Текст книги "Спор о варягах"

Автор книги: Лев Клейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Изучение в первую очередь этих отношений позволит по-настоящему понять важные процессы, связанные с образованием Древнерусского государства. Более детальная разработка этих проблем, к сожалению, упирается в недостаточную изученность археологического материала.

6. Перспективы исторической оценки

Касаясь вклада скандинавов в материальную культуру Киевской Руси, прежде всего нужно указать на роль норманнов в формировании русского дружинного вооружения: в IX—XI вв. здесь распространяются принесенные скандинавами каролингские мечи, боевые топоры, ланцетовидные копья и стрелы, щиты с железными умбонами. Некоторое влияние, как отмечает

А. В. Арциховский, оказало скандинавское ремесло на развитие ювелирного дела в Древней Руси (1966: 39). Однако не только украшения, но и многие бытовые вещи – замки, ключи, кресала, ледоходные шипы, гребни, орудия труда – древнерусские ремесленники Северо-Запада изготавливали по тем же образцам, что и скандинавы. Материальная культура торговых городов Европейского Севера начала складываться одновременно, под действием одних и тех же факторов, в их числе – восточная торговля викингов, их торговые и военные походы, появление скандинавов в укрепленных поселениях. В результате в Восточной и Северной Европе распространялись сходные типы вещей. Лишь в XII в., когда прекращаются сношения скандинавов с Востоком и заканчивается «эпоха викингов», пути развития материальной культуры Киевской Руси и Скандинавских стран расходятся. Однако тем важнее выяснить подлинный характер отношений скандинавов и восточных славян в IX—X вв.

Послесловие 2008 г.

Выход этой статьи в сборнике под непосредственной редакцией нашего главного и гласного оппонента в дискуссии 1965 г. И. П. Шаскольского, несомненно, свидетельствовал о его высокой интеллигентности и о том, что научное сотрудничество он ставил выше личных амбиций. Он вообще был очень знающим и доброжелательным человеком.

Эта статья была первой объективной сводкой по норманнским древностям Киевской Руси на послевоенном уровне. Ее появление приветствовалось во многих обзорах, как отечественных (Мавродин и Фроянов 1971: 14; Кан и Хорошкевич 1971: 190; Загоровский и Никитин 1972: 130 и др.), так и зарубежных (Рорре 1972: 736; 1омгтп’ап$1<1* 1973:164; РОВ 1977; 0деу$1<1 1977 и др.). «Ценный вклад», «позитивная работа», «первая сводка данных» – это писали не только сторонники, но и антинорманисты (ср. также Шаскольский 1978). Очень высокую оценку наша работа получила в годы горбачевской перестройки (Джаксон и Плимак 1988: 45-47). В этом московском обзоре указано: «Авторами выработана строго научная и логически последовательная методика определения этнической принадлежности комплексов и объективная система подсчета "достоверно варяжских комплексов"» (1Ыс1., 46). В выступлении по телевидению в 2001 г. (в передаче Гордона) Т. Джаксон сказала: «Эта статья впервые в отечественной науке детально осветила характер "норманнских древностей" на древнерусской территории».

Мы отстояли не только свое существование, но и возможности для всех работать более свободно. В ведущем советском историческом журнале «Вопросы истории» появилось высказывание, подписанное замредактора Кузьминым [одним из ведущих антинорманистов], о «современном научном норма-низме»: «Для многих зарубежных, да и советских ученых это – добросовестное научное убеждение... Ленинградские археологи Л. С Клейн, Г. С. Лебедев,

В. А. Назаренко ни в коем случае не отходят от марксизма, признавая преобладание норманнов в господствующей прослойке на Руси» (Кузьмин 1971: 187). То есть стало возможно считать гипотезу о преобладании норманнов в верхнем слое древнерусского общества «добросовестным научным убеждением», а не происками внешних врагов, и даже исходить из того, что это не противоречит марсизму.

В 1974 г. А. Г. Кузьмин пошел еще дальше. Он писал:

«Сложившиеся представления о соотношении автохтонного и привнесенного начала в последнее время серьезно пошатнулись. В археологической литературе все более широкое обоснование получает тезис, что удельный вес норманно-варягов был намного значительней, чем это предполагалось некоторое время назад. С норманнами теперь связывается подавляющая часть социальной верхушки Древнерусского государства. На Белое озеро и Верхнюю Волгу, согласно новым представлениям, варяги-норманны проникают примерно на столетие раньше славян» (Кузьмин 1974: 55).

