Текст книги "Том 4. Перед историческим рубежом. Политическая хроника"

Автор книги: Лев Троцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 57 страниц)

"Правда" N 4, 14 (1) июня 1909 г.

Мы не знаем еще их имен…

Мы не знаем еще их имен, не знаем их лиц, не знаем, как они жили. Но мы знаем, как они умерли. Честно – славной смертью – все восемь… В предутреннем сумраке 8 сентября их повесили – одного за другим – в ограде екатеринославской тюрьмы^*.

В год революции они стояли в первых рядах. Они руководили екатеринославским отрядом великой стачки, которая загнала правящую шайку в тупик и выгнала холодный пот предсмертного ужаса на самодержавнейшем лбу.

Но – горе побежденным!

…Там, рядом с ними, были другие – те, что в период восстания боролись, как герои, а, попав в тюрьму и под суд, утратили мужество, пали ниц, служили молебны и посылали царю телеграммы, пресмыкались во прахе под пятою победителя. И им оставили их жизнь, наложив на нее клеймо отступничества.

Но эти восемь обреченных смерти не дрогнули. В тюрьме они остались теми же, что были на воле; в 1909 г. – такими же, как в 1905 г.: революционерами, борцами – до конца! И палач задушил их в присутствии прокурора, врача и попа – в предутреннем сумраке 8 сентября – за то, что не согласились оплевать свое прошлое, за то, что сказали: лучше потерять голову, чем покрыть ее позором.

Их повесили. И в тот день, когда эта весть облетела Россию, рабочие с тысячекратной болью почувствовали нынешнюю разрозненность и слабость свою. Социал-демократия не в силах была ни предотвратить страшную вивисекцию на своем теле, ни поднять на ноги сотни тысяч протестантов. Молчала партия, точно охваченная страшным параличом… И через тюремные стены не долетел к ним голос масс в тот час, как они испускали свой дух.

С ужасающим запозданием откликнется наша нелегальная пресса на подлое, трусливо-рассчитанное убийство восьми. А владеющая полем либеральная печать притаилась и молчит – из трусости или по расчету. Она, которая цепляется за лоскуты манифеста 17 октября, не нашла мужественного слова над могилой тех, которым этот манифест обязан своим бытием. В атмосфере подлости, молчания и оцепенения – лицом к лицу с пьяным от победы врагом – герои без имени встретили смерть.

Их нет, и нам не вернуть их к жизни. Их нет, их нет – погибли! – и матери и жены не разыщут даже их могил…

Но не забудем. Еще неведомые, но уже дорогие нам имена мы соберем и впишем в книгу вечного живота. Не забудем. И не успокоимся, доколе не воздадим. За работой и в часы отдыха будем говорить друг другу: "Помни, брат: еще восемь павших!" О, как безмерно длинен список неотомщенных…

Но настанет день, и придет час. И красная заря поднимется над нашей землею. В громах и молниях родится день расплаты!..

"Правда" N 5, 3 октября (20 сентября) 1909 г.

Из русской жизни

I. На навозе без паспорта

В ночь на 25 июля петербургская полиция во время облавы задержала под столицей за беспаспортность 18 мальчиков в возрасте от 12 до 17 лет.

Оборванные, голодные, иные чахоточные, изъеденные вшами, в струпьях, волдырях, с гноящейся кожей… Кто они? Откуда? Брошены на произвол судьбы. Ушли сами из пьяных и голодных семей. Бежали из мастерских от хозяйских колотушек… И вот – сошлись на навозных кучах, спят группами, питаются гниющими отбросами барских кухонь, погрязают в навозе, невежестве и скверных пороках…

И вот к этим несчастным, отверженным детям царское правительство посылает представителя государства – жандарма. Зачем? Чтобы накормить голодных? Нет, – чтобы арестовать их за беспаспортность!..

…Когда партии имущих классов будут говорить о священном институте монархии и о незыблемости частной собственности; когда октябристы и кадеты станут клясться патриотизмом, Великой Россией и правовой государственностью, – мы, социал-демократы, ткнем их носами в эту прокаженную навозную кучу и скажем: "Вот, на что опирается ваша государственность, ваша собственность, ваш патриотизм и ваша монархия!"

