Текст книги "Одна и без оружия"

Автор книги: Лев Дворецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

– Не надо, Жанна, не порти знакомство.

Она отдернула руку, на этот раз послушавшись меня. Я подошла к ней вплотную.

– Останешься цела, если будешь вести себя тихо, – предупредила я как можно внушительней, чтобы до нее дошло.

– Обещаю, только не убивай. – Голос умоляющий, совсем не тот, что гремел несколько минут назад.

– Хорошо, поверю, – обернулась к Ашоту. Он стоял у стены ни жив, ни мертв, но был готов к действию: – Сними с этих ребят брючные ремни и пояса, свяжи как следует.

– У меня в машине есть крепкая веревка, будет надежнее, – предложил он.

Я не возражала.

– Может, и мне помочь, – подал голос лейтенант, в бессилии опустившийся на пол и пытавшийся подняться.

– Сиди уж, отдыхай, набирайся сил, сами справимся.

А тот с удивительной ловкостью делал то, что я ему приказала, как будто всю жизнь только этим и занимался.

Возглас лейтенанта: «Осторожно!» заставил меня мгновенно отклониться в сторону. В следующую секунду, подставив блок, я поймала кисть руки Жанны д'Арк с ножом и сдавила ее в полсилы. Финка упала на пол, женщина заорала благим матом. Отпустила, хотя еще одно небольшое мое движение – и ходить бы ей в гипсе пару месяцев. Пожалела. Но Ашоту велела скрутить веревками и ее. Он сделал это, как мне показалось, с еще большей старательностью.

– Вот тебе нож, Анют, и выбери сам, на какой машине мы поедем дальше. Оставшаяся должна быть с проколотыми колесами. Действуй.

Пока Анют орудовал над «джипом», поняла, что уазик ему больше по душе. Помогла летчику добраться до машины и устроиться на заднем сиденье. Если Жанна не натрепалась, ее бойцы еще не скоро вернутся в село. Успеем отъехать подальше, а может, и отыскать нужный нам поселок. Но куда деть лейтенанта? Ведь стоит напороться на чеченцев даже из другого отряда, никакой мой документ не поможет. Значит, прежде всего надо искать подразделение внутренних или федеральных войск. Придется ехать в обратном направлении, туда, откуда прибыли. Так и сказала Ашоту. Но он вполне резонно заметил, что на этом пути можем встретить возвращающихся боевиков и их командира. И тогда нам всем не поздоровится. Он ведь взял в плен летчика и отправил его со своими ребятами к Жанне, чтоб она с ним разобралась.

С Ашотом нельзя было не согласиться, и поэтому я приняла единственно правильное, на мой взгляд, решение: ехать дальше по той же дороге к своей цели. Хорошо хоть ума хватило не расспрашивать Жанну о дороге и не называть поселка. А то не успели бы туда приехать, как вдогон депеша или, еще лучше, целый отряд с Жанной во главе. Тогда уж определенно пиши завещание и прощальные письма. Если позволят, конечно.

Впотьмах кое-как выбрались на дорогу, а там уж наш водитель уверенно, словно в Нагорном Карабахе, выискивал ровные участки и жал на газ, стараясь как можно быстрее убраться из опасной зоны. Уже минут через тридцать мы вздохнули с облегчением, и я стала расспрашивать лейтенанта, кто он, откуда и действительно ли бомбил мирные жилища. Молодой офицер сказал, что его зовут Володя, сам он из Екатеринбурга и служит здесь уже целых три месяца. Много раз вылетал на объекты, которые, по мнению командования, были напичканы боевиками, оружием и наносили ощутимый урон войскам. От осколков, разумеется, страдали и мирные жители. Но чтобы вести прицельный огонь по ним, такого не было. Его сбили прямым попаданием. Спасся на парашюте, но приземлился прямо чеченцам в лапы. Били целой толпой, мешая друг другу, и это его спасло. Потом появился командир. Он приказал отвезти его в гарнизон, сдать на руки Жанне и, как она скажет, так и поступить.

