Текст книги "Том 4. Перед историческим рубежом. Политическая хроника"

Автор книги: Лев Троцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 57 страниц)

К Первому Мая

Рабочие и работницы России!

Снова удар первомайского колокола призывает вас теснее сомкнуть ряды, оглянуться на прошлое, учесть силы врагов и с развернутым знаменем двинуться вперед!

Черная полоса нужды, разрозненности и безмолвия – таковы последние годы жизни рабочих масс в России. Шаг за шагом вы вынуждены были сдавать завоевания революции вашим врагам. Удлинялся рабочий день. Обворовывалась ваша заработная плата. Безработные похоронной процессией тянулись все эти годы от фабричных ворот к воротам. Но и у работающих голодная нужда постоянной гостьей садилась за обеденный стол. Вас оттиснули и заперли в казармы ваших заводов и фабрик, в одиночные камеры ваших квартир. Кандалы наложены на вашу мысль. Поругано ваше свободное слово. Разбиты ваши организации. Ваши лучшие борцы в тюрьмах, в ссылке, на каторге. И там, в Вологде и Зерентуе, их подвергают физическим пыткам и нравственным унижениям, более тяжким, чем тягчайшие пытки. Оцепенелые от неисчислимых ударов, молчали рабочие массы.

Но вот уже несколько месяцев, как свежим воздухом потянуло в главнейших центрах страны. Еще безмерно велики бедствия безработицы; еще много незалеченных старых ран, – но уже виден просвет впереди. Быстрее вертится на фабрике веретено, ярче пылает доменная печь, больше вагонов подцепляет паровоз, – промышленный кризис уступает свое место оживлению. Увереннее начинают дышать рабочие, проясняется взор, крепнет сознание, чаще становятся стачки и громче – требования. И только слепой не может видеть, что Первое Мая будет в этом году праздником пробуждения после тяжкой неподвижности последних лет.

Пора, рабочие, пора, работницы! разогните спины, поднимите головы, прислушайтесь к призывному языку первомайского набата! И пусть первое ваше слово на первомайских собраниях будет посвящено революционным борцам, томящимся в тюрьмах и на каторге. Требование освобождения политических пленников царизма должно отныне раздаваться на каждом собрании, где присутствует хоть один мыслящий рабочий.

Гигантским осьминогом навалился на вас организованный всероссийский капитал. Нет границ его хищной беспощадности. Никогда он еще не высасывал с такою жадностью живую кровь из женщин-работниц и малолетних рабочих, как теперь. В профессиональные союзы, рабочие и работницы! На борьбу – за право жить и дышать под солнцем! Крикните Первого Мая золотому идолу в лицо наш международный клич:

Восьмичасовой рабочий день – для всех взрослых рабочих, шестичасовой – для подростков, в городах и деревнях, во всех отраслях человеческого труда!

Столыпинско-курловские банды встречают оживление в пролетарских кругах усиленным разгромом рабочих организаций. Своими полицейскими копытами насильники топчут плоды огромных усилий и неисчислимых жертв. К отпору, рабочие! Только могущественная пролетарская партия, неутомимая в обороне и в наступлении, может завоевать для ваших организаций свободу, необходимую вам, как легким – воздух, как жилам – кровь. Зовите же громче в день Первого Мая ваших отсталых собратьев в ряды Российской Социал-Демократической Рабочей Партии!

Третья Дума, семейный совет господствующих классов, прикрывает, обслуживает и оплачивает из народного кармана работу царского правительства. Под неутомимые протесты и обличения социал-демократических депутатов она кует народу оковы, плетет петли, ставит капканы – и эти свои преступления она именует «реформами». Вы должны готовиться, на предстоящих выборах в четвертую Думу, товарищи-рабочие, призвать к ответу ваших врагов, выдвинуть достойную вашего класса думскую фракцию и объединить народные массы под общим кличем: Долой привилегированную дворянско-биржевую Думу! Да здравствует Учредительное Собрание на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права!

Отягченные преступлениями победители стремятся заразить отравой национальной ненависти совесть порабощенных масс. При подстрекательстве и поддержке утробных «патриотов» третьей Думы царское правительство душит евреев, поляков, латышей, грузин и прочих «инородцев», затягивает петлю на шее Финляндии и в то же время готовится на Дальнем Востоке вонзить нож в спину пробуждающемуся к новой жизни Китаю. Этим подлым национальным насилиям, разврату национальной травли, козням и плутням дипломатии мы Первого Мая противопоставим братство рабочих всех племен, наций, рас и государств, как единственный оплот международной солидарности, культуры и мира.

