Текст книги "Одинокий голубь"

Автор книги: Лэрри Джефф Макмуртри (Макмертри)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 65 (всего у книги 69 страниц)

Калл не ответил. Вряд ли стоило сейчас спорить с умирающим Гасом. И все об одном и том же. И это после стольких лет вместе.

Гас все утро проспал. Температура у него была очень высокая. Калл и не надеялся, что он проснется. Он не выходил из комнаты. В конце концов съел холодную телятину. Но тут Гас ненадолго очнулся.

– Ты хочешь, чтобы я поквитался с этими индейцами? – спросил Калл.

– Какими индейцами? – удивился Август, не сообразив, о ком идет речь. Щеки Калла ввалились, как будто он не ел несколько дней, хотя он жевал, задавая вопрос.

– Теми, что стреляли в тебя, – пояснил Калл.

– Ох, нет, Вудроу, – проговорил Август. – Мы уже достаточно перебили местного населения. Они нас сюда не звали, сам знаешь. У нас нет права мстить. Только начни, и я испорчу тебе аппетит.

– У меня его и так нет, – заметил Калл.

– Слушай, а я сунул в фургон ту вывеску, что написал в Лоунсам Дав и которая так расстроила Дитца? – спросил Август.

– И меня тоже, – сознался Калл. – Своеобразная вывеска. Да, она в фургоне.

– Я считаю ее своим шедевром. Это – и то, что я не давал тебе так долго совсем испортиться. Возьми с собой вывеску и водрузи ее на моей могиле.

– Ты записки женщинам написал или нет? – спросил Калл. – Я ведь не буду знать, что им сказать.

– Черт, совсем забыл, а ведь они – две мои самые любимые женщины. Дай мне бумагу.

Доктор принес бумагу, чтобы Август написал завещание. Август немного приподнялся и медленно написал две записки.

– Опасно писать одновременно двум разным женщинам, – проговорил он. – Особенно если так гудит в голове. Я могу не слишком четко изложить свои мысли, как хотелось бы.

Но он продолжал писать. Потом Калл увидел, как рука его упала, и подумал, что он умер. Но нет, просто Гас был слишком слаб и не смог свернуть вторую записку. Это сделал за него Калл.

– Вудроу, устрой вечеринку, – велел Август.

– Что? – спросил Калл. Август смотрел в окно.

– Погляди-ка на Монтану. Прекрасная и свежая, но мы пришли, и скоро все пропадет, как мои ноги.

Он снова повернул голову к Каллу.

– Чуть не забыл, – добавил он. – Отдай мое седло Пи. Я его седло изрезал, когда ладил костыль. Не хочу, чтоб он плохо обо мне думал.

– Так он и не думает, Гас, – заверил Калл.

Но Август уже закрыл глаза. Он увидел туман, сначала красный, но потом серебристый, какие бывают по утрам в долинах Теннесси.

Калл сидел у кровати, надеясь, что Гас снова откроет глаза. Он слышал, как дышит умирающий. Село солнце, и Калл вернулся на стул, прислушиваясь к прерывистому дыханию своего друга. Он старался не заснуть, но слишком устал. Немного погодя вошел доктор с лампой. Калл заметил, как с простыни на пол капает кровь.

– Вся постель в крови, а ваш друг умер, – сказал доктор.

Калла мучило, что он задремал. Он заметил, что одна из записок, которые Гас написал женщинам, все еще лежит на кровати. На ней была кровь, но не очень много. Калл осторожно вытер ее об штанину, перед тем как спуститься вниз.

97

Когда Калл сообщил доктору Мобли, что Гас пожелал быть похороненным в Техасе, маленький доктор лишь улыбнулся.

– У всех свои причуды, – сказал он. – Ваш друг был сумасшедшим пациентом. Полагаю, выживи он, мы обязательно бы поссорились.

– Могу себе представить, – заметил Калл. – Но я собираюсь выполнить его волю.

– Я обложу его древесным углем и солью, – пообещал доктор. – Понадобится пара бочек. К счастью, тут неподалеку есть соль.

– Возможно, мне придется оставить его на всю зиму, – предупредил Калл. – Не подскажете, где бы я мог его хранить?

