Текст книги "Золотой Конвой. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Лев Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

– Это тупик. Куда теперь?

– Махнем через борт.

– Это будет громкий 'бултых', – констатирую я.

– Погоди... – Он роется в боковом кармане рюкзака, и вытаскивает еще пару оливковых футляров с кириллицей, начинает его развинчивать. – Отвлечем их.

– Какого черта ты таскаешь гранаты в этих коробульках? – шиплю я аки змий. – Год пройдет, пока ты их достанешь.

– Транспортные контейнеры, – не оглядываясь объясняет он. – Я не знал, что придется применять их сейчас... – Он вытаскивает из развинченного на две половинки пенала ребристый 'ананас'. – Это сербская 'М-75', – объясняет он, – у неё задержка три с половиной-четыре с половиной секунды. Я кидаю, одну. Через пару секунд – другую. Как только рванет первая, – прыгаем за борт. Понял?

– Понял... – безрадостно киваю я. – И, пользуясь моментом срываю с себя рубашку.

– Держи голову ниже. У них в корпусе туча мелких шариков.

Я пригибаюсь пониже, пользуясь краткой передышкой. Дыхание чуть выравнивается, и я начинаю воспринимать окружающее более цельно.

Тем временем Марко с усилием вытянул из гранаты кольцо, коротко приподнялся, и богатырским рывком зашвырнул гранату по направлению к корме. Она тихонько прошипела запалом, а потом загрохотала своими ребристыми боками, укатываясь куда-то вдоль надстройки по палубе правого борта. Марко действительно умудрился закатить гранату куда-то вдоль надстройки, – значит был шанс, что когда шуманет, залетные будут смотреть в другую сторону.

'Тыща-один, тыща два...' – машинально начал отсчитывать я.

Вторая граната улетела вслед за первой.

Долбанул сухой короткий взрыв. Металлические стены надстроек отозвались визгом. Марко как пружина подскочил на месте, в два прыжка долетел до карая палубы, и... – махнул за фальшборт. Я вылетел вслед за ним. 'Не насадиться бы на якорь', – мелькнула глупая мысль. Короткое падение, – я врезался в жёстко принявшую воду. Вода ударила по ушам, перед глазами понеслись вверх пузырьки. Я вытянул в стороны руки, чувствуя, как плотность воды вытягивает их вверх. Развел и загреб руками, еще, еще, еще... – мне вдруг показалось, что я никогда не вынырну из этой темной толщи – и тут же вылетел на поверхность.

Я утер воду с глаз, и стряхнул налипшие волосы с лица. Завертел головой. Марко не было. Нет, – вот он вынырнул в паре метров, на секунду позже меня. Он пропытелся, и показал рукой направление – плывем к противоположному берегу. Ну добро, – я начинаю загребать рядом с ним.

В темноте трудно определить расстояние до берега. Вряд ли больше двух сотен метров. Я неплохо плаваю, догребу и в одежде. Уже сделав несколько гребков, понимаю, что не слышал взрыва второй гранаты – видимо долбануло как раз, когда я после прыжка барахтался под водой. Ни криков, ни выстрелов по нам – хорошо, видимо наше падение прозевали. Плыть все же тяжеловато. Пистолет-пулемет я бросил на палубе, так и не сделав ни единого выстрела. Но пистолет за поясом штанов тяготит. Сами штаны обволакивают ноги, туфли, хоть и легкие, тоже тянут. Марко пыхтит рядом. Через какое-то время я понимаю, что пыхтит он слишком громко, и начинает от меня отставать. Ну конечно! Как я сразу не заметил? У него же за спиной рюкзак. Рюкзак своими лямками мешает делать ему гребки, уводит своим весом туловище под воду. И кажется, я знаю, что в этом рюкзаке.

– Брось рюкзак, дурачина, – громко шепчу я.

– Нет! – Пыхтит он.

– Брось, он тебя утопит. Это не стоит никаких денег.

– К черту, – отплевывается он от воды. – Я доплыву...