Следует ссылка на нашу коллективную работу и на книгу С. И. Конкурсной (1973). Однако, по нынешнему мнению Кузьмина (2003: 221),

«новый материал неизбежно порождает старые вопросы. Снова возникает потребность объяснить, почему на территоррии, где соприкасаются варяги и угро-финны, распространяется славянский язык, почему нет сколько-нибудь заметных проявлений германских верований, почему так быстро исчезают варяжские имена, причем в княжеской династии раньше, чем у рядовых дружинниках (опечатка: дружинников. —77. К.). На все эти «почему» норманизм, очевидно, не в состоянии дать ответ».

Ну, норманизм, может, и «не в состоянии», а мы в состоянии. И ответ этот вовсе не в предполагаемом отказе от норманнской принадлежности варягов. Где пришлые варяги соприкасались с угро-финнами, массами расселялись и славяне, становясь коренным населением, а везде, где среди пришельцев преобладают мужчины, язык их уступает местному, потому что дети усваивают язык в основном от матери. Известно ли было Кузьмину поверье норманнов, что на чужих землях правят местные боги? Поэтому, приставая к чужим берегам, они прятали своих богов в трюмы кораблей и поклонялись местным богам. Все находит свои объяснения. Захват норманнами Нормандии на французской территории несомненен. Между тем уже через несколько поколений нормандцы говорили исключительно на французском языке (как русские варяги на славянском) и при Вильгельме Завоевателе французский (а не норвежский или датский) привезли в Англию. Однако никто же на этом основании не заключал, что Нормандия основана не норманнами, а французами, похожими на норманнов. Просто потом норманны стали французами, как в России они стали славянами.

Но вернемся к нашей публикации в сборнике Шаскольского.

За этой работой последовали более подробная книга трех участников семинара в соавторстве (Булкин, Лебедев и Дубов 1978) и несколько коллективных обобщающих статей, сделанных в основном участниками моего семинара, с привлечением специалиста по древним мечам А. Н. Кирпичникова, заведующего сектором славяно-русской археологии Института истории материальной культуры АН (Кирпичников и др. 1978; 1981; 1986). Эти были менее подробными и менее задиристыми. Чувствовалась редакторская рука заведующего сектором.

К этому времени члены семинара, оканчивая Университет, устраивались на работу в славяно-русский сектор ИИМК. Сотрудниками сектора стали Назаренко, Петренко, Рябинин, Носов. Но в соавторстве с Кирпичниковым оказались и университетские преподаватели Лебедев, Булкин и Дубов.

А. Н. Кирпичников, лучший специалист по древнерусскому оружию, прославился тем, что, протравливая лезвия мечей, нашел на них кириллические надписи, а это означало, что по крайней мере некоторая часть мечей проходила через местные мастерские в Древней Руси. Это не меняло общей картины соотношения компонентов в местной культуре (мечи всё равно не скандинавские, а франкские), но усиливало значение славянского компонента. Поэтому Кирпичникова воспринимали тогда как сторонника скорее антинорманист-ской позиции, и кто-то мог подумать, что выстраивание семинара в шеренгу за ним сигнализирует об отходе «отряда» от прежних позиций.

Это не так. Ребята, конечно, искали союза с администрацией ИИМК, чтобы обеспечить себе прочные позиции хотя бы в Ленинграде – для борьбы с антинорманизмом, тогда насаждавшимся из Москвы, где царствовал Рыбаков и где Авдусин имел прочные позиции. Но это не означало идейных уступок по существу.

Наиболее склонен к идейному компромиссу был И. В. Дубов, который быстро продвигался по партийной карьере (стал секретарем парткома Университета!) и тяготился ореолом научного диссидентства, писал ультрапатриотические книги в соавторстве со своим другом, секретарем обкома. Но Дубов и поддерживал тесные связи со своими товарищами по семинару, особенно с Лебедевым. Более того, он открыл новый вид источников, рассказывающий о норманнах на славянских землях (граффити с рунами на арабских дирхемах). Г. С. Лебедев продолжал заниматься норманнской культурой Скандинавии для лучшего определения норманнских элементов на Руси и в 1885 г. выпустил монографию (свою кандидатскую диссертацию) на эту тему.