Но, знайте, рабочие: доколе существует постоянная армия, которая держит под ружьем более миллиона оглушенных дрессировкою людей; доколе эта армия остается слепым и немым орудием в руках царя и его черных сподвижников, до тех пор кровавые насилия над угнетенными классами и слабыми нациями и кровавые столкновения между государствами будут так же неизбежны, как взрыв динамита при сотрясении. Упразднение постоянных армий, это – незатихающий лозунг первомайских демонстраций.

Да здравствует народная милиция!

Свободный народ не нуждается в специалистах убийства, – он сам вооруженной рукою защитит свою свободу и свои права.

Первое Мая, это – обет непримиримой пролетарской борьбы против порочного капиталистического мира, купающегося во вражде, эгоизме, жадности, зависти, жестокости, лжи и продажности – во всех семи смертных грехах, порождаемых частной собственностью. Первое Мая, это – праздник лучших надежд и упований, высших и прекраснейших стремлений человеческого духа. Это клятва нашей готовности на великий подвиг и великие жертвы во имя детей и внуков наших, которым мы хотим оставить в наследство условия жизни, истинно достойные человека. Мы хотим, чтобы в том строе, который придет нашему на смену, не было ни господ, ни хозяев; чтобы рабами были только мертвые машины; чтобы человеческий труд был радостным служением на общую пользу; чтобы люди пребывали братьями друг другу в труде и в наслаждении. Таков наш социалистический идеал, – высшего не создавала история.

Десять миллионов рабочих объединены во всем мире силой этого идеала в классовую армию. И вы, сознательные рабочие и работницы России, являетесь неотъемлемой частью этого могучего целого. Да будет это сознание источником вашей революционной гордости и несокрушимой уверенности в том, что никакой деспотизм не сломит вас. Подкрепленные этим сознанием, вы приложите все силы к тому, чтобы чествование Первого Мая приняло как можно более широкие размеры. Где возможно, вы проведете однодневную забастовку. Если нет, – вы призовете рабочих отказаться от первомайского заработка в пользу касс профессиональных союзов и социал-демократической партии. Наконец, везде и всюду вы проведете первомайские собрания и сходки и через все кордоны и заставы вы пошлете вашим европейским собратьям приветственный клич:

Да здравствует Первое Мая!

Да здравствует международный пролетариат!

Да здравствует социалистическая революция!

Первомайский листок рабочей газеты «Правда» за 1910 г.

Навстречу подъему

Уже в прошлом году (см. N 7 «Правды»)[57]57
  См. в этом томе статью «В ожидании промышленного подъема», стр. 397.


[Закрыть] можно было установить неизбежность близкого экономического оживления. Острый кризис в Америке и в Европе стал уступать место некоторому равновесию, а затем и оживлению. В банках сосредоточилось много денег, отдыхавших от дел. Деньги подешевели, т.-е. процент сильно упал. Это внушало русскому рынку надежду на приток свежих европейских миллиардов – в поисках за более высоким процентом. Да и в русских банках – именно вследствие долгого застоя в делах – скопились большие денежные суммы; за один 1909 год прибавилось в банках полмиллиарда рублей. Сюда присоединился небывалый урожай 1909 г. при очень высоких ценах на хлеб.

Но прежде, чем успело сказаться в действительности сколько-нибудь серьезное оживление промышленной деятельности, начался биржевой ажиотаж (азартная игра). Путь прокладывала 4%-ая государственная рента: в 1907 году она упала до 69, а в июле этого года поднялась до 95 1/8, т.-е. до той высоты, на которой она стояла за день до открытия русско-японской войны. Но и все другие бумаги: государственные, банковские, промышленные последовали за ней. В ожидании будущего расцвета и будущих барышей спекулянты, начиная со второй половины прошлого года, принялись наперебой покупать все биржевые бумаги. Цены поднимались, как вода в весеннее половодье. Азарт привлекал все более и более широкую публику, всем паразитам и паразитикам хотелось хоть лизнуть жирненького и тепленького. Эта бешеная горячка длилась до июля этого года. Тут наступил поворот, цены несколько опустились. Мелкая биржевая братия, конечно, обожгла пальцы, а ее сбереженья и барыши попали в хайло крупным биржевым акулам.

