Текст книги "Одинокий голубь"

Автор книги: Лэрри Джефф Макмуртри (Макмертри)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 64 (всего у книги 69 страниц)

95

После ухода Пи Август всю ночь держал пистолет взведенным. Он внимательно следил за поверхностью реки, поскольку полагал, что если этой хитростью воспользовался Пи, то вполне могли до нее додуматься и индейцы. Они могли взять бревно и плыть, укрывшись за ним. Он старался внимательно смотреть и слушать, хотя высокая температура и дрожь, пробирающая его постоянно, мало способствовали успешному выполнению этой задачи.

Он ждал, когда индейцы, подобно огромным змеям, вынырнут из воды прямо перед ним, но не дождался. В жару он начал что-то бормотать. Время от времени он сознавал, что находится в полубессознательном состоянии, но помочь себе никак не мог, да и предпочитал бред тоскливому ожиданию появления индейцев. Вот он внимательно следит за водой, а через минуту он уже у Клары. Иногда он совсем ясно видел ее лицо.

Утром вышло солнце. Как ни плохо Август себя чувствовал, он по привычке обрадовался солнцу. Оно помогло ему прийти в себя и задуматься, как бы отсюда выбраться. Ему надоела эта маленькая холодная пещера под берегом. Сначала он собирался дождаться в ней Калла, но чем больше размышлял, тем неудачнее представлялся ему этот план. Калл может появиться лишь через несколько дней, в зависимости от того, как пойдут дела у Пи. Если Пи не доберется до лагеря, а такую вероятность всегда надо учитывать, то Калл может еще с неделю не начать его разыскивать.

Как человек, разбирающийся в ранах, он при одном взгляде на свою ногу понял, что дела плохи. Нога была желтой с черными полосками то тут, то там. Весьма вероятно, заражение крови. Он знал, что если в ближайшие несколько дней не получит медицинской помощи, то вряд ли выживет. Даже несколько часов до наступления ночи могли иметь значение.

Если индейцы застанут его на открытом месте, у не го тоже будет мало шансов выжить, но он твердо знал, что, дай ему возможность выбирать, он предпочел бы активный способ умереть.

Как только встало солнце, он вылез из пещеры и встал. Больную ногу дергало. Было больно даже прикасаться пальцами ноги к земле. Вода быстро убывала. В пятидесяти ярдах к востоку шел путь, натоптанный зверьем, приходящим к ручью на водопой. Август решил использовать карабин, который он забрал у индейца, в качестве костыля. Он срезал с седла подпруги и прикрепил их с двух сторон карабина, затем соорудил подушечку из обрывка одеяла, чтобы подложить на один конец. Засунув один пистолет за ремень брюк, другой – в кобуру, он напихал в карман сушеного мяса, взял ружье и похромал вдоль берега к тропинке.

Он осторожно поднялся на берег, но индейцев не заметил. Широкая равнина на много миль кругом была пустынна. Индейцы ушли. Август не стал об этом задумываться, а сразу заковылял на юго-восток, к Милс-Сити. Он надеялся, что до него осталось не более тридцати или сорока миль.

Гас не привык к костылю и двигался медленно. Иногда он забывался и наступал на больную ногу и тогда от боли едва не терял сознание. От слабости ему приходилось почти каждый час останавливаться, чтобы отдохнуть. На солнце с него градом лил пот, хотя на самом деле ему было холодно, и он опасался, что, ко всему прочему, простудился. Пройдя две или три мили, он пересек следы бизонов – вероятно, поэтому индейцы и ушли. Зима на носу, и для воинов бизоны были важнее, чем двое белых, хотя, возможно, индейцы и намеревались вернуться после охоты.

Весь день он тащился, перебарывая себя. Он стал останавливаться реже, потому что обнаружил, что ему все труднее и труднее подниматься. Отдых казался заманчивым еще и потому, что в это время он несколько скрашивал ситуацию с помощью воображения. Вдруг стадо движется на север быстрее, чем он рассчитывал? Может, Калл уже завтра приедет и избавит его от этой болезненной процедуры – тащиться по равнине с костылем.

Но он не терпел ожидания. Он привык идти и встречать то, что ему суждено, лицом к лицу.