В. П. Петренко занимался норманнскими древностями Прибалтики и написал шуточный «Гимн оголтелого норманизма», который распевали во многих экспедициях. Жесткие столкновения с антинорманистами (прежде всего с Д. А. Авдусиным) шли на скандинавистских конференциях и на страницах отечественных и зарубежных журналов. Наиболее острая схватка происходила как раз в 1978 г.

Более того, можно скорее уловить сдвиги в позиции самого А. Н. Кирпичникова. Он отверг старую установку считать призвание варягов вымыслом, даже выдвинул вместе с Лебедевым и Дубовым новую идею о реальной основе легенды о призвании – Старой Ладоге как первой столице Рюрика. Во всяком случае, теперь раздражение антинорманистов обрушилось и на него. Кроме того, ребята из семинара завели дружбу с молодыми участниками Авдусин-ских экспедиций и активно склоняли тех на свою сторону. В конечном счете, на позициях, близких к славяно-варяжскому семинару, оказались москвичи Петрухин, Пушкина и другие. Особенно тесная дружба завязалась с учениками московского историка В. Т. Пашуто, развивавшего идеи многоэтничной основы древнерусской государственности. Отношения же Глеба Лебедева с Кирпичниковым развивались двояко: с одной стороны, сотрудничество, с другой – соперничество в борьбе за руководство раскопками Ладоги (первенство осталось за Кирпичниковым).

Я в это время занялся другими темами и другой частью моего Проблемного семинара (энеолит, бронзовый век, скифы и теоретическая археология), а руководство славяно-варяжским семинаром переняли Г. С. Лебедев, затем (во второй половине 70-х) В. А. Булкин и позже снова Г. С. Лебедев. В 1995 г. по инициативе Лебедева тридцатилетие дискусии 1965 г. было торжественно отмечено юбилейной сессией в Университете, материалы которой были опубликованы в журнале «Стратум-плюс».

IV. Норманистский выпад и асимметричный ответ

Спор четырех А и четверо из семинара

В 1960-е и почти все 1970-е гг. кафедру археологии Московского университета еще возглавлял А. В. Арциховский. Из его учеников выделялся проф. Д. А. Авдусин – археолог с медальным профилем и большими организаторскими способностями, человек интересный и по-своему обаятельный. Он перенял у своего учителя его подчеркнуто патриотическую позицию по варяжскому вопросу и довел ее до крайности, выдвинув радикальные решения. Во главе экспедиции Московского Университета он раскапывал важнейший памятник древнерусской дружинной культуры Гнездовский могильник под Смоленском, уже давший ранее богатые комплексы с вещами скандинавского характера и скандинавские по обряду.

В 1968 г. проф. Авдусин посетил в Норвегии Осло и Берген и выступил с докладом о Гнездовском могильнике и проблеме варягов. Этот доклад лег в основу статьи, опубликованной на английском в ведущем теоретическом журнале норвежской археологии, выходящем на английском языке, «Норуид-жиан Аркеолоджикал Ривью» в 1969 г. С откликами в следующем году выступили норвежский археолог Шарлотта Блиндхейм и финский Элла Кивикоски, а в 1971 г. – Йохан Кальмер из Швеции. В 1972 г. редакция журнала обратилась к нашему семинару с предложением включиться в дискуссию. Мы не могли отказаться от такой возможности и представили сразу три статьи четырех авторов, опубликованные в 1973 г.

Я выступил с общей критикой Авдусина по вопросам историографии и методики. Глеб Лебедев и Володя Назаренко («Связи между русскими и скандинавами в IX—XI вв.») очертили по археологическим данным сложную картину проникновения норманнов на земли будущей России, проникновения, имевшего разный характер в разные периоды и в разных районах. Впоследствии это положение подхватил, со ссылками на работы Лебедева и его соавторов, американец Томас Нунан и сделал это основой своей концепции норманнов на Востоке (Моопап 1986; 1991 и др.). Василий Булкин («О классификации и интерпретации археологических материалов из Гнездовского могильника») кратко рассмотрел даные о соотношении славян с норманнами в Гнездовском могильнике и еще в одном памятнике. Дело в том, что Авдусин не заметил рядом с могильником относящееся к нему поселение. Это поселение открыл и начал раскапывать замечательный ленинградский археолог Иван Иванович Ляпушкин, ученик Артамонова, и Булкин участвовал в его раскопах (после смерти Ляпушкина Авдусин прибрал раскопки этого памятника к своим рукам).

Ниже следует текст моей статьи.

Советская археология и роль викингов в ратей истории славян.

