Текст книги "Вид с холма (сборник)"

Автор книги: Леонид Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

Я стал действовать «по системе невода» – всех, кого бы ни встречал, спрашивал – есть ли у них знакомые в паспортных столах? И мне повезло. Спустя полгода дочь одной знакомой организовала частную фирму (уже наступили «демократические» времена) по составлению всем желающим «генеалогической карты», и буквально через неделю я получил внушительный список однофамильцев моего друга с указанием инициалов. Несколько дней я обзванивал абонентов. В трубку предельно вежливо говорил:

– Извините, пожалуйста, с вами говорит (называл себя). Я разыскиваю своего старого друга. У вас не проживает (такой-то)?

Чаще всего отвечали:

– Проживает, но у него другое имя (или отчество, или год рождения).

Наконец женский голос ответил:

– Да он здесь живет!

Я решил уточнить:

– Ему за шестьдесят, он закончил физико-технический институт и жил с родителями в Филях?

– Да, да. Сейчас позову, – ответила женщина.

Некоторое время в трубке отдаленно слышались какая-то перебранка. Потом женщина сказала в трубку:

– Он не может подойти. Позвоните завтра.

«Наверное, пьян», – подумал я, повесив трубку, но был безмерно рад, что, наконец, разыскал друга.

На следующий день он подошел к телефону сам и, когда я назвался, хрипло проговорил:

– Ну как же не помнить? «Ленинка» и прочее. Кстати, как она сейчас? Работает?.. А от нашего путешествия у меня хранятся фотографии.

Я извинился за прошлую встречу, стал оправдываться, что «жутко спешил» (хотя, понятно, этому нет оправдания), сказал, что готов с ним встретиться в любое время, посидеть где-нибудь, выпить…

– Сейчас не могу, – сказал Сашка. – Может, через неделю, если не заберут в больницу. Ноги болят. Подожди, запишу твой телефон, – в трубке послышался кашель, шарканье. Минуты через две-три он снова подошел: – Давай, записываю.

Прошла неделя, и я позвонил снова.

– Полка лечусь дома, – сказал Сашка. – И давно не выпиваю. Желудок, печень болят. Из дома не выхожу, по магазинам ходит жена.

«Значит, это была жена! Значит, за ним есть кому ухаживать» – подумал я и сказал:

– Готов к тебе приехать хоть сейчас. Попьем чайку.

– Нет, давай на той неделе. В пятницу. Запиши адрес.

Он жил в Кузьминках, на пятом этаже «хрущевки» без лифта, в двухкомнатной, вполне сносной, квартире со множеством книжных полок. Мы обнялись, расцеловались, сели за стол напротив друг друга, закурили. Сашка выглядел неплохо: глаза светлые, на голове седой «бобрик» (не в пример моей лысине), гладко выбритые щеки и подбородок обрамляла седая «шведская бородка»; на нем была чистая отутюженная рубашка и кофта крупной вязки. Конечно, внешне он изменился: лоб пересекали морщины, под глазами – мешки, и живот слишком выпирал, и ноги он передвигал с трудом, но взгляд был острым, мудрым, а на губах то и дело появлялась прежняя, чуть потускневшая, улыбка. Передо мной сидел совсем другой Сашка – неизмеримо далекий от того у метро.

Несколько секунд мы, в некотором замешательстве, изучали друг друга, выискивая знакомые черты – вроде извинялись, что когда-то так нелепо оборвалось наше товарищество, и каждый слишком долго отсутствовал в жизни другого. Чтобы снять напряжение, я первым начал рассказывать о себе; рассказал все, без утайки, как бы вызывая Сашку на ответную откровенность.

Он тоже начал рассказывать, но без подробностей, просто перечислил основные вехи прожитого: еще в Курчатовском институте защитил кандидатскую и его, молодого специалиста, стали посылать в командировки. Работал на всех атомных станциях страны. Потом послали за границу. Несколько лет работал на реакторах в Болгарии и Финляндии.