II. Машинные иконы

В Думе обсуждалась ассигновка на дело иконописных школ. Священник Знаменский высказался при сем случае о желательности «сократить, а в дальнейшем, быть может, и совсем уничтожить, машинное производство икон». Еп. Митрофан заявил, что и он также «все время был против всякого механического производства икон». И правы их преподобия и высокопреосвященства! Ибо поистине велик соблазн: Серафима Саровского выделывать при помощи паровой машины!

В рассказе Глеба Успенского мужик, торгующий цыплятами, утверждает, что у машинного цыпленка души нет, а заместо души пар действует. Тем паче – икона! Может ли, спросим мы господ богословов, на машинный продукт снизойти благодать? Впрочем, это материя слишком тонкая да и не по нашей части… Нас интересует другая сторона дела.

Жили-были в оны годы благочестивые суздальские и иные богомазы. Сами от икон кормились, детей этому ремеслу учили, попов ублаготворяли. Но вот пришла машина, ручной труд убила, благочестивых богомазов разорила, на место их поставила фабричных пролетариев. А пролетарию все равно, что делает машина из деревянной доски: лопаты ли из нее режет, или богородицу на ней печатает. Икон он не покупает, – они ему не нужны, – епископу Митрофану от него тоже не великая корысть. Мудрено ли, если попы мечтают об уничтожении машинного производства? – Но нет, шалите, отцы святые! Против машины не устояли ни иконы ваши, ни церкви ваши, ни весь сонм ангелов небесных. Для азиатского язычника машина фабрикует идолов, для европейского христианина – иконы. Даже, слышь, адские котлы, в которых черти будут вываривать нас, грешных социал-демократов, и те, говорят, ныне машинного производства. Небом, землей и преисподней завладела машина, человека подмяла под себя, железная!

Но не на вечные времена, нет! Настанет день, – и из жестокого господина превратится она в верного и всевыносящего раба. Только не на радость епископу Митрофану. Ибо, когда освободится человек из железных когтей капитала и выпрямит бедную усталую спину свою, тогда не нужно ему будет больше ни икон, ни ангелов, ни попов, ни чертей. Заживет на всей воле своей и во всей славе своей.

III. Живые цифры

В Сев. Америке на каждые 100 жителей учится в низших и средних школах 22 души. В России только 4 души. На начальное народное образование в России тратится в текущем году около 40 миллионов руб., значит 26 коп. на каждую живую душу. Между тем, на платежи по государственным займам уходит 396 милл., т.-е. 2 р. 64 к. на душу. Военные расходы пожирают в 1909 году – 650 милл. руб., или 4 р. 30 к. на душу – в 16 раз больше, чем на народное образование. На содержание императорского двора тратится в этом году не больше и не меньше, как 16 миллионов рублей, или почти две тысячи руб. в час!

В этих цифрах – смертный приговор самодержавию!

* * *

Чистый доход от казенной продажи питей на 1909 г. исчисляется в 519 милл. руб., т.-е. в 3 р. 46 к. с души, считая и новорожденных младенцев. Это главная статья доходов нашего кровавого и пьяного бюджета. Царь по-прежнему остается самым крупным в мире целовальником.

* * *

Через Красноярск прошло за известный промежуток времени 218 политических ссыльно-поселенцев. Интеллигентов – 61 человек (около 28%), из них только один дворянин. Рабочих – 120 душ (55%), т.-е. значительно больше половины. По партиям: социал-демократов – 104 человека, т.-е. почти половина; соц. – рев. – 74 и т. д.

Что показывает эта маленькая статистика? Из дворянской усадьбы, из университета, из адвокатской квартиры революция окончательно переселилась на фабрику. Отсюда она уж не уйдет.

* * *

В Лондоне – 80.000 проституток, в Париже – 60.000, в Петербурге – 30.000. Почти 200.000 женщин лишь в трех городах.

Где все продается, там выносится на рынок любовь. Где пролетарий продает день своего труда, там женщина продает ночь своей любви. Проституция не делает различия между парламентарной монархией, самодержавием и республикой. Нищета, безработица и женское бесправие всюду открывают ей путь.

