355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лэрри Джефф Макмуртри (Макмертри) » Одинокий голубь » Текст книги (страница 3)
Одинокий голубь
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 13:38

Текст книги "Одинокий голубь"


Автор книги: Лэрри Джефф Макмуртри (Макмертри)


Жанры:

   

Вестерны

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 69 страниц)

3

Лорене никогда не приходилось жить в прохладном месте, хотя она всегда об этом мечтала. Ей казалось, что она начала потеть тогда же, когда начала дышать, и с тех пор продолжает делать оба дела одновременно. Из всех тех мест, о которых говорили мужчины, наиболее прохладным и привлекательным казался Сан-Франциско, так что именно туда она и рассчитывала когда-нибудь попасть.

Вот только дела продвигались медленно. Уже двадцать четыре, а она еще и на милю не отъехала от Лоунсам Дав, что нельзя считать прогрессом – если учесть, что ей было всего двенадцать, когда ее родители бежали от янки из Мобила.

Такое отсутствие результатов могло разочаровать практически любую женщину, но Лорена старалась не слишком огорчаться. Бывало у нее плохое настроение, но в Лоунсам Дав это неудивительно. Ей надоело целый день глазеть в окошко и не видеть ничего, кроме коричневой земли и зарослей карликового дуба. В полдень солнце так палило, что все вокруг казалось белым от жары. Из окна ей было видно реку и Мексику. Липпи говорил ей, что она могла бы заработать состояние в Мексике, но ее это не интересовало. То, что ей было видно из окна, ничем не отличалось от Техаса, и мужики воняли так же, если не хуже.

Гас Маккрае хвастал, что он якобы бывал в Сан-Франциско, и мог часами рассказывать ей, какая там голубая вода в заливе и как туда заходят корабли со всех уголков мира. Но, как обычно, он перебалтывал. Иногда, слушая Гаса, Лорене казалось, что у нее возникает четкая картина, но к тому времени, когда он замолкал, в голове все мешалось и оставалось только желание попасть куда-нибудь, где попрохладнее.

В этом отношении Гас отличался от других, потому что большинство времени на разговоры не тратили. Этот же начинал трепаться, еще не успев засунуть свою подсохшую морковку, и продолжал до самого конца. И хотя по местным меркам он был щедр, давая Лорене за каждый раз по пять долларов золотом, ей все время казалось, что он недоплачивает. Надо бы брать пятерку за манипуляции с морковкой, да еще пятерку за то, что приходится слушать его треп. Иногда он рассказывал интересно, но Лорене было трудно сосредоточиться. Похоже, Гаса это не обижало. Он говорил с одинаковым энтузиазмом вне зависимости от того, слушала она его или нет, да и к тому же никогда не пытался попользовать ее дважды за одну плату, как старались сделать те, кто помоложе.

Это казалось странным, потому что он был ее самым старым и регулярным клиентом. Лорена взяла за правило не поражаться ничему из того, что касается мужчин, но втайне слегка удивлялась, что такой старый мужик, как Гас, еще так неплохо функционирует. В этом отношении он мог дать несколько очков вперед и некоторым из молодых, включая Мосби Марлина, который содержал ее два года в Восточном Техасе. Если сравнивать с Гасом, нельзя было даже сказать, что у Марлина морковка, а было у него нечто, напоминающее маленькую суховатую редиску, которой он безмерно гордился.

Ей было всего семнадцать, когда она встретила Мосби, а родителей у нее уже не было. Ее отец умер в Виксберге, а мать исхитрилась добраться только до Батон-Руж, где Лорена и застряла и где ее подобрал Мосби. Она еще на том этапе собой не промышляла, хотя развилась рано и испытывала некоторые трудности с собственным папашей, но, когда это случилось, он был в горячке и почти ничего не соображал. И вскоре умер. Она с самого начала знала, что Мосби пьяница, но он уверил ее, что он джентльмен с Юга, потом у него была дорогая повозка и хорошая пара лошадей, так что она ему поверила.

