Текст книги "Вид с холма (сборник)"

Автор книги: Леонид Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 33 страниц)

Дурацкое настроение

Ю. Ковалю

Откуда быть хорошему настроению – то пасмурно, то солнечно, погода меняется по несколько раз в день. Сегодня еще ничего, более-менее сносный денек, с утра небо чистое – похоже, наконец весна свое берет. Наконец-то тянет настоящий весенний ветер, легкий и теплый – кажется, он несет перемены, какую-то случайную встречу, которая срезу изменит всю жизнь. В большом городе в любое время года полно возможностей для таких встреч, но весной это сознаешь особенно.

Я гоню «Москвич» по шоссе: теплый ветер обтекает машину, через опущенное стекло врывается в салон, обдувает лицо.

Человек в автоседле – какая роскошь! Мчишь в железной коробке, отгородившись от всех, и тебя переполняет ощущение свободы и пространства. Перед глазами панорама жизни, а движение по трассе – живой диалог водителей – перемигивание сигналами при маневрах.

Унылые городские пригороды сменяются новостройками вполне пристойного вида. На автобусной остановке покуривают девчонки загородницы; на их лицах печать раннего опыта… По тропе, осоловелый от счастья, несется мальчишка велосипедист, чуть дальше бредет старик с собакой… Я никуда не спешу и сам не знаю, почему жму на акселератор до отказа. Просто настроение неважнецкое. Сейчас немного успокоюсь и поеду потише; будьте уверены, я умею себя держать в руках, не раскисать от разных неприятностей – плаксивый образ не для меня. Да, собственно, и неприятность – сущий пустяк, обычная семейная ссора…

Странно, но свою жизнь я всегда рассматривал как некую прелюдию к настоящему счастью – и в работе и с «прекрасной» женщиной. Даже сейчас, в сорок лет, надеюсь на волшебство.

…А весна уже наступает. Вдоль обочины уже серая ольха цветет, над пригорками вьются бабочки крапивницы, на дорогу накатывается солнце…

Ну вот и водохранилище, спадающее половодье, чайки. Вон и рекламный щит: купальные принадлежности, прохладительные напитки, снаряжение для подводного спорта, морские круизы. А за щитом в полупрозрачной дымке что-то темно-желтое. Женский силуэт. Тянет руку, чтобы подбросили. Я подъезжаю ближе. Какая-то уродливая девица, прямо огородное пугало. Худая, то ли в плаще, то ли в платье. Мне не до нее. Подбросит кто-нибудь еще. В зеркало вижу – у меня за спиной «висят» какие-то легковушки.

Не сбавляя скорости, проезжаю мимо девицы, и вдруг порыв ветра поднимает ее полуплащ-полуплатье, и я замечаю совсем неплохие, даже стройные ноги. И непроизвольно, в замешательстве, сбавляю газ. Совсем немного, как бы в раздумье: тормозить или нет? «Да ну, вот еще! Мне не до нее» – уговариваю сам себя и по инерции все качу, но уже медленней. А в зеркало вижу – она все тянет руку едущим за мной. «А почему бы и не устроить романтическое приключение с этой дурнушкой? – внезапно приходит в голову. – Наверно, она неплохая девушка, а ноги у нее прямо-таки отличные». Я уже прикидываю, где можно развернуться, но на шоссе это не так-то просто. До разворота приходится катить еще километров пять, не меньше, и уже на приличной скорости – я вдруг заволновался, как бы кто не опередил меня.

Обратно гоню еще быстрее, и чувствую – всего чуть не лихорадит – «Полный дурак – вот я кто, что не остановился сразу. Тем более, что еду бесцельно».

Еще издали вижу – она все стоит в тоскливом ожидании, все тянет руку. Какая-то усталая безнадежность во всем ее одиноком, бесприютном облике. Я испытующе вглядываюсь и замечаю жалкую, смутную, рассеянную, отчаянную улыбку. А все катят мимо. Никто не останавливается. Все деловые, куда-то спешат. У всех свои дела, о других и подумать некогда.