Чтобы достигнуть этого результата, биржевые спекулянты (игроки) извлекали из банков свободные капиталы, отвлекая их от производительного применения в промышленности. Спекулируя на будущий подъем и снимая с него заранее сливки, биржа таким образом задерживает действительный подъем, ослабляет и парализует его. Уж такова эта бессмысленная механика капиталистического хозяйства, где регулятором производства является жадность собственников, и где эта жадность пожирает себя самое.

Тем не менее уже в прошлом году – именно во вторую половину его, когда стали выясняться высокие качества урожая – в некоторых отраслях обнаружилось оживление. Число рабочих в подчиненных фабричной инспекции предприятиях возросло за год на 40.996 человек, т.-е. на 23%[58]58
  По позднейшим данным, число рабочих увеличилось на 28 тыс. чел. – Ред.


[Закрыть]. Ярко выраженный с 1905 г. приток населения в крупные центры еще более усилился. Началось домостроительство, которое еще более оживилось в текущем году. Обилие зерна сразу повысило доходы казенных и частных железных дорог. Крестьянство было по обыкновению обобрано государством, помещиком и скупщиком, тем не менее урожай не мог не повысить покупательных сил деревни. Это сказалось прежде всего на продуктах текстильной промышленности. Мукомольное и свеклосахарное дело, производство сельскохозяйственных машин – всему этому был уже дан толчок урожаем 1909 года. В таких тяжеловесных отраслях, как угольная и металлургическая промышленность, кризис оставался, однако, еще во всей своей силе. Да и на всем рынке господствовала неуверенность, воспитанная десятилетием кризиса. А тут еще ужасающая холерная эпидемия – при добросовестной поддержке столыпинской администрации и черносотенных земств и дум – попробовала могильной плитой придушить хозяйственную жизнь целых районов.

Но – живуч человек! Сквозь чащу государственного воровства и административного разбоя, сквозь ужасы холеры и чумы, наконец, сквозь безумие биржевого хищничества, медленно, но упорно прокладывают себе дорогу хозяйственные потребности страны.

В последние месяцы началось несомненное оживление в железной промышленности – главным образом на Юге; производство готовых продуктов выросло по сравнению с более или менее благоприятным 1904 г. на 14%, а отпуск их на 24%. Важными причинами этого оживления, помимо усиления строительной деятельности, являются расширение сети железных дорог, а также развитие машиностроения. Это выдвигает передовой отряд пролетариата – рабочих по металлу, упрочивает их позиции не только для обороны, но и для нападения.

Разумеется, железоделательные синдикаты, как «Продамет», «Кровля» и др., не дремлют. При первых признаках оживления они сразу подняли цены, – этим они суживают спрос и тормозят подъем. Как биржевые игроки, ища золотых желудей, подрывают корни производства, так и синдикатские дельцы, гонимые ненасытной алчностью, душат посредством высоких цен растущий спрос. Только дружный и рассчитанный натиск рабочих может выбить этих монополистов из их позиций и заставить их искать выхода в понижении цен и расширении сбыта.

Урожай 1910 года оценивается выше среднего. Его влияние, как и влияние прошлогоднего урожая, непосредственнее всего сказывается на текстильной промышленности. Здесь уже прошла первая стачечная волна, знаменующая начало боевого пробуждения рабочих-ткачей^*.

Быстро выросшие города увидели себя после революции перед лицом новых огромных задач по водоснабжению, оздоровлению и пр. Заключается ряд городских займов, предстоят большие работы. Это выдвигает строительный пролетариат и увеличивает кадры муниципальных (городских) служащих и рабочих.

Промышленный подъем – не только в России, но и во всем мире – увеличивает спрос на хлеб. Между тем Америка индустриализируется и большую часть своего зерна потребляет сама. Хлеб дорожает из года в год, а Россия становится главной поставщицей его на мировом рынке. Крестьянская масса, прижатая податным прессом, вынуждена по осени продавать хлеб по той цене, какую дают. Но крестьянская буржуазия, крупные помещики и мукомолы, хлебные скупщики, за которыми стоят банки, проектирующие синдикат экспортеров, – всем им высокие цены при хороших урожаях дают колоссальные барыши. Вместе с ценами на хлеб чудовищно поднимаются цены на землю. А весь этот прилив капиталов к земле сулит подъем сельской промышленности, расширение капиталистического помещичьего хозяйства, его техническое совершенствование и – вытеснение крестьянской аренды. Это означает, в свою очередь, пролетаризацию массы мелких крестьян-арендаторов и формирование новых кадров сельского пролетариата в экономиях – пшеничных фабриках.