IV. Новая зубатовщина

Черносотенные заправилы – в вицмундирах и подрясниках – взяли за последнее время новый курс. Горький опыт показал им, что одной погромной проповедью никого нельзя завербовать, кроме хулиганов. Но хулиганская сила – дутая, настоящая же сила – в народе. Вот и стали более умные из черносотенцев искать новых путей к народу: к рабочим и крестьянам. Так возникло в черносотенстве новое направление – «экономическое». Продолжая правой рукой подготовлять погромы и организовывать «боевые дружины» наемных убийц, черносотенцы стали левой рукой заигрывать с рабочими и крестьянами, суля им уж не только пресловутые «чайные», но и – кассы, союзы, артели, потребительные общества…

Так, известный черносотенный протоиерей Восторгов^* предложил синоду для борьбы с социализмом такие меры: следует поднять интерес среди духовенства к благотворительным учреждениям уже в новой форме, сообразно современным условиям, особенно на фабриках и заводах; среди рабочих следует учреждать кассы, союзы и т. д. на совершенно новых христианских началах; приходские священники должны объединять всех трудящихся в своих приходах и содействовать им в деле приобретения собственности; по благословению св. синода на фабриках и заводах должны быть открыты библиотеки, читальни, курсы, больницы, приюты и т. д.

Откуда вдруг взялось такое «рабочелюбие» у попов, которые всегда ведь на стороне богатых, – это выболтал миссионерский съезд в Киеве. Резолюция его гласит:

"Для укрепления авторитета пастырства, упавшего в глазах населения за последние годы (вот оно в чем дело!), им рекомендуется вступать в кредитные и потребительные общества для руководства там делами".

На этот «экономический» путь вступили и светские черносотенцы. Так, самый наибольший черносотенный горлан и главарь "Союза Михаила Архангела" – Пуришкевич, – внес в Думу предложение устроить при всех фабриках и заводах, при содействии заводской администрации, потребительные лавки для рабочих.

Вот какая уйма «благодетелей» объявилась вдруг у русских рабочих! Вся эта черносотенная нечисть так и норовит примазаться к рабочему движению, чтобы совлечь его с правильного пути на старую зубатовскую дорожку. Вместо классовой борьбы с эксплуататорами – проповедуют христианское смирение пред сильными мира сего. Вместо профессиональных союзов, объединяющих рабочих в их общей борьбе за улучшение жизни – устраивают союзы штрейкбрехеров, чтобы внести раскол в рабочую среду и тем подорвать силу рабочих. Вместо рабочих потребительных обществ – предлагают фабричные «грабиловки», подчиненные надзору управляющих и попов.

Но напрасны все старания черносотенцев. Своими хитрыми подходцами им не удастся объегорить ни рабочих, ни крестьян. Ведь всякий разглядит за лисьим хвостом рабочелюбия волчью хулиганскую пасть.

V. Огнестрельный святейший синод

В этом году синод разъяснил, что священникам разрешается вооруженная охрана церквей и вооруженная прислуга для защиты при нападениях.

Христос в нагорной проповеди сказал: "Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую. И кто захочет взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду".

А синод разъясняет: "Не противься злому – иначе, как с браунингом в руках. Кто захочет ударить тебя в щеку, размозжи тому череп. И кто захочет взять у тебя одежду, чтоб прикрыть наготу свою, тому всади пулю под лопатку".

Отныне святейший синод надлежало бы именовать не иначе, как огнестрельным.

VI. В шахтах

26 июня, в годовщину рыковской катастрофы, поглотившей 270 душ, произошел взрыв на шахте Макеевке. Два десятка убитых, десятки изувеченных. Все остается по-старому в горно-промышленном аду. С 1 января 1907 г. по 1 июля 1908 г. – значит за полтора года – в макеевских рудниках произошел 21 взрыв: чаще, чем раз в месяц. – Что сельские и городские плантаторы третьей Думы пальцем о палец не ударят для защиты горнорабочих, об этом не стоит и говорить. Ведь думская комиссия по рабочему законодательству состоит под председательством барона Тизенгаузена^*, который считает, что государственное страхование рабочих от несчастных случаев «развращает народную душу». – В феврале правительство давало своей Думе объяснения по поводу рыковского истребления рабочих. По исследованию правительственной комиссии оказалось, разумеется, что всему причиной «поразительная беспечность» самих пострадавших. – "Доверять вашей комиссии мы не можем, – бросил в лицо министру социал-демократ Кузнецов^*, – так как в ней отсутствовали наиболее заинтересованные лица, сами рабочие". И вот через год после рыковцев пришлось хоронить в общей могиле изуродованные остатки макеевцев…

Без сильных профессиональных союзов; без могущественной социал-демократической партии; без настоящего демократического парламента; без выборной горной инспекции; без уголовной ответственности предпринимателей за непринятие необходимых мер – все остается, как было: растерзанные пролетарские мышцы и мозги по-прежнему будут увеличивать вес ископаемых материалов, и в каждом пуде угля, который мирно сгорает в печке, будет заключаться какая-нибудь доля золотника пролетарского мяса и пролетарской крови.