Мосби врал, что женится на ней, и, поскольку Лорена ему верила, она позволила ему затащить себя в большой старый дом со сквозняками недалеко от местечка, называемого Глейдуотер. Дом оказался огромным, но в нем ничего не было, ни стекол в окнах, ни ковров, ничего. Им приходилось устраивать в комнатах дымовую завесу, чтобы комары не сожрали их заживо, хотя этим тварям все равно это почти удавалось. У Мосби оказалась матушка, две злючки-сестры, ни копейки денег и никакого желания жениться на Лорене, хотя он некоторое время и делал вид, что собирается.

По сути дела, эти бабы относились к Лорене еще поганее, чем к черномазым, а уж к этим-то они относились хуже некуда. Мосби тоже от них доставалось, да и друг другу они готовы были перегрызть глотку. Единственными существами в доме, к которым они относились по-доброму, были гончие Мосби. Мосби пригрозил, что пошлет гончих по ее следу, если ей вздумается убежать.

Именно ночью, когда Лорена лежала в таком густом дыму, что было трудно дышать, и вокруг тучи комаров, да еще Мосби лезет к ней со своей редиской, она впадала в такое уныние, что отказывалась разговаривать. Она стала молчаливой. Немного погодя ей пришлось начать торговать собой, потому что Мосби проиграл так много денег, что однажды вечером предложил двоим своим приятелям трахнуть ее в счет долга. Лорена гак удивилась, что даже не сопротивлялась, и мужики получили то, за чем пришли. Но на следующее утро, когда они удалились, она пошла к Мосби с его собственным арапником и так отделала ему физиономию, что Лорену бросили на два дня в подвал и даже не давали есть.

Через два или три месяца история повторилась с другими приятелями, и на этот раз Лорена не сопротивлялась. Она так устала от Мосби с его редиской и дымом, что приветствовала любое разнообразие. Мамаша и злючки-сестры возжелали выгнать ее из дому, но Мосби закатил такую истерику, что одна из сестер сама сбежала к тетке.

Затем однажды вечером Мосби продал ее на раз просто случайному человеку и, похоже, собрался делать это регулярно. Вот только второму мужику, которому он запродал Лорену, она понравилась. Его звали Джон Тинкерсли, и он был самым высоким и симпатичным из всех, кого Лорене до сих пор приходилось видеть. И самым чистым. Когда он спросил, замужем ли она за Мосби, она ответила отрицательно. Тогда Тинкерсли предложил ей поехать с ним в Сан-Антонио. Лорена с радостью согласилась. Мосби так потрясло ее решение, что он предложил позвать священника и тут же на ней жениться, но к тому времени Лорена уже сообразила, что замужем за Мосби ей будет еще хуже, чем сейчас. Мосби попытался было задираться, но с Тинкерсли он все равно бы не справился, и понимал это. Ему только удалось продать Тинкерсли лошадь для Лорены вместе с седлом, которые принадлежали сбежавшей сестре.

Сан-Антонио оказался несравненно лучше Глейдуотера хотя бы уже потому, что там было меньше комаров. Они остановились в двух комнатах в гостинице, правда не самой лучшей в городе, но вполне приличной, и Тинкерсли купил Лорене кое-что из одежды. Разумеется, сделал он это на деньги, вырученные от продажи лошади и сбруи, что слегка разочаровало Лорену. Она обнаружила, что ей нравится ездить верхом. Она бы с радостью поехала верхом в Сан-Франциско, но Тинкерсли это не интересовало. Хоть и высокий, красивый и чистый, он оказался ненамного лучше Мосби. Если он кого и любил, так это самого себя. Он даже платил за то, чтобы ему стригли ногти, чего Лорена никак не ожидала от мужика. К тому же он был жестоким. С Мосби он справился как с младенцем, но, когда Лорена в первый раз ему возразила, он ударил ее так, что она головой разбила миску для мытья рук, стоящую на комоде. В ушах три дня звенело. Он пригрозил, что может быть и хуже, и Лорена знала, что это не пустые угрозы. С той поры она старалась попридерживать язычок в его присутствии. Он дал ей понять, что жениться на ней и не собирался, когда увозил ее от Мосби, и это не очень ее огорчило, поскольку к тому времени она уже перестала думать о замужестве.