– …Нахватал немало доз, лечился, – он говорил тихо, ровным тоном, а такие люди всегда убедительны, в них чувствуется уверенность в себе. – И сейчас два-три раза в год ложусь в больницу, я весь радиоактивный, – заключил Сашка и как-то натянуто улыбнулся, давая понять, что стойко переносит болезнь. – Сам удивляюсь, как дожил до шестидесяти с лишнем, видно – я сделан из камня… Пенсия у меня приличная, на жизнь хватает… Но вот ноги никуда не годятся. Сижу дома, много читаю, библиотека, как видишь, у меня большая, – он обвел рукой книжные полки.

О личной жизни Сашка ничего не говорил – как мне показалось, нарочно избегал этой темы.

– Понемногу занимаюсь литературой, – вдруг заявил Сашка, кивнув на пишущую машинку и стопку рукописей на столе у окна. – Года три назад закончил очерки про нашу атомную энергетику. Ведь я знаю немало. И об испытаниях бомб на Новой Земле, после которых белые медведи облысели. И был в Чернобыле и, как ты догадываешься, все видел своими глазами. Насмотрелся и больных людей и животных мутантов. То, что пишут в газетах – все липа, а я описал правду. Отчасти засекреченную… Очерков набралось на целую книгу. Предлагал в два издательства – не взяли. Сам знаешь, сейчас печатают в основном детективы и про секс. Но я подкоплю деньжат и издам за свой счет. Это будет бомба, кое-кому не поздоровится, – в предвкушении своего триумфа, Сашка сжал кулаки.

«Все у него неплохо, но, видимо, иногда срывается и запивает», – подумал я, вспомнив встречу у метро. А Сашка, расслабившись, закурил новую сигарету и продолжил:

– Последнее время пишу рассказы. Два уже напечатали в областной газете.

– О чем рассказы? – поинтересовался я.

– О наших простых людях, которых теперешние строители капитализма довели до нищеты… Да, вот так стал писателем, – Сашка широко улыбнулся. – Но иногда не хватает жизненного материала, точных деталей. Когда мы увиделись у Новослободской, я внедрялся в компанию бомжей, чтобы узнать, как они оказались на дне жизни. Интереснейшие люди, скажу тебе. Среди них есть даже гениальные. Сейчас заканчиваю о них большой рассказ. Даже не рассказ – повесть. Это будет моя лучшая вещь.

– Дашь почитать? – спросил я.

– Дам, когда закончу и жена перепечатает, – упомянув о жене, Сашка смолк, затушил сигарету, откашлялся: – Жена у меня хорошая. Тоже пенсионерка, работала медсестрой. Мы уже десять лет вместе, у нас хорошие отношения. Мы друзья, единомышленники, это важнее всего. Как сейчас говорят, нам комфортно друг с другом. Сам понимаешь, моей израненной душе нужна броня, в старости одному никак нельзя.

Дальше мы вспоминали Сашкиных родителей, знакомых по «Ленинке». Я хотел было заикнуться про Веру, но подумал: «Если он сам не вспоминает о ней, не стоит лезть в его душу, теребить прошлое».

– Ну, а фотографии о нашем путешествии я сохранил, – сказал Сашка и указал на полку, где стоял фотоальбом.

Я кивнул:

– Они у меня тоже есть.

Мы проговорили часа три. Потом, шаркая, еле переставляя ноги, Сашка проводил меня до двери.

– Удачи тебе, дружище! – сказал я. – Удачи во всем.

– Тебе тоже, – улыбнулся Сашка. – Не пропадай, звони.

– И ты звони.

Спустя недели две я позвонил. В трубке раздался женский голос – тот самый, который я слышал, когда позвонил первый раз. Как и в тот день, женщина сказала:

– Он не сможет подойти, – и спросила: – А кто его просит?

Я объяснил.

– Нет его, – отчеканила женщина. – Сегодня утром увезли в больницу. Все ж допился.

– Как же так, – растерянно проговорил я. – Он сказал – не пьет, пишет рассказы.

