Текст книги "Одинокий голубь"
Автор книги: Лэрри Джефф Макмуртри (Макмертри)
Жанры:
Вестерны
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 61 (всего у книги 69 страниц)
Так что он остался и выполнял свою работу, не будучи ни слишком довольным, ни чересчур разочарованным. Он все еще вспоминал Эльмиру, испытывая при этом острую печаль.
Несмотря на эту печаль, больше всего Джули страдал от того, что влюбился в Клару. Это чувство возникло еще до того, как он узнал, что Эльмира умерла, и все росло и росло, хотя он понимал, что должен тосковать по своей жене. Он чувствовал себя виноватым, но сделать ничего не мог. Ночами он думал о Кларе и представлял ее в ее комнате, в ночной рубашке. За завтраком и ужином он наблюдал за ней, стараясь, чтобы она этого не заметила. У него в этом смысле были обширные возможности, потому что она вроде совсем перестала его замечать. Он сознавал, что разочаровал ее, хотя и не понимал, чем именно. А когда она взглядывала на него, он пугался. Иногда когда он ловил на себе взгляд Клары, он не знал, куда деваться, потому что думал, что от нее ничего нельзя скрыть. Слишком уж умна, все видит и все понимает. Он не мог понять ее взгляда – иногда он ловил в нем насмешку, иногда – раздражение. Порой этот взгляд пронизывал его, ему казалось, что она пытается прочесть его мысли, как прочла бы книгу. Но затем, через мгновение, она поднимала голову и переставала обращать на него внимание, как будто книга, в которую она заглянула, оказалась скучной и неинтересной.
И она была замужем. Ее больной муж лежал над их головами, и от этого его любовь представлялась ему еще более безнадежной. Но он не мог перестать любить ее. В своих мечтах он переиначивал прошлое и представлял себе, что женился на Кларе вместо Эльмиры. Это был бы совсем другой брак. Клара не стала бы сидеть дни напролет на полатях, болтая ногами. Она не убежала бы на барже торговцев виски. Ей было бы наплевать, что Джейк Спун убил его брата. Он представлял себе, как бы они растили лошадей и ребятишек.
Разумеется, именно этим они сейчас и занимались – растили лошадей и детей. Но в действительности все было не так, как в мечтах. Они не были вместе. Он не мог вечером зайти к ней в комнату, чтобы поговорить. Он понимал, что, будь у него такая возможность, он вряд ли бы нашелся, что сказать, или бы сморозил чушь и рассердил Клару. И все равно ему хотелось зайти к ней, вот он и лежал ночами в своем маленьком чуланчике, мечтая о ней.
Он именно этим и занимался, когда вошедшая Лорена сообщила ему, что Боб умер. Заслышав шаги, он воспрянул духом, решив, что это Клара, и представил себе ее лицо, не такое строгое и безразличное, с каким она руководила работами, а такое, с каким она общалась с Мартином во время ужина.
Он открыл дверь и удивился, увидев Лорену.
– Он умер, – сказала она.
– Кто? – растерялся Джули.
– Ее муж, – объяснила Лорена.
Теперь она свободна, подумал Джули. Грусти он не испытывал.
– Что же, думаю, это к лучшему, – произнес он. – Он ведь совсем не поправлялся.
Лорена обратила внимание, что голос его звучит веселее, чем когда-либо после ее приезда на ранчо. Она понимала, что это значит. Она часто видела, как он смотрит на Клару с безнадежной любовью. Ей самой Джули Джонсон был совершенно безразличен, но такая тупая любовь ее раздражала. Многие мужчины именно так смотрели на нее, и ей это вовсе не льстило. Они, эти мужчины, хотели дать понять, что они другие, что она – другая, и то, что может произойти между ними, тоже будет другое. Они делали вид, что им хочется милых улыбок и красивых платьев, хотя на самом деле все их желания сводились к тому, чтобы она легла под них. Именно таким было их настоящее желание под всем этим притворством. А когда она окажется под ними, они посмотрят вниз на нее и будут делать вид, что происходит что-то удивительное, а она посмотрит вверх и увидит только тупые лица, напряженные, лживые и вовсе не привлекательные.
– Она хочет, чтобы ты принес гроб, – сказала она Джули, наблюдая за ним. Пусть о нем беспокоится Клара. Вид его лишь заставил ее снова вспомнить Гаса. Он мог дать то, чего не мог дать ни один другой мужчина. Он не был туп и не притворялся, что ему нужны улыбки, когда просто хотел трахнуться.