Говорил Володя с придыханием, скрипел зубами каждый раз, как машину подбрасывало на ухабе. Он устроился полулежа, вцепившись в поручни, и изредка постанывал. Скорее бы до своих добраться. Лейтенант сильно нарушил мои планы. Не будь его, Жанна помогла бы нам определиться с дальнейшим маршрутом, а возможно, что и о Генрихе слышала. Но так уж случилось, не бросать же теперь парня, вон как он извивается от боли.

Опять стоп. На дороге двое с автоматами. Подошли с обеих сторон. Один к водителю, другой ко мне.

– Кто такие, что здесь делаете?

Вытаскиваю спасительную бумагу. Один читает при свете фар, другой сторожит Ашота, наставив дуло оружия в висок.

– Какая-то благотворительная помощь, ничего не пойму, – подходит, отдает листок обратно и спрашивает, показывая на Владимира: – А это кто?

– Сопровождает меня в поездке. Останавливались в деревне, нас как следует угостили, он малость перебрал и спит, – быстро сориентировалась я.

Володя и впрямь впал в беспамятство и, на наше счастье, перестал стонать.

– Ладно, подвезите нас до ближайшего поселка, потом поедете дальше, – приказал один из двоих, видимо старший, и, не дожидаясь моего согласия, первым полез в машину.

Я выскочила и предложила ему занять мое место, мотивируя тем, что он сможет показывать дорогу. Он не возражал. Я быстро забралась на заднее сиденье и придвинула к себе летчика. Он застонал. Хорошо, что чеченцы не слышали, так как в это время залезали в уазик. Старший, между тем, уселся и, обернувшись ко мне, улыбнулся:

– Хорошо, что ты подвернулась, а то бы топать нам километров десять.

– А что за поселок впереди? – поинтересовалась я. Старший назвал. Ничего общего с тем, куда нам надо.

– А не знаете, далеко ли до Гадруна? – продолжала я допытываться.

– До Гадруна далеко. А зачем вам туда? – Чеченец недоверчиво посмотрел на меня: – Жителей, там нет, а вы, насколько я понял, собираетесь организовать гуманитарную помощь нашим людям.

– Как это нет жителей? – протянула я и спохватилась: – Значит, в Москве напутали с маршрутом. Посоветуйте, куда нам лучше податься.

– Посоветую, конечно, но вначале заедем к нам в штаб и вы подробно расскажете о своей миссии и объясните, почему вы после остановки в деревне, где так хорошо отдохнули, – он повернул ко мне голову и показал рукой на Владимира, – на ночь глядя пустились в путь-дорогу. Неужели так сильно время подпирает?

На мне уже буквально лежал лейтенант, и стоны его становились все слышнее. Не будь такого груза, я быстро разделалась бы с пассажирами. Ничего не оставалось, как попросить Ашота тормознуть, выйти из машины и потянуть за собой чеченцев. На дороге я легко сделаю их более послушными.

– Ашот, мне на минуту надо выйти, как быть? Он все понял и снизил скорость.

– Не останавливаться! – скомандовал старший. – Потерпите, мы уже почти приехали.

Кажется, влипли. Не пойму, где я могла проколоться. Скорее всего, лейтенант вызвал подозрение. Хорошо, что в темноте кабины пока что не заметили синяков и ссадин у него на лице. Если увидят, просто не представляю, как буду выкручиваться. Но духом падать рано, я часто действовала экспромтом, и почти всегда получалось.

Поразительно схожи две ситуации: в деревне, где командовала Жанна, и вот теперь. Так же, как и в первый раз, нас заставили свернуть с дороги в село, так же подъехали к небольшому домику – штаб-квартире и так же попросили выйти из машины и топать вперед.

Идея озарила меня молнией. Пулей выскочила из машины. И пока чеченцы протискивались через узковатую дверцу уазика, успела шепнуть Ашоту:

– Как только уведу за собой боевиков, уноси ноги, я вывернусь. – И уже громко тому же Ашоту, чтобы слышали чеченцы: – Подожди меня, я сейчас все выясню и скажу, что будем делать дальше. – Потом обратилась к парням с черными повязками на голове: – Идемте со мной, сейчас убедитесь, как вы ошиблись.

– Ну что ж, пошли, наш начальник умный, быстро разберется, – с готовностью согласился старший.