VII. Новый набор

Правительство предъявило Думе счет на 456.635 душ новых солдат. Черносотенцы, умеренно-правые, октябристы, прогрессисты, кадеты, – все, как один человек, голосовали в апреле за контингент (набор), все выдали царю полмиллиона сыновей – не своих, чужих. Для них, для богатых армия – опора, армия – защита. А ведь сыновья помещиков, купцов, профессоров и банкиров простыми солдатами не служат: чего ж тут думать?

Запомните же, рабочие, крестьяне и солдаты, крепко запомните, что не только крепостники-помещики, Марковы и Бобринские; не только капиталисты, Гучковы и Тизенгаузены; но и те люди, что зовут себя партией народной свободы, Милюковы и Родичевы, отдают в руки заклятых врагов народа вашу плоть и кровь. На этом деле все партии открывают свое настоящее лицо. Учитесь же узнавать их по делам их. Расскажите новобранцам осенью, кто выдал их в руки царю. Расскажите им также, что рабочая партия, социал-демократия, – за которою в этом вопросе робко, как всегда, ковыляли трудовики, – твердо и решительно заявила:

"Царскому правительству – ни одного гроша и ни одного человека!"

"Правда" N 5, 3 октября (20 сентября) 1909 г.

Внешняя политика контрреволюции

I. Ищут капиталистов и рынков

Министрам царским казалось, что стоит задушить революционные организации, перевешать несколько тысяч человек и распустить две Думы, – и все затруднения будут преодолены. Не тут-то было. Революционеров можно перевешать, но революционные задачи остаются.

На веревки, на палачей, на бюрократию, на армию и флот, на карманные деньги дворянству, на железные дороги, на все государственное хозяйство нужно 2 1/2 миллиарда рублей в год. Министерство финансов никак не сведет концов с концами, – в бюджете ежегодный дефицит. Для покрытия дефицита нужны внешние займы.

Промышленность в стране вот уж скоро десять лет не выходит из состояния кризиса. Крупный капитал нетерпеливо требует энергичного вмешательства государственной власти. Для чего же и существует, чорт возьми, монархия, как не для того, чтоб заботиться о кредите и рынках для капиталистов! Оживление отечественной промышленности требует притока свежих капиталов; а по отношению к правительству это означает одно: новые внешние займы.

Столыпин говорит: "Мы по закону 9 ноября обезземелим бедноту деревенскую и выкроим из общины крепкие хуторские хозяйства; новый богатый мужик – фермер предъявит спрос на продукты обрабатывающей промышленности (земледельческие машины и пр.), – вот вам и внутренний рынок! А обезземеленному общиннику куда идти, как не в город, – вот вам и дешевые рабочие руки!"

– Улита едет, когда-то будет! – отвечают ему на петербургской и московской бирже. – Ваш богатый хуторянин пока что еще в утробе матери сидит. А нам-то уж сегодня подвинуться некуда. В делах застой, спрос на товары ничтожный, кредит исчерпан. Соловья баснями не кормят: пусть нам правительство сегодня доставит заграничное золото – для производства, и новые рынки – для сбыта, тогда мы скажем, что не напрасно помогали Романову, Столыпину и Азефу[47]47
  Об Азефе см. в этом томе статьи «Таракан во щах» и «Рев. романтика и Азеф», (стр. 338). – Ред.


[Закрыть] снова прочно усесться в седле. Если орловский мужик отощал, проложите нашим товарам дорогу к персидскому или балканскому мужику. Если не можете давать нам выгодных заказов, потому что казна пуста, поищите денег в Англии. – Внешних займов и внешних рынков – вот чего требует торгово-промышленная буржуазия от правительства контрреволюции.

И мы наблюдаем, как монархия, бюрократия, помещики и капиталисты стремятся объединиться на боевой, хищнической, захватной, империалистической политике.

II. Самодержец в наймах у биржи

Дореволюционный империализм привел самодержавие к дальневосточной катастрофе и едва не стоил ему головы. В 1905–1906 гг. царскому правительству было не до внешней политики: приходилось обеими руками защищать свою разбойничью голову от ударов революции. Но в последние два года вопросы внешней политики выдвигаются в России на первое место, а острое соперничество европейских государств позволяет царизму на время снова активно вмешаться в политику капиталистического мира.