Они поставили гроб в гостиной, а Джули принес исхудавшее тело Боба и положил его туда. Затем, выполняя указания Клары, он объехал некоторых соседей и нашел священника. Клара, Лорена и девочки сидели около гроба всю ночь, а Чоло рыл могилу на холме за сараем, где были похоронены мальчики. Бетси все больше спала на коленях у Лорены. Кларе нравилось, что девочка так привязалась к молодой женщине.
На заре Клара отнесла Чоло кофе. Он кончил копать и сидел на куче земли, которой скоро засыпят Боба. Когда она шла к холму в лучах утреннего солнца, ей на мгновение показалось, что все они наблюдают за ней, и Боб, и мальчики. Видение мелькнуло и исчезло, только Чоло смотрел на нее. Сильный ветер колыхал траву над могилами ее трех, нет, теперь четырех мальчиков. В ее памяти Боб тоже был мальчиком. Он обладал детской наивностью, которую сохранил до конца, несмотря на тяжелую работу и жизнь в таком суровом краю. Ей это казалось своеобразной ленью, он предоставлял ей возможность обо всем думать самой, что ей не нравилось. Но с другой стороны, Клара была довольна. Он никогда не был таким разносторонним человеком, как Гас или даже Джейк Спун. Когда она решила выйти замуж за Боба, Джейк, человек горячий, весь налился кровью и устроил ей истерику. Его безумно злило, что она предпочла другого, к тому же такого тупого. Гас вел себя приличнее, хотя удивился не меньше. Она помнила, как ей нравилось дразнить их, показать им, что у нее другие ценности, чем у них.
– Я всегда буду знать, где он, – говорила она Гасу. Больше никаких объяснений она не дала.
Теперь и в самом деле она будет всегда знать, где он.
Чоло наблюдал за ней, чтобы понять, насколько она расстроена. Он любил Клару безмерно и всячески старался облегчить ей жизнь, хотя уже давно пришел к выводу, что легкой жизни она не ищет. Иногда по утрам она выходила к загонам в мрачном настроении и с час стояла молча у забора. Тогда было в ней что-то такое, что пугало лошадей. Ему она напоминала облака. Иногда с севера появлялись маленькие черные об лака, они перекатывались по небу как перекати-поле. Иногда по утрам в ней что-то кипело, отчего она становилась раздражительной и часто срывалась. В такие дни ей лучше было не подходить к лошадям. Они чутко чувствовали ее настроение, и Чоло всегда старался убедить ее, что в такие дни не стоит работать. В другое время она бывала спокойной, что лошади тоже чувствовали. Тогда им многое удавалось.
Клара принесла две кружки. Она радовалась, что вырвалась из дома. Она налила кофе Чоло, потом себе. Села на кучу земли и заглянула в открытую могилу.
– Мне иногда кажется, что мы только и делаем, что копаем могилы, – проговорила она. – Но, наверное, это не так. Живи мы в большом городе, мне бы так не казалось. Полагаю, в Нью-Йорке так много народу, что ты и не замечаешь, когда люди умирают. Люди появляются быстрее, чем уходят. Здесь заметнее, когда кто-то умирает, наверное, потому, что это близкие тебе люди.
– Мистер Боб, он в кобылах плохо разбирался, – заметил Чоло, вспомнив, что привело к несчастному случаю.
– Верно, – согласилась Клара. – В кобылах он не разбирался.
Они посидели несколько минут молча. Наблюдая за Кларой, Чоло испытывал грусть. Он не верил, что она когда-нибудь была счастлива. Всегда ее глаза имели отсутствующий вид, вроде она искала что-то, чего не было. Иногда она выглядела довольной, наблюдая за дочками или молодой кобылой, но потом в душе ее что-то переворачивалось, и удовлетворение уступало место грусти.
– Как ты думаешь, что происходит, когда умираешь? – спросила она, удивив его вопросом. Чоло передернул плечами. Он видел много смертей, но никогда всерьез о них не думал. Хватит времени подумать, когда смерть придет к тебе.
– Да почти ничего, – ответил он. – Умрешь, и все.
– Возможно, это не такая уж большая перемена, как мы думаем, – сказала Клара. – Может, мы остаемся там, где жили. Рядом с семьей или там, где были счастливы. Только ты просто дух, и у тебя нет тех бед, что у живых.
Еще через минуту она тряхнула головой и встала.