– Хм, пишет рассказы! Слушайте его больше!.. Выдумки все это.

– Простите, а вы его жена?

– Какая жена?! Нет у него никакой жены! Я соседка. Захожу вот убирать. Иду в магазин и ему что-то покупаю. Принесу, приготовлю еду… У него же больные ноги, не очень-то походишь… Жалко его, человек-то он неплохой, да вот сильно пьющий…

Нилов монастырь

В Калинине Игорю нравилось все: и аккуратно покрашенные дома, и набережная, и цветники на газонах, и красивые девушки на комбинате, где он работал. И нравилась комната, которую он снимал; в ней, кроме тахты, стояли только стол и стул, зато на полу лежал огромный толстый ковер, который, как Игорь определил, постелили по акустическим причинам – внизу обитала многодетная семья и ковер несколько заглушал визг детей. Но основную ценность комнате придавал прекрасный вид из окна на Волгу.

Прошел месяц, как Игорь, после окончания московского института, жил в Калинине; друзьями обзавестись еще не успел и все свободное время проводил на пляже. Как-то возвращаясь с Волги по узкой пустынной улице, он вдруг заметил на противоположной стороне девчонку: худая, совсем подросток – лет семнадцати и лицо бледное, точно с переводной картинки. Она медленно брела по тротуару, усталая, глаза опущены, пухлые губы надуты, локти откинуты назад; шла нехотя, будто размышляя «идти или не идти». Поравнявшись с Игорем, подняла глаза, чуть задержала на нем взгляд и прошла. Он остановился, обернулся, а она удаляется, какая-то потерянная, с дурацкой спортивной сумкой через плечо.

Игорь догнал ее и шутливо сказал первое, что пришло в голову:

– А я вас ищу.

– Да? – наивно удивилась она, снова вскинув на Игоря глаза; они у нее были большие и темные и еще притенены какой-то безысходной печалью.

Девчонка остановилась, прислонила ладонь к щеке:

– Как жарко сегодня.

– А я только что окунулся в Волге… Хочешь, пойдем купаться?

– Я не могу… Меня мама выгнала из дома, потому что я не ночевала дома. Вот хожу, жду подружку, чтобы у нее ночевать, а ее почему-то нет дома…

– А если она не придет? Пойдем ко мне.

– Не знаю.

– Пошли, чего там!

Она покорно пошла за Игорем и по дороге по-детски доверчиво рассказала: зовут Варя, живет за городом, в рабочем поселке, учится в десятом классе, но сейчас все плохо – нахватала двоек, и грозят выгнать из школы.

– Ты голодная? – спросил Игорь, когда они вошли в комнату.

– Ага.

Игорь сделал бутерброды, принес из кухни чайник. Перекусив, она вздохнула и откинулась на спинку стула:

– Давайте посуду вымою.

– Ладно, отдыхай. Я сам все сделаю.

– А босоножки можно протереть?

Игорь принес тряпку.

– Вон пуговица отрывается, – она показала на пододеяльник. – Давайте пришью… А расческа у вас есть?

Они причесалась и немного повеселела, даже проговорила считалку:

– Эники-беники ели вареники…

Потом рассказала о своем соседе Генке:

– Он все хочет разбогатеть. На рыбках. Купил большой аквариум и по воскресеньям бегает на Цыганку.

– Что это?

– Рынок, где продают животных. Не знаете? Там Генка продает мальков. Один раз взял и меня с собой. Пришли мы на рынок, он сунул мне в руки банку с рыбешками и сказал: «Если кто спросит, говори – каждая по рублю…». А сам отошел к приятелям. Они тоже стояли с банками… Я стою, стою. Целый час никто ничего у меня не спрашивает. Потом подошел Генка и сказал: «Сегодня не ходовой день». Так и вернулись мы ни с чем.

Игорь слушал и не мог понять – перед ним юная женщина или девчонка, которая еще не вышла из детского возраста, он испытывал к ней и влечение и жалость.