Не за горами время, когда сельскохозяйственные рабочие, которым в России предстоит огромная роль, выступят на путь планомерной классовой борьбы.

Все это показывает, что промышленный подъем открывает перед нами широкие возможности, хотя он и укрепляет на первое время наших врагов.

Ссылаясь на высокий курс ренты и на начинающееся экономическое оживление, правительство бахвалится достигнутым успокоением и устойчивостью государственных финансов. Курс ренты – шутка ли вымолвить – 95![59]59
  Не надо забывать, что деньги сейчас дешевы, а фирма Романовых платит своим кредиторам минимум 4%, тогда как Германия и Франция платят 3%, Англия – только 2%.


[Закрыть] Да и государственные доходы за первые пять месяцев 1910 г. по сравнению с прошлым годом поднялись: с казенных жел. дор. на 37 милл., с водки на 25 милл., с сахара на 22 миллиона рублей и т. д. Как не радоваться плодам успокоения!..

Несомненно: совместными усилиями безработицы, виселицы, холеры и чумы в стране установился покой кладбища. Но ведь этот покой 1908–1909 гг. был именно последним результатом десятилетнего кризиса, вконец истощившего рабочих. Промышленный подъем не укрепит столыпинский покой, а, наоборот, нарушит его – и уже нарушает. Подъем означает рост требовательности, самоуверенности масс – столкновения, выступления, стачки, борьбу. Подъем означает рост рабочих организаций – расцвет профессиональных союзов и укрепление социал-демократии. Давить? Громить? Конечно, это политика простая, привычная и – для эпохи кризиса и реакции – безошибочная. Но в условиях экономического подъема громить рабочих значит громить подъем. А в непрерывности производства, в «мирном» течении эксплуатации заинтересованы во время подъема и правительство и, прежде всего, имущие классы. Столыпинской администрации подъем задает поэтому неразрешимую задачу. Попустительствовать? Но тогда социал-демократия проникнет везде и всюду. Давить? Но тогда усиливается брожение, тон агитации крепнет, фабричное колесо вертится беспокойно, биржа нервничает, а рента пошатывается на глиняных ногах.

Правительство тем беспомощнее будет метаться между попустительством и разгромом, чем решительнее и обдуманнее мы будем вести нашу кампанию. Первый период промышленного подъема, когда дешевые деньги к услугам предпринимателя, когда рынок кажется необъятным, и капиталист дорожит каждым днем и каждой парой рабочих рук, этот период, когда перед рабочими открыта возможность наиболее широких завоеваний, еще весь впереди. Он должен стать, и он станет периодом планомерной экономической борьбы и неутомимой организации профессиональных союзов и профессиональной прессы. Внимательно следить за состоянием промышленности и за настроением масс; не давать пробуждающейся энергии пролетариата расходоваться в бесформенных стачках; ясно формулировать требования; выбирать благоприятный момент для открытия борьбы; руководить стачечным движением; организовывать взаимную поддержку заводов, профессий, городов; объединять работу союзов и партии – таковы насущные задачи рабочих социал-демократов в ближайший период. Опираясь на окрепшее сознание масс и на выросшие профессиональные союзы, мы сможем развернуть широкую агитацию вокруг требований законодательной охраны труда – и в центре этой агитации, руководимой совместно партией и профессиональными союзами, естественно станет наша думская фракция.

Таков путь, который нам сейчас властно диктуется положением вещей. Как долго протянется подъем, как глубоко захватит он хозяйственную жизнь страны, это зависит от целого ряда условий, внутренних и международных, которых сейчас нельзя ни предвидеть, ни взвесить. Но раньше или позже, годом или месяцем, промышленность снова упрется в нищенскую суму русского крестьянина, в чудовищную глыбу милитаризма, в разнузданное беспутство государства, – на смену подъему придет кризис, вражда между господствующими классами, загнанными в тупой переулок, вспыхнет с новой силой, все основные задачи незавершенной революции выступят наружу во всей своей остроте. А лицом к лицу с этими задачами будет стоять пролетариат, залечивший наиболее тяжкие раны, связанный широкой организацией, ободренный новыми успехами в борьбе, политически выросший на целую голову.