Отклик на «Смоленск и варяги по археологическим данным» Даниила Авдусина⁹

Представляется вполне естественным, что журнал «Норуиджиан Ар-кеолоджикал Ривью» начал обсуждать значение викингов в ранней истории славян со статьи профессора Авдусина. Профессор Авдусин хорошо известен своим крупным вкладом в изучение Гнездовского могильника, важнейшего памятника по этой теме, и своей радикальной позицией в споре. Однако не стоит забывать о своеобразии такого начала.

Во-первых, полной публикации раскопанной части Гнездовского могильника нет. Мнения профессора Авдусина, хотя и являются сведениями из первых рук [редакция почему-то заменила этот оборот на: «хотя на первый взгляд и разумные». —Л. К.]_г тем не менее субъективны и не могут заменить факты; базой для спора могут служить только те сведения, которые можно проверить по опубликованным материалам. Но ни эта статья, ни другие статьи профессора Авдусина не содержат содержательного и детального анализа, основанного на полной информации. Хронологические утверждения профессора Авдусина нуждаются в лучшем обосновании, а частная аргументация, предложенная им в других статьях, не выдержала критической проверки, проделанной Булкиным и Назаренко (1971).

Во-вторых, не следует упускать из виду, что позиция профессора Авдусина в споре о месте викингов в истории славян близка к крайней. Есть опасение, что она может быть принята его иностранными оппонентами за общую позицию советских ученых. Ведь ни в статье профессора Авдусина, ни в предшествующих (нашим) откликах его оппонентов (ВИпс1Ье1т 1970; КЫкозк!

1970) нет оговорок по этому поводу и никаких указаний на противоположное понимание.Скорее наоборот.

Между тем, и среди дореволюционых российских и среди советских ученых всегда был и существует сейчас широкий диапазон мнений о месте и роли викингов в Древней Руси, пожалуй, более широкий, чем среди скандинавских ученых.

В своей книге, посвященной главным образом критике теории норма-нистов, др. Шаскольский (1965), разбирая спор четырех А (Арне и Арбмана против Арциховского и, особенно, Авдусина), говорит: «обе стороны слишком увлеклись в своем споре. Арне и Арбман заметно преувеличивают роль норманнов в Гнездове, объявляя весь могильник в основном норманнским; но вряд ли прав и Авдусин, доказывая почти полное отсутствие в Гнездове скандинавских погребений» (1965: 117). Далее др. Шаскольский подробно отмечает ошибочные, по его мнению, положения у Авдусина, особенно в методике определения этнической принадлежности погребений (1965: 118-124). Примечательно, что в то время как Авдусин относил только 2 гнездовских кургана к скандинавам, а Арне не менее 25, Шаскольский признает, что им принадлежат не менее 30 могил, т. е. на 5 больше, чем у Арне (с. 111,123)! Уже у Ша-скольского мы находим и возражение, ныне высказанное Кивикоски (1970), относительно возможности импортирования франкских мечей на Русь через Скандинавию.

Недавно профессор Артамонов (пятое А) охарактеризовал «норманнскую проблему» как «не столько сложную, сколько запутанную» (Артамонов 1967: 66). Подытоживая новые заключения советских археологов (особенно д-ра Ляпушкина и Г. Ф. Корзухиной) о позднем (IX—X вв.) появлении славян в лесной зоне их нынешнего ареала, профессор Артамонов пишет: «новая хронология славянского заселения Северо-Западного региона побуждает нас пересмотреть прежние мнения о славянско-варяжских (-норманнских) отношениях» (там же, 68).

В ведущем советском историческом журнале «Вопросы истории» замре-дактора др. Кузьмин (1970: 48) пишет:

«По существу, все советские ученые-антинорманисты признают ту или иную степень участия скандинавов в экономической и политической жизни Древнерусского государства... в последнее время появился ряд работ,уже прямо смыкающихся с построениями норманистов. Особенно эта "неонор-манистская" струя ощущается в археологии...»

Здесь Кузьмин ссылается на работы Тухтиной, Кочкуркиной и группы ленинградских археологов, включая автора этих строк (Клейн и др. 1970).