Определенно, алчность застила парню разум. Почему-то на ум приходят слова старой песни из фильма. 'И тот его добычей станет, в чьем сердце пляшет желтый бес...'. Все же, пока он кое-как плывет. Оглядываюсь. За спиной удаляющаяся махина корпуса нашего корабля, – в ряду таких же. Слышен приближающийся шум сирен. Где-то на краю видимости ночь на той стороне канала начинаю освещать мигалки. Летит кавалькада машин, – надо понимать, портовая полиция. Залетные могли тихо вычистить свой корабль с бесшумным оружием, но взрывы гранат Марко конечно привлекли внимание с соседних кораблей. Если у залетных есть хоть капля мозгов, они уже погрузились в свои машины на пирсе, и рвут подальше от этого причала. Может, поэтому нас и не заметили. Но возвращаться, и проверять, конечно, нет никакого желания. Пусть полиция проверит.

Марко тем временем начинает совсем зарываться в волну.

– Брось, – пыхчу я.

– Нико... хтьфу! – он почти уходит под воду. – Никогда.

– Хоть ботинки сбрось.

– Уже, – пыхтит он. – И ботинки, и ствол, и все... что мог. – Я не брошу рюкзак...

Он окончательно тонет. Глаза такие, с какими наверно входили на арену амфитеатра со львами первые христиане. Те готовы были умереть за веру. Этот – за груз в рюкзаке. Алчность крепко скрутила парня. Вот же идиот.

– Переворачивайся на спину, – выдыхаю я. – Возьму тебя на буксир.

Он кое-как переворачивается. Пробую взять его за волосы, но рука соскальзывает, – он слишком коротко стрижен. Тогда хватаю за петлю того самого проклятого рюкзака. Это легче. Кое-как мы двигаемся вперед. То что для обычного пловца в плавках стало бы обычной хорошей дистанцией, для нас превращается в изнурительное испытание. Подумываю сам, сбросить туфли и пистолет, но пока держусь. Что-там еще будет на берегу, в этом безумном порту?

– Я... Отдохнул... – Дает голос Марко. – Сам.

Он переворачивается на живот, и снова кое-как гребет, получая нахлобучки от рюкзака.

Все же, мы уже порядком проплыли. Берег все ближе. Видны здания и конструкции. Здесь нет контейнеров. Редкие здания, полоска деревьев, и куча странных цилиндрообразных зданий с плоской крышей, все разного размера. Нефтеналивные баки, или что-то еще в таком духе.

Марко снова начинает уводить под воду. Снова подхватываю его за шкирку. Берег от которого мы ушли осиян мигалками. По палубе 'нашего' судна пляшет свет ручных фонарей. Вернутся бы, и сдаться в нежные руки местной полиции... Но – уже далеко. Да и этот без меня отправиться к Ихтиандру... Вдруг, какая-то темная громадина закрывает эту картину. Огромный корабль, длинный, с надстройкой на корме, перекрывает вид, медленно рассекая воду в центре канала. Он сверкает ходовыми огнями, и я с замиранием сердца понимаю, что мы с ним не так уж сильно разминулись. Он мог проплыть по нам, и даже не заметить, будто двух муравьев.

Но сил бояться несбывшегося нет. Только бы не утонуть. Берег все ближе. Но руки и ноги уже чугунные. Расцепляюсь с Марко, и оглядываю нависшую над нами искусственную стену берега. Взобраться негде. Отлично, – доплыть до берега, чтобы утонуть... Нет, слева уводящая одним концом под воду, а вторым ведущая наверх лестница! Все-таки, бог покровительствует идиотам. И спасибо итальянским строителям, которые позаботились о бедолагах бултыхнувшихся в канал...

Подплываю, хватаюсь. Лестница скользкая, пальцы готовы сорваться. Хорошо, что можно встать на нижние перекладины ногами. Подтаскиваю, едва не пускающего пузыри Марко, вешаю его на перекладину. Он издает натужный полустон, но кое как начинает забираться вверх.

Он ползет так медленно, что я начинаю жалеть: – надо было мне забираться первым. С другой стороны, если бы он сорвался, мне бы пришлось опять лезть за ним в воду, а так хоть можно поддержать. Наконец, он переваливается, на берег и исчезает из виду. Забираюсь следом, и оседаю на земле. Марко лежит рядом как раскатанный блин, единственное что выделяется в его плоскости -горб рюкзака сверху. Место ужасающе открытое.

– Пошли, пошли... – пихаю я его.

