Текст книги "Душевная травма (Рассказы о тех, кто рядом, и о себе самом)"

Автор книги: Леонид Ленч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Леонид Сергеевич Ленч
ДУШЕВНАЯ ТРАВМА
Рассказы о тех, кто рядом, и о себе самом

Художник Константин Борисов

О ТЕХ, КТО РЯДОМ

АБИТУРИЕНТ ТОМА И ЕЕ МАМА

I

Кое-как, на троечку, одолев десятый класс, отплясав выпускной бал в новом модном казакинчике, шелковые брючки-клеш, Тома спустя некоторое время объявила родителям, что ни в какие институты поступать не намерена, а пойдет работать… в торговую сеть!

– Меня Алик Зиберов обещал устроить, у него родной дядька важная торговая шишка, он может меня и в «Готовое платье» сунуть, и в «Галантерею», и даже в «Головные уборы».

Выслушав волеизъявление дочки, папа в полной растерянности поставил на стол уже поднесенный ко рту стакан с чаем и испуганно поглядел на маму.

Мама замахала на Тому руками, закричала:

– Ты в общей десятилетке училась, а не с торговым уклоном! И думать не смей!

– Здравствуйте! Уже и «думать не смей»! Я, между прочим, все-таки взрослый человек, а не табуретка, которую куда хочешь, туда и поставишь!

– Да, ты взрослый человек, – с убийственной, как ей казалось, иронией сказала мама, – но ты не самостоятельный человек. Ты обязана считаться с волей родителей, которые тебе дали буквально все, от этих брючек до среднего образования включительно… Все подают в разные институты, все стремятся приобщиться к какой-нибудь науке, потому что без научной подготовки взрослый самостоятельный человек не может хорошо – в любом смысле хорошо, слышишь, Томка?! – устроиться в жизни, а ты…

– А я не способная к наукам. Я вам это десять лет доказывала своими отметками!

Мама поглядела на папу и с крика перешла на трагический полушепот:

– Отец! Почему же ты молчишь? Скажи ей!

– Доченька! – стал примирительно мямлить папа. – Мать тебе добра желает. Сейчас время такое, в торговле тоже теперь без диплома никуда не пробьешься.

– А я и не собираюсь никуда пробиваться. Меня абсолютно устраивает высокий пост продавца.

– А почему ты, собственно, решила, что способна занять этот высокий пост?

– Во-первых, потому, что я – языкатая! – усмехаясь, сказала Тома. – Я могу самого нахального покупателя отбрить. А во-вторых, если серьезно говорить, то у меня натура активная, динамичная, мне нужно, чтобы дело, которое я буду делать в жизни, было интересным, живым… А торговать – это интересно. Я не халда, я буду работать честно, хорошо… Мама, не глядите на меня страшными глазами! Я же не арбузами и не газировкой буду торговать на улице, а высококачественными промтоварами, в том числе и импортными в магазинах «люкс»!..

Мама горестно всплеснула руками, а Тома, совсем уже откровенно поддразнивая ее, сказала:

– Чем плохо? Стоишь за прилавком… или прохаживаешься в изящном халатике, с прической…

– Вот-вот! Как заводная кукла… с обязательной улыбкой.

– А разве это плохо – улыбаться? Тем более если покупатель не старый козел, а мальчик ничего себе. Пожалуйста, буду улыбаться! Улыбка у меня обаятельная, все говорят. Все время на людях, в движении. Как в кино!

– Как в кино! – подхватила мама с той же скорбной горечью. – Вон твоя подружка Нинка будет ученым киноедом… то есть киноведом, она уже отнесла документы в институт. Вот это действительно как в кино! А ты!..

– Господи, нашла кого в пример ставить – Нинку! Самая умная девчонка в классе, круглая отличница.

– У нее отец простой шофер, а у тебя все-таки ответственный работник – заместитель директора автобазы.

– Ну, это положим, не играет значения! – сказал папа, изнемогавший от жгучего желания поскорее покончить с неприятным разговором и подсесть к телевизору: скоро должна была начаться передача хоккейного матча.

– Между прочим, папа не имеет высшего образования, – как бы вскользь заметила Тома, – и тем не менее на жизнь ему грех жаловаться. А ты сама, по собственному желанию, бросила свой институт!