Вся международная политика Европы вращается в настоящее время вокруг экономического и политического состязания Англии и Германии. Англия – самая старая капиталистическая страна, владычица мировых колоний, которые она нещадно эксплуатировала в течение столетий. Германия – выскочка на капиталистической арене; колоний у нее почти нет; между тем ее промышленность за короткое время проделала бешеное развитие и обогнала английскую. Германия нуждается во внешних рынках, ищет их всюду, проникает в английские колонии и успешно конкурирует там с Англией. Отсюда возникают между этими двумя капиталистическими гигантами непрерывные трения, которые в любую минуту могут разрастись в пожар международной войны. В борьбе со своим могущественным противником Англия всюду ищет союзников и помощников.

В свой стан она привлекает контрреволюционную Россию.

Еще несколько лет тому назад Англия и Россия были из-за своих азиатских владений непримиримыми врагами. Но разбитая японцами и дезорганизованная внутри Россия уже Англии не страшна. Англия беспрепятственно укрепляет свое положение в Азии и, вместо того, чтобы враждовать с царизмом, превращает его в своего наемного слугу.

Полицейский кулак царизма был призван на службу прежде всего против персидской революции. Экономическая и политическая независимость Персии, а за ней и Индии грозила бы вырвать у английского капитала старые рынки. А так как азиатские народы созданы не для чего иного, как для обогащения лондонской биржи, то понадобилось накинуть на них мертвую петлю, чтобы помешать им стряхнуть с себя тиранию своих шахов и сатрапов и гнет европейского капитала. Но английское правительство зависит от парламента, а значит и от широких демократических масс – ему самому не удобно брать на себя откровенную роль палача новой Персии, которая становится очагом революционной «заразы» для английских владений в Индии. Вот для этой-то кроваво-грязной работы прежде всего и понадобилось лондонскому правительству сближение с Романовым, полковником Ляховым и генералом Снарским^*.

Но не только для этого. Если царскому правительству нужны деньги; если в России много непочатых богатств; если голодная русская деревня выбрасывает на большие дороги много дешевых рабочих рук, – то в Англии, наоборот, избыток капиталов, ищущих выгодного применения. Не для того, чтоб упрочить русскую конституцию, сближается английская буржуазия с царской Россией: пустой болтовней являются все кадетские напевы на этот счет, – а для того, чтобы, по примеру французской республиканской буржуазии, выжимать золотой сок из русского рабочего и русского крестьянина.

Итак: бессилие царизма для самостоятельной политики в Азии, как и в Европе; жестокий антагонизм капиталистических интересов Англии и Германии; борьба английского капитала против свободы и независимости Индии и Персии; поиски английского капитала за выгодным помещением, – вот причины, которые побуждают английское правительство превращать самодержца всероссийского в крепостного мужика английской биржи.

III. Славянофильский шантаж и предательство Сербии

Уже представлялось, что царское правительство окончательно встало на ноги и, располагая армией в миллион душ под ружьем, может снова играть самостоятельную роль в международной политике. Но это была одна видимость. Когда наступил час испытания, – во время столкновения России с Австрией, – петербургская дипломатия вынуждена была пред всем миром расписаться в полном бессилии царизма. Это произошло в марте текущего года.

Вопрос шел о влиянии России на Балканском полуострове. Это «влияние» означало участие русских капиталистов в постройке железных дорог на Балканах, сбыт продуктов русской текстильной промышленности сербским и болгарским крестьянам и всякие прочие блага. Во всем этом был, разумеется, кровно заинтересован русский капитал. И кадеты, услужающие торгово-промышленной буржуазии, в своей прессе, на собраниях, в Думе высоко подняли знамя "всеславянского братства", призывая балканских славян (сербов и болгар) теснее примкнуть к России для совместного отпора притязаниям Австрии и Германии.

Что касается буржуазных классов Австрии и Германии, то они ищут на Балканах того же, чего и российская буржуазия: рынков и барышей. В интересах своих аграриев (помещиков и крупных крестьян) Австро-Венгрия запирает на своей границе выход на европейский рынок сербскому скоту. В октябре прошлого года Австрия окончательно присоединила к себе две населенные сербами провинции, Боснию и Герцеговину. Сербия попала в безвыходное положение. С населением всего в 2 1/2 миллиона душ, она совершенно беспомощна пред лицом Австро-Венгрии, с ее 48 миллионами жителей. Естественно, если Сербия стала метаться из стороны в сторону за помощью. Вот тут-то и началась провокаторская работа царской дипломатии и буржуазных партий России.