Промышленный подъем только вступление к политическому подъему. Мы уверенно идем навстречу и тому, и другому!

"Правда" N 16, 24 сентября 1910 г.

Положение в стране и наши задачи

Есть законы много могущественнее законов Столыпина и его Думы: это законы истории.

Уже казалось, что полицейская реакция совсем близка была к достижению цели: все потушено, подавлено, растоптано, можно было подумать, что проклятые времена Александра III празднуют свое возвращение в страну. Но под покровом воцарявшейся мертвечины таилась жизнь и – незримая – совершала работу возрождения. Залечивались наиболее тяжкие раны. Проходила паника. Переваривался сознанием опыт революции. Поднималось и мужало новое поколение. И вот, когда победители окончательно решили, что им все позволено в опустошенной и обесчещенной стране: глумиться над именем и памятью Толстого, истязать в тюрьмах своих безоружных и пленных врагов, оплевывать все, что дорого и священно сердцу народа, над головами их прозвучал первый, еще отдаленный и слабый, но уже тревожный весенний гром… Что он предвещает?

I. Студенчество

Наиболее ярким проявлением новых настроений до настоящего времени явилось, бесспорно, студенческое движение. Гражданские панихиды по Толстом, митинги протеста против истязания каторжан, уличные демонстрации, столкновения с полицией – ни дать ни взять предреволюционные годы. Откуда такая решимость у студенчества?

Несомненно, источник ее студенчество нашло не в себе самом: оно ведь слишком малочисленная и слабая общественная группа для самостоятельной политической роли, и, если бы вокруг него по-прежнему царила атмосфера пассивности и приниженности, студенчество не могло бы отважиться выступить на улицу. Но зато студенчество по всей своей природе в высшей степени приспособлено быстро воспринимать и бурно проявлять всякие перемены в настроениях городской демократии. Во главе студенческого движения, в качестве его инициаторов и руководителей, шли, как всегда, социал-демократы, отчасти социалисты-революционеры, две группы, образующие вместе с неопределенными «левыми» очень внушительную часть студенчества[60]60
  Анкета в Петербургском технологическом институте, охватившая более 50% студентов, дает на этот счет такие цифры: социал-демократов – 25% всего числа участников анкеты; кадетов – 20%; социалистов-революционеров – 12%; неопределенных левых – 10%; октябристов – 2%; правых – 1%.


[Закрыть].

Но студенты социал-демократы непосредственнее всего получают свои политические внушения из социал-демократических кругов, а эти последние в общем и целом отражают настроения в передовых слоях рабочего класса. С другой стороны, студенчество, которое в массе своей (за вычетом немногочисленных реакционно-консервативных элементов) снова идет сейчас за своим левым флангом, отражает, благодаря своим связям, образу жизни, отчасти социальному происхождению – настроение той интеллигентской демократии, политическая физиономия которой определяется словами "левее кадетов". Это левое крыло интеллигенции в периоды прострации (упадка) безвольно тащится за кадетами, а в периоды политического подъема переносит свои надежды на революцию. Знаменательно, что даже студенты-кадеты, – как нам пишут из Петербурга, – решили вопреки директивам кадетских центров принять деятельное участие в движении. Воззвание исполнительной комиссии московских студенческих организаций клеймит презрением кадетских успокоителей-миротворцев и призывает студенчество под знамя революции и демократии. Но все это было бы невозможно, если бы в сознании широких кругов интеллигенции, стоящих вне университета, не совершался перелом от разрушенных кадетских иллюзий к возрождающимся упованиям на революционный прибой. Но надежды на революцию – этого-то интеллигенция не могла не уразуметь из опыта 1905 г. – означают, прежде всего, надежду на пролетариат. Таким образом, мы вправе сказать: волна студенческих демонстраций представляет собою отчасти отражение, а еще больше – предвосхищение нового политического подъема рабочих масс. Произойдет этот подъем – и демократическое студенчество будет захвачено им, как капля волною. Не совершится подъем – тогда нынешние студенческие демонстрации останутся ярким эпизодом, лишенным длительного политического значения.

Какие же на этот счет намечаются перспективы?