Незаметно стемнело. Игорь еще раз предложил попить чай с бутербродами. За чаепитием она опять начала рассказывать про Генку, но Игорь уже слушал рассеянно, а потом и вообще ее перебил, сказав без всякого расчета:

– Уже поздно, давай спать. Мне рано на работу.

– А в ванну можно пойти? – понизив голос и как бы трогательно извиняясь, спросила она.

– Лучше не надо. Она у нас на лестничной клетке. Общая. Соседи будут ворчать. Хочешь, я тебе сюда принесу таз с водой?

– Ага, – она заговорщически кивнула головой.

Когда Игорь принес таз, она уже сняла платье и стояла босиком в дешевой рубашке; вся в веснушках, взросло-юная девчонка с кудряшками.

Утром собираясь на работу, Игорь разбудил ее:

– Ты куда-нибудь спешишь?

Растирая сонные глаза, она помотала головой.

– Тогда особенно по коридору не разгуливай, а то соседи. Сиди в комнате, читай книжки, жди меня.

– Ага.

С работы Игорь шел быстро, размашисто, на его лице было выражение определенной важности: он стал настоящим мужчиной – получает зарплату, имеет собственную комнату и даже подругу. Но около дома вдруг увидел – какие-то молодые парни стоят под его окном и одурело играют его пленнице на гитаре – совсем как в романтических фильмах. А его Варя пялит на них глаза и вся вываливается из окна – вот-вот спрыгнет во двор. Парни то и дело прерывали игру и вызывали ее на улицу, и она расстроено разводила руками, как бы говорила: «Не могу».

Увидев решительную походку Игоря, ее взгляд заметался, и она убежала в глубину комнаты. Поднявшись к себе, Игорь захлопнул окно, задернул занавеску и начал отчитывать свою легкомысленную подругу.

– Я послушала бы и ушла, – бесхитростно заявила она.

Игорь усмехнулся и подумал: «На нее и злиться-то нельзя. Она просто рано стала встречаться с парнями, а внутри еще ребенок».

На другой день после работы Игорь повел Варю по магазинам, и они купили ей хорошее белье и туфли. Она была счастлива, даже взяла Игоря под руку и поцеловала в плечо, а дома устроила салют из покупок и повторяла:

– Эники-беники ели вареники…

Прошло пять дней. По утрам Игорь по-прежнему давал наказ своей подруге – не показываться соседям, чтобы не было лишних разговоров, и уходил на работу. Варя наводила порядок в комнате, гладила, штопала. Она совсем освоилась в новом пристанище: даже сделала небольшую перестановку и повесила на стену календарь, отметив крестиком день знакомства с Игорем.

Он не боялся привязаться к Варе, поскольку не был в нее влюблен; и она не испытывала к нему никаких чувств – их отношения были не чем иным, как игрой во взрослую семейную жизнь. Но с каждым днем Варя все больше входила в роль жены. Было похоже, что природный инстинкт – иметь домашний очаг – в ней пробудился раньше, чем любовь.

– А зимой мы будем принимать гостей, – как-то заявила она, и Игорю сразу стало тревожно.

Ему исполнилось двадцать три года, и он еще побаивался серьезной связи. Он просто приютил Варю из добрых побуждений, как потерявшуюся собачонку, и был уверен, что дома у нее все не так уж плохо и он просто выручил ее в момент временных затруднений. «Мне еще рано заводить семью, – рассуждал он про себя. – А ей надо заканчивать школу. Но, похоже, она и не собирается возвращаться к матери. Нужно что-то придумать. Пожалуй, лучше всего вернуть ее домой и изредка встречаться».

На другой день Игорь объявил Варе, что уезжает на месяц в командировку. Она сразу сникла, опустила голову и за весь вечер не сказала ни слова.

До автовокзала она тоже молчала. Игорь записал ее адрес и обещал заехать, когда вернется, потом купил ей билет до рабочего поселка и посадил в автобус.