Воспрянув духом, гоню на пределе. «Но где же разворот? Неужели катить еще пять километров? Нет, впереди вроде петля». Я еле вписываюсь в вираж и уже лечу по прямой к своей попутчице. Но что это? Перед моим носом маячит какой-то «Жигуль» – за рулем развалился коротко стриженый парень в спортивной куртке. Заметил голосующую, резко взял вправо, притормозил и, расплывшись, открыл дверь.

В полной растерянности я останавливаюсь за «Жигулем». И прямо на моих глазах невзрачная девица превращается в симпатичную особу. Откинув капюшон своего непонятного одеяния, она тряхнула светлыми волосами и, наклонившись, приветливо улыбнулась, обнажив ослепительные белые зубы; что-то проговорила, парень кивнул, и она легко впрыгнула на сиденье.

Я просто-напросто окаменел. Они отъезжают, а я судорожно глотаю воздух и осыпаю «Жигуль» проклятьями. Потом двигаюсь за ними – не управляю машиной – она катит сама, точно ее тащит «Жигуль» на тросе, во всяком случае дистанция между машинами ничтожно мала. И я все вижу отлично. Неистово жестикулируя, парень без умолку болтает. Она сидит непринужденно и естественно, повернувшись к нему, то и дело трясет роскошными волосами и смеется. Лучезарно, прекрасно; ее взгляд выражает не просто любопытство, а явную заинтересованность – она какая-то незащищенная в своей открытости. Их дальнейшие отношения уже легко предсказуемы. В той машине – безудержная жизнь, в моей – беспредельная тоска.

Расстояние между машинами увеличивается, «Жигуль» покрывается мутной пеленой; перед глазами уже не счастливая парочка, а солнечные блики, как осколки стекла. Я останавливаюсь и чувствую себя невероятно одиноким среди машин, мчащихся в обе стороны. Я уже точно знаю, что сегодня вот так, случайно, на дороге, судьба послала мне счастье, и я непростительно глупо его упустил.

Всего два-три весенних дня

Несколько лет я ездил на «Москвиче» без особых приключений, но однажды субботним вечером возвращаясь с работы, ввязался в авантюру. Была ранняя весна, в лобовое стекло барабанил мелкий дождь; внезапно прямо чуть ли не под машину с вытянутой рукой бросилась молодая женщина в плаще с капюшоном.

– Подвезите, пожалуйста, на улицу Димитрова!

Я и так подвез бы, а тут совсем по пути. Она села, откинула капюшон, пристально посмотрела на меня и рассмеялась:

– Алексей, это ты?

Я повернулся и узнал Наталью.

…Мы познакомились три года назад в сквере у Дома киноактера; сидели рядом на скамье в ожидании фильма; она курила, жадно затягиваясь, и горько усмехалась. Мы разговорились, и она сказала, что поступала в театральный вуз, но не прошла по конкурсу, что недавно вернулась из Прибалтики – была на съемках фильма, пригласил знакомый режиссер. Прислал телеграмму: «Приезжай, есть небольшая роль». Она приехала и поняла – он вызвал ее только «для секса»… а роль отдал другой.

– …Уже не в первый раз так поступает, – с досады она бросила сигарету. – И люблю его, и ненавижу…

Я тоже рассказал о недавнем разводе с женой. Общие безрадостные события сблизили нас, мы перешли на «ты», забыли о фильме и проговорили весь вечер. Я не помнил, понравилась она мне или нет – в те дни, после тягостных отношений с женой, я и не замечал женщин.

…И вот сейчас рядом со мной сидела молодая красивая особа и заразительно смеялась, прямо излучала жизнерадостность.

– Ты откуда такая веселенькая?

– Из ресторана. Отмечали юбилей одного нашего сотрудника. Я теперь в НИИ работаю, – улыбка не сходила с ее лица – у нее была чарующая улыбка и белые ровные зубы.

– А как же кино?

– С этим давно покончено.

– Ну, а твоя любовь к режиссеру?

– Ой, что ты! Кажется, это было так давно или вообще не было. Я уж после этого побывала замужем и развелась. Слушай, ну а ты? Все вспоминаешь жену? Нет? А сейчас ты женат? Нет? Надо же, встретились. Слушай, а я тебя сразу узнала… Ну, а я как, изменилась? Ой, ужасно рада, что тебя встретила. Теперь мы с тобой будем ходить в кино, правда?.. Давай, знаешь что, поедем куда-нибудь, посидим! У меня есть какая-то денежка. – Она облизнула губы и особенно широко улыбнулась веселой обезоруживающей улыбкой.