Мы кое как поднимаемся, и запинаясь о собственные ноги скрываемся под сенью растущей недалеко небольшой рощицы, со всех сторон ужатой асфальтом. Справа от нас, сквозь деревья белеет огромный наливной-что-то там бак. Я сижу прислонившись к стволу дерева. Марко лежит на спине, обхватив руками свой рюкзак.

– Дубом и медью тройной округ груди обшиты, кто хрупкий челн свирепому морю первыми вверили... – едва шевеля губами бубнит Марко,

– Ага, без базара, – отвечаю я.

– Это Квинт Гораций Флакк – поясняет он, я думал ты узнаешь.

– Ещё не читал, но мужик был мудрый. Явно умнее нас с тобой. Понимал, что в воду лазить не надо.

Чуть отдышавшись начинаю выжимать одежду. Мокрую майку приходится буквально сдирать со спины. Штаны выжимаю на себе. Стучу по воде туфлями, стараясь выбить из них воду. Марко достает из кармана и трясет мобильник.

– Сдох, – констатирует он.

Марко поднимается с земли.

– Надо двигаться. Нельзя здесь оставаться.

Иду за ним. Одежда неприятно липнет к телу, намокшие туфли скрипят.

– Ведем себя естественно, – Марко закидывает рюкзак на плечо. – Это порт. Они и ночью не спит. Кто-нибудь обязательно увидит, и вызовет полицию. А если пойдем спокойно, не привлечем внимания.

– Ясное дело, – соглашаюсь я, – Два мокрых типа. А если еще кто увидит, что ты без туфель, плохого конечно не подумает.

– Это еще надо заметить.

– Знаешь, куда идти?

– Да.

Мы идем по портовым площадям. Вокруг разбросаны, – кажется безо всякой системы – гигантские баки, белого и светло-серого цвета. Затем склады. Опять баки, уже правее. Несколько раз я вижу людей, но им нет до нас дела; мы расходимся на значительных расстояниях. У одной из стен Марко поднимает короткий ржавый прут арматуры, и сует его в карман рюкзака. Решил вооружиться? Я не спрашиваю. Минуем какой-то канал, рукавом вдающийся в землю. Наконец, недалеко от здания с двумя большими трубами, мы выходим на площадку автомобилей.

– Нам нужна машина, – говорит он.

Марко озирается, бросая вокруг короткие взгляды. Наконец он решительно направляется небольшому синему 'Фиату' синего цвета. Это небольшой трехдеврный хетчбек. По виду, выходец из 2000х, а может даже из 90х.

– Почему этот? – Спрашиваю я.

– Старый. Вряд ли есть блокировка двигателя.

– А сигнализация?

– Щас узнаем.

Марко вынимает свою недавно обретённую арматурину, и лупит машину в стекло, со стороны водителя. Хруст каленого стекла разносится на всю округу. У меня возникает запоздалая мысль, что здешняя полиция никуда меня не депортирует, а посадит за угон.

– Нет сигнализации, – констатирует Марко.

Это я и сам вижу. Иначе сирена выла бы уже на всю округу.

Он открывает водительскую дверь, бросает внутрь рюкзак. Открывает мне пассажирскую дверь. Я сажусь внутрь, в машину пропитанную чужими запахами. Малиновый освежитель, и кажется владелец курит... Марко стряхивает с сиденья каленую крошку стекла. Долбит все тем же прутом по рулевой колонке, выворачивает гнездо для ключа. Пластик поддается такому варварству. Марко начинает возится с проводами. Я верчу головой. Мне мнится, что вот-вот появится либо полиция, либо владелец машины. Это напрягает меня не меньше, чем те – залетные, которые стреляли по мне. Там я защищался. А сейчас... Воровство – дурное дело. Пусть даже в виде пассивного соучастия.

Наконец под руками у Марко проскакивает искра. Двигатель оживает. Марко перекручивает провода, снимает машину с тормоза, включает фары. Мы спокойно выезжаем из небольшого ряда машин, и выкатываем со стоянки.

– Что теперь? – Спрашиваю я.

– Мы на небольшом полуострове, – он выезжал на дорогу, и не отрывал взгляда от лобового стекла, – здесь все изрыто каналами. Потому и взяли колеса, – пешком умрешь раньше, чем дойдешь.

– Ладно. А едем куда?

– Это не те колеса, что нам нужны. Взял для подскока. Сменим машину.

