Текст книги "Золотой Конвой. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Лев Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Сенцов. Однокашник по училищу. Все-таки это был он. Но если даже такие люди как Сенцов, шли служить к красным... Нет, думать в это сторону не хотелось. Думать в эту сторону было нельзя.

Жена... Мария... Эта мысль и грела Краузе, – и тревожила его. Он встретил её, до войны, когда был переведен в Екатеринбургский Пехотный полк. Когда попадается зверь? – Когда не чует опасности. Где зверь больше всего уязвим? – На чужой местности. Краузе встретил Марию, черноглазую красавицу, – и почувствовал, что в него попали. Проблема была, что в данном виде охоты черноглазый ловец не добирал добытого зверя, – а просто бросал его. Выстрел из спортивного интереса, – и подранка оставляют в лесу умирать. Краузе подранком амурных дел быть не собирался. Он решил, что и сам должен отнестись к этому, как к охоте. На зверя сложного, неведомого, живущего в сказочном лесу. И такого можно добыть.

Экипировка для охоты была непривычной. Вместо винтовки приходилось использовать букеты роз, бонбоньерки, и билеты в театр оперы и балета, что стоял на Дровяной Площади. Оперные певицы раздражали Краузе неимоверно, -во время их высоких нот его руки машинально тянулись к отсутствующей винтовке. Балерина, прыгнувшая на пуантах в грациозном прыжке, сильно напоминала косулю, и непроизвольно включала в голове Краузе расчет упреждения до точки нажатия на спуск. Но, первая добродетель охотника -терпение.

Ухажёров у Марии было много, редкий зверь, притягивает охотников. Большинству хватало перекинуться с Краузе взглядом. Он был спокойный человек, не ругался, не буянил, просто разговаривая с субчиками, мысленно представлял, куда лучше положить пулю. Ухажеры почему-то терялись от его спокойного взгляда. Впрочем, был горячечный студен-социалист, который надумал стреляться. По семь патронов, барабан до железки! Студент взопрел еще до стрельбы, и дрожащей рукой кинул куда-то один выстрел. Краузе в ответ навертел в шапке студента шесть дырок – чтоб голова проветрилась. Один на всякий случай оставил в барабане про запас. Студент все понял, и испарился грызть гранит науки.

Что-то попало в цель. То ли букеты. То ли дуэль (оказалось, что это 'так романтично'). То ли войсковые стрелковые соревнования, где Краузе опять взял приз. Приз вручали сам августейший государь-император. Милостливо изволили обсудить с Краузе некоторые тонкости стрельбы и сравнить некоторые новейшие винтовки, – это попало в газеты... Мария согласилась. Они обвенчались.

И все же, это была не охота. Здесь ничего не оканчивалось удачным выстрелом. Здесь им все только начиналось. Краузе не был белой костью. Сын почетного гражданина, сам не дворянин. Был небогатый офицерский быт, – не то чего она хотела. Она тяготилась. И в какой-то степени, брак спасла война. Краузе попал на фронт раньше, чем они окончательно разругались. Жене солдата, терпения нужно не меньше, чем охотнику. Сидеть и ждать мужа с войны... Мария, не отличалась терпением. Слишком хороша, слишком горяча.

Все же, когда он вернулся из Франции, она встретила его страстно. Плохое успело забыться. А ему было что рассказать про Париж, что питало её возвышенную душу. На какое-то время этого хватило. Это было почти счастливое время, пока все вокруг рушилось. Кончено, он бы снова надоел ей, но опять спасла война. Теперь уже гражданская. Он уезжал. Единомышленники по белому делу сперва стягивались на окраины. Мария провожала его на перроне. Она была прекрасна как никогда. А невозмутимого молчуна Краузе одновременно тянуло смеяться и плакать.

Какое-то движение в окулярах отвлекло Краузе от сердечных воспоминаний. Он привстал на локтях, поудобнее вложился в бинокль. Да, движение! Кто-то шел между деревьев. И заметив одного, он тут же различил рядом других. Несколько конных. Шли цепочкой по полузанесенным следам конвоя. Сколько точно – трудно было сказать. Несмотря на редколесье, на таком расстоянии деревья все же слишком много скрадывали. Фигурки появлялись в просветах между стволам, и снова исчезали за ними. И все же, их было немного. Десять-пятнадцать, самое большее.