– Бросила! – снова закричала мама. – Дура была, потому и бросила – по милости твоего отца. И что я из себя сейчас представляю? Верную супругу и добродетельную мать! А кому это нужно? Если бы я институт не бросила, у меня вся жизнь иначе бы могла сложиться.

– Постеснялась бы такое говорить при ребенке! – проворчал папа, а мама вдруг заплакала в голос, с подвыванием на высоких нотах.

Тома поднялась из-за стола и ушла к себе, сказав в дверях:

– А все-таки я своего добьюсь!

II

И не добилась – сдалась через неделю, не устояла перед материнскими слезами и заклинаниями.

– Хорошо, хорошо, буду поступать, только не плачьте. Мне безразлично куда, можете сами выбирать.

Институт для Томы мама подобрала негромкий, малоизвестный, узкого профиля. Ей казалось, что широкие массы абитуриентов туда «не полезут».

С нескрываемым отвращением Тома взялась за учебники – надо было готовиться к экзаменам.

Сдавать документы в институт мама и дочка пошли вместе. Пока Тома оформляла свои дела в канцелярии, мама успела перезнакомиться с добрым десятком других мам, пап, бабушек и дедушек, сидевших в тревожном ожидании на скамейках в институтском дворе. Оказалось, что экзаменаторы тут строгие, наплыв абитуриентов огромный. Все трудно, все неясно, все зыбко. Боже мой, что же будет с Томкой, что?!

К маме подсела пронзительная брюнетка уже в годах, похожая на кондора: маленькая головка, нос крючком, из низкого ворота белой пушистой кофты торчит длинная, худая, зобатая шея.

Брюнетка сказала, что ее зовут Марта Ибрагимовна, и деловито спросила:

– У вас здесь сын или дочь?

– Дочь!

– У меня тоже дочь. Ваша первый раз держит?

– Первый! – вздохнула мама. – А ваша?

– Третий. И каждый год в разные институты. Жуть! Мы с ней ветераны, у нас – опыт.

– Поделитесь, пожалуйста… если можно, – робко попросила мама.

Кондор покрутил шеей, поглядел по сторонам, прошипел:

– Пока не смажете – не поступит!

– Я вас не понимаю. Кого? Чем?

– Вы что, маленькая?!

– Я бы, пожалуй, пошла и на это, – сказала мама, ужасаясь тому, что она говорит. – Но я не знаю, как это делается… и вообще я тут как в лесу!..

Кондор подсел поближе.

– Вы мне понравились. Я вам помогу. Поделюсь с вами одним человечком, так и быть! – Она сунула маме в руку бумажку, сложенную вчетверо. – Возьмите! Тут его телефон. Он может все это устроить. Захотите ему позвонить – звоните, не захотите – не звоните. Если будете звонить, скажите: от Марты Ибрагимовны.

Я лично в него свято верю, а я тертый калач… Ой, кажется, моя уже возвращается!

Кондор поднялся со скамейки и бесшумно воспарил навстречу юной гурии с черными прямыми волосами, обрамлявшими глазастое, красивое, бесподобно глупое личико.

III

Человечка, который «может все это устроить», звали Константин Сергеевич.

– Я – полный тезка великого преобразователя театра! – сказал он несколько напыщенно, представляясь маме.

Она принимала его днем, когда ни Томы, ни папы дома не было. Пухлый, бритый, очень подвижной, весь лоснящийся, словно его только что выкупали в оливковом масле, он понравился маме тем, что избавил ее от необходимости объяснять деликатную суть дела, а сам сразу «взял быка за рога».

– Мне все ясно! – сказал тезка преобразователя. – Ваша девочка перетянуть проходной балл не сможет, она может только не дотянуть. Следовательно, девочку нужно дотянуть. Кто может дотянуть в данном конкретном случае? Только товарищ Иванов.

– Как его зовут? – спросила мама.

– А что?

Мама порозовела.

– У нас в институте был студент… мой однокурсник Вася Иванов, он за мной ухаживал… даже был влюблен. Потом я потеряла с ним всякую связь.

Тезка преобразователя закусил нижнюю губу и подумал.