– Мой сарай для упряжи вполне подойдет, – предложил доктор. – Он хорошо продувается, а ему чем прохладнее, тем лучше. Вы его вторую ногу хотите по лучить?

– А где она? – спросил удивленный Калл.

– У меня, – ответил врач. – Он был таким привередливым, что вполне мог заставить меня пришить ее обратно. Она уже полуразложилась.

Калл вышел и направился по пустой улице к платной конюшне. Доктор предложил ему отдохнуть и пообещал сам позаботиться о гробовщике.

Когда он вошел в конюшню, Чертова Сука подняла голову. Он почувствовал желание оседлать ее и по ехать вон из города, но усталость взяла свое, Калл бросил на солому одеяло и лег. Но заснуть не мог. Он жалел, что не приложил достаточно усилий, чтобы спасти Гаса. Ему следовало сразу разоружить его и дать врачу возможность ампутировать вторую ногу. Разумеется, Гас мог его пристрелить, но теперь ему казалось, что он должен был рискнуть.

Вроде он закрыл глаза всего на минуту, но, когда открыл их, конюшню заливало солнце. Калл не ждал ничего от нового дня. Все, о чем он ни вспоминал, было серией ошибок, ошибок и смертей. Все его старые друзья-рейнджеры умерли, один Пи Ай остался. Джейк лежал в могиле в Канзасе, Дитц – на берегу Паудер, и теперь Гас – здесь, в Монтане.

Конюшня принадлежала старику, которого звали Джилл. У него был ревматизм, рыжая борода и бельмо на одном глазу, он с трудом передвигался, прихрамывая. Он вошел в конюшню вскоре после того, как Калл проснулся.

– Догадываюсь, что вам потребуется гроб, – проговорил старик. – Обратитесь к Джо Вейтенхеймеру, он сделает вам гроб что надо.

– Мне нужен крепкий, – предупредил Калл.

– Я в курсе, – заверил старик. – В городе сегодня утром ни о чем другом и не говорят, все о мужике, который захотел, чтобы его тащили в Техас и только там засунули в землю.

– Он считал Техас своим домом, – пояснил Калл, считая ненужным вдаваться в подробности насчет пикников.

– Я так считаю, а почему бы и нет, если есть кто-то, кто за это возьмется, – сказал Джилл. – Дай мне волю, я бы хотел, чтобы меня похоронили в Джорджии, только никто меня туда не повезет. Так что лежать мне здесь, в этой холодине, – добавил он. – Не люблю я весь этот холод. Конечно, как говорится, уж коль скоро помер, плевать тебе на температуру, но кто точно знает, что это правда?

– Я не знаю, – произнес Калл.

– Люди просто имеют свою точку зрения, вот и все, – проворчал старик. – Вот если бы кто-нибудь побывал там, а потом вернулся, к его бы мнению я прислушался.

Старик подсыпал Чертовой Суке сена. Пока он стоял и смотрел, как она ест, кобыла по-змеиному вытянула голову и попыталась укусить его, так что старику пришлось спешно ретироваться, и он едва не споткнулся о свои же собственные вилы.

– Черт, уж благодарной ее не назовешь, – возмутился он. – Как змея выпад сделала, а ведь я ее только что накормил. Типичная баба. Моя жена так же поступала сотни раз. Похоронил ее в Миссури, там гораздо теплее.

Калл нашел плотника и заказал гроб. Затем он одолжил фургон с упряжкой и большую совковую лопату у пьяного продавца хозяйственного магазина. Ему уже стало казаться, что жители Милс-Сити пьют с утра до поздней ночи. К заходу солнца половина города была пьяна в стельку.

– Соль найдете милях в шести к северу, – пояснил пьяный из хозяйственного магазина. – Отыщете по следам зверья.

И верно, у соляного языка Калл увидел двух антилоп, а также приметил следы бизонов и лосей. Он здорово вспотел, нагребая соль в фургон.

Когда он вернулся в город, похоронных дел мастер уже закончил с Гасом. Это был длинный мужчина, больной трясучкой: все его тело тряслось, даже когда он стоял спокойно.