Краузе отложил бинокль, и подтянул к себе винтовку. Снова нашарил неизвестный отряд, – теперь уже через оптический прицел. Краузе внимательно вылавливал всадников идущих по лесу. Красные ленточки на папахах. Красные, – немного же их осталось... Краузе довольно усмехнулся. Такое количество он уложит даже в одиночку. А уж с поддержкой из крепости...

Тут Краузе коротко задумался. Однако, – когда же лучше открыть огонь? До крепости было метров шестьсот. Всадники шли мимо его укрытия значительно ближе. Сейчас до них было... метров триста. На такой дистанции вероятность попадания была высока. Но были нюансы. Во-первых мишени двигались. А поскольку, двигаясь они по следам конвоя, и сейчас как раз начали забираться на холм, – то лошади двигались вверх рваным шагом, что затрудняло точное упреждение. Вкупе со стволами деревьев это осложняло стрельбу. Потом, – даже если он попадет. Что сделают остальные? Логично, -что они развернутся к нему, и начнут бой. Около дюжины человек, на трехста метрах. На такой дистанции даже не нужно быть снайпером. Если среди них найдется хотя бы несколько хороших стрелков, – они его пристрелят. Или прижмут огнем, пока их товарищи вскарабкаются на скалу, -и опять же его пристрелят. Как говорили римляне, – 'нек Херкюлес контра плюрес'. Или как у нас, – 'один в поле не воин'. И пока товарищи в крепости сообразят, что за пальба в лесу, и придут на помощь, – тут ведь можно и не дожить. А хотелось.

Но есть другой вариант. Дать красным двигаться дальше на холм, и обнаружить крепость. Тогда, они вступят в бой с конвойным охранением, залягут в лесу. Расстояние до них будет уже больше, – но все равно, -рабочее. Для него, – вполне рабочее. И вот там, когда они будут лежать спиной к нему, и в горячке боя не слышать его выстрелов сзади. Вот там он их пощелкает, – как куропаток. Красные будут зажаты. И у них не будет ни единого шанса.

Однако... не проворонили бы приближение красных часовые на стенах. Не должны. И все же... Краузе решил вопрос так: – наметил себе точку, на которой он сам откроет огонь, если часовые проворонят угрозу. Но лучше конечно, чтоб не проворонили.

Тогда это будет идеальная охота.

***

Медлявский критически осмотрел свой блокнот. Когда-то, в другой жизни, он был каллиграфом. Друзья шутили, что ему надо было бросить службу в армии, с её скудным жалованием, и устроится к какую-нибудь солидную фирму секретарем... Да. он был каллиграфом. В той другой жизни, где были теплая комната, письменный стол, хорошее перо. Медлявский оглядел свои каракули. Здесь, у костра во дворе крепости, на английской офицерской планшетке вместо стола, нечуткой от мороза рукой, он все же выводил свои записи. Дневник прошедших событий, некоторые мысли, и наблюдения. Юношеская привычка. Когда-то, отец подарил ему первый блокнот. Сказал, что, перенеся на бумагу прошедшие за день события, ты можешь взглянуть на себя со стороны, объять случившиеся события более непредвзято, как сторонний наблюдатель, и через это яснее понять свою суть. Отец был прав. В этом, и многом другом.

Дневник не подвел и на этот раз. Изложив свои размышления на бумаге, Медлявский еще раз уверился, – иного выхода, как захоронить сокровища здесь, у него не было. Поэтому, следовало все приготовить. Отложив дневник, Медлявский принялся составлять карту. Для этого он использовал фабричную карту из имущества штаб-ротмистра Гиммера. Сперва, как можно более точно, доотметил на ней маршрут конвоя. Затем, перевернул карту, с помощью линейки и карандаша, разбил на ней артиллерийскую 'улитку' по пронумерованным квадратам. С помощью компаса сверился со сторонами света. И как можно более точно нанес план местности. Отметил особо приметные доминанты, сопроводил все это сколь возможно подробными пояснениями. Возможно, – вытаскивать этот клад придется уже не ему. Возможно, его к тому времени даже не будет на свете.