В другой заметке в том же журнале (1971: 177—178) Кузьмин, возражая болгарину Михайлову, характеризует позиции советских ученых по норманнскому вопросу следующим образом: по его мнению, академик Рыбаков, пожалуй, не «крайний антинорманист», поскольку академик Тихомиров был более радикален в своих решениях. Академика Грекова Кузьмин считает «объективным антинорманистом», а взгляды профессора Мавродина и А. Гуревича вообще вряд ли могут быть причислены к «антинорманистским», ибо «у этих ученых прослеживается тенденция решить многолетний спор норманистов и антинорманистов своего рода компромиссом». Переходя к современным советским «норманистам», Кузьмин признает:

«Современый научный норманизм, как справедливо отмечалось в советской литературе, нельзя отождествлять с примитивными схемами Байера и Шлёцера или с расистской стряпней фашистских идеологов. Для многих зарубежных, да и советских ученых это – добросовестное научноеубеждение, вытекающее из определенного взгляда на предмет... Ленинградские археологи Л. С. Клейн, Г. С. Лебедев и В. А. Назаренко ни в коем случае не отходят от принципов марксизма, признавая преобладание норманнов в господствующей прослойке на Руси. Однако их концепция вызывает сомнения и возражения в конкретно-историческом плане».

Это высказывание тем более примечательно, что принадлежит исследователю, занимающему еще более крайнюю позицию, чем Авдусин. Кузьмин видит в варягах не норманнов, а западных славян, имевших тесные контакты со Скандинавией.

Чтобы показать, что такое холодное отношение к спору ныне характеризует не только лично д-ра Кузьмина, можно было бы сослаться на рецензию в журнале «История СССР», где Кан и Хорошкевич (1971: 190) положительно оценивают нашу статью как «первую в советской литературе обобщающую сводку данных о скандинавских древностях на русской территории», хотя рецензенты отмечают, что с некоторыми положениями не могут согласиться.

Можно также добавить, что ни я, ни мои соавтооры вообще не считаем нашу позицию норманистской, но чтобы обосновать это замечание, мне бы нужно было разъяснить понятие «норманизм», что вряд ли уместно в данном контексте. Моя цель была всего лишь показать размах диапазона трактовок в советской науке. Главная особенность, отличающая всех советских ученых от большинства северных и западных, это марксистские убеждения первых в происхождении государства из социально-экономического процесса эволюции и классовой дифференциации; именно это убеждение, а не то или иное этническое определение верхнего слоя.

Многие из критических и конструктивных предложений, исходящих от советских ученых, были предложены задолго до обсуждения в НАР. Жаль, что оппоненты профессора Авдусина, живущие в соседних странах (В1лпс1Не1т 1970; КзVIкозкз 1970), не обратили внимания на эти предложения. Это могло бы избавить от необходимости повторять там, где достаточно было бы ссылки. Чтобы не заслужить тот же упрек, я отмечу здесь лишь два расхождения с профессором Авдусиным в методике исследования.

Первое приходится отметить повторно по той простой причине, что оно встретило возражение в упомянутой рецензии на нашу работу. Речь идет вот о чем: как мы можем опознать этнически неопределимые погребения, т. е. не содержащие очевидных этнических показателей. Авдусин и другие наши критики полагают, что в славянской стране такие погребения должны быть признаны славянскими памятниками, если не доказано противоположное. По нашему же мнению этот принцип (а) был бы вполне основателен, если было бы гарантировано, что по этой земле никогда не ступали чужеземцы, (б) мог бы по крайней мере быть приложим с некоторой вероятностью, если бы было неясно, бывали тут чужеземцы или нет, но на деле (в) приложение его сугубо сомнительно, коль скоро известно с точностью (как из летописей, так и по археологическим данным), что иностранцы на этой земле наверняка бывали. В таких условиях презумпция славянской принадлежности неверна, и у нас нет права считать каждого «беспаспортного» незнакомца славянином только потому, что он задержан на славянской земле. К тому же насколько полно эта лесная страна была освоена славянами к IX веку? Даже для самого Авдусина это остается неясным.

Второе расхождение касается подхода к этническому определению. Авдусин, как и многие исследователи, опирается только на индивидуальную атрибуцию комплексов, одного за другим. Этот же путь считает нормальным Э. Кивикоски (К1‘у1'ко$к1, 1970). Разногласия между Авдусиным, с одной стороны, и Арбманом и Шаскольским – с другой, сводятся к различной оценке этнического значения элементов инвентаря и ритуала. При таком подходе слишком много комплексов должно попасть в класс «неопределимых».