– Это нервное заболевание, – объяснил он. – Я его еще молодым заработал, так с той поры и мучаюсь. Я влил в вашего приятеля побольше жидкости, поскольку узнал, что ему еще предстоит побыть некоторое время на земле.

– Да, до следующего лета, – подтвердил Калл. Когда гроб был готов, Калл купил красивый платок, чтобы закрыть Гасу лицо. Доктор Мобли принес ногу, завернутую в брезент и пропитанную формалином, чтобы отбить запах. Бармен и кузнец помогли наполнить гроб древесным углем. Калл чувствовал себя ужасно, хотя все вокруг были довольно жизнерадостны. Когда Гаса хорошенько прикрыли, весь гроб до отказа наполнили солью и плотно забили крышку. Оставшуюся соль Калл подарил пьянице в хозяйственном магазине в компенсацию за пользование фургоном. Они отнесли гроб в сарай доктора и пристроили его на двух пустых бочках.

– Так сойдет, – сказал доктор Мобли. – Он полежит здесь, а если вы передумаете насчет поездки, мы его тут и похороним. У него здесь будет большая компания. У нас скоро на кладбище будет больше покойников, чем жителей в городе.

Каллу не понравился подтекст. Он сердито взглянул на доктора.

– С чего это я передумаю? – поинтересовался он. Доктор время от времени прикладывался в фляжке с виски, пока они возились с Гасом, и был основательно пьян.

– Умирающие глупеют, – объяснил он. – Забывают, что не смогут оценить те вещи, которые по их просьбе люди для них делают. Те же наобещают всякого разного, но, когда сообразят, что обещали-то покойнику, они немного поежатся и обо всем позабудут. Такова человеческая натура.

– Мне много раз говорили, что у меня не человеческая натура, – сообщил Калл. – Сколько я вам должен?

– Ничего, – ответил доктор. – Покойный сам со мной расплатился.

– Я заберу его весной, – пообещал Калл. Вернувшись в платную конюшню, он обнаружил старика Джилла при кувшине виски. Это напомнило ему о Гасе, который в былые времена продевал палец сквозь ручку кувшина, откидывал голову и пил. Старик сидел на тачке, положив поперек коленей вилы, и пялился на Чертову Суку.

– Когда в следующий раз нагрянете, уж лучше приезжайте на медведе-гризли, – предупредил Джилл. – Я скорее поставлю в конюшню гризли, чем эту кобылу.

– Она вас укусила или что?

– Пока нет, но она выжидает, – пожаловался старик. – Забирайте ее, чтобы я мог отдохнуть. Я так рано не напивался в самые суровые годы, и это все из – за нее.

– Мы уезжаем, – успокоил его Калл.

– И зачем вы держите такое животное? – полюбопытствовал старик, пока Калл оседлывал кобылу.

– Потому что когда я на ней, я действительно верхом, – объяснил Калл.

Это не убедило старика.

– Надеюсь, когда вы с ней помрете, вы действительно почувствуете себя мертвым, – сказал он. – По мне, она смертельнее кобры.

– По мне, вы слишком много болтаете, – заявил Калл, все больше убеждаясь, что ему совершенно не нравится этот Милс-Сити.

Он нашел старого охотника Хью Олда перед продовольственной лавкой. День выдался пасмурный, дул холодный ветер. В нем уже ощущалась зима, хотя было довольно тепло, но прохладнее, чем накануне. Калл понимал, что до зимы осталось всего ничего, а его люди плохо одеты.

– Вы фургоном править можете? – спросил он Старого Хью.

– Да, я смогу стегануть мула не хуже любого, – заверил Хью.

Калл купил припасы – не только теплые пальто, ботинки и рукавицы, но и строительные материалы. Ему удалось нанять фургон, в котором он возил соль, пообещав вернуть его при первой возможности.

– Вы не находите себе места, – заметил Хью. – Поезжайте вперед. Я потащусь потихоньку в фургоне и встречусь с вами севернее Масселшелла.