Сидевшие рядом солдаты тихонько гомонили. Вспоминали дом, семью, довоенное время... Медлявский закусил кончик уса, и задумался. Вспомнились все те книжки о пиратах, что он с упоением читал в детстве. Настоящие и выдуманные. Черная борода, рыжая борода... Эдвард Тич, и Френсис Дрейк... Капитан Кидд, и капитан Флинт... Пятнадцать человек, на сундук мертвеца! Йо-хо-хо! В детстве, он мечтал стать пиратом. Благородным, конечно же. Бороздить просторы семи морей, срывать кокосы с пальм, нырять в лазурную воду, фехтовать на шпагах, спасать от злодеев смуглых красавиц, и принимать их благодарность, которая в те годы ему представлялась довольно смутно...

Глупая, детская мечта конечно же не могла сбыться. Ушли времена каравелл и галеонов, ушли времена пиратских республик, которые могли жить лишь на противоречии мировых держав. Глупая, детская мечта, не имела на шанса, -все чего ей хотелось, умерло еще до её рождения. И все же – сбылась! Потому что капитан, – пусть не пиратский, а штабс-капитан – Медлявский, сидел и ломал голову: как бы ему половчее захоронить звонкий золотой клад?

Все семьдесят пять не вернулись домой; они потонули в пучине морской...

Да, частично, извращенно, зло, – но детская мечта сбылась. Бойтесь своих желаний, детишки. Медлявский сидел, и что-то происходящее с ним, не казалось ему романтичным. Интересно, у тех, – карибских пиратов, пела в груди романтика, когда они прятали свои сокровища?.. Ну вот, план был полностью готов. Медлявский указал точную дату составления. Не стоит ли ему нарисовать на карте парочку каких-нибудь щекастых Аквилонов или Бореев, выдувающих ветер? Или подписать карту подписью в виде какого-нибудь морского узла? Ладно, не будем форсить...

Выстрел ударил по ушам, разом взвинтил нервы. Карандаш вдавился в карту, и сломал грифель. Солдаты вокруг вскакивали, хватая оружие. Меделянский тоже вскочил. А выстрелы уже сыпанули вдогонку первому, – два, три, пять!..

– Тревога! – Испуганно крикнул часовой с северной стены.

– В ру-ужье! – Трубным голосом закричал унтер-офицер Овчинников.

– Унтер! – Приказал Медлявский – Людей на стены, махом!

И сам побежал, засовывая на ходу карту в планшетку, доставая из кобуры Наган.

А в голове все вертелась какая-то дурь про рундук Дэви Джонса.

***

Прапорщик Эфрон все так же сидел в угловой башенке, наблюдая присыпанный снегом кедровый лес за стеной. От выстрела он вздрогнул. Повернул голову на звук: – часовой на валу, стоял приложив винтовку к плечу, из дула вился дымок. Тревога! – крикнул часовой. Эфрон перевел взгляд туда, куда смотрел часовой, за стену, – и ничего не увидел. Пока снизу не хлопнул выстрел, тут же отделив полускрывшегося за стволом кедра человека на склоне. И тут же ударили еще, несколько стволов. Эфрон услышал, как рядом стегануло и тяжело шлепнуло в дерево.

– В ружжье! – Заревел где-то в стороне унтер Овичнников.

– Ах вы курвы бардачные!.. – бормотнул Эфрон, спрятавшись за частоколом. Он нажал кнопку правой кобуры, вытащил Маузер, присоединил его к кобуре-прикладу, взвел курок, и распрямился, – Маузер уже вложился в плечо, он прицелился, и выстрелил в ближайшего человека, видневшегося в лесу. Из леса вперемешку с ответной пальбой забористо заругались, складывая слова так, что Эфрон еще не слыхал. Эфрон восхитился, мастерству. И методично выпустил еще четыре пули. Кто-то внизу вскрикнул. Частокол рядом с Эфроном задрожал от выстрелов. Он снова нырнул под защиту вала.

Слева загудели шаги, – Эфрон дернулся стволом на звук. Но это на стену заскочил Медлявский. Эфрон отвел Маузер. За Медлявским бежали солдаты. Один из них тут же посунулся к стене, выглянул, – и без звука осел, сползая по частоколу, винтовка его кротко звякнула о землю.