– Наверное, это глупо, – добавила она и направилась к дому.
Во второй половине дня вернулся Джули вместе со священником. Приехали двое ближайших соседей, немецкие семьи. Кларе чаще приходилось встречаться с мужчинами, нежели с женщинами, потому что мужчины приезжали покупать лошадей и оставались обедать. Она почти пожалела, что известила их. Зачем им отвлекаться от работы только затем, чтобы посмотреть, как Боба опустят в землю? Они спели два гимна, причем немцы пели громко на плохом английском.
Миссис Йенш, жена одного из немецких фермеров, весила около трех сотен фунтов. Девочки изо всех сил старались не глазеть на нее. Повозка, на которой она приехала, сильно накренилась в одну сторону под ее весом. Священнику предложили остаться ночевать, так что за ужином он весьма основательно напился. Он вообще был известен своей склонностью к спиртному. Святого отца звали Спинноу, и у него за ухом имелась большая красная родинка. Вдовец, он приходил в возбуждение в обществе женщин. Он писал книгу пророчеств и не переставая говорил о ней. Скоро Кларе и Лорене уже хотелось придушить его.
– Вы не собираетесь перебраться в город, миссис Аллен? – с надеждой спросил святой отец. Необходимость ехать на край света на похороны вполне компенсировалась удовольствием находиться в обществе двух женщин.
– Нет, мы остаемся здесь, – ответила Клара. Джули и Чоло вынесли матрац, на котором лежал Боб. Он нуждался в тщательном проветривании. В ту ночь Бетси долго плакала, и Лорена поднялась наверх, чтобы посидеть с ней. Все лучше, чем без конца слушать священника с его пророчествами.
У ребенка болел животик, и Клара качала его, пока священник пил. Вошел Джули и спросил, не надо ли чего еще сделать.
– Нет, – ответила Клара, но Джули все равно сел. Он понимал, что должен предложить покачать сына, но по опыту знал, что Мартин заревет еще громче, если он заберет его у Клары. Священник наконец уснул на диване, потом, ко всеобщему удивлению, скатился на пол и начал громко храпеть.
– Хотите, я его вытащу отсюда? – предложил Джули, стараясь быть полезным. – Он вполне может спать в фургоне.
– Оставь его, – велела Клара, думая, каким же странным выдался день. – Не сомневаюсь, это не первый случай, когда ему приходится спать на полу, и вообще, он не твоя забота.
Она знала, что Джули в нее влюблен, и ее раздражало, что он так неловок. Он был так же наивен, как и Боб, но на Джули у нее уже терпения не хватало. Она прибережет то, что осталось, для его сына, который спал у нее на руках, время от времени поскуливая. Вскоре она встала вместе с ребенком и пошла к себе, оставив Джули молча сидеть на стуле в обществе храпящего на полу пьяного священника.
Наверху она окликнула Салли. Салли плакала мало. Когда она вошла в комнату Клары, лицо ее исказилось и она разрыдалась. Клара положила ребенка и обняла дочь.
– Ох, мама, я такая плохая, – сказала Салли, когда смогла говорить. – Я хотела, чтобы папа умер. Мне не нравилось, что он лежит там наверху с открытыми глазами. Как привидение. Только сейчас я хочу, чтобы он не умирал.
– Тихо, – успокоила ее Клара. – Вовсе ты не плохая. Я тоже хотела, чтобы он умер.
– А теперь ты жалеешь, что он умер? – спросила Салли.
– Я жалею, что он не был достаточно осторожен с кобылами, вот о чем я жалею, – ответила Клара.
93
Стадо медленно двигалось в Монтану, покидая иссушенные солнцем равнины, и всем казалось, что они оставляют позади не только жару и сушь, но опасность и страх. Коричневая с белым, покрытая жестким шалфеем прерия сменилась холмистой равниной сплошь в высокой траве, среди которой иногда встречались желтые цветочки. Долины тянулись бесконечно, а та жара, от которой они мучились все лето, сменилась прохладой. Особенно прохладно было по утрам, а ночью так и во все холодно. Они много дней ехали вдоль Бигхорна, чьи вершины иногда прятались в облаках.
Создавалось впечатление, что прохлада благотворно повлияла на зрение ковбоев. Они принялись спорить, на сколько миль каждый из них способен видеть. К северу расстилались равнины. Встречалось много дичи, в основном олени и антилопы. Один раз они заметили большое стадо лосей, другой раз – несколько бизонов. Медведей им больше не попадалось, но тем не менее все думали о них постоянно.