– Да у меня тоже немного есть. Только куда теперь можно попасть? Скоро одиннадцать… Если только в аэровокзал.

– Чудесно! Едем в аэровокзал. Ты никуда не спешишь? Нет? Ну и прекрасно!

В аэровокзале, потягивая кофе, Наталья без умолку болтала и все рассыпала прекрасные улыбки. Это была настоящая демонстрация улыбок: ее губы то застенчиво сужались, то приобретали форму легкой полуулыбки, то неожиданно вспухали – прямо-таки притягивали к себе, то вдруг постепенно, как бы издалека, растягивались в открытую, зачаровывающую улыбку.

– Слушай, а давай поедем сейчас еще куда-нибудь! Сегодня ведь суббота, а в понедельник рано утром вернемся. Например, поедем в Ленинград?! До Ленинграда мы могли бы доехать? Ты не устал бы? А в Ленинграде у меня тетя. Она бы нас хорошо встретила…

– У меня там тоже есть друг художник, – выдавил я, загораясь неожиданным предложением.

– Вот было бы замечательно – взять и уехать! Устроить романтическую поездку! – Наталья так ослепительно улыбнулась, что у меня закружилась голова.

«Какая она молодчина, – подумалось, – столько пережила и сохранила оптимизм». Обалдев от каскада ее улыбок, я не раздумывая согласился на «романтическую поездку».

Там же, в аэропорту, Наталья сходила в пункт «международки», позвонила тетке в Ленинград; потом мы подрулили к моему дому, я забрал все свои деньги – их должно было хватить на бензин и скромный обед в кафе, – прихватил для Натальи меховую куртку и развернул машину в сторону Ленинградского шоссе.

Дождь не унимался, но в машине было тепло и уютно. До Калинина Наталья рассказывала о своем НИИ, рассказывая, позевывала и закрывала глаза, но продолжала улыбаться, только ее улыбка уже не была такой лучезарной, как прежде – больше усталой, а временами и какой-то вымученной.

В Калинине, пока я заправлял бензином бак и канистру, Наталья пересела на заднее сиденье прикрылась курткой и уснула.

Погода приготовила нам сюрприз – некий коктейль из дождя и мокрого снега, дорогу покрыл гололед. Уже после Вышнего Волочка, не проехав и половины пути, я пожалел о своей авантюре; в понедельник на работе предстояла летучка, и в лучшем случае в Ленинграде мы могли пробыть не больше четырех-пяти часов; и главное, Наталья крепко спала. Я настроился на интересный разговор, на взаимное признание в симпатии, зарождающуюся любовь; был уверен – мы проговорим всю ночь, а в результате – в одиночестве крутил баранку, слушал как движок глотает бензин и считал километровые столбы; а тут еще погода безнадежно портила поездку. «Нашла сентиментальная муть, – подумалось. – Надо было остаться у меня, а на следующий день скатать в какой-нибудь ресторанчик… И черт меня дернул двинуть за семьсот километров от Москвы».

Потом я вспомнил, про ленинградского друга, которого давно не видел, представил нашу встречу… вспомнил, что в Эрмитаже открылась выставка Петрова-Водкина, и немного повеселел. «А Наталья просто устала, – заключил. – Все-таки она хорошая и отважная – запросто укатила со мной».

Мы въехали в Ленинград в одиннадцать часов утра. К этому времени погода разгулялась и выглянуло солнце. Наталья проснулась, помутневшим взглядом осмотрела улицы, улыбнулась и весело сказала:

– Так быстро доехали!

Я притормозил около дома ее тетки.

– Слушай, вначале я одна зайду, подготовлю тетю, – сказала Наталья. – А то последний раз у нее была с мужем, и она еще ничего не знает. Ты подожди, я скоро.

Отыскав телефонную будку, я набрал телефон друга. К телефону подошла соседка, сообщила, что «сосед у какого-то приятеля и будет только в понедельник… что передать?». Я снова сел в машину.

Прошло полчаса, час. А солнце припекало сквозь стекло; облокотившись на руль, я задремал. Проснулся – Наталья барабанит по стеклу и вся светится.