– …Инициалы нашего Иванова – В. И. Допустим даже, что он Вася. Но вряд ли это тот Вася. Такое прямое попадание маловероятно. У нас в городе Васи Ивановы могут заселить целую Бельгию… Ну-с, значит, так: задачу будем решать в два этапа. Первый – информационно-разведывательный. Надо выяснить, берет В. И. Иванов или не берет, – простите мне вульгарный примитив в постановке этого вопроса. Если не берет – адью и привет! Если берет, то сколько? Затем начинается второй, самый главный этап. Вы мне вручаете необходимую сумму…

– Под расписку! – пискнула мама.

Тезка осуждающе, но с мягкой, все понимающей улыбкой покачал головой.

– Мадам, мы вступили на стезю, которая требует взаимного доверия от обеих высокодоговаривающихся сторон. Если вы мне не доверяете, я беру свой головной убор и тихо удаляюсь, ни о чем не рассуждая и никого не осуждая.

Пухлая лапка потянулась к лежавшей на столике перед диваном ядовито-клетчатой каскетке, но мама перехватила ее и, прижимая к своему более чем роскошному бюсту, сказала:

– Ради бога, простите меня! Я больше не буду. Я согласна на все ваши условия. Но все-таки узнайте – он Вася или он не Вася!

IV

Оказалось, что он – Вася. И что он берет. Но тот ли это Вася? В глубине души маме очень хотелось, чтобы этот Вася был не тот, не ее институтский весельчак и красавчик Вася Иванов.

Тайком от папы она сняла со своей сберкнижки крупную сумму и, трепеща, вручила ее Константину Сергеевичу вместе с заранее обусловленным его гонораром – двадцать пять процентов от «суммы вручения».

Через два дня тезка преобразователя позвонил маме по телефону и, шумно, по-собачьи, дыша в трубку, сообщил, что «операция прошла хорошо» и что «профессор надеется на благополучный исход».

Начались экзамены.

По английскому языку Тома неожиданно для себя самой схватила четверку. Это ее озадачило.

– Не знаю, что на меня накатило! – рассказывала она маме. – Я как в припадке была. Еще бы чуточку поднажать – и пятерка!

– Вот видишь! А ты уверяла: не дотяну! Не так страшен черт, как его малюют!

Маму продолжала мучить загадка Васи. Тот? Или не тот?

В конце концов она не выдержала, узнала номер служебного телефона В. И. Иванова и позвонила ему в институт из будки-автомата на углу.

– Кто это говорит? – строго спросил звучный баритон, вроде бы знакомый, но не настолько, чтобы сразу стало ясно: тот!

Мама назвала свою фамилию – по мужу.

– Что вам угодно?

Почти теряя сознание от смущения, неловкости и страха, мама с трудом выдохнула в трубку:

– Скажите, вы… Вася?

На том конце провода раздался смешок – короткий, негромкий, единственный в своем роде. Тот!

– В известном смысле Вася. А вы? Кто вы?

– А я… Ниобея!

(Это он, милый насмешник, так называл ее тогда, – у нее глаза были на мокром месте, и она часто пускала слезу по любому поводу, стоящему и нестоящему).

Трубка молчала. Минуту?! Вечность?!

– Таня, неужели это ты… то есть вы?

– Я, Вася!

– Вы… ты замужем, я надеюсь?

– Замужем. А ты… то есть вы?

– Тоже замужем… то есть… женат!.. Ниобея! Не верю своим ушам! Как ты… то есть как вы меня обнаружили?

– Вася, мне надо с вами повидаться. По одному делу. Я к вам приду, и мы обо всем поговорим. Хорошо?

Снова молчание. И уже сухо, почти официально:

– Я принимаю завтра от трех до пяти!

V

Все было ужасно! И то, как она поднималась по лестнице с трепыхающимся сердцем, с остановками через каждые пять ступеней, с вытаскиванием из сумочки ручного зеркальца, в котором отражалась пылающая клюква ее щек и носа, с запудриванием клюквы – проклятая ягода постепенно приобретала некрасивый сизый оттенок. И, наконец, ее появление в кабинете В. И. Иванова! Он поднялся ей навстречу из-за стола, статный, интересный, виски седые, окинул ее громоздкую фигуру, всю – от головы до ног – цепким, оценивающим мужским взглядом, и мама прочла в его глазах легкую усмешку. Разговора у них не получилось – какие-то сплошные междометия. Он первый спросил ее:

– А какое дело у вас ко мне, Татьяна Михайловна?