Больше он ничего не объяснил, а я решил пока не нажимать. Порт пролетал за окнами как декорация, машина сворачивала столько раз, что я потерял направление. Ветер через разбитое окно щипал через мокрую одежду. Не надуло бы в уши... Через какое-то, мы притормозили в неприметном закоулке, у каких-то складов.

– Пальцы, – лаконично сказал Марко, протирая обод руля носовым платком.

Я завозился, лихорадочно вспоминая, что я тут хватал своими ручонками, и за неимением платка протер своей майкой.

Мы вылезли. Перед тем, как оставить машину, Марко достал кошелек, и бросил в бардачок несколько еще толком не просохших банкнот.

– За стекло, – объяснил он, заметив мой взгляд. – Я не вор.

С этими словами он подхватил рюкзак, и решительно зашагал между складов. Так мы вышли к задней части складов, рядом с которыми идет глухая стена. Ну, – почти глухая, – одна из плит сдвинута в сторону ровно настолько, чтоб пролез человек. Мы просачились в щель, и оказались в кустах с той стороны. Продрались, и снова зашагали быстрым шагом.

Кажется, мы уже не в порту. Хотя, кто знает?..

Через какое-то время мы вышли на еще одну площадку для машин, значительно больше первой. Выбор авто тут богаче, но Марко не тратил время на прикидки.

– Эта, – сказал он. И решительно зашагал к небольшому бардовому микро-вэну. На капоте был треугольный щиток с надписью 'Лянча'. Такой фирмы я не знал, видимо, что-то их местное.

– А у этой как с сигнализацией? – Входя в роль угонщика уточнил я.

– У этой есть. – Кивнул, будто клюнул своим орлиным носом Марко – И блокировка двигателя. Даже по сотовому можно позвонить, и заглушить, если угонят.

– Тогда зачем с ней вязаться?

– Потому что это моя машина, – объяснил он, и достал из кармана ключ.

Машина приветливо пискнула габаритными огням, признавая хозяина. Щелкнул центральный замок.

Он забрался на водительское, и положил рядом с собой рюкзак. Я, пользуясь, что машина была четыредверной, забрался назад; сил не было даже не разговоры. Он завел машину, завел движок, и мягко вырулил со стоянки.

***

Машина глотала ночные километры. Незнакомые пейзажи мелькали вокруг смутными тенями. Пошла городская застройка, иногда вырисовываясь светом улиц, фонарей, реклам. Ехали авто, шли прохожие. Заморосил небольшой дождь. А через несколько секунд он превратился в ливень. Марко включил дворники, и замедлил скорость. Улицы стремительно пустели. Мы ехали по какой-то аллее засаженной деревьями, с белыми домиками и красными крышами по бокам, – наверно очаровательной в солнечную погоду, а сейчас мрачной и пустынной. Я вздохнул.

– Притормози.

– Зачем? – Он полуобернулся и бросил на меня взгляд, настолько долгий, насколько может позволить себе водитель.

Дождь колотил по машине, будто тысяча маленьких барабанщиков. Но Марко все равно услышал, как я взвел курок трофейного пистолета. Услышал, и вздрогнул.

– Притормози, – повторил я, слегка ткнув его стволом в коротко стриженный затылок. – И припаркуйся слева.

Машина плавно снизила скорость. Марко подвел машину к обочине, выключил фары, и заглушил движок. Циферблаты на приборной доске засветились чуть ярче. Дворники перестали работать. Свет далекого уличного фонаря доходил до нас, через льющийся по лобовому стеклу водопад, отбрасывая на лицо моего попутчика изменчивые, плавно меняющиеся свето-тени.

– Руки держи на руле, – распорядился я.

Он молчал.

– Часто у вас тут так? С погодой? – Спросил я невпопад.

– Это Италия. – Ответил он. – Погода переменчива как сердце женщины. Был дождь, – будет и солнце. Ну, и что дальше?

– Ты сильно задолжал мне, Марко Азмида. – Мрачно сказал я. – Или как там тебя?.. Ты спёр артефакт, который отыскали мы с компаньонкой. Из-за тебя маленькой девочке пришлось одной бежать по ночной степи. Даже не знаю, -добралась ли она. Не дай бог её встретила какая-нибудь нечисть. Из-за тебя я вместо лучшего мирового курорта в Крыму, оказался в каком то ужопистом итальянском захолустье. – (Тут я конечно слегка перегнул, но знаете. всяк кулик...) – Без визы, без штампа, без всего. Из-за тебя, по мне стреляли какие-то уроды, – и ведь могли попасть. Все это надо уладить.