Калл поехал к стаду, но спешить не стал. Днем он остановился и несколько часов сидел у небольшого ручья. В другое время он чувствовал бы себя виноватым, что не поспешил вернуться к ребятам, но смерть Гаса все изменила. Он никогда не рассчитывал пережить Гаса, скорее наоборот. Гасу всегда везло, все так говорили, и он сам тоже. Но удача изменила Гасу. Изменила она и Джейку, и Дитцу. Обе смерти были неожиданными и печальными, безумно печальными, но Калл убедился в них. Он видел, как они умерли, собственными глазами и, поверив в их смерть, смог смириться с ней.

Он тоже видел, как умер Гас, вернее, видел, как тот умирает, но он все еще не начал верить в эту смерть. Гас ушел навсегда, но Калл так растерялся, что даже не испытывал горя. Гас до самого конца оставался настолько самим собой, что не позволил даже своей смерти стать событием, – вроде еще один спор, который можно возобновить через несколько дней.

Но на этот раз спор возобновить нельзя, и Калл не мог с этим смириться. Он чувствовал себя таким одиноким, что ему не хотелось возвращаться к стаду. Казалось, и стадо, и ковбои больше не имели к нему никакого отношения. Ничто не имело к нему никакого от ношения, разве что кобыла. Дай ему право выбирать, он бы ездил по Монтане, пока на него тоже не напали бы индейцы. И не то что ему так уж не хватало Гаса. Только вчера они разговаривали, как говорили все последние тридцать лет.

Калл почувствовал обиду, что случалось с ним часто, когда он думал о своем друге. Гас умер и оставил этот мир, не взяв его с собой, так что опять вся работа свалилась на его плечи. Калл всегда исправно делал свою работу, но только сейчас внезапно он перестал в нее верить. Гас хитростью лишил его этой веры с той же легкостью, с какой жульничал в карты. Вся эта работа никого не спасла, даже не отложила ни на минуту их уход.

Наконец стемнело, он сел на лошадь и поехал, не стремясь никуда, но просто устав сидеть. Так он и ехал до следующего утра, ни о чем не думая, пока не увидел стадо.

Стадо растянулось мили на три по гигантской равнине. Ковбои немедленно заметили его, Диш и Нидл по скакали навстречу.

– Капитан, а мы видели индейцев, – доложил Диш. – Там их целая группа, но они на нас не нападали.

– И что они делают? – спросил Калл.

– Сидят на холме и наблюдают за нами, – сказал Нидл. – Мы хотели отдать им двух коров, если попросят, но они не попросили.

– Сколько их там?

– Мы не считали, – ответил Диш. – Но довольно много.

– С женщинами и детьми?

– Да, там их полно, – подтвердил Нельсон.

– Они редко вовлекают в битву женщин, – заметил Калл. – Наверное, кроу. Мне говорили, что кроу миролюбивы.

– Вы нашли Гаса? – спросил Диш. – Пи ни о чем больше говорить не может.

– Нашел. Он умер, – сказал Калл.

Ковбои как раз разворачивали лошадей, чтобы вернуться к стаду. Они остановились как вкопанные.

– Гас умер? – поражение спросил Нидл Нельсон.

Калл кивнул. Он понимал, что ему придется все рассказать, но он не хотел повторять одно и то же десяток раз. Он подъехал к фургону, которым управлял Липпи. Там же сидел Пи Ай и отдыхал. Он до сих пор был босиком, хотя Калл сразу увидел, что с ногами у него получшало. Увидев Калла одного, он забеспокоился.

– Они утащили его, капитан? – спросил он.

– Нет, он добрался до Милс-Сити. Но у него было заражение крови, обе ноги поражены, и он вчера умер.

– Эх, черт побери, – высказался Пи Ай. – Как жалко. Я ушел, а Гас умер, – добавил он печально. – Лучше бы все было наоборот.

Ньют услышал новости от Диша, который вернулся к стаду и все рассказал. Многие поскакали к фургону, чтобы узнать подробности, но Ньют остался. Он чувствовал себя так же, как в то утро, когда умер Дитц. Ему хотелось уехать и ничего не видеть. Если он никогда не подъедет к фургону, он так больше ничего и не узнает. Он плакал весь день, держась в самом конце стада. На этот раз он был рад пыли, которую поднимал скот.