Многие месяцы ковбои жили, имея вместо потолка глубокую небесную чашу, но небо в Монтане казалось голубее и глубже, чем в Техасе и Небраске. Эта глубина и голубизна отнимали у солнца его силу, оно казалось меньше, дальше, и к полудню все небо уже не белело от жары, как бывало в более низко расположенных долинах. Постоянно где-нибудь на севере виднелась густо-синяя полоска, в которой, как лепестки в пруду, плавали облака.
После смерти Дитца Калл все больше молчал, но и у него поднималось настроение при виде всего великолепия прерии, изобилия дичи и утренней прохлады. Стало уже ясно, что Джейк Спун, который ошибался по многим поводам, насчет Монтаны оказался абсолютно прав. То был рай для скотоводов, а они были там единственными, кто этим занимался. Травянистым равнинам не видно было конца, они тянулись на север далеко за горизонт. Однако отсутствие индейцев беспокоило Калла. Однажды он поделился своим беспокойством с Августом.
– Кастер тоже их не видел, – заметил Август. – Пока его не поймали. Ну вот, мы сюда пришли. Ты останавливаться собираешься? Или мы так и попрем на север, пока не встретим белых медведей?
– Остановимся, но пока не время, – возразил Калл. – Мы еще не переправились через Йеллоустон. Мне нравится идея поставить первое ранчо в этих краях к северу от Йеллоустон.
– Какой из тебя фермер, – усомнился Август.
– Теперь уж, наверное, фермер.
– Да нет, ты боец, – сказал Август. – Бросить надо было этих чертовых коров в Техасе. Ты воспользовался ими в качестве предлога, чтобы приехать сюда, хотя тебе на них плевать, да и предлога тебе тоже не требовалось. Считаю, нам стоит отдать всех коров индейцам, если они покажутся.
– Отдать индейцам три тысячи голов скота? – поразился Калл мысли, пришедшей в голову его приятелю. – С чего бы это?
– А потому, что они перестанут нам мешать, – объяснил Август. – Мы сможем держать наши носы по ветру и следовать туда, куда они поведут нас, в порядке разнообразия, а не за коровьими задницами. Тебе еще не надоело?
– Я думаю иначе, чем ты, – ответил Калл. – Они наши. Мы их достали. Я не собираюсь их кому-то отдавать.
– Я скучаю по Техасу и виски, – признался Август. – Вот мы в Монтане, и никто не может сказать, что с нами будет.
– Тут где-то недалеко Милс-Сити, – напомнил Калл. – Можем купить там виски.
– Да, но я люблю пить в помещении, – пожаловался Август. – Здесь довольно прохладно.
В подтверждение его высказывания на следующий день с гор задул холодный ветер. Ночью выпал снег. Люди, работавшие в ночном, закутывались в седельные одеяла, чтобы согреться. К всеобщему удивлению, утром равнина была покрыта тонким слоем снега. Мальчишка Спеттл так поразился, когда проснулся, что сначала боялся вылезать из-под одеяла. Широко открытыми глазами он смотрел на всю эту белизну. Только когда он увидел, что другие ковбои топчут этот снег без видимых печальных последствий, он решился вылезти наружу.
Ньюта снег занимал всю дорогу на север, но где-то в Канзасе он потерял свою куртку, так что теперь, когда снег в самом деле выпал, ему было слишком холодно, чтобы получать удовольствие. Единственное, чего ему хотелось, – согреться. Он снял сапоги, когда ложился спать, и снег растаял на ногах, так что носки оказались мокрыми. Сапоги ему были маловаты, на мокрые носки их не надеть. Он пошел в костру босиком, надеясь высушить носки, но вокруг пламени сгрудилось столько ковбоев, что он поначалу не мог протиснуться.
Пи Ай зачерпнул горсть снега и ел его. Братья Рейни лепили снежки, но все ковбои были замерзшие и раздраженные, так что братьям, не рискнувшим их злить, пришлось кидать снежки друг в друга.
– По вкусу снег напоминает град, только он мягкий, – заметил Пи Ай.
Тут как раз вышло солнце, и свет его на белой равнине показался таким ярким, что многие прикрыли глаза. Ньют наконец нашел место у костра, но к тому времени капитан уже начал всех поднимать, так что высушить носки ему не удалось. Он попытался надеть сапоги, но снова безуспешно, пока По Кампо не дал ему немного муки, которую он насыпал в сапоги.