– Чего ты хочешь? – Спросил он.

– Для начала ответы. Кто ты такой? Что за ухари ворвались на корабле? Во что ты вообще меня втравил?

– Я... не могу сказать, – упрямо мотнул головой он.

– О, уверен, что можешь. Стоит только захотеть. – Я раздраженно ткнул его стволом в затылок.

– Я правда не могу. Послушай, здесь... – он полез в карман, но я снова ткнул его стволом, хоть и знал, что он посеял свой пистолет на дне канала. – ...Нет, это только кошелек. Вот, возьми деньги. Если нужно больше, -ближайший банкомат, и мы все решим.

– Ты сейчас дождешься, что я возьму деньги, – мрачно пообещал я. – И деньги, и орла, и машину, – а тебя высажу здесь.

– Нет! – Он аж подпрыгнул, и забывшись повернулся ко мне. – Только не орла!

– Будто я тебя спрашивать стану.

Он смотрел на меня поверх затвора пистолета, ствол которого смотрел ему в лицо. В глазах была непреклонная решимость.

– Только не орла, – повторил он. – Чтоб взять его, тебе сперва придется убить меня.

– Что тебе в нем? – Спросил я. – Сколько ты планируешь за него выручить?

– Дело не в деньгах, – буркнул он.

– Вот видишь, нас обоих мало интересуют деньги. – Подытожил я. – Надо искать другие точки. Не хочешь потерять орла – рассказывай.

Я убрал от его головы пистолет, и положил его на колено. В конце-концов, автомобильная спинка сиденья, для пули не преграда. Стоит мне пошевелить пальцем, и у него в животе будет дыра. Иногда легче говорить, не тыкая в лицо пистолетом. Он мялся как девица перед первым свиданием, и я надавил.

– Чтоб тебя, человек. – Устало сказал я. – Я таскал твоего друга с пулей в животе. Я сегодня вытащил тебя и этого орла из канала. Если бы не я, вы бы оба сейчас лежали на дне. Не говори мне, что ты не можешь. Ты у меня кругом в долгу. Рассказывай, во что ты меня втравил.

Он вздохнул. Плечи у него опустились.

– Это сложно. Я даже не знаю с чего начать.

– Начни с чего-нибудь. – Посоветовал я. – дальше пойдет легче.

– Ладно, – сдался он. – Ты... ты образованный человек?

– Гм... не так чтоб очень. – Признался я.

– Но ты знаешь латынь.

– Понахватался. Мне нравится античная история.

– Я видел, как двигался. Ты служил.

– Да.

– Тогда, может быть, ты поймешь...

Он протянул руки к рюкзаку. Я хотел снова ткнуть его пистолетом, но пока передумал. Он расстегнул молнию. Из под снятой тряпки на меня снова глянула потемневшая металлическая птица. Странно, но потемнев от времени, она стала казаться более живой, чем если бы сияла новым блеском.

– Ты знаешь, что это?

– Птица, которую я нашел, а ты у меня украл, – терпеливо заметил я.

Он не обратил внимания на мои подначки.

– Это орел римского легиона. Его символ. Что-то вроде современного полкового знамени...

– Хорошая теория. – Прервал я его. – но как я сказал, я интересуюсь историей. Это птичка из Крыма. Там пару столетий стояли римские войска, да. Но это были выделенные отряды, – то что римляне называли 'вексиляцио'. А основные легионы с их штабами и орлами квартировались далеко, в других местах.

Он покачал головой.

– Ты прав. В Крыму никогда не было штаб-квартир полных легионов. Но это другой орел. Другой легион. Орел Шестого Иллирийского легиона.

'Легио Секста Иллирика'... – Так это звучало на его латыни со странным мне акцентом.

– Никогда не слышал о таком, – пожал плечами я.

– Это один из восьми легионов, которые полководец Красс увел на восток в 54ом году. – Начал чеканить Марко. – Парфяне разбили войско Красса в битве при Баллисе. Во время ночного отступления остатки шестого легиона были рассеяны, солдаты перебиты, орел утрачен. Легион объявлен расформированным. Упоминания сколоты с памятников. Вот почему ты не слышал о нем.

