Текст книги "Том 4. Перед историческим рубежом. Политическая хроника"
Автор книги: Лев Троцкий
Жанр:
Политика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 57 страниц)
Давая политическую оценку ростовских событий, наша газета, между прочим, писала: «Впрочем, соц. – рев. дело представляется, вероятно, в ином свете, и, с их точки зрения, было бы, должно быть, „целесообразнее“, если бы шестеро убитых в Ростове товарищей отдали свою жизнь на покушения против тех или иных полицейских извергов?» По поводу этих слов «Рев. Рос.» делает попытку обварить читателя лавой клокочущего благородства: «Трудно себе представить, чтобы после только что разгромленного, подавленного движения, над свежеусыпанными могилами погибших борцов, над их пролитой и едва успевшей высохнуть кровью революционеры двух фракций могли поднимать между собою спор о том, в каком виде они предпочли бы смерть своих товарищей. Такие кощунственные (как я благороден!) пререкания – если бы они были возможны – свидетельствовали бы о том, что в сектантском ослеплении люди способны забыть, до какой степени является для них драгоценной эта кровь, святыми – эти жертвы, серьезными и подавляюще трагичными – эти события… Что за извращенное, что за изумительное представление о революционерах!» (N 15).
Свежеусыпанные могилы… кровь… кощунство… трупы… жертвы… сектантское ослепление… а над всем этим – сверкающие молнии «внефракционного» благородства. Благочестивый читатель ослеплен и оглушен, и в результате – вопрос благополучно эскамотирован.
А вопрос, между тем, требует категорического ответа. В N 12 "Рев. Рос." мы читали, что невооруженные демонстрации в будущем вряд ли могут оказывать то же воодушевляющее, бодрящее действие… Нарастает опасность, что они иногда окажут "деморализующее действие". Но к массовому вооруженному отпору мы еще не готовы, – рассуждала далее "Рев. Рос.", – остается террор, сколько бы против него ни восставали "противники решительных способов действия". Конечно, террор стоит жертв. "Но вот, во время одной только Батумской рабочей демонстрации перебито около тридцати человек из безоружной толпы. Мирная демонстрация во время Обуховской забастовки также оканчивается побоищем, льется кровь". Пора перестать быть "только наковальней, миссия которой – принимать удары молота", пора отвечать на удары по массе… револьверными выстрелами (не всегда, как известно, попадающими в цель).
Логика истинно-революционных событий, разыгравшихся в Ростове, сдунула, как карточный домик, хрупкую террористическую логику "Р. Р.". Значение ростовских дней неоценимо, между прочим, потому, что при их свете террористические акты должны были получить настоящую неромантическую оценку… Мы предложили нашим противникам, сторонникам "решительных способов действий", приложить соображения, развитые в N 12, к конкретному факту, – и решить: не лучше ли было бы для дела теперь, когда вооруженная демонстрация в Ростове была еще невозможной, чтобы шесть погибших товарищей сложили свою жизнь в шести террористических актах. "Коли смерть, так уже лучше смерть с оружием в руках, смерть, которая обходится недешево и врагу" ("Р. Р.").
И в ответ – шумный поток неотразимо-благородных слов. Конечно, господа, вы благородны. Конечно, вы выше "минутных расчетов междуфракционной борьбы", но неужели же это лишало нас права надеяться, что великий наглядный урок ростовских событий внушит вам истинно-революционный ответ на вопрос: "Как отвечать на правительственные зверства?" (заглавие цитированной статьи в N 12 "Р. Р."), – подготовлением ли массового отпора, или же символизацией революции при помощи отдельных ударов? Вы находите, что "ростовские события слишком сложны, чтобы избрать их поводом для сведения счетов с другими фракциями". Что значит эта банальная увертка? Ростовские события сложны, ростовские события важны, – их нужно понять, их нужно оценить. Но оценка зависит от классовой точки зрения, понимание зависит от доктрины. Где же еще место "для сведения счетов" с революционным авантюризмом, с принципиальной беспринципностью, как не здесь, в оценке этих сложных и важных событий?