– Пригибайтесь, оглашенные! – Рявкнул Медлявский. – Тут вам что, служба воскресная?! – Он обернулся к Эфрону. – Сколько их?

– Черт знает. – Эфрон пожал плечами, и коротко выглянул за частокол. -Судя по огню – немного. Сейчас мы их задавим. Главное, не отвлекающий ли маневр?

– Я не снимал людей с других стен, – отозвался Медлявский. – Гарткевич в резерве с пулеметом. – Штабс-капитан собрался у частокола, готовясь распрямить тело под пули, крепче сжал карабин. – А ну ребята! Всыпим им горячих!

Медлявский поднялся, коротко прицелился, и пальнул из карабина куда-то вниз. Его поддержали ставшие рядом солдаты. Зимний воздух трескал гулкими выстрелами.

***

Все шло по плану... Краузе поерзал локтями, поудобнее выставляя винтовку. Приложился к мешочку на прикладе щекой, вгляделся в прицел. Отряд красных спешился на подходе к крепости, был замечен, и теперь перестреливался с людьми на стене. Они прятались за самыми толстыми деревьями, высовываясь для выстрела, и юркая обратно, под защиту стволов, чтобы передернуть затворы. Нескольких Краузе видел очень хорошо. Пришло время работы.

Краузе подвинтил тихонько щелкнувший барабанчик поправки, подвел пенек прицела на спину одного из приближенных телескопом противников, и будто стебель цветка качнул, нежно нажал на спуск. Приклад отдал в плечо, пенек прицела прыгнул вверх, теряя цель. Но Краузе тут же вернул его на место, чтобы увидеть, как человек в прицеле выронил винтовку, вздернул руки, будто делая зарядку, на мгновение так застыл, а потом рухнул безвольной кучей на землю. Шапка упала, обнажив на секунду соломенного цвета волосы, которые тут же скрыло в падении сугробом.

– 'Это раз', – Отметил себе Краузе, чуть повернувшись, правой рукой подняв, и передернув затвор. Он снова провел прицелом по лесу. Нашел другую спину, подвел марку, снова стронул спусковой крючок, – цель осела тряпичной куклой. – 'Это два...'.

Краузе не позволил себе усмехнуться, но внутри его проскользнуло снисходительное чувство. Слишком просто – как стрелять по прикормленным уточкам в парке. Впрочем, – это вам за Жемчужина, и Азанчеева. Отдал должок. Сейчас еще и в кредит наберу...

Следующий был виден не так хорошо, лишь часть плеча, почти скрытый ветвями небольшой молодой ели. Ничего. Досягаемо и так. Тронул спуск. Ель на пути между ним и целью сбросила с лапы снег, а человек задергался, пытаясь ухватить себя за грудь, и справится с болью. В прицеле мелькнуло совсем молодое лицо. Подранок. Пусть повизжит пока...

Краузе был готов продолжать дальше, но основательность профессии требовала выполнять процедуру. Надо было осмотреть окрестности, и удостоверится, что его огонь не привлек ничьего внимания. Пусть даже они были в таежной глуши, без единого жилья на многие километры округ. Краузе отодвинулся от прицела, чтобы окинуть взглядом окрестности, и... похолодел. Лес между ним и старой крепостью буквально кишел вливающимися в лощину всадниками. Они шли широким охватом, лавируя между деревьями, забирая к крепости. Их были десятки, многие десятки, невозможно было считать в лесу. И сразу, будто включился звук, – а скорее всего просто разложило уши от собственных выстрелов, стали слышны топот копыт, звон сбруи, голоса ездоков.

Краузе почувствовал, как его лицо стянуло стылым холодом, который не имел отношение к внешнему морозу. Неясно было, откуда красные взяли такое подкрепленье... Откуда столько?! Впрочем, какая разница? Конвою – конец. Такое количество народа им не удержать и десять минут. Все. Задание окончено. Теперь надо было действовать по уму. Больше ни одного выстрела. Сворачивать позицию, огибать вершину скалы, спускаться с той стороны, и уходить в лес, куда подальше. Все, в крепости уже мертвы. Но у него еще был шанс. Тут главное все сделать тихо.

По уму, надо бы так, да...