Я первая открыла дверь и обернулась. Главный шел за мной. Его напарник колебался, наблюдая за водителем. Ашот удобно устроился, склонив голову на руль, а лейтенанта вообще не было видно. Интересно, понял меня Ашот? Представляется, чтобы притупить бдительность бойцов? Но вот и второй чеченец, махнув рукой, последовал за мной. Но как только за ним закрылась дверь, взревел мотор и машина умчалась. Мы выскочили из дома, и чеченцы приготовились было дать очередь из автомата, но я их остановила:

– Не беспокойтесь, он меня не бросит. Лейтенанту голову оторвут, если со мной что-нибудь случится.

– Но машина ушла, – резонно заметил старший.

– Наверно, поехали искать бензин. Мы были уже на нуле и, не будь вас, застряли бы где-нибудь по дороге, – предположила я.

Мои объяснения не удовлетворили чеченцев, и они, переругиваясь между собой, вошли в дом. Я поплелась за ними, всем своим видом показывая, что ужасно удручена случившимся.

Комната была пуста. Сопровождавший меня чеченец с налитыми кровью глазами набросился на меня:

– Ты обвела нас вокруг пальцев, поганка, заранее с ними договорилась! Рассчитываешь, что женщине здесь не причинят вреда. Верно, мы с женщинами не воюем, но тех, кто обманывает и выгораживает преступников, не щадим.

– Успокойтесь, пожалуйста, я никого не выгораживала, – урезонила я. – Я и сама поражена случившимся: ведь они должны меня сопровождать. Но я надеюсь, что они вернутся за мной. Говорю же, за бензином поехали.

– Это ночью? – усмехнулся чеченец. – Если ты не дура, то сама не веришь тому, что говоришь.

Парень уже второй раз оскорбил меня, и я это снесла, чтобы не затевать ссору. Но когда он подошел, ко мне с целью, как он сказал, обыскать и стал откровенно лапать, дала ему в зубы. Сам подставился, и мне некуда было деться. Его напарник, явно не ожидавший такого поворота событий, смотрел то на меня, то на своего товарища, который сидел в противоположном от меня углу и вытирал кровь с лица. Я не хотела ударить сильно, просто двинула, чтобы остыл. Он молча поднялся с пола, демонстративно накрутил на руку свинчатку и с каким-то идиотским кличем ринулся на меня. Я отскочила, и он по инерции врезался в стену. Но, видно, не сильно, так как, повернувшись, хотел возобновить нападение. Поздно!

Сделав круговерть на правой ноге, левую я выстрелила вперед вверх, припечатав ему челюсть всей подошвой сапожка. Он постоял секунду-другую в оцепенении, а потом упал, привалившись к стене.

– Будешь драться со мной, как мужчина, или схватишься за автомат, как баба? – спросила я у второго чеченца, наблюдавшего за нами широко раскрытыми от удивления или страха глазами.

– Не буду с тобой воевать, – негромко и растягивая слова, сказал парень, – пусть начальство разбирается. Но он был неправ. – Он кивнул в сторону лежащего и спросил: – Ты его убила? Без оружия?

Я подошла, приложила ладонь к шее.

– Жив, но нужен врач, чтобы вправить челюсть, не то он останется инвалидом.

– Был неправ, – повторил он. – Так и скажу, если меня спросят.

Подъехал грузовик. Через окно было видно, как из кузова спрыгивают на землю вооруженные парни, почти все чернобородые, в повязках или круглых каракулевых шапках с плоским верхом.

– Сейчас придут, начнут разбираться, будь готова, – предупредил чеченец и предложил: – Если хочешь, спрячу его, никто не найдет.

Я отрицательно покачала головой:

– Это ничего не даст. Он скоро опомнится, начнет орать, и тогда несдобровать нам обоим. Скажи только, что сам видел, и спасибо тебе за понимание и честность.

Дальнейший наш разговор был прерван. В комнату один за другим вошли четверо из тех, кто приехал на грузовике. Впереди молодой, безусый в аккуратной чеченской папахе. Он выделялся и своей величественной осанкой, и почтительным к нему отношением окружающих.