– Дерзайте, сербы! За вами симпатии всего славянского мира! Россия никогда не признает захвата Боснии и Герцеговины. Возложите упования ваши на Россию, оплот славянства: она вас немцам не выдаст! – так на разные голоса выкликала буржуазная – оппозиционная, правительственная и полуправительственная пресса. Громче всех, до изнеможения и хрипоты, кричали кадеты. Возбуждение в Сербии достигло последних пределов. Война с Австрией казалась неизбежной. И вот – в самую решительную минуту, когда оставалось только запал поднести к фитилю, царская дипломатия всенародно умыла руки и заявила, что, в случае войны, Сербии на помощь нечего надеяться. – Что такое? В чем дело? Очень просто: на совещании под председательством царя военный министр доложил, что армия "не готова" к войне, а министр финансов сослался на полное отсутствие средств. А так как Германия пригрозила, в случае войны, вступиться за Австрию, то царское правительство поджало хвост и трусливо отползло к сторонке, как старая избитая собака.

Оказалось, миллионная царская армия, набранная из голодных невежественных деревень и развращенная в борьбе с собственным народом, в военном отношении представляет собой ничтожную величину. Империалистическая политика контрреволюции потерпела жесточайший крах. Опозоренными и оплеванными стояли пред лицом всего мира все русские буржуазные партии, включая кадетов, – ибо это они голосовали в Думе за военный контингент и за бюджет, это они провоцировали Сербию на столкновение и, когда она истощила все свои средства, не задумавшись, предали ее.

V. Ищут поживы в Персии

Если не в Европе, так в Азии; не на Балканах, так в Персии. Сейчас в Персии стоят наготове царские полки, выжидая только подходящей минуты и удобного повода, чтоб положить конец самостоятельному существованию девятимиллионного народа.

Персидская революция явилась первым азиатским откликом на революцию в России^*. Уже больше трех лет идет борьба городских и сельских масс Персии против шахского деспотизма, против помещичьего сословия каджаров, против эксплуатации народа духовенством и, наконец, против бесстыдного хозяйничанья иностранцев: русских и англичан. Борьба в первый же год привела к капитуляции шаха и созыву меджилиса (персидского парламента). Но царская дипломатия неутомимо ковала в Тегеране, главном городе Персии, свои реакционные ковы. Русская миссия стала убежищем всех негодяев старого режима. Наконец, в июне прошлого года, поощряемый царским правительством шах произвел государственный переворот, причем не кому иному, как русскому полковнику Ляхову, поручил из русских пушек разгромить персидский парламент.

Но революционное движение в Персии не прекратилось. В то время как царские полковники наступили на грудь революционной Персии солдатским сапогом, русские революционеры десятками устремились с Кавказа в Тавриз, чтобы бороться за освобождение персидского народа. Торговый центр Персии, Тавриз, стал центром революции. Уже отсюда она победоносно распространялась по стране, приближаясь к столице. Тогда царское правительство, за спиною которого стоит лондонская биржа, решает "принять меры". В апреле в Персию вступает русский военный отряд в 2.600 человек, а через два месяца второй отряд – в 2.000 человек. Царские войска ждут какого-нибудь насилия над кем-нибудь из русских насильников, чтобы вмешаться в дела и раздавить Персию. Но персидские революционеры не дают им столь желательного для них повода. Они подходят к столице, овладевают ею, низлагают своего тегеранского царя и заставляют его искать убежища у петербургского шаха. Снова собирается меджилис. Но 4–5.000 русских солдат неизменно остаются на персидской почве. Чего ждет русское правительство? Благоприятного момента, когда завистливое внимание европейских государств будет отклонено в другую сторону, – чтобы всадить молодой Персии в спину нож по самую рукоять!

* * *

Российские рабочие не могут пассивно дожидаться, пока это произойдет. Они должны немедленно поднять голос протеста и возмущения. Как бы слабы ни были сейчас наши организации, но молчать они не смеют. Они лучше всего укрепят себя, открыв широкую агитацию против дьявольских замыслов царской дипломатии в Тегеране.

Лозунг нашей кампании ясен и прост: "Долой царские войска из Персии!"

"Правда" N 5, 3 октября (20 сентября) 1909 г.