Краузе вздохнул, поймал в прицел спину ближайшего всадника, и спустил курок. Тулуп на спине кавалериста лопнул, будто его развалило ударом кнута, всадник свалился с лошади. Дернул затвор, выцелил следующего, и попал тому куда-то в крестец, – пуля прошила и всадника и лошадь, – черный конь взвился на дыбы, и оба рухнули в снег темной кляксой. Тот кавалерист, что шел там внизу, рядом с убитым, развернулся в седле, поймал взглядом скалу, и что-то закричал. Краузе успел хорошо углядеть его лицо в оптический прицел, – инородец, с тонкими восточными чертами, и поднятыми крыльями носа, похожий на коршуна. Слишком сообразительный... Жаль, в винтовке вышли патроны.

Краузе оторвался от прицела, и открыв затвор начал торопливо вставлять конусы патронов в винтовку. Восточный всадник внизу, тем временем привлек внимание часть других кавалеристов. Основная часть шла к крепости. А несколько десятков развернулись к скале. Хватит и там, и здесь. Но все же он оттянул на себя сколько смог. Захлопнул затвор. У поклонников жены намечался праздник. Сегодня она овдовеет. Хотелось верить, что не пропадет. Слишком красивая, чтоб её жизнь устроилась плохо. Только бы не попался на пути какой скот. И все же... жаль. Хотелось увидеть её, сказать что-то доброе. Что-то... нежное. Он никогда не был мастаком в таких делах. А сейчас, наверно бы смог... Смешные сожаления о упущенном.

Краузе вставил винтовку в плечо. Сосредоточимся на том, что в его силах. Например, успеть найти и поблагодарить восточного красавчика-коршуна.

Отыскать гнездо снайпера – к несчастью.

Сообразительность наказуема.

***

Медлявский приложился к карабину, и выстрелил. Однако, красный поганец, в которого он целил, успел умыкнуть свое тело за толстенный кедр. Стволы на склоне были настолько необъятные, что задерживали пули. Штабс-капитан сам спрятался за частокол, чтобы передернуть затвор, а когда вновь высунулся... Казалось, что он попал в другой мир. Лес буквально вспыхнул ружейным огнем! Выстрели затрещали, будто густая вязанка хвороста, в раскочегаренном костре. Одновременно лез заполнился отчаянными паническими криками, лошадиным ржанием, и другими людскими голосами – полными горячечным азартом кавалеристов, которые ломали противника.

Красный, в которого промазал Медлявский, вдруг показался из-за дерева, растерянно вертя головой в шапке-ушанке. Медлявский спустил курок, карабин дернулся, и красный вскрикнув упал – наповал. Мелькнул еще один человек, правее, где у кедра под стволом ютилось две небольших ели, – туда тут же вколотил пару выстрелов из своего маузера прапорщик Эфрон. А потом случилось странное:

Из-за наклоненного кедра, который был побежден ветром, и держался только потому, что в падении зацепился за ветви стоявшего рядом товарища, из-за самых его полувывернутых из земли корней, вдруг выскочил человек, и коротко осмотревшись, с неимоверной быстротой помчался вперед по склону. Он бежал прямо на крепость, на земляной вал, с которого вели огонь Медлявский и его товарищи. Штабс-капитан отлично успел разглядеть волевое скуластое лицо, блестевшие лихорадочной отвагой глаза, красную ленточку на папахе...

Человек бежал, отбросив на ходу винтовку, доставая из кобуры револьвер, и шашка подвешенная к поясу отчаянно лупила его по ногам на каждом шаге. Хлопнули выстрелы со стены, – это стреляли солдаты Овчинникова. Снежные фонтанчики вздымались у самых ног бегущего, но он продолжал нестись, опережая кософронтальный огонь. Однако Медлявский, и Эфрон, были как раз во фронт бегуну, и значит, – жить ему оставалось ровно столько, сколько нужно чтобы нажать на спуск.

Медлявский коротко прицелился, и нажал на спуск. Курок карабина дернулся вперёд, и сухо щелкнул. Вот те на! В горячке последних секунд, он забыл, что только что выпустил последний патрон. Медлявский бросил взгляд направо, – Эфрон как раз возился, запихивая в один из своих маузеров обойму; – и у того, в пистолете-карабине с безразмерным магазином, все выстрелы вышли в самый неподходящий момент. Медлявский коротко шикнул себе в усы, и отбросив карабин, резко дернул из нагрудной кобуры свой 'кольт', одновременно взводя курок.