– Должно помочь, – сказал он, но все равно Ньют надел сапоги с большим трудом.
Солнце растопило тонкую корку снега, и всю следующую неделю было снова жарко. По Кампо по целым дням шел за фургоном, за ним свиньи, которые носились по длинной траве, развлекая ковбоев, хотя Август боялся, что они потеряются.
– Надо разрешить им ехать в фургоне, – предложил он однажды Каллу.
– С чего бы это?
– Ну, ведь они делают историю, – заметил Август.
– Когда? – удивился Калл. – Что-то я не заметил.
– Ну как же, ведь они первые свиньи, прошедшие от Техаса до Монтаны, – сказал Август. – Для свиней – подвиг.
– И что это им дало? – поинтересовался Калл. – Если они не поостерегутся, их съест медведь, в противном случае их съедим мы. Они проделали столь длинный путь впустую.
– Угу, но то же самое можно сказать и про нас. – Августа раздражало, что его друг недооценивает свиней.
После смерти Дитца Август и Калл стали ездить на разведку по очереди. Однажды, к удивлению Ньюта, Август попросил его поехать с ним. Утром они заметили гризли, но медведь находился на большом расстоянии и против ветра их не унюхал. День выдался ясный, на небе ни облачка. Август ехал, положив ружье поперек седла, и пребывал в превосходном настроении. Они удалились от стада миль на пятнадцать, и все равно, если они останавливались и оглядывались, то могли разглядеть стадо – черные точечки в центре равнины, а далеко за ними – линию южного горизонта.
– Никогда не думал, что может быть так далеко видно, – поразился Ньют.
– И в самом деле, – согласился Август с усмешкой. – Редкий это край – Монтана. Нам повезло. Лучше и придумать невозможно. Только не говори своему папе, что я это сказал.
Ньют решил, что это, верно, еще одна из многочисленных шуток мистера Гаса – называть капитана Калла его папой.
– Мне хочется, чтобы Вудроу продолжал думать, что от него много вреда, – продолжал Август. – Не хочу, чтобы он расслабился. Но я ничуть не жалею, что сюда заехал. Нет ничего лучше, как скакать на хорошей лошади по новой местности. Именно это мне на роду написано, да и Вудроу тоже.
– Как вы думаете, мы встретим индейцев? – спросил Ньют.
– Готов поспорить, что да, – ответил Август. – И вообще нас вполне уже сегодня могут всех прикончить. В этом и часть прелести незнакомого края – он таит опасности. Конечно, индейцы всегда владели этой землей. Она им дорога, потому что привычная. Нам же она по душе, потому что новая.
Ньют заметил что-то странное во взгляде мистера Гаса. Длинные седые волосы падали на плечи. Никто не умел так быть довольным самим собой, как мистер Гас.
– Разумеется, нельзя забывать и о женщинах, – добавил Август. – У меня всегда была к ним слабость. Но ни одна не смогла бы удержать меня от такой поездки. Женщины – существа настойчивые, все стараются пригвоздить тебя к месту. Но если ты свернул в сторонку, то можешь быть уверен, что почти наверняка найдешь их близко от того места, где оставил.
– Вы в самом деле знаете, кто мой папа? – спросил Ньют. Мистер Гас казался таким добрым, что он решился задать этот вопрос.
– Да, Вудроу Калл твой папа, сынок, – ответил Август с таким видом, будто не говорил ничего особенного.
Впервые Ньют понял, что это может оказаться правдой, хотя и совершенно необъяснимой.
– Ну, он никогда об этом не говорил, – заметил Ньют. Просто знать еще ничего не меняло. Более того, возникали новые проблемы. Если капитан его отец, то почему он никогда об этом не упоминал?
– Тут дело тонкое, – произнес Август.
Ньюта такой ответ не удовлетворил, больше всего потому, что он не очень смекал, что это значит – «дело тонкое». Ему не хотелось критиковать капитана, особенно в присутствии мистера Гаса, единственного человека, позволяющего себе такую критику.
– Не в его это духе – упоминать об этом, – проговорил Август. – Вудроу вообще не упоминает ничего такого, упоминания о чем можно избежать. Он в этом деле мастак.
Ньют не мог в себя прийти от удивления. Если капитан его отец, то он должен был знать его мать, но он и об этом никогда не заикался. Ньют еще помнил то время, когда мечтал, что капитан окажется его отцом и возьмет его в долгие странствия.