Вам не нравится наша соц. – дем. оценка? Это понятно, если принять во внимание вашу собственную «демократическую» природу. Давайте нам вашу оценку. Разбивайте нашу. Это будет полезной борьбой взглядов. Но это прятание головы в песок «объединительства»; но эта эквилибристика со словом «фракция»; но это стремление прикрыть плющом фразеологии коренные разногласия по вопросам программы и техники, – что, кроме вящей путаницы, может произвести подобная «тактика»?
Да и сами вы, при всей вашей «внефракционной» добродетели, не удерживаетесь ведь от "кощунственных пререканий" по поводу ростовских событий. И хорошо делаете, что не удерживаетесь. Желая противопоставить свою тактику тактике соц. – демократической, вы договариваетесь в той же статье до крайне поучительных вещей. "В Ростове, – рассказываете вы, – образовался было небольшой кружок, пытавшийся самостоятельно вмешаться в стачку и выпустивший прокламацию за подписью "группы соц. – рев.". Как ни мимолетна была эта попытка, – говорите вы, – но и в ней все-таки обнаружилась одна характерная особенность всех людей и кружков, тяготеющих… к социально-революционному течению. Это – стремление не идти в хвосте событий, а толкать их вперед, требование смелой революционной инициативы" и пр. и пр.
Образовался было кружок… попробовал вмешаться… но попытка оказалась мимолетной. Это, действительно, довольно "характерная особенность"! Когда идет систематическая работа революционизирования масс – соц. – демократия одинока. Но как только поднятая ею общественная температура дает место революционной «мимолетности», – появляется группа соц. – революционеров и пытается "самостоятельно вмешаться". Эта характеристика, данная соц. – рев. публицистом, поистине превосходна. Она полна глубокого значения. В нескольких строках с самоубийственной ясностью вскрыт исторический «смысл» возникновения всей партии соц. – рев.
В течение целого ряда лет соц. – дем. в полном одиночестве разрыхляла общественную почву, внося революционные идеи в рабочие кварталы, под громом насмешек и издевательств всего так наз. прогрессивного общества. Доктринеры, догматики, фанатики, фаталисты, социал-буржуа… целая свита таких эпитетов сопровождала русских «учеников». Эти эпитеты фабриковались отставными вождями и пророками, с которыми г.г. соц. – рев. состоят в несомненном духовном родстве. И что же? Все формы оппозиционной и революционной борьбы, свидетелями которых мы были в последние годы, являются производными или отраженными эпизодами основного революционного процесса: политического пробуждения рабочего класса. Через его посредство соц. – демократия вызвала студентов на улицу. Крестьянство, поскольку в его бунтах имеются зародыши политической идеи, восприняло их от революционизированного соц. – дем. пролетариата. Она же оживила эту бедную земскую оппозицию, подарив ей под конец в качестве вождя экс-социалиста, воспитанного на марксизме. И, наконец, – это не парадокс – сама партия соц. – рев. обязана соц. – демократии своим существованием.
Эмансипированные от революционной доктрины, лишенные классовой силы, соц. – рев. не способны на самостоятельную революционную роль. Все, на что они уполномочены своей природой, – это "мимолетная попытка" "самостоятельно вмешаться" в ход событий, не ими вызванный, с их работой не связанный. Они хотят сразу "сорвать банк". Это вполне естественное желание для беспринципной политически-нервной группы интеллигентов. Сегодня, после ростовских событий, она говорит о необходимости знать, где лежит оружие, где расположены войска, дабы, "воспользовавшись стачкой, овладеть городом", а завтра, когда попытка овладеть городом окажется неудачной, она будет призывать нас ("пока") к террористическим экзерсисам. Ва-банк! Это называется "требованием смелой революционной инициативы", "стремлением не идти в хвосте событий, а толкать их вперед!" От кого вы требуете "революционной инициативы"? Проявите ее! Какие события вы толкали вперед? Мы не знаем таких событий! Весь ваш революционизм есть оборотная сторона оппортунизма. Вся ваша тактика – полное отсутствие революционной инициативы и беспомощное, рабье заигрыванье с революционным моментом…
"Искра" N 33, 1 февраля 1903 г.