Ему казалось, что уж лучше бы напали индейцы и перебили их всех, а то когда так, по одному, да еще лучших, вынести это не было сил. Те, кто дразнил его и задирался, вроде Берта и Соупи, были живы-здоровы и счастливы, как свиньи Гаса. Даже Пи Ай едва не умер, а кроме него самого и капитана, Пи был единственным, оставшимся от старой команды.

Ковбои сердились на капитана Калла за то, что тот коротко рассказал о смерти Гаса, взял еды и уехал в сторонку, как обычно делал это вечерами. В его рассказе осталось много непонятного, так что ковбои весь вечер провели, строя догадки. Почему, например, Гас отказался ампутировать вторую ногу, если тогда мог бы остаться жив?

– Я знал одного ретивого парнишку из Виргинии, который передвигался на костылях быстрее, чем я на своих собственных ногах, – сказал Липпи. – У него было их два, и, как только он входил в ритм, за ним было не угнаться.

– Гас мог сделать себе тележку и купить козла, что бы тот ее таскал, – проговорил Берт Борум.

– Или осла, – добавил Нидл.

– Или его чертовых свиней, раз уж они такие умные, – вмешался Соупи. Обе хрюшки лежали под фургоном. Спавший в фургоне Пи Ай вынужден был слушать их храп и похрюкивание всю ночь.

Только ирландец, казалось, понял точку зрения Гаса.

– Да ведь от него осталась бы только половина, – пояснил он. – Кому охота жить половинкой?

– Да нет, половина – это будет по бедрам, – подсчитал Липпи. – В ту половину входят и бубенчики, и все остальное. Так что ноги – меньше половины.

Диш Боггетт участия в разговоре не принимал. Он горько сожалел о смерти Гаса. Он вспомнил, как однажды Гас одолжил ему деньги на Лорену, и это толь ко усилило его печаль. Он всегда считал, что Гас собирается вернуться к Лорене, но сейчас он явно не сможет. Она живет там, в Небраске, и ждет Гаса, который никогда уже не приедет.

Тут к его печали примешалась надежда, что, когда перегон закончится, он сможет получить деньги, вернуться и завоевать Лорену. Он все еще помнил ее лицо, когда она сидела у палатки на равнинах Канзаса. Как же он завидовал Гасу, потому что Лорена ему улыбалась, а вот Дишу она не улыбалась никогда. Теперь Гас умер, и Диш твердо решил, что надо сказать капитану о своих намерениях взять расчет и уехать сразу по окончании перегона.

Липпи тоже расстроился и несколько раз принимался плакать. Для него самым странным показалось желание Гаса быть похороненным в Техасе.

– Это же так далеко, – не уставал повторять он. – Он, верно, был пьян.

– Никогда не видел Гаса настолько пьяным, чтобы не знать, что он говорит, – заметил Пи Ай. Он тоже глубоко печалился. Он все думал, что зря не уговорил Гаса пойти с ним вместе.

– Это же так далеко, – продолжал повторять Лип пи. – Готов биться об заклад, капитан его туда не повезет.

– Давай побьемся, – предложил Диш. – Они с Гасом вместе были рейнджерами.

– И со мной тоже, – грустно добавил Пи Ай. – Я тоже был рейнджером.

– Гас уже превратится в скелет к тому времени, когда капитан сможет его увезти, – проговорил Джаспер. – Я бы не стал. Я бы все время думал о привидениях и заехал бы в яму.

При упоминании о привидениях Диш встал и отошел от костра. Если Дитц и Гас возьмутся бродить вокруг, один из них может обратиться к нему, а эта возможность ему не улыбалась. Он бледнел при одной только мысли об этом, так что разложил свою постель поближе к фургону.

Оставшиеся ковбои продолжали обсуждать странную просьбу Гаса.

– Почему в Техас, понять не могу, – удивлялся Соупи. – Я всегда считал, что он из Теннесси.

– Интересно, что бы он теперь сказал о смерти? – задумался Нидл. – У него всегда было что сказать по любому поводу.

По Кампо принялся негромко наигрывать на тамбурине, а ирландец – печально подсвистывать.

– Теперь уж Гас никогда не соберет с нас те деньги, что выиграл в карты, – вспомнил Берт. – Это единственная светлая сторона дела.