– Извини, что долго. Ничего не получилось. Тетка старорежимница. У меня и язык не повернулся сказать о разводе, – от Натальи попахивало вином и она выглядела чересчур возбужденной.

Мы заехали на выставку Петрова-Водкина, прошлись по Невскому, перекусили в кафе – пора было собираться в обратную дорогу. На автозаправке на последние деньги я залил бензин в бак и канистру и направил машину к выезду из города.

Уже вечерело. Шоссе было пустынным, транспорт автобаз по воскресеньям не работал, частники в гололед ездить не рисковали; встретились всего два-три грузовика-«дальнобойщика». Наталья откинулась на сиденье.

– Ты, пожалуйста, извини, но меня всегда укачивает в машине. Я подремлю немножко, а ты что-нибудь рассказывай. Я буду дремать и слушать, – на ее лице появилось подобие прежней яркой улыбки.

Меня тоже клонило ко сну, но я крепился.

Когда проехали километров пятьдесят, погода вновь испортилась – сверху посыпалась обледенелая крупа, и видимость резко ухудшилась. А потом вдруг я уловил какой-то стук в двигателе. Сбавил газ – стук пропал, но внезапно раздался страшный грохот – машина дернулась и встала. Я вышел, поднял капот – в поддоне зияла пробоина; стало ясно, сквозь нее вытекло масло – видимо, где-то ударила щебенка. Попробовал ручкой провернуть двигатель, но его заклинило намертво… Вокруг стеной стоял лес, сквозь деревья не проглядывало ни одного огонька, а сверху все сыпало и сыпало.

Закрыв капот, я сел в машину, закурил, стал прикидывать, что можно сделать: дождаться рассвета, когда пойдут грузовики, дотянуть на тросе до ближайшей автобазы и ремонтировать двигатель, но где взять деньги? И это займет не один день. Или утром отбуксировать машину в ближайшую деревню, на попутных добраться до железнодорожной станции, позвонить в Москву, чтобы выслали деньги, но за это время на тросе можно добраться и до дома…

Проснулась Наталья.

– Слушай, в чем дело? Почему стоим?

– Машина сломалась, Наталья. Плохи наши дела.

– Так давай чини. Мне завтра с утра на работу, у нас пропускная система, мне опаздывать нельзя.

– Чини! Здесь нужна мастерская, сутки времени и куча денег.

– Ну знаешь, я не могу ждать.

Она вылезла из машины, стала озираться. До этого ни одной машины не было, а здесь, прямо для нее, катит «Волга». Дверь приоткрыл военный в высоком чине; из салона слышалась музыка.

– Вы не в Москву?

– В Москву.

– Ой, пожалуйста! Прошу вас, довезите меня. Мне нужно…

– Садитесь, садитесь.

– Чао! – крикнула Наталья мне, махнула рукой и улыбнулась.

Только когда «Волга» скрылась за поворотом, я подумал, что Наталья могла бы оставить куртку – в «Волге» мощная печка, а в притихшем «Москвиче» стекла уже затягивались ледком. Поеживаясь от холода, я влез в машину, закурил – меня переполняла обида и злость, и не столько из-за поломки и предстоящих мытарств, сколько от неожиданного предательства: «Ну ладно, случилось непредвиденное, но Наталья могла бы доехать на „Волге“ до ближайшего поселка, дать телеграмму на работу и вернуться на попутной машине или попросить шофера „Волги“ позвонить в Москве в НИИ, но бросить меня одного со сломанной машиной, в глухомани, без денег!..».

С рассветом пошли грузовики.

– Что у тебя? – крикнул из кабины один шофер. – Движок полетел, говоришь? – он присвистнул. – Это, милок, дело долгое. В Чудово тебе надо пилить. Там переберут… Трос-то у тебя есть?

Я замотал головой.

– И у меня нет. Так что лови еще кого-нибудь.

Другой шофер вылез, осмотрел двигатель «Москвича», полез за тросом.

– Я-то здесь недалеко, километров через двадцать сворачиваю. Ну, давай цепляй.

Докатив до Чудова, я решил и дальше добираться на тросе. Помогли местные работники ГАИ – остановили попутную машину, и в полдень я добрался до Валдая.

