!.. В карман архивариуса! – улыбнулся Прозрителев. – Посмотрим, как попляшет теперь этот хвастун в рясе.

– Вы про отца Эрастова?

– Конечно! И подумать только, что именно ему поручено освящать памятник! Читайте вот тут, – он открыл страницу, аккуратно заложенную бумажкой. – «Духовный отец»… Мало того, что отказался участвовать в погребении поэта… Вот его донесение– смотрите.

Коста прочел и поднял голову.

– Вот оно что! Прав отец Александр: сыщик в рясе возглавляет духовенство области.

– Какая низость! – брезгливо покачал головой Прозрителев. – Но от нас теперь зависит сделать так, чтобы подлость Эрастова стала всем известной. Мы обязаны обнародовать ее!

– Это сложно! – с сомнением ответил Коста. – Ведь опубликовать документ нам никто не позволит, – так? Огласить его на открытии памятника тоже вряд ли удастся, – начальник области едет сюда неспроста.

– Это все верно! – согласился Прозрителев. – Генерал заранее в бешенстве, – к чему, мол, такие сборища? На всякий непредвиденный случай в Пятигорск стянуты наряды полицейских из других городов. Так-то, Константин Леванович! Но не сидеть же нам сложа руки!

– Подумаем, – сказал Коста, вставая. – Подумаем, как сорвать маску с Эрастова. Ведь они даже мертвых боятся, – задумчиво добавил он, вспомнив похороны Тургенева. – И, вероятно, не без оснований… Вот нечто в этом роде я, пожалуй, и скажу завтра от имени своих земляков…

16

Он увидел ее в полутьме гостиничного коридора и не сразу узнал. Может, потому, что не ожидал встретить? Или потому, что она так изменилась за эти несколько месяцев? Из милой девочки, немного угловатой, как все подростки, Анна Цаликова вдруг превратилась в высокую, стройную девушку с плавными движениями, мягкими жестами.

– Здравствуйте, Анюта… Анна Александровна, – поправился Коста и, не зная, что же сказать ей в эту первую минуту, попытался пошутить, – Кажется, весь Владикавказ переселился сюда, в гостиницу. Отец тоже здесь?

– Да, он в номере, – ответила Анна. – Вы будете завтра выступать? Читать стихи, да? – вдруг с детским любопытством спросила она.

Коста улыбнулся.

– Буду! – подтвердил он. – Но утро хочу встретить возле домика, где провел свои последние дни Лермонтов. Не согласитесь ли составить мне компанию? – Он выжидающе посмотрел на Анну.

– Не знаю… Что скажет отец… – вспыхнув, ответила Анна.

Керосиновые лампы горели по стенам, наполняя коридор неверным колеблющимся светом. Тени пробегали по лицу Анны, и оно казалось от этого таинственным и незнакомо красивым.

– Какая вы взрослая стали, Анна… – Коста с волнением назвал ее этим дорогим для него именем, – ведь Анной звали его любовь – первую и недоступную.

– На будущий год гимназию кончаю, – важно ответила Анна.

Коста улыбнулся.

– Значит, до завтра?

Анна не ответила, но он уже твердо знал, что она придет.

17

Еще курились рассветным паром вершины гор и серым казалось небо, а они уже поднимались по узкой, вьющейся среди виноградников тропе и вскоре оказались у невысокого каменного домика, одного из многих, прилепившихся к подножью Машука. У калитки, затянутой кудрявой зеленью, Коста остановился.

– Вот отсюда, Анна, он вышел в последний раз. Почти полвека назад, – сказал он. – А кажется, что случилось это минувшей ночью: выстрел, гроза, ливень, – такой, словно сама природа хотела смыть преступление, совершенное людьми…

Пожилая женщина, подметавшая дворик, открыла калитку и внимательно оглядела Коста и Анну. Оба были одеты по-праздничному – Анна в длинном шелковом платье, темно-красная бархатная жилетка украшена золотыми крючками, легкая прозрачная косынка накинута на волосы, заплетенные в тугие косы, спадающие чуть не до колен; Коста – в белой черкеске из козьего пуха, на поясе с серебряными украшениями – кинжал, серая каракулевая шапка мягко заломлена.

Конечно, хозяйка сразу поняла, зачем в столь ранний час пришли сюда эти красивые молодые люди.

– Заходите, – приветливо сказала она и указала на скамейку под раскидистым, но уже засыхающим ореховым деревом. – Он тут, люди сказывают, Михайло Юрьевич сиживал по утрам.

– Спасибо, дорогая хозяйка! – ответил Коста и, пропустив Анну вперед, молча вошел во дворик, – так верующие входят в храм.

Анна коснулась длинными пальцами толстого орехового ствола и тихо проговорила:

– Неужели и он когда-то вот так же трогал это дерево? Мне просто не верится.

«Еще сентиментальна, как все подростки», – с доброй усмешкой подумал Коста.

Все здесь дышало прохладой, воздух казался настоенным на густом и терпком аромате цветов. От них Даже рябило в глазах – петуньи, табак, резеда, розы, зкасмин… В ранних солнечных лучах сверкала и радужно перепивалась роса.

– Хотите, Анна, я прочту вам отрывок из журнала Печорина?

– Как прочтете?

– По памяти. Я когда-то чуть не всего «Героя» помнил, но если собьюсь, – не взыщите.

– Прочтите. Мне интересно. Я умею запоминать только стихи.

– Ну вот, – начал Коста. – Домик стоит… «на краю города, на самом высоком месте, у подошвы Машука: во время грозы облака будут спускаться до моей кровли… Ветки цветущих черешен смотрят мне в окна, и ветер иногда усыпает мой письменный стол их белыми лепестками. Вид с трех сторон у меня чудесный. На запад пятиглавый Бешту синеет, как «последняя туча рассеянной бури»; на север поднимается Машук, как мохнатая персидская шапка… Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка; солнце ярко, небо сине – чего бы, кажется, больше?..»

Он ни разу не сбился, словно по книге читал, и Анна вновь удивленно воскликнула:

– Как это вы запомнили?!

А Коста, в который уж раз в жизни взволнованный неповторимыми строками, вдруг резко повернулся и, бросив прощальный взгляд на ореховое дерево, на домик и на цветы во дворе, взял Анну за руку.

– Уйдем отсюда. В гостях у вечности засиживаться не следует.

Анна улыбнулась.

Они спускались молча, Коста смотрел на оживленный город, залитый ярким солнцем. Улицы были полны народа. На дорогах, ведущих с разных сторон к Пятигорску, царило необычное оживление: шли и шли путники, скакали лошади, катились казачьи брички и горские арбы, клубы пыли висели над дорогой.

«У людей праздник. Как это хорошо!» – подумал про себя Коста и, замедлив шаг, обернулся к Анне:

– Посмотрите, Анюта, сколько народу на дорогах, на площадях и улицах! Вот что такое настоящая, верная любовь…

Но она, остановившись, молча смотрела вниз, на город, потом подняла глаза на Коста, словно хотела спросить его о чем-то, и, так и не спросив, медленно продолжала путь.