Но она вовсе не считала себя падшей женщиной, хотя именно этого и пытался добиться от нее Тинкерсли.

– Ну ведь у тебя есть необходимая подготовка, – говорил он ей.

Лорена не считала то, что происходило с ней в Глейдуотере, необходимой подготовкой. Но с другой стороны, у нее не было и никакой приличной профессии, даже если бы ей удалось сбежать от Тинкерсли живой и невредимой. Несколько дней ей казалось, что он ее любит, но вскоре он дал ей понять, что она для него не больше, чем хорошее седло. Так что пришлось признать, что на ближайшее время выбирать ей было не из чего. Оставалась только проституция. Но хотя бы комнаты в гостинице были приятными, и надо еще учесть отсутствие злых сестриц. Большинство клиентов, приходивших к ней, были мужчинами, с которыми Тинкерсли играл внизу в баре. Иногда кто-нибудь поприятнее давал ей деньги напрямую, но Тинкерсли в этих делах быстро разобрался, нашел место, где она прятала деньги, и обчистил ее перед отъездом в Матаморос. Возможно, он так бы не поступил, но его преследовали неудачи, потому что то, что он красив, не делало его автоматически хорошим игроком, как часто объясняли Лорене клиенты. Он был игроком средним, а в Сан-Антонио ему особенно не повезло, вот он и решил, что, возможно, на границе с Мексикой не будет такой большой конкуренции.

Во время этого путешествия они крепко поругались. Лорена так разозлилась по поводу денег, что потеряла весь свой страх перед Тинкерсли. Она хотела его убить на месте за то, что он обобрал ее до нитки. Знай она побольше о пистолетах, она таки убилабы его. Но она думала, что в пистолете надо только нажать на спусковой крючок, однако выяснилось, что надо сначала взвести курок. Тинкерсли валялся на кровати пьяный, но не на столько, чтобы не заметить, что она ткнула ему в живот его же собственным пистолетом. Когда она поняла, что пистолет не выстрелит, у нее хватило времени, что бы ударить его им по лицу. В конечном итоге именно из-за этого ей удалось одержать верх над ним, хотя он успел укусить ее за верхнюю губу, когда они катались по полу, и Лорена все еще надеялась, что пистолет выстрелит. Потом он отправился к врачу накладывать швы на челюсть.

От его укуса остался маленький шрам над верхней губой. Лорена забавлялась, наблюдая, как из-за этого шрама мужики слетаются к ней, как мухи на мед. Разумеется, не только в шраме было дело. Она неплохо развилась и с возрастом похорошела. Но шрам сыграл свою роль. Перед тем как бросить ее в Лоунсам Дав, Тинкерсли напился и рассказывал всем, что у нее наклонности убийцы. Так что она еще не успела распаковать вещи, как уже заработала репутацию. Тинкерсли не оставил ей ни цента, но, к счастью, она научилась в случае необходимости кое-что приготовить. «Сухой боб» был единственным местом, где кормили, и Лорене удалось уговорить Ксавье Ванза, владельца салуна, позволить ей готовить, пока ковбои не преодолеют страха и не обратятся к ней за другими услугами.

Все началось с Августа. Снимая сапоги в первый раз, он улыбнулся ей.

– Откуда у тебя этот шрам? – спросил он.

– Укусили, – ответила Лорена.

Как только Гас начал ходить к ней регулярно, она без труда стала зарабатывать себе на жизнь в городке, правда, летом, когда все ковбои находились в разъездах, ее доходы падали. Хотя она уже давно перестала доверять мужчинам, однако скоро поняла, что Гас – это особое дело, во всяком случае, в Лоунсам Дав. Он не был злым и никогда не вел себя с ней так, как обычно ведут себя мужики с продажной женщиной. Она знала, что, если ей понадобится помощь, он ей поможет. Ей казалось, что ему удалось освободиться от чего-то такого, от чего другим избавиться не удается, – от злости или какой-то другой тяготы. Он был единственным, кроме Липпи, с кем она иногда разговаривала, совсем немного. Большинству же клиентов ей нечего было сказать.