А бегун на склоне, тем временем отчаянно заорав, с гимнастической ловкостью перескочил через заплывший ров, взбежал по валу, совсем уж каким-то неимоверным прыжком прыгнул вверх, зацепился за частокол, с натужным хеканьем взлетел на него, поставив ногу, – и, расправив руки, будто тигр – бросился на Медлявского.

Время как будто застыло на миг. Перед Медлявским мелькнуло перекошенное, со вздувшимися жилами, с прокушенной до крови губой, лицо красного, летящий где-то за ним на предохранительном ремне револьвер, который красный бросил, чтоб уцепиться за стену; его руки – со скрюченными будто когти пальцами, которыми тот собирался вцепиться в горло самому Медлявскому... Штабс-капитан вскинул руку с кольтом, но фатально не успел. Красный влетел в него как паровоз. Оба свалились на землю, – красный сверху, а Медлявский вниз, так что из него выбило дух. Кольт в распластанной по земле руке, бесполезно громыхнул, посылая пулю неведомо куда. На секунду перед глазами Медлявского оказалась макушка красного, украшенная густой копной темно-русых волос, с которых слетела папаха. Вот по этой самой макушке, Медлявский и засадил что есть мочи рукоятью пистолета. Он сам бы не мог сказать, почему именно ударил, а не выстрелил. В этом было что-то звериное, – более древнее, чем голос разума, который посоветовал бы ткнуть ствол в бок, и нажать на спуск. Нет, – отмахнуть, ударить! Супостат от удара как-то странно вякнул, хватка его обмякла. Медлявский еще раз сунул тому по голове рукоятью, – на этот раз угодил по скуле. И противник свалился с него тяжелой кучей.

Эфрон тем временем перехватив в левую руку недозаряженный Маузер, выхватил из кобуры второй, и подскочив направил дуло в голову шустрому краснопузому.

– Нет! – Рявкнул Медлявский – привставая на локте, и загораживая бесчувственного человека рукой. Он уже успел разглядеть на рукаве поверженного врага несколько красных полосок. Это был командир, или как они сами себя называли 'краском'. – Это начальник! В плен гада!

Эфрон помог Медлявскому подняться, и тот вертя головой, и держась рукой за помятое горло – хватка у красного была стальная – просипел ближайшим солдатам.

– Парни! Вяжи этого поводом! Отвечаете головой!

Двое бросив стрельбу через частокол, навалились на красного, и начали крутить тому руки. Медлявский тем временем, продолжал раздавать приказы.

– Эфрон, – на позицию! Гарткевич – сюда пулемет! Гущин – оставайся на своей стене; следи в оба!

Эфрон подвинулся обратно к частоколу, и незамедлительно в кого-то пальнул. Гарткевич, с пулеметом наперевес, протиснулся мимо испуганных стерноженных лошадей, и пробежал по двору к стене. Медлявский поднял руку с кольтом, в пистолете что скрипнуло металлом о металл, – он машинально подхватил вывалившийся из шахты в рукояти магазин; видно когда лупил по чугунной башке красному, случайно стронул магазинную защелку на пяте рукояти. Штабс-капитан заправил магазин с толстобокими патронами обратно в кольт, и снова шагнул к частоколу.

И вовремя! Лес внизу был буквально наполнен людьми на лошадях. Разгоряченные кавалеристы выкатывались из-за деревьев, и тормозили лошадей перед стеной крутым валом, и стеной крепости. Некоторые из них стреляли наверх. Дерево дрожало от частых свинцовых шлепков.

– Господи. Да сколько ж их! – Потрясенно охнул рядом Эфрон, и секунду спустя его Маузер зачастил практически непрерывным огнем, стремясь нашпиговать бурлящую внизу человеческую массу.

– Гарткевич! – Отчаянно вскрикнул Медлявский. Он выстрелил вниз из Кольта, – это было как камушек в море. Быстро сунул пистолет себе под мышку, нащупал на поясе подсумок, и выдернул из него круглую ребристый 'ананас', – британскую гранату системы Миллса. С натугой выдернул предохранительное кольцо, и швырнул вниз.