По нашему мнению, можно добиться большей определенности, лучшего разграничения, если по сочетанию и корреляции различных признаков разбить весь могильник на четко очерченные группы, а затем рассмотреть распределение этнических показателей по этим группам. При таком подходе возможна этническая атрибуция целых групп, включая и те погребения, которые в отдельности не имеют четких этнических показателей. Этот подход избран для работ нашего проблемного семинара.

Отрадно, что профессор Авдусин прислушивается к критике, и ныне его позиция кое в чем отличается от его позиции 1940-х и 1950-х. Он теперь несколько ближе к позициям его советских оппонентов. Професор Авдусин ныне раскапывает Гнездовское поселение, открытое покойным д-ром Ляпушкиным, и будет интересно узнать позицию проф. Авдусина в 1980-х.

Асимметричный ответ

В западных журналах серии откликов в обсуждении статьи принято за-вершать ответом автора статьи. Но в журнале проф. Авдусин не ответил на наши статьи. Он был в это время занят пробиванием в Министерстве очередного издания своего учебника основ археологии. Для обсуждения текст прибыл и на нашу кафедру, и после публичного обсуждения кафедра отправила в Министерство весьма критичный отзыв, где были собраны все замечания сотрудников кафедры по многим сторонам этого учебника. Кафедра находила его неудовлетворительным как по общей структуре (это был перечень изучаемых эпох и культур вместо характеристики науки), так и по многим конкретным трактовкам.

Как выяснилось позже, проф. Авдусин не оставил ни наши статьи, ни рецензию кафедры без ответа. Но это был, как сейчас выражаются, асимметричный ответ.

В 1974 г. на кафедру пришло письмо, полученное Министерством и спущенное в Университет, а оттуда на факультет. Это был официальный документ. Вот он:

В Управление внешних сношений МВиССО СССР

Отдел капиталистических стран тов. А. С. Семенову

Глубокоуважаемый Алексей Семенович!

Мне сообщили, будто сотрудник кафедры археологии исторического факультета Ленинградского университета Г. С. Лебедев просит о командировке для стажировки в Швецию. В связи с этим считаю своим долгом сообщить следующее.

Глеб Сергеевич Лебедев известен как сторонник пресловутой норманнской теории, самое существо которой противоречит марксизму-ленинизму, в частности, в вопросе о происхождении государства. Эта буржуазная теория давно разбита советской исторической наукой...

На кафедре археологии истфака Ленинградского университета норманнскую теорию возродили Лев Самуилович Клейн и его ученики Глеб Сергеевич Лебедев и Василий Александрович Булкин. Воспользовавшись тем, что там недавно сменилось руководство, группа Клейн—Лебедев—Булкин целиком подчинила кафедру своему влиянию. Студенты ЛГУ открыто заявляют, что они – норманисты. Эта группа умудряется проталкивать свои статьи в кое-какие сборники, рассчитывая на дурно пахнущую сенсацию, особенно за границей. В буржуазной печати они развили особую активность. В этом отношении особенно отличается Л. С. Клейн. В № 1 за 1973 г. (в норвежском журнале) Клейн, Лебедев, Булкин и некоторые другие выпускники кафедры археологии выступили с норманистскими статьями, причем сомнительно, что эти статьи прошли соответствующее утверждение для печати Министерством.

Позиция группы Клейн-Лебедев—Булкин представляется мне противоречащей марксизму-ленинизму, антипатриотической. Поездка любого из членов этой группы за границу, тем более в гнездо зарубежного норманиз-ма – Швецию, послужит не на пользу, а во вред советской исторической науке. Она может лишь упрочить позиции зарубежных норманистов, всегда тесно связанных с антисоветчиками.

18 декабря 1974 г.

Профессор Московского университета (Подпись:) Д. Авдусин

Содержание письма нас не поразило. В те годы поступало немало подобных анонимок. Но под письмом четко выступала подпись весьма солидного коллеги, автора учебников! Вот что было поразительно.

Письмо разбирали в партбюро. Созданная по «сигналу» комиссия из трех профессоров проверила обвинения и пришла к выводу, что они не подтверждаются. К ответу комиссии декан добавил следующие слова: «Мы с сожалением отмечаем, что некорректный выпад профессора Авдусина последовал тотчас за отрицательной рецензией ученых нашего Университета на его книгу». С этим «сигналом» управились.

Из Ленинградского университета в Московский тотчас ушла эпиграмма, которая оканчивалась словами:

Не та, не та теперь эпоха!