– Ах, черт бы все побрал. – Пи Ай испытывал такую грусть, что ему самому захотелось умереть.

Никто не спросил, по какому поводу он чертыхался.

98

Старый Хью Олд вскоре заменил в команде Августа в качестве большого любителя поговорить. Он догнал стадо с фургоном теплой одежды и припасов около Форт-Бентона, где они переправлялись через Миссури. Часовые в форте смотрели на ковбоев с таким удивлением, будто те заявились с другой планеты. Командир, крупный угловатый майор по фамилии Корт, особенно поражался, глядя на разбредшееся по долине стадо. Когда ему рассказали, что скот гонят с границы с Мексикой, он поразился еще больше, но это не помешало ему купить две сотни голов. Бизоны попадались редко, так что с провизией в форте дело обстояло туго.

Калл особо с майором не разговаривал. Он вообще мало с кем разговаривал после смерти Гаса. Все хотели бы знать, когда кончится их движение на север, но никто не решался спросить. Уже несколько раз шел легкий снег, а когда они переправлялись через Миссури, было так холодно, что ковбои разожгли на северном берегу огромный костер, чтобы согреться. Джаспер Фант едва не осуществил навязчивую идею всей своей жизни и не утонул, когда его лошадь, напуганная бобром, сбросила Джаспера в ледяную воду. К счастью, его подхватил Бен Рейни и вытащил на берег. Джаспер посинел от холода. Даже когда его накрыли одеялами и посадили у костра, прошло немало времени, прежде чем он поверил, что остался жив.

– Господи, да ты мог оттуда ногами выйти, – сказал Старый Хью, удивленный, что мужика можно так перепугать холодной купелью. – Если ты считаешь, что эта вода холодная, попытайся поставить несколько ловушек на бобров в феврале, – добавил он, рассчитывая, что это поможет Джасперу яснее обозреть перспективу.

Джаспер целый час не мог говорить. Большинство ковбоев к этому времени давно устали от его постоянного страха утонуть, так что они оставили его сохнуть в одиночестве. В ту ночь, когда он достаточно согрелся, чтобы злиться, Джаспер поклялся остаток своей жизни провести к северу от Миссури, только чтобы больше через нее не переправляться. К тому же он мгновенно невзлюбил бобров и несколько раз сердил Старого Хью, стреляя по ним из пистолета во время движения на север, если видел их у пруда или ручья.

– Это ведь бобры, – повторял Старый Хью. – Их надо ловить в капканы, а не стрелять по ним. Пуля испортит шкуру, в этом-то все и дело.

– Ну а я ненавижу этих зубастых поганцев, – ругался Джаспер. – А шкура пусть пропадет пропадом.

Калл продолжал упорно ехать на северо-запад, даже Старый Хью забеспокоился. Впереди с запада уже маячили великие Роки-Маунт. Хотя разведчиком считался Старый Хью, впереди ехал Калл. Иногда старик указывал на некоторые ориентиры, но он советовал нерешительно. Калл ясно дал понять, что в советах не нуждается.

Хотя люди привыкли к его молчаливости, никто не помнил его молчаливым до такой степени. Он целыми днями не произносил ни одного слова, приходил, брал еду и снова уходил. Некоторые считали, что он вообще не собирается останавливаться, что он заведет их на север, в снега, где они все замерзнут.

В тот день, когда они переправлялись через реку Маро, исчез Старый Пес. Из лидера стада он давно превратился в одного из отстающих и обычно тащился в паре миль позади. Утром он, как правило, был в стаде, но в одно прекрасное утро не появился. Ньют и братья Рейни, все еще ответственные за отстающих, проехали назад, чтобы поискать его, и увидели двух медведей-гризли, устроивших себе пиршество из старого быка. При виде медведей лошади ковбоев взбрыкнули и помчались назад к стаду. Их испуг тотчас передался другим животным, и все стадо и верховые лошади в панике бросились прочь. Несколько ковбоев оказались на земле, включая Ньюта, но никто серьезно не пострадал, хотя остаток дня пришлось потратить на то, чтобы собрать стадо.

Через несколько дней они наконец вышли к реке Милк. Был прохладный осенний день, и большинство работников облачились в свои новые теплые пальто. Склоны гор на западе были покрыты снегом.