«Социализация», «кооперация» и популярная литература «социалистов-революционеров»В ряду отличительных черт так наз. «партии соц. – рев.» стоят: «социализация», «кооперация» и обилие популярной литературы. Как ни разноценны эти качества, но мы их объединили в заголовке нашей заметки, так как, во-первых, хотим произвести краткую качественную оценку популярной литературе соц. – рев., которая до сих пор «оценивалась» только в тысячах экземпляров и в пудах, и, во-вторых, заодно уж посмотреть: в каком виде доходят до мужика те «программные» пункты, которые в «Рев. Рос.» окружены частоколом хищнически надерганных цитат и которые должны обеспечить «партии соц. – рев.» право на самобытное существование.
Эту непривлекательную работу мы нашли нужным произвести в предупреждение действующих в России товарищей. Недостаток соц. – демократической литературы, пригодной для обращения среди крестьян, может натолкнуть иных из товарищей-практиков на популярную литературу соц. – рев. А качества этой последней, говоря мягко, вызывают на размышления. Распространять ее – значит подчас говорить мужику заведомую неправду. Мы ниже покажем это. А сейчас сделаем указание на одну характерную черту соц. – революционной литературы для «народа», ее нередкое неприличие, свидетельствующее о неуважении к личности читателя. "Рев. Рос." много говорила о своем органическом отвращении к "приемам вульгарной и пошлой буржуазной прессы" и клялась у алтаря социализма проявить "созидательную силу, творящую новые формы во всех областях мысли и жизни" (N 11). Но это, очевидно, для господ. А в литературе для народа "созидательная сила", направленная на "новые формы", сказалась только в нецензурных выражениях, каковая нецензурность не имеет никакого отношения к политике.
Смеем думать, что "Центральный Комитет" партии соц. – рев., уже однажды (и притом единственный раз) проявивший свою власть… в цензурной области, должен был бы снова выйти из состояния летаргии и подвергнуть цензурному запрету некоторые литературные произведения своей партии[25]25
См., напр., рассказ Сущинского в N 2 «Народное Дело» или брошюру Ивана Вольного «За веру, царя и отечество».
[Закрыть]. По «независящим обстоятельствам» воздерживаемся от цитат*.
Теперь от формы к содержанию.
В брошюре "Воля царская и Воля Народная", 1902 г. (изд. "Аграрно-Социалистической Лиги", "примыкающей по своей программе к Крестьянскому союзу Партии С.-Р." и состоящей с этой партией в федеративных отношениях), вот как резюмируется анализ современных социальных отношений: "Итак, против рабочего народа царь имеет в своих руках две огромные силы: во-первых – армию чиновников, солдат, полицейских и жандармов и, во-вторых – крупных землевладельцев и капиталистов-промышленников, денежных людей. Теперь всем стало ясно, что эти две силы – тоже два родные брата, или две руки самодержавного царя, а рука руку моет, и ворон ворону глаз не выклюет. И не кончится эта мука рабочего народа до тех пор, пока все начальство назначается царем, а не выбирается народом, т.-е. пока будет на Руси царское самодержавие".
"Нужно заставить царя, чтобы он созвал выборных всего народа в Земский Собор, и какие они порядки установят, так тому и быть, и чтоб царю их слушаться и без их согласия не распоряжаться… Тогда только настанет мир на Руси, и тогда только можно будет народу лучше устроиться, ввести больше равнения и справедливости" (стр. 33).
Как все просто! Царь. У царя две руки. Одна рука – землевладельцы, промышленники и денежные люди (капитализм?). Другая рука – жандармерия. Стоит "посадить царя и его министров на отчет" (стр. 41) – и "мука рабочего народа" исчезнет, на Руси настанет желанный мир. "В этом весь и секрет!" – говорит мужику Аграрно-Социал. Лига (стр. 41).