Как про норманнов ни толкуй,

Врагам твоим не будет плохо —

На твой донос положат крест.

Говорят, в московских аудиториях в те дни бедного профессора Авдусина встречали на классных досках большие кресты, мелом (скорее всего, это питерский фольклор).

Вряд ли «сигналы» (в старину их называли доносами) шли только в Министерство. А из других учреждений их на открытую проверку не присылали.

На следующий год проф. Авдусин опубликовал и обычный, академичный ответ, но в отечественном (тогда) издании – в 20-м «Скандинавском сборнике». Там он писал о «группе археологов ЛГУ» (по образцу проработочных кампаний против «антипартийных групп»), с перечислением виновных, создавших «сомнительные теории с норманистским оттенком» и допускающих «ошибки норманистского толка» (Авдусин 1975).

Эпоха действительно была уже не та, но еще и не эта: мы продолжали работать и печататься, но Глеба в Швецию все-таки не послали.

V. Проблема объективности исследований

в скандинавской археологии

Предварительное замечание

Эта работа была в декабре 1977 г. сдана в Вестник Ленинградского Унивеситета и в 1878 г. напечатана (№ 8:48-54). Я продолжал в ней линию на доказательство того, что в современной науке норманизма нет и, следовательно, антинорманизм беспредметен. В то же время я показывал, что и в западной науке не все гладко. Мой более полный критический обзор и западной, и советской археологии был напечатан в 1977 г. в «Каррент Антрополоджди» – это «Панорама теоретической археологии».

1. Судьба норманизма

Арне умер в 1965 г., Арбман – в 1968-м. Один за другим, с небольшим промежутком, ушли представители двух последовательных этапов изучения норманнских древностей и двух стилей археологического мышления в Скандинавии. Эти два стиля характеризуются разным отношением к проблеме объективности археологических исследований.

Первый этап. Археологов того поколения, которое представлял и в известной мере возглавлял Туре Арне (Ате 1914; 1917; 1952; 1956), вообще мало занимал вопрос объективности их исследований. Считалось, что эрудиция, широкий охват материалов и профессиональная честность ученого являются достаточной гарантией объективности.

В споре скандинавских норманистов с нескандинавскими антинормани-стами предположение о необъективности подхода, о националистических стимулах как основе взглядов прилагалось многими скандинавскими учеными – от Томсена до Арне – только к антинорманистам. Еще в 1947 г. Арне писал, что советские археологи хотят «национализировать историю». На это академик Б. Д. Греков (1947: 12) отвечал, что следует избегать «национализации истории», «с какой бы стороны она ни исходила, шведской или русской».

Действительно, уже само отсутствие антинорманистов в Скандинавии при наличии обеих точек зрения вне ее могло бы заставить задуматься. [Точнее было бы говорить о практическом отсутствии антинорманистов во всей западной науке и наличи их только у нас.] Материал сложен, фрагментарен, имеет ряд лакун и допускает разные реконструкции и толкования. В такой ситуации появление разных точек зрения и борьба их естественны, а сугубое единомыслие подозрительно. Становится очевидным, что эрудиция, личная профессиональная честность и т. п. не являются гарантией объективности. «Для северных исследователей, – признал в 1958 г. Мортен Стен-бергер, – понятие "Русь" никогда не было проблемой. Напротив, подчас данные Несторовой хроники принимались почти дословно, как исторически верные. Большей частью проявлялось также желание отстоять идею, что люди Севера в эпоху викингов были основателями русского государства...» А далее Стенбергер отмечает новые веяния: «...и северные исследователи стали критически относиться к безудержному санкционированию сообщений русской хроники» (51епЬегдег 1958: 340).

Второй этап. Хольгер Арбман (АгЬтап 1955; 1961) представял и по крайней мере в Швеции возглавлял то поколение скандинавских археологов, которое условием объективности стало считать критическую проработку всех источников – благоприятных и неблагоприятных для традиционной концепции, – непременный уважительный учет противоположной точки зрения. Эти археологи стремятся к спокойной солидности, сторонятся крайностей и осторожно избегают слишком категоричных утверждений, равно как и резкой и прямой полемики. Известно, что Арбман старался не только максимально использовать труды советских ученых, но и принять те их положения, которые не разрушают основ традиционной для шведских археологов концепции о роли норманнов в Восточной Европе. Он признает местное производство на Востоке ряда вещей скандинавского типа, славянскую форму шлемов, нескандинавский облик одежды и т. п.