Надо заметить, что ее молчаливость широко обсуждалась. Как и шрам, она стала ее приметой, и, как и шрам, притягивала мужчин, хотя они и испытывали от этого некоторую неловкость. Не то чтобы она использовала молчание в качестве трюка, хотя и заметила, что оно возбуждает клиентов и дела идут быстрее. Просто в присутствии мужчин ей не хотелось разговаривать.

Гас Маккрае и к молчанию ее относился иначе, чем все. Сначала он вроде его не замечал, во всяком случае, оно его не беспокоило. Потом это начало его забавлять, хотя другие реагировали совсем иначе. Большинство мужчин трещали, как белки, находясь рядом с ней, вне сомнения надеясь, что она возьмет да и ответит. Разумеется, Гас был великим трепачом, но даже его треп не был похож на болтовню других мужчин. У него всегда имелось свое мнение, которое он охотно высказывал, и его все забавляло. Лорена не видела в жизни ничего забавного, а вот Гас видел. Даже ее молчание казалось ему забавным.

Однажды он вошел и уселся на стул с улыбкой на лице. Лорена решила, что он сейчас начнет снимать сапоги, и направилась к постели, но когда она оглянулась, то увидела, что он продолжает сидеть, положив ногу на ногу и покручивая колесико на шпоре. Он всегда носил шпоры, хотя ей редко приходилось видеть его верхом на лошади. Временами рано утром ее будил топот лошадиных копыт или мычание скота. Она выглядывала в окошко и видела его с напарником и других всадников, перегоняющих скот через низкий кустарник в восточную часть города. Гаса легко было различить, поскольку он ехал на крупной вороной лошади, у которой был такой вид, будто она могла спокойно одна тащить три почтовые кареты. Но Гас продолжал носить шпоры, даже когда не ездил верхом, так что они всегда были у него под рукой на случай, если ему вдруг захочется чем-нибудь побренчать.

– Они – единственный музыкальный инструмент, на котором я научился играть, – однажды сказал он Лорене.

Поскольку он просто сидел, покручивая шпору и улыбаясь, Лорена не знала, раздеваться ей или нет. Она попробовала расправить простыни, но они так пересохли от жары, что это было бесполезным занятием.

– Черт возьми, ну и жара, – продолжал Гас. – Сомневаюсь, что у меня хватит энергии сегодня с тобой побаловаться.

«Зачем тогда приходил»? – подумала Лорена.

Что еще было необычно в Гасе, так это его умение угадывать ее мысли. В данном случае он смутился и, вытащив из кармана золотую монету в десять долларов, пододвинул ее ей. Лорена забеспокоилась. Даже если ему удастся поднять свой аппарат, он переплачивал ей пять долларов. Она знала, что старики иногда сходят с ума и требуют странных вещей. К примеру, всегда возникали проблемы с Липпи из-за его дыры в животе. Он и на пианино едва играл. Но оказалось, что она зря беспокоилась насчет Гаса.

– Я тут пришел к кой-какому выводу, Лори, – сказал он. – Я догадался, почему мы с тобой так поладили. Ты знаешь больше, чем говоришь, а я говорю больше, чем знаю. Вот и выходит, что мы с тобой идеально подходим друг другу, если, конечно, нам не приходится больше часа проводить вместе.

Лорена ничего не поняла, но расслабилась. Не похоже, что он захочет чего-нибудь несусветного.

– Тут десять долларов, – сообщила она, думая, что, может, он не заметил, какую дал ей монету.

– Знаешь, цены – смешная вещь, – констатировал он. – Я многих потаскух знал и всегда удивлялся, чего это они не сделают цены более гибкими. Будь я на твоем месте и мне бы приходилось иметь дело с этим вонючим старьем, я бы запросил больше, а вот с симпатичного молодого парня, который не забывает бриться, я, может, больше пяти центов и не взял бы.

Лорена вспомнила Тинкерсли, который пользовался ею два года, забирал все, что она зарабатывала, и потом бросил ее без цента в кармане.