А сейчас его ждала смерть, в этом он отдавал себе отчет. Он и раньше с ней сталкивался, только ему всегда удавалось успеть сделать первый ход. Сидеть и ждать означало дать ей слишком много преимуществ. Он видел многих, умерших от ран, и наблюдал, как стремление выжить сменяется безразличием. Если рана опасна, как только верх берет безразличие, смерть неминуема. Редкому человеку удалось ее избежать, большинство же теряли всякое желание сопротивляться и, можно сказать, наполовину приветствовали смерть.

Август так поступать не собирался, потому продолжал бороться. Теперь он отдыхал стоя, опершись на костыль. Так ему требовалось меньше волевого усилия, чтобы снова двинуться в путь.

Прохромав весь день и вечер, он наконец свалился уже где-то в темноте. Его рука соскользнула с костыля, он почувствовал, как выскальзывает опора. Он наклонился, чтобы поднять костыль, и упал лицом вниз, потеряв сознание еще в падении. В бреду он видел Лорену в палатке, в жаркий день в Канзасе. Он хотел, чтобы она помогла ему как-то охладиться, дотронулась бы до него прохладной рукой, но она, хоть и улыбалась, руки не протягивала. Мир весь стал красным, как будто солнце распухло и поглотило его. Гасу казалось, что он лежит на поверхности раскаленного солнца, такого красного, каким оно бывает перед закатом.

Открыв глаза, он обнаружил, что солнце белое, а не красное, и прямо над ним. Он услышал звук плевка, на какой способен лишь человек, и потянулся за пистолетом, решив, что появились индейцы. Но, повернув голову, увидел белого: очень старого, седого, маленького дедка в кожаных штанах с заплатами. У старика вся борода была в табачных пятнах, а в руке он держал нож. Спутанная лошадь паслась неподалеку. Старик сидел на корточках и наблюдал. Август не снял руки с пистолета, но и не вытащил его – он не был уверен, что у него хватит на это сил.

– То были Кровавые индейцы, – сказал старик. – Невероятно, что они вас не схватили. Вы их порядком проредили.

– Всего пятерых уложил, – признался Август, садясь. Ему не нравилось разговаривать лежа.

– Я слышал, семерых, – поправил старик. – Я с ними лажу. В хорошие дни покупал у них много бобров.

– Меня зовут Август Маккрае, – представился Август.

– Хью Олд, – сказал старик. – Там, в Милс-Сити, они называют меня Старым Хью, хотя мне вроде нет еще и восьмидесяти.

– Вы не собирались случайно проткнуть меня этим ножом? – спросил Август. – Мне бы не хотелось стрелять без надобности.

Старый Хью ухмыльнулся и снова сплюнул.

– Я как раз собирался отрезать эту вашу гнилую ногу, – сообщил он. – Пока вы не пришли в себя. Нога пропала, но мне бы трудно пришлось с костью без пилы. Да и вы могли очнуться и задать мне работы.

– Наверное, так бы оно и вышло, – согласился Август, разглядывая ногу. Она уже не была в черную полоску – просто вся черная.

– Ее надо отрезать, – решительно произнес Старый Хью. – Если гниль перекинется на другую ногу, вы лишитесь обеих.

Август знал, что старик говорит чистую правду. Нога сгнила, но таким ножом ее не отрезать.

– Милс-Сити далеко? – спросил он. – Наверное, у них там есть спецы по перепиливанию костей.

– Было двое, когда я туда в последний раз ездил. Оба пьяницы.

– Вы забыли просветить меня насчет расстояния, – напомнил Август.

– Чуть больше сорока миль, – ответил Хью. – Не думаю, чтобы вы смогли их пройти.

Август поднялся с помощью костыля.

– Я вас еще удивлю, – сказал он, хотя сам понимал, что это в нем говорит гордость. Он сам прекрасно знал – ему не дойти. Он едва встал на ноги, а его уже тошнит.

– Откуда ты взялся, незнакомец? – спросил старик. Он встал на ноги, но не выпрямился. Спина так и осталась сгорбленной. Августу показалось, что в нем не больше пяти футов роста.

– Устраивал капкан, да недосмотрел, сам в него попался, – жизнерадостно объяснил Хью. – Меня нашли индейские воины. Их это развеселило, но спину с той поры не выпрямить.

– Что же, в каждой избушке свои игрушки, – заметил Август. – Я не мог бы взять у вас взаймы коня?