Дальше меня тянул парень на самосвале. Валдай был в снегу, на дороге появились глубокие колдобины, «Москвич» кидало от одного ледяного желоба к другому – с каждым ударом на крыльях и днище оставались вмятины. Чтобы держать трос натянутым, приходилось работать тормозами – от напряжения затекли руки и ноги; наледь на лобовом стекле закрывала дорогу, и приходилось опускать боковое стекло и высовываться, но тогда лицо обжигал встречный холодный ветер, а из-под колес самосвала летела колючая ледяная пыль.

Ближе к Торжку, когда меня уже тащила транзитная «Колхида», колдобины превратились в снежное месиво, и только после Калинина потянулось чистое и сухое покрытие.

В Москве я очутился около полуночи.

Весь следующий день, вдрызг простуженный, я отлеживался в постели. Вечером появилась Наталья – привезла куртку. Она была как-то неестественно весела.

– Ну, как ты добрался? Хорошо? Я так и знала, – на ее лице появилась наигранная улыбка. – Слушай, ну когда мы пойдем в кино?

– Никогда, – хмыкнул я, глядя ей прямо в глаза.

Смешно, но в тот же вечер из Ленинграда позвонил друг художник.

– Что ж не предупредил заранее?! – закричал в трубку.

– Все случайно получилось.

– А я, понимаешь, день рождения у приятеля отмечал, – объяснил друг. – От души погудели. Девицы какие-то приходили и уходили. К приятелю даже приезжала одна ваша, столичная. На часик, представляешь? Отважная барышня. Наташей зовут.

Пустырь

Моим друзьям, автолюбителям со Светлого проезда

Да вы наверняка и сами там бывали не раз, ведь это одно из немногих местечек, где еще можно по-человечески отдохнуть. Последнее время обжили и захламили все пригороды, прямо негде поваляться на траве, подышать чистым воздухом. Вот только и остались такие клочки. А неплохо бы издать закон о сохранении ландшафтов, ведь когда-нибудь мы дорого заплатим за это варварство, очень дорого. Я имею в виду не нас с вами, а все человечество. Представляете, наши потомки только по картинкам и будут знать, что такое березовая роща, прозрачный ручеек, коза на лугу среди ромашек. Ну а уж дышать, ясное дело, будет нечем.

Известно, что в день с Земли исчезает несколько гектаров леса, несколько видов растений, животных и насекомых. Вас это не тревожит? То-то и оно! Иногда я думаю – это обратная сторона цивилизации, и неужели всякая деятельность человека ведет к его же гибели? Вас не посещают такие грустноватые мысли? Что и говорить, больно смотреть на все это.

Так вот, о том местечке. Оно находится на Открытом шоссе, рядом с платформой. Это небольшой пустырь, который обрамляет окружная железная дорога и телеграфные столбы с белыми чашечками изоляторов. Вспомнили? Через тот пустырь еще тянутся тропы: одна – к лесопарку, к утрамбованной толченым кирпичом аллее, где на скамьях среди цветников восседают старики и влюбленные, а другая – к низине у плотины… В низину не спускались? Напрасно. Там бил родник, около него всегда толпились женщины с бидонами и бутылями, – сами знаете, родниковая вода омолаживает организм. Теперь-то родник уже не бьет – его заглушили заводскими отходами.

И вообще теперь пустырь не тот. Помните, когда-то там были заросли чертополоха и медуницы и вились сотни бабочек, шмелей и стрекоз. Теперь их и в помине нет. Если только случайно залетит какой-нибудь жучок, но и то редко.

Теперь там все изменилось. Как дома подошли вплотную к пустырю, так и началось. Все завалили рухлядью: отжившей свой век мебелью, сломанными велосипедами, колясками, санками, дырявыми кастрюлями. Конечно, обойдя весь пустырь, можно найти небольшую лужайку лужайку, но все уже не то.

Ко всему, теперь на пустыре возвышается одно сооружение – этакое неприступное великолепие, не знаете? Вы, видно, давно там не были? Я так и понял. А за это время там кое-что произошло. Я-то живу рядом, в одном из окраинных домов, и прекрасно помню те события. Могу рассказать, если хотите.