– Это последняя река, – пояснил Старый Хью. – К северу от нее уже Канада.

Калл оставил стадо пастись и весь день ехал на восток один. Местность радовала глаз, изобилие травы, по берегам ручьев много поваленных деревьев, из которых можно выстроить дом и загоны для скота. Ему встретилось много бизонов, в том числе одно большое стадо. Он заметил следы индейцев, но их самих не было видно. Ослепительно сияло солнце, хотя и было холодно. Ему казалось, что вся Монтана пуста, что там нет никого, кроме бизонов, индейцев и команды «Хэт крик». Он понимал, что следует остановиться и построить хоть какой-то дом, пока не начнутся морозы. Он знал, что они не за горами. Сам он на погоду внимания не обращал, но следовало подумать о людях. Слишком уж поздно для большинства возвращаться в Техас этой осенью. Нравится им это или нет, но зимовать придется здесь.

Ночью, когда он устроил себе лагерь в стороне от всех, он видел во сне Гаса. Он часто просыпался от звука его голоса, причем слышал его так явственно, что машинально оглядывался, надеясь его увидеть. Иногда он еле успевал уснуть, как уже видел Гаса, и такое стало случаться с ним даже днем, когда он ехал, не обращая ни на что внимания. Мертвый Гас владел его мыслями так же, как когда был жив. Обычно он, как и в жизни, дразнил его.

– Ты достиг центра Монтаны, но это не значит, что ты должен останавливаться, – сказал Гас в одном сне. – Поворачивай на восток и жми, пока не наткнешься на Чикаго.

Поворачивать на восток Калл не хотел, как, впрочем, не хотел и останавливаться. Смерть Гаса, вместе с более ранними смертями, заставила его потерять чувство цели, причем до такой степени, что он не обращал внимания на то, что делает изо дня в день. Он ехал на север, потому что это вошло у него в привычку. Но они уже достигли реки Милк, и зима была на носу, так что надо было менять привычку, иначе он может потерять людей, да и стадо в придачу.

Он нашел ручей, где скопилось много древесины, и решил, что это место подойдет в качестве центральной усадьбы, хотя он не испытывал никакого энтузиазма при мысли о предстоящей работе. Работа, то есть то, что всегда в его жизни было главным, потеряла свое значение. Он трудился лишь потому, что больше нечего было делать, а не потому, что испытывал в ней потребность. Иногда он не ощущал практически никакого интереса ни к стаду, ни к работникам, и ему хотелось просто сесть на кобылу и уехать, пусть сами выпутываются. Старое чувство ответственности за их благополучие исчезло начисто, и он порой дивился, как это он мог его испытывать так долго и так интенсивно. Его все больше раздражал тот вид, с которым люди смотрели на него каждое утро, ожидая распоряжений. Почему взрослые мужчины каждый день нуждаются в распоряжениях, когда они уже прошли около трех тысяч миль?

Порой он не давал никаких указаний, просто завтракал и уезжал, оставляя их с недоуменным выражением на лицах. Оглянувшись через час, он видел, что они едут следом, и это тоже раздражало его. Порой ему казалось, что он предпочел бы, оглянувшись, увидеть пустую равнину, чтобы ковбои и стадо исчезли.

Но ничего подобного не происходило, так что, когда он определился с местом, он приказал людям гнать стадо еще день на восток и там дать ему вволю пастись. Переход был закончен. Ранчо будет располагаться между реками Милк и Миссури. Он подаст заявку на землю весной.

– А как насчет тех, кто хочет вернуться в Техас? – спросил его Диш Боггетт.

Калл удивился. До сих пор никто не упоминал о возвращении в Техас.

– Уже осень, – сказал он. – Лучше будет подождать и поехать весной.

Диш упрямо смотрел на него.

– Я на зиму в Монтане не нанимался, – возразил он. – Я хочу получить свои деньги и рискнуть.

– Ну, ты нужен будешь на время строительства, – заметил Калл, не желая расставаться с ним. По виду Диша можно было предположить, что он собирается отправиться назад немедленно. – Как закончим, можешь ехать, куда хочешь, – добавил Калл.