– Что это такое? – спросил на чистейшем русском языке, окинув одним взглядом меня и обоих чеченцев.

Я пожала плечами, давая возможность высказаться парню, с которым нашла общий язык. Командир вопросительно посмотрел на него, и тот заговорил на чеченском.

Мне показалось, что слишком уж долго он объясняет и пора, наверное, самой что-то ввернуть, а то наплетет небылиц, выкручивайся потом. Командир в папахе слушал внимательно, ни разу не перебил парня и смотрел ему прямо в глаза.

– Это правда? – обратился он ко мне. Потом, вдруг спохватившись, что я ни слова не поняла, уточнил: – Ну что вы гость и он на вас напал?

– Это так, – подтвердила я, чтобы не подводить парня своими комментариями. Лучше потом, в спокойной обстановке, выдам свою легенду и буду настаивать на том, что военные меня бросили, испугавшись чеченского плена. Может, сойдет.

– Но как же вам удалось справиться с ним? – все еще не веря рассказу подчиненного, допытывался чеченец в папахе.

– Сама удивляюсь, наверное, с испугу, – объяснила я.

Между тем мой противник застонал и стал подниматься с пола, держась обеими руками за челюсть.

Командир попытался что-то спросить, но он только сильнее застонал и выскочил из комнаты.

– Ему нужен врач, – посоветовала я, – парень споткнулся и неудачно упал.

– Хорошо, о нем позаботятся. Обещаю еще: он будет наказан, если подтвердится все, что мне тут рассказали. – Командир предложил мне сесть. Устроился напротив меня, попросил показать документы и подробно рассказать о своей миссии.

Пока он читал мои бумаги, я рассматривала стены и углы комнаты, потом поглядела в окно. Господи!

Подкатил знакомый «джип», и из него выскочила Жанна. Бегом ринулась в дом. Не успела я прийти в себя, как она вбежала в комнату и, увидев меня, бросилась ко мне, норовя вцепиться ногтями в лицо. Я развернула в ее сторону спинку стула, на котором сидела, оставив его наедине с Жанной. Ломая в щепки ни в чем не повинную мебель, мощная туша оказалась на полу. Подняться самостоятельно Жанна была уже не в силах. Пришлось командиру дать ей руку и помочь встать на ноги. Видно, треснулась здорово, так как не делала больше попыток кинуться на меня, а может, просто вспомнила, к чему это может привести. Зато обрушила поток брани на чеченском в мой адрес, рассказывая командиру, кто я есть на самом деле и что там у них натворила.

– Это правда? – задал он мне тот же вопрос, хотя, кажется, не сомневался в достоверности рассказа Жанны.

Я молча пожала плечами.

– До выяснения вашей личности и цели приезда вынужден буду вас задержать, – заявил командир.

– Отдай мне ее, прошу! – взвилась Жанна. – Сама ее расстреляю.

– Ты всегда торопишься, – с укором ответил командир. – Давай вначале разберемся, а расстрелять успеем, если будет доказана ее вина.

– Почему ты мне не веришь? – обиделась она. – Хочешь внести раскол в наши ряды? Джафар будет очень недоволен, когда узнает, что ты пригрел шпионку. Она освободила летчика, который бомбил наши мирные жилища!

– Не надо мне угрожать, Жанна, – отрезал здешний начальник. – Мы не палачи. Я уже сказал: разберемся. А пока она посидит под арестом. – Он обратился ко мне: – Прошу вас пройти в соседний домик, там есть свободная комната. Отдыхайте, вам принесут еду, дадут напиться, ждите.

Он вызвал двоих чеченцев и приказал доставить меня в соседний дом и охранять. Сопротивляться было равнозначно самоубийству. К тому же командир вел себя по-джентльменски. Подождем, чем все это обернется. Проблемы надо решать по мере их поступления.