– Парфянская кампания Красса, – Я наморщил лоб. – Да, я слышал о ней. Римские легионы оказались не такими уж непобедимыми. Но это все происходило в Междуречье и Сирии, очень далеко от Крыма.

– Да, – согласился Марко, – далеко. Все же, после того разгрома остались свидетели. Немало римлян вернулось домой. Они рассказали нам, что остатки шестого легиона до конца защищали орла. Он не был брошен, – взят с боя. Официально, легион объявили ничтожным. Но мы искали способ вернуть орла.

– Рассказали вам? – Заострился я. – Кому – вам? Все это было больше двух тысяч лет назад.

Марко на какое-то время замолк, поерзал на сидении.

– Я как раз пытаюсь к этому подступится... Но это, знаешь, непросто... Доводилось тебе слышать о Хи-Ро? О битве у Мульвийского моста?

Я напряг память. Понс Мульвиус...

– Конечно. В 312ом году у этого моста произошло сражение между двумя претендентами на римский престол: – Максенцием и Константином. Константин победил. По легенде, перед боем он увидел в небе сияющие греческие буквы Хи-Ро – то есть сокращение от 'Христос', и рядом с ними надпись 'ен тоута ника' – этим (знаком) победишь. Константин понял, что это знак, велел перед боем начертать буквы ХиРо у себя на знамени, а воинам нарисовать их на щитах. После этого он, с божьей помощью, с легкостью разгромил конкурента, и уверовал в христианского Бога.

Марко кивнул.

– Верно. Только все это брехня голимая. Личный штандарт с буквами Хи-Ро Константин носил уже задолго до той битвы, и буквы на нем вовсе не означали 'Христос'; потому что сам этот символ появился минимум за четверть тысячелетия до появления христианства. И Константин не приказывал солдатам перекрасить щиты. Все это христианские попы придумали для своей рекламы, задним числом... Константин в честь победы у Мульвийского Моста повелел воздвигнуть триумфальную арку. Она до сих пор в Риме стоит, прекрасно сохранилась. И на арке скульпторы увековечили и самого Константина, и его легионы, и их знамена. Нет там на щитах никаких 'Хи-Ро': – только традиционные узоры легионов. А на древках – старые римские орлы. – Он улыбнулся. – В некотором роде христианские церковники оказались в щекотливом положении. Триумфальная арка начисто опровергала их вранье. Но и снести арку Константина им было неудобно, так как они сами после смерти Константина, задним числом записали его в христиане, провозгласили его 'равноапостольным', одним из столпов своей веры. Поэтому... попы эту арку просто игнорировали. Стоит себе, и стоит. Брехня отдельно. Арка отдельно. В те старые времена, когда не было отпусков, интернета, и прочего – арку могли увидеть лишь единицы побывавших в Риме. А религиозную байку рассказывали от края до края мира. Люди верили. Так строилась христианство.

– Пф! – Фыркнул я. – Тоже мне новость. Попы всегда так поступали. Но к чему эта история?

– А к тому, – он обернулся и посмотрел мне в глаза. – ты сам служил. Ты знаешь, что значит для солдата знамя, с которым он ходил в бой, под которым проливал кровь. Конечно легионеры Константина не выбрасывали священных орлов, и не стирали свои старые символы. чтоб радостно намалевать вместо них новый символ. Такое мог придумать только поп. Слишком глупый, или слишком подлый, – понимай как хочешь. Но вот вопрос: Умер император Константин, сменилось несколько поколений римлян, – и орлы действительно исчезли. Римская империя простояла еще больше тысячи лет. Но не было уже ни легионов, ни орлов. Другие войска под другими знаменами. Вот тебе загадка, про которую не пишут в исторических книжках – куда исчезли легионы? Как ушли римские орлы?

Я задумался. И эти мысли вдруг повели меня в сторону, в которую я совсем не ожидал.

Странные это были мысли. В чужом городе, в чужой стране.