II. «Экономика» и «Политика»

Почти полтора года тому назад мы пытались выяснить в «Правде»[61]61
  См. N 7, ноябрь 1909 г., статья «В ожидании промышленного подъема» (в этой книге, стр. 397).


[Закрыть], что новый революционный подъем пролетариата возможен лишь в результате нового торгово-промышленного подъема в стране. На вопрос: возможен ли в столыпинской России экономический подъем? мы отвечали: возможен и неизбежен.

Если либеральная пресса твердила о полной экономической беспросветности страны, о неуклонном разложении производительных сил, то тут были две причины: во-первых, она по долгу службы отражала жалобы буржуазного общества на "плохие дела"; во-вторых, верная своему духу, она пыталась «запугать» бюрократию перспективой всеобщего разорения и тем побудить ее к либеральным уступкам. По существу же она сама не верила в то, что говорила.

Народническая мысль, обескураженная разложением общины, в конец запуганная тем, что экономическое развитие страны ставит над ее предрассудками крест, пыталась, в свою очередь, вслед за либерализмом, но уже «всерьез», поставить крест над экономическим развитием страны.

На эту точку зрения социал-демократия стать не могла и не может. Все ее надежды опираются на экономический прогресс, на рост производительных сил. Революция 1905 г. потерпела поражение не из-за тех или иных «ошибок» тактики, а вследствие недостатка революционных сил, т.-е. прежде всего – сил пролетариата. Но силы пролетариата растут вместе с ростом его численности и его значения в производстве, т.-е. вместе с капиталистическим развитием в стране. При этих условиях отрицать возможность промышленного подъема в столыпинской России, значит мысленно увековечивать существующие классовые отношения и тем самым исключать возможность каких бы то ни было серьезных революционных завоеваний в дальнейшем. Ибо российская революция – запомните это твердо, рабочие, – может сделать новый решительный шаг вперед, лишь опираясь на планомерную, расширяющуюся и углубляющуюся классовую борьбу пролетариата, а не на стихийные вспышки изголодавшихся безработных и сельских пауперов (полунищих).

На чем, однако, основана мысль, будто при господстве режима 3 июня с его законом 9 ноября совершенно исключена возможность дальнейшего развития производительных сил? На либеральной поверхностности, на народнической растерянности, на теоретических недоразумениях.

Нет слов: сама революция выросла из того, что старый режим стеснял развитие производительных сил. И если бы революция победила; если бы она очистила деревню от паразитического дворянства и передала землю свободному крестьянину-фермеру; если бы на место царской бюрократии с ее фискальным хищничеством и бюджетным непотребством она установила политическую демократию, – тогда, на основе раскрепощенного революцией внутреннего рынка, экономическое развитие понеслось бы вперед семимильными шагами, и Россия с ее 160-миллионным населением и неисчерпаемыми естественными богатствами в очень короткий срок догнала бы Западную Европу и Северную Америку. В обстановке же нынешней России, на основе нынешнего внутреннего рынка, такой подъем, разумеется, невозможен. Но вытекает ли отсюда, что никакой подъем в этих условиях невозможен? что страна обречена на экономическое гниение и, следовательно, – на политический развал? Кто ответил бы так, тот показал бы, что сила режима 3 июня застилает от его глаз другую, большую силу: современное капиталистическое развитие в его мировом масштабе. А ведь никакая контрреволюция, если бы и хотела, не могла бы изменить тот факт, что Россия есть неотделимая часть мирового капиталистического целого, подчиняется его законам и вместе с ним осуждена проходить через чередование периодов промышленного кризиса и промышленного подъема.

В сентябре прошлого года, характеризуя повышательную тенденцию мирового рынка (см. N 16 «Правды» – "Навстречу подъему"), мы писали: "Промышленный подъем – только вступление к политическому подъему. Мы уверенно идем навстречу и тому, и другому!" Мы не ошиблись. Что 1910 год был в общем и целом годом поворота в сторону оживления, это теперь признают все. Вместе с тем можно с полной уверенностью утверждать, что то повышение политического самочувствия, которое наблюдается в среде городской демократии, есть косвенное отражение экономического оживления, сказавшегося прежде всего в повышении стачечной волны.