Мама сказала:

– Моя девочка держит экзамен в ваш институт. Как вы думаете, она… пройдет?

Он усмехнулся, пожал плечами.

– Это зависит только от нее самой!

Тут бы ей встать, попрощаться и уйти, а ее бес попутал, и она вдруг с какой-то развязной, пошлой игривостью, этак небрежно, даже нахально спросила:

– А разве мой посол у вас не был, Вася? Он должен был вручить вам свои верительные грамоты!

Он помрачнел, нахмурился.

– Какой ваш «посол»? И что это за «верительные грамоты»?

– Он такой… пухленький. Его зовут Константин Сергеевич, как великого Станиславского. А грамоты… – тут мама с той же невыносимой игривостью хихикнула, – грамоты у него… бумажные. Я, Вася, думала, что вы…

– Никакого посла у меня не было! – жестко сказал Вася. – Но если бы такой посол появился у меня в кабинете, он бы вылетел отсюда пробкой… вместе со всеми своими грамотами…

И замолчал, тяжело дыша.

Мама встала и пошла! В дверях обернулась. Взгляды их встретились, и теперь – мама готова была поклясться в этом! – в Васиных глазах она прочла жалость. И это было самое ужасное!

– Вася, – сказала мама, – Василий Иванович… даю вам слово… только ради дочери!

Он ничего не ответил, молча придвинул к себе папку с бумагами и опустил голову.

Когда мама спускалась по лестнице, едва передвигая непослушные ноги, на нее налетел кондор. Лицо у Марты Ибрагимовны выражало тревогу и страх. Она, видимо, хотела что-то важное сказать, но мама отмахнулась от нее. На улице из первого лопавшегося автомата она позвонила по телефону тезке преобразователя.

Ей долго не отвечали. Потом отозвался веселый мужской голос:

– А Константин Сергеевич уехал!

– Уехал? Странно! Не знаете, куда?

– Точно мне известно лишь то, что он уехал в тюрьму, но в какую именно, я не знаю.

В тюрьму! Боже мой, этого еще не хватало! Скорей, скорей домой!

Дверь открыла Тома. Ее хорошенькая хитрая мордашка сияла от счастья. Заражаясь дочкиной радостью, все забыв, мама спросила:

– Пятерка за сочинение, да?

– Не угадала, мамочка!

– Четверка?!

– Двойка! Но честная, моя родимая двоечка! На другие экзамены теперь можно не ходить. С двойкой меня все равно не примут. Мама, ты, пожалуйста, только не огорчайся, значит, это моя судьба!

– А, мне теперь все равно! – сказала мама и заплакала в голос, с подвыванием на высоких нотах.

ЖИВУЧИЙ COM

Бабка Прасковья Савельевна – московская старуха без особых примет – зашла в рыбный магазин и увидела, что в продаже есть живая рыба.

Бабка заняла очередь и стала помаленьку продвигаться к продавщице – румяной проворной курноске, вооруженной сачком на длинной ручке.

Курноска была одета по старогусарской цветовой гамме. На ней были красные колготки, туго обтянувшие ее полные, но не лишенные своеобразного изящества ножки, засунутые в черные резиновые сапоги, синяя супер мини-юбчонка и алая кофта. Поверх всего – белый халат в подтеках и пятнах.

Называлось все это великолепие, судя по табличке на стене: «Вас обслуживает Катя Карпушенко».

В полновластном Катином ведении находился стеклянный бассейн – садок. Сегодня в нем плавали сомы разных размеров, тыкались стариковскими тупоносыми харями в прозрачные стены своей тюрьмы, пялили холодные бельма на покупателей.

Бабка приметила одного здоровенного сомища – он, как ей показалось, поглядел именно на нее да еще вроде шевельнул при этом длинными веревками усов:

«Бери, бабка, меня, не пожалеешь!»