Теперь, несколько странным образом, его мечта сбылась. Капитан взял его в долгое путешествие. Но вместо того чтобы чувствовать себя счастливым и гордым, ощущал грусть и смятение. Если это правда, то почему никто ему раньше об этом не сказал? Дитц никогда об этом не говорил. Пи Ай тоже. Хуже того, его мать никогда ему об этом не сообщала. Он был еще маленьким, когда она умерла, но не таким крошечным, чтобы не запомнить, кто его отец. Тут концы с концами не сходились, и он молча ехал рядом с мистером Га сом несколько миль, раздумывая над этим.
– Вы меня позвали, чтобы сказать это? – наконец спросил Ньют.
– Ага, – признался Август.
Ньют сознавал, что должен бы поблагодарить его, но он был не в настроении благодарить кого-либо. Эта информация только все запутала в его жизни. Она испортила все то хорошее, что у него было, и связанное не только с матерью, но и с самим капитаном и вообще со всей компанией «Хэт крик».
– Я понимаю, тебе нелегко это слышать, – продолжал Август. – Поскольку Вудроу об этом не упоминал, я посчитал, что сам должен сказать тебе. Никогда не знаешь, что может случиться.
– Жаль, что я раньше не знал, – заметил Ньют. Это было единственным, в чем он был твердо уверен.
– Да, я понимаю, – согласился Август. – Надо мне было поговорить с тобой раньше, но вообще-то это должен был сделать Вудроу, и я все надеялся, что он так и поступит, хотя в душе знал, что надеялся зря.
– Это потому, что я ему не нравлюсь? – спросил Ньют. Ему вдруг ужасно захотелось назад в Техас. Услышанные в такой момент новости испортили ему все впечатление от Монтаны.
– Нет, тут другое, – возразил Август. – Ты должен понять, что Вудроу Калл человек особенный. Ему нравится думать, что все должно идти своим чередом. Он хочет думать, что все выполняют свой долг, он же – в особенности. Он хочет думать, что люди и живут ради выполнения этого долга. Понятия не имею, что послужило толчком для такого образа мыслей. Он вовсе не глуп. Он прекрасно знает, что люди живут не только ради обязанностей. Но он ни за что в этом не признается, особенно в отношении себя самого.
Ньют видел, что мистер Гас изо всех сил старается объяснить ему, но пользы от этого было мало. Насколько он знал, капитан и в самом деле жил ради выполнения долга. Какое это имело отношение к тому, что он его отец?
– Вудроу не желает признать, что он такой же, как и все остальные, – добавил Август, видя недоумение парня.
– Так он и не такой, – сказал Ньют. Это было очевидно. Капитан вел себя совсем иначе, чем другие люди.
– Не такой, верно, – согласился Август. – Но однажды у него был шанс стать таким же, как все. Он от него отвернулся, а теперь не хочет признаться, что сделал неправильный выбор. Он скорее застрелится. Он все старается быть таким, каким он, по его разумению, должен быть, и еще хочет сделать вид, что оно всегда так и было, – вот поэтому он и не признался тебе, что он твой отец.
Вскоре они повернули и поехали назад к стаду.
– Странно, – заметил Август. – Я знал своего отца, он был джентльменом. Он мало чем занимался, разве что разводил лошадей и охотничьих собак да пил виски. Он пил каждый вечер, чем ужасно огорчал мою мать, но обе мои сестры обожали его так, будто он единственный мужчина на земле. Кстати сказать, одна из них до сих пор – старая дева, уж слишком обожала папочку. Но меня отец никогда не интересовал, – продолжал он. – Я вырвался оттуда в тринадцать лет и с той поры не возвращался. Я никаких чувств к нему не испытываю. Я просто видел, что и лошади, и охотничьи собаки надоедают, если сделать их делом своей жизни.
Наверное, я бы разрушил все браки в Теннесси, останься я там. Или бы меня убили на дуэли.
Ньют понимал, что мистер Гас старается показать доброе к нему отношение, но он, по сути, не слушал его. Большую часть своей жизни он все думал, кто же его отец и где он может быть. Он думал, что обрадуется, узнав правду. Теперь он знал, но никакого облегчения не испытывал. Что-то здесь было такое, что будоражило его, – он сын капитана Калла! – но еще больше заставляло грустить. Он порадовался, когда мистер Гас пустил лошадей в галоп, – это мешало думать. Они поскакали через травянистую равнину к видневшемуся на расстоянии стаду. Коровы казались не больше муравьев.