Больше они не виделись. Несколько раз Игорь собирался съездить в поселок, но ни зимой, ни весной так и не поехал – боялся начинать все сначала. «Наверно, уже закончила школу и дома у нее все наладилось», – решил он, в полной уверенности, что когда-то совершил почти благородный поступок. Вскоре он познакомился на комбинате с художницей Таней и летнее приключение забыл совсем.

Спустя два года в июле Игорь получил очередной отпуск; некоторое время пожил в Москве у родителей, потом на даче у Тани, которая к этому времени уже считалась его невестой; когда до выхода на работу оставалась неделя, он решил поудить рыбу на Селигере.

Поезд прибыл на станцию Осташков в полдень. Выйдя из вагона, Игорь вскинул рюкзак и пошел в сторону пристани.

Пароход в верховье озер шел только на следующий день, но через час на турбазу отправлялась самоходная баржа; ее капитан, мужик в промасленной тельняшке, согласился подбросить Игоря до станции Неприе.

– Только бери бутылец для смазки движка, а то его никак не запустишь, – капитан кивнул на продмаг.

Через час Игорь сидел на подрагивающей палубе баржи и смотрел на проплывающие назад острова с песчаными отмелями и соснами. Около пристани Неприе подошли к берегу, и капитан сказал:

– Здесь и рыбалка хорошая, и вон, видишь, лес подходит к воде.

На косогоре под высоченными тополями виднелось несколько изб, к которым вели выбитые петляющие тропы.

У крайнего дома Игорь заметил молодую женщину в сарафане.

– Здравствуйте! Нельзя ли у кого-нибудь снять комнату?

– Да у нас уже живут дачники. А у соседей родственники приехали. Вон в тот дом зайди. Там хозяин Трофим Миронов. У него, кажется, освободилась комната, его дачники вроде съехали.

Трофим, высокий, худой старик, встретил Игоря радушно.

– Живи в свое удовольствие… Комната вон за печкой. Располагайся, отдыхай на здоровье. Там, правда, ходики на стене удавились, но тебе-то время и ни к чему. Вставай по солнышку и за грибами или рыбаль. Лучше в затоне… Читать у меня, правда, нечего. Были хорошие книжки, да пацаны разодрали на кульки под ягоды… Места у нас хорошие. В лесу щас колосовики пошли. Ведерко всегда наберешь…

После завтрака Игорь взял удочки, насобирал в иле червяков-ручейников, сел в лодку Трофима и поплыл к затону. Остановился среди остролиста, закинул две удочки с наживкой и закурил. Солнце еще не поднялось над лесом, но уже было жарко. Спустя некоторое время со стороны Осташкова послышалось тарахтенье дизеля, и вскоре мимо Неприе медленно прошла самоходная баржа, груженная поленницами дров. На борту, свесив босые ноги, сидели девчонки подростки в одинаковых синих халатах; они только что искупались: отжимали волосы, отлепляли халаты от мокрых тел.

– Эй, рыбачок, смотри! – одна из девчонок вскочила на ноги и задрала подол халата. Ее подруги засмеялись. – Когда стыкуемся?! Прям припекло! Вступай в наш кружок «Шаловливые девчонки»!

На корме баржи Игорь заметил девчонку в соломенной шляпе. Она стояла, прислонившись к дровам; из-под шляпы на Игоря смотрели тревожные темные глаза.

Днем Игорь рассказал Трофиму про необычную баржу.

– Так это ж малолетки из Нилова монастыря, – объяснил старик. – Там щас колония. Случается, шалят, канальи. Убегут из колонии, своруют что-нибудь.

– А где этот монастырь?

– В соседней деревне. Туда можно подъехать через верхние озера, а можно напрямик по копанке. Она начинается прям от затона, где ты рыбалил. Ее еще в былые времена монахи прокопали… Щас-то она пришла в негодность… Следить-то за ней никому нет надобности, но на лодке проплыть можно.