Вышли на улицу. Я в сопровождении двух вооруженных бородатых парней. Вдруг нас обогнала Жанна и загородила дорогу. Размахивая автоматом, начала орать по-чеченски, показывая рукой на меня. Можно представить, что она несла. Около нее начала собираться группа бородатых. Они оттеснили моих провожатых и уже готовы были схватить меня. Я спружинила и птицей перелетела через их головы, оказавшись за спинами нападавших. Легко, не спеша побежала. Толпа с криками – за мной. Я прибавила шаг, и, соответственно, возрос охотничий азарт у бородатых. Оглянулась. Кто-то уже вырвался вперед, вот-вот догонит. Остановилась. Резкий выпад носком по коленной чашечке. Он еще по инерции проскакал пару шагов, размахивая руками, потом грохнулся оземь, два раза перевернулся и оказался в кювете. Подоспевшие двое получили одновременно один ногой в пах, другой – тыльной стороной ладони по носу.

Снова помчались уже по кругу. Вижу, охотников гнаться стало меньше. Самые смелые все еще бегут в надежде ухватить добычу. И тут ударила автоматная очередь. Я залегла. Так мы не договаривались. Группа бородачей в темных повязках на лбу, держа наготове автоматы, приближались ко мне. Дело дрянь. Я поднялась, чтобы дорого продать свою жизнь. Когда они подошли ближе, и я была уже готова к последнему прыжку, нападавших разбросала в стороны какая-то неведомая сила.

– Действуй, Ия, действуй! – услышала я родной голос.

Меня не надо было упрашивать. Мои силы и воля собрались в один узел. Все, что было накоплено за годы, нашло теперь выход в яростных, мощных, резких атаках. Применяю стиль «пантеры», когда стремительные броски сочетаются с бурной сменой ударов и уходов, приседаний и подъемов, прыжков и рывков. Удары наносятся молниеносно кулаками, локтями, ногами, каждый из них достигает цели. Двое самых смелых уже приблизились, потеряв, видно, голову от бессильной злобы, вот-вот готовы схватить меня. Это прекрасная мишень для каскада ударов, поочередно ногами и руками. Все – и этих двух можно не считать. Теперь атака на бородатого гиганта, голого по пояс, с густой татуировкой на руках и на груди, откровенно демонстрирующего свои бицепсы. Прямо-таки Шварценеггер. Он уже направил автомат на Генриха. Снаряд бы не вылетел быстрее, чем я с бешеного разбега долбанула бородача в грудь сразу двумя ногами. Пятьдесят два килограмма плюс сумасшедшая инерция сделали свое дело. Не скоро гигант придет в себя. Если придет. Да, разметали мы с Генрихом солидное число нападавших. Лежат без движения – не то притворяются, не то действительно отключились. Хорошо, что дрались в общей куче. На расстоянии пристрелили бы нас и точка. Я бросилась Генриху на шею. Целую вечность не виделись. Засыпали друг друга вопросами. Я остановилась первая:

– Давай, Генрих, по очереди, вначале ты рассказывай, потом я. – Показываю на тела и спрашиваю: – А что с этими будем делать?

Да ничего. Скоро придут в себя и улетучатся. Какая-то приблудная группа утром забрела в наш поселок, а эта ненормальная женщина взбудоражила их. Я случайно узнал о тебе со слов Фарида. Это командир самого крупного отряда, толковый парень. Ты с ним уже разговаривала, и он арестовал тебя, чтобы избежать неприятностей и взять тебя под охрану. Он, по-моему, и не представляет, что произошло, думает, Жанна куражится. Ее все знают как человека неуравновешенного, истеричного, склонного к авантюризму. Ненависть переполняет ее сердце, она при каждом удобном и неудобном случае хватается за автомат и стреляет даже по безоружным военным.

Мы зашли в домик, где я должна была находиться под арестом. Всего две комнаты. Одна пустая, в другой живет Генрих. Нам некуда было торопиться. Часов мы не наблюдали. И только чувство голода заставило нас прийти в себя и вернуться к реальности будней. Генрих приготовил замечательную яичницу с помидорами, которую мы убрали в один момент, потом с загадочным видом поставил на стол миски со сметаной и творогом – стоило их только попробовать и не оторвешься.

– Где ты достал такую прелесть? – спросила я.

– Корову подоил, сбил из молока сметану, а из сметаны творог, – пошутил Генрих.

– А если серьезно?