Когда очередь подошла, Прасковья Савельевна попросила продавщицу:

– Вон того выуди мне, доченька!.. Вот у задней стенки стоит в углу, подмаргивает!

Курноска поощрительно улыбнулась бабке и опустила в бассейн свое оружие. Она извлекла из садка бабкиного сома и храбро прижала его к своей юной груди. Сом весь затрепетал и, изловчившись, лягнул курноску хвостом в живот. «Вас обслуживает Катя Карпушенко» хотела прижать сома к себе покрепче, но поскользнулась и звонко шлепнулась на мокрый плиточный пол. Сом вырвался из ее объятий и запрыгал на брюхе в сторону.

В очереди засмеялись, закричали:

– Держи, убежит!

– Новый аттракцион – борьба живого человека с живой рыбой!

«Вас обслуживает Катя Карпушенко» поднялась, отряхнула халатик и принялась – уже с некоторым остервенением – ловить сома, продолжавшего трепыхаться и прыгать по полу, как жаба.

Ну конечно, живой человек одолел живую рыбу. Сом затих. Катя Карпушенко проворно взвалила его на весы. Сом потянул больше четырех килограммов. Катя тюкнула его по башке деревянным молотком, завернула в бумагу, засунула в бабкину авоську, и сом поехал вместе с Прасковьей Савельевной к ней на Таганку.

Дома бабка напустила воды в ванну и бросила туда сома, подававшего слабые признаки жизни.

«Пусть поплавает рыбина напоследок! – подумала добрая старушка. – Чем свежее, тем вкуснее».

Она занялась своими домашними делами, а их у нее было невпроворот, и заглянула в ванную комнату только через час.

Оклемавшийся в свежей, прохладной воде, сом бодро, как ни в чем не бывало, плавал в ванне, всем своим видом показывая, что не желает из рыбы живой превращаться в рыбу жареную. Сома нужно было снова тюкать! Не надеясь на себя и на свои силенки, бабка вызвала слесаря-водопроводчика дядю Петю – умельца на все руки.

Дядя Петя явился на зов усатый, сонный, алчущий, поглядел на сома в ванне и сказал:

– На бутылочку дадите – сделаем!

– Да ты что, Петр Карпыч?! – возмутилась бабка. – За один тюк такие деньги тебе давать?! Опомнись, милый!..

– Да вы поглядите, какая это бегемотина! Упаришься, пока доведешь его до сути дела.

– На бутылку, Петр Карпыч, не дам. На четвертинку – еще туда-сюда.

– Не пойдет! Тогда сами его тюкайте!

К вечеру пришел домой с работы Витенька, бабкин внук, молодой научный работник по рыбьему делу. Бабка пожаловалась ему на алчного дядю Петю, повела в ванную, показала свою покупку и сказала со вздохом:

– Хотела тебя, Витенька, сегодня свежей рыбкой угостить, да не пришлось!

Витенька от бабкиного сома пришел в восторг:

– Какой красавец!

– Ты его, Витенька, как-нибудь по-научному тюкни, а я быстренько все, что надо, приготовлю из него.

Витенька продолжал с каким-то дьявольским любопытством разглядывать сома, лениво шевелившего в ванне плавниками, и на бабкино предложение никак не отреагировал. Вдруг глаза его загорелись, лицо просияло.

– Бабушка! Пусть он живет! – воскликнул Витенька. – Это будет замечательно!

– Что будет замечательно-то?

– Пусть сом поживет у нас в ванне, я его в свою кандидатскую вставлю!

И Витенька так объяснил бабке свой замысел. О чем он пишет свою диссертацию? О разведении рыбы в мелких водоемах. Вот в диссертации у него и появится главка о соме, прожившем в ванне городской квартиры два-три месяца – в общем сколько понадобится. Этот факт интересен с научной точки зрения? Интересен! К тому же сом в ванне внесет ноту юмора в сухую научную материю, а официальный Витенькин оппонент, известный и влиятельный профессор Тулумбасов, любит и ценит юмор.

– Итак, бабушка, давайте создадим нашему сому все условия. Главные заботы я беру на себя! – пылко закончил Витенька свои объяснения.

– А купаться сами где будем?

– В баню можно сходить, соседей попросить – пустят помыться. Люди ж на такие жертвы идут ради науки, бабушка.