Лет десять назад один сообразительный парень из наших домов очистил часть пустыря от хлама, и из обломков досок, кусков фанеры и жести сколотил небольшой сарайчик. Под этим незамысловатым навесом парень установил верстак с тисками, в стены вбил гвозди, развесил инструмент и все вечера напролет стал проводить в «собственной мастерской»: то починит найденный на свалке стул или торшер, то соседке-старушке залудит самовар, то ребятам изготовит какую-нибудь штуковину. И все делал бескорыстно, как говорится, «за просто так», и делал на совесть, с любовью – есть такие умельцы, вы знаете. Они умеют видеть душу вещей. После работы его приятели распивали «на троих», забивали «козла» во дворе, а он все строгал, клепал, паял.

Со временем парень приобрел маленький токарный станок, обзавелся слесарным инструментом, то есть превратил захудалую конуру в мастерскую. Такой привлекательный момент.

Звали этого парня Олег. Я отлично его помню, я ж говорю, он жил в наших домах. Симпатичный такой паренек, простой, скромный работяга. Всегда приветливый, в хорошем настроении. Да что я! Ну просто, знаете, так бывает – сразу видно, что хороший человек. Он как-то располагал к себе.

Есть люди с умелыми руками, природной смекалкой и привязанностью к дереву или технике. Они не могут сидеть без дела – вечно что-нибудь мастерят. Ради своего увлечения они отказываются от всяких жизненных соблазнов, а иногда – и от семейного благополучия. Вы встречали таких? Я встречал, и не одного. Быть может, эти люди (да еще коллекционеры) самые счастливые, так мне кажется. Так вот Олег был именно таким. В то время он заканчивал аспирантуру и работал инженером в одной из лабораторий.

С женой Олегу не повезло, это было ясно каждому. Представляете, смазливая женщина с разноцветными волосами, одетая с претензией! Она называла себя «театралкой и киноманкой» – была помешана на зрелищах – каждый вечер, забрав дочь из детсада, наряжалась (красилась долго, точно создавала произведение искусства) и отправлялась в театр или кино. Смотрела все подряд и от всего приходила в восторг. Когда-то она хотела стать актрисой, но ее никуда не приняли за бездарность. Она стала медсестрой, но не теряла надежды «получить роль в фильме» и то и дело посылала свои фотографии на кинопробы.

Мужа она считала «скучным и ограниченным», вы ж понимаете! И всем говорила, что он занимается глупостями, дурацкими игрушками и что «живет с ним из-за ребенка». А после того, как ее сняли где-то в массовке, вообще объявила, что «муж ей не пара». Как вам это нравится? Представляете, куда ее понесло? А что с ней стало бы, если бы она в самом деле получила роль? Страшно подумать, верно! Ну да хватит о ней, не будем зря тратить время.

Через месяц после того, как Олег поставил сарай-мастерскую, к нему явился участковый и потребовал «немедленно убрать постройку», поскольку на нее «следует иметь разрешение». Олег пообещал достать разрешение, взял на работе ходатайство и неделю обивал пороги разных учреждений. А в это время нашлись предприимчивые люди, которые рядом с сараем Олега начали возводить гаражи. Эти гаражи росли как грибы: одни ставились впритык друг к другу, другие – на отшибе. Их сколачивали из досок, дверей, старого кровельного железа – из всего, что было под рукой: люди спешили застолбить место.

Вскоре появилось столько построек, что они заполнили весь пустырь и навесы уже колотили дальше на склоне оврага – самострой начал победное шествие. Участковый приклеивал на гаражи требования о сносе, но владельцы тоже не сидели сложа руки: написали коллективное письмо и отправили делегацию в райисполком, как вы догадались, с наказом – добиваться разрешения на создание гаражного кооператива.

Надо сказать, среди гаражников было немало заслуженных, уважаемых людей, и просто отмахнуться от них не посмели. В райисполкоме ответили уклончиво: «Плана застройки пустыря на ближайшие годы не имеется, но в будущем вполне возможно. Вообще ставить самостроевские гаражи – противозаконно, но временно, поскольку место все равно пустует…».