На следующее утро, подъехав на лодке к затону, Игорь отыскал среди камыша узкую протоку. К протоке вплотную подступали деревья, их ветви переплелись и образовали темный тоннель. Отталкиваясь веслом о дно, Игорь вплыл в зеленоватый полумрак. С полчаса он продирался сквозь заросли, потом над головой начало светлеть, потянул ветерок – и перед носом лодки открылось большое чистое озеро. Прямо напротив копанки на высоком берегу виднелись дома, среди них возвышался краснокирпичный монастырь.

Подъехав к берегу, Игорь заметил, что стены монастыря кое-где разрушены, часть окон забита досками. На окраине села девчонки в синих халатах босиком мотыжили картофельное поле, слышалось глухое тюканье мотыг, скрежет железа о камни, крепкие словечки, смех. Игорь подплыл к крайнему дому и поставил лодку под ивой, и сразу среди девчонок увидел ту, в соломенной шляпе, которую он видел на барже. Ему показалось, что он уже где-то встречал эти пухлые губы и большие глаза. Точно почувствовав взгляд, девчонка перестала мотыжить и пристально посмотрела на иву. Заметила Игоря, бросила мотыгу, отошла в сторону и легла на траву, поставив один кулак на другой и положив на них подбородок.

Вечером Игорь снова рыбачил в затоне; вдруг услышал, как на берегу хрустнули ветки – кто-то подошел к воде и наблюдал за ним. Подплыв к берегу, Игорь раздвинул камыш и увидел ее – она вышагивала от дерева к дереву и смотрела Игорю прямо в глаза. Она сильно изменилась: походка уверенная, голову держит высоко, вместо кудряшек – длинные волосы – не девчонка, а молодая женщина в ярком платье с модной сумкой через плечо.

– Привет, – небрежно бросила она и впрыгнула в лодку. – Я тебя сразу узнала.

Она села на носу лодки, закинула ногу на ногу, достала из сумки сигареты и зажигалку, размяла сигарету, закурила, выпустив дым Игорю прямо в лицо.

– Как интересно! – хмыкнула. – Надо ж, свиделись!

– Как ты попала сюда?

– Случайно. Приехала подружку навестить. Она здесь, в колонии. Ну и помогла ей… поработать, – в ее голосе чувствовалась неестественная развязность. – Теперь работаю манекенщицей. Замужем за инженером. Отличный муж. Все прекрасно и удивительно! – она надрывно засмеялась и проговорила считалку, которую говорила когда-то: – Эники-беники ели вареники, – и вдруг едко спросила: – Ну и что? Начнем все сначала? Ты все так же берешь женщин на улице? И как теперь принимаешь своих женщин? С чего начинаешь? Музыка, коньяк? Или тебе сразу показать стриптиз? – она зло усмехнулась. – Белье у меня теперь французское.

Больше играть она не смогла, и вся ее злость вылилась в рыданье. Игорь протянул флягу с водой, отвернулся. Она отпила глоток.

– Я так верила тебе… А знаешь ли ты, что бросил меня беременную? Целый месяц была в больнице… Чуть не умерла… Писала тебе письма, но не получала ответа… Вышла из больницы и все ждала, когда ты придешь… С тех пор ненавижу всех мужчин…

Пробормотав: «Если бы я знал», Игорь нервно закурил. Она тоже закурила, съежилась и затихла; потом глубоко вздохнула и отвела глаза.

– Когда я от тебя вернулась домой и узнала, что будет ребенок, я поняла, что меня с тобой связывает серьезное… В один миг повзрослела… После больницы пыталась тебя разыскать…

– Я потом снимал комнату в другом месте, – начал оправдываться Игорь, ощущая какую-то полувину – про себя-то он сразу подумал: «Хорошо, что ничего не знал, наверняка струсил бы, только этого мне тогда и не хватало. Ну что было бы, если б стали жить вместе? Мы же не любили друг друга».

– Но как все же ты попала сюда?

– Длинная лав стори, – уже сдавшаяся, низким голосом протянула она. – Это ты сделал меня такой… Если хочешь, расскажу.