– Разве что ради науки!

Я не стану описывать, как Витенька проводил свой эксперимент, какие условия жизни создал сому, прожившему в ванне два с половиной месяца, чем его кормил и к каким выводам пришел. Его диссертация хранится в должном месте и в должном порядке, желающие могут с ней познакомиться.

Прасковья Савельевна, как умела, помогала ученому внуку. Сома она стала звать «Сёмой» и ухаживала за ним так, как будто он был благородным млекопитающим из высших биологических рядов, а не самой обыкновенной холоднокровной речной рыбиной.

– Сёма чувствует себя распрекрасно, так резво плавает, приятно на него смотреть! – докладывала она своему Витеньке, когда тот являлся домой из института, в котором работал.

Настал долгожданный день защиты диссертации. Защита прошла успешно. Главка о соме в ванне, как Витенька и ожидал, вызвала в аудитории дружный смех, и в этой атмосфере доброго юмора Витеньке единодушно присудили кандидатскую степень. Ура! Ура!..

Банкет новоиспеченный кандидат заказал в ресторане на вечер. Когда стемнело, в квартире на Таганке раздался звонок. Прасковья Савельевна открыла дверь. На пороге стоял Витенька, а за ним маячил незнакомый парень с длинным лицом, украшенным баками, доходившими ему чуть ли не до нижней челюсти.

– Бабушка, я на минуту, за сомом! – торопливо сказал Витенька, входя вместе с незнакомцем в прихожую. – Это товарищ из ресторана. Он сейчас его тюкнет, и мы уедем. Мне шеф-повар обещал из него всякие чудеса наделать. Тулумбасов обожает сомятину, я знаю!..

– Ты что, Витенька, собираешься… Сёму скушать?

– А что же еще с ним делать? Мавр, как говорится, сделал свое дело… Эксперимент кончился, каждому свое: мне – степень, ему – сковородка… Разве не так, бабушка?..

Прасковья Савельевна закусила нижнюю губу, лицо у нее потемнело.

– Так-то оно так, да не совсем так!.. Я думала… может быть, я поеду за город да и выпущу его в какое-нибудь озеро или речку…

– Чтобы его кто-нибудь другой выловил и съел? Ведь он же рыба, бабушка!

– Эта рыба тебя в люди вывела! – сказала бабка. – По совести надо… все-таки!

– Ой, бабушка, не смешите меня! – Витенька засмеялся ненатуральным смехом.

Человек из ресторана сказал хриплым тенором:

– Опаздываем, гражданин! Георгий Иванович велели, чтобы одна нога здесь, другая там. Где он тут у вас помещается, ваш ученый сом?!

Прасковья Савельевна показала парню с баками на дверь в конце коридора и сказала голосом героини из античных трагедий:

– Ступай туда, убивец!

Домой Витенька вернулся ночью под сильным хмельком. Нес всякую чепуху про защиту, про банкет и про сома Сёму, который сначала произвел фурор на защите, а потом на банкете. Прасковья Савельевна молчала. Витенька свалился на кровать и заснул не раздеваясь.

Уже под утро Прасковья Савельевна проснулась от громких протяжных стонов, доносившихся к ней из комнаты внука. Она накинула халат и поспешила туда. Витенька корчился на кровати.

– Ой, мне плохо, бабушка! Ужасно болит живот! Такое ощущение, словно кто-то там ворочается!..

– Неужели Сёма ожил?! – всплеснула руками бабка.

– Не знаю! Все может быть! Вызывайте скорей «неотложку»!

Врач неотложной медицинской помощи, очень строгий на вид и неразговорчивый молодой человек, быстро во всем разобрался и сделал Витеньке промывание желудка. Кандидат наук после этой малоприятной процедуры пришел в себя. Лежал в кровати, благостный, кроткий, просветленный, и улыбался бабушке и врачу страдальчески, но счастливо.

Юный эскулап уложил в чемоданчик свои нехитрые инструменты и на прощанье сказал строго и непререкаемо:

– Запомните, коллега: на ночь нельзя переедать.

Подумал и добавил:

– А перепивать – тем более!

В общем все для всех кончилось хорошо, если не считать сома, разумеется.