Знал ли я, как уходили легионы? Как они покидали провинции и стягивались к центру ослабевшей империи, будто спрут собиравший свои щупальца. Откуда бы? Что я мог знать, о событиях тысячелетней давности? Не осталось ни свидетелей, ни записей. Так откуда бы мне знать? Но, я знал. Я знал об этом куда больше сидящего передо мной парня. Ведь я родился в СССР. Советский Союз не был империей. Империя высасывает окраины в интересах центра. А СССР был анти-империей, который хотел принести на окраины лучшую жизнь. Но... какая разница для простого солдата? В чем было отличие между легионером, уходившим из отколовшейся провинции к Риму, и советским воином, возвращавшемся в Россию в 90е? Разницы не было. Рушились семьи, рвались связи. Край ставший родным внезапно оказывался чужим. И звала голосом долга далекая Родина.

Гениальный британский поэт Киплинг написал стихотворение 'Роман Центурион'с Сонг', – Песня Римского Центуриона – довольно слезливое, если быть честным. Легат, ай хэд зе ньюс ласт найт – май кохорт ордред хоум. Бай шипс то Портус Иттиус, энд тэнс бай род ту Ром... В этом стихотворении, чеканная речь солдата, повторяющего приказ, внезапно оборачивалась отчаянной мольбой, – избавить его от выполнения приказа. Центурион просил не отправлять его в Рим, и оставить в ставшей родной за годы службы Британии. Киплинг был британцем. Мог ли он написать что-то иное? Конечно нет. Но кто бы воспел тех легионеров, кто так же страдая, все же ушел в Рим, – потому что звали долг и присяга.

Их некому было воспеть.

Советские солдаты, уходившие из Восточной Германии с гордо развернутыми красными знаменами, – знали как уходили орлы и легионы. Это были еще счастливчики, потому что не всегда легионы уходили так. Были ситуации, когда наместники отколовшихся провинций, пытались заставить служить легионы себе. Местные князьки в какой-нибудь Галлии, или сраного Пальмирского царства конечно не прочь были присвоить себе войска. Разве при распаде Советского Союза было иначе? Царьки разорвавшие страну так же рвали и её армию. Солдат заставляли выбирать, – где теперь их новая родина? И заставляли переприсягать. Пытались заставлять. Мытьем и катаньем, посылами и угрозами. Империя все равно гибнет. Обескровленная метрополия обречена. Оставайся у нас, солдат. Мы повысим тебя в должности, дадим новое жилье, мы теперь вообще все заживем прекрасно. Оставайся у нас, солдатик. Ты только присягни нам. Переприсягни.

И кто-то из легионеров выбирал 'садок вишневый коло хаты'. Можно ли винить того, кто оставался там, где была его родная земля, дом, налаженный быт? Ведь это не он развалил страну!.. Нельзя было его винить. Но его самого потом всю жизнь, что-то царапало. Потому что солдат изменивший присяге -ломанный солдат. И честь не портки, – в химчистке её не отмоешь.

И были другие. Кто презрев угрозы и посулы, ломал налаженный быт, срывал с места семью, и уходил в Метрополию. На сжавшуюся как шагреневая кожа, -Родину. Пусть даже эта Родина не всегда ждала с распростертыми объятьями. Пусть даже Родина иногда встречала рылом чиновника, который цедил 'вас сюда ехать никто не заставлял'. Ехали, уходили, прорывались. Кто же лучше их знает, как уходили легионы?..

В 1992м году группа советских летчиков Староконстантиновской бомбардировочной авиационной дивизии 24й Воздушной Армии, положила с пробором на приказы новых незалежных царьков, которые пытались заставить их переприсягнуть. Офицеры подняли в воздух свои 'Сушки', и увели – в Россию, на Родину. И начштаба авиаполка тайно вывез Святое Знамя части на своей машине, – в Россию, на Родину. Семьи вывезли потом.

Вывезли и меня, тогда еще совсем несмышленыша...

Кто лучше этих советских офицеров знал, – как уходили легионы и их орлы?

Где тот русский Киплинг, что воспел их подвиг?..

Те легионеры, кто оставались служить в каком-нибудь новообразованном незалежном огрызке, смотрели как все быстро мельчало. Умирала промышленность, ужималась армия, все становилось мелким, местечковым, обветшалым. С отрывом от метрополии неизбежно происходила деградация.