Как все просто! Но вместе с тем: как все… смело! Впрочем, Крестьянский Союз* давно уже сказал: «В такие времена, как наши, целесообразна одна смелость!» («Р. Р.», N 8).
В брошюре "Ко всему русскому крестьянству – от Крестьянского Союза П. С.-Р." (1902 г.) развивается такая социальная философия: "Отдельные помещики и богатые – это только малые медвежата. Их можно бы всех побрать голыми руками, да сначала нужно одолеть большого медведя – царя и его правительство. Нужно приготовиться, собраться с силами, сбить большую облаву, с ружьями и рогатинами, чтобы покончить с медведем, а там уже хозяйничай в его берлоге, как умеешь и как знаешь" (стр. 11 и 12). "Социалисты-революционеры, – говорит та же брошюра, – хотят во что бы то ни стало добиться правды на земле" (стр. 15). Очень, очень похвальная цель. Но люди, которые сами говорят неправду, не годятся для осуществления такой задачи.
Средства борьбы, рекомендуемые Крестьянским Союзом, очень разнообразны: "Тут могут послужить и потравы, и порубки, и пожары от неизвестных причин, и всякие другие способы…" (стр. 32). Кроме того, "мир всегда может… в подрыв кулаку-ростовщику завести свою общественную кассу, общественную сеялку и тому подобное…" (стр. 22). С одной стороны, пожары "от неизвестной причины", с другой стороны – общественная сеялка. Если не ошибаемся, это называется «широтой».
Кстати. Мы ничего не знаем о генеалогии Крестьянского Союза. Но надо думать, что в его состав вошли организации, построенные по "Уставу Братства для защиты народных прав", изданному в 1899 г. "Союзом русских Социалистов-Революционеров". В этом крайне поучительном документе имеется, между прочим, такой пункт: "Все члены дают присягу (sic) или торжественное обещание свято хранить верность братству" (стр. 16).
Присяга, лесная порубка, царь на учете, общественные сеялки и «уравнительные» пожары от неизвестной причины… "Социалисты-революционеры хотят во что бы то ни стало добиться правды на земле!"
Они так спешат к своей высокой цели, что нередко наступают себе правой ногой на левую. Они отказались, например, выставить определенную минимальную программу, дабы не впадать в "беспочвенное прожектерство" (в духе "Искры"). Доколе не уничтожено самодержавие, "нам еще рано более детально выяснять будущий характер наших положительных государственных работ" ("Рев. Рос." N 15). Это для чистой публики. А для "рабочего класса" соц. – революц. выставляют в популярных брошюрах детально разработанные программы, не дожидаясь призыва (в буржуазно-конституционном государстве!) к "положительным государственным работам".
В двух брошюрах Крестьянского Союза "Несправедливое устройство русского государства" (стр. 30) и "Ко всему русскому крестьянству" (стр. 28) выставлены две программы (по пунктам), которые только тем похожи друг на друга, что обе смешивают минимальные требования с конечною целью. Подробно разбирать эти плоды "беспочвенного прожектерства", долженствующего лечь в основу "социально-революционных" "государственных работ", было бы слишком непроизводительно. Но в обеих программах заслуживает внимание одно обстоятельство, в высокой степени поразительное.
Мы теперь уж доподлинно знаем, что "в аграрной программе-минимум Партии Соц. – Рев. особенно видное место занимают два пункта: требование социализации земли и стремление ("пункт") к развитию сельскохозяйственных трудовых товариществ или коопераций" ("Р. Р." N 14).
Но если мы обратимся к брошюрам и «программам», рассчитанным на мужика, то кооперации тут не сыщем и со свечой, а социализация предстанет перед нами в самом неожиданном виде.
В программе брошюры "Несправедливое устройство"… говорится, правда (п. 1), что землю должно "сделать общественным достоянием", но тут же указано, что "раньше, чем это дело будет закончено, необходимо даром прирезать крестьянам земли, сколько им надо, из лежащих пустых или сдаваемых частным арендаторам земель".