– Пяти центов маловато, – сказала она. – Могу перебиться и небритыми.

Но Августу хотелось поговорить.

– Скажем, ты устанавливаешь нижний предел в два доллара. Это для хорошо выбритых молодчиков. Какая же может быть самая большая цена для старых толстосумов, которые даже пописать толком не умеют? Я что хочу сказать, все ведь мужики разные, так и цена должна быть разной, прав я или нет? Хотя, может, с твоей позиции все мужики одинаковые.

Когда Лорена как следует подумала над его словами, то поняла, что в них есть смысл. Не все мужики одинаковые. Некоторые настолько симпатичны, что она даже обращала на них внимание, зато другие до того мерзки, что их просто невозможно было не запомнить. Большинство были ни то ни се. Просто мужчины, и оставляли они деньги, а не воспоминания. Запоминала она пока только мерзких.

– А почему ты даешь мне десятку? – спросила она, решив проявить некоторое любопытство, поскольку, видимо, дальше разговоров дело не пойдет.

– Надеялся, что ты разговоришься, – улыбнулся Август. Она никогда не видела у мужчины таких белых волос, как у Августа. Он как-то упомянул, что поседел, когда ему было тридцать, что сделало его жизнь еще опаснее, поскольку индейцы считали белый скальп особенно ценным.

– Если ты помнишь, я был дважды женат, – сказал он. – Собрался было жениться в третий, но та женщина совершила ошибку и не вышла за меня замуж.

– Какое это имеет отношение к деньгам? – спросила Лорена.

– Видишь ли, я ведь не холостяк по природе, – заметил Август. – Бывают дни, когда за разговор с женщиной любую цену заплатишь. Я тут подумал, может, ты от того молчишь, что не попался тебе мужик, которому бы нравилось слушать женщину. Слушать женщину в этих краях немодно. Но полагаю, у тебя тоже своя жизненная история, как и у всех. Если хочешь рассказать, я бы с удовольствием послушал.

Лорена подумала. Гас не казался смущенным. Сидел и крутил колечко на шпоре.

– В этих краях твоя работа в том, чтобы быть женским обществом, – продолжал он. – Там, где похолоднее, все, может, и не так. Холодный климат будоражит парня, он хочет покрутить своей игрушкой. Но здесь, в такую жару, они все просто жаждут женского общества.

В его словах явно была доля истины. Мужчины иногда смотрели на нее так, будто хотели видеть в ней свою возлюбленную, особенно молодые, но некоторые из старых тоже. Один или двое даже предлагали взять ее на содержание, хотя, где именно они собирались ее содержать, не поясняли. Она и так жила в единственной свободной спальне во всем Лоунсам Дав. Им просто хотелось ненадолго жениться – до того времени, когда придет пора отправляться в путь. Некоторые девушки шли на это, селились с одним каким-нибудь ковбоем на месяц или полтора, получали от него подарки и делали респектабельный вид. Она знала таких девиц в Сан-Антонио. Что ее больше всего удивляло, так это то, что девушки верили в эти игры так же, как и ковбои. Они не только изображали из себя приличных граждан, но и ревновали друг друга и дулись целыми днями, если их парни как-то не так себя вели. Лорену такое положение вещей не устраивало. Те, кто приходит к ней, должны понимать, что она в эти игры не играет.

Немного погодя она решила, что не хочет рассказывать Августу свою историю. Она застегнула платье и протянула ему десять долларов.

– Это дело не стоит десятки, – сказала она. – Даже если бы я и сумела все вспомнить.

Август сунул деньги назад в карман.

– Мне не стоило пытаться купить твой рассказ. – Он все еще улыбался. – Пошли вниз и поиграем в карты.