А те легионеры, кто не изменил присяге и Родине, – им тоже было несладко. Но они верили – однажды Рим поднимется, и вновь принесет свой свет на объятые тьмой земли. Они в это верили. И как мы знаем из истории – были правы; Флавий Констанций вернул Британию. Юстиниан вернул почти все. И это минуло. Но что вообще длится вечно?

Так уходили легионы. Уходили, унося своих орлов.

Но как же потом исчезли орлы?

И на этот вопрос мне нетрудно было ответить. О, да, в Империи тогда наступили иные времена. Кто-то решил, что старые языческие боги слишком многочисленны. Римской империи нужны была новая религия. Одна Империя. Одна Религия. Один Бог. Религию слепили, как смогли, наспех, кое-где неряшливо. Но что было делать с легионами, под старыми языческими орлами? Приказать сменить знамена тем, кто проливал за орлов кровь? – Был бы бунт. Нужно было подождать, пока уйдет старое поколение легионеров и центурионов. Потом знамена сменили, а орлов торжественно поставили в почетные – самые дальние – углы преториев. И только когда в строю не осталось никого, кто мог вступиться за орлов – наплодившиеся христиане с наслаждением разломали их.

А после развала Союза... У новых антисоветских правителей России в подчинении оказалась армия под советскими знаменами. Что было с этим делать? Приказать сменить стяги тем, кто проливал за них свою кровь? Надо было тоньше. Красные знамена оставили. Нужно было время, чтобы ушли те, -офицеры советской закалки. Только потом можно стало сменить знамена на новые. Постепенно. И конечно – со всем почетом. Советские знамена не выбросили. Не так давно, в мое время, их поместили в почетные углы, в музеях частей. Должно было пройти еще несколько десятков лет, прежде чем... Медленный почетный путь на свалку.

Все это пронеслось в моей голове.

Глаза у Марко удивленно расширились, когда я твердо сказал ему – 'Да, я знаю как уходили легионы. И знаю, как исчезли орлы. Возможно, знаю лучше, чем ты'.

Я объяснил ему, что мог объяснить...

Он задумчиво кивнул:

– История ходит по кругу, верно? Чтож. Тогда и мне будет легче открыть тебе кое-что.

Когда-то, очень давно, один из легионов потерял орла. Это была первая потеря, – тем больше был позор. Несколько офицеры не смирилась с этим. Смельчаки отправились в дальние края, преодолели великие опасности, и вернули орла. Но уже не было легиона, который орел мог бы возглавить; -его остатки влили в другой легион. Орел остался не у дел... Но столько сил было приложено, чтобы вернуть святыню, что офицеры не моги оставить это просто так. Орлы были птицами бога Юпитера. И офицеры решили: – пусть орел будет хранится в небольшом горном храме этого бога. Когда-то, грозно блиставший на полях сражений, пусть он мирно парит в храмовом зале. Так и было сделано. В те времена все старшие офицеры были аристократами – у них был деньги осуществить желаемое. Со временем, вокруг храма образовалась маленькая община. Некоторые легионеры, те что вышли в почётную отставку, уходили служить орлу. А потом в храме появился другой орел. И еще. Ведь военная удача не всегда была благосклонна к легионам. Постепенно храм стал хранилищем. Так же, как старый солдат уходил в отставку, уходили и орлы. Если легион расформировывался, – орел успокаивался в храме. Если орла теряли на поле боя, община делала все, чтобы вернуть его. Орлы должны возвращаться в гнездо – вот в чем была цель. Так было сотни лет.

Но наступили новые времена. Христианство стало официальным имперским культом, а на язычников объявили гонения. Легионы больше не могли носить орлов. Но ничто не уходит сразу, и в легионах было еще достаточно верных людей, чтобы орлы, несомые их руками, летели в храм. Но и в храме уже стало небезопасно. Гонимые стали гонителями. Кроткие стали извергами. Христиане рушили старые святые места, разрушали алтари и жертвенники, захватывали здания, убивали жрецов. Везде были фанатики, готовые убивать инакомыслящих, за своего нового христианского бога. Общине пришлось приспосабливаться. Тем, кто привык шпионить в чужих землях возвращая орлов, пришлось притворятся и на своей земле. Из храма исчезла статуя Юпитера, на крыше появился крест. Храм Юпитера превратился в христианский монастырь. А храмовая община – в монашескую братию. Но тем, кому следовало, – там, в миру, – знали куда нести последних припозднившихся орлов.