– Берите, только не пинайте, – предупредил Старый Хью. – Пнете – он взбрыкнет. Я пойду следом побыстрее на случай, если вы свалитесь.

Он подвел пятнистую лошадь и помог Августу сесть на нее. Август было подумал, что потеряет сознание, но каким-то образом не потерял. Он взглянул на Старого Хью.

– Вы уверены, что ладите с индейцами? – спросил он. – Мне будет неприятно, если вы из-за меня попадете в беду.

– Не попаду, – уверил его Старый Хью. – Они поехали отъедаться свежим мясом бизона. Меня тоже приглашали, но я решил поискать вас, хоть и не знал, откуда вы здесь взялись.

– Маленький городишко под названием Лоунсам Дав, – пояснил Август. – В Южном Техасе, на Рио – Гранде.

– Черт, – восхитился старик. – Ну вы и даете!

– У этой коняки есть имя? – спросил Август. – Вдруг мне потребуется с ним поговорить?

– Я его Кастером зову, – сообщил Старый Хью. – Я одно время был в разведчиках у генерала.

Август немного подождал, глядя вниз на старика.

– Хочу попросить вас еще об одном одолжении, – начал он. – Привяжите меня. У меня не хватит сил залезть на лошадь, если я свалюсь.

Старик удивился.

– Гляжу, вы кое-чему научились, несмотря на то что бродите по свету. – Он сделал петлю из сыромятного ремня вокруг талии Августа и крепко привязал его к седлу.

– Поехали, Кастер. – Август дернул поводья, помня, что не стоит давать ему пинка.

Через четыре часа, когда уже садилось солнце, он въехал на уставшей лошади на холм и увидел в четырех или пяти милях к востоку маленький городок Милс-Си ти.

Когда он добрался до города, уже почти стемнело. Он остановился перед домом, который принял за салун, но обнаружил, что не может спешиться. Потом вспомнил, что привязан. Он не смог развязать узлы на ремне, но умудрился вытащить пистолет и выстрелить в воздух. Первого выстрела, похоже, никто не заметил. Тог да он выстрелил еще дважды, и в дверях салуна показались несколько мужчин и уставились на него.

– Это лошадь Старого Хью, – заметил один угрюмо, как будто заподозрил Августа в конокрадстве.

– Верно, мистер Олд любезно одолжил мне свою лошадь, – сказал Август, глядя вниз на мужчину. – У меня плохо с ногой, и я был бы очень признателен, если бы кто-нибудь побыстрее показал мне, где живет врач.

Мужчины обошли лошадь. Когда они увидели ногу, один из них присвистнул.

– Что случилось? – спросил он.

– Стрела, – ответил Август.

– Кто вы, сэр? – спросил другой, выказывая больше уважения.

– Август Маккрае, капитан техасских рейнджеров, – представился Август. – Кому-нибудь из вас, джентльмены, придется помочь мне с этими узлами.

Они поспешили на помощь, но, прежде чем они успели снять его с лошади, его глаза снова залила красная вода. Пятнистой лошади по имени Кастер не понравилась такая толпа вокруг. Он попытался цапнуть одного, потом дважды взбрыкнул, сбросив только что отвязанного Августа на землю. Двое мужчин попытались поймать коня, но он легко обогнал их и поскакал прочь из города.

96

Август плыл в красной воде. Иногда он видел лица, слышал голоса, потом опять видел лица. Он видел Боливара и Липпи, своих двух жен, трех сестер. Он видел давно умерших людей, с которыми работал рейнджером, Пи Ая и Флореса и ту рыжую, с которой жил месяц, когда плавал по реке. Вода вспенивалась, и он беспомощно барахтался в ней.

Затем красное марево исчезло, и когда он снова открыл глаза, то услышал звуки пианино в отдалении. Он лежал на кровати в маленькой, душной комнате. Через открытое окно он мог видеть огромную прерию Монтаны. Оглянувшись, он заметил низенького толстого человека, дремавшего рядом на стуле. На нем был черный пиджак, обсыпанный перхотью. На маленьком столике стояла бутылка виски и лежал котелок такого же неприличного вида, как шляпа Липпи. Толстяк мирно похрапывал.