– Местные жители не дают умереть с голоду. Подожди до полудня, не то еще будет.

– Ладно, Генрих, хватит болтать, – отвалилась я от стола.

Генрих последовал моему примеру, потом достал сигарету и закурил.

– С каких это пор у тебя во рту сигарета?

– Расслабляюсь перед напряжением или после него.

– Понятно. Сейчас, надеюсь, второй вариант.

– Нет, первый.

Я поняла, как трудно Генриху объяснять мне все. Но от этого никуда не уйдешь.

– Ничего, Генрих, переживем как-нибудь, не в такие переплеты попадали, – подбодрила я его. – Давай рассказывай, слушаю тебя, уже полностью отключилась от внешнего мира…

ГЕНРИХ

С Игорем было нелегко. Внешне такой крепкий парень, на поверку он оказался психически неустойчивым, да еще и амбициозным. Зациклился на том, что ему в жизни не везет, что его никто, никогда и нигде не ценил по достоинству, что его использовали как рабочую лошадку. Вот и в этот раз с ним поступили подлейшим образом. А когда Фарид где-то раздобыл российскую газету и показал статью с нашей фотографией, с ним просто случилась истерика. Он кричал, что его, как всегда, облапошили, и теперь цель его жизни – отплатить тем, кто его подставил под удар. «Они меня еще узнают», – угрожал он своим московским недругам. Вначале я подумал, что это просто кураж, что до дела не дойдет. Но когда, проснувшись утром, я не обнаружил Игоря ни в комнате, ни во дворе и вообще нигде, то понял, что он, пожалуй, не шутил. Где Игорь сейчас, не ведаю. Как бы не натворил сгоряча бед на свою же голову. Я уговаривал его не паниковать, а спокойно обдумать и прошлые и настоящие свои деяния. Может, все его неурядицы оттого, что он, не думая о последствиях, охоч на всякого рода авантюры и бросается сломя голову туда, где заведомо ждут подлог, криминал, неудача. Но это было похоже на разговор с глухонемым. Выслушав мои аргументы, Игорь поступил по – своему.

Читая Игорю нотации, я уверовал в свою непогрешимость и в право его воспитывать. А что думают обо мне другие? Вон как в газете расчехвостили. Не сомневаюсь, что это сделано по заказу. Но те, кто заказывал музыку и кто прочитал корреспонденцию, полагают, будто я совершил поступок, граничащий с преступлением. Причем факты изложены верно и выстроены в логической последовательности. Но расцениваем мы их по-разному. Я уверен, что поступаю правильно, как мне подсказывают совесть и гражданский долг. Они же кричат о моем моральном разложении и меркантильности. Главное, чтобы я сам верил в свою правоту и в то, что моя работа здесь идет на благо униженным и измученным войной людям. И чтобы Ия поняла и не только оправдала, но и одобрила мой поступок.

Чем я здесь занимаюсь? Учу молодых ребят владеть оружием и приемами рукопашного боя. Правда, Фарид как-то забросил удочку насчет моего участия в очередном походе на передовую линию. Я отказался. Он обиделся и попросил объяснить причину. Сказал, что стрелять в своих не могу.

– А мы разве не свои? – резонно заметил он. – Сейчас все перемешалось, не сообразишь, где «ваши», где «наши». Кто кого и за что загоняет в угол, разберется только история. Ты уже давно стреляешь «по своим», как ты говоришь, только руками тех, кого обучаешь. Так или нет? – Фарид с вызовом посмотрел на меня.

Возражать было трудно. Собственно, он крыл меня той же «философией», что и в газетной статье, только другими словами.

– Фарид, это называется удар ниже пояса, ты бьешь по самым болезненным точкам, – вот все, что я мог сказать в свое оправдание.

– Будь по-твоему, – похлопал он меня по плечу. – Я тебя понимаю. Только ты забыл, что идет война, могут быть и прямые попадания, и осколки, а ты – «болезненные точки». Но все равно спасибо. Побольше бы таких людей, давно бы по-другому жили.

– Каких, Фарид? – Я не понял, ругает он меня или одобряет.

– Совестливых и справедливых, – вздохнул он. Черт, даже в краску вогнал.