Но те же цифры производства, ввоза и вывоза за прошлый год, которые устанавливают улучшение экономической конъюнктуры, – так могут возразить нам, – свидетельствуют вместе с тем, что это улучшение еще сравнительно незначительно и затронуло далеко не все отрасли производства. Это бесспорно. Но какие отсюда следуют выводы? Если мы оглянемся на Западную Европу, то найдем там то же самое явление. В Германии, Англии, Бельгии, Австрии 1910 год был годом несомненного перелома к лучшему после кризиса 1907–1909 годов. Но и здесь далеко не все еще отрасли промышленности оправились от паралича. Соединенные Штаты, где кризис свирепствует еще почти во всей своей силе, повышают учетный процент в Европе, держат английский рынок под страхом запружения американскими товарами и таким образом парализуют торгово-промышленную инициативу Европы. Но никто уже не сомневается, что Европа успешно преодолевает и преодолеет последствия кризиса, а за ней и Америка. Для России же это означает, с одной стороны, повышенный спрос со стороны Европы на продукты земледелия и рост цен на зерно, масло, птицу, яйца; приток свежих денег к земледелию и его интенсификацию (усовершенствование), с другой стороны – приток свежих европейских капиталов к русской промышленности. Оба эти процесса, происходящие уже и сейчас и являющиеся двумя важными факторами промышленного оживления, должны в ближайшее время развертываться все более и более быстрым темпом.

И чем шире и глубже они охватят хозяйственную жизнь России, тем значительнее будут их последствия для пролетариата.

III. Стачечная борьба и политические интересы

Но не отвлечет ли – спрашивают многие – экономическая борьба внимания и сил рабочих масс от политических интересов и задач? Такого рода предположение ошибочно в корне. Не всегда и не везде влияние промышленного подъема одинаково. Если бы последние два-три года были временем напряженных политических выступлений и столкновений, тогда можно было бы допустить, что экономический расцвет временно понизит политическую активность, отведя классовую энергию в русло профессионального движения. Но ведь дело обстоит как раз наоборот. Последние три года, благодаря соединенным ударам ужасающей безработицы и разнузданной реакции, были временем жестокого классового распада, организационного и идейного расцепления и крайнего принижения политических интересов даже в верхнем наиболее зрелом слое пролетариата. При таких условиях можно с уверенностью сказать, что оздоровляющее влияние экономического подъема должно и в политической сфере сказаться уже на первых шагах. Политика слишком властно и неотразимо навязывается рабочим условиями современной России. Пролетарская масса может не замечать, что она заперта в каменном мешке столыпинской государственности, только до тех пор, пока она находится в состоянии неподвижности. Но стоит ей начать шевелиться хотя бы в чисто экономической области, как она сразу же грудь с грудью столкнется и с законом 4 марта^*, и с полицейской практикой, и с думским законодательствованием, словом, со всей политикой победоносной контрреволюции. А это значит, другими словами, что экономическое оживление будет параллельно сопровождаться нарастанием политической активности в пролетариате. Опыт последних месяцев как нельзя лучше подтверждает правильность этой точки зрения.

IV. «Накануне революции»

Но если так: если мы действительно вступаем в эпоху экономического подъема; если этот подъем возрождает политическую энергию масс, – не означают ли в таком случае студенческие волнения, что мы стоим накануне новой революционной бури? Не следует ли ожидать, что в ближайшие год-два массы снова будут брошены на путь всеобщих стачек и восстаний?

Нет, мы этого не думаем. Для революции промышленный подъем не благоприятное время. Разумеется, если бы вскоре разразилась европейская война, в которую был бы вовлечен царизм; или если бы в Германии разыгралась открытая пролетарская революция, – тогда европейский вихрь вовлек бы в свой водоворот и нас. Но если даже привлечь к делу эти международные перспективы, – а европейская война или германская революция не менее реальные возможности, чем вторая революция в России, – и тогда придется сказать: эпоха промышленного подъема, в которую вступает Европа, до известной степени отдаляет возможность как войны, так и революции. Но как бы дело ни обстояло в этом отношении, нам, для определения наших очередных задач, гораздо важнее уяснить себе возможное влияние экономического подъема на наши внутренние политические отношения. И здесь нам приходится почти с полной достоверностью предвидеть, с одной стороны, временное упрочение позиций наших врагов, с другой – более или менее длительный период постепенного нарастания политической активности в пролетариате. И то и другое – явления, в одинаковой мере делающие мало вероятными революционные битвы в ближайший промежуток времени.