Испытывая сильную боль, Август взглянул вниз и увидел, что левой ноги нет. Обрубок был забинтован, но вся повязка уже пропиталась кровью. Кровь продолжала сочиться, хотя бинта было накручено порядочно.

– Если вы врач, то проснитесь и остановите кровотечение, – сказал Август. Он чувствовал печаль и раздражение и пожалел, что не может дотянуться до бутылки.

Толстячок вздрогнул, как будто его пырнули вилкой, и открыл глаза. Его щеки были все в красных прожилках – из-за чрезмерного пристрастия к спиртному, так решил Август. Он поднял руки к голове, как бы удивившись, что она все еще на месте.

– И передайте бутылку, если можете поделиться, – добавил Август. – Надеюсь, вы мою ногу не выкинули.

Врач снова вздрогнул, как будто этот вопрос поразил его.

– У вас здорово громкий голос для больного, – заметил он. – Для такой комнаты такого голоса многовато.

– Ну, другого у меня нет, – отрезал Август. Доктор снова поднес руки к вискам.

– Бьет в виски как огромным молотком, – пожаловался он. – Извините, что ною. По правде говоря, я сам себя погано чувствую.

– Наверное, пьете много, – предположил Август. – Если дадите мне бутылку, я помогу вам слегка избавиться от искушения.

Доктор протянул бутылку, но сначала сам отпил глоток. Август несколько раз приложился к бутылке, пока доктор шаркал ногами по комнате и наконец остановился у окна. Через улицу кто-то все еще играл на пианино.

– Эта девочка прекрасно играет, – произнес доктор. – Говорят, она училась в Филадельфии, когда была моложе.

– А сколько ей сейчас? – поинтересовался Ав густ. – Может, я пошлю ей букет.

Доктор улыбнулся.

– Вы явно сильны духом, – одобрил он. – Это хорошо. Боюсь, вам еще предстоит испытать много неприятностей.

– Каких неприятностей? – спросил Август. – Вы бы представились, прежде чем говорить загадками.

– Доктор Мобли. Джозеф Ц. Мобли. Ц означает Цинциннатус.

– Снова загадки, так я полагаю, – заметил Август. – Объяснитесь насчет первой.

Я хотел предупредить, что нам придется ампутировать вам и вторую ногу, – проговорил доктор Мобли. – Мне бы надо было это сделать, пока вы были без сознания, но, честно говоря, я здорово притомился, работая над левой.

– И это хорошо, – согласился Август. – Если бы вы отрезали и правую, вам бы несдобровать. Мне правая нога нужна.

Его ремень с кобурой висел рядом, и он, протянув руку, вытащил пистолет.

Доктор оглянулся, разыскивая бутылку. Август протянул ее ему, он основательно приложился и вернул ее Августу.

– Я понимаю вашу привязанность к своим конечностям, – заметил он, разбинтовывая культю. Доктор поморщился, увидев рану, но продолжал работать. – Мне не так уж хочется резать вашу вторую ногу, если меня могут в это время пристрелить. Но вы умрете, если не передумаете. Это ясно как день.

– Пойдите и купите еще виски, – попросил Август. – Там у меня в брюках есть деньги. Та девушка, что играет на пианино, она проститутка?

– Да, ее зовут Дора, – ответил врач. – Боюсь, у нее чахотка. Ей больше не видать Филадельфии. – Он принялся накладывать на культю свежую повязку.

Август неожиданно ослабел.

– Дайте ей двадцать долларов из моих штанов, пусть она продолжает играть, – попросил он. – И подвиньте эту кровать поближе к окну, здесь очень душно.

Доктору удалось придвинуть кровать к окну, но усилие настолько утомило его, что он снова сел на стул, на котором только что дремал.

Август немного пришел в себя. С минуту смотрел на доктора.

– Врачу, исцелися сам. Кажется, так говорят? – спросил он.

Мобли грустно усмехнулся.

– Да, именно так говорят. – С минуту он тяжело дышал, потом встал. – Пойду куплю виски, – сказал он. – Пока я хожу, я бы вам посоветовал трезво оценить свое положение. Если вы будете настаивать на своей привязанности к вашей правой ноге, то это ваш последний шанс вообще что-то оценить трезво.

– Не забудьте дать деньги девушке, – напомнил Август. – Поспешите назад с виски и прихватите стакан.

У дверей доктор Мобли обернулся.

– Оперировать надо сегодня, – сказал он. – Через час, хотя можно и подождать, пока вы основательно не надеретесь, если это поможет. Тут людей хватит, что бы вас удержать, и я думаю, что за пятнадцать минут я управлюсь с вашей ногой.

– Моей ноги вы не получите, – возразил Август. – Я бы мог еще обойтись без одной, но я не хочу жить без обеих.

– Уверяю вас, альтернатива весьма печальна, – проговорил доктор. – Зачем ставить точку? Вы любите музыку, и у вас, судя по всему, есть деньги. Почему бы не провести несколько лет, слушая, как шлюхи играют на пианино?

– Вы же сказали, что девушка умирает, – напомнил Август. – Идите и принесите виски.

Немного погодя врач вернулся с двумя бутылками виски и стаканом. Молодой гигант, такой высокий, что ему пришлось пригнуться, проходя через дверь, вошел за ним следом.

– Это Джим, – нервничая, произнес доктор Мобли. – Он предложил посидеть с вами, пока я совершаю обход больных.

Август взвел курок пистолета и направил его на молодого человека.

– Пошел вон, Джим, – велел он. – Мне компания не требуется.

Джим исчез мгновенно, причем настолько торопился, что забыл пригнуться и стукнулся лбом о притолоку. Доктор Мобли еще больше разнервничался. Он пододвинул столик поближе к кровати и поставил на него обе бутылки.

– Грубовато вы с ним обошлись, – заметил он.

– Слушайте, – настаивал Август, – моей ноги вам не получить, а если вы хотите взять меня силой, то считайте, что потеряете половину населения города. Я метко стреляю, даже когда я пьян.

– Я лишь хотел спасти вам жизнь, – пояснил доктор, отпивая из первой бутылки до того, как налить Августу в стакан.

– Это уж моя забота, – отрезал Август. – Вы мне все изложили, но жюри не на вашей стороне. Жюри из одного человека. Вы девушке заплатили?

– Да, – ответил доктор. – Раз вы отказались от компании, придется вам пить одному. Мне тут требуется посодействовать появлению ребенка на этот несчастный свет.

– Этот свет в порядке, хотя случаются и отдельные неприятности, – заметил Август.

– Вам не придется слишком долго беспокоиться о неприятностях, если будете настаивать на том, чтобы сохранить эту ногу, – проговорил доктор даже несколько обиженно.

– Вижу, вам не очень по душе упрямые пациенты, ведь так?

– Верно, они меня раздражают, – признался доктор. – Вы могли бы жить, а теперь вы умрете. Я не могу понять вас.

– Ну, давайте я прямо сейчас с вами расплачусь, – предложил Август. – А понимать меня необязательно.

– У вас есть собственность? – поинтересовался доктор.

– У меня есть деньги в банке в Сан-Антонио, – ответил Август. – И еще половина коровьего стада. Оно сейчас, верно, к северу от Йеллоустон.

– Я принес ручку и бумагу, – сообщил доктор. – На вашем месте я бы написал завещание.

Август пил весь день и не трогал ручку и бумагу. В какой-то момент музыка смолкла, и, выглянув в окно, он увидел худенькую девушку в черном платье с оспинами на лице, которая с любопытством смотрела на него. Он достал еще монету в двадцать долларов из кармана и бросил ей в окно. Монета упала на дорогу, удивив девушку. Она подошла, подобрала золотую монету и подняла голову.

– Это вам за музыку, – громко сказал Август. Девушка с оспинами улыбнулась, положила монету в карман и вернулась в салун. Через минуту Август снова услышал звуки пианино.

Немного погодя жар усилился. Но тем не менее он почувствовал голод и стучал по полу рукояткой пистолета, пока из дверей не показался робкий с виду бармен с моржовыми усами ничуть не хуже, чем у Диша Боггетта.

– В этом городе можно получить бифштекс? – спросил Август.

– Нет, но я могу зажарить телятины, – сказал бармен. Он оказался верен своему слову. Август поел, и его тут же вырвало в медную плевательницу. Его нога была такой же черной, как и та, которую уже отрезали. Он вернулся к виски и время от времени испытывал то неясное чувство, которое так любил и которое напоминало ему об утре в Теннесси. Ему хотелось женского общества, он даже подумал попросить кого-нибудь позвать девушку из салуна напротив, чтобы она немного с ним посидела. Но попросить было некого, а потом ему расхотелось.

Ночью он проснулся, весь покрытый потом, от звука знакомых шагов. В комнату вошел Вудроу Калл и поставил на столик фонарь.

– Ну, медленно, но верно, – с облегчением заметил Август.

– Не так уж медленно, черт побери, – возразил Калл. – Мы только вчера нашли Пи.

Он откинул одеяло и посмотрел на ногу Августа. В этот момент в комнату вошел доктор. Калл с минуту смотрел на черную ногу. Он прекрасно понимал, что это значит.

– Я умолял его, капитан, – оправдывался доктор. – Говорил, что ее надо отрезать. Я сожалею, что не ампутировал ее вместе с левой.

– Вам следовало это сделать, – прямо заявил Калл. – Даже я бы сообразил, а я вовсе не медик.

– Не гневайся на него, Вудроу, – попросил Август. – Проснись я без обеих ног, я бы пристрелил первого попавшегося человека, а первым я увидел доктора Мобли.

– Вы сделали еще ошибку, оставив ему пистолет, – продолжал Калл. – Правда, ведь вы не знаете его так хорошо, как я.

Он снова посмотрел на ногу, потом на доктора.

– Мы можем еще попытаться, – добавил он. – Он всегда был сильным. Он еще может выжить.

Август незамедлительно взвел курок пистолета.

– Ты тут не командуй, Вудроу, – попросил он. – Я ведь единственный, кем ты не командовал. Еще ты женщинами не командовал, но сейчас не о том речь.

– Не думаю, чтобы ты меня застрелил за то, что я пытаюсь спасти тебе жизнь, – спокойно заметил Калл. Август был весь в поту, рука дрожала, но стрелять-то ему пришлось бы почти в упор.

– Убивать не стану, – проговорил Август, – но обещаю вывести из строя, если ты не оставишь меня в покое по поводу этой ноги.

– Никогда не считал тебя самоубийцей, Гас, – произнес Калл. – Люди и без ног живут. Многие потеряли ноги во время войны. Ты же и так ничего не любишь делать, только сидеть на веранде да пить виски. Для этого ноги не нужны.

– Нет, я иногда люблю спускаться в погреб, чтобы проверить, охладилась ли моя бутылка, – возразил Август. – Или пнуть свинью, если она меня рассердит.

Калл понял, что разговаривать бесполезно, если он не хочет с ним сражаться. Гас все еще держал пистолет на взводе. Калл взглянул на доктора, чтобы узнать, что тот думает.

– Я бы не стал его сейчас беспокоить, – посоветовал тот. – Слишком поздно. Наверное, я виноват, что не перехитрил его. Его принесли сюда без сознания, так что у меня не было возможности узнать, какой у него норов.

Август улыбнулся.

– Не могли бы вы принести капитану Каллу стакан и той телятины? – попросил он. – Мне кажется, он голоден.

Калл еще не хотел сдаваться, хотя и понимал, что все, скорее всего, впустую.

– У тебя там эти две женщины в Небраске, – напомнил он. – Они наперегонки побегут, чтоб за тобой поухаживать.

– У Клары уже есть на руках один инвалид, и она от него устала, – заметил Август. – Лори стала бы за мной ходить, но что это за жизнь для молодой женщины?

– Все лучше той, от которой ты ее спас, – заключил Калл.

– Ты все неправильно понимаешь, Вудроу, – сказал Август. – Все эти годы я шел по земле с гордо поднятой головой. Если я не смогу жить так дальше, то все потеряно. Есть вещи, с которыми моя гордыня не может смириться.

– В этом все и дело, – с горечью согласился Калл. – В твоей гордыне. – Он ожидал найти Гаса раненым, но не умирающим. Вид его настолько подействовал на Калла, что он ощутил слабость. Когда доктор вышел из комнаты, капитан сел на стул и снял шляпу. Долго смотрел на Гаса, пытаясь придумать довод, чтобы убедить его, но Гас был Гасом, и никакие доводы тут не действовали. Так было всегда. Калл может попытаться отнять у него пистолет и ампутировать ему ногу, если это удастся, или же просто сидеть и смотреть, как он умирает. Доктор утверждал, что теперь он умрет в любом случае, хотя случалось, что врачи ошибались.

Он попытался настроиться на борьбу – Гас может промазать или вообще не выстрелить, хотя и то и другое сомнительно, но его собственная слабость приковывала Калла к стулу. Он весь дрожал и не мог понять почему.

– Вудроу, мне бы хотелось, чтобы ты расслабился, – попросил Август. – Спасти меня тебе не дано, а ссориться на этой стадии не хотелось бы. Я могу нечаянно тебя убить, тогда те парни так и замерзнут там на равнине.

Калл промолчал. Он чувствовал себя старым, усталым и печальным. Он гнал кобылу весь день и всю ночь, легко нашел ручей, где они сражались с индейцами, подобрал ружье Пи и даже его сапоги и рубашку, нашел седло Гаса и поторопился в Милс-Сити. Он рисковал загнать Чертову Суку, но этого не случилось, хотя она и устала, и все равно приехал слишком поздно. Гас умрет, и все, что он может, это только сидеть рядом.

Бармен принес тарелку с едой, но Каллу не хотелось есть. Он выпил стакан виски, потом еще один. Без всякого результата.

– Надеюсь, ты из-за всего этого не запьешь, – заметил Август.

– Не запью, – пообещал Калл. – Ты можешь поставить пистолет на предохранитель. Хочешь умереть, валяй.

Август рассмеялся.

– Ты так говоришь, будто меня в этом обвиняешь, – произнес он.

– Обвиняю, – подтвердил Калл. – У тебя хорошая голова, когда ты ею пользуешься. Человек с хорошей головой всегда может быть полезен.

– И что этот человек будет делать? – спросил Ав густ. – Плести веревки? Не мой стиль, капитан.

– Твой чертов стиль ведет тебя в могилу, и странно, что этого не произошло раньше. Какие-нибудь пожелания насчет похорон?

– Да, я уже об этом думал, – проговорил Август. – Я хочу попросить тебя о большом одолжении и самому оказать тебе услугу.

– О каком одолжении?

– Моя просьба и будет моей тебе услугой, – продолжал Август. – Я хочу, чтобы ты похоронил меня в Кларином садике.

– В Небраске? – удивился Калл. – Я там никакого сада не видел.

Август хмыкнул.

– Да не в Небраске, – возразил он. – В Техасе. В небольшой дубовой рощице. Помнишь, мы там ненадолго останавливались?

– Бог мой, – изумился Калл. – Ты хочешь, чтобы я тащил тебя в Техас? Мы же только приехали в Монтану.

– Знаю я, куда мы только что приехали, – сказал Август. – Мое погребение можно несколько отложить. Я не возражаю перезимовать в Монтане. Пересыпь меня солью или древесным углем, уж сам решай. Я нормально сохранюсь, а по весне ты меня и свезешь. К тому времени ты станешь королем скотоводов и вполне сможешь позволить себе увеселительную прогулку.

Калл повнимательнее присмотрелся к другу. Август выглядел трезвым и, похоже, говорил серьезно.

– В Техас? – переспросил он.

– Да, и в этом моя услуга тебе, – ответил Август. – Ты для такого рода работы создан, никто другой на нее не способен. Сейчас, когда в стране все уже почти утряслось, ты не найдешь себе дела по душе, Вудроу. Но если ты выполнишь мою просьбу, у тебя будет работа еще примерно на год.

– Ты – редкий человек, Гас, – заметил Калл. – Нам всем будет тебя не хватать.

– Даже тебе, Вудроу? – удивился Август.

– Да, и мне, – ответил Калл. – А почему бы и нет?

– Беру свои слова назад, Вудроу, – сказал Август. – Не сомневаюсь, тебе будет меня не хватать. Ты, возможно, этой зимой помрешь со скуки, и не видать мне Клариного садика.

– Почему ты так его называешь?

– Мы устраивали там пикники, – объяснил Август. – Я привык это место так называть. Это нравилось Кларе. Мне чаще удавалось ей угодить в те годы.

– Да, но разве это повод тащиться так далеко, что бы быть похороненным? – спросил Калл. – Она, я уверен, согласится, чтобы я похоронил тебя в Небраске.

– Да, но наши счастливые денечки остались в Техасе. Самые мои счастливые. Если тебе лень тащить меня в Техас, тогда выкини меня в окошко, и дело с концом. – Он говорил с жаром. – В Небраске у нее семья, – продолжил он, несколько успокоившись. – Не хочу лежать там рядом с этим тупым торговцем лошадьми, за которого она вышла замуж.

– Кому рассказать, не поверят, – заметил Калл. – Ты хочешь, чтобы я волок тебя три тысячи километров только потому, что ты там устраивал пикники с девушкой?

– Да, и я еще хочу знать, способен ли ты на это, – подтвердил Август.

– Но ведь ты все равно не узнаешь, – произнес Калл. – Хотя, полагаю, я это сделаю, раз уж ты просишь.

Он ничего больше не добавил и скоро заметил, что Август дремлет. Он пододвинул стул поближе к окну. Ночь была прохладной, но от лампы в комнате душновато. Он задул фитиль, достаточно и лунного света. Попробовал подремать, но никак не мог. Потом действительно задремал и, когда проснулся, увидел, что Август не спит и мечется в жару. Калл зажег лампу, но помочь другу ничем не мог.

– Та река, где вы прятались, называется Масселшелл, – заговорил он. – Я встретил старого охотника, он мне и сказал. Возможно, мы возьмем его к нам в разведчики, раз он эту местность хорошо знает.

– Жаль, что нет виски получше, – заметил Август. – Это – дешевка.

– Ну, салун, верно, уже закрыт.

– Открыт-закрыт, вряд ли у них есть лучше, – заверил Август. – У меня есть еще несколько распоряжений, если ты готов их выслушать.

– Ладно, валяй, – согласился Калл. – Наверное, ты решил, что лучше всего тебя похоронить на Южном полюсе.

– Нет, но остановись по дороге в Небраске и навести женщин, – продолжал Август. – Свою половину стада я оставляю Лори, и не спорь со мной по этому поводу. Просто проследи, чтобы она получала полагающиеся ей деньги. Я напишу ей записку, и Кларе тоже.

– Я передам, – пообещал Калл.

– Я сказал Ньюту, что ты – его отец, – продолжил Август.

– Вот это ты зря.

– Верно, я не должен был, но ты сам ведь так никогда бы и не собрался, – возразил Август. – Если хочешь, можешь пристрелить меня за это, что будет благодеянием. Я отвратно себя чувствую, да и неловко к тому же.

– Почему неловко?

– Только представь себе – в наши-то дни умереть от стрелы, – пояснил Август. – Смех, да и только, поскольку они стреляли по нам полсотни раз из современного оружия без всякого вреда.

– Ты всегда был беспечен, – заметил Калл. – Пи рассказывал, ты выехал на холм и вляпался прямо в индейцев. Я тебя именно об этом тысячу раз предупреждал. Нельзя так подъезжать к холму.

– Да, но мне нравится чувствовать себя на земле свободным, – пояснил Август. – Хочу въехать на холм, и въеду.

Он помолчал.

– Надеюсь, ты хорошо отнесешься к Ньюту, – сказал он.

– А когда я плохо к нему относился? – удивился Калл.

– А всегда, – ответил Август. – Признаюсь, это твой практически единственный грех, но грех большой. Ты мог бы проявить себя получше. Он – твой единственный сын, другого у тебя не будет, готов поклясться, хотя, кто знает, может, ты на старости лет помягчаешь к женщинам.

– Нет, не помягчаю, – возразил Калл. – Они меня не любят. Но я не помню, чтобы я как-то не так хоть раз повел себя с парнем.

– Так ты даже по имени его не называешь, это что, по-твоему? – возмутился Август. – Дай ему свое имя, и у тебя будет сын, которым ты сможешь гордиться. И Ньют будет знать, что ты его отец.

– Я в этом и сам не уверен.

– Я уверен, да и ты уверен, – настаивал Август. – Ты еще хуже меня. Я упорствую насчет ноги, а ты посмотри-ка на себя. Женщины правы, что тебя не любят. Ты не хочешь признать, что хоть одна когда-то была нужна тебе, путь даже для минутного удовольствия. Хоть ты человек, как и все, и нуждался в женщине в свое время, но ты не желаешь нуждаться ни в чем, что не можешь дать себе сам.