Как это частенько бывает, тяжба длилась два года, потом как-то сама собой затихла, и простояли эти гаражи около десяти лет. Да, да, именно! Значит, я правильно понял – давненько вы там не были. Время-то, оно быстро бежит. Я здесь недавно одной старушке пожаловался, что не заметил, как время от тридцати лет до пятидесяти пролетело. До возраста Христа, мол, еще помню, а потом понеслось.

– Что ж ты хочешь, милок, – усмехнулась бабуся. – Я не заметила, как до восьмидесяти все пролетело.

Рядом с сараем Олега поселился гаражник Дмитрий, сорокалетний доцент университета, семьянин, примерный отец. Вот был дотошный аккуратист! Каждый гаечный ключ заворачивал в тряпочку и вставлял в карман на двери гаража, где устроил что-то вроде детской разборной азбуки. Сам гараж Дмитрий собрал из поломанных лифтовых кабин и половых досок не первой свежести, строение обшил ржавым листовым железом – короче, сделал гараж из старого бросового материала, чем заслужил кличку «барахольщик». А я, между прочим, тоже все подбираю – не могу смотреть, когда выбрасывают вещи, которые еще могут послужить.

У Дмитрия был «Москвич 412», в котором он копался по вечерам – совершенно новой машине ежедневно устраивал профилактику.

– Для чего? – как-то спросил Олег, не ради праздного любопытства, а чтобы убедиться, что его сосед единомышленник.

– Как тебе объяснить, – протянул Дмитрий. – На конвейере ведь гонят, там не дотянули, там не зашплинтовали. Вот и работают системы с перебоями, изнашиваются детали. А я все по новой смажу, поставлю новую прокладочку, затяну – не слабо, но и не так, чтоб резьбу сорвать – уловлю момент натяжки. Ведь это только легко сказать – поменял гайку. Полезешь, а там болт перекосился, смотришь – рядом трос ослаб… Маслице час-то меняю… Зато машина не жалуется; слушаю вращение отлаженных механизмов, и душа радуется. К тому ж, как тебе сказать, мне просто доставляет удовольствие крутить гайки, смазывать болты. Люблю я это ремесло, понимаешь?

Олег-то его понимал, а я понимал еще больше, ведь мы были ровесниками и сразу стали друзьями, с первого рукопожатия, без всяких осторожных приветствий. И в дальнейшем каждый день с ним был незабываем – с хорошим человеком сколько ни общайся, все кажется мало, а в Дмитрии было что-то завораживающее, он втягивал в свою орбиту.

Помню, Дмитрий только мастерил гараж, когда я подошел. В то время я любил прогуляться вечерком по окраине, проветриться после работы, отдохнуть от домашних.

– Гараж делаешь? – спросил я тогда Дмитрия, просто так, чтобы завести разговор.

– Как догадался? – усмехнулся он. – А что?

– Да ничего, просто интересуюсь.

– Ты здесь особенно-то не свети. Участковый может нагрянуть. Лучше подержи-ка эту доску. Тебя как звать-то?

Вот так мы и стали друзьями. С того дня я неоднократно приходил ему помогать. А с наступлением темноты мы с ним отмывались на колонке и катили на его «Москвичонке» куда-нибудь попить кофейку.

Дмитрий частенько распекал соседей гаражников: одного за то, что поставил свое укрытие не вровень со всеми, другого – что раскидал материал. Кое-кто считал его занудой, а мне как раз по душе такое отношение к делу.

Мои домашние тоже считают меня занудой, потому что я люблю, когда каждая вещь лежит на своем месте. Я приучаю их бережно относиться к вещам. «Крохобор, мельтешишь по пустякам», – только и слышу от них. Можно подумать, они живут какими-то высокими интересами! Глупости! И потом, все большое начинается с малого, известное дело – все в жизни состоит из мелочей.

Пойдем дальше о гаражниках.

С другой стороны с Олегом соседствовал Петр Фомич, колоритный, доброжелательный старикан, профессор, доктор технических наук. Он выглядел молодцевато в свои семьдесят лет, а его энергии мог позавидовать любой из нас. Отработает восемь часов в НИИ, дома переоденется, поужинает – и в гараж, к своему «Запорожцу».