А когда Фарид ушел с отрядом, я двинулся следом. Хотел посмотреть, что там все-таки происходит.

Километров пять протопал, вначале по горным, потом по лесным тропинкам, стараясь не упускать из виду хвост рассыпавшейся колонны. И вдруг все пропали, словно растаяли под горячими лучами солнца. Я выскочил на поляну. Ни души. Куда же они исчезли?

Впереди просматривались неясные очертания нескольких танков и БТРов. Неожиданно по ним со всех сторон ударили гранатометы и автоматные очереди. Такой тщательной маскировке своих солдат может позавидовать любой полководец. Чеченцы вели огонь из естественных укрытий – кустов, деревьев, впадин. Только по вспышкам выстрелов можно было определить место расположения огневой точки. Загорелись два бронетранспортера. Остальная бронетехника буквально засыпала снарядами и пулями весь участок, занимаемый чеченцами. Я еле ноги унес. Бессмысленная бойня. В итоге сотни убитых и раненых.

Каково же было мое удивление, когда в поселок чеченцы возвратились без потерь, за исключением двух легко раненных.

– Как это вам удается? – спросил я Фарида.

– Мы уже научились воевать с регулярными войсками. И такая война может длиться очень долго. Кому это нужно?

Этот вопрос давно уже мучил меня. Может, действительно кто-то раздувает кадило, наживаясь на крови простых смертных. Ежедневно гибнут молодые ребята, будущее страны. В семьях оплакивают погибших сыновей, мужей, братьев. Десятки тысяч покалеченных с той и другой стороны. Для чего, зачем? Чеченцы защищают свой кров, а что защищают те, кто по приказу свыше огнем и мечом наводит здесь порядок?

Эти вопросы я задал Ии, когда, рассказав о своем решении остаться здесь и о работе, услышал от нее всего два слова:

– Ты неправ.

– Неужели, проехав почти по всей Чечне, ты не видела разруху, толпы беженцев и нищих? За что их так?

– Говори, говори, Генрих, я слушаю тебя и очень хочу понять, – поощрила меня Ия.

– Ты мне не ответила.

– Отвечу, говори.

– Тогда надо осудить и тех, кто выступает в защиту чеченцев, проклинает политиков, начавших боевую атаку против целого народа и заставивших его взяться за оружие. Я не трибун, не оратор, мне претит красоваться перед телевизионной камерой и давать интервью, осуждая войну. Я привык вносить свой вклад не словами, а делом. Моя работа здесь и есть мой голос против войны, в защиту этих несчастных.

– Я тебя понимаю, но не одобряю. А почему, сейчас постараюсь объяснить. – Ия поудобнее устроилась в моем единственном полужестком кресле и заговорила, чеканя каждое слово: – Тебя пригласили в Россию как профессионала, готового и умеющего помочь в борьбе с мафией. Вместо этого ты оказываешься в Чечне и вступаешь в ряды тех, кто воюет против российских войск. Не перебивай меня, пожалуйста, – попросила она, заметив мое намерение вставить слово. – Я тебя слушала внимательно и молчала. Наберись терпения и следуй моему примеру.

Я извинился и накрыл рот ладонью, показывая, что буду нем как рыба. Ия грустно рассмеялась и продолжала:

– Да, да, против. Давай разберемся, за что воюют эти восемнадцатилетние ребята в солдатских погонах. Союз наш распался. Россия оказалась единственной в мире страной с таким разнородным территориальным устройством. И представь теперь, в каждой бывшей автономной республике появляется свой князь, президент, император, как хочешь его называй, и объявляет о выходе из России и образовании самостоятельного государства. Что останется от России – Москва, Санкт-Петербург, Нижний Новгород? Как быть, если такой князь окружил себя опричниной, держит свой народ в нищете, качает деньги из недр, позволил свить у себя гнездо преступникам и наркоманам, то есть создал прообраз будущего своего государства. Сам он добровольно власть не отдаст, на уговоры не поддастся. Что делать?

– Но не следовать же примеру фашисткой агрессии, – не выдержал я.