Слева со стены замолотил вдруг пулемет Гарткевича, тут же, разом -взорвалась внизу гранта. Лошади завизжали, вставая на дыбы. Бросая с себя живых и мертвых всадников. Кто-то внизу крикнул что-то командное, – было не разобрать. И вся эта многочисленная лошадиная банда вдруг отвернула, и покатилась от крепости вниз, наращивая скорость по склону. Гарткевич подгонял их очередями. Стреляли солдаты Овчинникова. Внизу, перед частоколом еще шевелилось несколько сброшенных конями раненных. Кто-то бежал к деревьям. Эфрон и Медлявский достреливали их из пистолетов. Пули догоняли, и сбивали с ног.

Через минуту, у крепости стало тихо.

– Прекратить! Прекратить огонь! – Выдохнул из себя Медлявский.

– Сбежали, сволочи. – Констатировал Эфрон. – Но сколько ж у них в отряде сабель?!.

На валу стонал, баюкая руку раненный солдат. Двое других пытались стянуть с него шубу, чтобы оглядеть рану. Подбежал к Медлявскому рядовой, вскинул руку с сбитой набекрень папахе.

– Вашбродие... дозвольте... Младший унтер-офицер Овчинников...

– Что? – Переспросил Медлявский.

– Убит. Прямо в переносицу свинцовую невесту словил.

– Кто еще?

– Канюкова тоже убило. Пашутина, вон, в руку поранило.

– Ясно, ясно... – Медлявский вдруг поймал себя на том, что он растерянно бормочет. И это его состояние отражалось на лице солдата. Тут же сказал другим голосом, четким и командным: – Взять пару человек. Раненных перевязать. Убитых сложить внизу. Остальные остаются на стенах.

– Есть! – Козырнул солдат. – Разрешите выполнять?

– Выполняйте.

Шлепнуло, – прилетевшая откуда-то пуля сорвала кончик затесанного колом бревна наверху частокола, рядом с Эфрном.

– Стреляют, бесы. – Буркнул Эфрон.

– Солдаты! – Крикнул Медлявский. – Не высовываться! Ничего еще не кончилось!

Эфрон, пригибаясь, подскочил к Медлявскому.

– Черт возьми, штабс-капитан, – откуда у красных такая прорва людей?

– Не понимаю, – покачал головой Медлявский. – Там, раньше, в лесу. Они должны были просто смести нас таким количеством...

Он поглядел на валявшегося у вала пленного краскома. Тот уже начал слегка шевелиться, и дергал заведенными руками, опутанными коноводским поводом. -А вот мы сейчас у кое-кого спросим!

Медлявский заскользил вниз, по валу, во внутренний двор. Прапорщик Эфрон последовал за ним. Оба подбежали к пленному. Штабс-капитан присел над пленным. Выглядел тот жутковато, скула уже налилась добротным синяком, на разорванной коже виднелась кровь. Кто-то из вязавших красного солдат, нахлобучил ему на голову найденную шапку, под которой виднелись два закрытых глаза. Красный беспокойно подергивался, будто человек в тяжелом, муторном сне, но в себя еще не пришел.

– Может, вы его совсем того? До травмы черепа? – Предположил Эфрон.

– Приложил как смог, – признался Медлявский – не было времени силу вымерять. Ну-ка...

Медлявский взял горсть снега, и насыпав в ладонь, хлопнул ей красного в горяченное, разгоряченное лицо. Тот фыркнул, задергался, засучил ногам. И, и с ошалелым лицом разом открыл глаза. Один зеленый, – ясный. И один побежденный синяком, – щелочкой. Взгляд красного заметался, и наконец сошелся на штабс-капитане

– Не дергайтесь, товарищ, камрад, или как вас там, – предупредил Медлявский. – Вы в плену.

Краском глянул на Эфрона, вернулся к Медлявскому. Посмотрел смело.

– А ты офицерок, – жила! Отоварил меня, – как поп проповедью. Башка трещит, будто гулял три дня... – Краском тряхнул головой. И тут же болезненно поморщился.

– Отвечайте на вопросы. – Глядя ему в глаза сказал Медлявский. – У нас времени мало.