– Гараж для меня выношенная мечта, – говорил Петр Фомич. – Я долго к ней шел. У меня ведь никого нет. Жена умерла, а детей мы не завели. Теперь вот моя подружка, – он кивал на машину. – Так приятно после умственной деятельности что-то поделать руками. На службе я уже ноль без палочки, мои ученики меня переросли. Так, советуются, чтобы не обидеть старика, но я сам чувствую – во мне уже нет прежней одержимости, того полета мысли. Я могу что-то обобщить, сделать вывод, но подать новую идею – извините. Новые идеи – это всегда в какой-то степени ломка старого, старых представлений, а мы, старики, крепко держимся за старое. Признать новое – значит зачеркнуть все наше, старое, опробованное. Я не хвастаюсь, но понимаю молодежь, поддерживаю ее, честное слово. Я свое сделал, теперь пора закругляться. Этот год доработаю, и на пенсию. Теперь вот моя единственная радость, – он снова кивал на «Запорожец». – Планирую поездить по стране. Давно никуда не выбирался.

Дальше шел гараж летчика, неунывающего жизнерадостного богатыря Юрия. Его гараж – дюралевый, клепаный, – смотрелся на пустыре неким сооружением инопланетян. И машина у Юрия была что надо – трофейный, хорошо сохранившийся «опель», – он приобрел его в комиссионке и сразу возвысился над всеми автолюбителями с отечественными машинешками.

Юрий был широкий человек: каждую весну «чистил» гараж – выкидывал ненужные вещи и громогласно объявлял:

– Если вещь не понадобилась в течение года, ее спокойно можно выкидывать – и дальше не понадобится.

Все выброшенные Юрием вещи тут же подбирал Дмитрий, при этом вздыхал, качал головой и ворчал:

– И как в авиации держат таких людей! Полная безалаберность и бесхозяйственность.

Юрий жил далеко от гаражей, в смежном районе. Я точно не знаю, но поговаривали, что он не был расписан со своей женой, какой-то учительницей. Я ее не видел. Говорили, тихая, симпатичная молодая женщина, «с нежной, как зефир, душой» (замысловатое выражение Олега).

Как-то Юрий намекнул мне что-то вроде того, что он не хочет чувствовать себя женатым, что, имея «гражданский брак», может в любой момент уйти. Но за все то время он так и не ушел от жены и, говорят, до сих пор с ней живет. Да и зачем уходить, если она тихая и симпатичная да еще с такой необычной душой?! Как вы считаете? Юрий напоминает мне человека, который идет в кино и, желая себя застраховать от плохой картины, покупает билет с краю. «Если чепуха, – думает, – сразу уйду». Но эта возможность уйти в любой момент, как ни странно, удерживает его до конца фильма. Уходят люди из середины зала, а этот сидит. Так бывает, я по себе знаю.

На окраине находился не гараж, а попросту частный автосервис Володьки, маляра с автостанции. Володька – единственный, кто выделялся из гаражников своими стяжательскими замашками.

Во-первых, он бесцеремонно ввинтился в компанию гаражников, отхватил лучшее место и сразу прослыл кирпичником, то есть отгрохал себе кирпичный гараж с крышей из отборного «танкового» железа, причем воздвиг гараж за отпуск, надорвался и чуть не получил инвалидность – «отпуск навсегда», как выразился Олег.

Во-вторых, в гараже Володька выкопал и зацементировал гигантский погреб – бункер, куда на зиму с дачи привозил картошку, яблоки, соленья. Поговаривали, что там он держит и консервы. На случай атомной войны, что ли, запасался?

В-третьих, этот Володька жутко халтурил. Привозили к ним на станцию какой-нибудь побитый драндулет, владельцу назначали ремонт на два-три месяца, а Володька предлагал владельцу недельный ремонт за двойную плату. Вот и получалось, что около его гаража всегда простаивало несколько колымаг. Остальные гаражники постоянно боялись, что из-за этой частной лавочки снесут все гаражи. Володька успокаивал гаражников, говорил, что все уладит, что у него связи и все расширял свою контору: прикупил смежный гараж, умудрился достать автогенный аппарат, компрессор, втянул в «левую работу» брата. Они зарабатывали неплохо, но Володька все жаловался, что «не клиенты, а шелупонь-жмоты попадаются», что «трудно запчасти достать». Не терплю нытиков!