Не сгущай краски, Генрих. Я спасла раненого летчика, взятого чеченцами в плен. Жанна хотела расстрелять лейтенанта, но мне удалось его вывезти и отправить к своим. Так вот, по дороге он мне рассказал, как было дело. Действительно, бомбил, стрелял, но только по огневым точкам. Ты же военный человек и не можешь не знать, что, когда рвутся бомбы, осколки разлетаются и ранят ни в чем не повинных людей. Да, разрушаются и дома, откуда стреляют боевики, совершается мародерство с обеих сторон. Но это война. Я не оправдываю ее и все, что с ней связано. Но выхода другого не было. И тебе вовсе не обязательно было ввязываться в это дело, становиться в ряды чеченских боевиков. Конечно, все, что я тебе наговорила, далеко не истина в последней инстанции. Но это мое убеждение.

Ия замолчала. Больно было мне слушать от нее эти слова. Отхлестала меня крепко.

Мне не хотелось спорить с ней. Бесполезно переубеждать ее. Уж если она во что-то уверовала, то будет стоять на своем, какие бы аргументы ты ни приводил. Тем более, что во многом Ия права. Чтобы нарушить затянувшееся молчание и сгладить тяжелый осадок от ее монолога, я спросил:

– Интересно, а как бы поступила ты, очутившись в моем положении?

– Прежде всего посоветовалась бы с тобой. Мы же приехали работать вдвоем. К тому же мы с тобой – одна семья. Нельзя надолго отрываться друг от друга и решать такие проблемы в одиночку.

В комнату постучали. Я отодвинул защелку. Фарид – собственной персоной. Окинул Ию взглядом, но даже вида не подал, что удивлен.

– Можно войти?

– Заходи, Фарид, – пригласил я, – познакомься, это моя жена.

Ни один мускул не дрогнул на его лице, он слегка поклонился Ии, словно увидел ее впервые.

– Что там случилось на улице при твоем участии? Мне один очевидец рассказал, но я ничего не понял. – Фарид стоял, повернувшись лицом ко мне и вопросительно смотрел на меня, не обращая никакого внимания на Ию.

Ее это явно покоробило, и она встала между нами.

– Можно, я расскажу?

– Так это та самая девушка, которая красива, как Венера, взлетает, как птица, и бьет, как десять Мухамедов Али? – улыбнулся наконец Фарид и пояснил: – Это один из наших так ее описал, когда пытался воспроизвести картину потасовки. Кстати, все ее участники пришли в себя и разбежались, унося ноги подобру-поздорову.

– Спасибо за добрые слова, – поблагодарила Ия и спросила: – Что касается Венеры и птицы, это мне ясно. А кто такой Мухамед Али?

– Как, вы не знаете? И муж ничего вам о нем не рассказывал? Это великий и непобедимый боксер, чемпион мира шестидесятых годов Кассиус Клей, принявший мусульманство. Вы можете гордиться, что вас сравнивают с ним. Да еще в десятикратном увеличении.

Фарид как-то сразу расслабился и, сев на любимого конька, продолжал перечислять достоинства своего кумира. По-моему, он даже забыл, зачем пришел. Ии оставалось только возвратиться на свое место и ждать, пока он выговорится. Но Фарид просто так ничего не делает, и зашел он выяснить, какое отношение я имею к этой девушке и есть ли опасность, что она увезет меня с собой. Получив ответ на первый свой вопрос, он, естественно, ожидал ответа и на второй. Я успокоил его, заверив, что останусь с ними до установления мира, а жена меня в конце концов поймет. Так и сказал при Ии. Когда Фарид ушел, она взяла меня в оборот:

– Ты что, думаешь, я приехала зря и мои слова – как о стенку горох? Ошибаешься. Кончай валять дурака и собирайся. Мы уезжаем. Надеюсь, твои друзья помогут нам выбраться отсюда.

– Ты ведь слышала, Ия, мой разговор с Фаридом? Как же я могу обещать одно, а делать другое? – попробовал я образумить ее.

– Хочешь сказать, что мне надо одной убираться отсюда?

– Хочу, чтобы ты осталась со мной. Война идет к концу, и скоро мы с чистой совестью распрощаемся с ними, тогда и закончим дела для Рожкова.