Она выкинула сигарету в воду.

– Дай свои сигареты, эти слабые какие-то… У нас некоторые девчонки травками балуются, дурятся.

Закурив, она улыбнулась, но горькой улыбкой.

– Была у меня подружка Инка-плоскодонка. Стройняшка, смурная девчонка, с прической «полюби меня, Гагарин». Она все говорила: пойдем на веранду, устроим музыкальный момент…

– На танцплощадку?

– Ну да. В парке. Я-то вначале стеснялась, соскакивала с компашки, потом разошлась… Инка мне все говорила: «Если платье наденешь не на голое тело, никто с тобой и танцевать не пойдет». Я вначале говорила ей: «Меня это не колышет». Потом заело, тоже стала оголяться. Ну кадрили меня вовсю. С веранды куда идти? Ясно, ко мне… Ну гудели, устраивали мероприятия.

– Как к тебе? Ты же с матерью жила?

– Уже нет. Мама в тот год умерла, когда я с тобой… – она не договорила и отвернулась.

– А отец?

– А отец нас давно бросил. Я его и не видела ни разу. И он никогда не помогал нам. Раза два говорила с ним по телефону, называла на «вы»… А мама была певицей. Разве я тебе тогда не рассказывала? Она пела в филармонии, но порвала связки и стала работать билетершей. Потом у нее начался тромбофлебит, потом парализовало правую руку… Мне было десять лет, я учила ее писать левой рукой, научилась делать уколы. В сорок лет мама умерла. В тот день я позвонила отцу в третий раз. Он пообещал приехать, но не приехал. Правда, стал присылать деньги. По тридцать рублей в месяц… Маму хоронили соседи… Я осталась одна в квартире. Вначале меня хотели уплотнить, потом оставили в покое. Я перевелась в вечернюю школу и устроилась натурщицей. Получала один рубль за позирование в одежде и полтора рубля за позирование голой. Голой позировать лучше. Обогреватель включают. Через каждый час перерыв десять минут. Покуривала с художниками…

Она замолчала и махнула рукой:

– И чего слезы по миру лить?! Для чего я все это тебе рассказываю, сама не знаю.

– Ну а сюда все-таки как ты попала?

– Как, как… Соседи все время капали, что устраиваем групповики. Писали телеги… Ну, вызывали меня в отделение, грозились… Потом пришили аморалку – и сюда… Я все хотела завязать с этим, да так и не получилось.

На минуту Игоря покоробило от ее жаргона, ее испорченность ему стала противна. Он подумал о тех девчонках, которые вот так же нелепо попадают в подобные ситуации, но не опускаются, находят работу, по вечерам учатся. «У нее не было никаких интересов, потому она так и скатилась», – заключил он.

– …После тебя еще один парень появился. Увлеклась им. Решила сразу ему не уступать, ну… чтобы влюбить в себя. Он видный был такой и на гитаре играл как бог. Девчонок особенно не уговаривал. Чуть одна заломается, идет к другой… И не болтает, играет себе на инструменте, подсовывает наглядные журнальчики… В общем, бросил он меня… «Не сложилась личная жизнь», – говорила Инка…

– Сколько тебе здесь надо еще быть? – спросил Игорь.

– С полгода осталось.

– А вас по вечерам отпускают?

– Не-ет. Меня отпустил сторож на пару часов. Он некоторых девчонок отпускает. Кто к нему ходит в сторожку… Противный мужичок. Если кого невзлюбит, идет в церковь, ставит свечку, чтоб человек умер… Он давно ко мне клеился. Страшное дело, как хотел затащить к себе в койку. Чуть что, лез лапать! Меня прям всю воротило от него… Но вот вчера пришлось к нему наведаться… Попортилась с ним… чтоб к тебе прийти…

В колонию Игорь провожал ее берегом. Было темно, но вдоль тропы в траве один за другим зажигались светляки – они шли к монастырю по светящейся цепочке.