Чтобы понять, какой «программный» смысл имеет даровая прирезка, нужно взять п. 3, который гласит, что фабрики и заводы должны принадлежать "всему рабочему народу", причем прибавляется, что, "пока удастся это исполнить", необходимо улучшить положение рабочих путем фабричного законодательства.
Таким образом, социализация земли уравнивается с социализацией фабрик и отходит в область конечных целей. В минимальной программе, наряду с фабричным законодательством, оказывается… даровая прирезка. Значит, г. Рудин[26]26
См. в N 3 «Вестника Русск. Рев.» его статью «К крестьянскому вопросу».
[Закрыть], против наших «отрезков» стоят у вас «прирезки», а не социализация? Иначе, почему не противопоставлять нашему требованию 8-часового рабочего дня вашей социализации фабрик?
Еще поучительнее программа, выставленная в брошюре "Ко всему русскому крестьянству".
Пункт 10 требует, чтобы наемных рабочих "защищали особые законы от произвола и притеснений хозяев"… п. 11 – "чтобы такую же законную защиту имели труженики-арендаторы помещичьих земель (значит – остаются?) и чтобы арендная плата могла браться только из чистого дохода"… и п. 12 – "чтобы, наконец, был принят целый ряд мер для перехода всей земли, всех фабрик, заводов, железных дорог, рудников из рук отдельных хозяев в руки всего народа". Последнее требование похоже на социализм. Но тогда в аграрной программе-минимум остается только контроль над арендными сделками. Это требование имеется и в нашем проекте программы, рядом с преследующим ту же цель возвращением отрезков. Таким образом, нашим отрезкам соответствует у вас же и не социализация и не прирезка, а просто… пустое место.
Замечательное дело! Наш проект программы – "кабинетная выдумка". Социализация же с кооперацией вырваны с корнем из крестьянской жизни. Но в популяризации социал-революционной «программы» для мужика кооперация либо совершенно проваливается, либо вместе с социализацией входит составною частью в социалистический строй. Что же это значит? Г. Рудин, мечущий молнии, видом малые и не смертельные, рекомендует нам отказаться от "односторонней формулы социализации сверху, через пролетаризацию", – тогда как есть путь более прямой: снизу, через кооперацию. Казалось бы, этот путь необходимо, нимало не медля, указать "всему русскому крестьянству". А, между тем, Крестьянский Союз тщательно конспирирует от мужика два "наиболее характерных" пункта своей аграрной программы-минимум. Не придет ли таким путем "Партия Соц. – Рев." к той же "односторонней формуле социализации сверху", – но, разумеется, не через «пролетаризацию», а, например, через захват власти небезызвестной Боевой Организацией?.. Или, может быть, партия отложит "наиболее характерные" пункты своей программы-минимум до того момента, когда ее призовут к "положительным государственным работам"? Разъясните это недоумение, г. Рудин!
"Искра" N 36, 15 марта 1903 г.
Еще о ТартюфахМожет быть, это слишком громко – Тартюфы*, – но, если прибавить: Тартюфы маленького роста и большой бездарности, – то будет приблизительно верно. Ибо Тартюф, старый католический Тартюф, был талантлив в лицемерии, и его нравственный цинизм не был цинизмом бессилия. Другое дело – они, почтенные публицисты «Революционной России».
Они против полемики, – это значит, что они оставляют за собой право не отвечать, когда их уличают в мистификации, в извращениях, в популяризации буржуазной лжи…
Они против полемики, которая расстраивает братские ряды, поселяя "колобродство, нелепые умствования и раскол", которая на руку г. Плеве, которая вредит единой, священной, великой (много, очень много прилагательных) цели… которая – говоря кратко – полагает отчетливую грань между рекогносцировочным отрядом буржуазной демократии и партией пролетариата… И они с жадностью, которая внушается им их классовым инстинктом, хватаются за каждую рахитическую идейку, способную – на их взгляд – подорвать политический вес социал-демократии. Ее «догме» они противопоставляют свой самодовольный, свой молодцеватый скептицизм, ее «небоевой» тактике – свою революционную «мимолетность»…
"Мимолетность"… Вы помните краткую, но веселую повесть о скромных похождениях ростовской группы лиц, "тяготевших ко взглядам и методу действий, которым теперь обычно присвоивается имя «социал-революционных»? ("Рев. Рос." N 15, "По поводу ростовских событий").