4

Оставив Калла сидеть на ступеньках, Август медленно прошел мимо фургонов по двору и вниз по улице, остановившись на минуту на песчаном русле ручья Хэт, чтобы пристегнуть кобуру с пистолетом. Ночь стояла тихая, как сон. В такую ночь вряд ли ему придется стрелять в кого-нибудь, но всегда стоит иметь пистолет под рукой, если возникнет нужда приструнить какого-нибудь пьяницу. То был старый кольт – страшилище со стволом в семь дюймов и, как он любил говорить, имеющий такую же ценность, как и нога, к которой был пристегнут. Одного удара хватало для любого пьяницы, а двумя можно было уложить быка, если Август размахнется как следует.

Ночи на границе отличались от ночей в Теннесси, и он успел полюбить их. Насколько он помнил, ночи в Теннесси были темными, туман густыми хлопьями заполнял все углубления. Здесь ночью было так сухо, что чувствовался запах пыли, и настолько безоблачно, что происходила странная вещь. Даже в безлунную ночь только от яркого света звезд кусты и столбы заборов отбрасывали тень. Пи Ай, имевший привычку шарахаться от каждой тени, иногда обходил ни в чем не повинный кустарник, принимая его за бандитов.

Август отличался более крепкими нервами, но даже он, едва начав двигаться по улице, испугался: у его ног мелькнула небольшая круглая тень. Он отпрыгнул в сторону, опасаясь змеиного укуса, хотя умом понимал, что змеи не катаются как шары. Тут он увидел пробежавшего мимо броненосца. Разглядев его хорошенько, Август уже собрался было дать ему хорошего пинка, чтобы не бегал по улице и не пугал людей, но броненосец стремительно пронесся мимо с таким видом, будто имеет не меньшее право появляться на улице, чем, скажем, банкир.

Нельзя сказать, чтобы в городке кишмя кишело народу, да и с освещением было плоховато, хотя в доме у Памфри Горел свет. Их дочь должна была вот-вот родить. Семья Памфри держала лавку. Ребенок, которого ждала их дочь, появится на свет безотцовщиной, поскольку парень, который женился на ней, утонул по осени в реке Репабликан, когда девушка только-только забеременела.

У салуна, когда Август туда подошел, была привязана всего одна лошадь, стройная гнедая, принадлежащая ковбою, прозванному Боггетт Дишуотер [7]7
  dishwater-помои


[Закрыть]
за то, что однажды, вернувшись после долгого путешествия без воды, он не смог дождаться своей очереди у бочки и напился помоев, которые собирался выплеснуть повар. При виде гнедой у Августа поднялось настроение, потому что Боггетт обожал играть в карты, хотя абсолютно не умел этого делать. Разумеется, у него скорее всего и денег-то нет, но это совсем не значило, что нельзя с ним поиграть. Диш был толковым рабочим, которого всегда можно нанять, а Август не имел ничего против того, чтобы играть на будущие заработки парня.

Когда он вошел в дверь, все выглядели раздраженными, потому что Липпи наяривал «Мою красотку за морями», песню, чрезвычайно любимую исполнителем, которую он играл с таким усердием, будто рассчитывал, что его услышат в столице Мексики. Хозяин заведения, коротышка-француз Ксавье Ванз, нервно протирал столики мокрой тряпкой. Ксавье, похоже, считал, что главным в его деле было держать столы протертыми, хотя Август ему неоднократно заявлял, что все это чушь собачья. Большинство завсегдатаев заведения были настолько далеки от эталона чистоплотности, что не заметили бы и дохлого скунса на своем столике, не говоря уже о крошках и лужицах от пролитой выпивки.

Сам Ксавье, можно сказать, был в Лоунсам Дав монополистом по части аккуратности. Он круглый год ходил в белой рубашке, раз в неделю подстригал усы и даже носил что-то вроде бабочки – если быть точным, завязанный бантиком шнурок от ботинок. Дело в том, что какой-то ковбой свистнул последнюю настоящую бабочку Ксавье, решив, видимо, с ее помощью пленить девчонку. Поскольку шнурок был недостаточно жестким и концы его свисали, он только делал еще более меланхоличным вид Ксавье, который и без шнурка был печальнее некуда. Ксавье родился в Новом Орлеане и оказался в Лоунсам Дав по той простой причине, что кто-то убедил его, что Техас – край больших возможностей. Хотя он скоро обнаружил, что это не соответствует действительности, он был слишком горд, а может, слишком большим фаталистом, чтобы попытаться исправить свою ошибку. Он реагировал на будни в салуне с обреченностью, которая иногда сменялась буйным гневом. В таких случаях духоту в салуне насыщали креольские ругательства.