– Да? – Ухмыльнулся красный. – Зато я уже никуда не тороплюсь.

– Что вы за отряд? – Не вступая в пререкания гнул свою линию Медлявский. -Кто такие?

– Советские общинники.

– Кто вас послал?

– Совгубком, по просьбе урало-сибирского бюро ЦК, вот кто.

Медлявский с Эфрном переглянулись.

– Никогда про таких не слышал? А вы?

– Тоже, в первый раз. – Пожал плечами Эфрон. – Развелось всяких партий, как мондавушек у бляди в сраму...

– Это в голове у тебя мондавушки, охвостье колчаковское – Спокойно возразил красный. – А совгубком – это есть народная власть.

– Ладно, народоволец... Зачем за нами шли?

– Известно, зачем. – Усмехнулся красный. – Чтобы вернуть трудовому народу украденное вами золото.

– Нет, ты посмотри какой наглец! – Возмущенно фыркнул Эфрон. – Разбойничья банда! Мало что хотят обокрасть русскую казну, еще и нас в воровстве обвиняют!

– А куда ж ты золото денешь, когда мы твоего Колчака на осине вздернем? -Поинтересовался красный. – Во Владивосток, на британский пароход, и тю-тю! Только мы то не позволим.

– Ты пока о своей осине беспокойся, – зловеще пообещал Эфрон.

– Откуда узнали, что везем? – Спросил Медлявский.

– Откуда... – Криво усмехнулся красный. – У нас в везде свои глаза. А вы, господа рукожопые, даже ящики с поезда сгрузить целыми не можете.

– Говорил я, что выйдет нам боком, тот разбитый ящик, – заметил Эфрону Медлявский. – Честное слово, кто его уронил, – того и надо было с грузом послать... Он снова повернулся к пленному.

– Сколько у вас в отряде штыков и сабель?

Пленный наклонил голову, оглядел себя, усмешливо глянул на Медлявского.

– Винтовку я потерял. Саблю твои солдафоны отняли. Выходит, нет у меня в отряде ни штыка, ни сабли.

– Не крути, – Посунулся к нему Медлявский. – Сколько у вас людей?

Краском мгновенье подумал, дернул разодранной щекой.

– Ну, теперь, пожалуй, в этом особого секрета нет. Нас изначально-то было тридцать человек. Разъездной отряд. Как узнали, что вы золото повезли, нас как самых ближних и послали. А больше поблизости и не было.

– Что врешь, краснюк! – Эфрон нагнулся, и хватил пленного за отворот полушубка. – Лес от всадников шевелится. Какие тридцать человек?

– Да ты и правду дурак, господин хороший. – Сплюнул в сторону кровью красный. – Думаешь, я просто так к тебе на стену сиганул? Всех моих в спину порубали. Мне деваться некуда было. Так и так край. Я наоборот думал, – это к вам подкрепление подоспело. А выходит...

– Не красные? – Эфрон озадаченно разжал руку. – Кто тогда эти лешаки?

– Вот они тебе и скоро и объяснят. – Мрачно пообещал краском.

***

– Эй, там! В острожке! – Закричал откуда-то из-за леса громкий, сильный голос. – Слышите меня?

Медлявский с Эфроном переглянулись. Гущин на дальней стене тоже завертел головой.

– Кажется, хотят говорить. – Констатировал Эфрон.

– Да, хотят... – Медлявский машинально потер обросший щетиной подбородок. – Слушайте сюда, Эфрон. Я сейчас пообщаюсь с этими бандитами, потяну время. А вы, обегите всех солдат на стене, соберите у них несколько гранат.

– Что вы хотите делать? – Поинтересовался Эфрон.

– То, о чем мы с вами говорили. Мы взорвем галерею, ведущую к пещере. Если получится, обрушим свод. Пусть потом выкапывают золото, если смогут. Ваша задача, собрать гранаты, заложить их, и устроить взрыватель. Сможете?

– Дайте подумать, – прищурился Эфрон. – Бикфордова шнура у нас нет... Но можно вывинтить взрыватели из нескольких гранат, сыпануть на их место пороха из патронов, и насыпать от них пороховую дорожку для задержки. Поджечь дорожку, и пока она горит, – есть время выскочить из галереи.