Как игриво переплетаются шаловливые звуки этой повести, поведанной "Р. Р.", с торжественными аккордами ростовских событий! "Образовалась было группа… Попробовала самостоятельно вмешаться… Попытка оказалась мимолетной"…
Увы, не в последний раз!.. Киевский корреспондент "Р. Р." в N 23 этого органа излагает нам печальную повесть новой мимолетности – разумеется, "резко-революционного характера".
Киевское сообщение, цель которого скомпрометировать Киевский Комитет нашей партии, построено с глубоким знанием интимных пружин человеческого сердца. Читатель не сразу огорашивается суровыми нападками на социал-демократическую организацию, – нет, он проводится предварительно через длинные пропилеи, пред ним раскрываются светозарные возможности, и только потом, в конце, когда "психологический момент" подготовлен, читателю наносится решительный удар.
Первое письмо из Киева широкими, смелыми мазками рисует "социально-революционную деятельность среди наших рабочих". "С начала весны наш комитет по 2–3 раза в неделю устраивает массовые собрания, небольшие – человек в 20–30, и более крупные – в 100–150 человек". "Темой была – необходимость устроить демонстрацию". Второе письмо рисует впечатление от кишиневских событий. Далее, изложение событий, с чисто шекспировским расчетом, прерывается письмом "политических заключенных Киевской тюрьмы" – к "товарищам на волю". Письмо представляет собой призыв к смелой энергичной борьбе. Затем повествование снова вступает в права. "Еще перед 19 февраля Киевский Комитет Партии С.-Р. организовал целый ряд массовых сходок, на которых обсуждался вопрос о вооруженной демонстрации 19 февраля". И вот, несмотря на то, что "наш комитет" вел агитацию на целом ряде сходок, и не просто сходок, а массовых – в пользу демонстрации, и не просто демонстрации, а вооруженной – 19 февраля ничего не состоялось. Почему? Не было, видите ли, достигнуто "необходимое для успеха согласие других организаций". Заметим это.
Так как "другие организации" бездействовали, то "рабочие прямо истомились в ожидании непосредственной борьбы". Даже пассивность с.-д. комитета не устояла: "считаясь с таким настроением, Киевск. Ком. РСДРП уже выпустил призыв на демонстрацию 20 апреля". А как же социалисты-революционеры? Разумеется, они были на пушечный выстрел впереди событий. "Что касается нашего Комитета, то он решил не только устроить (sic) демонстрацию, но и придать ей резко революционный характер, организовав серьезный отпор полицейским и казацким бесчинствам". Читатель, все еще находящийся в пропилеях, испытывает приступ радостного сердцебиения: С.-Д. Комитет, наконец, выведенный из состояния летаргии, решил устроить 20 апреля демонстрацию, а главное, с.-р. тоже "решили устроить" 20 апреля демонстрацию и притом "резко-революционного характера". Будет буря!
"Перед напором революционной энергии рабочих умолкает умеренный и осторожный голос колеблющихся, и мы решили в пятницу (18 апреля) распространить нашу первомайскую прокламацию, а в субботу – плакаты с призывом на демонстрацию 20 апреля".
"Пока что – все население Киева страшно взбудоражено. На лицах всех обывателей написана тревога, и в воздухе пахнет событиями". Все это, по-видимому, в ожидании социал-революционных «плакатов». Будет буря!
Увы! Последнее письмо сообщает нам, что "события, которыми пахнет в воздухе", отменены. Кем? Властной рукой Киевского Комитета РСДРП. Опасаясь погрома, он отложил демонстрацию особым извещением*.
Что же социалисты-революционеры? Они не разделяли этих опасений. Они находили, что отменить демонстрацию – значит "склониться пред угрозами г. Плеве". Они имели налицо "настроение рабочих – лучший залог того, что демонстрация будет носить резко выраженный антиправительственный характер", они имели за собой целый ряд массовых собраний (2–3 раза в неделю с начала весны), они назначили демонстрацию "с серьезным отпором", они уже заготовили «плакаты», они уже наполнили киевский воздух запахом событий… Уже все – все было готово. Но С.-Д. Комитет отменяет демонстрацию, – и социал-революционные «плакаты» (разумеется, "резко-революционного характера") остаются неиспользованными. "Как это ни было тяжело, – повествует корреспондент, – пришлось отказаться от устройства демонстрации". Господа! Можно ли энергичнее расписаться в своем бессильном желании "самостоятельно вмешаться"? Можно ли ярче выставить свою «мимолетность»?
Вы утверждаете, что "масса средних рабочих, составляющая силу демонстрации, мало обращает внимания и не особенно ясно понимает фракционные различия". Вы утверждаете, что "рабочие прямо истомились в ожидании непосредственной борьбы".
Вы живописуете нерешительность и умеренность нашего Комитета, становящегося поперек дороги крупным событиям, – и вы неизбежно заставляете спросить: да почему же эти революционно-настроенные массы, мало обращающие внимания на «фракционные» различия, почему они не пошли за вами, за вами, которые были, остаетесь и будете представителями смелой революционной инициативы? Почему? Не потому ли, что у вас нет ничего, кроме вашего "резко-революционного характера": ни связей с пролетариатом, ни влияния, ни понимания задач массового движения… Спазматический революционизм – самое большее, на что вы способны.
Под острым впечатлением кишиневских событий, под градом чудовищных слухов, распространяемых полицией, Киев ждет погрома и приурочивает его к демонстрации. Власти готовятся зверски расправиться с демонстрантами под предлогом усмирения еврейского погрома[27]27
См. листок Киевского Комитета: "Почему была отменена демонстрация 20 апреля? (См. примечание N 93.)
[Закрыть]. Все сделано для подготовки этого погрома. Выйти в этих условиях на улицу – значило дать врагу сражение при специальных условиях, созданных врагом. Уклониться от этого сражения не значило признать себя побежденным. Это значило оставить за собой право выбрать более благоприятный момент. Конечно, великая победа – превратить подготовляемый погром в политическую демонстрацию. Но горькое поражение – дать врагу возможность превратить подготовляемую демонстрацию в еврейский погром. Переждать острый момент при таких исключительно-неблагоприятных обстоятельствах – тактическая обязанность революционной организации, если, разумеется, она смотрит на демонстрацию, как на средство политического воспитания масс, а не как на исход чувствам спазматического революционизма.
Вы старались сохранять на своей «демократической» физиономии мину снисходительного благодушия по адресу социал-демократии, выключив лишь из нее «Искру», как существо, которому все человеческое чуждо. Но ваша благодушная мина все чаще превращается в нетерпеливую гримасу досады: социал-демократия энергично отстаивает свой классовый характер от ваших «внефракционных» притязаний.
Киевский корреспондент "Р. Р." выражает "полное недоверие" с своей стороны к социал-демократическим деятелям, переносящим в Россию приемы руководителей организации «Искры» (N 23).
Одесский корреспондент в том же N сопоставляет нравственную физиономию «Искры» с нравственной физиономией «независимцев» (очевидно, в целях уничтожения "междуфракционных различий"), и, наконец, сама редакция, "пользуясь случаем", сообщает из подполья читателю, что у нее есть в боковом кармане еще один протест от революционеров разных фракций против тактики «Искры»…
Ужас, ужас! Эфес горит, Дамаск пылает, тремя Цербер гортаньми лает: гортанью киевского корреспондента, гортанью одесского корреспондента и коллективной гортанью братолюбивой редакции.
И отведя душу триединым лаем, наш Цербер, "внутри раздираемый на части, извне замолчит", – а недели через две (к выходу нового N) снова заговорит, пожалуй, речью революционного Тартюфа о вреде идейных колобродств и о пользе мирного братолюбивого жития. И найдутся добрые души, которые прольют слезу…
"Искра" N 41, 1 июня 1903 г.