– Добрый вечер, друг мой, – Август произнес это с максимальной серьезностью, поскольку Ксавье обожал официальность.

В ответ Ксавье коротко кивнул. Трудно было обмениваться любезностями, когда Липли находился в экстазе.

Диш сидел за столиком с Лореной, пытаясь уговорить ее принять его в кредит. Хотя Дишу было всего двадцать два года, он носил длинные, как у моржа, усы, делавшие его намного старше и придававшие ему некоторую торжественность. По цвету усы ушли от желтого, но не пришли к коричневому – как у собак в прерии, подумал Август.

Лорена сидела со своим обычным отсутствующим видом. Ее пышные и мягкие белокурые волосы разительно отличали ее от большинства местных женщин, чьи волосы напоминали бечевку, которой затягивают седла. Несколько впалые щеки придавали ей особое очарование. Август по опыту знал, что женщины со впалыми щеками опасны. Его обе жены отличались пухлыми щечками, но не обладали достаточной устойчивостью в отношении местного климата. Одна умерла от бронхита на второй год после замужества, вторую унесла корь через семь лет. Лорена очень напоминала Августу Клару Аллен, которую он больше всех любил, да и продолжал любить. Только Клара всегда смотрела прямо и с интересом, тогда как взгляд Лорены уходил в сторону. И все равно что-то в ней напоминало ему Клару, которая предпочла выйти замуж за надежного торговца лошадьми.

– Черт возьми, Диш, – сказал он, подходя к столу. – Вот уж не ожидал увидеть тебя не у дел в это время года.

– Одолжи мне пару долларов, – попросил Боггетт. Не пойдет, – ответил Август. – С чего бы это мне давать в долг бездельнику? Тебе бы сейчас перегонять скот.

– Я как раз на той неделе и собираюсь этим заняться, – проговорил Диш. – Одолжи мне два доллара, я тебе осенью отдам.

– Если ты не потонешь, не попадешь под копыта или тебя не повесят за то, что ты кого-нибудь пристрелишь, – заметил Август. – Нет уж, сэр. Слишком рискованно. К тому же ты ведь хитрец, Диш. Скорее всего, у тебя эти два доллара есть, ты просто не хочешь их тратить.

Липпи закончил концерт и присоединился к ним. На нем был коричневый котелок, который он подобрал по дороге в Сан-Антонио несколько лет назад. Или его сдуло с головы кучера почтовой кареты, или индейцы захватили какого-то странствующего коммивояжера и пренебрегли его шляпой. По крайней мере, объясняя причину своего везенья, Липпи придерживался именно этих двух версий. С точки зрения Августа, шляпа выглядела бы лучше, чем сейчас, если бы ее два года носило ветрами по прерии. Липпи надевал ее только тогда, когда музицировал. Если же он играл в карты или занимался своей дырой в животе, то зачастую использовал ее в качестве пепельницы и иногда забывал вытряхнуть пепел, прежде чем надеть ее снова на голову. На голове у него осталось всего несколько прядей волнистых волос, так что от пепла их общий вид не ухудшался, но это было лишь небольшой частью надругательств, которым подвергалась шляпа. Она часто служила Липли подушкой, и на нее было в разное время столько выплеснуто всего, что от одного ее вида Августа тошнило.

– Она напоминает жвачку бизона, – говорил он. – Из шляпы не следует делать ночной горшок, знаешь ли. Я бы на твоем месте ее выкинул.

Липпи [8]8
  от lip-губа


[Закрыть]
прозвали так потому, что по размерам его нижняя губа напоминала клапан пристежной сумки. Он мог заложить за нее достаточно пищи, чтобы протянуть месячишко. Как правило, губа жила своей собственной жизнью в нижней части его лица. Даже если он сидел тихо, разглядывая карты, губа колыхалась и извивалась, как будто на ветру. Оно и в самом деле так было. У Липпи что-то не ладилось с носом, так что он всегда дышал широко открытым ртом.