Диш Боггетт разозлился. Он и в плотники не нанимался. Начал он свою карьеру в этой команде с копания колодца, а закончит, похоже, размахивая топором. Ни та, ни другая работа не годилась для ковбоя, так что он едва сразу не потребовал свои деньги и не принялся защищать свои права свободного человека, но вид капитана несколько охладил его пыл. На следующее утро, когда они подняли стадо и погнали его на восток вдоль реки Милк, он занял свое место впереди в последний раз. Теперь, когда Старого Пса не было, в голове стада часто шел техасский бык. Выглядел он безобразно, поскольку рана срослась неровно, а отсутствие одного глаза и рога тоже не прибавляло ему привлекательности. Он часто поворачивался и набрасывался на всякого, кто имел неосторожность подойти к нему со стороны слепого глаза. Несколько человек едва спаслись бегством, и только то, что капитан Калл благоволил к нему, спасало его от расправы.

Диш решил, что сразу же после постройки дома он поедет в Небраску. Его мучила мысль, что кто-то может приехать и завоевать сердце Лори. Это сделало его наиболее активным работником на валке деревьев, как только началось строительство. Большинство других ковбоев, особенно Джаспер и Нидл, такого рвения не проявляли и раздражали Диша тем, что постоянно устраивали перерывы, заставляя его рубить в одиночку. Они сидели и курили, поглядывая, не появился ли медведь, в то время как Диш работал и звук его топора раз носился по всей долине реки Милк.

Работа едва успела начаться, как произошло событие, резко изменившее отношение к ней людей. Этим событием стала пурга, которая мела с севера в течение трех дней. Их спасло лишь то, что Калл оказался достаточно прозорливым и заранее сделал запас дров. Ковбоям и в дурных снах не снился такой холод. Они разожгли два огромных костра и сбились в кучу между ними, подкладывая поленья и замерзая с той стороны, которая не была повернута к огню. В первый день видимость была нулевая, ковбои даже страшились отойти к лошадям, опасаясь потеряться в бешеном вихре снега.

– Куда хуже, чем песчаная буря, – заметил Нидл.

– Ага, и куда холоднее, – поддержал его Джаспер. – Я практически засунул ноги в костер, а пальцы, черт бы их побрал, все равно замерзают.

Диш, к большой досаде, обнаружил, что от дыхания его усы смерзаются, – он и не представлял себе, что такое возможно. Ковбои надевали на себя все, что у них имелось, и все равно ужасно мерзли. Когда пурга кончилась и вышло солнце, холод отказался отступить. Стало даже еще холоднее, и на снегу образовался жесткий наст, на котором все скользили и падали, даже если шли всего несколько шагов до фургона.

Одному лишь По Кампо, казалось, такая погода была по нутру. Он все еще в основном полагался на свое серапе да найденный где-то старый шарф и приставал ко всем с предложением пойти и застрелить медведя. По его теории, мясо медведя помогло бы им легче переносить холод. Если и нет, то медвежья шкура уж точно бы пригодилась.

– Ага, а эти проклятые медведи наверняка считают, что человеческое мясо им тоже бы пригодилось, – предостерег Соупи.

У Пи Ая, самого высокого в команде, появился новый повод для страха – он боялся, что его утащит со снежной лавиной. Он всегда боялся зыбучих песков, а теперь находился в таком месте, где все на многие мили вокруг представляло собой холодный вариант зыбучих песков.

– Я так думаю, укрой весь этот снег тебя с головой, обязательно замерзнешь, – повторял он снова и снова, пока всем уже до смерти не надоел. Большинство уже успели порядком поднадоесть друг другу своими от дельными жалобами – вместе все переносилось легче.

Ньют тоже обнаружил, что у него нет желания ни говорить, ни слушать, единственное, о чем он мог думать, так это о том, чтобы согреться, так что он старался по возможности проводить побольше времени у костра. Единственными частями тела, которые он постоянно уверенно чувствовал, были страшно мерзнущие руки, ноги и уши. Когда кончилась пурга и они поехали проверить стадо, он обвязал голову старой байковой рубашкой, чтобы уши напрочь не отмерзли.