Неизбалованной Лорене потребовалось время, что бы привыкнуть к тем звукам, которые Липпи издавал при еде. Ей даже однажды приснился сон, будто какой-то ковбой подошел к Липпи и пристегнул его нижнюю губу к носу, как будто то был клапан кармана. Но ее отвращение не могло сравниться с возмущением Ксавье, который внезапно прекратил вытирать столы, подошел к Липпи и сорвал шляпу с его головы. Ксавье пребывал в плохом настроении, и все его лицо тряслось, как мордочка у пойманного в ловушку зайца.

– Позор! Я эту шляпу не позволять! Кто может есть? – сказал Ксавье, хотя никто даже и не пытался есть. Со шляпой в руке он обошел бар и выкинул ее за дверь. Когда-то, еще мальчиком, он работал посудомойщиком в ресторане Нового Орлеана, где столы были покрыты скатертями, что казалось ему признаком самого большого успеха. Каждый раз, когда он смотрел на грубые столы в «Сухом бобе», он ощущал себя не удачником. На столах не только не было скатертей, но их поверхность была настолько шершава, что, проведя по ней рукой, вполне можно было засадить себе занозу. К тому же столы были лишены приятной округлости, поскольку ковбои имели привычку обстругивать их ножами, так что со временем целые куски столов улетучились, и большинство их выглядели асимметрично.

У него самого имелась льняная скатерть, которую он вытаскивал раз в году, в годовщину смерти своей жены. Жена его была сволочной бабой, и он вовсе не тосковал по ней, но этот повод казался ему достаточным, чтобы использовать скатерть в Лоунсам Дав. Его жена, которую звали Терезой, третировала не только его, но и лошадей, и именно поэтому его упряжка взбесилась и свалилась в овраг, причем повозка приземлилась прямиком на Терезу. Во время ежегодного ужина в ее честь Ксавье еще раз доказывал, что он – настоящий ресторатор, умудряясь напиться и не пролить ни капли на скатерть. На эти ужины приглашался только Август, но и он приходил лишь раз в три или четыре года из вежливости. Эти ужины были не просто печальны ми и нелепыми, поскольку все в Лоунсам Дав вздохнули с облегчением, когда Тереза преставилась, но и слегка опасными. Август не отличался свойственной Ксавье аккуратностью при выпивке и к скатертям не испытывал такого же, как тот, уважения, так что знал, что, пролей он что-нибудь на эту бесценную тряпку, дело могло обернуться скверно. Не то чтобы ему пришлось бы пристрелить Ксавье, но вполне могла возникнуть необходимость как следует врезать ресторатору по маленькой башке большим пистолетом.

С точки зрения Ксавье, шляпа Липпи была последней каплей. Ни один уважающий себя человек не может позволить себе носить такую шляпу в его заведении, да еще к тому же если этот человек его служащий. Посему время от времени он срывал ее с головы Лип-пи и выкидывал за дверь. Может, ее съест коза, говорят, они и чего похуже жрут. Но козы шляпу игнорировали, так что Липпи всегда выходил и подбирал ее, когда вспоминал, что ему требуется пепельница.

– Позор! – повторил Ксавье уже несколько более веселым тоном.

Липпи оставался безучастным.

– А что в ней плохого? – спросил он. – Сделана в Филадельфии. Там внутри написано.

Так оно и было, но впервые на это указал Август, а не Липпи. Липпи в жизни не прочитать такого длинного слова, как Филадельфия, к тому же он слабо представлял себе, где такой город находится. Он лишь знал, что это, видно, спокойное и цивилизованное место, раз у них есть время делать шляпы, вместо того чтобы сражаться с индейцами.

– Ксавье, я предлагаю тебе сделку, – сказал Август. – Ты одалживаешь Дишу два доллара, чтобы мы могли поиграть, а я забираю шляпу и отношу ее своим свиньям. Это единственный способ от нее избавиться.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю